Райс Энн. Мумия

   За окнами лежал шумный Каир – такой же шумный, как все современные города. Подобного грохота Рамзес никогда не слышал в старые времена.
   Где ее носит, эту темноволосую царицу со злобными голубыми глазами? Он снова вспомнил ее – как она вздыхала в его объятиях, как запрокидывала голову. То самое тело. «Люби меня!» – крикнула она, точно так же, как много лет назад, и выгнула спину, словно кошка. Он вспомнил ее улыбку – улыбку незнакомки.
 
   – Да, мистер Алекс, – сказал в телефонную трубку Уолтер, – в номер двести один. Я сейчас же принесу ваш кос­тюм. Позвоните, пожалуйста, своему отцу в номер мисс Стратфорд. Ему не терпится услышать вас. Он волнуется из-за того, что не видел вас целый день. Было столько всего, мистер Алекс… – Но связь уже прервалась. Уолтер тут же перезвонил мисс Стратфорд: никто не взял трубку. Времени не было. Ему нужно поспешить с одеждой.
 
   Клеопатра стояла у окна. Она оделась в роскошное бальное платье цвета чистого серебра, похищенное из магазина той бедняги. Несколько рядов жемчуга украшали грудь. Клеопатра никогда не делала высокой прически – волосы черной волной свободно спадали на плечи, все еще влажные после ванны. Ей это нравилось. Горькая улыбка блуждала на ее губах – она снова почувствовала себя маленькой девочкой.
   Вспомнила, как бегала по дворцовым садам, укрываясь волосами, будто плащом.
   – Мне нравится твой мир, лорд Алекс, – сказала она, наблюдая за мигающими огнями Каира, над которым нависло бледное вечернее небо. Звезды совсем потерялись над этим удивительным заревом огней. Даже фары проезжающих по улицам машин казались ей восхитительными. – Да, мне нравится твой мир. Мне нравится в нем все. Мне хочется иметь власть и деньги в этом мире, и чтобы ты был рядом со мной.
   Она обернулась. Алекс смотрел на нее такими глазами, словно она обидела его. В дверь постучали. Но Клеопатра не обратила внимания на стук.
   – Дорогая, эти вещи не всегда сопутствуют друг другу в моем мире, – сказал лорд. – Земли, титул, образование – этим я владею. Но денег у меня нет.
   – Не беспокойся, – вздохнула она с облегчением. – Деньги будут, об этом я позабочусь. Деньги – это не проблема. Для того, кто неуязвим. Но сначала мне нужно свести счеты кое с кем. Я должна наказать того, кто меня обидел. Мне нужно взять у него… то, что он отнял у меня.
   Снова постучали. Словно очнувшись, Алекс оторвал от нее взгляд и подошел к двери. Слуга принес его вечерний костюм.
   – Ваш отец уже ушел, сэр. Билеты оставлены в ячейке с вашим именем.
   – Спасибо, Уолтер.
   У него почти не осталось времени, чтобы одеться. Закрыв дверь, Алекс снова посмотрел на свою царицу – печально и вопрошающе.
   – Не сейчас, – поцеловав его в щеку, сказала она. – Мы ведь можем использовать и эти билеты, да? – Она взяла с туалетного столика два билета, украденные у бедного паренька, два билета с надписью «на одну персону».
   – Но мне хотелось бы познакомить тебя с отцом и вообще со всеми. Я хочу, чтобы они увидели тебя.
   – Конечно, конечно, мы обязательно познакомимся. Но сначала давай просто побудем в толпе, вдвоем. Подойдем к ним, когда захочется. Ну пожалуйста…
   Алекс хотел было возразить, но она уже целовала его, гладила по волосам.
   – Позволь мне рассмотреть со стороны твою бывшую возлюбленную, Джулию Стратфорд.
   – О, теперь все это не имеет никакого значения, – сказал Алекс.

8

   Еще один современный дворец – оперный театр, где полным-полно увешанных украшениями женщин в бальных нарядах всех цветов радуги и элегантных мужчин, одетых в белое с черным. Как это смешно, носить цветное – привилегия женщин. А мужчины носят подобие формы; их не отличишь друг от друга. Клеопатра прищурилась – от красного и голубого зарябило в глазах.
