Райс Энн. Мумия

   – Ты все расскажешь, когда сам этого захочешь, – сказала Джулия. – Для меня невыносимо только одно – видеть, как ты страдаешь.
   – Все именно так, как ты говорила, – пробормотал Рамзес. Он уже выпил свой чай, напиток, который ему никогда не нравился. Ни то ни се. – Все сгинуло без следа. Мавзолей, библиотека, маяк. Все, что построил Александр, что построила Клеопатра. Скажи, почему тогда в Гизе до сих пор стоят пирамиды? Почему сохранился мой дворец в Луксоре?
   – Ты хочешь увидеть их? – Джулия наклонилась над маленьким столиком и взяла царя за руку. – Ты готов ехать прямо сейчас?
   – Да, уже пора. А после того как посмотрим на них, можем уехать из этой страны. Ты и я… То есть если ты хочешь остаться со мной.
   Какие чудесные карие глаза с длинной бахромой густых ресниц, какая чистая улыбка, какие нежные губы…
   Из лифта вышли Самир и граф со своим милым простофилей сыном.
   – Я поеду с тобой хоть на край света, – прошептала Джулия.
   Рамзес долго не отрывал взгляда от ее глаз. Понимает ли она, что говорит? Нет. Вопрос в другом: понимает ли он, что она говорит? Что она его любит, да. Но другой, другой вопрос так и не был задан.
 
   Почти целый день они плыли по Нилу, солнце поджаривало полосатые тенты их маленького элегантного пароходика. Содержимое кошелька Джулии и подарки, которыми осыпал команду Эллиот, позволили им путешествовать в роскоши. Каюты пароходика оказались ничуть не хуже кают огромного корабля, который перевез их через океан. Салон и столовая тоже очень уютные. Повар был европеец, а слуги, за исключением Риты и Уолтера, египтяне.
   Но самой большой роскошью было само судно. Они путешествовали одни. И стали, к удивлению Джулии, очень сплоченной и дружной группой туристов. Наверное, потому, что отсутствовал Генри. И это было здорово.
   Он трусливо смылся, как только они приехали в Александрию. Экая глупость – он будто бы намеревался подготовить все к их приезду в Каир. Для них и так все готово в отеле Шеферда. Перед тем как отправиться в Абу-Симбел, они телеграфировали в Каир и заказали номера. Они не знали, сколько времени продлится их круиз, но отель Шеферда, привычное место отдыха британских туристов, подождет их.
   Им сказали, что скоро откроется сезон в опере. Может, портье закажет для них ложу? Джулия согласилась, хотя сама не знала, чем закончится их плавание.
   Она видела, что Рамзес пребывает в отличном настроении, что ему очень нравится плыть по Нилу. Он часами стоял на палубе и смотрел на золотую пустыню и пальмы, окружавшие их с обеих сторон, на блестящую коричневую ленту нильской воды.
   Джулии не надо было объяснять, что на стенах древних гробниц были нарисованы точно такие же развесистые красавицы пальмы. И что темнолицые крестьяне черпали из реки воду тем же примитивным способом, что и четыре тысячелетия назад. Ей не надо было объяснять, что проплывавшие мимо них лодочки своим видом мало отличались от лодок времен Рамзеса Великого.
   А солнце и ветер и вовсе не изменились.
   Джулии оставалось сделать кое-что еще. Откладывать больше нельзя. Она отдыхала в салоне, лениво наблюдая за игравшими в шахматы Самиром и Эллиотом. Когда Алекс вышел на палубу, она последовала за ним.
   Вечерело. Ветерок стал прохладным, а небо из голубого постепенно превращалось в темно-фиолетовое.
   – Ты такой родной, – произнесла Джулия. – Мне так не хочется обижать тебя. Но мне совсем не хочется выходить за тебя замуж.
   – Знаю, – сказал он. – Я давным-давно понял это. Но все равно буду надеяться, что это не так. Как надеялся всегда.
