Плеханов Андрей Вячеславович. Лесные твари (Бессмертный - 3)

   Все то, что обрыдло ему в повседневной жизни, что раздражало взгляд своей нечаянной уродливостью, казалось ему сейчас милым и даже необходимым. Он боялся, что не увидит этого больше никогда. Он никогда не думал, что это может быть страшно - никогда больше не увидеть покосившийся сортир, седой от старости, или простыни, безвольно перевесившиеся через веревку и греющиеся на летнем солнышке.
   Не то чтобы он был твердо уверен, что его скоро убьют, но все же чувствовал, что вряд ли выйдет из этой передряги таким же, как раньше. Он смотрел на деревню, на дома, на заборы, на кур, разгуливающих по траве, он старался запомнить все это, нарисовать в своей памяти. Но больше всего ему хотелось бы запомнить самого себя. Потому что некому было помнить его. Он жалел теперь, что не успел завести детей. Были бы у него дети - и, случись что с ним, остался бы след его на земле, отпечаток его бытия, свидетельство пребывания в этом мире. Теперь же он существовал как веточка на древе ничего не стоило небесному садовнику взмахнуть ножом и обрезать ее, уронить на землю, сжечь в ворохе других таких же веток - бесплодных и ненужных.
   Брат его умер. Умерли родители - еще раньше. Настала ли теперь очередь его - Степана?
   Он не знал. И не знал того, что мог он сделать, чтобы отсрочить, отогнать эту смерть. Он получил откровение, но в откровении этом не говорилось ничего о нем, Степане Елкине. Он был слишком незначительной фигурой, чтобы о нем говорилось в откровении.
   Хотя сказано в Писании: "Претерпевший же до конца - спасется".
   А значит, надежда у него еще была.
   Глава 32
   А Дема все работал и работал. Он работал с яростью, даже с остервенением. Может быть, и не было особого смысла в его работе, но главный результат заключался именно в этом - в ярости. Он обрел ее. Нашел в пустоте, в абсолютной пустоте мыслей, желаний и чувств, охватившей его в последние дни. И встал на нее, укрепился обеими ногами на этой ярости, как на субстрате, клокочущем, неустойчивом, но все же в тысячу раз лучшем, чем полное отсутствие чего-либо. Все внутри его кипело, полыхало, и он с трудом сдерживался, чтобы не завыть зверем, не вцепиться зубами во что-нибудь, могущее истечь дымящейся кровью, не начать махать мечом своим, рубя в ошметки все на своем пути.
   Это была мрачная ярость. Это была беспросветная ярость - не как деготь, не как портьера, задернувшая солнечный свет, но как чернейшая дыра погасшей звезды, съежившейся до размеров кукиша и вбирающая в себя, глотающая все, до чего способна дотянуться. Это была бесформенная чернота ярости, и Демид пока угрюмо наслаждался ее существованием, но уже работал, не мог не работать в страсти своей к упорядочению, над ее формой, придавая ей вид острия. Смертельного жала. Он лишь приблизительно знал, для кого предназначалось это жало. Враги его перестали быть для него сейчас конкретными носителями живых тел, ходящих по земле, жующих, дышащих, испражняющихся, источающих смрад жизни и смрад смерти. Они стали абстракцией. Демид боялся их, конечно. Они были сильнее его - одинокого, испуганного, не знающего, с какой стороны ждать нападения. Но он уже боялся их меньше. Потому что у него было оружие.
   Ярость.
   Когда обезьяна взяла палку и ткнула ею в глаз другой такой же обезьяне, она сделала первый шаг к тому, чтобы превратиться в человека. Она встала на две задние ноги, чтобы удобнее было держать оружие в передней лапе. И весь путь свой к человеческому облику проделала на двух ногах. Потому что руки ее были заняты. Она держала в них палку. А потом - копье, лук, меч, арбалет, пищаль, пистолет, автомат Калашникова модернизированный, гранатомет, атомную бомбу... Во все времена человек чувствовал себя достаточно уверенно только тогда, когда в руках его было оружие. Порою, когда оружие его становилось настолько сильным, что противники его и помышлять не могли о сопротивлении, он даже мог позволить себе стать добрым. Отменить рабство, пожертвовать деньги вдовам или сказать: "Ну, противопехотные мины - это уж чересчур! Они отрывают ноги людям и при этом оставляют их живыми..." Он даже мог лечь спать без своей любимой берданки, если был уверен, что есть кто-то, кто обязан защищать его жизнь от врагов. От самых страшных врагов.
