Райс Энн. Мумия

   – Значит, все мы отправляемся в Египет, – сказал он. – Это очень забавно. Как вы сказали, граф Рутерфорд, побеседуем на корабле.
   Рэндольф спрятал доверенность, выданную Джулией, и поднял глаза.
   – Значит, решено. Приятного путешествия, дорогая. – И он нежно поцеловал племянницу в щеку.
 
   Снова кошмарный сон. Генри никак не мог очнуться. Повернулся в постели Дейзи, уткнулся в кружевную, пропахшую парфюмерией подушку.
   – Это всего лишь сон, – пробормотал он, – надо проснуться.
   Но снова увидел наступающую на него мумию, с ее ног свисали грязные полотняные обмотки. Он почувствовал, как цепкие пальцы схватили его за горло.
   Генри хотел крикнуть, но не смог. Он задыхался от гнилостного запаха погребальной одежды. Перевернувшись, скинул на пол одеяло и непроизвольно сжал кулаки.
   А когда Генри все-таки открыл глаза, то увидел отца.
   – О господи, – прошептал он и уронил голову на подушку. Снова на минуту погрузился в дрему, вздрогнул и перевел взгляд на стоявшего возле кровати отца.
   – Отец, – простонал Генри, – что ты здесь делаешь?
   – То же самое я мог бы спросить и у тебя. Вылезай из постели и одевайся. Твой чемодан уже внизу, в кебе. Он отвезет тебя к пристани. Ты едешь в Египет.
   – Как бы не так!
   Что это, продолжение ночного кошмара?
   Рэндольф снял шляпу и уселся на стул. Генри потянулся к сигаре и спичкам, но отец отодвинул их в сторону.
   – Черт бы тебя побрал, – прошептал Генри.
   – А теперь слушай меня. Я снова у дел и по-прежнему буду руководить компанией. Твоя сестра Джулия и ее загадочный друг египтянин сегодня днем отплывают в Александрию. Эллиот с Алексом отправляются вместе с ними. Ты тоже сядешь на этот корабль, понял? Ты брат Джулии, лучшего компаньона ей не найти. Ты присмотришь за тем, чтобы все оставалось на своих местах, чтобы ничто не помешало Джулии выйти замуж за Алекса Саварелла. И ты присмотришь… чтобы этот человек, кем бы он ни был, не обидел единственную дочь моего брата.
   – Этот человек! Ты сошел с ума! Неужели ты думаешь…
   – А если ты откажешься, я лишу тебя и наследства и дохода! – Рэндольф наклонился вперед и понизил голос: – Вот что, Генри. Я всегда давал тебе все, что ты хотел. Но если теперь ты ослушаешься меня и не доведешь до конца эту тягомотную историю, я выкину тебя из «Стратфорд шиппинг», лишу зарплаты и личного годового дохода. Немедленно отправляйся на корабль! Не своди глаз с кузины, смотри, чтобы она не спелась с этим слащавым красавчиком египтянином! И будешь сообщать мне обо всем, что там происходит.
   Рэндольф вынул из нагрудного кармана тощий белый конверт и положил его на прикроватную тумбочку. В конверте, как понял Генри, была стопка банкнотов. Рэндольф встал, собираясь уходить.
   – И не телеграфируй мне из Каира, что ты на мели. Держись подальше от игорных столов и исполнительниц танца живота. Через неделю жду от тебя письма.
 
   Хэнкок был вне себя от гнева.
   – Уехала в Египет! – кричал он в телефонную трубку. – А коллекция осталась в ее доме! Как она могла сделать такое?!
   Он раздраженно махнул рукой клерку, который собирался обратиться к нему, и повесил трубку на рычаг.
   – Сэр, газетчики опять здесь. Опять эта мумия…
   – К черту мумию! Эта женщина уехала и заперла сокровища в своей гостиной, будто коллекцию кукол!
 
   Эллиот стоял на палубе вместе с Джулией и Рамсеем и наблюдал за тем, как Алекс целует мать у подножия корабельного трапа.
