Страница:
На лестнице раздались шаги, и это привело Джулию в чувство. Она обернулась. И увидела единственного в мире человека, который мог снять с нее это бремя, хотя бы ненадолго.
Ради этой минуты она одевалась очень тщательно. Убеждая саму себя в том, что каждое ее действие является для него примером, Джулия выбрала из своего гардероба самый изысканный костюм; лучшую черную шляпку с шелковыми цветами; и, разумеется, перчатки; и все это для того, чтобы познакомить его с современной модой.
Кроме того, ей хотелось выглядеть в глазах Рамзеса привлекательной. Джулия знала, что шерстяной костюм цвета красного бургундского вина ей идет. Она увидела, как царь спускается по ступеням, и сердце ее заколотилось.
Он вошел в зал, и у Джулии перехватило дыхание; Рамзес стремительным шагом приближался, явно намереваясь поцеловать ее.
Она не отступила.
Царь отлично справился с отцовским гардеробом. Прекрасные туфли, темные носки. Рубашка застегнута по всем правилам. Галстук завязан весьма оригинально, но смотрится превосходно. Даже запонки на месте, как положено. Что ни говори, он поразительно красив в этом шелковом жилете, наглаженном черном смокинге и серых фланелевых брюках. Он не справился только с кашемировым шарфом и обвязал его вокруг талии, очевидно приняв его за кушак, – так одевались в старину солдаты.
– Можно? – спросила Джулия, снимая шарф и накидывая его Рамзесу на шею, под пальто. Аккуратно разгладила, стараясь не делать резких движений.
Его голубые глаза не отрываясь смотрели на нее, на губах играла странная задумчивая улыбка.
Теперь начнутся приключения. Они вместе выйдут из дома. Джулия собиралась показать Рамзесу Великому двадцатое столетие. В ее жизни не было столь волнующего момента.
Когда Джулия отпирала дверь, царь взял ее за руку и ласково притянул к себе. Ей опять показалось, что он собирается поцеловать ее, и волнение неожиданно сменилось страхом.
Он это почувствовал; остановился, слегка ослабил объятия, потом наклонился и нежно поцеловал ее. И улыбнулся озорно.
Боже, а она еще собиралась сопротивляться!
– Пошли. Мир ждет нас! – сказала Джулия, махнув рукой проезжавшему мимо экипажу и слегка подтолкнув царя.
Но он замер, осматривая уходящую вдаль широкую улицу, дома с их, металлическими оградами, массивными дверьми и кружевными занавесками на окнах; дым, поднимавшийся в небо из каминных труб.
Какой радостью, какой энергией и страстью должно было наполнить его созерцание лондонского утра! Пружинистой походкой Рамзес последовал за Джулией и ловко взобрался на заднее сиденье кеба.
Джулия подумала, что никогда не замечала в своем обожаемом Алексе и проблеска подобного жизнелюбия. На миг ей стало грустно, но не потому, что она вспомнила про Алекса, а потому, что поняла: очарование прежней жизни разрушилось и отныне все будет совсем по-другому.
Заваленный книгами кабинет Самира в Британском музее был маленьким и тесным, возможно, из-за того, что в центре стояли большой письменный стол и два кожаных кресла. Но Эллиоту он показался довольно уютным. И, слава богу, благодаря небольшому камину, здесь было тепло.
– Не уверен, что смогу сказать вам много, – говорил Самир. – Лоуренс перевел только фрагмент. Фараон заявил, что он бессмертен. Кажется, он скитался по свету с самого конца своего официального правления. Он жил среди народов, о существовании которых древние египтяне и не подозревали. Он заявил, что около двух веков прожил в Афинах, что жил и в Риме. Наконец он уединился в усыпальнице, из которой вызвать его могли только члены царских семей Египта. Несколько священнослужителей были посвящены в его тайну. Ко времени появления Клеопатры он стал легендой. Но юная царица поверила в него.
– И сделала все, чтобы пробудить его к жизни.
– Так он написал. И он влюбился в нее без памяти, благословив ее на связь с Цезарем из политических соображений. Но роман с Марком Антонием стал для него неожиданностью. И очень расстроил его. Это нисколько не противоречит историческим фактам. Он точно так же, как мы, осуждал Антония и Клеопатру за их необдуманные поступки и неразумное правление.
– И Лоуренс поверил этой истории? Была ли у него теория…
– Лоуренс был безумно счастлив, что раскрыл эту тайну. Еще бы, такая потрясающая археологическая находка! Столько бесценных реликвий! Всю свою жизнь Лоуренс посвятил бы разгадке этой тайны. Я не знаю, чему он поверил, а чему нет.
Эллиот задумался.
– А мумия, Самир? Вы ведь изучали ее. Вы были вместе с Лоуренсом, когда впервые сняли крышку с саркофага.
– Да.
– И вы не заметили ничего странного?
– Бог мой, я видел до этого тысячи таких мумий. Самым интересным были свитки, смешение языков и, разумеется, футляр.
– Ладно, у меня есть для вас одна занятная история, – сказал Эллиот. – По свидетельству нашего общего знакомого, Генри Стратфорда, эта мумия ожила. Сегодня утром она покинула саркофаг, пересекла библиотеку Лоуренса и, войдя в гостиную, попыталась задушить Генри. Ему повезло – он успел улизнуть и тем самым спас свою жизнь.
Какое-то время Самир молчал, словно не расслышал. Потом мягко проговорил:
– Вы шутите, граф Рутерфорд? Эллиот рассмеялся:
– Нет. Я не шучу, мистер Айбрахам. Более того, готов держать пари, что Генри Стратфорд тоже не шутил, рассказывая мне сегодня утром эту историю. Правда, я абсолютно уверен, что он не шутил. Его трясло как в лихорадке, он чуть не бился в истерике. Нет, ему было не до шуток.
Молчание. Вот что значит потерять дар речи, думал Эллиот, глядя на Самира.
– Нет ли у вас сигареты, а, Самир? – спросил он.
Не отводя взгляда от Эллиота, Самир открыл маленькую, затейливо инкрустированную шкатулку из слоновой кости. Египетские сигареты, душистые, превосходного качества. Самир взял золотую зажигалку и подал ее Эллиоту.
– Благодарю вас. Хотелось бы добавить… наверное, вам будет интересно… эта мумия не причинила никакого зла Джулии. И стала ее почетным гостем.
– Граф Рутерфорд…
– Я серьезен как никогда. Мой сын, Алекс, тут же отправился туда. Между прочим, еще до него там побывала полиция. Оказалось, в доме Стратфордов появился египтолог, мистер Реджинальд Рамсей, и Джулия горит желанием показать ему Лондон. У нее не было времени обсуждать болезненные галлюцинации Генри. А Генри, который увидел этого египтолога, заявил, что он и есть та самая мумия, только теперь она разгуливает в одежде Лоуренса.
