Плеханов Андрей Вячеславович. Лесные твари (Бессмертный - 3)

   Минут пять сидели молча. Каждый думал о своем.
   - Ты чего хотел узнать-то? - проснулся первым Степан.
   - Как Лека здесь жила? Что делала?
   - Что я за ней, шпионил, что ли? У самой нее и спроси.
   - Мне сторонний взгляд нужен. Тем более такой, как у тебя. Неравнодушный.
   - С чего это ты решил, что неравнодушный?
   - А то я не вижу! Сохнешь по девчонке-то. Только напрасно, я тебе скажу. Она нравственность поднимать не будет. Она - крепкий орешек, вещь в себе. Расколоть ее - все зубы обломать.
   - А тебе по зубам?
   - Сам суди...
   - Все равно это - грех, - торопливо сказал Степа. - В грехе вы живете, не расписаны, не венчаны. А как дети пойдут? Так и быть им незаконными? Грех.
   - Ты меня, Степа, грехами не кори. - Демид зло усмехнулся. - На мне, голубь ты мой, столько грехов висит, что тебе и за две полных жизни не заработать. Да только, знаешь, рассчитываю я, что все мои грешки спишутся, ибо совершал я их не столько из любви к блудодеянию, а из необходимости. Жить-то всем хочется. А бывало, и другие жизни спасал, хотя, может быть, и не стоило бы кое-кого спасать. У нас с Богом свои счеты. Что-то вроде лицензии на умеренное непотребство. А буде мне нашкодить лишку, угодить на сковородку в Ад - значит, такова моя судьба. У каждого человека свой Ад, и свой Рай, и своя мера грехов. Бог, он, конечно, один для всех, да только кто его видел? Каждый видит его по-своему. И говорить, что ТВОЙ Бог самый лучший, - не в том ли и есть гордыня?
   - Это не мой Бог. - Вид у Степана был испуганным, и все же упрямым. Это НАШ Бог. Христианский Бог. И придумывать мне нечего. Все написано в Евангелии. И жизнь Бога нашего, и смерть его, и воскрешение. И заповеди Его. Соблюдай их - что может быть проще?
   - Знаешь, что такое Евангелие? Это книга. А точнее, двадцать книг, из которых четыре были признаны истинными, а остальные ложными. Кем выбраны? Греками, которые в жизни никогда не видели ни Христа, ни его учеников. Ты можешь дать гарантию, что они не ошиблись?
   Опять в воздухе повисла тишина. Степан сидел мрачный, нахмуренный. Лучше бы этот Демид оказался бандитом-рэкетиром, чем таким духовным террористом, вооруженным знанием и логикой.
   - Циркулярке твоей осталось жить полчаса, дальше обмотка окончательно сгорит, - мрачно, пророчески изрек Демид. - Так что будь разговорчив, Степа, иначе я для тебя пальцем не шевельну. Я люблю людей душевных, откровенных, ласковых.
   - В кюсото она пропадает.
   - Что?
   - Кюсото. Это по-марийски так Священная Роща называется. Твоя Елена, по-моему, там днюет и ночует.
   - Роща березовая?
   - Ага.
   - Так. Понятно. - Демид задумчиво насупился. - А что такое Священная Роща? Там что, и до сих пор какие-то обряды отправляются?
   - Сейчас нет. Сейчас мари здесь не осталось. Поселок их затоплению подлежал, когда плотину построили. Он ближе к Волге стоял. Вот их и переселили в плановом порядке. Двадцать лет назад уж. Пошумели немного марийцы, да приутихли. Куда им деваться-то при советской власти? И народ они нынче тихий, дисциплинированный. Не то что при Иване Грозном, когда мари горные да луговые (их тогда черемисами называли) на весь волжский край шороху наводили. Они ведь тогда оказались промеж Казанским ханством и русскими землями. Татарам, правда, ясак-дань платили, но все равно жили своими порядками, языческими. Ни христианства, ни мусульманства не признавали. В Священные Рощи свои собирались, жертвы приносили - баранов резали, да жарили, да ели всем сообществом. Молились богу своему Куго-Юмо, чтобы даровал им хороший урожай, да хорошую охоту в лесах, да много рыбы в реках. Ленточками деревья украшали. Пели, плясали. Красивые, конечно, обряды были. Да только языческие...
