Потурцин М.. Жанна д'Арк

- Комендант города получил за это четыре тысячи золотых дукатов, -
сообщил Жанне д'Олон, но тут же раскаялся в своих словах, поскольку Жанна
встретила их таким гневом, в каком он ее еще никогда не видел: она сказала,
что комендант должен быть повешен и четвертован за измену. С несколькими
сотнями своих людей под покровом ночи девушка отправилась сквозь густой лес,
мимо неприятельских форпостов в сторону Компьеня - города, губернатором
которого желал быть Тремуй, ибо эта должность сулила ему большие доходы. На
западном берегу Уазы рядом с городскими воротами находились бургундцы.
Компьень представлял собой ключевое укрепление к северу от Парижа, его нужно
было взять и удержать.
- Обещали ли деньги коменданту Компьеня, если он нам сдастся? -
полюбопытствовала Жанна.
- Говорят, что обещали, только он от них отказался.
- Храбрые люди, мы нанесем им визит, - эти слова можно прочесть и
сегодня на памятнике Жанне, установленном в Компьене.
Архиепископ Режинальд также пребывал в Компьене. Он сердился на Жанну,
сытый по горло ее самоуправством. Разве этой девушке не дали достаточно ясно
понять, что в ее услугах теперь нет необходимости и они скорее нежелательны?
Даже командиры послушались его, одна лишь Жанна из гордости и упрямства
желала действовать самовольно. Видно, Господь уже не помогал ей - Режинальд
считал, что у него есть не одно доказательство этому.
- Жанна, где ты надеешься умереть? - спросил он у нее, когда они как-то
ехали рядом.
- Где будет угодно Господу, о месте и времени я знаю не больше, чем Вы,
- был ее ответ. Без сомнения, дар пророчества покинул девушку.
Каждый день Режинальд получал донесения от своих шпионов о том, что
Жанна объявлялась то в одном, то в другом городке. Больше он о ней ничего не
знал и при этом, будучи канцлером короля, должен был уверять бургундцев в
соблюдении перемирия.
Днем 23 мая епископ даже продиктовал письма, в которых сообщал о своем
желании устроить пир, и тут ему сообщили, что комендант города Гийом де
Флави хочет с ним поговорить. Флави был сводным братом Режинальда и проявил
себя в те дни как очень умный и ловкий человек.
- Ну что, есть что-нибудь срочное?
- Господин архиепископ, Вы велели мне держать Вас в курсе событий.
Сегодня утром Дева приехала в город...
- Знаю.
- Она посетила мессу в церкви святого Иакова, это было богослужение для
детей. После она долго стояла, прислонившись к колонне, а при выходе из
церкви ее ожидала толпа женщин со своими малютками. Видите ли, она
по-особому относится к детям, мои дети тоже рвутся к ней, когда она
проезжает по улице. Сегодня утром - у меня об этом надежные сведения - она
громко сказала, так что все услышали: "Дети мои и мои милые друзья, я говорю
вам, что меня продали и предали, и скоро меня ждет смерть. Молитесь за меня.
Больше я не смогу служить королю и нашей Франции". Теперь я спрошу Вас, что
это значит? Вы когда-нибудь слышали, чтобы она так говорила?
Их взгляды встретились, Режинальд в задумчивости погладил бороду.
- Нет. Такого еще не было.
- Теперь я несу ответственность за все происходящее в этом городе перед
господином Тремуем. Я знаю, он разделяет ваше мнение, и то, что Дева
продолжает сражаться, не входит в его планы. Но на ее стороне народ,
наемники и женщины. Моя жена прожужжала мне все уши о том, что я не должен
допустить гибели Девы... Мне не хотелось бы, чтобы потом меня стали обвинять
в предательстве. Однако - если она и в дальнейшем будет продолжать
действовать против Вашей воли, то я не знаю, что произойдет. Мне было бы
спокойнее, если бы она выбрала какой-нибудь другой город в качестве своего
опорного пункта.
Режинальд кивнул слуге, который только что пришел с сообщением, что
обед готов и гости ждут господина архиепископа. Он встал и на прощание
протянул руку
Флави.
- Если она будет и в дальнейшем проявлять такое же высокомерие и
действовать по своему усмотрению, то Господь, будьте уверены, перестанет ей
помогать. Нам же ничего не останется, как смиренно перед этим склониться.
