Райс Энн. Мумия

   – Я голодна, виконт Саммерфилд. Не желаете ли проводить меня до ресторана этого отеля? Мне бы хотелось немного поесть.
   – Буду очень рад. Какой приятный сюрприз!
   Он согнул руку в локте и учтиво поклонился. Клеопатра взяла его под руку. О, он ей очень нравится – никакой стеснительности. Он провел ее снова по тому же многолюдному центральному залу, мимо темной гостиной, где пил его отец, и ввел в просторное помещение с высоким позолоченным потолком.
   По краям зала стояли столики, накрытые скатертями. В центре танцевали пары: мужчины в строгих костюмах и женщины в пышных юбках, похожих на яркие распустившиеся цветы. А музыка, какая прекрасная музыка – правда, громкая – даже уши болят. Гораздо лучше, чем в музыкальном ящике. И такая печальная!
   Алекс тут же подозвал к себе пожилого мужчину и попросил выбрать для них столик. Надо же, такой уродливый, а одет не хуже, чем другие. Но мужчина сказал очень почтительно:
   – Слушаюсь, лорд Саммерфилд. Столик он выбрал чудесный – заставленный роскошной посудой, с огромным букетом цветов в центре.
   – Что это за музыка? – спросила Клеопатра.
   – Американская, – ответил Алекс. – Зигмунд Ромберг.
   Она начала легонько раскачиваться из стороны в сторону.
   – Не хотите потанцевать? – спросил виконт.
   – Это будет просто здорово!
   Он обнял ее – о, какая теплая у него рука! – и вывел на середину зала. Каждая пара танцевала по-своему – места было много, так что казалось, будто они танцуют в одиночестве. И печальный мотив полностью захватил ее. И этот юноша с такой симпатией смотрит на нее. Он на самом деле потрясающий парень, этот Алекс, виконт Саммерфилд.
   – Как здесь уютно! – сказала Клеопатра. – Настоящий дворец! И музыка такая проникновенная, такая печальная. Правда, она сильно бьет по ушам, а я не люблю громких звуков. Не люблю птичьего крика, не люблю, когда стреляют.
   – Конечно, кому это нравится, – с легким недоумением согласился Алекс. – Вы такая хрупкая. Я еще не говорил вам, что у вас восхитительные волосы? Сейчас не многие женщины могут позволить себе носить распущенные волосы. Вы похожи на богиню.
   – Ну что ж, очень приятно. Спасибо.
   Он ласково засмеялся. Такой искренний. В его взгляде нет ни страха, ни фальши. Он похож на принца, которого воспитывали добрые нянюшки. Слишком нежен, не приспособлен к реальной жизни.
   – Может, вы назовете мне свое имя? – спросил он. – Знаете, ведь нас не представили друг другу, так что, похоже, придется знакомиться самостоятельно.
   – Я Клеопатра, царица Египта. – Как ей нравится этот танец, ее ведут, разворачивают, кажется, что пол под ногами колеблется, словно вода.
   – Ну что ж, готов поверить, – сказал Алекс. – Вы на самом деле похожи на царицу. Можно я буду называть вас Ваше Величество?
   Она рассмеялась:
   – Ваше Величество… А что, у вас именно так принято обращаться к царицам? Ладно, называйте меня Ваше Величество. А я буду называть вас лордом Саммерфилдом. А что, все эти мужчины… тоже лорды?
 
   В темном зеркале на обшитой деревом стене Эллиот увидел, как Уинтроп и его свита уходят. Вернулся Питфидц. Он сел на стул напротив Эллиота и заказал выпивку.
   – Еще одно преступление, – сообщил он. – Господи, не понимаю, что творится с молодым Стратфордом!
   – Расскажи.
   – Поразительно! Некая исполнительница танца живота, любовница Генри Стратфорда. Они нашли ее мертвой, со сломанной шеей, в садике возле дома, в котором она жила с Генри Стратфордом. Все вещи Генри были там. Паспорт, деньги, все.
   Эллиот сглотнул. Ему страшно захотелось еще выпить. Надо было побеспокоиться об ужине, иначе виски выйдет ему боком.