   – Алекс…
   – Нет, дорогая, не надо давать советов. Пусть все будет как есть. В конце концов, преимущество женщин и состоит в том, что они непостоянны. Твое настроение может измениться, так что я буду ждать. Нет, больше ничего не говори. Ты свободна. Ты вообще всегда была свободна.
   Джулия затаила дыхание. Глубокая боль пронзила ее, сдавила грудь, не давая дышать. Ей хотелось плакать, но слезы сейчас были неуместны. Она быстро поцеловала его в щеку и побежала по палубе в свою каюту.
   Слава богу, Риты не было. Джулия упала на маленькую кушетку и тихо заплакала, уткнувшись в подушку. Измученная, она погрузилась в дрему. Последнее, о чем она подумала, было: «Лучше бы он не знал, что я никогда его не любила. Лучше бы он подумал, что я влюбилась в другого, что у него появился соперник, который сбил меня с толку. Это он понял бы».
   Когда она открыла глаза, за окнами было темно. Рита зажгла небольшую лампу, и Джулия поняла, что в каюте находится Рамзес.
   Она не испытала ни гнева, ни страха.
   Неожиданно Джулия поняла, что все еще дремлет. Только теперь она окончательно проснулась. Каюта была залита светом и абсолютно пуста. Ах, если бы он был здесь! Тело жаждало его. Джулию больше не волновало ни прошлое, ни будущее. Ее волновал он один, и он это понимал.
   Когда Джулия вошла в столовую, царь вел оживленную беседу. Стол был заставлен экзотическими блюдами.
   – Мы не знали, стоит ли будить тебя, дорогая, – сказал Эллиот, тут же поднимаясь, чтобы пододвинуть ей стул.
   – Ах, Джулия, – проговорил Рамзес, – здешняя еда просто восхитительна. – Он весело разделывался с мясом, завернутым в виноградные листья, приправленным специями, названия которых Джулии были неизвестны. Его пальцы двигались, как всегда, проворно и аккуратно.
   – Подождите-ка, – сказал Алекс. – Вы хотите сказать, что раньше никогда этого не ели?
   – Если память мне не изменяет, в том диком розовом отеле мы ели только мясо с картошкой, – сказал Рамзес. – А этот цыпленок с корицей очень вкусный.
   – Постойте, – сказал Алекс, – разве вы не египтянин?
   – Алекс, пожалуйста, не надо. Мне кажется, мистеру Рамсею нравится держать в тайне свое происхождение, – заметила Джулия.
   Рамзес рассмеялся и осушил бокал вина.
   – Должен признать, это верно. Но если уж вам так хочется, что ж, я на самом деле египтянин, да.
   – И где же, скажите на милость…
   – Алекс, ну пожалуйста… – перебила его Джулия. Алекс пожал плечами:
   – Вы настоящая загадка, Рамсей.
   – Разве я вас чем-нибудь обидел, Александр?
   – Еще раз назовете меня так, и я вас вызову на дуэль, – сказал Алекс.
   – Что это значит?
   – Ничего. – Эллиот похлопал сына по руке.
   Но Алекс вовсе не был рассержен. И обиженным он себя тоже не чувствовал. Он посмотрел через стол на Джулию и улыбнулся ей таинственной грустной улыбкой, за которую она была очень ему признательна.
 
   В полдень в Луксоре было нестерпимо жарко. Они дождались, пока спадет жара, и только тогда вышли на берег и пешком направились к дворцовому комплексу. Джулия видела, что здесь Рамзес не нуждается в одиночестве. Он шел среди колонн, пребывая в глубокой задумчивости, лишь изредка оглядываясь по сторонам.
   Эллиот не захотел отказываться от этой прогулки, несмотря на то что передвигаться ему было довольно тяжко. Алекс шел рядом, чтобы отец мог опираться на его руку. Самир тоже шагал рядом с графом. Казалось, они были увлечены каким-то серьезным разговором.
   – Боль уже отпустила, да? – спросила Джулия.
   – Когда я смотрю на тебя, я вообще не чувствую боли, – ответил Рамзес. – Джулия так же прекрасна в Египте, как и в Лондоне.