   – Я здесь не для того, чтобы опекать тебя, словно курица-наседка, – сказал Эллиот Джулии. Алекс еще раз обнял мать и начал подниматься по трапу. – Просто я хочу быть у тебя под рукой, если тебе потребуется моя помощь. Пожалуйста, не расстраивайся.
   Господи, как ему жаль ее! На ней лица нет.
   – Но Генри, зачем Генри едет с нами? Я не хочу, чтобы он ехал.
   Генри поднялся на корабль несколько минут назад, не сказав никому ни слова. Он выглядел таким же усталым, бледным и несчастным, как вчера.
   – Да, я знаю. – Эллиот вздохнул. – Но, дорогая моя, он твой ближайший…
   – Вы не даете мне вздохнуть свободно, Эллиот. Вы знаете, я люблю Алекса, всегда любила. Но брак со мной для него не лучший вариант. Я всегда была честна с вами в этом вопросе.
   – Знаю, Джулия. Поверь мне, я все прекрасно знаю. Но твой приятель… – Он указал на стоявшего в отдалении Рамсея, который с явным удовольствием наблюдал за суматохой на пристани. – Как же нам не беспокоиться? Что нам делать?
   Джулия не нашлась, что возразить. Так было всегда. Однажды ночью, несколько месяцев назад, выпив слишком много шампанского, разгоряченная танцами, она сказала Эллиоту, что он нравится ей гораздо больше, чем Алекс. Если бы он был свободен и попросил ее руки, она бы согласилась не раздумывая. Конечно, Алекс подумал, что она шутит. Но в ее глазах тогда блеснул тайный огонек, который польстил Эллиоту. И сейчас он увидел в ее глазах тот же блеск. Какой же он лжец! И сейчас он тоже лжет.
   – Хорошо, Эллиот, – вздохнула Джулия и поцеловала его в щеку. – Мне не хочется обижать Алекса, – прошептала она.
   – Да, милая. Конечно.
   Пароход пронзительно загудел. Последний сигнал для опаздывающих пассажиров. На палубе люди сбились в группки, а провожающие устремились на берег.
   Внезапно к ним подошел Рамсей. Не рассчитав сил, он резко развернул Джулию к себе, и она взглянула на него с недоумением.
   – Джулия, ты чувствуешь вибрацию? Я должен посмотреть на двигатели.
   Она просияла – его энтузиазм был заразителен.
   – Разумеется. Эллиот, извини. Мне нужно пойти с Рамзе… с мистером Рамсеем в механическое отделение, если нам позволят.
   Эллиот кивнул, соглашаясь.
   – Будьте добры, – подозвал он вышедшего на палубу офицера в строгом морском кителе.
 
   Алекс уже распаковывал чемоданы, когда Эллиот вошел в маленькую гостиную, разделявшую их каюты. Два чемодана стояли открытыми. Уолтер сновал взад-вперед с перекинутой через руку одеждой.
   – Ну что ж, очень мило, – сказал Эллиот, оглядывая маленький диванчик, кресла и крошечный портал. У него не было времени собраться как следует, но с этим прекрасно справилась Эдит.
   – Ты выглядишь усталым, отец. Я велю принести тебе чаю.
   Граф устроился в маленьком кресле с позолотой. Было бы неплохо выпить чаю. Откуда этот аромат? Разве в каюте есть цветы? Не видно. Только шампанское в ведерке со льдом да бокалы на серебряном подносе.
   И тут он вспомнил. Цветок, который он утром засунул в карман, все еще источал стойкий аромат.
   – Да, выпить чаю было бы чудесно, Алекс, но спешить некуда, – пробормотал Эллиот. Он сунул руку в карман, вытащил маленький помятый цветок и поднес его к носу.
   На самом деле очень приятный запах. Эллиот вспомнил оранжерею, в которой буйно разрослись листья и цветы. Граф вновь посмотрел на утренний цветок. Прямо на глазах он распрямился, исчезли надломы на восковых лепестках, он полностью раскрылся и за считанные секунды опять стал упругим и свежим.
   Алекс говорил что-то, но Эллиот не слышал его. Он тупо смотрел на цветок. Потом сломал его и сжал в ладони.