   – То же самое случилось сегодня днем с одним оксфордским студентом – у него сломана шея, и с американцем на пирамиде, и с уборщицей из музея. Интересно, почему в случае с Шарплсом он потрудился поработать ножом? Расскажи-ка мне все, что ты об этом знаешь.
   Официант поставил перед ними новые бокалы с виски и джином. Эллиот взял свой бокал и с жадностью от­хлебнул.
   – Именно этого я и боялся. Он просто сошел с ума – и все из-за чувства вины.
   – Азартные игры?
   – Нет. Из-за Лоуренса. Генри воспользовался ядами, которые находились в усыпальнице.
   – О господи, старина, неужели это правда?
   – Джеральд, с этого-то все и началось. Лоуренс должен был подписать какие-то документы. Возможно, отказался подписывать их. Но не в этом дело. Был свидетель того убийства.
   – Ты.
   – Нет, кое-кто другой. – Эллиот замолчал. Надо было получше все продумать, но времени не оставалось. – Рамсей.
   – Рамсей – это тот самый человек, которого мы ищем?
   – Да, Рамсей. Он пытался поговорить с Генри рано утром, еще перед тем, как тот проник в музей. Между прочим… Ты сказал, что они ходили в дом танцовщицы. Не видели они там ничего похожего на пелены мумии? Это важная улика. Может, тогда бы они прекратили преследовать несчастного Рамсея. Понимаешь, этот Рамсей абсолютно невиновен. Он пошел в музей, чтобы образумить Генри.
   – Ты в этом уверен?
   – Это моя вина. Я долго не мог уснуть из-за дикой боли в суставах. В пять утра я как раз возвращался с прогулки. Я видел Генри, пьяного в стельку, около музея. Я подумал, что он идет в паб. И рассказал об этом Рамсею, который спустился вниз, чтобы выпить чашку кофе. Это было ошибкой. Ведь Рамсей и раньше пытался образумить Генри. И он пошел за ним к музею – ради Джулии.
   – Джулия и Рамсей – они…
   – Да. Помолвка с Алексом расторгнута. И что забавно, Алекс с Рамсеем очень подружились. Вам надо хорошенько во всем разобраться.
   – Разумеется.
   – Рамсей пытался предотвратить грабеж, когда заявилась полиция. Он странный человек. При ее появлении он запаниковал. Но ты наверняка сможешь доказать его невиновность.
   – Ладно, попробую. Но скажи, какого черта Стратфорд решил украсть эту мумию?
   – Мне и самому не совсем понятно. – Сенсация года, подумал Эллиот. – Я знаю только, что мумия Рамзеса Проклятого в Лондоне тоже исчезла. Похоже, он украл также несколько монет и украшений. Наверное, он был вынужден сделать это – украсть пару реликвий, получить наличные и тому подобное.
   – И он осмелился совершить кражу из самого знаменитого в мире музея?
   – Египетская стража не самая лучшая в мире, старина. Ты ведь не видел Генри в последние несколько месяцев, да? Он очень опустился, друг мой. Скорее всего, он просто психически нездоров. Дело в том, что мне очень не хочется, чтобы Алекс и Джулия задерживались в Каире. А они не смогут уехать, пока не прояснится ситуация с Рамсеем. Рамсей ни в чем не виноват.
   Он допил свой бокал.
   – Джеральд, помоги нам выпутаться из этой истории. Если хочешь, я могу сделать официальное заявление. Я постараюсь найти Рамсея. Если ему гарантируют неприкосновенность, он обязательно свяжется со мной. Ты ведь можешь проследить за ходом расследования. В колониях так много кретинов! Я долгие годы имел с ними дело.
   – Да, конечно. Вмешательство необходимо. Но действовать нужно крайне осторожно. Они должны отыскать Стратфорда. Только тогда с Рамсея снимут обвинение.
   – Да, пожалуйста. Будет много бумажной волокиты. Займись ею, Джеральд. Не важно, каким путем ты пойдешь, главное, мой сын должен вернуться домой. Зря я впутал Алекса во всю эту…
   – Что?