   От других людей.
   Демид никогда не любил оружие. Он всю свою жизнь посвятил изучению искусства борьбы без оружия. Он мог убить рукою, ногой, даже одним пальцем. И никогда не убивал - ему достаточно было знать, что он может сделать это. Но в момент настоящей опасности рука его всегда тянулась за палкой.
   Все же он был человеком. Скорее обезьяной, чем Богом.
   Острие ярости - это было там, внутри. А снаружи - здесь, в Цветном Мире, ему была необходима палка. Или что-то, что могло ее заменить.
   И к вечеру оружие было готово.
   * * *
   Степан пришел домой около шести вечера. Пришел очень удрученный. Испуганный насмерть.
   - Телку... - сказал он. - В лесу. Опять...
   - Чего?
   - Задрали. Это твой Король Крыс. Он пришел.
   - Ты уверен?
   - Да. Я был там. Это около самой деревни. Я видел. Я нашел там вот это. В траве валялось...
   Он поднял руку. На раскрытой ладони его лежала золотая пластинка. Сияющий желтый квадратик размером со спичечный коробок.
   - Брось скорее! - Демид с размаху шлепнул по руке Степана, но пластинка и не думала взлететь в воздух от удара. Она осталась на месте. Она даже немножко вдавилась в кожу Степана, и тот вскрикнул от боли:
   - Жжет!
   - Сейчас! - Дема схватил отвертку и попытался отковырнуть дьявольский квадратик.
   Степан заорал и отдернул руку, прижав ее к груди.
   - Ты что?! Ты мне так всю кожу сдерешь! Она прилипла! Намертво!
   - Быстрее нужно! Она сейчас внутрь тебя прорастет!
   Демид цапнул со стола какую-то аляповатую серебристую штуковину, вцепился в Степину руку. Степан брыкался, испугался сильно. Но Демид шутя преодолел его сопротивление, повернул ладонь Степана к себе и прижал серебро к золоту.
   Маленький золотистый паразит съежился, заелозил по ладони, пытаясь избежать прикосновения ненавистного серебра, и неожиданно ослабил свою силу, упал на пол и затих.
   - Что это было? - Степа смотрел на золотой квадратик, как на раздавленную ядовитую змею.
   - Не знаю, для чего он предназначен. Но это - артефакт. Артефакт, созданный Червем, я думаю. Вряд ли карх может сам изготавливать артефакты. Туповат он для этого.
   - Артефакт?! Что это значит?
   - Артефакт - это материальный предмет, созданный по законам магии. Законам физики он не подчиняется. Он вообще ведет себя непредсказуемо, особенно если ты не умеешь с ним обращаться.
   - А ты умеешь?
   - С этим - умею. Приходилось уже с таким дерьмом сталкиваться. Видишь вот, без пальца остался. - Демид поднял изуродованную свою руку. - Так что, считай, повезло тебе еще. А обращаться с этим очень просто. Не трогать ни в коем случае.
   - А это что? - Степа вытаращил глаза на серебряную штуковину, которую Демид держал в руках. - Это что, тоже какое-нибудь колдовство?
   - Это меч. - Дема с любовью провел пальцем по полированному лезвию, сияющему как зеркало. - Артефакты, правда, создавать я не умею. И слава Богу. Не хватало только еще магом стать. Но вот эту ерундовину все-таки сподобился изготовить. Тебе нравится?
   - М-м-м... - Степан замялся. В общем-то мечом это можно было назвать при наличии определенной фантазии. Только больше это походило на меч, нарисованный пятилетним ребенком, в руке какого-нибудь сказочного богатыря. На серьезное оружие это никак не было похоже. - Так... Ничего вроде. Слушай, Дем, ты уверен, что этим можно убить кого-нибудь серьезнее курицы?
   - Человека я могу убить и алюминиевой ложкой, - сказал Демид. - А это оружие совершенно иного рода, христианин ты мой ненаглядный. Это - оружие против демонов. Для серьезной битвы с людьми оно, пожалуй, слабовато будет. Согнется после пары ударов. Да только с людьми я и не собираюсь сражаться. А демоны, знаешь ли, обычного оружия боятся не больше, чем слон - рогатки с жеваной бумагой. Демона даже напалмом не сожжешь - посмеется только! Для демонов форма не имеет особого значения. Для них содержание важнее. А содержание в этой хлеборезке - самое подходящее. Король Крыс будет в восторге.