Флави бросил стремительный взгляд на лицо епископа - к сожалению, слова
знатных вельмож всегда балансируют на острие ножа между "да" и "нет". Увы,
если ложь будет раскрыта, то ответственность за это понесет не архиепископ и
не Тремуй, а он, Флави, комендант Компьеня. Погруженный в тяжелые мысли, он
спускался по лестнице епископского дворца. Герцог Бургундский тайно обещал
Флави хорошие деньги, если он передаст пресловутую Деву в руки герцога, и
вину коменданта здесь трудно будет заподозрить. Он пока еще не ответил на
это предложение, так как нужно сначала поточнее узнать о настроении Тремуя,
но его собственная жена с тех пор не уставала повторять ему угрожающим тоном
слово "измена".
Комендант Компьеня был человеком, о котором ходили слухи, что он
убивает мужчин, насилует женщин и ничего не боится. Несколько лет спустя
собственный цирюльник перерезал ему горло, и, поскольку он еще дышал, жене
пришлось задушить его. Карл VII стал благоволить к мадам Флави, так как она
смогла доказать, что Флави отправил на тот свет ее отца и хотел утопить ее
самое.
К вечеру того же 23 мая Жанна приступила к атаке бургундского
предмостного укрепления Бодо на противоположном берегу Уазы. Бодо было
расположено в болотистой низине у крутого холма, защищали его весьма
малочисленные силы, к тому же не ожидавшие атаки в столь поздний час. Флави
открыл западные ворота города, Жанна въехала на мост с четырьмястами или
пятьюстами своих людей: на городских стенах находились лучники, был выстроен
мост из лодок, чтобы обеспечить отступление бургундцев.
Это была не битва, а стычка, едва ли достойная упоминания в длинном
списке сражений, проведенных Жанной. Она скакала на светло-сером коне. Ее
ярко-красный плащ развевался поверх сияющих доспехов. И вот уже бургундцы
бежали во все стороны, лагерь их был разгромлен, люди Жанны начали разрушать
укрепления...
И тут один рыцарь, отправившийся прохладным вечером прогуляться в
соседний лагерь, зорким взглядом посмотрел с холма в долину. Это был Жан
Люксембургский. То, что он увидел, определило не только его дальнейшую
судьбу.
Он приказал своим слугам мчаться галопом, собирая по всей округе
столько пикардцев и бургундцев, сколько им удастся найти. Они съезжались
отовсюду, окружая небольшое французское войско. Дважды людям Жанны удалось
отбить атаки, отбросив бургундцев назад в болотистую низину. Но теперь с юга
надвигалось еще и подкрепление англичанина Монтгомери, хронист пишет, что в
нем насчитывалось пять тысяч человек. "Спасайся, кто может!" - послышалось в
рядах французов. С боями они отступили к мосту, преследуемые неприятелем, -
Компьень прикрывал тыл, городские ворота были открыты, тот, кто окажется в
Компьене, может считать себя спасенным.
Конский топот, лязг оружия, грубые возгласы на одном и на другом берегу
Уазы... Жанна сама прикрывала отступление, пока все французы не вышли из
окружения и не оказались на мосту. На вражеском берегу остались стоять она,
два ее брата и двое шотландских стрелков из лука. Белый штандарт развевался,
красный плащ был далеко виден в вечернем свете. "Вперед! Ведьма! Лови ее!" -
раздавалось на двух языках. На пятерых французов обрушились сотни врагов...
Еще шаг, и французам удалось бы оказаться на мосту. Но тут загремели цепи,
заскрипело дерево, и мост был поднят.
Жанна увидела это, затем пришпорила коня в последний раз в жизни.
- Друзья, бегите! - прокричала она, когда чья-то тяжелая рука сбросила
ее с лошади. В тяжелых доспехах, делавших любого воина неподвижным, лежала
она в траве. Мужские руки подняли забрало - и тогда все увидели лицо
девушки.
- Сдавайся! Сдавайся мне!
- Я поклялась не сдаваться и сдержу свою клятву!
Пленных, не желавших сдаваться, можно было убивать. Но Дева, взятая в
плен живой, представляла самую ценную добычу на этой войне - и каждый знал
это. Молитвы Жанны, в которых она просила дать ей умереть, если попадет в
руки врагов, услышаны не были. Лучник, служивший бастарду Лионнелю де
Уэмдонну, привел ее в лагерь Жана Люксембургского.
Солнце заходило, а там, на другом берегу Уазы, лежал Компьень, город, в
котором с тех пор произошло столько судьбоносных для французов событий. Уаза
вместе с двумя своими притоками образует в этом месте крест.