   Огромная людская волна поднималась по широкой лестнице. Клеопатра ловила на себе восхищенные взгляды и сияла под этими взглядами.
   Лорд Саммерфилд смотрел на нее с гордостью и волне­нием.
   – Ты здесь на самом деле царица, – прошептал он, и тут же ее щеки вспыхнули румянцем. Он повернулся к одному из торговцев, продающих странные приспособления, о назначении которых она не догадывалась.
   – Театральный бинокль, – пояснил Алекс, вручая ей необычный предмет. – И программку, пожалуйста.
   – Что это такое?
   Алекс удивленно рассмеялся:
   – Ты что, с небес свалилась, что ли? – Его губы коснулись ее шеи и щеки. – Приставь его к глазам, настрой на нужный фокус. Да, вот так. Теперь видишь?
   Она была поражена и отшатнулась в испуге – люди с верхней галереи нависли прямо над ней.
   – Какая любопытная вещица! Как это получается?
   – Увеличение. Кусочки стекла. – Его восхитило, что она ничего не слышала о таких вещах.
   Интересно, как Рамзес привыкал к этим маленьким секретам «нового времени»? Рамзес, чью «таинственную гробницу» всего месяц назад раскопал «бедный Лоуренс», который теперь уже мертв. Рамзес, который рассказывал «в своих свитках» о любви к Клеопатре. Неужели Алекс на самом деле не знает, что та мумия и его драгоценный Рамсей – одно и то же лицо?
   Но откуда ему это знать? Только со слов безумного, никем не уважаемого кузена Джулии? Разве сама она поверила жрецу, который вел ее в пещеру?
   Раздался звонок.
   – Сейчас начнется опера.
   Они вместе поднялись по лестнице. Клеопатре казалось, что их окружает сверкающий ореол, который отделяет их от других, ей казалось, что все видят этот ореол и отводят глаза, не желая спугнуть любовь. Любовь… Она полюбила его. Правда, это не было то всепоглощающее чувство, которое она испытывала к Антонию, которое несло в себе мрак и разрушение, но которому она могла противостоять. Она предпочла смерть жизни без него, но теперь ее вернули к жизни, в которой, она знала, его никогда не будет.
   Нет, это была новорожденная любовь, нежная и хрупкая, как сам Алекс, но это была любовь. Джулия Стратфорд – дурочка. Правда, Рамзес способен обольстить саму богиню Изиду. Если бы не было Антония, она бы не любила никого, кроме Рамзеса. Это он всегда понимал.
   Рамзес был и отцом, и учителем, и судьей; Антоний – плохим мальчиком, с которым она сбежала от мира. Резвилась, как ребенок, в спальне, пила, сходила с ума, ни с кем не общалась – пока Рамзес не вернулся из странствий.
   Так вот что ты сделала со своей свободой? Вот во что превратила свою жизнь?
   Вопрос был в том, что ей делать со своей свободой сейчас? Почему боль уже не терзает ее? Потому что новый ее мир так чудесен. Потому что у нее есть все, о чем она мечтала в те последние несколько месяцев, когда римская армия приближалась к Египту, когда Антоний впал в отчаяние и тоску, – еще один шанс. Еще одна жизнь – без любви, опрокинувшей ее в темные воды смерти; еще одна жизнь – без ненависти к Рамзесу, который не спас ее легкомысленного любовника и не простил ей ее собственного падения.
   – Ваше Величество, я снова теряю вас, – тихо произнес Алекс.
   – Нет-нет, – ответила она. Вокруг сияли огни. – Я с тобой, лорд Алекс. – В висящей под потолком огромной хрустальной люстре сверкали миллионы крошечных радуг, она слышала тоненький перезвон стеклышек, когда их колыхал легкий ветерок, дующий из дверей.
   – О, посмотри, вон они! – воскликнул внезапно Алекс, указывая на самый верх лестницы, туда, где закруглялись перила.
