Страница:
Алекс уже был на месте. Он сидел и смотрел прямо перед собой. Он не поприветствовал ее, не вскочил, чтобы пододвинуть ей стул. Как будто все это уже не имело никакого значения.
– Я все еще ничего не понимаю, – заговорил он. – Правда, не понимаю. Она совсем не казалась мне безумной, честное слово.
Это было мучительно, но Джулия приготовилась слушать.
– То есть в ней было, конечно, что-то печальное, что-то странное, – продолжал Алекс. – Я знаю одно – я любил ее. И она любила меня. – Он повернулся к Джулии: – Ты веришь тому, что я говорю?
– Верю.
– Она говорила очень странные вещи. Она сказала, что влюбиться в меня не входило в ее планы! Но это произошло, и знаешь, я ведь сказал ей, что понял, что она имеет в виду. Я бы никогда не подумал… то есть все было совсем по-другому. Знаешь, словно те розы, о которых ты всю жизнь думал, что они розовые, вдруг оказались красными!
– Да, понимаю.
– А теплая вода оказалась горячей.
– Да.
– Ты хорошо рассмотрела ее? Ты заметила, как она прекрасна?
– Не стоит переживать все заново. Ее уже не вернуть.
– Я знал, что потеряю ее. Знал с самого начала. Не могу понять почему. Просто знал, и все. Она была не от мира сего, понимаешь? И тем не менее она была для меня более реальна, чем все, что…
– Понимаю.
Алекс смотрел вперед, казалось, он разглядывает публику и одетых в черно-белое официантов, а может, прислушивается к разговорам цивилизованных людей. Здесь плыли в основном британцы.
– Ты сможешь все забыть, – неожиданно сказала Джулия. – Это возможно, я знаю.
– Да, забыть, – согласился Алекс и холодно улыбнулся неизвестно кому. – Забыть, – повторил он. – Что мы и сделаем. Ты забудешь Рамсея, если что-то вас разлучит. А я забуду ее. И мы будем делать вид, что живем, словно никогда не знали такой любви – ни ты, ни я. Словно ты не знала Рамсея, а я не знал ее.
Изумленная Джулия не сводила с него глаз.
– Делать вид, что живем, – шепотом повторила она. – Какие ужасные вещи ты говоришь!
Алекс ее даже не услышал. Он взял вилку и начал есть – или просто принимать пищу. Делать вид, что ест.
Джулия задрожала и уставилась в свою тарелку.
Теперь на улице стемнело. Сквозь закрытые ставни просачивался темно-синий свет. Снова пришел Уолтер – чтобы спросить, не хочет ли милорд поужинать. Милорд сказал, что не хочет. Он хочет побыть один.
Он сидел в пижаме и шлепанцах, глядя на лежавшую на столе плоскую бутылочку. Она мерцала в темноте. Записка лежала там же, куда он ее положил, рядом с бутылочкой.
Наконец Эллиот встал, чтобы переодеться. Переодевание заняло несколько минут, поскольку каждое движение вызывало боль в суставах и приходилось пережидать. Наконец все было кончено. Эллиот надел серый шерстяной костюм; днем в нем было бы слишком жарко, а ночью будет как раз.
Опираясь на трость левой рукой, он подошел к столу, взял бутылочку и положил ее во внутренний карман пиджака. Бутылочка еле поместилась в кармане и своим весом слегка придавила грудную клетку.
Граф вышел на улицу. Отойдя немного от отеля, он почувствовал, что боль в левой ноге усилилась. Но он продолжал идти, то и дело перекладывая трость из руки в руку в поисках удобной точки опоры. Когда нужно было, он останавливался, переводил дыхание и снова шел вперед.
Через час он добрался до старого Каира и бесцельно побрел по его кривым улочкам. Он не искал дом Маленки, просто гулял. К полуночи его левая нога совсем онемела. Но это не имело никакого значения.
Повсюду, где он проходил, он внимательно смотрел на окружавшие его предметы. На стены, на двери, на лица людей; он останавливался перед кабаре и слушал нестройную музыку. Почти в каждом ночном заведении выступали танцовщицы, исполняющие соблазнительный танец живота. Однажды Эллиот остановился, чтобы послушать, как какой-то человек играет на флейте.
Он нигде не задерживался подолгу – только когда очень уставал. Тогда он усаживался на скамейку, иногда даже задремывал. Ночь была тихая, мирная, совсем непохожая на полные опасностей лондонские ночи.
В два часа ночи он все еще бродил. Он прошел через весь средневековый город и теперь возвращался в новый район.
Джулия стояла у поручня, придерживая концы своей шали. Она смотрела вниз, на темную воду. Она сильно замерзла, руки онемели от холода. И ей показалось забавным, что такая вещь, как холод, больше не волнует ее. Совсем не волнует.
Она вообще была не здесь. Она была дома, в Лондоне. Она стояла в оранжерее, полной цветов. Там был Рамзес – его тело было завернуто в полотняные бинты. Она видела, как он поднял руку и снял их с лица. Голубые глаза посмотрели прямо на нее, в глазах светилась любовь.
– Нет, все не так, – прошептала она. Но с кем она говорит? Никто не слышал, что она сказала. Корабль спал, цивилизованные британцы возвращались домой после маленького приятного путешествия по Египту. Они были счастливы, что повидали знаменитые пирамиды и храмы. Уничтожь эликсир. До последней капли.