За тридцать сребренников
В последний раз в жизни вечером 23 мая 1430 года Жанна штурмовала
неприятельский лагерь, в последний раз она сняла свои доспехи, у нее отняли
штандарт с изображением Христа и ликом ангела. Борьба на поле брани
окончилась. То, что начиналось теперь в ее восемнадцать лет, было борьбой
другим оружием и с другим противником, но, как и прежде, это была борьба не
на жизнь, а на смерть.
Ее земные товарищи остались на противоположном -берегу Уазы, в Компьене
раздавался колокольный звон, среди торжествующих врагов она была одинока.
Наемники, празднуя у лагерного костра, захмелев от победы, разорвали ее
штандарт.
Но это были события только видимого мира. На девушку смотрели мир
ангелов и мир мертвых, в тот момент история человечества свершалась через
Жанну д'Арк. Завет святой Маргариты был исполнен; пробил час исполнения
завета святой Екатерины. Земное знание готовилось сразиться с мудростью, в
утренних лучах которой Дева Жанна жила, боролась и страдала. В потоке
времени уже приближались столетия, когда силы отрицающей Бога учености
начали бескровное, но неотвратимое наступление против брезжущего в человеке
воспоминания о его божественном происхождении, когда человеческие умы и
сердца стали ареной, на которой падшие ангелы боролись с архангелом по имени
Михаил, провозвестником воли Христа. Все, что совершила Жанна, послужило
Франции, Англии, новой Европе; это был вызов, сияющая загадка для всех
народов последующих эпох.
Тем временем на долю девушки, чей штандарт с изображением ангела
разорвали пьяные враги, выпало земное судебное сражение особого свойства:
речь шла о притязаниях на драгоценнейшую добычу войны, которая вот уже
восемьдесят лет велась за корону Франции. Лучник Лионнеля де Уэмдонна свалил
ведьму с коня; Уэмдонн входил в свиту графа Люксембургского, использовавшего
свой единственный шанс и победившего в уже проигранной стычке. Жан
Люксембургский был вассалом герцога Филиппа Бургундского, а Филипп
Бургундский, в свою очередь, - вассалом английского короля, который, по
английским законам, мог предъявить свои права на пленного высокого ранга.
Гордый победитель Жан Люксембургский поспешил в тот же вечер отвести
закованную в кандалы пленницу к своему сеньору, герцогу Филиппу
Бургундскому, тому самому Филиппу, на службе у которого состоял художник Ян
Ван Эйк, Филиппу, о котором говорили, что у него было двадцать четыре
любовницы и несметное количество внебрачных детей; он не признавал над собой
ничьей власти, кроме власти английского короля. Мы не знаем, о чем они
говорили, девушка и герцог, но до нас дошло письмо, написанное в тот же
вечер Филиппом Бургундским герцогу Бедфорду: "Нашему благословенному
Создателю было угодно, чтобы женщину, называемую Девой, взяли в плен".
Вначале Жан Люксембургский осознавал только одно: англичане заплатят
немало, если в их руки передать девушку, которой они страшились больше, чем
всех французских полководцев вместе взятых. Но ведь Карл тоже не станет
медлить и приложит все усилия, чтобы выкупить ее. Финансовые дела Жана
Люксембургского обстояли весьма неблагополучно, он по уши застрял в долгах,
и неожиданный трофей означал для него крупную удачу. В кандалах и под
усиленной охраной Жанна была доставлена в замок Болье, укрепленную
резиденцию графа Жана Люксембургского.
До поздней ночи горели свечи в епископском дворце в Компьене.
Режинальд, получив известие о том, что Жанна не вернулась к своим, с
удовлетворением подумал, что Господь подтвердил его собственные догадки.
- Господь высказался, - сообщил он Флави, и тот поспешил признать его
правоту.
- Но на улицах собираются толпы народа, женщины рыдают, и ходят слухи,
что наш город будет предан огню и мечу, - Флави умолчал о том, что на всех
углах шепчут, будто Деву предали, так как комендант намеренно приказал
поднять мост слишком рано.
- Скажите всем, пусть они возвращаются по домам, Жанна нам больше не
нужна. Для Франции избран другой посланник Божий, его зовут Гийом, он
пастух, как и она. Завтра я представлю его народу, он сам возвестит все, что
на него возложено, - Режинальд благосклонно попрощался со своим сводным
братом и позвал секретаря. Сегодня вечером ему нужно было еще написать
письмо королю и жителям города Реймса, чтобы избавить их от ненужных
волнений.