   Шум вокруг стих – исчезли огни, толпы людей, улеглось волнение. Там стоял Рамзес.
   Рамзес в современной одежде, а рядом с ним – женщина, настоящая красавица, юная и хрупкая, как Алекс. Ее рыжеватые волосы были собраны в гладкую прическу. Блеснули темные глаза – она посмотрела в их сторону, но не увидела. И лорд Рутерфорд, милый лорд Рутерфорд, опирающийся на свою серебряную трость. Как удалось Рамзесу одурачить всех этих смертных? Гигант с растрепанными волосами, с печатью бессмертия на лице. Женщина рядом с ним выглядит совсем по-другому. Она пока смертна. С каким отчаянием, с каким испугом она держится за руку Рамзеса!
   – Только не сейчас, милый, – взмолилась Клеопатра. Небольшая группка прошла вперед, и толпа поглотила ее.
   – Но, дорогая, давай просто скажем им, что мы здесь. Отлично, раз они здесь, значит, Рамсея оставили в покое. Все пришло в норму. Питфилд совершил чудо.
   – Дай мне немного времени, Алекс, умоляю тебя! Ее тон уже стал повелительным?
   – Хорошо, Ваше Величество, – согласился он со снисходительной улыбкой.
   Подальше от них! Клеопатре показалось, что она задыхается. Поднявшись на самый верх лестницы, она оглянулась. Те люди входили в дальнюю дверь, завешенную бар­хатом. А Алекс вел ее в противоположную сторону. Слава богам!
   – Да, кажется, наши места в самом дальнем от гардероба углу, – улыбаясь, сказал Алекс. – Почему ты стесняешься? Ведь ты так прекрасна. Ты самая красивая женщина на свете.
   – Я ревную тебя, мне дорог каждый час, который мы провели вместе. Поверь, люди все разрушат, лорд Алекс.
   – Ну что ты, это невозможно, – сказал он с наивной убежденностью.
 
   Эллиот стоял у дверного занавеса.
   – Куда же, черт побери, запропастился Алекс? Что так увлекло его, где он ходит в такое время? Мое терпение вот-вот лопнет.
   – Эллиот, неужели вам больше не о чем беспокоиться? – спросила Джулия. – Скорее всего, он нашел очередную американскую наследницу. Третью большую любовь на этой неделе.
   Они входили в ложу. Эллиот через силу улыбнулся Джулии. Женщина, которую он мельком увидел в автомобиле, вся состояла из шляпы, лент и развевающихся волос. Может быть, его сыну наконец-то улыбнулась удача.
 
   Полукруглый ярус, гигантский крытый амфитеатр в форме полуовала. В дальнем конце находится сцена, спрятанная за мягким подрагивающим занавесом; ниже сцены, в огромной яме, целое скопище мужчин и женщин, извлекающих ужасные звуки из струнных инструментов и гор­нов. Клеопатра приложила руки к ушам.
   Алекс повел ее вниз по крутым ступенькам к первому ряду этой маленькой секции. Здесь у самых перил стояли мягкие красные кресла. Клеопатра посмотрела налево. Через тускло освещенный проход она увидела Рамзеса. Увидела бледную женщину с огромными печальными глазами. Лорд Рутерфорд усаживался рядом с ними. По правую руку от него сидел темнокожий египтянин, одетый не менее изысканно, чем другие мужчины.
   Она попыталась отвести от них взгляд, но продолжала смотреть, не понимая, почему на душе так тревожно. Потом Рамзес обнял женщину и крепко прижал ее к себе. Женщина опустила глаза, и вдруг на щеках ее засверкали слезы. Рамзес поцеловал эту женщину, а женщина прильнула к нему и возвратила поцелуй.
   Как больно ей было это видеть! Словно острый нож полоснул по лицу, вывернув ее наизнанку. Дрожа, она отвернулась и уставилась в темноту перед собой.
   Она чуть не закричала от боли. Но почему? Ненависть к этой женщине захлестнула ее, сжигая грудь. Дай Антонию эликсир!