   – Когда ты видел все это в последний раз, здесь тоже были развалины?
   – Да, и они были покрыты песком, торчали только верхушки колонн. Аллею сфинксов засыпало полностью. Прошло тысячелетие с тех пор, как я гулял по этим местам, будучи смертным, дураком, который считал, что Египетское царство представляет собой цивилизованный мир и что за его пределами нет ничего хорошего. – Он остановился, повернулся к Джулии и быстро поцеловал ее в лоб. Потом бросил виноватый взгляд в сторону бредущей позади группы. Нет, не виноватый, просто рассеянный.
   Джулия взяла его за руку, и они пошли дальше.
   – Когда-нибудь я расскажу тебе все-все, – сказал Рам­зес. – Я буду так долго рассказывать, что ты устанешь слушать. Я расскажу, как мы одевались, как разговаривали друг с другом, как мы обедали, как танцевали; какими были эти храмы и дворцы, когда краски на их стенах еще не стерлись; как я выходил на рассвете, в полдень и на закате, чтобы поприветствовать бога и сотворить молитвы, которых ожидал от меня народ. Ладно, уже пора переплыть реку и подойти ко дворцу Рамзеса Третьего. Мне очень хочется посмотреть на него.
   Он подозвал одного из глазевших на них египтянина в тюрбане и попросил подать легкую повозку. Джулия рада была хоть на короткое время избавиться от всех остальных.
   Но когда они переплыли реку и приблизились к разрушенному храму без крыши, с сиротливо разбросанными внутри колоннами, Рамзес погрустнел и затих. Он молча разглядывал сохранившиеся на стенах рельефы, изображавшие царя во время битвы.
   – Он был моим первым учеником, – сказал Рамзес. – Первым, к кому я пришел, возвратившись из странствий. Я вернулся домой в Египет, чтобы умереть, но смерть не брала меня. И тогда я понял, что нужно делать – пойти в царский дворец, стать стражником или учителем. Он поверил мне, этот фараон, мой тезка, мое далекое дитя. Когда я говорил с ним об истории и о дальних странах, он внимательно слушал.
   – А эликсир, он не хотел его выпить? – спросила Джулия. Они стояли одни среди руин огромного зала, окруженного изогнутыми колоннами. Пустынный ветер стал холодным. Он спутал волосы Джулии. Рамзес обнял ее обеими руками.
   – Я не рассказывал ему, что когда-то был смертным человеком, – сказал он. – Знаешь, я никому из них об этом не рассказывал. За последние годы своей земной жизни я понял, какая опасность таится в моем секрете. Я видел, как мой собственный сын, Мернептах, из-за эликсира стал предателем. Разумеется, ему не удалось посадить меня в тюрьму и выведать у меня эту тайну. Я отдал ему свое царство и покинул Египет на долгие столетия. Но я знаю, что делает с людьми обладание секретом бессмертия. Прошло много лет, и я открыл свой секрет Клеопатре.
   Он замолчал. Было понятно, что продолжать ему не хочется. Вернулась боль, которая мучила в Александрии. Взгляд его поскучнел.
   Так же молча они возвратились к повозке.
   – Джулия, пусть это путешествие будет кратким, – сказал Рамзес. – Завтра съездим в Долину царей и опять поплывем на юг.
 
   Они отправились на рассвете, пока солнце не засияло в полную силу.
   Джулия держала Эллиота под руку. Рамзес был вновь разговорчив и с воодушевлением отвечал на все вопросы Эллиота, пока они спускались по тропе среди раскрытых гробниц, где уже полно было туристов, фотографов и разносчиков в тюрбанах и грязных хламидах, которые продавали булочки и блинчики с фантастическими названиями.
   Джулию мучила жара. Большая широкополая соломенная шляпа не спасала, приходилось часто останавливаться, чтобы отдышаться. От запаха верблюжьего помета и мочи мутило.
   К ней подскочил разносчик. Джулия взглянула вниз и увидела вытянутую черную руку со скрюченными пальцами, похожими на паучьи лапки.
