Прашкевич Геннадий Мартович. Противогазы для Саддама

   А вспомнив, он достал подаренную Сашей Петровым книжку ("Словенска школа") и позвонил в толстый советский журнал "Дружба народов", в котором часто публиковал свои поэтические переводы. Из журнала Карпицкому дружелюбно ответили: "Разумеется, переведите нам стихи Петрова, а то мы мало знаем его как поэта. Он ведь не диссидент? Не антикоммунист? Он ведь не связан с вражескими радиостанциями?"
   Ну и все такое прочее.
   Обыкновенные вопросы об обыкновенных вещах, заданные обыкновенному переводчику обыкновенным редактором в самом обыкновенном Советском Союзе в самом обыкновенном для него одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году.
   Карпицкий сел за работу.
   Он знал и ценил поэзию Саши Петрова.
   Не может быть такого, думал он, приступая к работе, что в большой книге я не найду ни одного стихотворения, которое можно предложить толстому советскому журналу. Он знал, что Саша Петров не сильно сочувствует идеям коммунизма (даже напротив), но верил в удачу. Он знал, что найти хорошее стихотворение у Саши Петрова будет совсем не трудно, даже можно найти у него просто превосходные стихи, поэтому так сильно разочаровало его открывающее книгу стихотворение "Смольный".
   Для Александра Карпицкого, обыкновенного советского человека образца одна тысяча девятьсот восемьдесят третьего года такое название ("Смольный") прозвучало даже подобострастно. Он совершенно не ожидал ничего такого от прогрессивного и жесткого югославского поэта, не раз устно и печатно проклинавшего советскую систему. "Как? - недовольно подумал Карпицкий. Стихотворение называется "Смольный" и до сих пор не переведено на русский? Вот странно. Как могла проглядеть стихотворение с таким названием веселая свора официальных толмачей, внимательно следящая за каждым прогрессивным поэтом Запада?"
   Он внимательно вчитался.
   Жизнь моей мамы, учившейся в Смольном институте, доверительно раскрывал душу читателям прекрасный югославский поэт Саша Петров, мистическими нитями накрепко связана с жизнью великого вождя мировой революции. Великий вождь рвался в семнадцатом году в Смольный, даже немцы, говорят, оказывали ему в осуществлении этого желания всяческое вспомоществование, а моя мама рвалась в том же году из Смольного, и ей в этом, как ни странно, тоже оказали не малое вспомоществование некоторые знакомые влиятельные немцы. И к счастью, так получилось, что в тот момент, когда великий вождь энергичной походкой входил в Смольный, мама-смолянка не менее энергичной походкой пересекала польскую границу...
   "Ага... Толстый советский журнал сомлеет от такого стихотворения... У них там в редакции все с деревьев попадают..." - порадовался Карпицкий за Сашу Петрова. В нем мгновенно и полностью восстановилось прежнее доверие к поэту. Теперь он действительно сам захотел перевести несколько стихотворений на русский язык. Мало ли что жизнь мамы Саши Петрова так странно оказалась увязанной с жизнью великого вождя (пусть и в противофазе), мало ли, что благородная девица сбежала от большевиков... В конце концов, потому она и сбежала, что благородная... "Кстати, на сербском, - усмехнулся Карпицкий, - благородный звучит как племенитих."
   С инфернальным упорством Карпицкий искал в книжке Саши Петрова нужное стихотворение.
   Хороший поэт Саша Петров!
   Карпицкий увлекся и прочел всю книгу.
   Его трогала доверчивая интонация, трогал образный ряд, его волновали неожиданные ассоциации. Но все это было густо пронизано какими-то слишком уж густыми намеками... Да и метафоры не всегда ложились в принятую толстыми советскими журналами систему - империя зла, парадиз доносчиков...
   Ну и все такое прочее.
   Впрочем, стихотворение "Чингисхан перед микрофоном" остановило внимание Карпицкого. Вот оно! - обрадовался Карпицкий. Вот сейчас, обрадовался он, превосходный югославский поэт Саша Петров талантливо и остро вскроет всю свирепую порочность этих тлетворных музыкальных групп! Как прогрессивный поэт он напрочь вскроет всю подноготную этих агрессивных групп! Такое стихотворение с охотой напечатает любой толстый советский журнал, не только благожелательная "Дружба народов"!