   Вдруг гигантский театр погрузился во тьму. Перед залом возник какой-то мужчина; зрители разразились аплодисментами, перерастающими в назойливый шум. Впечатляюще, как все в этом новом времени, но очень странно.
   Мужчина поклонился, поднял руки вверх, потом повернулся лицом к музыкантам, которые наконец-то успокоились и сидели тихо. По его сигналу они заиграли; звук рос, становился все громче, полнее и прекраснее.
   Эти звуки, казалось, растрогали Клеопатру. Она почувствовала, как ладонь Алекса легла на ее руку. Звуки окружили ее, унося с собой боль.
   – »Новые времена», – прошептала она. Неужели она тоже плачет? Она не хотела никого ненавидеть! Она не хотела этой боли! И снова в ее памяти возникла тьма, а во тьме – Рамзес. Может, это была гробница? Она почувствовала, как в ее рот вливается эликсир. И вдруг он в ужасе отшатнулся от нее. Рамзес. Неужели она на самом деле жалеет, что он сделал это? Неужели она на самом деле проклинает его?
   Она жива!
 
   Эллиот выглянул из-за занавески в освещенное фойе, чтобы при свете прочитать записку.
   – Она лежала у портье в отеле, сэр, – сказал мальчик, ожидавший монетку, которую Эллиот вытащил из кармана и держал в руке.
   «Отец, увидимся в опере или на балу. Извини за таинственность, но я познакомился с совершенно потрясающей женщиной. Алекс».
   Эллиот пришел в ярость. Что ж, так оно и есть. Он вернулся в темный зрительный зал.
 
   Рамзес не думал, что этот спектакль доставит ему удовольствие. Он все еще злился на Эллиота за то, что тот притащил их сюда. И вправду, опера была бы нелепой, не будь она так прекрасна. Толстые «египтяне» где-то внизу пели по-итальянски на фоне нарисованных храмов и статуй, которые казались каким-то жалким гротеском. Но сама музыка покоряла, хотя страдания Джулии, похоже, только усилились. Под прикрытием темноты Джулия прильнула к его плечу. Несущиеся из темноты дивные голоса тронули ее сердце. Эти часы не стали агонией, которую Рамзес представлял в своем воображении; напротив, в его трусливой душе затеплилась надежда, что Клеопатра, скорее всего, уехала из Каира, затерялась в огромном современном мире и теперь не надо искать ее. Эта мысль и радовала его, и ужасала. Пройдут дни и месяцы, и во что выльется ее бесконечное одиночество? На кого обратит она свой гнев?
 
   Клеопатра подняла волшебный оперный бинокль. Посмотрела на Рамзеса и Джулию, поразившись отчетливости изображения. Женщина плакала, в этом не было никаких сомнений. Ее темные глаза были прикованы к сцене, где уродливый коротышка пел прекрасную арию «Божественная Аида». У него был сильный голос, а мелодия была так прекрасна, что сердце могло разорваться от печали.
   Она хотела уже опустить бинокль, как вдруг Джулия Стратфорд прошептала что-то своему спутнику. Они оба встали, Джулия Стратфорд скрылась за портьерой, и он вышел за ней следом.
   Клеопатра коснулась руки Алекса.
   – Оставайся здесь, – прошептала она ему на ухо.
   Кажется, он ничего не заподозрил. Он даже не попытался остановить ее. Клеопатра поспешно прошла через театральную ложу и скользнула в просторный зал второго этажа.
   Он был почти пуст. Слуги за высоким длинным прилавком наливали напитки нескольким старичкам, которые выглядели довольно жалко в своих черно-белых мундирах. Один из них раздраженно оттягивал жесткий воротничок.
   За дальним столиком, у большого полукруглого окна, завешенного расшитой портьерой, сидели Джулия Страт­форд и Рамзес. Они разговаривали так тихо, что ничего не было слышно. Клеопатра подошла поближе, спряталась за растущими из кадушек высокими деревьями и приложила к глазам театральный бинокль: их лица приблизились, но слов, разумеется, разобрать она не могла.
   Джулия Стратфорд покачала головой, отказываясь от чего-то. Рамзес взял ее за руку, не давая уйти. О чем он говорит с такой страстью? Как он умоляет ее – ей знакома эта настойчивость, эта убежденность. Но Джулия Страт­форд не слабее ее.