   Она завизжала.
   – Убирайся! – грубо приказал Алекс. – Эти местные ребята просто невыносимы.
   – Рука мумии! – вопил разносчик. – Рука мумии! Очень древняя!
   – Как же, – засмеялся Эллиот. – Наверное, с какой-нибудь фабрики мумий из Каира.
   Но Рамзес застыл как вкопанный и не отрываясь смотрела разносчика и на руку. Внезапно и разносчик замер, на лице его появился ужас. Рамзес потянулся к нему и вырвал у него высохшую руку. Разносчик не противился – наоборот, рухнул на колени и вот так, на коленях, попятился прочь от тропы.
   – В чем дело? – спросил Алекс. – Неужели вам нужна эта вещь?
   Рамзес смотрел на руку, на гнилые лохмотья пелен, прилипшие к ней.
   Джулия не понимала, что произошло. Может, царя привело в ярость святотатство? Или эта вещь о чем-то ему напомнила? Она тоже вспомнила – мумию, лежащую в саркофаге в отцовской библиотеке. Этой мумией тогда был тот человек, которого она так любит.
   Странно, кажется, что с того времени прошло целое столетие.
   Эллиот с любопытством наблюдал за происходящим.
   – Что это, сир? – тихо спросил Самир.
   Слышал ли его Эллиот?
   Рамзес достал несколько золотых монет и бросил их в песок возле разносчика. Тот схватил деньги и, поднявшись с колен, сломя голову помчался прочь. Рамзес вынул носовой платок, аккуратно завернул в него руку и опустил сверток в карман.
   – Так о чем вы говорили? – вежливо спросил Эллиот, продолжая прерванный разговор, будто ничего не произошло. – По-моему, о том, что главной особенностью нашего времени являются перемены?
   – Да, – вздохнув, отозвался Рамзес. Казалось, теперь он смотрит на Долину царей совсем другими глазами. Он видел зияющие отверстия вскрытых гробниц и лежавших у входа собак, которые грелись на солнце.
   Эллиот продолжал:
   – А главным убеждением древних людей было то, что все остается неизменным.
   Джулия видела, как меняется лицо царя – страдание снова исказило его черты. Но Рамзес нашел в себе силы спокойно ответить Эллиоту:
   – Да, никакого представления о прогрессе. Но тогда не было и представления о времени. С рождением нового царя начинался новый отсчет времени. Вы это знаете, конечно. Никто не вел счет на столетия. Я не уверен, что египтяне вообще понимали, что такое столетие…
 
   Абу-Симбел. Наконец-то они добрались до самого грандиозного храма Рамзеса. Из-за жары экскурсия по берегу была очень краткой, но теперь над пустыней лежала прохладная ночь.
   Рамзес и Джулия бесшумно спускались по веревочной лестнице в ялик. Джулия накрыла плечи шалью и туто затянула ее. Над мерцающей водной гладью висела низкая луна.
   Они переплыли реку, с помощью местного проводника забрались на ожидающих их верблюдов и поехали к гигантскому храму, где сохранились грандиозные статуи Рамзеса Великого.
   Это было здорово – ехать верхом на диком страшном звере. Джулия смеялась ветру в лицо, хотя побаивалась смотреть на землю, которая качалась далеко внизу. Правда, когда они остановились, она обрадовалась. Рамзес спрыгнул на землю и помог ей спуститься.
   Проводник увел верблюдов. Они стояли одни, Джулия и Рамзес, под звездным небом, овеваемые легким пустынным ветерком. Далеко вдали мерцали огоньки их палаточного лагеря. Джулия видела лампу, светившую сквозь полупрозрачную ткань палатки; она видела крошечный огонек костра, танцующий на ветру, – он мигал, словно бы угасал, но потом снова превращался в сноп желтого пламени.
   Они прошли внутрь храма между гигантскими ногами бога-фараона. Если на глаза Рамзеса и набежали слезы, ветер унес их, но вздох его Джулия услышала. Почувствовав, как задрожала его теплая ладонь, она прижалась к нему.