   Медленно подняв глаза, Эллиот увидел, как Алекс опускает телефонную трубку.
   – Чай будет через пятнадцать минут, – сообщил Алекс. – Что случилось, отец? Ты белый, как…
   – Ничего. Все в порядке. Мне хочется отдохнуть. Позови меня, когда принесут чай.
   Эллиот встал, сжимая цветок в кулаке.
   Закрыв дверь своей каюты, он прислонился к дверному косяку. По спине струился пот. Эллиот раскрыл ладонь: искалеченный цветок снова обрел свою совершенную форму, сине-белые лепестки распрямились.
   Он долго смотрел на цветок. У основания бутона медленно вырастал крошечный зеленый листочек. Граф перевел взгляд на свое отражение в зеркале. Седоволосый, с мелкими морщинами на лице, в свои пятьдесят пять Эллиот все еще был привлекателен, несмотря на то что каждый шаг причинял ему невыносимую боль. Он уронил трость на пол и левой рукой провел по своим седым волосам.
   Алекс позвал его – принесли чай. Эллиот достал бумажник, смял цветок и положил в одно из кожаных отделений. Потом медленно наклонился и поднял с пола трость.
 
   Как в тумане, он смотрел на сына, разливающего чай.
   – Знаешь, отец, – сказал Алекс, – я начинаю думать, что все не так уж плохо. Я присмотрелся к Рамсею. Конечно, он довольно симпатичный парень, но все-таки староват для нее. А ты как думаешь?
 
   Какая все-таки отличная штука этот гигантский плавающий железный дворец с маленькими лавчонками, с огромным банкетным залом и танцевальной площадкой, где позже будут играть музыканты!
   А его каюта? С ума сойти – у него, у царя, никогда не было такой изумительной каюты на морском корабле. Когда стюарды закончили распаковывать последний чемодан с одеждой Лоуренса, Рамзес засмеялся от радости, как ребенок.
   Когда они ушли, Самир закрыл дверь и вынул из внутреннего кармана пальто стопку банкнотов.
   – Это обеспечит вас надолго, сир, только не стоит никому показывать всю сумму.
   – Да, мой верный друг. Этой премудрости меня учили еще тогда, когда я мальчишкой сбегал из дворца. – Рамзес вновь счастливо рассмеялся. Он просто не мог остановиться. На корабле были даже библиотека и кинозал. Да еще эти технические чудеса в трюме! А вежливые аккуратные члены экипажа – все как один с аристократическими манерами – сказали ему, что он может ходить везде, где ему вздумается.
   – Ваша монета стоила гораздо больше, сир, просто у меня не было времени торговаться.
   – Как говорят твои современники, Самир, не бери в голову. А насчет графа Рутерфорда ты абсолютно прав. Он ве­рит. Точнее говоря, он знает.
   – Но опасность представляет не он, а Генри Стратфорд. Может, падение с палубы в шторм будет справедливым решением?
   – Но не самым мудрым. Это лишит покоя Джулию. Чем больше я узнаю ваше время, тем больше понимаю его сложное и высокоразвитое понимание правосудия. Оно идет от Рима, но тут есть что-то еще. Мы не будем спускать глаз с мистера Генри Стратфорда. Если его присутствие станет невыносимой пыткой для его кузины, тогда, возможно, смерть будет меньшим из двух зол. В любом случае тебе не стоит беспокоиться. Я сделаю все сам.
   – Да, сир. Но если по какой-либо причине эта задача будет вам не по душе, я буду счастлив убить этого человека своими руками.
   Рамзес рассмеялся. Как ему нравится этот парень: он так искренен, так честен, так терпелив и умен!
   – Может быть, мы убьем его вместе, Самир, – сказал он. – А пока мне страшно хочется есть. Когда мы совершим совместную трапезу на розовых скатертях среди этих пальм в комнатных горшках?
   – Очень скоро, сир, но, пожалуйста, будьте осторожны.
   – Не беспокойся. – Рамзес взял Самира за руку. – Я уже получил инструкции от царицы Джулии. Мне можно съесть что-нибудь мясное, немного рыбы, немного дичи и не есть все одновременно.