   Подумав так, Карпицкий вчитался.
   Луна в стихах прекрасного югославского поэта Саши Петрова, русского по матери и врангелевца по отцу, сияла в небе, как трагическая улыбка коммуниста, по ошибке ЦК загнанного на два метра под землю... Чекисты, несомненно самые внимательные читатели советской поэзии, ставили к стенке своих самых любимых поэтов... Косоглазые сибирские стрелки расстреливали не поэта Переца Маркиша, а поэзию идиша...
   Ну и все такое прочее.
   Карпицкий невольно усмехнулся: "Они там в "Дружбе народов" все с деревьев попадают!"
   Но сверкнула надежда.
   Карпицкий увидел стихотворение под нежным названием "Зимняя элегия". Даже эпиграф к стихотворению был взят не у кого-то, а у Пушкина: "Зима... Шта да радимо на селу?.."
   Чужая страна.
   Чужая сырая зима.
   Чужой и сырой городок Колумбус.
   Отчитаны лекции, на душе тоска. Растрава в сердце, дождь за окном. Жизнь как простуда. Но вдруг раздается в телефонной трубке русский голос: "Ах, Саша, Саша! Ну что ты делаешь в этой сытой и сырой стране? Бери билет и беги к себе на Ядран, возвращайся в свою солнечную Адриатику! Там жизнь, там сладкая славянская речь! Зачем тебе сытый сырой Колумбус?"
   Вот оно длинное нежное стихотворение, будто специально написанное для толстого советского журнала!
   Если бы, конечно, не телефонный собеседник.
   Голос телефонного собеседника почему-то тревожил Карпицкого.
   И тревога его сбылась.
   "Твой Иосиф..."
   Журналисту из "Взгляда" и скандальному корейскому писателю У не надо было объяснять, кто это был - твой Иосиф. Это только Сергей не сразу понял, что речь идет о поэте Бродском, высланном в свое время из СССР. Но потом и до него дошла прелесть ситуации, потом и он, наконец, понял, что напечатай толстый советский журнал "Дружба народов" такое стихотворение в одна тысяча девятьсот восемьдесят третьем году, то не только в редакции, а и в самом ЦК все бы с деревьев попадали!..
   Сергей с удовольствием слушал Карпицкого.
   Рядом с ним сидел человек, которого он не всегда понимал, но который всегда восхищал его. И дело было не только в стихах. "Во мне болезнь воображенья: давно не понимаю я - где протекает жизнь моя, а где её отображенье?" Коля Игнатов тоже писал замечательные стихи. Но дело было в некоей атмосфере.
   Конечно, Карпицкий - это всегда было что-то особенное.
   Среди жуков и акул бизнеса Карпицкий невольно выделялся. При этом он не выглядел белой вороной. Он был своим человеком в бизнесе, и он был своим человеком ещё в каком-то высоком и непонятном Сергею мире. Бизнесом ведь можно заниматься по-разному. Например, генсек Румынии Николае Чаушеску выгодно продавал выездные визы евреям...
   Тоже бизнес.
   Но Карпицкий...
   Карпицкий попал в свое время.
   В этом Карпицкому, несомненно, повезло. Ему удалось реализовать полученные от природы способности. А значит, он зарабатывал столько, сколько хотел, он переводил тех поэтов, которых хотел переводить, он мог отдыхать в том уголке земного шара, который ему нравился. И руки, и совесть у Карпицкого были чисты...
   Сергей хмыкнул.
   Лешин рассказ несколько поколебал его уже сложившиеся представления о Карпицком.
   Где-то в самом начале августа девяносто первого года, рассказал Леша, вызвал его к себе Карпицкий. Разговор оказался короткий, но доверительный. Саша всегда относился ко мне доверительно, похвастался опьяневший Леша, и по блестящим глазам было видно, что сказанное для него не просто слова. Я настоящее доверие сразу чувствую, всей душой, похвастался Леша. А когда чувствую так, то и работаю от души.
   - Карпицкий, наверное, не раз проверял тебя?
   - Не без этого, - ухмыльнулся Леша. - Только я об этом как-то не думал.