   Они шли дальше, рука об руку – его глаза все еще оглядывали величественные статуи.
   – Куда ты отправился, – прошептала она, – когда закончилось твое правление? Ты отдал трон Мернептаху и уехал…
   – Я забрался на край света. Настолько далеко, насколько хватило смелости. Куда не осмеливался заезжать смертный человек. Я видел обширные леса Британии. Люди там носили шкуры животных, прятались на деревьях и сверху стреляли деревянными стрелами. Я ездил на Дальний Восток; я открывал города, которые теперь навсегда исчезли. Я уже тогда начинал понимать, что эликсир действует на мой мозг так же, как на мышцы. За считанные дни я мог выучить новый язык; я мог… как бы поточнее выразиться… быстро адаптироваться. Но вместе с этим началась путаница.
   – Что ты имеешь в виду?
   Они остановились и теперь стояли на плотно утрамбованном песке. Царь смотрел на Джулию сверху вниз, и лицо его освещалось мягким сиянием звездного неба.
   – Я больше не был Рамзесом. Я больше не был царем. У меня не стало национальности.
   – Я понимаю.
   – Я говорил себе, что мир как таковой – это все, что мне нужно. А что мне нужно еще, кроме как странствовать, наблюдать? Но это было не так. Я должен был вернуться в Египет.
   – Вот тогда ты и захотел умереть.
   – И я пошел к фараону, к Рамзесу Третьему, и сказал ему, что хочу стать его стражником. Это случилось тогда, когда я убедился, что меня не берет ни один яд. Даже огонь не смог меня уничтожить. Мне было очень больно, нестерпимо больно, но огонь меня не убил. Я был бессмертен. И это сделал со мной один глоток эликсира. Бессмертен!
   – Как это жестоко, – вздохнула Джулия. Она не все поняла, но переспросить не осмеливалась и терпеливо ждала, пока он сам расскажет.
   – После храброго Рамзеса Третьего было много других великих цариц и царей. Я приходил к ним, когда мне этого хотелось. И так я стал легендой – призраком человека, который разговаривал только с правителями Египта. Когда я появлялся, это считалось великим знамением. Конечно же у меня была своя тайная жизнь. Я шатался по улицам Тебе-са как самый обычный человек, в поисках друзей, женщин, выпивки.
   – Но никто не знал тебя настоящего, не знал твоего секрета? – Джулия покачала головой. – Как ты мог это вынести?
   – Да, я больше не мог терпеть, – согласился Рамзес. – И вот тогда я записал свою историю на папирусных свитках, которые твой отец нашел в моей тайной лаборатории. Но в те далекие дни я был храбрее. И меня любили, Джулия. Пойми.
   Он помолчал, будто прислушиваясь к ветру.
   – Мне поклонялись, – продолжал он. – Как будто я все-таки умер и стал тем, кем объявил себя, – стражником царского дома. Защитником правителей, палачом негодя­ев. Преданным не царю, но самому царству.
   – Может, боги тоже чувствуют себя одинокими? Рамзес добродушно рассмеялся:
   – Ты знаешь ответ. Но не понимаешь до конца силы снадобья, которое превратило меня в того, кто я есть. Я сам не до конца это понимаю. О, безрассудство тех первых лет – я постоянно проводил над собой эксперименты, словно какой-нибудь физик, – Горькая складка пролегла вокруг его рта. – Понять этот мир – вот наша задача, разве нет? Даже простые вещи ускользают от нас.
   – Да, с этим трудно спорить, – прошептала Джулия.
   – В самые трудные минуты я полагался только на свою веру. Я понимал то, чего не понимали другие. «Все пройдет» – вот древняя истина. И все-таки я так устал… так устал.
   Он обнял ее, нежно прижимая к себе, и они направились обратно. Ветер стих. Рамзес согревал Джулию, и только теперь она полностью открыла глаза, не опасаясь, что в них попадут крошечные песчинки. Царь говорил тихо, медленно, вспоминая:
   – Потом на нашу землю пришли греки. Александр, построивший много новых городов, сотворивший новых бо­гов. Мне хотелось только одного: погрузиться в сон, похожий на смерть. И все-таки я боялся смерти, как всякий обычный человек.