Эллиот зажег сигарету и глубоко затянулся.
– Скоро вы услышите это же и от других, – любезно сказал он. – Репортеры тоже там побывали. «Мумия разгуливает по Мэйферу». – Он пожал плечами.
Самиру было не смешно – он пребывал в шоке. Казалось, он страшно расстроился.
– Простите, – сказал он, – но я невысокого мнения о племяннике Лоуренса Генри.
– Разумеется. Я в этом и не сомневался.
– Этот египтолог… Вы сказали, что его зовут Реджинальд Рамсей. Я никогда не слышал о египтологе с таким именем.
– Естественно, не слышали. А ведь вы их всех знаете – от Каира до Манчестера, от Берлина до Нью-Йорка.
– Думаю, знаю.
– Значит, все это какая-то ерунда.
– Полная.
– Если не брать в расчет те заметки, в которых говорилось, что эта мумия бессмертна. Тогда все становится на свои места.
– Но неужели вы верите… – Самир замолчал. Похоже, он совсем расстроился: мрачнеет и мрачнеет.
– Ну и?..
– Это просто поразительно, – пробормотал Самир. – Лоуренс умер в гробнице от сердечного приступа. Это существо не убивало его! Какое-то безумие!
– Были ли хоть какие-нибудь признаки насильственной смерти?
– Признаки? Нет. Но в самой гробнице витал какой-то злой дух, и потом, эти проклятия, которыми исписан саркофаг… Мумия хотела, чтобы ее оставили в покое. Солнце. Она не хотела солнца. И просила оставить ее в покое. Именно этого хотят все усопшие.
– Разве? – спросил Эллиот. – Если бы я умер, я бы вряд ли хотел, чтобы меня оставили в покое. Я бы вообще ничего не хотел. То есть если бы я на самом деле умер.
– Мы находимся во власти собственного воображения, граф Рутерфорд. Кроме того… Когда Лоуренс умер, в гробнице вместе с ним был Генри Стратфорд!
– Хм… Это верно. И Генри до сегодняшнего утра ни разу не видел, чтобы наш истлевший, высохший приятель шевелился.
– Мне очень не нравится эта история. Очень не нравится. Мне не нравится, что мисс Стратфорд находится в доме одна с этими реликвиями.
– Наверное, музею следовало бы с этим разобраться, – сказал Эллиот. – Проверить мумию. Как бы то ни было, ее ценность очень высока.
Самир не ответил. Он снова впал в оцепенение, уставившись невидящим взглядом в письменный стол.
Эллиот взялся за трость и с трудом поднялся. Он был очень горд, что ему удалось скрыть, каких страданий стоило ему это простое движение. Придется немного постоять, чтобы утихла адская боль в потревоженных суставах. Он медленно затушил сигарету.
– Благодарю вас, Самир. Беседа была очень занимательной.
Самир очнулся:
– Что, черт побери, происходит, как вы думаете, граф Рутерфорд? – Он медленно поднялся с кресла.
– Хотите услышать мое мнение?
– Ну конечно.
– Рамзес Второй бессмертен. В стародавние времена он нашел некий секрет, какое-то снадобье, которое сделало его бессмертным. И сейчас он разгуливает с Джулией по Лондону.
– Вы опять шутите.
– Нет, – сказал Эллиот. – Я также верю в привидения, в духов и в сглаз. Я бросаю соль через плечо и постоянно стучу по деревяшкам. Я буду удивлен, более того, ошарашен, если эта история окажется правдой, понимаете? Но все равно я в это верю. Во всяком случае, в данный момент. Скажу вам почему. Потому что иначе объяснить то, что случилось, невозможно.
И вновь – тишина.
Эллиот улыбнулся. Натянул перчатки, крепко надавил на трость и бодро, хотя каждый шаг причинял ему боль, вышел из кабинета.
7
Ради этой минуты она одевалась очень тщательно. Убеждая саму себя в том, что каждое ее действие является для него примером, Джулия выбрала из своего гардероба самый изысканный костюм; лучшую черную шляпку с шелковыми цветами; и, разумеется, перчатки; и все это для того, чтобы познакомить его с современной модой.
Кроме того, ей хотелось выглядеть в глазах Рамзеса привлекательной. Джулия знала, что шерстяной костюм цвета красного бургундского вина ей идет. Она увидела, как царь спускается по ступеням, и сердце ее заколотилось.
Он вошел в зал, и у Джулии перехватило дыхание; Рамзес стремительным шагом приближался, явно намереваясь поцеловать ее.
Она не отступила.
Царь отлично справился с отцовским гардеробом. Прекрасные туфли, темные носки. Рубашка застегнута по всем правилам. Галстук завязан весьма оригинально, но смотрится превосходно. Даже запонки на месте, как положено. Что ни говори, он поразительно красив в этом шелковом жилете, наглаженном черном смокинге и серых фланелевых брюках. Он не справился только с кашемировым шарфом и обвязал его вокруг талии, очевидно приняв его за кушак, – так одевались в старину солдаты.
– Можно? – спросила Джулия, снимая шарф и накидывая его Рамзесу на шею, под пальто. Аккуратно разгладила, стараясь не делать резких движений.
Его голубые глаза не отрываясь смотрели на нее, на губах играла странная задумчивая улыбка.
Теперь начнутся приключения. Они вместе выйдут из дома. Джулия собиралась показать Рамзесу Великому двадцатое столетие. В ее жизни не было столь волнующего момента.
Когда Джулия отпирала дверь, царь взял ее за руку и ласково притянул к себе. Ей опять показалось, что он собирается поцеловать ее, и волнение неожиданно сменилось страхом.
Он это почувствовал; остановился, слегка ослабил объятия, потом наклонился и нежно поцеловал ее. И улыбнулся озорно.
Боже, а она еще собиралась сопротивляться!
– Пошли. Мир ждет нас! – сказала Джулия, махнув рукой проезжавшему мимо экипажу и слегка подтолкнув царя.
Но он замер, осматривая уходящую вдаль широкую улицу, дома с их, металлическими оградами, массивными дверьми и кружевными занавесками на окнах; дым, поднимавшийся в небо из каминных труб.
Какой радостью, какой энергией и страстью должно было наполнить его созерцание лондонского утра! Пружинистой походкой Рамзес последовал за Джулией и ловко взобрался на заднее сиденье кеба.
Джулия подумала, что никогда не замечала в своем обожаемом Алексе и проблеска подобного жизнелюбия. На миг ей стало грустно, но не потому, что она вспомнила про Алекса, а потому, что поняла: очарование прежней жизни разрушилось и отныне все будет совсем по-другому.