   – Не важно. Ты поможешь?
   – Да, но сам Генри… Ты не представляешь, где он может быть?
   В котле с битумом. Эллиот содрогнулся.
   – Нет, – сказал он. – Совсем не представляю. Но у него здесь много врагов. Он занимал деньги направо и налево… Мне нужно еще выпить. Позаботься о старом дураке, ладно?
 
   – Юный лорд Саммерфилд, – сказала Клеопатра, не отрывая взгляда от его губ, – давайте устроим банкет в моем номере. Уйдем отсюда и побудем одни.
   – Если хотите. – Щеки Алекса запылали. О, как же прекрасно должно быть его юное тело! Только бы его орган оказался не хуже всего остального!
   – Да, но хотите ли вы? – спросила его Клеопатра и пробежалась подушечками пальцев по его шее. Потом ее рука скользнула под жесткую накрахмаленную рубашку.
   – Да, хочу, – прошептал он.
   Она увела его с танцевальной площадки, собрала свои сумочки, и они вышли из музыки и огней ресторана в огромный многолюдный вестибюль.
   – Номер двести один, – сказала Клеопатра, доставая ключ. – Как его найти?
   – Надо всего лишь подняться на лифте на второй этаж, – ответил он, поедая ее глазами. – И пройти в центральную часть здания.
   На лифте?
   Алекс подвел ее к двум воротам из латуни и надавил на маленькую кнопку в стене.
   Между латунными воротами висела все та же гигантская афиша – опера «Аида». С фигурами египтян, которые уже были ей знакомы.
   – Ах, опять эта опера! – сказала она.
   – Да, настоящее событие.
   Латунные двери открылись, внутри крошечной комнатки стоял человек. Казалось, он ждет именно их. Клеопатра шагнула внутрь. Похоже на клетку. Ей вдруг стало страшно. Двери захлопнулись. Ловушка. Потом комнатка начала подниматься вверх.
   – Лорд Саммерфилд! – закричала Клеопатра.
   – Все в порядке, – Ваше Величество, – сказал Алекс. Обнял ее, развернул к себе, и она прижала голову к его груди. Он гораздо нежнее, чем все остальные, а когда сильный мужчина еще и ласков, на него заглядываются даже богини с Олимпа.
   Наконец двери открылись. Алекс вывел ее наружу и повел по тихому коридору. Они направились к самому дальнему окну.
   – Что вас так напугало? – спросил виконт, но в его интонации не было ни насмешки, ни осуждения, одна только ласка. Он взял у нее ключ и вставил его в замок.
   – Комната двигалась. – Клеопатра вздохнула. – Я неправильно говорю по-английски?
   – Да нет, правильно, – сказал Алекс и замолчал. Они вошли в просторную гостиную с дорогими занавесями на окнах и с такими большими креслами, что они больше напоминали гигантские диваны. – Вы очень странная женщина. Совсем не от мира сего.
   Она потянулась к нему, погладила его лицо и медленно поцеловала. Внезапно в его карих глазах мелькнула тревога. Но он ответил на поцелуй, и она задрожала от страсти.
   – Лорд Саммерфилд, – сказала она, – пусть сегодня ночью это будет мой дворец. А сейчас давайте пройдем в царскую опочивальню.
 
   Эллиот и Питфидд выходили из бара.
   – Как мне отблагодарить тебя? Ты так быстро откликнулся на мой зов.
   – Держи наш разговор в тайне, старина, и постарайся связаться со своим другом. Конечно, я не могу посоветовать тебе…
   – Знаю, знаю. Попробую сам разобраться. – Эллиот вернулся в бар, сел в кожаное кресло и поднял рюмку с джином. Когда все кончится, он начнет медленно спиваться. И сопьется до смерти.
   Он поедет в деревню, наполнит подвал бутылками отличного шерри, портвейна, виски и джина и станет пить изо дня в день, пока не умрет. Это будет просто замечательно. Он уже видел себя в загородном доме сидящим у зажженного камина – одна нога покоится на оттоманке. Воображаемая картина вспыхнула и растаяла. Эллиот почувствовал слабость и чуть не упал на пол.