Она смотрела вниз, на бушующее море. Внезапно ветер взметнул ее волосы и концы теплой шали. Джулия вцепилась в поручень, шаль сорвалась с ее плеч и улетела прочь, мячиком скатившись во тьму.
Туман поглотил ее. Джулия так и не увидела, как шаль упала в воду. Звуки ветра и шум корабельного двигателя внезапно стихли – все превратилось в сплошной туман.
Ее мир разрушен. Мир бледных красок и неясных звуков исчез. Она слышала только его голос: «Я люблю тебя, Джулия Стратфорд». Она слышала саму себя: «Лучше бы я никогда не увидела тебя! Лучше бы ты не мешал Генри!»
Внезапно Джулия улыбнулась. Хотя бы раз в жизни она так замерзала? Она посмотрела вниз. На ней была надета одна тонкая ночная рубашка. Неудивительно. Правда, лучше бы она умерла. Умерла, как ее отец. Генри кинул яд в ее чашку. Она закрыла глаза и подставила лицо ледяному ветру.
«Я люблю тебя, Джулия Стратфорд!» – снова возник в памяти голос царя, и на этот раз она услышала свой ответ, другой ответ, такой прекрасный: «Я буду любить тебя до самой смерти».
Нет смысла возвращаться домой. Все бессмысленно. Подражать жизни, делать вид, что живешь. Приключение закончилось. И теперь нормальная жизнь будет казаться кошмаром. Отца у нее больше нет, она оторвана от реальности, ей осталось только вспоминать о светлых минутах, которые довелось прожить.
Вот она с ним в палатке, вот занимается с ним любовью, наконец-то она принадлежит ему…
В старости у нее не будет детей, которым она могла бы рассказать, почему так и не вышла замуж. Не будет молодых людей, которым она рассказала бы о своих приключениях в Каире. Она не станет той женщиной, которая всю свою жизнь будет хранить ужасную тайну и всю жизнь будет раскаиваться.
Да, все это слишком печально. Зачем долго раздумывать? Темные воды ждут ее. За считанные секунды ее унесет далеко, очень далеко от корабля – и шансов на спасение не будет. И вдруг Джулии показалось, что это будет прекрасно. Ей нужно всего лишь залезть на поручень и прыгнуть навстречу холодному ветру.
Да, ветер чуть не снес ее, когда она забиралась на поручень. Он забрался под рубашку и обдувал ее со всех сторон. Джулия широко раскинула руки и прыгнула. Ветер заревел еще громче. Вот она уже летит над водой! Все кончено!
В эту секунду она поняла, что теперь ничто ее не спасет, никто не успеет вмешаться. Она уже падала, и ей хотелось произнести имя отца. Но на ум пришло имя Рамзеса. Ах, как приятно произносить это имя, как сладко оно звучит!
Сильные руки поймали ее. Она зависла над морем, ничего не видя вокруг из-за тумана.
– Нет, Джулия, нет.
Это был Рамзес. Он перенес ее через поручень и прижал к себе. Рамзес стоял на палубе, крепко обнимая ее.
– Никакой жизни после смерти не будет, Джулия.
Она разразилась рыданиями. Она таяла как лед, горячие слезы текли из глаз. Она прижалась к Рамзесу и спрятала лицо у него на груди.
Она снова и снова произносила его имя. Она чувствовала, как его сильные руки укрывают ее от ветра.
Каир проснулся вместе с солнцем. Казалось, жару рождают сами улицы; ожил базар; над открытыми дверями домов надулись разноцветные тенты; отовсюду доносились крики верблюдов и ослов.
Эллиот уже здорово устал. Он спал на ходу, но продолжал идти. Он медленно проходил мимо медных и ковровых лавчонок, мимо продавцов антиквариата и фальшивых древностей – дешевых египетских «реликвий» стоимостью в несколько пенсов. Мимо продавцов мумий, которые заявляли, что у них в продаже имеются даже цари.
Мумии. Они стояли в ряд возле белой оштукатуренной стены на горячем солнце; мумии, испачканные в земле, потрепанные, в рваных ветхих пеленах. Однако черты их лиц отлично угадывались под туго натянутыми бинтами.
Эллиот остановился. Мысли, которые всю ночь роились в усталом мозгу, растаяли. Образы близких, тех, кого он когда-то любил, внезапно исчезли. Он был на базаре. Его сжигало солнце. Он смотрел на ряд мертвых тел, прислоненных к белой стене.
Он вспомнил слова Маленки: «Они делают великого фараона из моего англичанина. Из моего красавца англичанина. Они положили его в битум; они сделают из него мумию на продажу туристам… Мой красавец англичанин, они запеленают его в полотно, они сделают из него царя».
Он подошел поближе. Несмотря на то что зрелище было отвратительным, мумии почему-то притягивали его. Первая волна тошноты накатила на него, когда он стал рассматривать самую крайнюю – самую высокую и худую. Вторую волну вызвал подошедший к нему толстопузый торговец в полосатой хлопчатобумажной робе. Он сцепил за спиной руки и важно выпятил пузо.
– Могу предложить вам очень выгодную сделку, – сказал торговец. – Этот экземпляр здорово отличается от всех остальных. Видите? Если приглядитесь, то заметите, какие отличные у него кости – это был великий царь. Подойдите! Подойдите поближе. Присмотритесь к нему.
Эллиот неохотно подчинился. Толстые тугие пелены, ветхие, древнее древних – отличная работа. И запах – гнилостный, вонючий запах земли и битума; но под толстым слоем бинтов было отчетливо видно лицо – нос и широкая полоса лба, глубоко посаженные глаза и тонкие губы. Перед ним было лицо Генри Стратфорда – никаких сомнений!