   - А мистического ничего такого в этих рощах не было? Духи какие-нибудь лесные? Лешие, водяные.
   - Не знаю. - Степан покачал головой. - Не знаю. Про это лучше кого-нибудь из старых марийцев no-расспрашивать. Да только никого из стариков черемисов нынче тут не осталось. Все марийцы, кто живет здесь и поныне, - православные. Да и роща эта, говорят, священной перестала быть. Лет около двадцати назад что-то там случилось с ней такое. Говорят, хозяйка берез оттуда ушла, после того как мари переселились. А ведь кюсото - дело очень деликатное. Там не то что деревья рубить - листочка без разрешения сорвать нельзя. В истории местной случай был курьезный. Во времена царя Василия Ивановича, отца, стало быть, Ивана Грозного, был послан князь-воевода Дмитрий Вельский Казани татарской грозить. Остановилась рать его в крае горных черемисов, да только воевать Казань не спешила. Приказал Вельский срубить себе баньку-мыленку - без пара да без утехи какая же жизнь для боярина? А за вениками березовыми послал ратников в лес. Да только никто из них не вернулся. Вот те пропасть! Снова посылает - и снова пропадают вой его, как в омуте. Три раза посылал, да так и не понял старый боярин, что ратники его веники в Священной Роще ломают! А для черемисов это - преступление страшное! Всех, кто ветки ломал, черемисы и побили. Пока старый брюзга Вельский париться пытался, и татары подоспели - налетели всей оравой. Отбиться, конечно, от них отбились - рать у боярина большая была, да только до Казани в тот раз так и не дошли.
   - Вот, значит, как, - задумчиво пробормотал Демид. - Кюсото. Куго-Юмо. Хозяйка берез... Интересно получается.
   А больше он ничего не сказал. Потому что принялся за починку циркулярки. И провозились они со Степой до самого вечера.
   * * *
   А вечером Демид сходил в баню. Один сходил, потому что Лека пошла с Любкой, и неудобно было как-то идти втроем, да еще в первый же день знакомства. Да и Любка была еще девчонка, стеснялась, само собой. А потому Дема не обижался, хотя и не любил он париться один, а сидел дома, красный, разомлевший, и пил чай с мятой и ел оладьи с вареньем. Жизнью Дема наслаждался.
   И тут, само собой, случилось приключение. Потому что судьба у Демида была такая сердитая, что не давала ему сидеть спокойно, хотя бы пару часиков. Она постоянно придумывала какие-то новые каверзы, и не было в этом смысле в мире изобретательнее и вреднее существа, чем Демина судьба.
   Ор со стороны баньки донесся такой, что Дема подпрыгнул и едва не уронил чашку, едва ноги себе не ошпарил. Голосили в два голоса, и Дема, человек быстрый, естественно, не стал задумываться, а немедля ломанул к бане.
   Девчонки стояли на улице, в крапиве-малине. Голые, в чем мать родила. Визжать уже перестали. Любка пыталась прикрыться руками, хотя рук ей явно не хватало, чтобы прикрыть все, что полагалось спрятать от чужого взгляда. Лека же ничего не прикрывала - Бог не наградил ее особой стеснительностью. Да и стесняться, собственно говоря, было нечего. Красивая она была - как на картинке. Есть, как говорится, на что посмотреть.
   - Чего верещим? - поинтересовался Демид. - Почему без трусов по улице бродим?
   - Т-там к-кто-то есть, - сказала Любка, заикаясь от страха.
   - Кто?
   - М-мохнатый такой...
   - Может быть, мочалка? Или кошка?
   - Н-нет. - Любка переминалась с ноги на ногу в позе кустодиевской Венеры. - Это Банник!
   - Какой такой банник?
   - Ну, Банник такой! Он навроде д-домового, только в бане живет.
   - И чем же он страшен?
   - А он щиплется! Вот, смотри! - Любашка повернулась спиной.
   Дема наклонился и разглядел на ее аккуратной розовой попке свежий синячок. Пожалуй, и он не отказался бы на минутку стать Банником, чтобы получить право ущипнуть Любку за попку в присутствии Леки.