   Вдруг Джулия вскочила, сжала в руке маленькую сумочку и направилась к выходу. Рамзес в отчаянии схватился за голову
   Клеопатра тихонько пошла следом за Джулией Страт­форд, прижимаясь к стене, молясь про себя, чтобы Рамзес не посмотрел в ее сторону.
   Джулия скрылась за деревянной дверью. ДАМСКАЯ КОМНАТА
   Клеопатра смутилась, не зная, что делать дальше. Вдруг раздался какой-то голос. Это был молодой слуга.
   – Ищете дамскую комнату, мисс? Она здесь
   – Благодарю вас. – Клеопатра направилась в ту сторону. Очевидно, это какое-то общественное помещение
 
   Слава богу, здесь никого нет. Джулия села на самый крайний, обитый бархатом стул возле длинного стола и минуту сидела бездумно, закрыв ладонью глаза.
   По улицам бродит чудовище или тварь – называй как хочешь, а они сидят тут взаперти и тупо слушают музыку, как будто не было этих ужасных убийств, как будто они больше никогда не повторятся.
   Но хуже всего то, что Рамзес сам напросился на ссору – держал за руку, говорил, что боится потерять.
   А Джулия в ответ разразилась:
   – Лучше бы я никогда не видела тебя! Лучше бы Генри довел свое дело до конца!
   Неужели она так сказала? Он больно сдавил ей запястье: и сейчас еще было больно – Джулия сидела здесь в тишине и лила молчаливые слезы. Ее обиженный шепот отдавался эхом в холодной комнате.
   – Джулия, – сказал Рамзес, – я сделал ужасную вещь, да, я знаю Но сейчас я говорю о нас с тобой. Ты жива, ты красива, здорова, у тебя прекрасная душа…
   – Нет, не говори больше ничего…
   – Прими эликсир и останься со мною навеки.
   Она не выдержала, вскочила и убежала. И теперь рыдала одна в этой комнате Она пыталась успокоиться, подумать, но у нее ничего не получалось. Она говорила себе, что должна пересмотреть всю свою жизнь, продумать будущее. Что должна забыть эту мрачную историю и посвятить себя родным и близким. Должна расстаться с загадочным человеком, который вошел в ее жизнь… Но это было просто невыносимо.
   Когда дверь дамской комнаты приоткрылась, Джулия опустила голову и закрыла лицо носовым платком, стараясь дышать ровно и успокоиться.
   Ужасно, если кто-то ее заметит. Ей хотелось сбежать обратно в отель и побыть одной. Но почему вошедшая сюда женщина села так близко от нее, почему опустилась на соседний стул? Джулия отвернулась. Надо взять себя в руки. Как-то пережить эту ночь ради Эллиота, хотя ей уже казалось, что он тоже не понимает, что делает. Джулия отняла от лица платок, жалкий комочек кружевного полотна, мокрый от слез, и вытерла глаза.
   Случайно взгляд ее упал на зеркало. Неужели она сходит с ума? Сидевшая рядом женщина пристально смотрела на нее огромными голубыми глазами. Женщина была всего в нескольких дюймах от нее – очень странная, с длинными волнистыми волосами, черной гривой, спадавшей на плечи и закрывавшей спину.
   Джулия повернулась и оказалась лицом к лицу с незнакомкой. Испуганно отшатнулась и оперлась рукой о зеркало.
   – О господи!
   Ее так трясло, что она с трудом удерживала руку.
   – Да, ты очень симпатичная, – сказала женщина низким голосом на прекрасном английском. – Но он не дал тебе своего драгоценного эликсира. Ты смертна, никаких сомнений.
   – Кто вы? – выдохнула Джулия. Но она уже знала, кто это.
   – Или ты по-другому называешь его? – спросила незнакомая красавица, наклоняясь к ней, нависая над ней, закрывая от нее свет водопадом черных шелковистых во­лос. – Почему он разбудил меня? Почему он не дал тебе волшебного зелья?