   – Пусть только Алекс уедет домой, пусть только доберется до дома целым и невредимым, – прошептал он. И тут его снова затрясло. Он опять увидел, как она бредет по музею с протянутыми руками. Потом – как она смотрит на него, лежа в постели; почувствовал ее ласки, почувствовал прикосновение голых костей, когда она прижалась к нему раненым боком. Вспомнил, какими безумными стали глаза Рамсея, когда тот начал бороться с ней.
   Дрожь била все сильнее. Эллиоту стало совсем плохо.
   Никто не замечал его в темноте баре. Вошел молодой пианист. Он сел за рояль и начал наигрывать медленный регтайм.
 
   Алекс помог ей снять красивое платье из зеленого атласа и повесил его на спинку стула. Погасил свет, и сквозь бледные занавески Клеопатра увидела город. Увидела реку.
   – Нил, – прошептала она. Ей хотелось сказать, как прекрасна эта мерцающая лента воды, опоясывающая высокие здания, но внезапная тень накрыла ее душу. Опять видение – такое же яркое, как все остальные, такое же яркое и мгновенное. Катакомбы, впереди нее идет жрец. Видение исчезло.
   – Что с вами, Ваше Величество? Она медленно подняла голову и застонала. Этот стон напугал Алекса.
   – Вы так ласковы со мной, лорд Саммерфидд, – сказала она. Почему этот юноша так добр? Почему ведет себя не так, как все остальные мужчины, почему он еще ни разу не сделал ей больно, ни разу не обидел ее?
   Клеопатра посмотрела на него и увидела, что он уже разделся, и вид его обнаженного сильного тела доставил ей несказанное удовольствие. Она положила руку на его плоский живот, потом нежно провела рукой по груди. Ее всегда возбуждала мужская сила, ей нравилось, когда твердые властные рты впивались в ее губы, ей нравилось, когда их крепкие зубы покусывали ее рот.
   Она поцеловала его и прижалась к нему обнаженной грудью. Он с трудом сдерживался, ему хотелось отнести ее в постель; он изо всех сил старался быть нежным.
   – Ты какая-то неземная, – прошептал он. – Откуда ты взялась?
   – Из холода и мрака. Поцелуй меня. Я согреваюсь только тогда, когда меня целуют. Зажги огонь, лорд Саммерфилд, и мы оба сгорим в нем.
   Она упала на подушки, потянув его за собой. Ее рука опустилась, обхватила его член и легонько сжала. Он засто­нал. Она губами раскрыла его губы и стала лизать его зубы и язык.
   – А теперь, – сказала она, – войди в меня. Медленно.
 
   Номер Джулии. Самир положил газеты на стол. Джулия допила вторую чашку сладкого египетского кофе.
   – Не уходи от меня сегодня, Самир. Пока мы не дождемся вести от него, – попросила Джулия и встала. – Я хочу переодеться. Дай мне слово, что не уйдешь.
   – Я буду здесь, Джулия, – пообещал Самир. – Но тебе обязательно надо поспать. Как только появятся новости, я разбужу тебя.
   – Нет, я не могу спать. Я просто хочу снять с себя грязную одежду. Я вернусь через минуту.
   Джулия пошла в спальню. Час назад она, слава богу, отослала Риту в ее комнату, потому что не хотела видеть никого, кроме Самира. Нервы были на пределе. Она знала, что Эллиот в отеле, но не могла заставить себя позвонить ему. Она не хотела ни видеть его, ни разговаривать с ним. Пока не узнает, что случилось с Рамзесом.
   Джулия медленно вытащила из волос заколки, невидяще глядя в зеркало. Сначала она не заметила ничего странного, потом вдруг поняла, что видит в зеркале отражение высокого араба в белом одеянии – тот стоял в темном углу спальни и наблюдал за ней. Это был ее араб, Рамзес.
   Джулия обернулась, и от резкого движения волосы тяжелой волной упали на плечи. Ее сердце готово было выпрыгнуть из груди.