   - Больше нигде не щипал? - строго спросил Демид, в тайной надежде рассмотреть еще какое-нибудь потаенное ущипнутое место.
   - Нет! - Любка снова прикрылась и зарделась.
   - Лека, тебя тоже щипал? - Дема продолжал допрос, не торопясь уйти.
   - Нет, ее не щипал, - встряла Любашка. - Он только девушек щиплет. Ну, которые еще не... сам понимаешь.
   Снова покраснела. Оно понятно.
   - Ладно, посмотрю я на вашего Банника, - благородно сказал Демид. - А вы хоть в предбанник зайдите. А то уж полдеревни, наверное, на прелести ваши пялится.
   * * *
   Лампочке в бане, наверное, было лет сто. Она еле тлела, а закопченные до черной матовости стены и потолок поглощали тусклый свет почти без остатка. И тем не менее Демид увидел. Увидел Это. Это и не пыталось особо спрятаться от людского взгляда. Сидело себе под лавочкой и таращилось на Демида огромными круглыми, как фонарики, желтыми глазами. Это было похоже на котенка. Да нет, пожалуй. На лемура-долгопята это было похоже. Есть такой зверек. Головенка большая, круглая, почти человеческая. Глазищи как у привидения. Ручонки-ножонки тоненькие. Только обитает эта зверушка на Мадагаскаре, вот незадача. Совершенно нечего делать ей в русской бане. И девчонок за ягодицы щипать.
   - Ах ты Чебурашка! - Дема встал на колени на мокрый пол, боязливо потянулся рукой под лавку - вдруг тяпнет? - Кто ж мне это такую зверушку экзотическую подкинул? А ну-ка, иди сюда, малыш...
   Существо сердито зашипело и вжалось в угол. И едва пальцы Демида дотронулись до его шерсти - удивительно жесткой для такого нежного на вид создания, почти колючей, как зверек исчез. Не убежал, не юркнул в нору. Просто растворился в воздухе. Минуту его размытая тень еще колебалась в призрачном мерцании лампы, а потом и она пропала.
   Странный звук услышал Демид при этом. Словно слово, сказанное голосом призрака. Тихое слово в темноте.
   ФАММ.
   - Кто это был?
   Любопытство, оказывается, пересилило испуг, и девчонки дышали за спиной, наклонились, пытались что-то рассмотреть.
   - Банник, - сказал Демид, - маленький глазастый Банник.
   - Его зовут Фамм, - неожиданно произнесла Лека. - Он назвал свое имя. И это - добрый признак.
   Глава 13
   Демид снова уехал в город. Пробыл в деревне совсем недолго.
   Не сиделось ему спокойно на месте. Лека ясно видела, что точит его изнутри тревога, разъедает душу, не дает спокойно есть, спать, ходить, дышать. Да только не делился он с Лекой своими проблемами. И на все вопросы: "Ну скажи, в чем дело?! Вдруг с тобой что случится?" ответствовал неизменно: "Завещание в ящике стола". Шутник тоже нашелся.
   Не любила Лека таких шуток. Слишком мало они походили на шутки,
   Что такое случилось там, в городе? Что-то назревало страшное. Это грозило Демиду, и Леке, и всем. Может быть, ее место было сейчас рядом с Демидом? Но она не могла заставить себя сейчас уехать отсюда. Одна только мысль о том, что она уедет отсюда, повергала ее в трепет.
   Дома... Была ли она здесь дома? Пока еще нет. Но она была совсем рядом от дома. Ей хотелось вернуться домой, но она еще не знала точно, что это значит.
   А может быть, уже осознавала, но еще боялась поверить в это.
   Так всегда бывает, когда человек неизлечимо заболевает. Когда доктор, уныло перебирая бумажки на столе и отводя взгляд, сухо сообщает, что "у вас, э-э-э, определенное заболевание". - "Что, доктор, это серьезно?!" - И холодный пот ужаса. "Ну, как вам сказать? Достаточно серьезно, к сожалению. Операцию делать уже поздно. Но при определенном курсе терапии некоторое время вы даже не будете замечать отклонений в своем здоровье. Да". И вы идете домой, неся в кармане листочек, на котором непонятными, зашифрованными латинскими закорючками написана та разновидность смерти, которая посетит вас в ближайшее (или в отдаленное) время. И вы забываете об этом - на день, на час, на минуту. И вдруг вспоминаете, и вздрагиваете, и понимаете, что никогда уже не будете таким, как прежде. И горькие морщинки прорезают лоб, и уголки рта опускаются в вечном горестном выражении, укоризне всему живому, что так легко переживет вас - без малейших усилий. Это сводит с ума.