   - Почему?
   - А чего мне об этом думать? Думают, когда много скрывают. А мне ничего скрывать не надо, я такой, какой есть. Плевать, проверяют меня или не проверяют. Саша, наверное, обязательно меня проверял. В МАП время от времени всех проверяют. Чем я лучше других?
   Короче, в начале августа прошлого года Карпицкий вызвал Лешу в свой кабинет, плотно прикрыл двери, и сказал: "Значит, так. Завтра в шесть утра ты должен быть на северной окраине Сходни. Вот тебе чертежик. Нужное место найти не трудно. Есть там большой пустырь, на нем замороженная стройка. Ночью никакой охраны. Оставишь машину в кустах на обочине, чтобы с дороги её не видели, и пройдешь к большому недостроенному корпусу. Там будут стоять две или три машины. То, что ты там увидишь, тебя не касается. Все это вообще никаким боком тебя не касается, тебе только надо съездить туда, а приглядываться да прислушиваться не надо. Ты просто подойдешь и спросишь Карю. Именно так, Карю. Запомни. Это не баба, это мужское имя. Или прозвище, неважно. О том, что ты появишься на пустыре, люди знают и говорить с ними ни о чем не надо. И спрашивать у них ничего не надо. Ты подойдешь и Каря передаст тебе папочку с бумагами. А ты привезешь её мне. Все понял?"
   Леша кивнул.
   "Когда ты последний раз получал премиальные?" - поинтересовался Карпицкий.
   "Месяц назад."
   "Сколько получил?"
   Леша назвал неплохую сумму.
   "Завтра получишь в три раза больше."
   Леша понимающе кивнул.
   Выехал он, понятно, заблаговременно, для порядка немножечко покрутился по ночной Москве и без пяти шесть вырулил в Сходне на пустырь, вычисленный им по чертежику.
   За большим недостроенным корпусом действительно пристроились три легковых машины. Иномарка и две "Волги". Возле иномарки торчал, как столб, долговязый эст. Ну, точно эстонец, решил Леша, услыхав его выговор. "Не вител я этих тенег, - напряженно повторял долговязый эст. - Софсем не вител, не вру. Опвели меня вокруг пальца." Причина такой напряженности не осталась для Леши тайной: за спиной долговязого торчал человек с "калашом" в руках.
   Правда, эст не выглядел напуганным.
   На пустыре было пусто и зябко. Неприютно посвистывали в недостроенном здании сквозняки, ночь, собака где-то побрехивала, но эст, напряженно оправдываясь, все-таки не выглядел напуганным.
   "Не вител я этих тенег, не вру. Софсем не вител."
   Перед эстом на раскладном стульчике неподвижно сидел какой-то человек.
   Он сидел спиной к Леше и ни разу не повернулся.
   Впрочем, помня наставления Карпицкого, Леша и не сильно-то приглядывался. Его сразу остановили два человека в масках. Ну, прямо как в кино. То Луна выглянет, то покачает фонарь ветром. Ну и эта брошенная стройка. Сквозняки, скука. Люди в масках.
   "Кого ищешь, браток?"
   "Карю."
   "Понятно, - сказали Леше. - Отваливай. Бумаг не будет."
   "Мне шеф сказал, - для верности заметил Леша, - чтобы я без бумаг не возвращался."
   "Нет проблем. Зароем."
   "Но..."
   "Ты что, сильно умный? Или слов не понимаешь? Отваливай, тебе сказано. Твоему шефу все сообщат."
   До той странной ночи Леша никогда не встречал господина Тоома, и вычислил, что это он, гораздо позже. Оказывается, в ту ночь на господина Тоома наехала московская братва. И кажется, не сама по себе наехала, а по чьей-то просьбе. И не по чьей-то, а по просьбе Карпицкого.
   Порассуждав сам с собой, умный Леша понял больше.
   Например, он понял, что тот ночной наезд на господина Тоома, видимо, ничего существенного Карпицкому не дал. Ну, разве что заставил господина Тоома спрятаться в Эстонии. Вообще что-то непонятное случилось на сходненском пустыре. Московскую братву нелегко убедить в чем-то, но господин Тоом, похоже, в чем-то их убедил. Иначе братва никак не отпустила бы господина Тоома, не сломав ему шею, и не взяв ничего, кроме обыкновенной долговой расписки. Да и расписку эту взяли в самый последний момент, как бы только для того, чтобы не выглядеть слишком глупо перед Карпицким.