Радостные лучи утреннего солнца проникли в круглый иллюминатор и заиграли веселыми, яркими бликами на белых простынях и на медных пластинах, украшавших спинку кровати.
Они сидели вдвоем, прислонившись к спинке кровати, – разогретые вином и любовью.
Джулия наблюдала за тем, как Рамзес наполняет бокал молочно-белой жидкостью из заветного сосуда. В таинственной жидкости поблескивали крошечные искорки. Он протянул ей бокал.
Она взяла бокал и посмотрела царю в глаза. На мгновение ей снова стало страшно, показалось, что она находится не в этой каюте, а на палубе, в тумане и холоде. Ее ждало море. Она вздрогнула, и теплое солнце растопило лед на ее коже. И она увидела в глазах Рамзеса страх.
Он самый обыкновенный человек, самый обыкновенный мужчина, подумала Джулия. Он не знает, что еще придет ей в голову, он боится за нее. Она улыбнулась.
И молча выпила бокал до дна.
– Говорю вам, это тело царя, – с комической доверительностью склоняясь к нему, сказал торговец. – Я отдам его за бесценок. Потому что вы мне нравитесь. Сразу видно, что вы джентльмен. У вас хороший вкус. Вы спокойно сможете вывезти эту мумию из Египта. Я сам заплачу пошлину… – Поток лжи не прекращался ни на минуту, лилась вдохновенная коммерческая песня, идиотская имитация истины.
Закутанный в марлю Генри! Генри, навеки заключенный в тесные пелены! Тот Генри, которого он ласкал в маленькой комнате в Париже. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.
– Подходите, сэр, не поворачивайтесь спиной к загадкам Египта, сэр, древнего таинственного Египта, сэр. Этой волшебной страны…
Голос становился все тише, превращаясь в жалкое эхо – Эллиот отошел от торговца и вышел на солнечный свет.
Огромный пылающий диск завис над крышами домов. На него невозможно было смотреть – свет резал глаза.
Не отрывая взгляда от солнца, Эллиот крепко ухватился за трость, полез в карман пиджака и вынул плоскую бутылочку. Отбросил в сторону трость, открыл бутылочку и большими глотками осушил ее содержимое до последней капли.
Дрожь пробежала по всему его телу – как будто в него воткнули миллионы тонких иголочек. Он замер. Фляжка упала в пыль. Неожиданно стало жарко. Онемевшая левая нога обрела чувствительность. Постепенно исчезла тяжесть в груди. Руки и ноги напружинились. Граф потянулся с непринужденностью дикого зверя и широко открытыми глазами посмотрел в пылающее небо, на золотой диск.
Мир в его глазах пульсировал, дрожал, но через какое-то время вновь стал твердым и отчетливым. Таким он не видел окружающие предметы лет с сорока, когда зрение еще не начало ухудшаться. Теперь он видел даже отдельные песчинки у себя под ногами.
Переступив через свою трость с серебряным набалдашником, не обращая внимания на оклик торговца, который крикнул что-то о забытой или потерянной трости, Эллиот бодрой походкой зашагал прочь.
Полуденное солнце висело высоко в небе, когда он покинул Каир. По узкой тропинке он шагал на восток. Он не знал, куда идет, но это не имело никакого значения. Впереди были монументы, чудеса света, города. Он шел быстро. Раньше пустыня не казалась ему столь прекрасной – теперь он не мог отвести восхищенных глаз от великого песчаного океана.
Он сделал это! Обратного пути нет. Эллиот посмотрел в лазурную пустоту над головой и издал радостный крик. Ему не нужно было, чтобы кто-нибудь услышал его – этим воплем он просто выразил свой восторг.
Они в обнимку стояли на палубе, греясь в лучах жаркого солнца. Джулия чувствовала, как волшебное снадобье проникает в ее кожу и волосы. Она чувствовала вкус любимых губ на своих губах. Они начали целоваться, как никогда не целовались раньше. Страсть была той же, но теперь ее сила и ее жажда сравнялись с его вечно неутоленным желанием.
Рамзес взял ее на руки, отнес в маленькую спальню каюты и уложил на постель. Их окутала тишина.
– Теперь ты моя, Джулия Стратфорд, – прошептал он. – Моя царица навеки. И я твой. Твой навсегда.
– Какие чудесные слова, – прошептала она, улыбаясь почти печально. Ей хотелось запомнить эту минуту, запомнить взгляд его синих глаз.
Потом они стали ласкать друг друга медленно и страстно.
11
– Я все еще ничего не понимаю, – заговорил он. – Правда, не понимаю. Она совсем не казалась мне безумной, честное слово.
Это было мучительно, но Джулия приготовилась слушать.
– То есть в ней было, конечно, что-то печальное, что-то странное, – продолжал Алекс. – Я знаю одно – я любил ее. И она любила меня. – Он повернулся к Джулии: – Ты веришь тому, что я говорю?
– Верю.
– Она говорила очень странные вещи. Она сказала, что влюбиться в меня не входило в ее планы! Но это произошло, и знаешь, я ведь сказал ей, что понял, что она имеет в виду. Я бы никогда не подумал… то есть все было совсем по-другому. Знаешь, словно те розы, о которых ты всю жизнь думал, что они розовые, вдруг оказались красными!
– Да, понимаю.
– А теплая вода оказалась горячей.
– Да.
