Плеханов Андрей Вячеславович. Лесные твари (Бессмертный - 3)

   Демид тяжело дышал, пот заливал его лицо. Левая рука отнялась до самого плеча, вместо кожи висели кровавые лохмотья, кисть была выгнута под таким неестественным углом, что можно было только гадать - сколько там костей сломано.
   Он завалил Короля Крыс. Но Король Крыс был все еще сильнее Демида.
   Успеть. Должен успеть, его мозг регенерируется быстро, слишком быстро.
   "Что мне с ним делать?"
   Ты знаешь, вспомни как убивают вурдалаков.
   Карх поднялся на ноги. Он медленно шел к Демиду, клацая челюстями. Лысая башка его моталась на сломанной шее, из пасти текла розовая слюна.
   Демид сделал шаг назад, запнулся и упал на спину. Левая нога еле слушалась его - ватная, неживая.
   ИДИ СЮДА! - Импульс чужой воли пронзил мозг ледяной иглой. - ИДИ СЮДА, МЯСО! Демид не успел и моргнуть, а тело его уже послушно дернулось на зов вперед, к Королю Крыс. Оно рвалось к Королю Крыс, оно жаждало скорее попробовать упоительную режущую сладость этих зубов, оно мечтало поскорее быть пережеванным, переваренным Королем Крыс и стать составными молекулами его тела.
   Тело предало Демида. Оно явно хотело быть съеденным Королем Крыс. Демид дернулся так, что суставы едва не вылетели, и все же остался лежать на месте. Парализованная левая половина тела не пустила вперед слишком резвую правую... СЮДА. СЮДА.
   Еще рывок. Странно вело себя сегодня его тело. Правая половина подчинялась Королю Крыс. А левая отнялась, обесчувствела, заснула. Или подчинялась кому-то еще?
   "Эй, ты! Кем бы ты ни был, отпусти меня! Пусть мне будет больно! Своей помощью ты убиваешь меня!"
   Демид посылал сигналы, как передатчик. Голова его лопалась от бесплодных усилий. "Отпусти отпусти отпусти!!!"
   Зверь молча смотрел на него, свесив голову. Он ждал. Ждал, когда Мясо само придет к нему. Так было всегда.
   СЮДА. ТЫ ПОЗНАЕШЬ БЛАЖЕНСТВО.
   Демид почувствовал - еще минута, и тело его разорвется пополам.
   Лека открыла глаза. Боль по-прежнему терзала руку, текла раскаленным огнем по всей левой половине тела - так, что и вздохнуть было нельзя.
   - Потерпи, Демид... Я помогу тебе...
   Кровь текла из прикушенной губы и красными каплями падала на траву. Лека ползла куда-то, извивалась на земле от боли и не могла встать. Демид там - умирал, и она не знала, как помочь ему.
   Не делай этого. Отпусти его.
   Голос в голове. Хриплый шепоток. Фамм? Лека медленно покосилась в сторону, повернулась всем туловищем, потому что шею повернуть не могла. Не Фамм. Какой-то другой Лесной. Тощее деревянное существо, похожее и на корягу, и на богомола. Извитое в причудливом зигзаге тело, покрытое растрескавшейся корой. Узкое коричневое лицо, близко посаженные, почти сросшиеся глаза цвета старой травы.
   Отпусти. Ты убиваешь его.
   - Я не могу... - прохрипела Лека. Боль впилась в нее, всосалась в душу ее, как огромная пиявка. Боль уютно чувствовала себя в ее теле.
   Отдай ему его боль. Или он умрет.
   - Не могу!..
   Деревянная палка-конечность поднялась над головой Леки и с размаху въехала ей в лоб.
   Боль вылетела из Леки вместе с сознанием.
   * * *
   Боль влетела в Демида - заполонила все его существо, перекрутила судорогами веревки сухожилий, злобными крючьями разорвала кожу и мышцы, раскаленным железным прутом вкрутилась в мозг. Лавина боли кровавой волной неслась на Демида, захлестывая его легкие. Она утопила Демида с головой, он захлебнулся собственной слюной и медленно, еще дергая руками и ногами, пошел ко дну.