   Короче, облажалась московская братва: долговязый эст оказался братве не по зубам. Пришлось отпустить эста.
   Ну да, вспомнил Сергей.
   Карпицкий, пусть и уклончиво, но упоминал о каких-то попытках вернуть старый долг. Правда, он ничего не говорил о московской братве, но, в конце концов, не самому же Карпицкому брать в руки "калаш".
   Вот и ищи правильное соотношение.
   С одной стороны интеллигентные беседы, тонкая поэзия, переводы и философия, с другой - московская братва...
   Хотя как иначе? Нечего прятать голову в песок. Карпицкий сам вывел этот тезис: выжить! Вот она, философия нового русского бизнеса. Выжить все равно где. Хоть в гигантском отравленном муравейнике, хоть в столице развалившейся империи, какая разница? Главное - выжить. Отсюда и московская братва с "калашами"...
   Впрочем, что мне эта поэзия? - обозлился Сергей.
   Неважно, чем ты занимался прежде. Неважно, копал ты землю или был воспитателем в детском интернате, переводил иностранных поэтов или корпел над бухгалтерскими счетами какого-нибудь "Горремстроя", действительно первое твое дело - выжить. Если ходы в муравейнике тесные и кривые, ты должен соответственно ужаться и искривиться, приспособиться к ним, а если на каждом выходе тебя могут сожрать, ты должен сам научиться кусать первым.
   Других вариантов не существует.
   Это как с эстонскими полями, почему-то решил он.
   Вот когда-то ледник притащил тяжелые валуны и обильно присыпал ими эстонские поля. Значит, теперь ты терпеливо вывозишь камни с полей или молча миришься с их присутствием.
   Спать не хотелось.
   И алкоголь не помог.
   Ну, Карпицкий, ладно.
   У каждой медали есть оборотная сторона.
   А вот что делать с информацией о некоем арабе? Все эти поставки кувейтскому сопротивлению, а одновременно - хитрому Навуходоносору из Тикрита и даже для американцев...
   Господин Пирсман прав, принципы тут не при чем.
   Заперев храпящего Лешу, Сергей спустился в ночной бар.
   В баре оказалось пусто. Наверное, настоящая жизнь начиналась здесь только ночью. Только за столиком у окна молча тянули пиво какие-то чересчур аккуратные люди в чересчур аккуратных темных костюмах. Возможно, шведы. Или финны. И ещё у дверей задумчиво курила не первой молодости проститутка. По её невыразительному взгляду Сергей догадался, что особого интереса для неё не представляет.
   Он взял кружку пива.
   Думай, сказал он себе. Думай.
   Бывший управляющий таллиннским филиалом банка РПЮЭ господин Вейхестэ, тот, что, по слухам, сбежал то ли в Финляндию, то ли в Швецию, несколько лет назад работал главным экономистом крупной строительной конторы в поселке Лянтор под Сургутом. Связь господина Вейхестэ с господином Тоомом несомненна, ни тот, ни другой никогда этого не скрывали. А загадочный араб встречался с господином Тоомом... Значит, он мог встречаться и с господином Вейхестэ... А в черновике расписки, обнаруженной Жоркой в записушке его таинственно исчезнувшего приятеля, значилось имя араба... Каким-то образом именно араб объединял этих очень разных людей...
   Наверное, араб имел широкие связи.
   Наверное, сделка с противогазами была для араба одной из многих.
   Такая сделка могла принести очень неплохие деньги исполнителям, но где-то вдруг произошел сбой, что-то не сложилось... Сперва загадочно исчез Жоркин приятель, прервав цепочку, потом исчез сам араб... "Мне ещё в Таллинне сказали, что этого араба будто бы хлопнули... Чуть ли не там же, в Эстонии..." Затем бегство господина Вейхестэ...
   По утверждению господина Пирсмана, в одном из найденных писем (на эстонском языке) содержится интересная просьба, почти даже официальная. Последнее господин Пирсман специально подчеркивал. Некий восточный человек просил господина Тоома посодействовать в деле каких-то весьма интересных и весьма перспективных поставок, и звали этого восточного человека именно так - Абу Фвзл...