– Ты хорошо рассмотрела ее? Ты заметила, как она прекрасна?
– Не стоит переживать все заново. Ее уже не вернуть.
– Я знал, что потеряю ее. Знал с самого начала. Не могу понять почему. Просто знал, и все. Она была не от мира сего, понимаешь? И тем не менее она была для меня более реальна, чем все, что…
– Понимаю.
Алекс смотрел вперед, казалось, он разглядывает публику и одетых в черно-белое официантов, а может, прислушивается к разговорам цивилизованных людей. Здесь плыли в основном британцы.
– Ты сможешь все забыть, – неожиданно сказала Джулия. – Это возможно, я знаю.
– Да, забыть, – согласился Алекс и холодно улыбнулся неизвестно кому. – Забыть, – повторил он. – Что мы и сделаем. Ты забудешь Рамсея, если что-то вас разлучит. А я забуду ее. И мы будем делать вид, что живем, словно никогда не знали такой любви – ни ты, ни я. Словно ты не знала Рамсея, а я не знал ее.
Изумленная Джулия не сводила с него глаз.
– Делать вид, что живем, – шепотом повторила она. – Какие ужасные вещи ты говоришь!
Алекс ее даже не услышал. Он взял вилку и начал есть – или просто принимать пищу. Делать вид, что ест.
Джулия задрожала и уставилась в свою тарелку.
Теперь на улице стемнело. Сквозь закрытые ставни просачивался темно-синий свет. Снова пришел Уолтер – чтобы спросить, не хочет ли милорд поужинать. Милорд сказал, что не хочет. Он хочет побыть один.
Он сидел в пижаме и шлепанцах, глядя на лежавшую на столе плоскую бутылочку. Она мерцала в темноте. Записка лежала там же, куда он ее положил, рядом с бутылочкой.
Наконец Эллиот встал, чтобы переодеться. Переодевание заняло несколько минут, поскольку каждое движение вызывало боль в суставах и приходилось пережидать. Наконец все было кончено. Эллиот надел серый шерстяной костюм; днем в нем было бы слишком жарко, а ночью будет как раз.
Опираясь на трость левой рукой, он подошел к столу, взял бутылочку и положил ее во внутренний карман пиджака. Бутылочка еле поместилась в кармане и своим весом слегка придавила грудную клетку.
Граф вышел на улицу. Отойдя немного от отеля, он почувствовал, что боль в левой ноге усилилась. Но он продолжал идти, то и дело перекладывая трость из руки в руку в поисках удобной точки опоры. Когда нужно было, он останавливался, переводил дыхание и снова шел вперед.
Через час он добрался до старого Каира и бесцельно побрел по его кривым улочкам. Он не искал дом Маленки, просто гулял. К полуночи его левая нога совсем онемела. Но это не имело никакого значения.
Повсюду, где он проходил, он внимательно смотрел на окружавшие его предметы. На стены, на двери, на лица людей; он останавливался перед кабаре и слушал нестройную музыку. Почти в каждом ночном заведении выступали танцовщицы, исполняющие соблазнительный танец живота. Однажды Эллиот остановился, чтобы послушать, как какой-то человек играет на флейте.
Он нигде не задерживался подолгу – только когда очень уставал. Тогда он усаживался на скамейку, иногда даже задремывал. Ночь была тихая, мирная, совсем непохожая на полные опасностей лондонские ночи.
В два часа ночи он все еще бродил. Он прошел через весь средневековый город и теперь возвращался в новый район.
Джулия стояла у поручня, придерживая концы своей шали. Она смотрела вниз, на темную воду. Она сильно замерзла, руки онемели от холода. И ей показалось забавным, что такая вещь, как холод, больше не волнует ее. Совсем не волнует.
Она вообще была не здесь. Она была дома, в Лондоне. Она стояла в оранжерее, полной цветов. Там был Рамзес – его тело было завернуто в полотняные бинты. Она видела, как он поднял руку и снял их с лица. Голубые глаза посмотрели прямо на нее, в глазах светилась любовь.
– Нет, все не так, – прошептала она. Но с кем она говорит? Никто не слышал, что она сказала. Корабль спал, цивилизованные британцы возвращались домой после маленького приятного путешествия по Египту. Они были счастливы, что повидали знаменитые пирамиды и храмы. Уничтожь эликсир. До последней капли.
Она смотрела вниз, на бушующее море. Внезапно ветер взметнул ее волосы и концы теплой шали. Джулия вцепилась в поручень, шаль сорвалась с ее плеч и улетела прочь, мячиком скатившись во тьму.
Туман поглотил ее. Джулия так и не увидела, как шаль упала в воду. Звуки ветра и шум корабельного двигателя внезапно стихли – все превратилось в сплошной туман.
Ее мир разрушен. Мир бледных красок и неясных звуков исчез. Она слышала только его голос: «Я люблю тебя, Джулия Стратфорд». Она слышала саму себя: «Лучше бы я никогда не увидела тебя! Лучше бы ты не мешал Генри!»
Внезапно Джулия улыбнулась. Хотя бы раз в жизни она так замерзала? Она посмотрела вниз. На ней была надета одна тонкая ночная рубашка. Неудивительно. Правда, лучше бы она умерла. Умерла, как ее отец. Генри кинул яд в ее чашку. Она закрыла глаза и подставила лицо ледяному ветру.
«Я люблю тебя, Джулия Стратфорд!» – снова возник в памяти голос царя, и на этот раз она услышала свой ответ, другой ответ, такой прекрасный: «Я буду любить тебя до самой смерти».