   Он уже умирал когда-то. Умирал в своей жизни. Знакомое чувство. Пуля, разносящая на части черепную коробку. Шар раскаленной плазмы, сжигающий спину. Падение с высоты и ослепляющий таран асфальта.
   Он уже умирал. Когда это было? Сколько раз? Сколько раз в этой жизни и сколько раз в предыдущих? Сейчас, на грани между бытием и бездной, он вдруг осознал: смерть для него так же привычна, как жизнь.
   Не уходи еще рано.
   "Не все ли равно? Я вернусь снова. Вернусь в другом воплощении. Может быть, оно будет менее мучительным?"
   Не вернешься кимвер это было последнее из воплощений твой срок отмерен.
   "И что же дальше?"
   Не знаю никто не знает я думаю что ничего.
   "Ничего?"
   Ничего.
   "Ну уж нет!"
   Демид уперся ногами в дно, вязкое дно, покрытое илом тысячелетних воспоминаний, оттолкнулся и пошел к поверхности.
   Он выскочил, как поплавок, на поверхность жизни, выскочил на метр над уровнем моря, заорал от боли от воздуха, ворвавшегося в него первым обдирающим вдохом, как в легкие новорожденного. Он родился снова - младенец в лохмотьях кровавых ран, скрежете сломанных костей, умудренный пожилой новорожденный, не захотевший снова умирать. Он родился самим собой - с именем, Именем, искромсанным, искусанным прошлым, укусами и искусами настоящего. Родился, чтобы жить самим собой.
   Человеком. Как всегда.
   Король Крыс уже прыгнул. Набросился на Демида, истекшего кровью, потерявшего сознание. Набросился, чтобы высосать из него остатки жизни и стать сильнее. Чтобы утвердить себя в этом мире, занять то место, которого был достоин.
   И снова промахнулся. На этот раз не по своей вине. Демид неожиданно ожил. Перекатился в долю секунды на полу. Оперся здоровой рукой и обеими ногами ударил Короля Крыс в бок. Это был хороший удар. Король Крыс врезался в стену и шмякнулся на пол всей своей тяжелой тушей.
   Демид встал. Левая рука у него не двигалась - он даже не мог пошевелить пальцами. Но правая была поднята, и в ней был серебряный хлыст. Это Штуковина выросла на свою полную, четырехметровую длину.
   - Меня убивали много раз, - хрипло сказал он. - Но только тогда, когда я сам хотел умереть. Сейчас я не собираюсь умирать. Я передумал.
   Хлыст просвистел в полумраке серебристым зигзагом и щелкнул над головой оборотня. Король Крыс даже не почувствовал боли. Он только увидел вдруг, как ухо его покатилось по земле.
   - Идиот! - Карх взвизгнул, как прибитая дворняга. - Меня нельзя убить. Я восстанавливаюсь. Мой мозг уже в порядке! Ты так не можешь, человечек!
   - По-моему, мозги-то тебе и нужно вправить. - Демид не спеша приближался, похлопывая кнутовищем по бедру. - Я знаю, как тебя убить. Я вспомнил, как убивают вурдалаков. Но вначале я займусь дрессировкой. По-моему, ты плохо воспитан. Мне даже неприятно убивать такую некультурную нежить.
   - Мясо, вот ты кто, - выкрикнул Король Крыс. - Ко мне, Мясо! Ты хочешь, чтобы тебя съели! Чтобы тебя...
   Оборотень захлебнулся визгом. Серебряный кнут подсек его ноги, и он покатился по земле.
   - Я же сказал - веди себя прилично! Особенно когда разговариваешь со старшими.
   - Чего... Чего ты хочешь?
   - Убить тебя, - сказал Демид, - Я тебя убью. Ты не нужен.
   - Подожди! - Оборотень заюлил хвостом, медленно пополз в сторону. Разве ты не хочешь получить ответ на пару вопросов, человек? Если я умру, кто тебе ответит?
   - Вопросов? Каких вопросов?
   - Ты хочешь, хочешь знать! Ты поэтому и пришел сюда. Любопытство привело тебя сюда, вот что!
   - Ничего я не хочу знать.
   - Хочешь! Хочешь знать, кто меня создал. И как создал. Ты ведь и сам не прочь создать парочку таких, как я, а, кимвер? И у тебя может получиться. Это совсем просто, кимвер. Я скажу тебе, да!