   Хорошо бы копнуть след араба...
   С помощью Валентина это вполне реально.
   Не мог же загадочный господин Абу Фазл не оставить в России и в Эстонии никаких следов. Были свидетели, были полицейские отчеты. "Этого араба хлопнули чуть ли не там же, в Эстонии..." Наверное, правда есть смысл найти неразговорчивую, но понимающую библиотекаршу. Хотя, помощь такой случайной дамы вряд ли окажется эффективна. Да и сама эта просьба порыться в старых газетах... Даже у самой понимающей и неразговорчивой библиотекарши могут возникнуть нежелательные вопросы...
   Ладно, самое важное сейчас - решить, что, собственно, делать с материалом, собранным господином Пирсманом? Ведь господин Пирсман убежден, что собранного материала вполне достаточно, для обращения в арбитражный суд...
   Можно, конечно, пойти другим путем. Можно, например, найти шустрого репортера с именем или такого же телевизионщика. Они все сейчас жадны и безжалостны. Шум в прессе вокруг сделки с противогазами, несомненно, раздавит господ Тоома и Коблакова... Правда, что тогда достанется Карпицкому?.. И что мы с Валентином получим?..
   Все же библиотекарша...
   Сергей поднялся в номер и, прислушиваясь к сонному бормотанию Леши, набрал томский номер.
   "Уже ночь, - удивилась жена. - Откуда ты звонишь? Что случилось?"
   "У меня все хорошо."
   "Тогда зачем ты звонишь в такое время?"
   "Прости, так получилось. Завтра я не смогу позвонить. Ты помнишь Свету Некрасову, бывшую мою одноклассницу? Она уехала в Эстонию, училась в Тарту, потом вышла замуж и, кажется, живет в Таллинне..."
   "Почему я должна её помнить?"
   "Мне нужен её телефон."
   "Ты и её сейчас разбудишь?"
   "Если понадобится, - хмыкнул Сергей. - Пожалуйста, продиктуй номер. Он есть в алфавитнике, который лежит на стеллаже."
   Удача не оставила Сергея.
   Утром, созвонившись с бывшей одноклассницей, он отправился по указанному адресу. Леша сидел за рулем непривычно тихо. Он внимательно следил за светофорами, вдумчиво изучал вывески над магазинами и, вопреки своей привычке, не начинал никаких разговоров.
   Бывшая одноклассница по детски всплеснула руками:
   - Рыжий!
   - Он самый.
   - Давно в Таллинне? Как тебя сюда занесло?
   - Дела.
   - Ну да, ты же у нас всегда был деловым, - Света откровенно обрадовалась Сергею. - Ты завтракал? Давай я сварю кофе. - И, засмеявшись, объяснила: - Муж у меня тоже деловой. Совсем, как ты. Он, конечно, сильно удивился твоему звонку, но задерживаться ради бывшего одноклассника не стал. Не знаю, что он подумал, но в общем он у меня не ревнивый.
   - Чем занимается?
   - У него три бензоколонки в городе.
   - Он, кажется, по образованию историк?
   - А ты, кажется, по образованию химик? - мгновенно поддела Света Сергея. - Рассказывай, что привело тебя в Таллинн? Я тоже по образованию историк, а работаю в одной маленькой торговой фирме. К истории она не имеет никакого отношения. Ну и... - засмеялась она. - Через полчаса мне убегать. Ты не обижайся, Рыжий. Вечером можешь придти на ужин, а сейчас выкладывай, зачем я тебе понадобилась?
   Поставив локти на стол, она с любопытством уставилась на Сергея.
   - Если совсем коротко, - рассмеялся Сергей, - то меня интересует судьба одного араба. По некоторым слухам, год назад его убили где-то в Эстонии.
   - Что тебе до какого-то араба?
   - Меня просили как можно подробнее разузнать о случившемся.
   - Ты частный сыщик?
   - Ну что ты!
   - Тогда, как ты собираешься узнавать подробности? Пойдешь в полицию, начнешь искать свидетелей?
   - Не советуешь?