   Лека не знала названия своей болезни. Но ее нельзя было вылечить. И единственное, что оставалось ей делать, - это жить здесь. Ходить в березовую рощу - прижиматься к гладким белым стволам. Или просто лежать на земле. И чувствовать, как мысли уходят из головы. Никаких мыслей - только смешанное, и сладкое, и жуткое чувство оцепенения. И что-то внутри стучится и просится на свободу. А может, это просто сердце? Но откуда тогда эта истома - такая, что нельзя пошевелить и рукой? Откуда эта уверенность, что ты уже умерла и каким-то образом украла, продлила срок, отмеренный тебе судьбой?
   Единственный человек, который мог ей помочь, был Демид. Но он уехал. Да и что сейчас мог сделать Демид? Она не послушалась его. Она переступила через табу, которое он наложил на нее. И она была наказана. Она не знала, что такое сделал с ней доктор Панкратов. Но он разбудил нечто темное, что дремало в ней всю жизнь.
   Это не было еще осознанным. Но ЭТО уже командовало ею, беззвучно, бессловесно подталкивало ее к поступкам, которые нельзя было назвать обычными для человека.
   А может быть, так было всегда? Только теперь тайное стало явным?
   Может быть.
   * * *
   Банник сам нашел Леку. Ну да, конечно, он сам пришел к ней - не выползают просто так древние создания к людям. Сторонятся они людей, боятся их. Если уж показались они на свет Божий - значит, большая нужда заставила.
   Он окликнул ее, когда она шла по лесу. Окликнул - это сильно сказано. Ни звука не было - только странный внутренний толчок, и она уже знала, что ее ждут. Он хочет с ней поговорить.
   - Фамм.
   Два больших светящихся глаза в темном дупле. Осторожные, немигающие, тусклые фонарики.
   - Фамм, это ты? - тихо позвала Лека.
   - Фамм, Фамм. Я.
   Не голос, не звук. Тихий шорох в голове. Телепатия. Лека не верила в нее. Сейчас не верила. Она забыла, что когда-то была телепаткой и читать мысли для нее было так же естественно, как читать объявления, расклеенные на заборах. Но она не удивилась. Все это было знакомо. Все это когда-то уже было.
   - Фамм, ты хочешь что-то сказать мне? Да.
   - Да. Фамм. Тебе сказать.
   - Кто ты такой, Фамм?
   - Ты знаешь. Ты вспомнишь. Сейчас не важно. Ты вернулась. Лекаэ. Вернулась домой. Хорошо. Но уже поздно. Карх. Карх проснулся.
   - Карх? Кто такой Карх?
   - Карх. Плохо. Гоор-Гот сделал кархов. Кимвер убил Гоор-Гота. Кимвер убил кархов. Всех. Но один карх стал снова живым. Этот карх - бессмертный.
   - Подожди, подожди! - В голове у Леки все уже смешалось в кашу. Горгота - это кто такой?
   - Дух. Большой Дух. Из черного колодца. Не важно. Он умер.
   - А этот, как его там... Карх?
   - Карх - тоже дух. У него тело зверя. Страшный зверь. Жестокий. Он не может умереть.
   - А третий кто? Который всех убил? Кимвер.
   - Он бессмертный.
   - Тьфу ты черт! Послушать, у тебя все бессмертные. Духи часто бывают бессмертны. Люди - очень редко.
   - Кимвер - только один бессмертный человек сейчас. Других нет.
   - Ну а я-то какое отношение ко всему этому имею?
   - Предупредить кимвера. Спасти его. Карх хочет убить его. Он может убить кимвера. Это нельзя. Кимвер должен жить. Иначе все сдвинется.
   - Что сдвинется?