   Демид лукавил. Не был он уверен в силе своего оружия. Он понятия не имел, как должно выглядеть настоящее оружие против демонов. Он действовал по наитию. Тот, внутренний Я, конечно, знал, как это должно быть устроено. Но он упорно молчал. А потому Дема творил, руководствуясь своим вдохновением и в соответствии с имеющимися техническими возможностями.
   А возможности его были очень ограничены.
   - Там, внутри, пластина из стали, - сказал Демид. - Я закалил ее, как смог. Иначе этот меч завязался бы узлом после первого же удара. Серебро слишком мягко. Но зато оно и пластично. Мне удалось выковать две достаточно тонкие пластины и закрыть лезвие с обеих сторон. Я сварил эти пластинки по краям и заточил до остроты бритвы. А в середине просверлил железяку насквозь и проклепал лезвие по всей длине. Я зашлифовал все - почти не видно. Желобок для кровоспуска, правда, сделать не удалось. Ну и Бог с ним! Не до красоты. Зато я сбалансировал этот меч. Ты знаешь, что такое балансировка оружия, Степан? Это целое искусство!
   - Слушай, а это что?!
   Степан ткнул пальцем в распятие. Это было единственное, что осталось нетронутым от серебряного креста. Человечек-Бог в терновом венце, раскинувший руки, закрывший глаза. Демид аккуратно вырезал его из креста и прикрепил на основании лезвия, прямо над небольшой гардой, сделанной из нержавеющей стали.
   - Не знаю... - Демид неожиданно смутился. - Мне показалось, что так нужно. Как некий символ... И вообще, у меня рука не поднялась бить молотком по этому распятию.
   Степан благодарно взглянул на Демида. Теперь меч нравился ему больше.
   - А у меня? Будет какое-нибудь оружие?
   - Псалтирь возьми.
   - Да ну тебя! - Степан разобиделся не на шутку. - Ты меня вообще всерьез не воспринимаешь! Может быть, меня убьют через несколько часов, а ты жив останешься. Ты же все-таки сильнее меня во сто крат! И знаешь все. А мне не говоришь ничего. Что там за враги такие? Что там за демоны? Сколько их будет? Вот буду лежать мертвым телом, а ты будешь смотреть на меня и думать, что допустил гибель мою и ничем не оборонил меня...
   - А я и не собираюсь брать тебя, - бросил Демид. - Нечего тебе там делать. Совершенно нечего. Ни к чему твою душу губить. Убьют тебя там. Быстро убьют. Не заметят даже, что убили. Наступят, как дерущиеся быки на муравья, - и кранты! Оставайся тут.
   - Я пойду, - угрюмо сказал Степан.
   - Я даже не представляю, сколько их там будет! И как выглядеть они будут! Собственно говоря, я вообще не знаю, почему участвую во всей этой заварухе и кто ее затеял. Шансы у меня мизерные. Призрачные шансы выжить. И я вовсе не хочу, чтобы тебя пришибли со мной за компанию!..
   - Не ври! - Степан зло сжал кулаки. - Хоть в эти последние часы не ври! Все ты прекрасно знаешь! Ты уже закончил свое расследование. И понял все, что нужно понять. И слабым себя ты тоже не считаешь! Ты разозлился, Демид! Ты по-хорошему разозлился! Я вижу, внутри тебя все так и бурлит. Конечно, завершенности еще нет. Нет еще той гармонии, о которой ты так всегда печешься. Для нее не хватает какого-то штриха. Но он появится! Я верю в это.
   - А ты, оказывается, психолог! - Демид удивленно наклонил голову. Ладно. Я пойду на компромисс. Я не возьму тебя с собой. Но и прогонять тоже не буду. Если что, выступишь на том свете свидетелем...
   - Я пойду! - Видно было, что Степан колеблется между страхом и чувством долга. - А ты не волнуйся за меня, Демид! Все в руке Божьей! Ты не несешь никакой ответственности за меня...