Заваленный книгами кабинет Самира в Британском музее был маленьким и тесным, возможно, из-за того, что в центре стояли большой письменный стол и два кожаных кресла. Но Эллиоту он показался довольно уютным. И, слава богу, благодаря небольшому камину, здесь было тепло.
– Не уверен, что смогу сказать вам много, – говорил Самир. – Лоуренс перевел только фрагмент. Фараон заявил, что он бессмертен. Кажется, он скитался по свету с самого конца своего официального правления. Он жил среди народов, о существовании которых древние египтяне и не подозревали. Он заявил, что около двух веков прожил в Афинах, что жил и в Риме. Наконец он уединился в усыпальнице, из которой вызвать его могли только члены царских семей Египта. Несколько священнослужителей были посвящены в его тайну. Ко времени появления Клеопатры он стал легендой. Но юная царица поверила в него.
– И сделала все, чтобы пробудить его к жизни.
– Так он написал. И он влюбился в нее без памяти, благословив ее на связь с Цезарем из политических соображений. Но роман с Марком Антонием стал для него неожиданностью. И очень расстроил его. Это нисколько не противоречит историческим фактам. Он точно так же, как мы, осуждал Антония и Клеопатру за их необдуманные поступки и неразумное правление.
– И Лоуренс поверил этой истории? Была ли у него теория…
– Лоуренс был безумно счастлив, что раскрыл эту тайну. Еще бы, такая потрясающая археологическая находка! Столько бесценных реликвий! Всю свою жизнь Лоуренс посвятил бы разгадке этой тайны. Я не знаю, чему он поверил, а чему нет.
Эллиот задумался.
– А мумия, Самир? Вы ведь изучали ее. Вы были вместе с Лоуренсом, когда впервые сняли крышку с саркофага.
– Да.
– И вы не заметили ничего странного?
– Бог мой, я видел до этого тысячи таких мумий. Самым интересным были свитки, смешение языков и, разумеется, футляр.
– Ладно, у меня есть для вас одна занятная история, – сказал Эллиот. – По свидетельству нашего общего знакомого, Генри Стратфорда, эта мумия ожила. Сегодня утром она покинула саркофаг, пересекла библиотеку Лоуренса и, войдя в гостиную, попыталась задушить Генри. Ему повезло – он успел улизнуть и тем самым спас свою жизнь.
Какое-то время Самир молчал, словно не расслышал. Потом мягко проговорил:
– Вы шутите, граф Рутерфорд? Эллиот рассмеялся:
– Нет. Я не шучу, мистер Айбрахам. Более того, готов держать пари, что Генри Стратфорд тоже не шутил, рассказывая мне сегодня утром эту историю. Правда, я абсолютно уверен, что он не шутил. Его трясло как в лихорадке, он чуть не бился в истерике. Нет, ему было не до шуток.
Молчание. Вот что значит потерять дар речи, думал Эллиот, глядя на Самира.
– Нет ли у вас сигареты, а, Самир? – спросил он.
Не отводя взгляда от Эллиота, Самир открыл маленькую, затейливо инкрустированную шкатулку из слоновой кости. Египетские сигареты, душистые, превосходного качества. Самир взял золотую зажигалку и подал ее Эллиоту.
– Благодарю вас. Хотелось бы добавить… наверное, вам будет интересно… эта мумия не причинила никакого зла Джулии. И стала ее почетным гостем.
– Граф Рутерфорд…
– Я серьезен как никогда. Мой сын, Алекс, тут же отправился туда. Между прочим, еще до него там побывала полиция. Оказалось, в доме Стратфордов появился египтолог, мистер Реджинальд Рамсей, и Джулия горит желанием показать ему Лондон. У нее не было времени обсуждать болезненные галлюцинации Генри. А Генри, который увидел этого египтолога, заявил, что он и есть та самая мумия, только теперь она разгуливает в одежде Лоуренса.
Эллиот зажег сигарету и глубоко затянулся.
– Скоро вы услышите это же и от других, – любезно сказал он. – Репортеры тоже там побывали. «Мумия разгуливает по Мэйферу». – Он пожал плечами.
Самиру было не смешно – он пребывал в шоке. Казалось, он страшно расстроился.
– Простите, – сказал он, – но я невысокого мнения о племяннике Лоуренса Генри.
– Разумеется. Я в этом и не сомневался.
– Этот египтолог… Вы сказали, что его зовут Реджинальд Рамсей. Я никогда не слышал о египтологе с таким именем.
– Естественно, не слышали. А ведь вы их всех знаете – от Каира до Манчестера, от Берлина до Нью-Йорка.
– Думаю, знаю.
– Значит, все это какая-то ерунда.
– Полная.
– Если не брать в расчет те заметки, в которых говорилось, что эта мумия бессмертна. Тогда все становится на свои места.
– Но неужели вы верите… – Самир замолчал. Похоже, он совсем расстроился: мрачнеет и мрачнеет.
– Ну и?..
– Это просто поразительно, – пробормотал Самир. – Лоуренс умер в гробнице от сердечного приступа. Это существо не убивало его! Какое-то безумие!
– Были ли хоть какие-нибудь признаки насильственной смерти?
– Признаки? Нет. Но в самой гробнице витал какой-то злой дух, и потом, эти проклятия, которыми исписан саркофаг… Мумия хотела, чтобы ее оставили в покое. Солнце. Она не хотела солнца. И просила оставить ее в покое. Именно этого хотят все усопшие.
– Разве? – спросил Эллиот. – Если бы я умер, я бы вряд ли хотел, чтобы меня оставили в покое. Я бы вообще ничего не хотел. То есть если бы я на самом деле умер.
– Мы находимся во власти собственного воображения, граф Рутерфорд. Кроме того… Когда Лоуренс умер, в гробнице вместе с ним был Генри Стратфорд!
– Хм… Это верно. И Генри до сегодняшнего утра ни разу не видел, чтобы наш истлевший, высохший приятель шевелился.
– Мне очень не нравится эта история. Очень не нравится. Мне не нравится, что мисс Стратфорд находится в доме одна с этими реликвиями.
– Наверное, музею следовало бы с этим разобраться, – сказал Эллиот. – Проверить мумию. Как бы то ни было, ее ценность очень высока.
Самир не ответил. Он снова впал в оцепенение, уставившись невидящим взглядом в письменный стол.
Эллиот взялся за трость и с трудом поднялся. Он был очень горд, что ему удалось скрыть, каких страданий стоило ему это простое движение. Придется немного постоять, чтобы утихла адская боль в потревоженных суставах. Он медленно затушил сигарету.
– Благодарю вас, Самир. Беседа была очень занимательной.
Самир очнулся:
– Что, черт побери, происходит, как вы думаете, граф Рутерфорд? – Он медленно поднялся с кресла.