   – Понимаю, – прошептала Джулия, чувствуя, как дрожь пробежала по ее телу.
   – Наконец я решился на трусливую сделку. Уйду в гробницу, во тьму, – а это, я знал, лишит меня сил, – постепенно ослабею, погружусь в глубокий сон и уже не очнусь. Но жрецы царского дома, который я охранял, будут знать, где я лежу, будут знать, что солнечный свет может возродить меня к жизни. Они будут передавать этот секрет каждому новому правителю Египта, предупреждая, что мое пробуждение должно сослужить добрую службу Египту. И горе тому, кто осмелится разбудить меня из простого любопытства или со злыми намерениями, потому что тогда я жестоко отомщу.
   Они прошли через двери храма и остановились. Рамзес оглянулся и в последний раз окинул взором колоссальные статуи. Лицо царя купалось в лунном свете высоко наверху.
   – Но когда ты спал, ты был в сознании?
   – Не знаю. Я не раз задавал себе этот вопрос. И тогда и теперь мне часто казалось, что я вот-вот проснусь, в этом я уверен. И мне снились сны. О, какие мне снились сны! И если я что-то узнавал, то это происходило во сне. Понимаешь, сам я не мог проснуться. У меня не было сил потянуть за цепь, приподнимавшую обитый железом ставень, который мог пропустить в гробницу солнечный свет. Может быть, я и знал, что происходило снаружи. Во всяком случае, позже меня ничто особенно не удивляло. Я превратился в легенду – в Рамзеса Проклятого, Рамзеса Бессмертного, который спит в пещере, ожидая, когда какой-нибудь храбрый царь или царица Египта разбудит его. Не думаю, что они верили этой легенде. Пока…
   …не пришла она.
   – Она была последней царицей Египта. И единственной, кому я рассказал всю правду.
   – Но, Рамзес, неужели она на самом деле отказалась от эликсира?
   Он помолчал, словно не хотел отвечать. Потом все-таки произнес:
   – Она отказалась от него – по-своему. Видишь ли, она не могла до конца понять, что представляет собой этот эликсир. Позднее она умоляла меня дать его Марку Антонию.
   – Понятно. Странно, как я не догадалась.
   – Марк Антоний разрушил и свою, и ее жизнь. Она сама не знала, о чем просит. Она не понимала, во что это выльется, – эгоистичный царь и царица, обладающие страшной властью. И потом, им захотелось бы узнать и саму формулу. Неужели Антоний не пожелал бы создать армию, состоящую из бессмертных?
   – О господи! – прошептала Джулия.
   Вдруг Рамзес остановился и отодвинулся от нее. Они отошли от храма на довольно большое расстояние, и он оглянулся, чтобы снова увидеть гигантские статуи.
   – Но почему ты записал свою историю на свитках? – спросила Джулия.
   – Трусость, любовь моя. Трусость и мечта о том, что кто-нибудь когда-нибудь обнаружит меня и мою странную повесть и снимет бремя тайны с моих плеч. Я проиграл, любовь моя. У меня не хватило сил. И я погрузился в дрему и оставил там свою историю… Бросил вызов судьбе. Я больше не мог оставаться сильным.
   Джулия подошла к нему и обвила его руками, но Рамзес даже не взглянул на нее. Он все еще смотрел на статуи, и в глазах его блестели слезы.
   – Может быть, я мечтал, что когда-нибудь меня опять разбудят для новой жизни. Я окажусь среди мудрых людей… Может быть, я мечтал о ком-то….. кто примет вызов. – Его голос дрогнул. – И я больше не буду одиноким странни­ком. И тогда Рамзес Проклятый снова станет Рамзесом Бес­смертным.
   Казалось, эти слова удивили его самого. Он посмотрел на Джулию и, обхватив ее плечи, приподнял над землей и поцеловал.