   Теперь засмеялся и Самир.
   – Ты все еще грустишь? – спросил Рамзес.
   – Нет, сир. И не обращайте внимания на мой мрачный вид. Я многое повидал на своем веку, но о том, что происходит со мной сейчас, даже не мечтал. Когда Генри Стратфорд умрет, мне больше нечего будет желать.
   Рамзес кивнул. Этот человек никогда не выдаст его тайны, он знал, хотя не мог понять до конца подобной мудрости и преданности. Не понимал, когда был смертным. Не понимал и сейчас.

11

   Это была роскошная столовая первого класса, уже заполненная господами в белых галстуках и фраках и дамами в декольтированных платьях. Когда Джулия вошла и взялась за спинку стула, Алекс вскочил, чтобы помочь ей. Генри и Эллиот, сидевшие напротив, тоже поднялись. Джулия кивнула Эллиоту, но на кузена даже не взглянула.
   Она повернулась к Алексу и накрыла ладонью его руку. К сожалению, она не могла заткнуть уши: Генри продолжал злобно шипеть Эллиоту на ухо. Что-то об Алексе: мол, каким надо быть идиотом, чтобы позволить Джулии пуститься в это путешествие.
   Алекс с потерянным видом уставился в свою тарелку. Сказать ему правду? Не время и не место. Она знала, что, будь она честной с ним с самого начала, Алексу не было бы сейчас так тяжело. Так что теперь она должна относиться к нему повнимательней.
   – Алекс, – тихо произнесла Джулия. – Может быть, я останусь в Египте. Я не знаю, что будет дальше… Милый, иногда мне кажется, что тебе нужен кто-то более достойный тебя.
   Алекса не удивили эти слова. Помолчав с минуту, он ответил:
   – Разве есть на свете кто-нибудь лучше тебя? Если тебе вздумается жить в джунглях Судана, я последую за тобой.
   – Ты сам не знаешь, что говоришь.
   Он наклонился вперед и понизил голос до шепота:
   – Я люблю тебя, Джулия. Все остальное в жизни я принимаю как само собой разумеющееся. Но не тебя. Ты для меня дороже всех людей на свете. Джулия, я буду сражаться за тебя, если понадобится.
   Что она могла сказать, чтобы не ранить его?
   Внезапно Алекс поднял глаза. Появились Рамзес и Самир.
   На минуту Джулия потеряла дар речи. Рамзес был великолепен в отцовской белоснежной рубашке и смокинге. Каждый жест, каждое движение его были не менее изящны, чем у окружавших его англичан. Он просто излучал довольство и благополучие. Мелькнувшая на лице улыбка была ослепительна.
   Потом началось. Он уставился на голые плечи Джулии, в открытый вырез ее платья. Он не отрывал глаз от крошечной темной ложбинки между полуобнаженными грудями. А Алекс с холодной яростью смотрел на Рамзеса. Самир, усевшийся по левую руку от графа Рутерфорда, тоже встревожился.
   Джулия должна что-нибудь сделать. Все еще не сводя с нее глаз, будто ни разу до сих пор не видел ни одной женщины, Рамзес сел слева от Джулии.
   Она быстро протянула ему салфетку и прошептала:
   – Вот, возьми. И прекрати глазеть на меня. Это бальное платье, так принято! – И тут же повернулась к сидящему напротив Самиру: – Самир, я так рада, что вы путешествуете с нами!
   – Да, и мы тоже, – немедленно включился в разговор Эллиот, нарушив неловкое молчание. – Наконец-то мы ужинаем все вместе. Я так мечтал об этом. Чудесно! Кажется, я добился своего.
   – Похоже на то, – рассмеялась Джулия. Ей стало легче оттого, что рядом был Эллиот. Он сглаживал все неловкие моменты, делая это ненавязчиво, повинуясь интуиции. На самом деле он просто не мог ничего с собой поделать. За это обаяние и деликатность его и любили в обществе.
   Джулия не осмеливалась в открытую смотреть на Генри, но видела, что ему явно не по себе. Он уже пил – его бокал наполовину опустел.