   Демид вытянул вперед Штуковину. Он двигался с трудом. Он ничего не говорил - все слова были уже сказаны. Он даже не думал ни о чем. Он просто поднял с пола хлыст и нажал на кнопку. На конце Штуковины появилась петля из тонкой серебряной проволоки. Штуковина превратилась в удавку.
   Король Крыс взвыл от ужаса, притерся к стене, поджав хвост. Юркнул ободранной тенью, пытаясь проскочить мимо Бессмертного. Но Демид сделал молниеносное движение - и петля мягко, бесплотно села на шею карха. Карх уперся лапами в пол, резко мотнул башкой, собираясь порвать проволоку. Не тут-то было! Холодное кусачее серебро, столь отвратительное всем обитателям Тьмы, впилось ему в глотку.
   Кровавая пелена застилала его глаза. Обида жгучей болью впилась в его сердце. Где его слуги? Почему они упустили кимвера, оставили бедного карха сражаться в одиночестве? Они все предали его. Предали! Бросили на растерзание убийце-кимверу. Клялись, что кимвер слаб, что он добровольно отказался от своих знаний и силы, что убить его - ничего не стоит. Предатели!
   Мерзкие людишки!
   Серебро разрезало глотку вурдалака. Он свалился на пол и в последний раз дернул лапами. Черный язык вывалился набок из открытой пасти.
   Король Крыс сдох.
   Демид стоял и тупо озирался вокруг. Башка волколака была почти отрезана. Волколак сдох. Но этого было мало. Потому что волколак мог ожить, если не выполнить последнего обряда.
   Дерево. Вот что ему было нужно. Деревянный кол. Лучше осиновый.
   Дерева здесь было в избытке. Даже вытесывать не было надобности. Колья стояли прислоненные в углу, словно приготовленные чьей-то заботливой рукой.
   Демид, хромая, поплелся к ним. Он старался не думать, что будет с ним после. Он держался на ногах последним усилием воли. С такими ранами... Дай Бог выбраться из этого каземата...
   - Стоять! - Четкий голос за спиной. Знакомый голос. Демид даже не обернулся. - Стоять! Руки вверх!
   Демид медленно поднял правую руку и положил ее на затылок.
   - Я сказала: руки вверх! Обе руки!
   - Не могу. - Голос Демида был тусклым и усталым. - У меня нет левой руки. Одни лохмотья.
   - Отставить разговоры! Поднимайте левую руку! Или буду стрелять.
   - Стреляй.
   Может и выстрелить. Должна выстрелить. Она уже стреляла в него. Конечно, в него, в Демида, а не в этого тюфяка Ваню-самогонщика. Она хотела убить его.
   Молчание за, спиной. Сопение. Осторожно обошла Демида, держась на почтительном расстоянии. Встала перед ним. Ноги расставила. Нацелила пистолет на Демида. Тот самый пистолет.
   Ага. Значит, она не одна. Не может просто так шлепнуть его на месте. Свидетели мешают. Двое за спиной, как минимум.
   - Ольга. Я убил его. Короля Крыс. Почти убил. Не мешай мне. Мне надо доделать... Кол ему в сердце.
   - Какого Короля Крыс?! - Голос Фоминых повысился почти до визга. - Вы мне мозги не пудрите!
   - Вот ЭТО. - Демид показал глазами на труп бестии. - Король Крыс. Это даже не мутант. Это волколак. Обычный волколак. И если я не воткну ему сейчас кол в сердце, он оживет снова.
   - Во дает! - сзади загоготали. - Ну байки травит! Правду сказали, что крыша у него едет!
   - Ничего у него не едет! - Фоминых свирепо свела брови на красивом своем ледяном лице. - Он вам еще не такое наплетет! Все эти сказки - для отвода глаз. Гражданин Коробов, вы арестованы.
   - За что?
   - Отморозок ты гребаный! - Человек в гражданской одежде появился сбоку, воткнул Демиду в бок ствол пистолета. - Как людей собаками до смерти травить, так это мы можем, а как отвечать, так за что? Руки сюда! Защелкнул сзади наручники. - Ольга Игоревна! У него тут рука одна и вправду - того... Кости торчат.