– Хотите услышать мое мнение?
– Ну конечно.
– Рамзес Второй бессмертен. В стародавние времена он нашел некий секрет, какое-то снадобье, которое сделало его бессмертным. И сейчас он разгуливает с Джулией по Лондону.
– Вы опять шутите.
– Нет, – сказал Эллиот. – Я также верю в привидения, в духов и в сглаз. Я бросаю соль через плечо и постоянно стучу по деревяшкам. Я буду удивлен, более того, ошарашен, если эта история окажется правдой, понимаете? Но все равно я в это верю. Во всяком случае, в данный момент. Скажу вам почему. Потому что иначе объяснить то, что случилось, невозможно.
И вновь – тишина.
Эллиот улыбнулся. Натянул перчатки, крепко надавил на трость и бодро, хотя каждый шаг причинял ему боль, вышел из кабинета.
7
Это было самое невероятное приключение в ее жизни. Ничто не могло с этим сравниться. И вот что поразительно – действие разворачивалось в Лондоне, в полдень, на шумных, оживленных улицах, к которым Джулия так привыкла.
Никогда еще огромный унылый город не казался ей таким волшебным. А как он воспринимал его – этот перенаселенный мегаполис, с высокими кирпичными домами, грохочущими трамваями и ревущими автомобилями, с конными экипажами и шныряющими туда-сюда кебами? Какой он видит эту бесконечную рекламу, эти вывески всех размеров и цветов, предлагающие самые разнообразные товары, услуги, указывающие направления, дающие советы? Не кажутся ли ему уродливыми тусклые лавчонки, завешанные готовым платьем? Что он думает о маленьких магазинчиках, в которых целыми днями горит электричество из-за того, что на улице темно и дымно, а серое небо не в силах осветить город?
Ему все нравилось. Он был в восторге. Ничто не пугало и не отталкивало его. Он бросался с обочины, чтобы дотронуться до борта автомобиля, если тот замедлял ход. Он забирался на самый верх омнибуса, чтобы с высоты оглядеть город. Войдя в здание телеграфа, он застыл возле юной секретарши, чтобы посмотреть, как она печатает на машинке. И она, очарованная голубоглазым гигантом, склонившимся к ней, предложила ему самому понажимать на клавиши, что он и сделал, ловко отстучав пространную фразу на латыни. Довольный собой, он расхохотался.
Джулия предложила ему зайти в редакцию «Тайме». Он должен увидеть гигантские печатные станки, подышать запахами типографской краски, услышать глухой шум этих оживленных помещений. Он должен уловить связь между человеческими изобретениями. Он должен понять, как все это просто.
Джулия видела, что он производит неотразимое впечатление на всех людей, с которыми они встречались. И женщины и мужчины рады были услужить ему, словно чувствовали, что в нем течет королевская кровь. Осанка, величественная походка, лучистая улыбка покоряли и тех, на кого он смотрел, и тех, кому горячо пожимал руку, и тех, чьи слова и разговоры он слушал – с таким вниманием, будто это были тайные послания, которые надо во что бы то ни стало понять правильно.
Трудно найти слова, верно отражавшие его состояние, да и зачем? Джулия знала наверняка: он наслаждается открытием нового для себя мира, его не пугают ни экскаватор, ни каток, потому что он обожает сюрпризы и новшества и хочет только одного – объяснений.
Ей самой хотелось порасспрашивать его. А приходилось объяснять ему массу теорий. Это было труднее всего – теории.
Через час разговаривать на отвлеченные темы стало легче. Рамзес овладевал английским с поразительной скоростью.
– Название! – говорил он ей, если она тратила больше минуты на путаные объяснения. – Язык состоит из названий, Джулия. Названия для людей, предметов, чувств. – Произнося последнее слово, он постучал себя в грудь. После полудня из его речи совсем исчезли латинские «quare, quid, quo, qui». – Английский язык стар, Джулия. Язык варваров моего времени, в нем и сейчас полно латыни. Ты слышишь латынь? Что это, Джулия? Объясни!
– В том, чему я тебя учу, нет никакой системы, – сказала она. Ей хотелось объяснить ему основы типографского дела, связав его с печатанием монет.
– Потом я сам все приведу в систему, – заверил он ее. Теперь он забегал в каждую булочную и столовую, в сапожные лавки и к модисткам, разглядывал мусор, валявшийся на улицах, рассматривал бумажные пакеты в руках у прохожих, изучал женские наряды.
И самих женщин тоже.
Если это не вожделение, значит, я совсем не разбираюсь в людях, думала Джулия. Он бы, наверное, пугал женщин, если бы не был так дорого одет и не держался так самоуверенно. Будто его манера держаться, то, как он стоял, жестикулировал, говорил, давала ему власть над людьми. Он настоящий царь, думала Джулия, пусть он оказался в чужом месте, в новом времени, все равно он настоящий царь.
Она отвела его к букинисту. Показала книги древних авторов – Аристотеля, Платона, Еврипида, Цицерона. Он рассматривал висящие на стене репродукции Обри Бердслея.
Его восхитили фотографии. Джулия отвела его в маленькую студию сфотографироваться, и Рамзес радовался, как дитя. Больше всего он пришел в восторг оттого, что даже самый бедный горожанин мог позволить себе заказать собственный портрет.
Но когда он зашел в кинотеатр, то просто остолбенел от восхищения. В переполненном зале он то и дело ахал, стискивая руку Джулии, когда по экрану двигались огромные светящиеся живые фигуры. Проследив взглядом за лучом прожектора, он устремился в маленькую будку киномеханика, без колебаний ворвавшись внутрь. Старик киномеханик, подобно остальным, тут же попал во власть его очарования и скоро начал подробно объяснять, как работает весь механизм.
Наконец они вошли в темное просторное здание вокзала Виктория, где Рамзес надолго замер у сверкающих металлом локомотивов. Даже к ним он приблизился без страха. Он дотрагивался до холодного черного металла, стоя в опасной близости от огромных колес. Когда поезд отошел от перрона, царь ступил ногой на рельс, чтобы ощутить вибрацию. И он с изумлением разглядывал толпы людей.
– Тысячи людей перевозят с одного конца Европы на другой! – прокричала Джулия, стараясь перекрыть шум и грохот. – Путешествия, которые раньше длились целый месяц, теперь занимают несколько дней.
– Европа, – прошептал царь. – От Италии до Британии.
– Поезда перевозят по воде на кораблях. Беднота из деревень свободно приезжает в города. Все люди знают, что такое город, видишь?
Рамзес сдержанно кивнул и сжал ее руку.
– Не торопись, Джулия. Придет время – и я все пойму. И снова засияла его улыбка, такая дружелюбная, такая любящая, что она вспыхнула и отвела глаза.