   Официанты принесли шерри и суп. Рамзес потянулся за хлебом, отломил полбатона и тут же проглотил этот огромный кусок.
   – Скажите мне, мистер Рамсей, – продолжал Эллиот, – как вам понравился Лондон? Вы пробыли у нас совсем недолго.
   Какого черта Рамзес улыбается?
   – Потрясающий город! – отозвался он восторженно. – Поразительные контрасты между роскошью и нищетой. Не понимаю, почему машины производят такое множество полезных вещей для немногих и так мало – для масс.
   – Сэр, вы нападаете на саму техническую революцию, – произнес Алекс с нервным смешком, что было признаком дурного настроения. – Только не говорите, что вы марксист. Мы крайне редко принимаем радикалов… в своем кругу.
   – Какой еще марксист? Я египтянин! – воскликнул Рамзес.
   – Конечно, мистер Рамсей, – мягко сказал Эллиот. – Конечно, вы не марксист. Это всего лишь шутка. Вы виделись с нашим Лоуренсом в Каире?
   – С вашим Лоуренсом… Я знал его очень недолго.
   Рамзес смотрел на Генри. Джулия поспешно поднесла ко рту ложку и, легонько толкнув царя локтем, показала, как надо есть суп. Но Рамзес даже не посмотрел на нее. Он взял кусок хлеба, обмакнул его в суп и начал жевать, снова устремив взгляд на Генри.
   – Смерть Лоуренса потрясла меня, как и всех вас, – продолжал он, отрывая еще один огромный кусок хлеба. – Марксист – это что-то вроде философа? Я помню какого-то Карла Маркса. Прочитал о нем в библиотеке Лоуренса.
   Дурак.
   Генри к супу даже не притронулся. Он сделал еще один большой глоток виски и махнул официанту.
   – Это не важно, – пробормотала Джулия.
   – Да, смерть Лоуренса у всех вызвала шок, – с горечью произнес Эллиот. – Я был уверен, что уж десять-то лет он еще протянет. А может, и все двадцать.
   Рамзес макал в суп следующий огромный кусок хлеба. Генри, старательно избегая его взгляда, смотрел на него с немым ужасом. Все сидящие за столом тоже смотрели на Рамзеса, который уже приканчивал тарелку с супом, тщательно выбирая остатки очередным куском хлеба. Потом он осушил бокал шерри, вытер рот салфеткой и откинулся на спинку стула.
   – Еще еды, – прошептал он. – Будет еще еда?
   – Да, да, только не торопись, – прошептала в ответ Джулия.
   – Вы были близким другом Лоуренса? – спросил Эллиота Рамзес.
   – Близким, – сказал Эллиот.
   – Да, если бы он был здесь, с нами, он бы говорил только о своей разлюбезной мумии, – заметил Алекс все с тем же нервным смешком. – Кстати, Джулия, зачем ты отправилась в это путешествие? Зачем ехать в Египет, если мумия лежит себе в Лондоне и ждет не дождется, когда ее начнут изучать? Знаешь, я на самом деле не понимаю…
   – Коллекция открыла для нас новые направления поисков, – сказала Джулия. – Мы хотим съездить в Александрию, а потом, наверное, и в Каир…
   – Ну да, разумеется, – кивнул Эллиот. Он наблюдал за реакцией Рамсея – официант как раз поставил перед ним небольшую порцию рыбы в сметанном соусе. – Клеопатра… – продолжал он. – Ваш таинственный Рамзес Второй заявил, что он любил ее и потерял. И это случилось как раз в Александрии.
   Джулия не видела, как все началось… Рамзес положил хлеб на стол и с бесстрастным выражением лица посмотрел на графа. Но гладкая кожа на его щеках начала наливаться краской.
   – Ну да, только дело не в этом, – возразила Джулия. – Потом мы поедем в Луксор и в Абу-Симбел. Надеюсь, вы вынесете такое утомительное путешествие. Хотя, если вам не захочется…
   – Абу-Симбел… – сказал Алекс. – Это не там стоят колоссальные статуи Рамзеса Второго?