   - Доедет. Он живучий. - Фоминых, кажется, впервые перевела дыхание. Сама не верила в свою удачу. Демид Коробов - вот он, в наручниках. - Оружие ищите.
   - Есть тут. Кнут какой-то железный. Он им собаку задушил.
   - Давайте сюда. - Фоминых с интересом вертела в руках Штуковину. Нечаянно нажала на кнопку и подпрыгнула от испуга, когда Штуковина со щелчком сложилась и превратилась в серебристую трубку с острым как бритва когтем на конце.
   - Ого! - Оперативник восхищенно покачал головой. - Крутая хреновина! Холодное оружие.
   - Холодное. - Фоминых осторожно опускала трубку в целлофановый пакет. - Оружие высшего класса. Профессиональное. У нас, кстати, есть пара дел, когда людей убивали чем-то подобным. Стоит покопаться. А, гражданин подозреваемый?
   - Пошли. - Парень подтолкнул Демида в спину. Аккуратно подтолкнул, почти нежно. Жалел, видать, все-таки. - Ольга Игоревна, а собаку куда? В мешок?
   - Оставьте ее, - сказала Фоминых. - Зачем нам эта падаль? Она бешеная, наверное, была, раз на хозяина набросилась.
   Будь Демид здоров, он бы вырвался, вырубил бы всех троих - не насмерть, временно, лишь бы довести дело до конца. Добить Короля Крыс. Пусть его потом судят. Но что он мог сделать сейчас - едва живой?
   Его снова переиграли. Потому что он был одиночкой.
   Глава 14
   - Это что за заведение?
   - ИВС.
   - Что?!
   - Изолятор временного содержания.
   - КПЗ, что ли?
   - Ага. - Оперативник, который вел Демида по мрачному темно-зеленому коридору, равнодушно кивнул. - Типа этого.
   - Вы не имеете права!
   - Имеем. На десять суток. А дальше предъявят обвинение и переведут в другое заведение. Уже надолго.
   - У меня рука сломана! Мне врач нужен!
   - Туда и идем. Направо.
   Демид с охранником повернули в ответвление коридора и оказались перед дверью, на которой был намалеван красный крест.
   * * *
   - Так-так... - Врач, тусклый человечек с испитым лицом и носом в фиолетовых прожилках, осматривал руку Демида без особого интереса. - Рубцы. Деформация лучевой кости. Что, в драке участвовали?
   - "Драке"... - Демид усмехнулся. - Тут дело серьезное, коллега. Я уж не знаю, что там от руки осталось? Переломов несколько должно быть. Возможно, даже открытые.
   - Какой я вам коллега? - Доктор взъершился. - Ваши коллеги - вон на нарах сидят. И вообще, не надо мне тут диагнозы диктовать! Я тут не первый день сижу! Переломы... Нет тут никаких переломов - кость целая.
   - А раны?
   - И ран нету. Рубцовая ткань. Рубцам этим, должно быть, не меньше месяца.
   - Как - месяца?! Это ж только час назад...
   - Вы, сразу видно, новенький. - Врач приподнял стеклышки-очки и посмотрел на Демида, сдвинув седенькие бровки. - Тут у меня профессионалы по симуляции попадаются. Такие, знаете ли, мастырки лепят - по виду хоть сейчас в морг, а сам здоров-здоровехонек. И вот что я вам скажу - вы мне тут старыми вашими болячками в нос не тычьте. Нет у вас ничего страшного.
   - Нет, подождите...
   - Медицинская помощь не требуется. - Доктор черкнул закорючку на разлинованном листе. - В камеру.
   Только теперь Демид начинал понимать, что случилось. Он должен был бы чувствовать страх перед тюрьмой, разочарование - не разделался до конца с волколаком, невыносимую боль в разорванной мерзкой бестией руке. А в нем поселились только пустое отупение и даже легкий кайф - пугающий и неуместный. Теперь он узнал этот кайф. Такое чувство бывает, когда уходит боль. Боль, раздирающая тебя зубами на части. И лоб покрывается испариной, и дыхание становится легче, и голова слегка кружится - ГОСПОДИ КАКОЕ СЧАСТЬЕ ЧТО ЭТОЙ БОЛИ БОЛЬШЕ НЕТ!