   – Оставьте меня в покое! – прошептала Джулия. Дрожь сотрясала ее. Она попыталась подняться, но женщина зажала ее в углу между зеркалом и стеной. Джулия чуть не закричала от страха.
   – Пока ты жива, – прошептала женщина, – такая юная, нежная, как цветок, который легко сорвать…
   Джулия вжалась в стену. Если она оттолкнет эту женщину, удержится ли та на ногах? Она такая сильная – вряд ли удастся убежать от нее. И снова, как в ту минуту, когда Рам-зес выходил из своего саркофага, она почувствовала, что вот-вот потеряет сознание.
   – Чудовищно, правда? – продолжала говорить женщина с тем же отличным британским акцентом. – Он позволил умереть тому, кого я любила. А теперь я должна сломать этот цветок. А что делать? Я давным-давно пережила эту потерю. Джулия Стратфорд жива, а Антония нет. Это несправедливо.
   – Господи, помоги мне, – ахнула Джулия. – Господи, помоги нам обеим, мне и ей. Пожалуйста, дай мне уйти.
   Рука женщины потянулась к ней, схватив за горло. Боль была невыносимой, Джулия задыхалась. Она ударилась головой о зеркало – раз, другой. Она почти теряла сознание.
   – Почему бы мне не убить тебя? Ну, скажи! – зашептал ей в ухо хриплый голос.
   – Рамзес! – крикнула Джулия, задыхаясь. – Рамзес!
   Дверь в дамскую комнату открылась – вошли две женщины и в изумлении замерли на месте. Клеопатра вскочила из-за стола и бросилась к выходу. Грубо отпихнула с дороги одну из дам и, сверкнув серебром платья и водопадом черных волос, скрылась в коридоре.
   Джулия, рыдая, сползла на пол.
   Сбежались люди, кругом слышался топот, крики. Пожилая женщина с пухлыми теплыми руками помогла ей встать.
   – Мне нужно найти Рамзеса, – сказала Джулия. Она попыталась пробиться к двери. Другая женщина удерживала ее. Пришлось снова сесть на стул.
   – Принесите ей воды!
   – Нет, выпустите меня отсюда!
   Наконец она прорвалась к дверям и пробилась сквозь толпу зевак. К ней бежал Рамзес, она упала в его объятия.
   – Здесь была она, – прошептала Джулия ему на ухо. – Она разговаривала со мной. Она дотрагивалась до меня. – Джулия прикоснулась к шее – ей до сих пор было больно. – Когда вошли люди, она убежала.
   – Что с вами, мисс?
   – Мисс Стратфорд, что случилось?
   – Спасибо, теперь все в порядке. – Рамзес обнял ее и увел прочь от всех.
   – Я видела только женщину. С ней была черноволосая женщина, высокая.
   Рамзес привел Джулию в фойе возле ложи – здесь было тихо.
   Сквозь слезы она увидела склонившихся к ней Эллиота и Самира. Услышала музыку, отвратительную музыку, доносившуюся из-за портьеры. Самир налил в бокал шампанского. Какая нелепость шампанское!
   – Она где-то здесь, в зрительном зале. Господи, она похожа на прекрасного демона! Богиня! Рамзес, она знает меня, знает, как меня зовут. Она говорила, что отомстит за Антония. Рамзес, она знает меня!
   Его лицо исказилось от гнева. Он бросился к двери. Джулия попыталась остановить его и опрокинула бокал с шампанским.
   – Нет, не уходи, не покидай меня! Она чуть не убила меня! Хотела убить, но потом не смогла. Рамзес! Она живой человек, с человеческими чувствами. О Рамзес, что ты наделал, что я наделала!
   В зрительном зале зазвенел звонок. Люди ринулись в проходы. Алекс, наверное, ищет ее; он может наткнуться и на них.
   В голове у нее шумело – она никак не могла прийти в себя.
   Клеопатра стояла на высоком металлическом балконе, на самой верхней из металлических ступеней, которые вели в темный узкий переулок. Из двери справа лился свет, внутри было шумно. Город казался скоплением ярких фонарей и низких крыш, сверкающих зданий и башен, пронзающих темно-лазурное небо. Отсюда не был виден Нил, но это не имело никакого значения. Напоенный ароматом зелени, воздух был свеж и прохладен.