– Храмы, Джулия. Дома deus… dei…
– Богов. Теперь только один Бог. Единственный. Не верит. Один Бог?
Вестминстерское аббатство. Они гуляли под высокими арками. Такое чудо! Джулия показала памятник Шекспиру.
– Это не Божий дом, – пояснила она. – Это место, где мы собираемся, чтобы поговорить с Богом. – Ну как ему растолковать, что такое христианство? – Любовь к ближнему, – сказала она. – Это главное.
Рамзес растерянно посмотрел на нее.
– Любовь к ближнему? – переспросил он и недоверчиво оглядел людей, проходящих мимо. – И что, все они на самом деле придерживаются этой веры? Или это только привычка?
К вечеру царь научился разговаривать пространными фразами. Он сказал Джулии, что ему очень нравится английский. На нем удобно думать. Греческий и латынь очень удобны для размышлений. Но не египетский. С каждым новым языком, которым ему приходилось овладевать в предыдущих жизнях, его лингвистические способности совершенствовались. Язык дает простор умственной деятельности. Замечательно, что простой народ этой эпохи умеет читать газеты, переполненные словами! Каким же должно быть мышление простолюдина?
– Ты не устал? – поинтересовалась Джулия.
– Нет, я никогда не устаю, – ответил Рамзес, – устают только душа и сердце. Я голоден. Пища, Джулия. Мне нужна пища.
Они вдвоем отправились в Гайд-парк. Несмотря на все возражения, казалось, Рамзес почувствовал облегчение, оказавшись среди вековечных деревьев, под небом, которое просвечивало сквозь толстые ветви, – такую картину можно наблюдать в любую эпоху в любом уголке земного шара.
Они нашли небольшую скамейку. Царь молча наблюдал за проходившими по аллее зеваками. Какими глазами они смотрели на него – на этого исполина, от которого исходили токи огромной жизненной силы? Знает ли он сам, как он красив, думала Джулия. Догадывается ли, что даже мимолетное его прикосновение волнует ее так сильно, что она долго не может справиться с этим волнением?
Ох, сколько еще предстоит показать ему! Джулия сводила его в контору «Стратфорд шиллинг» и, моля Бога, чтобы никто ее не узнал, поднялась вместе с ним в железной кабине лифта на самую крышу.
– Провода и ворот, – пояснила она.
– Британия, – прошептал Рамзес, глядя на лондонские крыши, слушая пронзительные вопли фабричных гудков и звонки бегущих внизу трамваев. – Америка, Джулия. – Он нетерпеливо обернулся к ней и обнял за плечи. – За сколько дней можно доплыть до Америки на механическом корабле?
– Наверное, дней за десять. А до Египта и того меньше. Дорога до Александрии занимает шесть дней.
Зачем она произнесла эти слова? Его лицо омрачилось.
– Александрия, – прошептал Рамзес, в точности копируя ее произношение. – Александрия все еще существует?
Джулия вернула его к лифту. Так много еще предстоит увидеть! Она сказала, что до сих пор существуют и Афины, и Дамаск, и Антиох. И Рим, разумеется, Рим никуда не делся.
Внезапно ее осенила безумная идея. Остановив экипаж, Джулия приказала водителю:
– К мадам Тюссо.
Восковые фигуры в костюмах. Джулия торопливо объяснила Рамзесу, что это за музей. Можно увидеть целую историческую панораму. Она покажет ему американских индейцев, Чингисхана, Аттилу – тех людей, которые повергали Европу в ужас после падения Рима.
Джулия не могла предвидеть, как он воспримет этот исторический калейдоскоп, – хладнокровие царя все больше и больше поражало ее.
Но ей вполне хватило нескольких минут, чтобы понять свою ошибку. При виде римских солдат спокойствие Рамзеса было поколеблено. Он сразу же узнал фигуру Юлия Цезаря. Потом, как бы не веря своим глазам, уставился на египетскую царицу Клеопатру, восковую куклу, ничуть не похожую ни на мраморный бюст, который он так бережно хранил, ни на ее изображение на принадлежавших ему монетах. Однако, глядя на куклу, ошибиться было нельзя: восковая царица возлежала на золоченой кушетке, сжимая в руке змею, чьи клыки почти доставали до ее груди. Рядом застыла фигура Марка Антония, типичного римлянина в военном облачении.
Лицо Рамзеса запылало, в глазах вспыхнула ярость. Он взглянул на Джулию, потом на ярлыки, которыми были снабжены восковые фигуры.
Как же она не подумала о том, что здесь есть и эти фигуры? Почему не вспомнила об этом? Джулия схватила Рамзеса за руку в тот момент, когда он отворачивался от стеклянной витрины. Он чуть не сбил с ног парочку, загородившую ему дорогу. Мужчина буркнул что-то резкое, но Рамзес, казалось, ничего не слышал. Он рвался к выходу. Джулия бежала следом.
На улице он немного успокоился, глядя на автомобили и экипажи. Потом взял Джулию за руку, и они медленно побрели по тротуару. Остановились около стройки – там работала, урча, бетономешалка. Глухой стук машины эхом бился о каменные стены.
Легкая горькая улыбка тронула губы Рамзеса.
Джулия остановила проезжавший мимо экипаж.
– Куда пойдем теперь? – спросила она. – Скажи, что ты хочешь увидеть?
Царь смотрел на нищенку, сгорбленную женщину в лохмотьях, в истоптанных башмаках – та протягивала руку, прося милостыню.
– Нищая, – произнес Рамзес, глядя на нее. – Почему до сих пор есть бедные?
Они медленно ехали по булыжным мостовым. Веревки с бельем закрывали туманное серое небо. Дым печей стлался по аллеям. Босоногие ребятишки с обветренными лицами оборачивались им вслед.
– Почему богатые люди не помогают бедным? Они такие же нищие, как крестьяне у меня на родине.
– Есть вещи, которые остаются неизменными, – сказала Джулия.
– А твой отец? Он был богат? Она кивнула:
– Он создал огромную кораблестроительную компанию. Строил корабли, которые возят товары из Индии в Египет, из Египта в Англию и в Америку. Корабли, которые плавают по всему свету.
– Из-за этого богатства Генри пытался убить тебя – так же, как он убил твоего отца в усыпальнице.
Джулия смотрела прямо перед собой. Последние слова лишили ее самообладания. Этот день, это удивительное приключение вознесли ее до самых небес, теперь же она стремительно падала на землю. Генри убил отца. Она не могла выдавить из себя ни слова.
Рамзес взял ее за руку.
– Этого богатства хватило бы на всех, – сказала Джулия напряженным голосом. – Хватило бы и мне, и Генри, и отцу Генри.
– И все-таки твой отец искал в Египте сокровища.