"Она не желала слушаться советов, но действовала по собственному
усмотрению"... - диктовал Режинальд. Пленение было наказанием Божьим за ее
высокомерие. Кажется, что пастух, с которым он познакомился, совершит
гораздо больше великих деяний, чем
Жанна. Он тоже говорит, что Жанну оставил Господь, ибо она возгордилась
и стала носить роскошные одеяния. Когда этого пастушка можно будет
представить двору?
Это письмо Карл получил в Жаржо два дня спустя; аналогичное письмо
пришло к жителям города Реймса, и оно там хранится до сих пор.
- Волею Господней теперь это случилось! Мы должны ее выкупить, чего бы
это ни стоило, - сказал Карл, побледнев.
- Каким образом, позвольте Вас спросить? - Тремуй не скрывал своего
хорошего настроения.
- В наших руках Суффолк и Талбот. Если мы освободим обоих...
- Ты что, всерьез считаешь, что англичане столь глупы? А что будет,
если ты пригласишь этого Гийома? Народ привык верить пастушке. Гийом тоже
пастух. Кажется, в наши дни пастухам верят больше, чем королям.
- Молчать! - закричал Карл. А затем робко спросил: - Что же они с ней
сделают?
- Нетрудно догадаться: сожгут на костре или утопят.
- И я буду тому виной!
- Ты? Почему это ты?
- Мне не следовало ее отпускать.
- Тебя она слушалась столь же мало, как и всех нас. Голоса ввели ее в
заблуждение, теперь эти голоса должны ей помочь. Я, во всяком случае...
Беседу прервал камердинер, принесший на серебряном подносе письмо. Карл
развернул свиток, а Тремуй заглядывал ему через плечо, но вскоре выяснилось,
что он не в силах разобрать столь мелкий почерк.
- Вот видишь, он того же мнения, что и я, - печально кивнул головой
Карл.
- Если ты мне скажешь, кто он, то я лучше пойму, о чем идет речь.
- Архиепископ Амбренский, мой старый воспитатель, - полушепотом,
сдавленным голосом Карл читал: - "Обратитесь к Вашей совести, сир, напрягите
. все силы и, не робея ни перед чем, выкупите эту девушку, ей должна быть
сохранена жизнь любой ценой. В противном случае Вы покроете свое имя
несмываемым позором мерзкой неблагодарности".
Свиток упал на тощие колени Карла, он разрыдался. Но Тремуй заявил:
- У меня нет лишних денег.
- Тогда давай соберем их, вероятно, городам удастся набрать достаточную
сумму. Тремуй, если ты мне друг...
- Я подумаю. Но ведь погода хорошая, разве ты не поедешь со мной на
охоту? И разве не напишешь письмо Режинальду, что ты готов принять пастушка
Гийома?
- Поехали, - сказал Карл.
Жители занятого англичанами Парижа вечером 24 мая устроили фейерверк и
пели "Те Deum..." в благодарность за пленение безбожной потаскухи. В
университете, который называл себя "матерью учения", "солнцем Франции и
всего христианского мира", собрались выдающиеся умы в области богословия и
юриспруденции, чтобы написать письмо. Ни один из профессоров не видел Девы,
но мнение о ней у всех давно сложилось. Жанна была злейшим врагом Англии, а
все они жили за счет благосклонности англичан.
"Вышеупомянутая женщина, которая называет себя девою, сверх всякой меры
оскорбляла честь Господню, до крайней степени поносила веру, бесчестила
Церковь, так что идолопоклонство, ереси и немыслимое зло распространились в
этом королевстве. Мы просим Вас, могущественного и почтенного господина
графа, ради чести Господней и святой католической веры, сделать так, чтобы
отдать эту женщину под суд. Пришлите ее сюда, чтобы предать ее трибуналу
Парижской инквизиции, и Вы тем самым приобретете милость и любовь
Всевышнего" Так звучит послание к Жану Люксембургскому. Тем временем
англичане также написали аналогичные письма к графу Люксембургскому и
герцогу Бургундскому, они требовали передать им пленницу "от имени и по
поручению нашего господина, короля Англии и Франции" - девятилетнего
мальчика, гулявшего по руанским садам. Но поскольку интересы Англии и
Парижской инквизиции в этом случае совпадали, обе стороны быстро
договорились между собой. И посредник был уже найден.