   - Категорически! - Света даже руку положила на грудь. - Ты что? Всерьез? Полицейские и без того не сильно-то настроены к русским. Эти русские их достают постоянно.
   - Тогда подскажи, с чего начать? Может, с газет? Ты ведь читаешь криминальную хронику?
   - Ненавижу криминальную хронику, - мгновенно отозвалась Света. Вообще ненавижу все газеты. Вот пей кофе и пробуй пирожные. Таких пирожных, как в Таллинне, ты никогда не попробуешь ни в Томске, ни в Москве. В этом я абсолютно уверена.
   И засмеялась:
   - Ты, Рыжий, всегда любил темнить. Но все же я тебе помогу. Считай, что тебе повезло, тебе ведь всегда везло. Есть у меня один сосед, мы с ним живем на одной лестничной площадке. Я тебя с ним сведу, он не откажется. Я тебя прямо сейчас с ним сведу. Он русский. Полковник в отставке. В прошлом году похоронил жену и живет совершенно один. Мы с мужем к нему часто забегаем, и он относится к нам совсем по-родственному. А зовут его Алексей Семенович. Кем он был раньше на службе, я не знаю, но он всегда выписывал кучу газет. И русских и эстонских. Сейчас я ему позвоню...
   Через несколько минут они уже постучали в дверь отставного полковника.
   - Алексей Семенович, - засмеялась Света, увидев грузного человека в полосатой пижаме, усатого, чисто выбритого, несмотря на ранний час. Извините, это вот и есть мой бывший одноклассник. Мы с ним лет двадцать не виделись, можете представить?
   - Могу, - усмехнулся отставной полковник.
   - Тогда я убегаю. Вы уж не обижайте Рыжего.
   - Рыжего? - удивился полковник.
   - Ну, это старая Сережина кличка. Еще со школы. Но, конечно, лучше называть его по имени.
   Сергей тоже засмеялся:
   - Света, внизу у подъезда стоит "семерка" с мордастым водителем и с московскими номерами. Водителя зовут Леша. Морда у него скучная, но это ничего. Скажи ему, куда нужно, и он тебя мигом доставит. А то ещё опоздаешь. И пусть он сразу едет обратно.
   Закрыв за Светой дверь, Алексей Семенович приветливо кивнул:
   - Проходите.
   В небольшой, но уютной гостиной всю стену занимал огромный стеллаж с книгами. Возле дивана стояли журнальный столик и два старых кожаных кресла. Все в комнате располагалось компактно и практично. Чувствовалось, что хозяин сдержан в расходах, но любит порядок.
   Сделав этот вывод, Сергей открыл сумку и выставил на стол бутылку французского спирта:
   - Не обидитесь?
   - Да с чего бы?.. Я и кофе сейчас поставлю...
   Глянув на Сергея, отставной полковник выставил на столик кофейные чашки. Потом подумал и поставил рядом по рюмке и по высокому стакану.
   - Не думаю, что нужно терять время на вступления, - сказал он. - Вряд ли вы приехали в Таллинн надолго. Света так объяснила, что вас что-то интересует?
   Сергей кивнул.
   - История, собственно, недолгая. Я тут представляю московскую фирму, которой, скажем так, не повезло с эстонскими партнерами, - почему-то врать Сергею не хотелось и это, видимо, было правильно. - Речь идет о сделке между москвичами и эстонцами. Конечно, я рассказываю упрощенно, но вряд ли вам нужны детали. Гарантом сделки, о которой я рассказываю, выступал некий эстонский банк, который, к сожалению, тоже не выполнил своих обязательств. Так вот, в процессе предварительного анализа событий мы выявили возможную связь этого банка с одним убитым в прошлом году арабом. Его убили здесь же, в Эстонии. Звали его Абу Фазл и он нас сильно интересует. Света сказала, пояснил Сергей, - что у вас есть возможность помочь нам.
   - Возможность? - усмехнулся отставной полковник. - Вы, наверное, хотели сказать - желание?
   - Если нет желания, - разочарованно кивнул Сергей, - значит, нет и возможности.
   - Да погодите вы, - миролюбиво рассмеялся Алексей Семенович, - это у меня такая манера высказываться.
   И деловито спросил:
   - Что вас интересует?