– Нет, он делал это не ради сокровищ! – Джулия гневно взглянула на царя. – Он искал свидетелей прошлого. Твои заметки значили для него гораздо больше, чем кольца на твоих пальцах. История, которую ты поведал, была для него настоящим сокровищем. Она и разрисованный саркофаг, потому что это подлинник, свидетель эпохи.
– Археология, – сказал Рамзес.
– Да. – Джулия неожиданно для себя самой улыбнулась. – Мой отец не был осквернителем могил.
– Понимаю. Не сердись.
– Он был ученым, – продолжала она уже более мягко. – У него было много денег. Он сделал только одну ошибку – доверил ведение дел компании брату и племяннику: За это и поплатился.
Джулия замолчала. Она неожиданно почувствовала себя очень усталой. Несмотря на сегодняшнюю эйфорию, она ни на минуту не забывала, что случилось; мучения только начинались.
– Это ужасно, – прошептала она.
– Жадность – вот что ужасно. Жадность – источник всех зол.
Рамзес смотрел на мрачные разбитые стекла в окнах домов. Из окон и открытых дверей страшно воняло – мочой, гнилью.
Джулия и сама никогда не бывала раньше в этой части Лондона. При виде такой нищеты ей стало совсем грустно, и собственная боль забывалась.
– Генри нужно остановить, – твердо сказал Рамзес. – Иначе он снова совершит на тебя покушение. И за смерть твоего отца надо отомстить.
– Если мой дядя Рэндольф узнает, что произошло, он умрет. Если, конечно, он ничего еще не знает.
– Дядя? Тот, что приходил сегодня утром? Нет, он невиновен и очень боится за своего сына. Но Генри – злодей. Неуправляемый.
Джулия задрожала, на глаза навернулись слезы.
– Сейчас я ничего не могу сделать. Он мой брат. Они мои единственные родственники. И если совершено преступление, пусть преступником займутся суд и закон.
– Ты в опасности, Джулия Стратфорд!
– Рамзес, я не царица. Я не имею права своевольничать.
– Но я – то царь. И всегда буду им. Я смогу взять на себя всю ответственность. Позволь мне действовать так, как я считаю нужным.
– Нет, – прошептала Джулия и умоляюще посмотрела на него. Рамзес накрыл своей ладонью ее руку, слегка пожал и наклонился, словно собираясь обнять, но Джулия держалась стойко. – Обещай мне, что ничего не станешь предпринимать. Если что-то случится, это будет на моей совести.
– Он убил твоего отца.
– Убей его, и ты убьешь дочь моего отца, – проговорила Джулия.
Наступило молчание – он просто смотрел на нее, возможно удивляясь; Джулия так и не поняла. Она почувствовала, как его правая рука легла ей на плечо. Потом он прижал ее к себе, так что ее грудь коснулась его груди, и поцеловал долгим поцелуем. По телу Джулии тут же разлился жар. Она хотела оттолкнуть Рамзеса, но вместо этого ее пальцы скользнули по его волосам. Она нежно гладила его по голове, потом отстранилась – потрясенная, плохо понимающая, что происходит.
Некоторое время Джулия не могла вымолвить ни слова. Лицо пылало, тело расслабилось, стало мягким и податливым. Она закрыла глаза. Джулия знала, что, стоит ему еще, раз до нее дотронуться, игры кончатся. Она отдастся ему прямо в этом кебе. Надо что-то делать…
– А ты как думала, Джулия? – спросил Рамзес. – Ты думала, что я бесплотный дух? Я бессмертен, но я мужчина. Он хотел снова поцеловать ее, но Джулия отодвинулась, предостерегающе подняв руку.
– Поговорим о Генри? – спросил Рамзес. Он взял ее руку, сжал и поцеловал кончики пальцев. – Генри знает, кто я. Он видел. Я появился, чтобы спасти твою жизнь, Джулия. Он это видел. Зачем ему жить с этой тайной? Он злодей и заслуживает смерти.
Никогда еще огромный унылый город не казался ей таким волшебным. А как он воспринимал его – этот перенаселенный мегаполис, с высокими кирпичными домами, грохочущими трамваями и ревущими автомобилями, с конными экипажами и шныряющими туда-сюда кебами? Какой он видит эту бесконечную рекламу, эти вывески всех размеров и цветов, предлагающие самые разнообразные товары, услуги, указывающие направления, дающие советы? Не кажутся ли ему уродливыми тусклые лавчонки, завешанные готовым платьем? Что он думает о маленьких магазинчиках, в которых целыми днями горит электричество из-за того, что на улице темно и дымно, а серое небо не в силах осветить город?
Ему все нравилось. Он был в восторге. Ничто не пугало и не отталкивало его. Он бросался с обочины, чтобы дотронуться до борта автомобиля, если тот замедлял ход. Он забирался на самый верх омнибуса, чтобы с высоты оглядеть город. Войдя в здание телеграфа, он застыл возле юной секретарши, чтобы посмотреть, как она печатает на машинке. И она, очарованная голубоглазым гигантом, склонившимся к ней, предложила ему самому понажимать на клавиши, что он и сделал, ловко отстучав пространную фразу на латыни. Довольный собой, он расхохотался.
Джулия предложила ему зайти в редакцию «Тайме». Он должен увидеть гигантские печатные станки, подышать запахами типографской краски, услышать глухой шум этих оживленных помещений. Он должен уловить связь между человеческими изобретениями. Он должен понять, как все это просто.
Джулия видела, что он производит неотразимое впечатление на всех людей, с которыми они встречались. И женщины и мужчины рады были услужить ему, словно чувствовали, что в нем течет королевская кровь. Осанка, величественная походка, лучистая улыбка покоряли и тех, на кого он смотрел, и тех, кому горячо пожимал руку, и тех, чьи слова и разговоры он слушал – с таким вниманием, будто это были тайные послания, которые надо во что бы то ни стало понять правильно.
Трудно найти слова, верно отражавшие его состояние, да и зачем? Джулия знала наверняка: он наслаждается открытием нового для себя мира, его не пугают ни экскаватор, ни каток, потому что он обожает сюрпризы и новшества и хочет только одного – объяснений.
Ей самой хотелось порасспрашивать его. А приходилось объяснять ему массу теорий. Это было труднее всего – теории.
Через час разговаривать на отвлеченные темы стало легче. Рамзес овладевал английским с поразительной скоростью.
– Название! – говорил он ей, если она тратила больше минуты на путаные объяснения. – Язык состоит из названий, Джулия. Названия для людей, предметов, чувств. – Произнося последнее слово, он постучал себя в грудь. После полудня из его речи совсем исчезли латинские «quare, quid, quo, qui». – Английский язык стар, Джулия. Язык варваров моего времени, в нем и сейчас полно латыни. Ты слышишь латынь? Что это, Джулия? Объясни!