Нет смысла возвращаться домой. Все бессмысленно. Подражать жизни, делать вид, что живешь. Приключение закончилось. И теперь нормальная жизнь будет казаться кошмаром. Отца у нее больше нет, она оторвана от реальности, ей осталось только вспоминать о светлых минутах, которые довелось прожить.
Вот она с ним в палатке, вот занимается с ним любовью, наконец-то она принадлежит ему…
В старости у нее не будет детей, которым она могла бы рассказать, почему так и не вышла замуж. Не будет молодых людей, которым она рассказала бы о своих приключениях в Каире. Она не станет той женщиной, которая всю свою жизнь будет хранить ужасную тайну и всю жизнь будет раскаиваться.
Да, все это слишком печально. Зачем долго раздумывать? Темные воды ждут ее. За считанные секунды ее унесет далеко, очень далеко от корабля – и шансов на спасение не будет. И вдруг Джулии показалось, что это будет прекрасно. Ей нужно всего лишь залезть на поручень и прыгнуть навстречу холодному ветру.
Да, ветер чуть не снес ее, когда она забиралась на поручень. Он забрался под рубашку и обдувал ее со всех сторон. Джулия широко раскинула руки и прыгнула. Ветер заревел еще громче. Вот она уже летит над водой! Все кончено!
В эту секунду она поняла, что теперь ничто ее не спасет, никто не успеет вмешаться. Она уже падала, и ей хотелось произнести имя отца. Но на ум пришло имя Рамзеса. Ах, как приятно произносить это имя, как сладко оно звучит!
Сильные руки поймали ее. Она зависла над морем, ничего не видя вокруг из-за тумана.
– Нет, Джулия, нет.
Это был Рамзес. Он перенес ее через поручень и прижал к себе. Рамзес стоял на палубе, крепко обнимая ее.
– Никакой жизни после смерти не будет, Джулия.
Она разразилась рыданиями. Она таяла как лед, горячие слезы текли из глаз. Она прижалась к Рамзесу и спрятала лицо у него на груди.
Она снова и снова произносила его имя. Она чувствовала, как его сильные руки укрывают ее от ветра.
Каир проснулся вместе с солнцем. Казалось, жару рождают сами улицы; ожил базар; над открытыми дверями домов надулись разноцветные тенты; отовсюду доносились крики верблюдов и ослов.
Эллиот уже здорово устал. Он спал на ходу, но продолжал идти. Он медленно проходил мимо медных и ковровых лавчонок, мимо продавцов антиквариата и фальшивых древностей – дешевых египетских «реликвий» стоимостью в несколько пенсов. Мимо продавцов мумий, которые заявляли, что у них в продаже имеются даже цари.
Мумии. Они стояли в ряд возле белой оштукатуренной стены на горячем солнце; мумии, испачканные в земле, потрепанные, в рваных ветхих пеленах. Однако черты их лиц отлично угадывались под туго натянутыми бинтами.
Эллиот остановился. Мысли, которые всю ночь роились в усталом мозгу, растаяли. Образы близких, тех, кого он когда-то любил, внезапно исчезли. Он был на базаре. Его сжигало солнце. Он смотрел на ряд мертвых тел, прислоненных к белой стене.
Он вспомнил слова Маленки: «Они делают великого фараона из моего англичанина. Из моего красавца англичанина. Они положили его в битум; они сделают из него мумию на продажу туристам… Мой красавец англичанин, они запеленают его в полотно, они сделают из него царя».
Он подошел поближе. Несмотря на то что зрелище было отвратительным, мумии почему-то притягивали его. Первая волна тошноты накатила на него, когда он стал рассматривать самую крайнюю – самую высокую и худую. Вторую волну вызвал подошедший к нему толстопузый торговец в полосатой хлопчатобумажной робе. Он сцепил за спиной руки и важно выпятил пузо.
– Могу предложить вам очень выгодную сделку, – сказал торговец. – Этот экземпляр здорово отличается от всех остальных. Видите? Если приглядитесь, то заметите, какие отличные у него кости – это был великий царь. Подойдите! Подойдите поближе. Присмотритесь к нему.
Эллиот неохотно подчинился. Толстые тугие пелены, ветхие, древнее древних – отличная работа. И запах – гнилостный, вонючий запах земли и битума; но под толстым слоем бинтов было отчетливо видно лицо – нос и широкая полоса лба, глубоко посаженные глаза и тонкие губы. Перед ним было лицо Генри Стратфорда – никаких сомнений!
Радостные лучи утреннего солнца проникли в круглый иллюминатор и заиграли веселыми, яркими бликами на белых простынях и на медных пластинах, украшавших спинку кровати.
Они сидели вдвоем, прислонившись к спинке кровати, – разогретые вином и любовью.
Джулия наблюдала за тем, как Рамзес наполняет бокал молочно-белой жидкостью из заветного сосуда. В таинственной жидкости поблескивали крошечные искорки. Он протянул ей бокал.
Она взяла бокал и посмотрела царю в глаза. На мгновение ей снова стало страшно, показалось, что она находится не в этой каюте, а на палубе, в тумане и холоде. Ее ждало море. Она вздрогнула, и теплое солнце растопило лед на ее коже. И она увидела в глазах Рамзеса страх.
Он самый обыкновенный человек, самый обыкновенный мужчина, подумала Джулия. Он не знает, что еще придет ей в голову, он боится за нее. Она улыбнулась.