   - Больше нет, - пробормотал Демид. Он поглядел на свою руку. Его волшебную руку, затянувшую страшные рваные раны аккуратными, даже не уродливыми полосками рубцов, срастившую переломы костей и разрывы сухожилий, пока он шел, скрестив руки в наручниках за спиной. Рука снова была ЕГО, она была послушна, она работала, как хорошо налаженный механизм. И все же это была не его рука. Потому что не могло быть у Демида такой волшебной руки. Самоисцеляющейся руки.
   Могло. Потому что, оказывается, он был кимвером.
   Он еще не знал, что это такое. Но это давало ему какие-то новые возможности.
   И страшную судьбу.
   - Веди в камеру, начальник, - сказал Демид.
   * * *
   Спать. Вот чего больше всего он сейчас хотел. Его не интересовало, как его встретят в камере. Главное, чтобы там было место, чтобы сесть, или встать, или хотя бы прислониться. И заснуть.
   Замок лязгнул за его спиной. Он находился в камере - не слишком просторной для шести человек, которые здесь уже обитали. И все же не забитой насмерть - рассказывали, что в такую душегубку могут запихнуть и два десятка людишек. Воздух был кислым, вонючим, прокуренным до синей густоты. Двухэтажные нары с двух сторон. Стол, привинченный к стене под единственным оконцем, зарешеченным до такой степени, что непонятно было, как свет еще умудряется протаскивать свои лучи сквозь эти клеточки.
   Все дружно повернули головы к Демиду. Молчание.
   - Здорово, - сказал Демид. - Как тут у вас, на курорте?
   - Погода сухая, - сказал один, с полным ртом золотых зубов, лет сорока, в костюме "Адидас". Хорошем костюме. - Сухая и жаркая. Обзовись, ежели не затруднит.
   - Демид, - сказал Демид.
   - По какой идешь?
   - Да хрен их знает, эти статьи. Пришиб кого-то, говорят. А по мне, так никого я не трогал. Разберемся.
   - Не трогал, говоришь? - Золотозубый ухмыльнулся. - Это ты зря, мил человек. Наши мусора, ведь что они? Самые справедливые, значится, во всем мире. За просто так не сажают.
   Все дружно, как по команде, заржали.
   - Правильно говоришь, - медленно, важно произнес мужичок с нижних нар, самых близких к окну - мужичок виду самого крестьянского, с татуированными лапами, но причесанный по последней моде. - Я вот, к примеру, по четвертому разу на крытку иду. А по делу, так и на все десять меня надо было бы содить. Да только хрен они меня в этот раз за жопу возьмут. Потому что у них своя правда - ментовская, а у нас - своя, воровская. И наша, понятно, сильнее. Правильно?
   - Правильно, Федосеич, - зашумел народец. - У ментов, у них какая правда? Беспредел пошел один...
   - Порядки знаешь? - обратился Федосеич к Демиду.
   - Слышал...
   - Багаж есть?
   - Чистый.
   - Понятно... По первой идешь. Ничё, привыкнешь. Люди везде живут.
   - Душно тут у вас. Окно можно открыть?
   Снова дружное ржание.
   - А ты шутник, однако. Балагур. Попробуй открой. Только нас предупреди, когда амбразуру ломать будешь. А то и нас за компанию дубинкой приласкают.
   - Спать днем можно? - хмуро осведомился Демид.
   - Спи. Вон там, на верхней шконке. Лезь, лезь, не боись, пока место есть. А то еще человеков пять впихнут, так и кемарить придется по очереди.
   Демид полез на нары, деревянные, жесткие, крашенные все той же гнусно-зеленой краской. Одеяла не полагалось, подушки тоже. Был матрас - из дыр его торчали пучки ржавой от старости ваты, пованивало карболкой, зато клопов не было. Дема свернулся клубочком - осторожно, чтобы не спихнуть соседа, подложил руку под голову и заснул.
   * * *
   Проснулся Демид от звона ложек. Оказывается, принесли ужин и все население камеры дружно наяривало из тарелок какую-то бурду неопределенного цвета, закусывало ржаным хлебом. Кто-то сидел за столом - видать, те, кто сумел себя повыше поставить, а большинство - прямо на нарах.