   Она чуть не потеряла сознание – второй раз в жизни, но он подхватил ее. Джулия заметила на его белом балахоне кровь, и снова ей стало дурно. В глазах потемнело.
   Рамзес молча обнял ее, крепко прижав к груди.
   – Моя Джулия, – сказал он прерывающимся голосом.
   – Ты здесь уже давно?
   – Совсем недавно. Давай помолчим, позволь мне просто обнять тебя.
   – Где она?
   Рамзес выпустил ее и отступил назад.
   – Не знаю, – с грустью сказал он. – Я ее упустил.
   Он отошел в другой конец комнаты, обернулся и оттуда посмотрел на Джулию. Она его любит, она никогда его не разлюбит, что бы ни случилось. Но она не могла произнести это вслух, пока не узнает…
   – Давай позовем Самира, он здесь, в соседней комнате, – сказала Джулия.
   – Я хочу побыть с тобой хоть немного. – Впервые он почувствовал, что побаивается ее. И она это тоже почувствовала.
   – Ты должен рассказать мне, что произошло.
   Рамзес стоял молча, продолжая смотреть на нее печальным взглядом. В этом белом одеянии шейха он был просто неотразим. Выражение его лица смягчило Джулию; она больше не могла отталкивать его.
   Дрожащим голосом она произнесла:
   – Ты провел с ней много времени.
   – Но ведь ты не видела ее, – тихо сказал он, и голос его был наполнен страданием. – Ты не слышала ее! Ты не слышала, как она рыдает. Не осуждай меня. Она такой же живой человек, как я. Я вернул ее к жизни. Я сам буду судить себя.
   Джулия сцепила пальцы и судорожно стиснула руки.
   – Значит, ты говоришь, что не знаешь, где она?
   – Я же сказал – она от меня сбежала. Она напала на меня, она хотела убить меня. Она сумасшедшая – лорд Рутерфорд был прав. Совершенно сумасшедшая. Она бы убила его, если бы я не вмешался. Эликсир не помог. Он просто исцелил ее тело.
   Рамзес шагнул к Джулии, и она тут же повернулась к нему спиной. Боже, сколько же слез она пролила! И опять в носу защипало. Она не хотела больше плакать.
   – Помолись своим богам, – сказала она, глядя на его отражение в зеркале. – Спроси у них, что теперь делать. Мой Бог наверняка не простит тебя. Но что бы ни случилось с этим существом, ясно одно. – Джулия повернулась и посмотрела ему в глаза. – Ты никогда, слышишь, никогда больше не должен пользоваться эликсиром. Выпей все, что осталось. Прямо сейчас, при мне. И выброси из головы его формулу.
   Ответа не было. Рамзес медленно снял головной убор и провел рукой по волосам. Почему-то этот жест сделал его еще более неотразимым. Библейская фигура с развевающимися волосами в развевающихся одеждах. Джулия почувствовала, что сходит с ума, и слезы вновь подступили к глазам.
   – Ты понимаешь, что говоришь?
   – Если опасно допивать его, найди какое-нибудь безлюдное место в пустыне, выкопай глубокую яму и вылей его туда. Избавься от него.
   – Позволь мне задать тебе один вопрос.
   – Нет. – Джулия снова отвернулась и закрыла руками уши. В зеркале она увидела, что Рамзес стоит совсем близко. И снова почувствовала, что ее мир разрушен, что свет ее жизни поглотила мрачная тьма.
   Он ласково взял ее за руки и отнял их от ушей. Посмотрел в глаза и прижался к ней всем телом.
   – Джулия, прошлой ночью… Если бы я не пошел с эликсиром в музей, если бы я не вылил его на останки Клеопатры, если бы вместо этого я предложил его тебе, ты бы согласилась выпить его?
   Джулия не хотела отвечать. Рамзес крепко сжал ее запястье и повернул к себе.
   – Ответь мне! Если бы я никогда не увидел ее там, лежащей под пыльным стеклянным колпаком…
   – Но ты увидел.