   Она не сопротивлялась. Почувствовала, как его руки поднимают ее. Склонила голову ему на грудь, и он понес ее к палатке, к мигающему костру. Звезды падали на далекие сумрачные холмы. Пустыня напоминала спокойное море, раскинувшееся во все стороны вокруг теплого убежища, в которое они вошли.
   Здесь пахло расплавленным воском. Рамзес усадил Джулию на шелковые подушки, на темный ковер с вытканными цветами. Танцующий свет свечей заставил ее закрыть глаза. От шелка пахло духами. Этот шатер он сделал для нее, для себя, для такой минуты.
   – Я люблю тебя, Джулия Стратфорд, – прошептал он ей на ухо. – Моя английская царица. Моя красавица.
   Его поцелуи завораживали Джулию. Закрыв глаза, она легла на спину и позволила расстегнуть свою кружевную блузку и крючки на юбке. Наслаждаясь собственной беззащитностью, она чувствовала, как он снимает с нее сорочку и корсет и стягивает длинные кружевные панталоны. Она лежала обнаженная и смотрела на него, стоящего над ней на коленях, смотрела, как он снимает с себя одежду.
   Он был похож на царя – отблески пламени играли на его широкой обнаженной груди, плоть его напряглась. Джулия почувствовала на себе приятную тяжесть его тела. Из глаз ее брызнули слезы – слезы облегчения. Слабый стон сорвался с ее губ.
   – Отопри дверь, – прошептала она. – Врата девственности. Открой их, и я твоя навеки.
   Он вошел в нее. Боль, крошечная, точечная боль, которая тут же сменилась все нарастающим наслаждением. Джулия осыпала его страстными поцелуями, слизывая жар и соль с его шеи, лица, плеч. Он вонзался в нее – снова и снова, и она выгнулась дугой, приподнялась, чтобы крепче прижаться к нему.
   Когда первая волна захлестнула ее, Джулия закричала так, словно умирала. Она слышала, как из горла царя вырвалось сдавленное рычание, – он тоже пришел к финалу.
   Но это было только начало.
 
   Эллиот видел, как втянули наверх веревочную лестницу. В бинокль он разглядел среди пологих песчаных дюн далекий огонек палаточного лагеря, крошечную фигурку слуги, верблюдов.
   Он встал и, держа трость на весу, чтобы не шуметь, пошел по палубе к двери в каюту Рамзеса. Потянул за ручку – не заперто. Эллиот зашел в полуосвещенное помещение.
   Эта вещь превратила меня в трусливого воришку, подумал он. Но остановиться не мог. Эллиот не знал, сколько лет ему осталось прожить. И вот теперь, при тусклом свете луны, пробивавшемся сквозь маленькое окошко, он обыскивал чужой гардероб с аккуратно развешанной на плечиках одеждой, шарил в ящиках комода, копаясь в рубашках и белье, осмотрел даже пустой чемодан. В каюте секретной формулы не оказалось. Или она была здорово спрятана.
   Наконец он сдался. Подошел к столу и уставился на стопку книг по биологии. И тут ему бросилось в глаза что-то черное и уродливое, и он замер в испуге. На листе бумаги лежала скрюченная высохшая кисть мумии.
   Какой же он идиот! Стыдно. И все-таки он стоял без движения и смотрел на эту скрюченную руку. Сердце в груди сильно колотилось, потом появилась обжигающая боль под лопаткой, которая всегда сопровождала подобные эксцессы, а затем онемела левая рука. Эллиот стоял не двигаясь и старался дышать ровнее и глубже.
   Наконец он успокоился, вышел и плотно закрыл за собой дверь.
   Трусливый воришка, подумал он, грузно навалился на трость с серебряным набалдашником и побрел по палубе к салону.
 
   Уже рассветало. Они вышли из теплой палатки и, завернувшись в шелковые простыни, зашагали к пустынному храму. То и дело останавливались и занимались любовью прямо на песке. Лежали в темноте, и он смотрел на звездное небо, царь, построивший некогда этот храм.