   - Не, братишки, - рассказывал Федосеич, прожевывая огромный кус сала, наполовину торчащий из его рта, - я вот в позапрошлом году в Зорьках сидел - ну, там, в общем, по сто сорок четвертой шел. И малолетки, значится, нам запрос дают: "Братва, мы кипятку добыли, у вас кубики бульонные есть?" Супу они, значит, захотели. А я им: "Какие надо?" А они: "Какие есть?" Я говорю: "Петушиные есть!" Ну, значится, там петух на этих, на кубиках, нарисован. "Не, петушиные не надо!" А я им: "Бычиные есть!" - "Не, бычиные тоже не надо!" Зашухтовались, значит, малолетки. Без супу остались!
   Все, кто сидел за столом, загоготали - с разной степенью энтузиазма, в зависимости от своего положения. Федосеич, видать, был человеком уважаемым - большинство смотрели ему в рот и старательно смеялись над каждой шуткой, какой бы тупой она ни была. Говорил он всегда первый, а остальные поддакивали. Федосеич смотрел на молодых снисходительно, добродушно. Подрастает, мол, молодое поколение. Учиться ему еще и учиться.
   - Мужики, что, ужин принесли? - Демид свесил ноги с нар.
   - Ты, браток, мужиками нас не обзывай, - наставительно произнес Федосеич. - Мужики на зоне бывают, когда план дают, спину горбят. А здесь у нас мужиков нет. Мы на отдыхе, рубишь?
   - Пардон, - сказал Демид. - А как насчет пожрать?
   - Это запросто, - влез в разговор парень в майке-тельняшке, здоровенный жлоб, весь круглый. Круглые плечи, круглые бицепсы, круглая голова со свинячьей щетиной светлых волос, пара запасных подбородков на случай непредвиденного голода. - С утрянки вставай пораньше, а не дрыхни, когда жрачку носят.
   - Так. Я понимаю, это проверка на вшивость. - Демид спрыгнул на пол. Кто мою пайку заначил?
   - Вон, дедуля. - Парень кивнул на старикашку, забившегося в угол ближе к параше. - Схватил твою тарелку, гнида такая. Иди набарабань ему по едалам.
   Демид подошел к деду. Лет этому деду было чуть больше пятидесяти, но похоже, что половину из них он провел на помойке. Бомж бомжем - грязный, оборванный, вонючий. Зажался, башка между коленями, руками темечко прикрыл. Привык, видать, что по башке бьют.
   - Эй, ты, чухло, тебя как зовут?
   - Пашка... - просипел, не поднимая головы.
   - Тебя кто этому научил - мою хавку тырить?
   Молчит.
   Демид постоял под выжидательное шушуканье за спиной. Хотелось ему пнуть этого вшивого недочеловечка. Знал, что должен пнуть его. Хорошенечко наподдать.
   - Еще так сделаешь - убью.
   Не пнул. Пошел к параше, помочился. Руки как следует помыл. Физиономию сполоснул, отскреб от засохшей крови. И полез обратно на нары. Голодный. Люди внизу звякали посудой, громко чавкали, кашляли, травили байки о житье-бытье. Демиду смотреть на них не хотелось.
   - Эй, браток! Как тебя, Демид кличут? - Голос, кажется, золотозубого. - Тебе что, шамать совсем нечего? Вертухая кликни. Он тебе за бабки что угодно принесет - хоть маму родную.
   - Нет у меня бабок. - Дема даже не обернулся. - Обшмонали дочиста. Все забрали.
   - Тогда слезай к нам, перекуси маненько.
   - Ты чё? - Парень в тельняшке зашептал возмущенно. - На кой он нам? Да с ним за столом-то сидеть... Вон он Пашке-чушку и то не вмазал. Он же фраер натуральный, этот Демид.