– В том, чему я тебя учу, нет никакой системы, – сказала она. Ей хотелось объяснить ему основы типографского дела, связав его с печатанием монет.
– Потом я сам все приведу в систему, – заверил он ее. Теперь он забегал в каждую булочную и столовую, в сапожные лавки и к модисткам, разглядывал мусор, валявшийся на улицах, рассматривал бумажные пакеты в руках у прохожих, изучал женские наряды.
И самих женщин тоже.
Если это не вожделение, значит, я совсем не разбираюсь в людях, думала Джулия. Он бы, наверное, пугал женщин, если бы не был так дорого одет и не держался так самоуверенно. Будто его манера держаться, то, как он стоял, жестикулировал, говорил, давала ему власть над людьми. Он настоящий царь, думала Джулия, пусть он оказался в чужом месте, в новом времени, все равно он настоящий царь.
Она отвела его к букинисту. Показала книги древних авторов – Аристотеля, Платона, Еврипида, Цицерона. Он рассматривал висящие на стене репродукции Обри Бердслея.
Его восхитили фотографии. Джулия отвела его в маленькую студию сфотографироваться, и Рамзес радовался, как дитя. Больше всего он пришел в восторг оттого, что даже самый бедный горожанин мог позволить себе заказать собственный портрет.
Но когда он зашел в кинотеатр, то просто остолбенел от восхищения. В переполненном зале он то и дело ахал, стискивая руку Джулии, когда по экрану двигались огромные светящиеся живые фигуры. Проследив взглядом за лучом прожектора, он устремился в маленькую будку киномеханика, без колебаний ворвавшись внутрь. Старик киномеханик, подобно остальным, тут же попал во власть его очарования и скоро начал подробно объяснять, как работает весь механизм.
Наконец они вошли в темное просторное здание вокзала Виктория, где Рамзес надолго замер у сверкающих металлом локомотивов. Даже к ним он приблизился без страха. Он дотрагивался до холодного черного металла, стоя в опасной близости от огромных колес. Когда поезд отошел от перрона, царь ступил ногой на рельс, чтобы ощутить вибрацию. И он с изумлением разглядывал толпы людей.
– Тысячи людей перевозят с одного конца Европы на другой! – прокричала Джулия, стараясь перекрыть шум и грохот. – Путешествия, которые раньше длились целый месяц, теперь занимают несколько дней.
– Европа, – прошептал царь. – От Италии до Британии.
– Поезда перевозят по воде на кораблях. Беднота из деревень свободно приезжает в города. Все люди знают, что такое город, видишь?
Рамзес сдержанно кивнул и сжал ее руку.
– Не торопись, Джулия. Придет время – и я все пойму. И снова засияла его улыбка, такая дружелюбная, такая любящая, что она вспыхнула и отвела глаза.
– Храмы, Джулия. Дома deus… dei…
– Богов. Теперь только один Бог. Единственный. Не верит. Один Бог?
Вестминстерское аббатство. Они гуляли под высокими арками. Такое чудо! Джулия показала памятник Шекспиру.
– Это не Божий дом, – пояснила она. – Это место, где мы собираемся, чтобы поговорить с Богом. – Ну как ему растолковать, что такое христианство? – Любовь к ближнему, – сказала она. – Это главное.
Рамзес растерянно посмотрел на нее.
– Любовь к ближнему? – переспросил он и недоверчиво оглядел людей, проходящих мимо. – И что, все они на самом деле придерживаются этой веры? Или это только привычка?
К вечеру царь научился разговаривать пространными фразами. Он сказал Джулии, что ему очень нравится английский. На нем удобно думать. Греческий и латынь очень удобны для размышлений. Но не египетский. С каждым новым языком, которым ему приходилось овладевать в предыдущих жизнях, его лингвистические способности совершенствовались. Язык дает простор умственной деятельности. Замечательно, что простой народ этой эпохи умеет читать газеты, переполненные словами! Каким же должно быть мышление простолюдина?
– Ты не устал? – поинтересовалась Джулия.
– Нет, я никогда не устаю, – ответил Рамзес, – устают только душа и сердце. Я голоден. Пища, Джулия. Мне нужна пища.
Они вдвоем отправились в Гайд-парк. Несмотря на все возражения, казалось, Рамзес почувствовал облегчение, оказавшись среди вековечных деревьев, под небом, которое просвечивало сквозь толстые ветви, – такую картину можно наблюдать в любую эпоху в любом уголке земного шара.
Они нашли небольшую скамейку. Царь молча наблюдал за проходившими по аллее зеваками. Какими глазами они смотрели на него – на этого исполина, от которого исходили токи огромной жизненной силы? Знает ли он сам, как он красив, думала Джулия. Догадывается ли, что даже мимолетное его прикосновение волнует ее так сильно, что она долго не может справиться с этим волнением?
Ох, сколько еще предстоит показать ему! Джулия сводила его в контору «Стратфорд шиллинг» и, моля Бога, чтобы никто ее не узнал, поднялась вместе с ним в железной кабине лифта на самую крышу.
– Провода и ворот, – пояснила она.
– Британия, – прошептал Рамзес, глядя на лондонские крыши, слушая пронзительные вопли фабричных гудков и звонки бегущих внизу трамваев. – Америка, Джулия. – Он нетерпеливо обернулся к ней и обнял за плечи. – За сколько дней можно доплыть до Америки на механическом корабле?
– Наверное, дней за десять. А до Египта и того меньше. Дорога до Александрии занимает шесть дней.
Зачем она произнесла эти слова? Его лицо омрачилось.
– Александрия, – прошептал Рамзес, в точности копируя ее произношение. – Александрия все еще существует?
Джулия вернула его к лифту. Так много еще предстоит увидеть! Она сказала, что до сих пор существуют и Афины, и Дамаск, и Антиох. И Рим, разумеется, Рим никуда не делся.
Внезапно ее осенила безумная идея. Остановив экипаж, Джулия приказала водителю:
– К мадам Тюссо.
Восковые фигуры в костюмах. Джулия торопливо объяснила Рамзесу, что это за музей. Можно увидеть целую историческую панораму. Она покажет ему американских индейцев, Чингисхана, Аттилу – тех людей, которые повергали Европу в ужас после падения Рима.
Джулия не могла предвидеть, как он воспримет этот исторический калейдоскоп, – хладнокровие царя все больше и больше поражало ее.