Через шесть дней после пленения Жанны в замок Жана Люксембургского
прибыл епископ Бове, имевший неприятную фамилию Кошон, и передал послание
инквизиции. Трудно было найти лучшего представителя, выражающего общие
интересы. Кошон, большой знаток богословия и юриспруденции, имел жизненный
опыт, умел вести дела с вельможами, прежде он был ректором Сорбонны. К тому
же он уже давно заявлял, что свои поступки Жанна совершает под воздействием
дьявола, так как год назад, когда она привела короля в Реймс, город Бове,
где находилась резиденция епископа, сдался Карлу, и его, дружественного
англичанам епископа, изгнали. С тех пор Кошон жил в Руане, герцог Бедфорд
назначил его советником английского короля и духовником всей оккупированной
Франции. Теперь же волею судьбы случилось так, что Жанна была взята в плен
на земле, относящейся к епархии Бове.
- Я приехал из лагеря герцога Бургундского, - сказал Кошон, - но там, к
сожалению, не встретил Вашей Милости. Речь идет о женщине по имени Жанна,
которая подлежит выдаче инквизиции Франции. Лучше всего было бы, если бы Вы
тотчас же передали мне пленницу. Если Вы выделите несколько человек для ее
охраны, то я возьму на себя ответственность за безопасную доставку ее в
Париж, пусть даже она прибегнет к колдовским искусствам. Ведь она у Вас
здесь, в замке?
- Нет, - солгал Жан Люксембургский. - А что Вы с ней собираетесь
делать?
- Устроим процесс по всей форме, проведут его ученейшие господа.
- А потом что?
- После вынесения приговора его, несомненно, приведет в исполнение
светский суд. Вы же понимаете, что Церковь избегает кровопролития.
Граф Люксембургский был еще молодой человек, ведьму Жанну, которую
привели к нему шесть дней назад, он представлял иначе. Она оказалась
девушкой с нежным голосом и, видит Бог, с прекрасными и умными глазами. Он
тоже принадлежал к английской партии, поскольку служил герцогу Бургундскому,
который был на стороне Англии. И если бы Карлу VII при помощи этой девушки
когда-нибудь удалось изгнать англичан из Франции, кто знает, что пришло бы
ему в голову? Но графу Люксембургскому необходимо было поправить свое
финансовое положение. Он не желал Жанне ничего дурного, просто хотел
получить за нее деньги.
- Значит, - сказал он резко, - англичане сожгут ее. Епископ по-отечески
назидательно посмотрел Жану Люксембургскому прямо в глаза.
- Лучше, господин граф, предать смерти грешника, чем навсегда
подвергнуть проклятию его бессмертную душу. Разве Вы этого не понимаете?
Жан Люксембургский скривил лицо.
- Мне кажется, что для этой цели годится и почетный удар кинжалом.
Кошон проехал из Парижа столько миль не для того, чтобы обсуждать с
неученым рыцарем проблемы, требующие познаний в области богословия. Он тяжко
вздохнул, а затем подавил в себе нетерпение. Дело складывалось не так
просто, как предполагали в Париже. В его намерения вовсе не входило, чтобы
Жанна, после того, как ее столь удачно взяли в плен, незаметно исчезла, ведь
станут распространяться слухи о ее сверхъестественном освобождении.
- Вы не вполне понимаете, о чем идет речь, господин граф. Не нужно
лишний раз объяснять, что ведьму должно постигнуть наказание. Каждый, кто
этому воспрепятствует, совершит преступление перед Господом, преступление,
заслуживающее тяжелой кары! Светский суд в этом случае будет рассматривать
дело о государственной измене. Итак, у нас одно мнение по этому вопросу, не
правда ли? - теперь лицо Кошона покрылось суровыми складками, он следил за
воздействием своих слов и проявлял недовольство. Жан Люксембургский
отвернулся, избегая его взгляда, затем потянулся погладить своего дога,
который беспокойно посматривал то на гостя, то на хозяина. Лишь после этого
он повернулся к Кошону и невинно улыбнулся.
- Жанна, естественно, стоит на пути у англичан, здесь все ясно. Но я
еще не получил никаких сведений о том, что они сами сообщат об этом моему
господину, герцогу Бургундскому, - он сделал едва заметное зловещее ударение
на слове "сами".
- Я вижу, Вы пока не в курсе дела и могу предоставить Вам кое-какие
сведения, - Кошон развалился в кресле и сделал паузу. - Вчера вечером в
лагере герцога Бургундского я передал ему письмо, в котором во имя нашего
господина, короля Англии, от него требуют во спасение его души передать
упомянутую женщину нам, Парижской инквизиции, - он повысил голос и говорил
теперь тоном приказа.