И молча выпила бокал до дна.
– Говорю вам, это тело царя, – с комической доверительностью склоняясь к нему, сказал торговец. – Я отдам его за бесценок. Потому что вы мне нравитесь. Сразу видно, что вы джентльмен. У вас хороший вкус. Вы спокойно сможете вывезти эту мумию из Египта. Я сам заплачу пошлину… – Поток лжи не прекращался ни на минуту, лилась вдохновенная коммерческая песня, идиотская имитация истины.
Закутанный в марлю Генри! Генри, навеки заключенный в тесные пелены! Тот Генри, которого он ласкал в маленькой комнате в Париже. С тех пор, казалось, прошла целая жизнь.
– Подходите, сэр, не поворачивайтесь спиной к загадкам Египта, сэр, древнего таинственного Египта, сэр. Этой волшебной страны…
Голос становился все тише, превращаясь в жалкое эхо – Эллиот отошел от торговца и вышел на солнечный свет.
Огромный пылающий диск завис над крышами домов. На него невозможно было смотреть – свет резал глаза.
Не отрывая взгляда от солнца, Эллиот крепко ухватился за трость, полез в карман пиджака и вынул плоскую бутылочку. Отбросил в сторону трость, открыл бутылочку и большими глотками осушил ее содержимое до последней капли.
Дрожь пробежала по всему его телу – как будто в него воткнули миллионы тонких иголочек. Он замер. Фляжка упала в пыль. Неожиданно стало жарко. Онемевшая левая нога обрела чувствительность. Постепенно исчезла тяжесть в груди. Руки и ноги напружинились. Граф потянулся с непринужденностью дикого зверя и широко открытыми глазами посмотрел в пылающее небо, на золотой диск.
Мир в его глазах пульсировал, дрожал, но через какое-то время вновь стал твердым и отчетливым. Таким он не видел окружающие предметы лет с сорока, когда зрение еще не начало ухудшаться. Теперь он видел даже отдельные песчинки у себя под ногами.
Переступив через свою трость с серебряным набалдашником, не обращая внимания на оклик торговца, который крикнул что-то о забытой или потерянной трости, Эллиот бодрой походкой зашагал прочь.
Полуденное солнце висело высоко в небе, когда он покинул Каир. По узкой тропинке он шагал на восток. Он не знал, куда идет, но это не имело никакого значения. Впереди были монументы, чудеса света, города. Он шел быстро. Раньше пустыня не казалась ему столь прекрасной – теперь он не мог отвести восхищенных глаз от великого песчаного океана.
Он сделал это! Обратного пути нет. Эллиот посмотрел в лазурную пустоту над головой и издал радостный крик. Ему не нужно было, чтобы кто-нибудь услышал его – этим воплем он просто выразил свой восторг.
Они в обнимку стояли на палубе, греясь в лучах жаркого солнца. Джулия чувствовала, как волшебное снадобье проникает в ее кожу и волосы. Она чувствовала вкус любимых губ на своих губах. Они начали целоваться, как никогда не целовались раньше. Страсть была той же, но теперь ее сила и ее жажда сравнялись с его вечно неутоленным желанием.
Рамзес взял ее на руки, отнес в маленькую спальню каюты и уложил на постель. Их окутала тишина.
– Теперь ты моя, Джулия Стратфорд, – прошептал он. – Моя царица навеки. И я твой. Твой навсегда.
– Какие чудесные слова, – прошептала она, улыбаясь почти печально. Ей хотелось запомнить эту минуту, запомнить взгляд его синих глаз.
Потом они стали ласкать друг друга медленно и страстно.
11
Молодой доктор охватил свой чемоданчик и побежал в госпиталь. Рядом с ним, топая бутсами, бежал молодой солдат.
– Просто кошмар, сэр, очень глубокие ожоги, сэр, ее нашли на самом дне грузовой платформы товарного поезда. Не представляю, как она ухитрилась выжить.
Что, скажите на милость, он сможет сделать для нее в этой забытой Богом дыре, в джунглях Судана?
Хлопая дверьми, доктор промчался через весь госпиталь и ворвался в палату.
Подошедшая к нему сиделка покачала головой.
– Ничего не понимаю, – громким шепотом произнесла она, кивая в сторону койки.
– Я осмотрю ее. – Доктор откинул москитную сетку. – Надо же, не вижу никаких ожогов.
Женщина спокойно спала, ее черные волнистые волосы разметались по белой подушке, словно в этой палате, жаркой, как преисподняя, веял легкий ветерок.
Честно говоря, доктор никогда не видел такой красивой женщины, а если и видел, то не мог вспомнить. На нее было больно смотреть – так она была прекрасна.
Это не красота точеной китайской куклы, нет, хотя черты лица правильные, в них чувствовалась порода. Волнистые волосы, разделенные пробором, были похожи на огромную и сверкающую темную пирамиду.
Когда доктор подошел к койке, женщина открыла глаза. Поразительно, глаза у нее оказались небесно-синего цвета. Потом произошло чудо. Она улыбнулась. Глядя на нее, доктор почувствовал слабость. На ум ему пришли слова «рок» и «судьба». Но кто она, скажите на милость?
– Какой вы красивый, – прошептала женщина. Прекрасное британское произношение.
Из наших, подумал доктор и тут же проклял себя за снобизм. Но этот голос явно принадлежал аристократке.
Сиделка что-то промямлила. За ее спиной шептались какие-то люди. Доктор пододвинул к койке походный стул и сел. Осторожно приподнял белую простыню над полуобнаженной грудью.