Но ей вполне хватило нескольких минут, чтобы понять свою ошибку. При виде римских солдат спокойствие Рамзеса было поколеблено. Он сразу же узнал фигуру Юлия Цезаря. Потом, как бы не веря своим глазам, уставился на египетскую царицу Клеопатру, восковую куклу, ничуть не похожую ни на мраморный бюст, который он так бережно хранил, ни на ее изображение на принадлежавших ему монетах. Однако, глядя на куклу, ошибиться было нельзя: восковая царица возлежала на золоченой кушетке, сжимая в руке змею, чьи клыки почти доставали до ее груди. Рядом застыла фигура Марка Антония, типичного римлянина в военном облачении.
Лицо Рамзеса запылало, в глазах вспыхнула ярость. Он взглянул на Джулию, потом на ярлыки, которыми были снабжены восковые фигуры.
Как же она не подумала о том, что здесь есть и эти фигуры? Почему не вспомнила об этом? Джулия схватила Рамзеса за руку в тот момент, когда он отворачивался от стеклянной витрины. Он чуть не сбил с ног парочку, загородившую ему дорогу. Мужчина буркнул что-то резкое, но Рамзес, казалось, ничего не слышал. Он рвался к выходу. Джулия бежала следом.
На улице он немного успокоился, глядя на автомобили и экипажи. Потом взял Джулию за руку, и они медленно побрели по тротуару. Остановились около стройки – там работала, урча, бетономешалка. Глухой стук машины эхом бился о каменные стены.
Легкая горькая улыбка тронула губы Рамзеса.
Джулия остановила проезжавший мимо экипаж.
– Куда пойдем теперь? – спросила она. – Скажи, что ты хочешь увидеть?
Царь смотрел на нищенку, сгорбленную женщину в лохмотьях, в истоптанных башмаках – та протягивала руку, прося милостыню.
– Нищая, – произнес Рамзес, глядя на нее. – Почему до сих пор есть бедные?
Они медленно ехали по булыжным мостовым. Веревки с бельем закрывали туманное серое небо. Дым печей стлался по аллеям. Босоногие ребятишки с обветренными лицами оборачивались им вслед.
– Почему богатые люди не помогают бедным? Они такие же нищие, как крестьяне у меня на родине.
– Есть вещи, которые остаются неизменными, – сказала Джулия.
– А твой отец? Он был богат? Она кивнула:
– Он создал огромную кораблестроительную компанию. Строил корабли, которые возят товары из Индии в Египет, из Египта в Англию и в Америку. Корабли, которые плавают по всему свету.
– Из-за этого богатства Генри пытался убить тебя – так же, как он убил твоего отца в усыпальнице.
Джулия смотрела прямо перед собой. Последние слова лишили ее самообладания. Этот день, это удивительное приключение вознесли ее до самых небес, теперь же она стремительно падала на землю. Генри убил отца. Она не могла выдавить из себя ни слова.
Рамзес взял ее за руку.
– Этого богатства хватило бы на всех, – сказала Джулия напряженным голосом. – Хватило бы и мне, и Генри, и отцу Генри.
– И все-таки твой отец искал в Египте сокровища.
– Нет, он делал это не ради сокровищ! – Джулия гневно взглянула на царя. – Он искал свидетелей прошлого. Твои заметки значили для него гораздо больше, чем кольца на твоих пальцах. История, которую ты поведал, была для него настоящим сокровищем. Она и разрисованный саркофаг, потому что это подлинник, свидетель эпохи.
– Археология, – сказал Рамзес.
– Да. – Джулия неожиданно для себя самой улыбнулась. – Мой отец не был осквернителем могил.
– Понимаю. Не сердись.
– Он был ученым, – продолжала она уже более мягко. – У него было много денег. Он сделал только одну ошибку – доверил ведение дел компании брату и племяннику: За это и поплатился.
Джулия замолчала. Она неожиданно почувствовала себя очень усталой. Несмотря на сегодняшнюю эйфорию, она ни на минуту не забывала, что случилось; мучения только начинались.
– Это ужасно, – прошептала она.
– Жадность – вот что ужасно. Жадность – источник всех зол.
Рамзес смотрел на мрачные разбитые стекла в окнах домов. Из окон и открытых дверей страшно воняло – мочой, гнилью.
Джулия и сама никогда не бывала раньше в этой части Лондона. При виде такой нищеты ей стало совсем грустно, и собственная боль забывалась.
– Генри нужно остановить, – твердо сказал Рамзес. – Иначе он снова совершит на тебя покушение. И за смерть твоего отца надо отомстить.
– Если мой дядя Рэндольф узнает, что произошло, он умрет. Если, конечно, он ничего еще не знает.
– Дядя? Тот, что приходил сегодня утром? Нет, он невиновен и очень боится за своего сына. Но Генри – злодей. Неуправляемый.
Джулия задрожала, на глаза навернулись слезы.
– Сейчас я ничего не могу сделать. Он мой брат. Они мои единственные родственники. И если совершено преступление, пусть преступником займутся суд и закон.
– Ты в опасности, Джулия Стратфорд!
– Рамзес, я не царица. Я не имею права своевольничать.
– Но я – то царь. И всегда буду им. Я смогу взять на себя всю ответственность. Позволь мне действовать так, как я считаю нужным.
– Нет, – прошептала Джулия и умоляюще посмотрела на него. Рамзес накрыл своей ладонью ее руку, слегка пожал и наклонился, словно собираясь обнять, но Джулия держалась стойко. – Обещай мне, что ничего не станешь предпринимать. Если что-то случится, это будет на моей совести.
– Он убил твоего отца.
– Убей его, и ты убьешь дочь моего отца, – проговорила Джулия.
Наступило молчание – он просто смотрел на нее, возможно удивляясь; Джулия так и не поняла. Она почувствовала, как его правая рука легла ей на плечо. Потом он прижал ее к себе, так что ее грудь коснулась его груди, и поцеловал долгим поцелуем. По телу Джулии тут же разлился жар. Она хотела оттолкнуть Рамзеса, но вместо этого ее пальцы скользнули по его волосам. Она нежно гладила его по голове, потом отстранилась – потрясенная, плохо понимающая, что происходит.
Некоторое время Джулия не могла вымолвить ни слова. Лицо пылало, тело расслабилось, стало мягким и податливым. Она закрыла глаза. Джулия знала, что, стоит ему еще, раз до нее дотронуться, игры кончатся. Она отдастся ему прямо в этом кебе. Надо что-то делать…
– А ты как думала, Джулия? – спросил Рамзес. – Ты думала, что я бесплотный дух? Я бессмертен, но я мужчина. Он хотел снова поцеловать ее, но Джулия отодвинулась, предостерегающе подняв руку.
– Поговорим о Генри? – спросил Рамзес. Он взял ее руку, сжал и поцеловал кончики пальцев. – Генри знает, кто я. Он видел. Я появился, чтобы спасти твою жизнь, Джулия. Он это видел. Зачем ему жить с этой тайной? Он злодей и заслуживает смерти.