   - Несу. - Демид посерьезнел. - Мы в ответе за тех, кого приручили. И может быть, мне это будет мешать. Мне нужно будет полностью отключиться там. Стать автоматом. Машиной для убийства. И мысли о том, что нужно защитить и тебя, могут мне помешать. Но... - Демид улыбнулся, как-то по-детски, беззащитно. - Ты знаешь, это так трудно - быть совсем одному. У меня была небольшая армия. Два настоящих бойца. Лека и Кикимора. Я очень надеялся на них. А теперь мне приходится отдуваться за все одному.
   - Я возьму топор. - Степа засуетился, пряча глаза.
   - И Псалтирь возьми! Вдруг понадобится?
   * * *
   Они шли по березовой роще. Два человека. Один нес в руке серебряный меч, другой - огромный топор с причудливо выгнутой ручкой. И больше ничего у них не было.
   - Почему так странно получается? - спросил Степан. - Такая великая Битва - и никакой торжественности. Это же Армагеддон!..
   - Это для тебя Армагеддон. А для всех остальных людей - так, ничего особенного. Напишут в сельской хронике: "Еще двоих задрали волки". Да и какая торжественность тут может быть? Торжественность - она в храмах бывает. И в кино. А когда тебе кишки выпускают - какая тут торжественность? Суровая проза жизни.
   - Нет, в самом деле?! - не унимался Степан. - Никакой подготовки специальной. Взяли топор да меч, на дорожку посидели и пошли. Может быть, какие-то специальные обряды нужно было выполнить? К Высшим Силам обратиться?
   - Лишнее все это. Обряды - они для чего нужны? Для самоуспокоения. Для самообмана, если хочешь. Высшие Силы - если они с нами, и так нам помочь обязаны. Безо всяких церемоний и прочего словоблудия. А если плевать им на нас - что ж, так и надо нам, дуракам! Слишком много на себя взяли. А подготовка? Есть она, подготовка, Степан. Вся моя жизнь - это подготовка. Сражаться ведь за два часа не научишься. Я всю жизнь этому делу посвятил. Изнурял тело свое и душу свою так, словно мне не с человеками, а с демонами воевать предстоит. Да так оно и получается. Может быть, не напрасно я старался? Всегда я думал о каком-то высшем своем предназначении. Всегда узнать хотел, что это за предназначение такое, не мог я поверить, что просто так на свет рожден. Слишком много знаков тому было, что необычный я человек. А теперь вот узнал - и ни радости, ни просветления. Предназначение мое, оказывается, - убитым быть в лесной чащобе, сражаясь с кучкой отвратительнейших уродов, которых и Божьими тварями-то назвать нельзя...
   Тихий, безмятежный летний вечер опустился на землю, теплыми мягкими руками обнял кусты и деревья, улыбнулся пташкам, шепнул что-то ласковым ветерком на ушко лесным зверям. Ничто не предвещало угрозы. И тем тяжелее идти было двоим путникам - знать, что, может быть, видят они благодать земную в последний раз, и никогда больше не присядут на шелковистую траву, и не будут больше теребить задумчиво цветок ромашки - любит - не любит, и не сдунут больше смешливо синего жучка, приземлившегося по глупости на ладонь, как на аэродром.
   - Куда мы идем? - спросил Степан.
   - В Русалкин Круг.
   - Почему?
   - Не знаю. Так получается.
   Демид не договаривал, как всегда. Конечно, он не знал всего. Но вполне знал, на что надеялся.
   * * *
   - Смотри! - Степан остановился вдруг, схватил Демида за рукав. Побледнел. Было от чего побледнеть.
   Они появились безмолвными тенями, выплыли из темноты огоньками светящихся глаз. Их было не очень много - не более шести. Они выжидательно стояли, едва различимые во мраке. Но Демид узнал их.
   Кимверы часто убивали их в истории человечества. Такова была роль кимверов - убивать любую нечисть, что мешает людям.
   Степан схватил топор и принял боевую стойку. Или то, что он считал боевой стойкой. Пожалуй, он не был сейчас забавен. Длинный брезентовый плащ его был похож в темноте на рясу, а черная высокая шапка на голове походила на монашескую. Большой крест (не тот, загубленный серебряный, а медный) висел на груди его. Отросшая за последний месяц светлая курчавая борода, безумный возвышенный блеск в глазах. Он был похож сейчас не на воина - но на инока, из тех, кто, отринув смирение, вставал с топором против захватчиков земли Русской, против черной орды, из тех, кто гиб сотнями и тысячами, не будучи выучен сражаться, но умирал с именем Бога на устах...