   Джулия собиралась держаться стойко, но он начал целовать ее – грубо, отчаянно, гладя лицо и шею. Он твердил ее имя как молитву. Он бормотал что-то на древнем египетском языке – она не понимала ни слова. А потом тихо сказал на латыни, что любит ее. Он любит ее. Это прозвучало и как объяснение в любви, и как мольба о прощении – Джулия поняла, как сильно он страдает. Он любит ее. Он сказал это так, будто только что сам понял это. Она не смогла удержаться от слез. И это привело ее в ярость.
   Джулия отстранилась. Потом поцеловала его и спрятала лицо у него на груди, позволяя ему снова сомкнуть объятия.
   – Как она выглядит? Рамзее вздохнул.
   – Она красива?
   – Она всегда была красивой. Красивой и осталась. Она – та самая женщина, которая обольстила и Юлия Цезаря, и Марка Антония, и вообще весь мир.
   Джулия напряглась и вновь отстранилась от него.
   – Она такая же красивая, как и ты, – сказал Рамзес. – Но ты права – это не Клеопатра. Это незнакомая женщина в теле Клеопатры. Из глаз Клеопатры смотрит чудовище, которое, чтобы добиться своей гнусной цели, использует ум Клеопатры.
   Что еще сказать? Что ей делать? Он сам во всем виноват, с самого начала. Джулия высвободилась из его объятий, села на стул, уперлась локтями в спинку и прижалась лбом к руке.
   – Я найду ее, – сказал Рамзес. – Я исправлю свою чудовищную ошибку. Я снова отправлю ее во тьму, из которой вызволил. Она будет недолго мучиться. Она просто уснет.
   – Какой ужас! Нужно найти другой выход… – Джулия разразилась рыданиями.
   – Что я сделал с тобой, Джулия Стратфорд? Что я сделал с твоей жизнью, с твоими мечтами и устремлениями?
   Джулия вынула из кармана носовой платок и приложила его ко рту, заставив себя прекратить идиотские рыдания. Вытерла нос и подняла на него глаза – на высокого красивого мужчину с трагическим выражением лица. Он мужчина, самый обыкновенный мужчина. Да, бессмертный, бывший когда-то царем, всегда – учителем, но все же человек, такой же, как все люди. Которые ошибаются. Которые любят.
   – Я не могу жить без тебя, Рамзес, – сказала Джулия. – Нет, могу. Но не хочу. – Так, теперь плачет он. Если она не отвернется, у нее опять польются слезы. – Обычная логика в нашем случае непригодна, – продолжила она. – С этим существом ты ошибся. Ты оживил его, а теперь хочешь подвергнуть мучениям, собираясь похоронить заживо. Я не могу… не могу…
   – Поверь, я сделаю все безболезненно, – прошептал Рамзес.
   Джулия не могла говорить, не могла смотреть на него.
   – Скажу тебе еще кое-что. Лучше ты узнаешь сразу, чтобы не было неразберихи. Генри мертв. Клеопатра убила его.
   – Что?!
   – Эллиот привел ее в жилище Генри в старом Каире. Он следил за мной в музее. А когда меня схватили солдаты, Эл­лиот отвел ее туда, и там она убила и Генри, и его женщину, Маленку.
   Джулия покачала головой, и снова ее руки потянулись к ушам. То, что она знала о Генри, о смерти своего отца, о покушении на ее собственную жизнь, почему-то потеряло сейчас значение. Она испытывала один только ужас.
   – Поверь мне, я найду безболезненный способ. Я должен это сделать, чтобы невинная кровь больше не проливалась. Я нe смогу успокоиться, пока этот кошмар не кончится.
 
   – Мой сын не оставил никакой записки? – Эллиот не собирался покидать кожаное кресло и джин. Но он знал, что, перед тем как напиться, нужно позвонить Алексу. И он попросил телефонный аппарат. – Но он не мог никуда уйти, не предупредив меня. Хорошо. А где Самир Айбрахам? Вы можете дозвониться до его номера?
   – Он в номере мисс Стратфорд, сэр. В двести третьем. Он просил, чтобы ему пересылали все сообщения. Позвонить? Сейчас одиннадцать часов, сэр.
   – Нет, спасибо, я поднимусь сам.