   Рамзес отломил пальцами половину рыбины и съел ее. Потом съел и вторую половину. На лице Эллиота появилась ехидная улыбка, но Рамзес ее не видел. Он снова смотрел на Генри. Джулия едва сдерживала готовый вырваться крик.
   – На самом деле статуи Рамзеса Великого стоят повсюду, – сказал Эллиот, наблюдая за тем, как Рамзес подбирает хлебом остатки соуса. – Рамзес наставил себе памятников больше, чем другие фараоны.
   – А, так вот это кто. Понял, – сказал Алекс. – Эгоист из египетской истории. Помню, проходил в школе.
   – Тиран! – скривился Рамзес. – Еще хлеба! – приказал он официанту. Потом обратился к Алексу: – А что такое эгоист, объясните, пожалуйста.
   – Аспирин, марксизм, эгоизм, – усмехнулся Эллиот. – Все это ново для вас, мистер Рамсей?
   Генри запаниковал. Он осушил второй бокал виски и теперь прилип к спинке стула, неотрывно глядя на руки Рамзеса, продолжавшего поглощать еду.
   – Видите ли, – беспечно проговорил Алекс, – этот парень был большим хвастуном. Он наставил собственных памятников на каждом углу. И без конца хвастался своими победами, женами и сыновьями. Не понимаю ни этих мумий, ни того времени.
   – Думай, что говоришь! – вмешалась Джулия.
   – Но разве был в истории Египта другой царь, который одержал бы так много побед? – с жаром заговорил Рамзес. – Который осчастливил бы так много жен, стал бы отцом стольких сыновей? Неужели вы не понимаете, что он не стал бы возводить столько статуй, если бы того не жаждал его народ?
   – Ну, это все из области литературы! – язвительно сказал Алекс, опуская на стол нож и вилку. – Вы же не хотите сказать, что рабы получали удовольствие, умирая от непосильного труда под палящим солнцем на строительстве храмов и гигантских статуй?
   – Рабы умирали под палящим солнцем? – спросил Рамзес. – Да что вы говорите! Такого не было! – Он повернулся к Джулии.
   – Алекс, это всего лишь одна из гипотез относительно того, как строились памятники, – сказала она. – Никто на самом деле не знает…
   – Почему же, я знаю, – возразил Рамзес.
   – У каждого своя собственная гипотеза! – слегка повышая голос и выразительно глядя на Рамзеса, произнесла Джулия.
   – Ладно, ради бога, – сказал Алекс, – человек строит колоссальные памятники в свою собственную честь по всему Египту. Вы же не будете возражать, если я скажу, что люди были бы более счастливы, выращивая цветы на клумбах…
   – Юноша, вы меня удивляете! – проговорил Рамзес. – Что знаете вы о народе Египта? Рабы!… Вы рассуждаете о рабах, а на ваших свалках полным-полно голодных детей. Люди любят памятники, они гордятся своими храмами. Когда Нил разливался, работать в полях было невозможно, и памятники становились страстью нации. Труд не был принудительным. Фараон был богом и вынужден был делать то, чего от него ожидал народ.
   – Вы наверняка что-то приукрашиваете, – сказал Эл­лиот, но видно было, что он восхищается Рамзесом.
   Генри побелел. Теперь он вовсе не шевелился. Новый бокал виски оставался нетронутым.
   – Ничего подобного, – возразил Рамзес. – Египтяне гордились Рамзесом Великим. Он выгнал врагов, покорил чхеттов, он поддерживал мир в Верхнем и Нижнем Египте в течение шестидесяти четырех лет своего правления! Разве другие фараоны способны были принести мир народам великой реки? Вы ведь знаете, что было потом?
   – Реджинальд! – вмешалась Джулия. – Неужели это имеет такое большое значение?