   - Остынь, Степан, - тихо произнес Демид. - Эти нас не тронут.
   Люди часто убивали Лесных. Люди вообще склонны к убийству любых Божьих тварей. А Лесные, случалось, озлоблялись и заманивали людей в чащи - зверям на растерзание, топили людей, протыкали сучьями, а то и просто съедали. Всякие бывают Лесные... Люди и Лесные стоили друг друга, что уж там скрывать. Но сейчас им нечего было делить. Сейчас у них были общие враги. Карх. Червь. И общий друг - получеловек-полудриада. Хаас Лекаэ.
   - Лека.
   - Демид... - Лека сделала шажок из темноты. Выглядела она как обычно. Почти. Только одежды на ней не было никакой, и кожа была белой как мел, и огромные глаза светились зелеными вертикальными зрачками. - Демид, милый. Ты готов?
   - К чему?
   - ОНИ там. Уже там. В Круге. Они ждут вас.
   - Почему они пошли в Круг? Он же враждебен им! Они должны знать, что, осквернив Круг, они восстановят против себя Лесных. И сделают Лесных союзниками людей.
   - Они знают. Но знают они то, чего не знаешь ты. Мы не можем вмешаться сейчас. Мы должны следить за равенством.
   - Подожди, как же так?! - Демид опешил. - Какое же тут равенство, к чертовой матери? Я один - против целой оравы! Слушай, Лека, ты ведь поможешь мне, да? Тебе что, приятно будет видеть, как эти ублюдки разорвут меня на кусочки?
   - Мне неприятно будет видеть, как эти ублюдки разорвут тебя на кусочки... - Слова Леки звучали как усталое эхо, заблудившееся в лесу. - Но я не могу драться с ними сейчас. Если я вмешаюсь сейчас, меня тоже разорвут на кусочки. Гораздо быстрее, чем тебя. Однако дело вовсе не в этом. Если бы я могла, я бы отдала свою жизнь за тебя не задумываясь. Потому что я люблю тебя...
   - А в чем же тогда дело?!
   - Иди... Имей силу в сердце своем... Ты поймешь... Ты увидишь...
   - Что я увижу?!! Кишки свои на траве?! - Демид уже орал, зло, неприлично. Он привык, что эта девочка подчиняется ему во всем. Часто она была своевольна, она постоянно выкидывала фортели, которые дорого обходились им обоим. Но в минуты крайней опасности она всегда слушалась его. Она понимала, что это - единственный путь выжить.
   Сейчас она стала другой. Сейчас уже она командовала, хотя и ненавязчиво, пытаясь смягчить свой диктат. У нее теперь была новая компания. Своя компания, чуждая Демиду. Им было ведомо многое, но они не собирались говорить ему ничего. Они просто выталкивали его на арену - как гладиатора с завязанными глазами. Как быка, предназначенного быть мишенью для шпаги тореадора.
   Он не чувствовал враждебного отношения к себе со стороны Лесных тварей. Но этого ему было мало. Честно говоря, он очень рассчитывал на их прямую поддержку. На их участие в боевых действиях. Это была его последняя надежда. И теперь она умерла.
   Как умерла и Лека. Его милая девушка Лека. Девушка, которую он любил, с которой нянчился, как с ребенком, которой не раз спасал жизнь в безумных ее приключениях. Леки больше не было. Была только Хаас Лекаэ. Дриада. Лесная тварь.
   Она украла у Демида его Леку.
   - Я не верю тебе, Лекаэ, - сказал Демид. - Ты больше не любишь меня.
   Он сжал свой меч в руке и двинулся вперед твердым шагом. Лесные молча раздвинулись, пропуская его.
   До Круга оставалось совсем немного.
   Глава 33
   Круг был священным местом. Храмом для лесных созданий. Он не был предназначен для того, чтоб быть местом ристалища.