   - Все подробности убийства господина Абу Фазла. Если возможно, причины убийства. Все это, наверное, как-то отражалось в эстонской прессе?
   - Несомненно... - разливая по чашкам кофе, кивнул полковник. - Я помню эту историю. Вокруг неё был некоторый шум. Ну, понятно. Эстония не Израиль, арабов здесь убивают не каждый день. Правда, шум этот вскоре утих.
   Он улыбнулся:
   - Похоже, вы везучий человек.
   - Почему?
   - А потому, что я как раз жду старого друга. И это он писал о том самом убийстве.
   - Он журналист?
   - Я бы сказал, он известный журналист. Он из тех журналистов, к мнению которых прислушиваются.
   - С ним можно говорить откровенно?
   Алексей Семенович понимающе кивнул:
   - Думаю, да. - И вопросительно взглянул на Сергея: - Может, мы нальем по маленькой от вашего презента?..
   - Возражений нет, - улыбнулся Сергей. - Разбавьте спирт водой и, если можно, остудите, а я выскочу в магазин.
   Отставной полковник замялся, но Сергей сразу понял причину заминки.
   - Не берите в голову, - сказал он. - Я сам напросился к вам в гости. Магазин внизу, я видел. Я буквально сейчас вернусь, это не займет много времени. - И улыбнулся: - Такие встречи случаются не часто.
   - Мне бы следовало остановить вас, - покачал головой Алексей Семенович, когда Сергей вернулся из магазина. - Но, видите ли... Копченое мясо, сыр, таллиннская колбаса, - простодушно восхитился он. - Настоящее богатство! К сожалению, мы, русские, брошены в Эстонии. Мы не всегда можем позволить себе такую роскошь.
   И с горечью добавил:
   - Жаль, что развалился Союз...
   - Вы, правда, жалеете?
   - А вы нет?
   Сергей пожал плечами:
   - Знаете, Алексей Семенович, так случилось, что мой отец не прожил и пятидесяти. Он родился при коммунистах и умер при коммунистах. Ему не с чем было сравнивать. А вот моя бабуля по матери первый раз выходила замуж ещё до революции. Она, например, считала, что нормальной жизни мой отец никогда не видел и не мог видеть. Она считала, что мы живем чуть ли не в нищете. Конечно, в отличие от меня, вы прожили в Эстонии много лет, а прибалты всегда жили лучше, чем мы, так что вам, наверное, есть о чем жалеть... Но мне-то... Да нет, - сказал он, - я не жалею... Лучше разобраться вовремя...
   - В чем разобраться?
   - Да в тех же отношениях... - качнул головой Сергей. - В восьмидесятом году я ездил в командировку в Грозный. Ну, Чечня и Чечня, считал я. Какая там разница: Чечня, Грузия, Абхазия. Все мы были гражданами одной страны. Поселился в ведомственной гостинице. Собственно, не гостиница, а так, обычная трехкомнатная квартира в трехстах метров от площади Минутка. Как-то приехал на конференцию фотограф из Омска. Разговорились с ним, познакомились, пошли прогуляться по городу, фотограф говорит: "Хочешь, покажу достопримечательность?" Я отказываться не стал. Привел он меня к кирпичной стене, выложенной между двумя домами. Прочная стена, плотно заштукатурена, покрашена, и металлическая табличка; тогда-то и тогда-то на этом месте, дескать, находилась землянка основателя крепости Грозный. А сверху, над стеной, на высоте почти четырех метров чугунный бюст генерала Ермолова. Мой новый знакомый спрашивает: "Понял?" Я не врубаюсь: "А что надо понимать?" - "Ну, пошли, обойдем дом." Обошли. Гляжу, а бюст генерала, оказывается, стоит на металлическом постаменте, только постамент отгорожен от двора металлическим забором. Прямые, заостренные на концах прутья с крюками, ну, прямо пожарные багры, а сверху все оплетено колючей проволокой. "Ну, - говорит мой спутник. - Теперь понял?" - "Да о чем ты? говорю. - Ничего не понял." - "Да этот памятник, наивный человек, уже четыре раза пытались взорвать! И ведь взорвут. Обязательно взорвут! А ты твердишь - одна страна, одна страна!.."