   – Ну, для друга твоего отца это очень важно, – сказал Эллиот. – Подозреваю, что все древние цари были настоящими тиранами. Подозреваю, что они забивали до смерти тех, кто не желал работать на строительстве этих нелепых памятников. Например, пирамид…
   – Вы неглупый человек, граф Рутерфорд, – перебил его Рамзес. – Вы… как это сказать… вы дразните меня. Разве не били кнутами тех англичан, которые строили собор Святого Павла или Вестминстерское аббатство? А знаменитый лондонский Тауэр? Кто его строил? Разве не рабы?
   – Никто не может ответить на эти вопросы, – примирительно сказал Самир. – Наверное, не следует пытаться…
   – В ваших словах есть доля истины, – согласился Эл­лиот. – Но, возвращаясь к Рамзесу Великому: вы ведь не станете утверждать, что он был скромным правителем? Стиль, в котором выдержаны его памятники, на самом деле смехотворен.
   – Сэр, ну что вы, право… – начал Самир.
   – Ничего подобного, – возразил Эллиоту Рамзес. – Это стиль эпохи, именно таким народ хотел видеть своего правителя. Разве не понятно? Правитель и народ были едины. У великого народа должен был быть великий правитель! Правитель был слугой народа, он выражал его чаяния, желания, надежды, он был оплотом благосостояния.
   – О, вы что же, хотите сказать, что старикан был жертвой? – фыркнул Алекс. Джулия никогда не видела его таким агрессивным.
   – Наверное, современный человек не в состоянии понять образа мыслей древних, – сделал вывод Эллиот. – И это неудивительно. И древний человек, окажись он в нашем времени, вряд ли смог бы понять наши ценности.
   – Вас не так трудно понять, – сказал Рамзес. – Вы настолько хорошо научились самовыражению, что в вашей жизни уже нет места загадкам и недомолвкам. Ваши книги и газеты рассказывают обо всем на свете. Вы не так уж сильно отличаетесь от своих предков. Вы жаждете любви, комфорта, справедливости. Об этом же мечтал египетский крестьянин, обрабатывавший поля. Этого же хотят и рабочие Лондона. Как и тогда, богатые ревностно охраняют то, чем владеют. Как и тогда, жадность является причиной большинства преступлений.
   Он посмотрел на Генри, который на этот раз тоже смотрел на него в упор. Джулия умоляюще взглянула на Самира.
   – Странно, – сказал Алекс. – Вы говорите о нашем времени как посторонний.
   – Значит, вы полагаете, – вновь вступил в разговор Эл­лиот, – что мы ничем не лучше и не хуже древних египтян?
   Генри потянулся к бокалу и залпом выпил виски. Потом потянулся к вину. Его побледневшее лицо блестело от пота, нижняя губа предательски дрожала. Он выглядел совершенно больным,
   – Нет, не совсем так, – задумчиво проговорил Рамзес. – Вы лучше. Лучше в тысячу раз. И все-таки вы такие же люди. Вы так и не нашли ответов на многие вопросы. Электричество, телефоны – настоящее чудо. Но бедные до сих пор голодают. Люди убивают друг друга из-за того, что не могут нормально зарабатывать. Проблема дележа, распределения технических чудес и богатства все еще существует.
   – Ну вот, приехали. Марксизм, как я и говорил, – сказал Алекс. – В Оксфорде нам рассказывали, что Рамзес Второй был жестоким тираном.
   – Спокойно, Алекс, – оборвал его Эллиот и повернулся к Рамзесу: – Почему вас так занимают проблемы жадности и власти?
   – Оксфорд? Что такое Оксфорд? – спросил Рамзес, глядя на Алекса. Потом снова посмотрел на Генри, и тот резко отодвинулся на стуле. Чтобы сохранить равновесие, ему пришлось ухватиться за стол. Тем временем официанты унесли рыбу и подали на стол жареных цыплят с картошкой.
   Официант снова наполнил бокал Генри, и он немедленно выпил.
   – Тебе будет плохо, – процедил сквозь зубы Эллиот.
   – Подождите-ка, – сказал Алекс. – Вы что, никогда не слышали об Оксфорде?
   – Нет, а что это такое? – спросил Рамзес.
   – Оксфорд, эгоизм, аспирин, марксизм, – сказал Эл­лиот. – Ваша голова в тумане, мистер Рамсей.