   - Мир. Сдвинется раньше времени. Мир все равно сдвинется. Люди глухи. Они не слышат движения. Но придет Слепое Пятно - и их пора закончится. Мир сдвинется все равно. Но пока рано. Кимвер должен жить.
   - А почему тебе самому не предупредить этого самого Кимвера?
   - Лесные твари боятся говорить с кимверами. Кимверы убили много лесных тварей, когда становились людьми. Ты скажи кимверу.
   - Где же мне его найти?
   - Кимвер - твой друг.
   - Друг?!!
   - Да. Кимвер был там. В бане. Он хотел меня потрогать. Я боялся.
   - Кимвер - это Демид?!!
   - Да.
   * * *
   - Эй, ты! Король Крыс! Вылезай! Я знаю, что ты здесь!
   Слова Демида эхом отразились от старых кирпичных стен и смешались с жирным чавканьем капель, падающих с потолка. Демид стоял, широко расставив ноги, на земляном полу, заваленном обглоданными костями, рваными тряпками, высохшими бурыми ошметками мяса. Демид старался не думать о том, чье это было мясо.
   Он пришел сюда сам. Он пришел в это мрачное подземелье, отмеченное на карте головой паука, сырой затхлый подвал, где нечем было дышать от вони разлагающихся трупов. Огромный подвал, подземные кишки заброшенной фабрики. Здесь можно было бы ездить на БТР. Только у Демида не было БТР. У него не было ничего, кроме самого себя - Демида. Да и ни к чему ему было все лишнее. Не хотел он больше связываться ни с Конторой, ни с МВД, ни со следователем Фоминых, Это было ЕГО дело. Король Крыс мешал лично ему. Лично к Демиду предъявлял Король Крыс какие-то счеты. А Демид был сейчас не в том положении, чтобы надменно проигнорировать убийственные выпады в свою сторону... Он был слишком слаб, чтобы беспечно играть с Королем Крыс. Он был слишком слаб и растерян, чтобы позволить Королю Крыс остаться в живых.
   Он был слаб, и потому особенно опасен. Так бывает опасен подраненный хищник.
   - Иди сюда, - сказал он. - Или я подожгу этот склеп. Огня ты боишься, я знаю. Шакалы всегда боятся огня. Иди сюда.
   На стенах бурой, запекшейся кровью были намалеваны пауки. Пауки с треугольными телами.
   * * *
   - Поздно, - сказала Лека. - Он уже там. Он уже в логове этого карха.
   Пелена словно спала с ее глаз. Она увидела Демида в мрачном подвале бледного, сосредоточенного. Увидела всего на секунду, но этого было достаточно. В руках Демид сжимал черный зонтик. Лека знала, что это был за зонтик.
   - Он пришел к карху, - сказала она.
   * * *
   Тень в углу беззвучно отделилась от стены и сделала шаг в сторону.
   - Кимвер. Защитник, - сказала она. - Пришел. Сам. Ты принес мой подарок?
   - Нет. - Демид едва согнул ноги и переложил Штуковину в правую руку. Я выкинул твой подарок на хрен. Он мне не понравился. Я не люблю золото. Особенно порченое золото.
   - Плохо. - Король Крыс побежал расслабленной, вихляющейся походкой вдоль стены. - Я рассчитывал еще раз увидеть его. На твоей руке. Он дал бы тебе силу. Мы были бы равны. А теперь ты слаб, кимвер. Расправиться с тобой будет не труднее, чем с любым другим Мясом. А это неинтересно.
   - Я не кимвер, - сказал Демид. - Я - Демид.
   - Ты - кимвер. Ты всегда был кимвером, Кимвер - это твой дух. Твоя душа. Только она слишком прочная, твоя душа. Она прочнее, чем твое человеческое тело. Она прочнее, чем прочие человеческие душонки. Ни рай, ни ад кимверам недоступны. И когда очередное тело их дохнет от старости, душа кимвера вынуждена мотаться в бесплотном, безмозглом состоянии, пока ей не будет дозволено родиться вновь на земле. Ты - гнусный кимвер, Демид. Дух Неприкаянный. Один из двух сотен кимверов, существовавших в Цветном Мире. Но теперь ты остался один. Последний. Остальные кимверы больше не вернутся в человеческие тела. Их срок истек.