 
   Джулия наклонилась над мраморной раковиной и умылась холодной водой. Ей не хотелось смотреться в зеркало. Она медленно вытерла полотенцем глаза и, обернувшись, увидела, что Рамзес ушел в гостиную. Оттуда доносился приглушенный бас Самира:
   – Конечно, я помогу вам, сир. Только с чего мы начнем?
   В дверь отрывисто постучали.
   Рамзес скрылся в спальне, Самир вышел в коридор.
   Это был Эллиот. Их глаза встретились только на миг, потом Джулия отвела взгляд: не в силах осуждать его, смотреть на него она все же не могла.
   Джулия подумала: он тоже приложил к этому руку. Он все знает, он знает даже больше, чем она. Как отвратительна эта кошмарная история!
   Она направилась в гостиную и уселась на стул в дальнем углу.
   – Я пришел по делу, – сказал Эллиот, глядя на Рамзеса. – У меня созрел кое-какой план, и мне требуется ваша помощь. Но перед тем как изложить свой план, хочу напомнить, что вам крайне опасно находиться здесь.
   – Если меня найдут, я опять убегу, – пожав плечами, сказал Рамзес. – Ну и какой у вас план?
   – Я хочу вывезти отсюда своего сына и Джулию. Что произошло после того, как я ушел? Вы мне расскажете?
   – Она именно такая, как вы и говорили. Сумасшедшая, страшно сильная и опасная. Только теперь она здорова. С ее телом все в порядке. И у нее теперь небесно-голубые глаза, как у меня.
   – Ага.
   Эллиот погрузился в молчание. Похоже, ему стало очень больно, он даже задержал дыхание, чтобы превозмочь эту боль. Джулия вдруг поняла, что он пьян, здорово пьян. Она впервые видела его в таком состоянии. Он был расстроен, взволнован и пьян. Потянувшись к бокалу Самира, наполовину наполненному коньяком, Эллиот рассеянно выпил.
   Самир спокойно шагнул к маленькому бару в углу гостиной и принес ему бутылку.
   – Вы спасли мне жизнь, – сказал Эллиот Рамзесу. – Благодарю вас.
   Царь пожал плечами. Джулии показалось, что они говорят каким-то странным тоном, очень интимным, словно прекрасно понимали друг друга. Никакой враждебности.
   – Так что насчет вашего плана? – спросил Рамзес.
   – Вы должны мне помочь. Вы должны лгать. Вы должны делать это убедительно. В итоге с вас снимут обвинения в тех преступлениях, в которых вы подозреваетесь, а Джулия с Алексом смогут спокойно уехать отсюда. Самира тоже не станут ни в чем подозревать. Тогда можно будет заняться другими делами…
   – Я не собираюсь никуда ехать, Эллиот, – устало сказала Джулия. – Но Алексу должны разрешить выезд как можно быстрее.
   Самир налил Эллиоту еще коньяку, граф машинально принял бокал и выпил.
   – А джин есть, Самир? Я предпочитаю напиться джи­ном.
   – Вернемся к делу, милорд, – сказал Рамзес. – Мне нужно исправить свою ошибку. По городу в одиночку рыщет последняя царица Египта. Ей нравится убивать. Я должен найти ее.
   – Для этого нужно иметь крепкие нервы, – заметил Эллиот. – Однако мы можем все эти убийства повесить на Генри – он все равно уже мертв. Но вам, Рамсей, придется много врать…
 
   Ночная тишина. Алекс Саварелл лежал обнаженный на покрытой белоснежными простынями постели и крепко спал. Тонкое шерстяное одеяло накрывало его по пояс. В лунном свете его лицо казалось гладким и белым, как воск.
   В мирной тишине Клеопатра не торопясь распаковывала свои коробки, рассматривая прекрасные платья, бальные наряды, туфли. Она выложила на туалетный столик украденные прямоугольные бумажки с надписями «опера» и «на одну персону».
   Луна освещала дорогие шелка, поблескивала на застежке жемчужного ожерелья. А за кружевными полупрозрачными занавесками был виден Нил, обтекающий округлые крыши и башенки, из которых состоял Каир.