   - Не бухти, Митя. - Федосеич сидел умиротворенно, пыхтел "Кэмелом". Ты, Митек, сам Пашку подначил. Нечто он сам бы против такого амбала, как Демид, попер? А хавкой, Митя, надо делиться. Ты что, думаешь, вечно твоя бабенка тебе пироги таскать будет? Время настанет, и ты на подсос сесть можешь. Это здесь хорошо, на киче, родня близко. А на зоне - как упекут тебя куда-нито под Красноярск, так там только общак и греет. Вот у нас в Казани сидел татарин один, по кличке Бобер. Ему баба его таскала передачи чуть не каждый день. Он, значится, богатый фраер был, да и в мусорах у него шурьяк ходил. Протекцию составлял, значит. Так вот, этот бабай как сумку-то свою получит, сразу на шконку к себе, разложит, бляха-муха, своих гусей копченых, колбасу, знаешь, такую копченую татарскую, с руку толщиной, сгущенку-спущенку всякую. Дух такой ароматный по номеру идет, не поверишь, вся пасть в слюне. А голодные все... У меня в Казани никого не было, меня на гастролях повязали. Никому Бобер не давал, паскуда. Ну, понятно, вломить ему могли за шутки такие по первое число. Но не трогали. У него все-таки шурьяк в ментовке работал. Статью еще новую схлопочешь. Так наши что удумали. Взяли таблетки эти, от запора, как они?...
   - Пурген, - услужливо подсказал кто-то.
   - Ага, он самый. Ну и намешали ему в сметану. Он сметану-то схавал да как пошел дристать!.. Не, ну смех-то! Мы вертухаю стучим: "Эй, начальник, тут у человека зинтерия, дерьмо аж из ушей прет. Бацильный он, значится. Забирай его на хрен, пока все не заболели!" Так его и убрали. Шмон, потом, правда, капитальный устроили. Ну а что они там могут найти? Мы таблетки, которые остались, в парашу кинули.
   Демид присоединился к весело ржущей компании. Митя глянул волком, но подвинулся. На газетах разложен хлебушек белый, толстыми шматами резанный, сало, сардины импортные, банка с рыжей квашеной капустой, картошечка домашняя, теплая еще, кура жареная, хоть и дура, но аппетитная до головокружения, ну и, как водится, огурчики-помидорчики-укропчик. Чем вам не ресторан?
   - Пашка, стой на шухере, - сказал мужик с золотыми зубами, представившийся просто как Колян. - Сегодня Протасов дежурит, он вертухай вредный, принципиальный. А нам знакомство спрыснуть надо.
   - Люди, оставите хоть пять грамм? - заныл грязный Пашка. - Неделю во рту капли водяры не было.
   - Тебе - только в дырявый стакан! - Снова громкий гогот. - Тебя, Пашка, завтра и так на улицу выкинут. Кому ты тут, на хрен, нужен? Погрелся, и хватит. А нам еще долго чалиться.
   Колян извлек из-под матраса бутылку водки, и вся камера громко сглотнула слюну. Но водкой делились не со всеми. Пили только Колян, Федосеич, Дема и Митяй. Остальные остались не у дел.
   Разговорились. Колян, оказывается, блатным не был. Был он простым шоферюгой, да только водка проклятая не давала жить ему спокойно. Любил он сильно выпить, а начав пить, остановиться уже не мог, а на третий-четвертый день запоя начинался у него алкогольный психоз, в народе именуемый "белкой", и становился шофер Коля настоящим зверем. В первый раз сел лет пятнадцать назад - надрался с тестем до чертиков, повздорил с ним на почве "неприязненных отношений", а потом и пальнул ему из обреза в ногу. Тесть охромел, а Коля сел капитально. На зоне впрочем, не бедовал, профессия его была нужна. Вышел - первую жену послал на три буквы, женился снова. Уже и ребенка завел, да снова сорвался. "Зойка, паскуда такая, четвертак у меня сперла. Ведь говорил ей - не трогай деньги, которые в правах шоферских лежат, это святое. А тут пропали! Она: "Я тут ни при чем, мол, Христом Богом клянусь!" А я знал, где она заначку делает. Над крыльцом у меня брус шел, я там спичинкой поковырялся, четвертак-то и выпал. А я выпимши был немного, две "Анапы" только и употребил. Ну и засветил ей между глаз. "Скорую" пришлось вызывать, а то бы померла. Ее в больницу, а меня в КПЗ. Еще по почкам мусора настучали, когда брали. Говорят, для вытрезвления. Я, правда, одному оперу в морду въехал. Ну где ж тут справедливость-то, люди? Нет ни хрена справедливости в Рассее. Виновата-то она, гнида, четвертак у меня заначила. А я, значит, обратно два года получил. Ни за что".