   - Ну и плевать, - сказал Демид. - Кимвер я, или какой-нибудь там Шмиттельгаузен, или просто Рабинович, какое это имеет значение? Я не хочу знать о себе ничего такого, что выходит за рамки обыденного. Я знаю, что у меня есть куча необычных способностей. Но я показал им большой кукиш, Король Крыс. Я наложил на них табу, Король Крыс. Я выкинул их из своего сознания. Забыл. И тебе не советовал бы про них напоминать.
   - Хе-хе... - Король Крыс все также трусил кругами вдоль стен, и Демид едва успевал поворачиваться, чтобы оставаться к нему лицом. - Ты все упрощаешь, Защитник. Ты хочешь выйти из игры. Это совсем несложно, Защитник. Я выведу тебя из игры. Ты мне больше не нужен. Ты мне мешаешь.
   * * *
   - Плохо. Плохо. Плохо. - Шепот Фамма в голове стал хриплым, испуганным. - Кимвер не должен идти сейчас. Кимвер должен прятаться. Он забыл все. Он больной кимвер. Карх убьет его.
   - Значит, Демид - не человек?
   - Ужас, ужас, ужас в сердце. Демид умрет? Как помочь ему?
   - Человек. Кимвер - это особый человек. С особой душой. Кимвер не знает, что он - кимвер. Ум не знает. Но душа знает. Она не дает такому человеку жить спокойно.
   - А я - тоже кимвер? Я ведь тоже необычная.
   - Нет. Ты - не кимвер. Ты - наша.
   - Кто - наша?
   Но Банник уже исчез. Исчез, оставив насмерть перепуганную девушку в одиночестве.
   * * *
   Все так и делается. Очень трудно свалить столб, врытый в землю. Его нужно расшатать. Король Крыс расшатал его вполне достаточно. У Демида уже в глазах рябило от мелькания кирпичных стен, от мелькания облезлого грязного собачьего тела, его мутило от омерзительной вони - он был очень чувствителен к запахам.
   Он больше не мог крутиться так. Он встал на месте и закрыл глаза. Шорох немедленно прекратился. Король Крыс крался теперь осторожно, бесшумно, и Демид не знал, где он находится. Наверное, он был очень доволен собой, Король Крыс. Он не спешил нападать. Он растягивал удовольствие. Человек и в самом деле оказался слаб.
   * * *
   "Чем помочь Демиду?" Лека напрягла всю свою волю, пытаясь нащупать хоть какую-то мысленную ниточку, ведущую к Демиду. Она вытянула руки в стороны, коснувшись ими двух тонких, темных еще березок. Она подняла лицо к небу. Небо было безмятежно голубым, и по нему плыли белые облачка. Как тогда, в детстве. Как во сне.
   * * *
   Демид медленно, не открывая глаз, стянул со Штуковины черный матерчатый футляр. Теперь Штуковина больше не походила на зонтик.
   Он плавным, кошачьим движением опустился в стойку всадника и замер, вытянув руки перед собой. В правой руке его был тонкий цилиндр из серебристого металла, длиной около полуметра. Демид был спокоен. Циркуляция пневмы - единственное, что занимало его сейчас. Король Крыс существовал где-то там, во внешнем мире, в виде досадного артефакта. Артефакта сильного, опасного, но слишком уверенного в себе, чтобы быть победителем.
   И когда зверь бросился на Демида сзади, Демид уже был готов. Он перестал думать. Он не был автоматом. Он просто вручил судьбу свою Космосу и был готов к танцу.
   Потому что только танец является искусством. Все остальное - труд. Труд необходим, без него не достичь совершенства, но, когда ты танцуешь, не должно быть видно, какого труда тебе это стоило.
   Конечно, зверь напал сзади. У него не было определенного плана. Мы не продумываем план битвы, когда вцепляемся зубами в бифштекс на тарелке. Мы просто едим его. Демид не был для Короля Крыс соперником. Он был просто куском Мяса.
   Любой человек был для Короля Крыс просто куском мяса. Потому что Король Крыс был идеальной машиной для убийства. И человек мог оказать ему сопротивление не больше, чем бифштекс на тарелке.