– Принесите этой женщине какую-нибудь одежду, – приказал он, не глядя на сиделку. – Знаете, вы так напугали нас. Все подумали, что вы сильно обожжены.
– Правда? – прошептала женщина. – Они были так добры, что помогли мне. Меня придавило. Было так трудно дышать. Я находилась во тьме.
Она зажмурилась, глядя на солнце в окне.
– Помогите мне встать и выйти на свет, – попросила она.
– О, не стоит так торопиться, вы еще очень слабы.
Но, убежденная в своей правоте, она села и стала заворачиваться в простыню, сооружая из нее подобие платья. Четко очерченные дуги бровей придавали лицу волевое выражение, и доктор почувствовал самое настоящее возбуждение.
Задрапированная в белую простыню, с обнаженным круглым плечом, она выглядела как богиня. Снова на ее лице сверкнула улыбка, и доктор совсем растаял.
– Послушайте, вы должны сказать мне, кто вы. Мы дадим знать вашей семье, вашим друзьям.
– Выйдите со мной на улицу, – попросила она вместо ответа.
Взяв ее за руку, доктор не раздумывая последовал за ней. Пусть себе шепчутся! Пусть себе рассказывают байки, что она будто была похожа на кусок обгорелого мяса. Эта женщина абсолютно здорова! Неужели весь мир спятил?
Женщина пересекла пыльный двор и вывела своего спутника через ворота в маленький садик, который принадлежал лично ему, а вовсе не пациентам, толпившимся у дверей его кабинета и лежащим в постелях.
Она опустилась на деревянную скамейку, доктор сел рядом с ней. Откинув со лба черные волосы, женщина запрокинула голову и посмотрела на раскаленное небо.
– Вам вредно находиться на такой ужасной жаре, – сказал доктор. – Особенно если вы обгорели. – Какая глупость! Ее кожа была чиста и свежа, щеки пылали румянцем. Самое здоровое создание на свете. – Кому все-таки сообщить о вас? – сделал он вторую попытку. – У нас есть телефон и телеграф.
– Не забивайте себе голову ерундой, – сказала женщина, взяла его за руку и стала нежно поигрывать пальцами. Доктору стало стыдно – так взволновала его эта простая ласка. Он не мог отвести от незнакомки взгляда – от ее глаз, от ее губ. Он видел под простыней ее затвердевшие соски.
– Да, у меня есть друзья, – мечтательно произнесла она. – С ними нужно встретиться. Нужно свести счеты. Лучше расскажите мне о себе, доктор. И об этом месте.
Хотелось ли ей поцеловать его? Вряд ли, но у него не было намерения отказываться от этого удовольствия. Он наклонился и дотронулся до ее губ. Его не волновало, что кто-нибудь может их увидеть. Он обвил ее руками, прижал к себе, поразившись тому, что она сразу же сдалась и прильнула к его груди своей жаркой грудью.
Еще секунда, и он потащит ее в постель, даже против ее воли. Но похоже, она и не собирается сопротивляться.
– Зачем спешить, зачем сообщать обо мне кому-то? – прошептала незнакомка и просунула руку ему под рубашку.
Они поднялись и направились прямо по клумбе с ирисами к его спальне. Женщина встала, словно не могла больше ждать. Тогда он приподнял ее и понес на руках.
Грешник, злодей – ну и пусть. Он уже не мог остановиться. Незнакомка прижалась губами к его рту, и доктор чуть не упал, перешагивая через порог. Уложив женщину на матрас, закрыл ставни. Пусть все идет к черту!
– Ты уверена, что ты… – пробормотал он, расстегивая рубашку.
– Мне нравятся пылкие мужчины, – прошептала она, лукаво поглядывая на него. – Да, я уверена. Мне нужно подготовиться к встрече с друзьями. – Она сдернула с себя простыню. – Очень хорошо подготовиться.
– Что? – Он лег рядом, целуя ее в шею, скользя рукой по груди. Ее бедра приподнялись навстречу, когда он лег на нее. Она извивалась под ним, как змея, но это было единственным ее сходством со змеями. Она была теплой и благоухающей, и она хотела его!
– Мои друзья… – как во сне прошептала она, глядя в потолок, и на миг в ее синих глазах мелькнула печаль. Но потом она снова посмотрела на любовника – жадно, страстно, голос ее стал хриплым, прерывистым, ее ногти впились в его плечи. – Мои друзья могут подождать. У нас будет время увидеться друг с другом. У нас впереди целая вечность!
Он так и не понял, что она хотела сказать. Ему было все равно.
– Просто кошмар, сэр, очень глубокие ожоги, сэр, ее нашли на самом дне грузовой платформы товарного поезда. Не представляю, как она ухитрилась выжить.
Что, скажите на милость, он сможет сделать для нее в этой забытой Богом дыре, в джунглях Судана?
Хлопая дверьми, доктор промчался через весь госпиталь и ворвался в палату.
Подошедшая к нему сиделка покачала головой.
– Ничего не понимаю, – громким шепотом произнесла она, кивая в сторону койки.
– Я осмотрю ее. – Доктор откинул москитную сетку. – Надо же, не вижу никаких ожогов.
Женщина спокойно спала, ее черные волнистые волосы разметались по белой подушке, словно в этой палате, жаркой, как преисподняя, веял легкий ветерок.
Честно говоря, доктор никогда не видел такой красивой женщины, а если и видел, то не мог вспомнить. На нее было больно смотреть – так она была прекрасна.