   Но в храмах тоже бывают сражения. И совсем нередко. Испокон века люди бежали в священные строения, надеясь, что Их Бог оборонит их от напасти нечестивых иноверцев. И бились в храмах своих до последнего, сражались за веру свою, умирали, вдохновляемые возможностью быстро и без лишних разбирательств попасть в "самый лучший уголок Того Света. А другие люди, с азартом носителей Не Менее Истинной Веры, вдохновленные Своим Богом, радостно рубили их головы, а заодно и разрушали эти самые храмы до основания, уверенные не менее первых, что теплое местечко в раю им обеспечено. Кто был прав из них? Все они были правы по-своему. Ибо они тешили свою человеческую страсть, свою неуемную тягу к убийству и разрушению. И, как это бывает свойственно человеку, перекладывали всю ответственность на чужие плечи. На плечи того, кого они называли Богом.
   Круг был храмом. Но он не был ни человеческим храмом, ни храмом Червя. Он был нейтральной территорией.
   И когда Демид вступил в Круг, он надеялся уже только на себя.
   Он пришел к той отправной точке, к которой возвращался всегда.
   Их было всего трое. Карха узнать было легко. Только побольше, пожалуй, он стал. Повыше и поупитанней. Увеличился в габаритах раза в полтора. Раскормился на своих кошмарных харчах. Стоило убить его поскорее, пока не вырос до размеров медведя.
   Двое других были людьми.
   Никакого Червя здесь не было.
   Это расстроило Демида. Он предпочитал бы видеть своего главного противника сразу. Он не боялся людей. Он даже почти не боялся карха - он уже убил его однажды и знал, что зарубка страха на сердце этой облезлой нежити не зарастет никогда. Он боялся лишь неизвестности.
   - Червь, ты тут?! Я хочу тебя видеть, Демон-Червь!
   Демид сделал шаг на поляну и ступил на странную траву Круга - почти синюю в призрачном свете.
   Ответом ему было молчание.
   Двое людей были знакомы ему. Правда, лицо первой закрывал золотой шлем с высоким шишаком. Но он узнал ее. Это была Волчица. Экс-Фоминых. Чтобы признать второго, не нужно было прикладывать особых усилий. Бутафорская волчья голова торчала над воротником, оскалившимся металлическими шипами. Псоглавый жрец из храма. Оба человека были обряжены в одежды, состоящие из золотых пластинок и ниспадающие почти до самой земли. Волчица опиралась на золотой трезубец с длинной ручкой и убийственными остриями, заточенными на манер огромных рыболовных крючков. У жреца не было оружия. Даже рук его не было видно из-под ризы, переливающейся драгоценным водопадом.
   Круг был поистине необычным местом. Здесь не было ночи. Как, впрочем, не было и дня. Холодное синее сияние освещало поляну, и тени пяти исполинских дубов непостижимым образом падали внутрь Круга, сходясь темными лучами в середине его. Демиду никогда не приходилось видеть такой гигантской пентаграммы. И в самом центре ее, там, где тени древних стволов втыкались друг в друга и поглощали друг друга, превращаясь в непроницаемую черноту, горел огонь. Холодный язык синего пламени, почти неподвижный, отстраненный и неземной. Демид с трудом оторвал взгляд от этой свечи потустороннего мира. Он почувствовал вдруг неодолимое желание вытянуть руки и идти к этому огню, и коснуться его, и спокойно стоять и смотреть, как ледяное пламя пожирает тело, обгрызает плоть с костей, добираясь до души самого лакомого кусочка для Охотника За Душами.
   Лесные остались там, за пределами Круга. Они стояли молча и смотрели. И Степан стоял там же, и сжимал свой топор, и не мог сделать шага, хотя, может быть, и хотел бы встать рядом с Демидом.
   - Ну-с, господа! - Голос Демида прозвучал наглым, чужеродным диссонансом в этой первородной тишине. - предлагаю выяснить отношения! Есть у меня подозрение, господа уродливые монстры, что друзьями мы с вами так и не станем. Да и ни к чему это пошлое братание, как вы полагаете? Поэтому я предлагаю вам очень простой вариант. Вас двоих, - он показал мечом на Волчицу и жреца, - я отпускаю. Вы много напортачили! К сожалению, вы человеки, поэтому я не могу отрубить вам головы, хотя вы этого и заслужили. Но, в конце концов, это и не мое дело. Пусть милиция вами занимается. А вот ты, карх, известный также под именем Король Крыс, как раз по моей специализации! Помнится, ты хвастался, что единственный во всем мире можешь убить меня? Может быть, ты и прав. Во всяком случае, никому другому сделать это пока не удалось. Только знаешь, любая теория поверяется практикой. И я хочу предоставить тебе отличный шанс проверить ее снова.