- Вы должны благодарить меня, господин епископ. Вам ведь известно, что
выкуп по французским законам причитается мне.
- Потому-то я к Вам и приехал.
- Это делает мне честь. Но все же Вы понимаете: добыча есть добыча. Что
обещает мне инквизиция, если я выдам ей девушку?
- Милость Всевышнего. Он даст Вам благополучие и тысячекратно отплатит
за почитание, которое Вы Ему оказываете. Кроме того, английский король,
несомненно, выразит Вам признательность.
Дог, сидевший у ног Жана Люксембургского, проявлял беспокойство,
сначала он зевнул, затем встал, чтобы встряхнуться.
- Сидеть, - велел ему хозяин. - Простите, господин епископ, но война
сделала всех нас бедными. Милость Господня привела Деву в мои руки. Времена
вынуждают меня воспользоваться этим. К тому же я должен вознаградить рыцаря,
взявшего Жанну в плен. Пусть король Англии даст мне сначала определенное
обязательство, этого требует справедливость. Я прошу за нее восемь тысяч
турнезских фунтов.
Кошон до такой степени неподвижно сидел на стуле, что можно было
подумать, будто он окаменел, только щеки у него ярко покраснели.
- За такие деньги можно купить целое войско, - возмущенно сказал он.
- Жанна обладает большей ценностью, чем войско.
- Вы смешиваете разные понятия, господин граф. Но Ваша молодость и
недостаток учености могут служить Вам оправданием. Инквизиция - не торговый
ДОМ.
- Прошу извинить меня. Но ведь если инквизиция проводит переговоры от
имени англичан, то она должна придерживаться обычаев, которые приняты у нас,
неученых рыцарей, - Жан Люксембургский качал ногой и кривил губы.
- Ведь и английский король израсходовал запасы своей казны на военные
нужды.
- Я - несколько больше, господин епископ. Восемь тысяч турнезских
фунтов и ни единым су меньше. Могу ли я пригласить Вас к обеду? Мои дамы
обрадуются. После этого я, однако, обязан возвратиться в лагерь.
Епископу Кошону не нужны были дамы графа Люксембургского, аппетит у
него тоже пропал. Беседа с графом ничего ему не обещала, к этому делу
требовался другой подход. Он сказал, что у него, к сожалению, нет времени и,
если ему будет позволено последнее слово, то он хотел бы еще раз
побеседовать с герцогом Бургундским.
- Вероятно, герцог найдет выход, - добавил он с видом учителя,
грозящего непослушному ученику отцовским наказанием.
- Наверное, он меня обрадует, - граф расхохотался, - ему было точно
известно, что Филипп Бургундский, как бы он ни был богат, не променяет
собственную выгоду ни на какую милость Господню. Но он с облегчением
вздохнул лишь тогда, когда расстался с гостем у ворот своего замка и
проводил его довольным взглядом. Нужно выиграть время. От Карла все еще не
поступало никаких известий. Если бы Карп предложил восемь тысяч фунтов, он
мог бы забрать свою Деву. Правда, внезапное исчезновение Жанны объяснить
было бы трудно...
- Есть новости? - спросил граф у мажордома, встретившегося ему, когда
он в задумчивости поднимался по лестнице к обеду. Было жарко, в этом году
лето установилось рано.
- Да, господин граф... - мажордом, как правило, сохранявший
достоинство, в этот раз был в явном замешательстве.
- Что-нибудь с Девой?
- Пленница только что пыталась убежать. Не знаю, при помощи какой
хитрости она открыла дверь и заперла охранника. Мы поймали ее, когда она уже
стояла у решетки сада. Собаки визжали, но не лаяли, это просто загадка.
- Проклятье! Разве я тебе не приказывал сделать два замка? - он
оттолкнул мажордома в сторону и бросился вниз по лестнице в западный флигель
замка, а затем снова в покои верхнего этажа. У него отлегло от сердца,
только когда он увидел через потайное окошечко, что Жанна сидит на скамейке.
Перед дверьми он поставил двоих вооруженных слуг, а у выхода - еще троих.
- Если вам дорога ее жизнь, то это не должно повториться, - буркнул
граф, и жилы вздулись у него на висках. Лишь после этого он приступил к
обеду.
За столом уже сидели две графини Люксембургские, его жена и его тетя.
Тетя сурово смотрела на племянника, он, все еще тяжело дыша, пробормотал
извинение.
- Проклятая баба...
Жанна Люксембургская, его шестидесятисемилетняя тетя, подняла округлые