Это не красота точеной китайской куклы, нет, хотя черты лица правильные, в них чувствовалась порода. Волнистые волосы, разделенные пробором, были похожи на огромную и сверкающую темную пирамиду.
Когда доктор подошел к койке, женщина открыла глаза. Поразительно, глаза у нее оказались небесно-синего цвета. Потом произошло чудо. Она улыбнулась. Глядя на нее, доктор почувствовал слабость. На ум ему пришли слова «рок» и «судьба». Но кто она, скажите на милость?
– Какой вы красивый, – прошептала женщина. Прекрасное британское произношение.
Из наших, подумал доктор и тут же проклял себя за снобизм. Но этот голос явно принадлежал аристократке.
Сиделка что-то промямлила. За ее спиной шептались какие-то люди. Доктор пододвинул к койке походный стул и сел. Осторожно приподнял белую простыню над полуобнаженной грудью.
– Принесите этой женщине какую-нибудь одежду, – приказал он, не глядя на сиделку. – Знаете, вы так напугали нас. Все подумали, что вы сильно обожжены.
– Правда? – прошептала женщина. – Они были так добры, что помогли мне. Меня придавило. Было так трудно дышать. Я находилась во тьме.
Она зажмурилась, глядя на солнце в окне.
– Помогите мне встать и выйти на свет, – попросила она.
– О, не стоит так торопиться, вы еще очень слабы.
Но, убежденная в своей правоте, она села и стала заворачиваться в простыню, сооружая из нее подобие платья. Четко очерченные дуги бровей придавали лицу волевое выражение, и доктор почувствовал самое настоящее возбуждение.
Задрапированная в белую простыню, с обнаженным круглым плечом, она выглядела как богиня. Снова на ее лице сверкнула улыбка, и доктор совсем растаял.
– Послушайте, вы должны сказать мне, кто вы. Мы дадим знать вашей семье, вашим друзьям.
– Выйдите со мной на улицу, – попросила она вместо ответа.
Взяв ее за руку, доктор не раздумывая последовал за ней. Пусть себе шепчутся! Пусть себе рассказывают байки, что она будто была похожа на кусок обгорелого мяса. Эта женщина абсолютно здорова! Неужели весь мир спятил?
Женщина пересекла пыльный двор и вывела своего спутника через ворота в маленький садик, который принадлежал лично ему, а вовсе не пациентам, толпившимся у дверей его кабинета и лежащим в постелях.
Она опустилась на деревянную скамейку, доктор сел рядом с ней. Откинув со лба черные волосы, женщина запрокинула голову и посмотрела на раскаленное небо.
– Вам вредно находиться на такой ужасной жаре, – сказал доктор. – Особенно если вы обгорели. – Какая глупость! Ее кожа была чиста и свежа, щеки пылали румянцем. Самое здоровое создание на свете. – Кому все-таки сообщить о вас? – сделал он вторую попытку. – У нас есть телефон и телеграф.
– Не забивайте себе голову ерундой, – сказала женщина, взяла его за руку и стала нежно поигрывать пальцами. Доктору стало стыдно – так взволновала его эта простая ласка. Он не мог отвести от незнакомки взгляда – от ее глаз, от ее губ. Он видел под простыней ее затвердевшие соски.
– Да, у меня есть друзья, – мечтательно произнесла она. – С ними нужно встретиться. Нужно свести счеты. Лучше расскажите мне о себе, доктор. И об этом месте.
Хотелось ли ей поцеловать его? Вряд ли, но у него не было намерения отказываться от этого удовольствия. Он наклонился и дотронулся до ее губ. Его не волновало, что кто-нибудь может их увидеть. Он обвил ее руками, прижал к себе, поразившись тому, что она сразу же сдалась и прильнула к его груди своей жаркой грудью.
Еще секунда, и он потащит ее в постель, даже против ее воли. Но похоже, она и не собирается сопротивляться.
– Зачем спешить, зачем сообщать обо мне кому-то? – прошептала незнакомка и просунула руку ему под рубашку.
Они поднялись и направились прямо по клумбе с ирисами к его спальне. Женщина встала, словно не могла больше ждать. Тогда он приподнял ее и понес на руках.
Грешник, злодей – ну и пусть. Он уже не мог остановиться. Незнакомка прижалась губами к его рту, и доктор чуть не упал, перешагивая через порог. Уложив женщину на матрас, закрыл ставни. Пусть все идет к черту!
– Ты уверена, что ты… – пробормотал он, расстегивая рубашку.
– Мне нравятся пылкие мужчины, – прошептала она, лукаво поглядывая на него. – Да, я уверена. Мне нужно подготовиться к встрече с друзьями. – Она сдернула с себя простыню. – Очень хорошо подготовиться.
– Что? – Он лег рядом, целуя ее в шею, скользя рукой по груди. Ее бедра приподнялись навстречу, когда он лег на нее. Она извивалась под ним, как змея, но это было единственным ее сходством со змеями. Она была теплой и благоухающей, и она хотела его!
– Мои друзья… – как во сне прошептала она, глядя в потолок, и на миг в ее синих глазах мелькнула печаль. Но потом она снова посмотрела на любовника – жадно, страстно, голос ее стал хриплым, прерывистым, ее ногти впились в его плечи. – Мои друзья могут подождать. У нас будет время увидеться друг с другом. У нас впереди целая вечность!
Он так и не понял, что она хотела сказать. Ему было все равно.