   Вдруг она услышала голос:
   – Ваше Величество, я искал вас повсюду.
   – Обними меня, Алекс, – прошептала Клеопатра. – Обними меня покрепче. – Она глубоко вздохнула, когда он прижался к ней, когда его теплые руки прикоснулись к ее телу. Он бережно подвел ее к металлической лестнице, уходящей выше, к следующему балкону, и усадил на ступеньку.
   – Тебе дурно, – сказал он. – Надо принести чего-нибудь выпить.
   – Нет, не уходи, – проговорила она еле слышно. С немым отчаянием она смотрела на городские огни. Ей хотелось, чтобы этот современный город провалился в тартарары, чтобы он исчез. Для нее это был единственный выход. Для нее и для этого юноши, этого невинного простодушного юноши, который обнимал и целовал ее.
   – Что я делаю? – пробормотала она на древней латыни. – Что я испытываю – горе или гнев? Почему я так страдаю?
   Не желая того, она мучила его. Понял ли он ее слова?
   – Открой мне свое сердце, – проникновенно произнес Алекс. – Я люблю тебя. Скажи мне, что тебя тревожит. Я не хочу, чтобы ты страдала. Может быть, я смогу помочь.
   – Я верю тебе, юный лорд, – сказала она. – Я тоже люблю тебя.
   Но чего же она хотела? Неужели месть вылечит ее от ярости, разрывавшей ее на части? Или она отступится, возьмет с собой юного лорда Алекса и сбежит от своего учителя, своего создателя? На миг ей показалось, что боль поглотит все-все – и мысль, и надежду, и волю. Потом пришло понимание – и словно вновь засияло теплое солнце.
   Так яростно любить и так яростно ненавидеть – это и значит жить полной жизнью. Теперь она снова живет, а значит, радуется и страдает.
 
   Приближался к концу последний акт. Эллиот со скукой взирал на роскошную сцену, на томившихся в гробнице любовников и на поющую молитву принцессу Амнерис.
   Слава богу, скоро конец! В нынешних обстоятельствах лучшее произведение Верди казалось полной нелепицей. Что касается бала, им нужно всего лишь показаться там и сразу же отвести Джулию в номер.
   Джулия была близка к истерике. Дрожащая по-прежнему, она все еще сидела в фойе, прижимаясь к Рамзесу.
   Она не отпускала Рамзеса от себя, так что во время антрактов по всем лестницам и коридорам рыскали Эллиот и Самир – они пытались найти женщину, которую мог опознать только Эллиот. Самир искал глазами в толпе серебристое платье и копну черных волос.
   Ее нигде не было. Просто поразительно. Конечно, она могла исчезнуть сразу после нападения на Джулию. Но откуда она могла знать Джулию? Вот в чем загадка. Как она отыскала здесь Джулию?!
   И что еще более удивительно – они так и не увидели Алекса, Они восприняли это как благоволение судьбы. Каким-то чудом Алекс оказался в стороне от того, что происходило. Наверное, можно будет отправить его домой вообще без всяких объяснений.
   Теперь Эллиот не сомневался, что завтра Джулия тоже уедет из Каира дневным поездом. Он сам останется здесь до тех пор, пока история не закончится. Было решено, что Самир тоже вернется в Лондон вместе с Джулией, поскольку Алекс наверняка не сможет ни защитить ее, ни окружить заботой – ведь он не знает, что происходит.
   Самир поживет с Джулией в Мэйфере, пока не вернется Рамзес. Что будет с Эллиотом, пока непонятно. Но он останется. Он должен. А Джулию нужно увезти далеко, очень далеко.
   Последний душераздирающий дуэт дошел до кульминационного момента. Эллиот больше не мог этого выносить. Он взял свой театральный бинокль и начал осматривать зал. Алекс, где ты, черт тебя побери! Граф медленно обвел взглядом левую сторону партера и снова повернулся вправо.