   Но Демид и не сопротивлялся. Он танцевал. Он скользнул вниз в сторону и сделал свое первое па. Сегодня он танцевал для Короля Крыс.
   Зверь пролетел над ним. Он врезался бы в стену, но Демид затормозил его полет. Трубка в его руке со щелчком удлинилась вдвое, и на конце ее вырос крючок. Острый коготь. Он впился в грудную клетку зверя, в толстую шкуру. Зверь, пойманный на крючок, перевернулся в воздухе, перекувырнулся через голову и грянулся спиной оземь. Крюк оставил в теле его длинную рану и вырвался на свободу, неся на жале своем клок окровавленной шерсти.
   Машина для убийства молниеносно перевернулась, с рычанием вскочила на ноги, оскалила ножи-зубы. И с испуганным воем шарахнулась в сторону.
   Демид открыл глаза.
   Машина дала сбой. Машина не должна пугаться. Но Король Крыс испугался до смерти, он едва не обмочился от страха, увидев глаза Демида.
   Глаза Бодисатвы, сошедшего с неба. Глаза ни жестокие, ни добрые, ни теплые, ни холодные. Глаза пустые, постепенно наполняющиеся сознанием.
   Демид открыл глаза и шагнул из Инь в Ян. Из тьмы в свет. И Король Крыс прочел в этих глазах смерть. Только кимвер мог убить его. И только карх мог убить Бессмертного. Последнего Земного Бессмертного. Для этого он и был создан.
   Карх ошибся. Бессмертный не был обычным человеком - обыкновенным ходячим куском мяса. Хотя это мало меняло дело. У Бессмертного не было панциря, длинных когтей, страшных зубов. У него не было крыльев, чтобы улететь, и копыт, чтобы раздробить карху голову. И пускай душа его была душой кимвера, тело его было простым человеческим тельцем.
   Стоит Королю Крыс добраться до этого тщедушного тельца, и он превратит его в груду кровавых ошметков в считанный миг. И когда Слепое Пятно начнет свое медленное путешествие, некому в этом мире будет осмыслить, что происходит, и попытаться продлить срок человеков. Апокалипсис неизбежен, и никто не в силах предотвратить его, будь он даже трижды кимвером.
   Карх прыгнул на Демида - выстрелил своим телом, как стальная пружина. Демид снова скользнул в сторону, но зверь в воздухе изменил направление и вцепился в поднятую руку человека.
   Челюсти его заработали как ножи.
   * * *
   Лека дико закричала, пошатнулась, упала на землю. Левое предплечье ее пронзила боль - словно сотни острых лезвий. Она каталась по земле, теряя сознание. Кровавая пелена встала перед ее глазами.
   Она нашла путь в сознание Демида.
   * * *
   Металлический нарукавник и вправду оказался слаб против зубов Короля Крыс. Они проткнули титановый сплав, как жесть. Они с хрустом смяли металлическую трубку. Но Демид не чувствовал боли. Боль должна была быть невыносимая, нечеловеческая. Но боль словно кто-то высосал, вытянул, взял на себя.
   Эта секундная передышка спасла Демида. Он притянул башку Короля Крыс, повисшую на его левом предплечье, к себе. Он приставил серебряную трубку к голове зверя, воткнув ее прямо в морщинистое, розовое, почти обезьянье ухо, и нажал кнопку.
   Трубка вздрогнула, словно живое существо. Тугая, мощнейшая пружина сработала внутри ее. Если бы Штуковине не мешала башка монстра, она выросла бы на два метра за долю секунды, выпростала бы свое узкое тело, как змея в броске. Но череп Короля Крыс был сработан из прочной кости. Штуковина не смогла пробить его насквозь. Она только проделала дыру в ушном отверстии и воткнулась своим острым когтем в мозг.
   Удар был такой силы, что башка Короля Крыс мотнулась с хрустом сломались его шейные позвонки. Зверь разжал зубы и прыгнул в сторону. Демид вцепился в Штуковину мертвой хваткой, удержал ее, выдернул из башки карха. Король Крыс попытался снова прыгнуть на Демида, но промахнулся на полметра и тяжело шлепнулся на бок. Размозженный мозг его уже не мог управлять телом. Кровь из уха текла вишневой струей.