Робертс Нора. Смерть не имеет лица

   – Есть довольно много копов, которые не боятся хло­пот. Но, конечно, есть и такие, которые будут пытаться за­крыть это дело.
   – Но ты ведь постараешься? – Рацо взглянул на нее с такой детской верой в глазах, что Еве стало не по себе. – А я тебе помогу, нарою что-нибудь. Если Наладчик разго­варивал со мной, он мог говорить еще с кем-то. Слышь, его нелегко было запугать, но когда он звонил мне, он был сильно напуган. Они не поступили бы с ним так, если бы собирались просто взять банк.
   – Может, и не поступили бы, – согласилась Ева, хотя прекрасно знала, что порой туристам выпускают кишки за браслет и пару кроссовок. – Я загляну в файл, но больше обещать ничего не могу. А ты пошарь. Если раскопаешь что-то еще по этому делу, дай знать.
   – Хорошо-хорошо, – закивал Рацо и грустно улыбнул­ся Еве. – Ты найдешь энтих, которые так поступили с На­ладчиком. Другие копы не узнают, во что он мог вляпать­ся. А ты способна выяснить… Я ведь добротную информа­цию тебе принес, правда?
   – Да, Рацо, достаточно добротную. – Ева поднялась и, порывшись в кармане, положила на столик несколько кре­диток.
   На улице Пибоди спросила:
   – Наверное, мне нужно пройтись по файлам относи­тельно этого дела?
   – Пройдись. Но до завтра это вполне терпит. И попы­тайся определить, что имел в виду Наладчик, когда гово­рил про «Арлингтон». Прочеши названия домов, улиц, частных владений, деловых центров… Если что-то найдем, то сообщим об этом офицеру, ведущему расследование.
   Уже в машине Пибоди спросила:
   – А этот Наладчик не работал на кого-нибудь из поли­цейских?
   – Нет, – ответила Ева, включая зажигание. – Он терпеть не мог копов и был не из пугливых, хотя отличался жадностью. Управлялся в лавке один и работал круглую неделю, без выходных. Поговаривали, что он держал под прилавком армейский бластер и охотничий нож. Часто бах­валился, что может сделать из человека филе так же легко и быстро, как из форели.
   – Похоже, забавный малый был.
   – Крутой и суровый. Если старик твердо решил выйти из того дела, в которое втравился, его можно было остано­вить только очень серьезным наездом, вплоть до устране­ния.
   Пибоди, прищурившись, взглянула на свою начальницу.
   – А ведь вас, кажется, засасывает это дело…
   – Заткнись! – И Ева резко вырулила на улицу, дав газу больше, чем надо.
 
   Ева пропустила обед, но это ее не особенно расстроило. А вот тот факт, что она оказалась права в своих предполо­жениях относительно логики обвинителя в деле Лизбет Кук, привел Еву в бешенство. «Козел! Мог бы хоть потя­нуть с согласием на формулировку „убийство второй сте­пени“!»
   Спустя считанные часы после ареста в связи с насильст­венной смертью Дж. Кларенса Брэнсона Лизбет была освобождена под залог и сейчас, вероятно, сидела у себя в квартире, устроившись поудобнее на диване или в кресле, и потягивала кларет с самодовольной улыбкой на лице.
   Соммерсет, дворецкий Рорка, появился в холле, как всег­да, бесшумно, встретив Еву уничтожающим взглядом и не­одобрительным вздохом:
   – Сегодня вы опять сильно припозднились.
   – Да? А вы сегодня опять отвратительны. – Она броси­ла куртку на перила лестницы. – Разница между нами за­ключается в том, что завтра я могу не опоздать.
   Соммерсет заметил, что Ева не выглядит бледной и утомленной, как это часто бывало после рабочего дня. Но он скорее прошел бы все муки ада, чем признался даже себе, что это обстоятельство его порадовало. Когда она проскользнула мимо него и стала подниматься наверх, он холодным тоном, слегка подняв бровь, сообщил:
   – Рорк в видеозале. Второй этаж, четвертая дверь справа.
   – Я знаю, где это, – пробурчала Ева не слишком ис­кренне.
   На самом деле она толком не помнила, где находится это помещение. Дом был огромным, и в лабиринтах его коридоров, комнат и обставленных всякими диковинками холлов немудрено было заблудиться. Тем не менее Ева предпочла поискать видеозал сама.
   Глядя на убранство этого жилища, Ева уже в который раз подумала о том, что его хозяин ни в чем себе не отказы­вает. А почему, собственно, он должен был отказывать? В детстве Рорк был лишен самого необходимого, все эти удобства он тем или иным путем заработал сам и вполне мог распоряжаться ими по своему усмотрению, по своей прихоти.
   Прошло уже больше года, как Ева обитала в этом доме, стоящем посреди огромного ухоженного сада, но по-на­стоящему так и не привыкла к нему. Здесь сходились во­едино финансовое могущество и обычные бытовые чело­веческие слабости, и все же Ева не чувствовала себя в этих чертогах свободной, что-то всегда стесняло ее.
   Ева не привыкла к богатству и предполагала, что вряд ли способна когда-нибудь привыкнуть. Она вышла замуж за Рорка не из-за его состояния, а, скорее, вопреки ему, и старалась не думать о том, как именно могло быть нажито это состояние. Она считала, что если влюбилась в Рорка, то должна принимать его всего – со всеми светлыми и темными сторонами. Ева изо всех сил старалась, чтобы каждый раз при входе в дверь этого дома у нее внутри уми­рал полицейский, живущий своими профессиональными инстинктами и предвзятостями.
   Видеозал был обставлен роскошными длинными дива­нами и оборудован огромными настенными экранами. Вдоль одной из стен тянулся старомодный бар вишневых тонов со стульчиками из кожи и бронзы. В шкафу из рез­ного дерева хранились бесчисленные диски с видеозапи­сями старых фильмов, которые Рорк любил смотреть боль­ше всего. Полированный пол был устлан узорчатыми ков­рами; в камине, отделанном черным мрамором, горел огонь, перед которым грелся свернувшийся клубочком жирный кот. Запах потрескивающих в огне дров смеши­вался с ароматом свежих цветов в огромной медной вазе и легким благовонием свеч, стоявших на каминной доске. Но главное – здесь был мужчина, который ее всегда заво­раживал.
   На экране шел какой-то черно-белый фильм. Рорк удобно растянулся на плюшевой софе, держа в руках бокал с вином. Одежда на нем – так же как и изображение на эк­ране – состояла из черного и белого. Ворот белоснежной рубашки был небрежно расстегнут, из-под черных облегающих брюк торчали босые ноги – ботинки валялись на полу. Ева не могла понять, почему эта поза казалась ей такой возбуждающе сексуальной. Лицо Рорка было похо­же на лик ангела, из любопытства залетевшего в разврат­ный ад: греховный блеск в живых голубых глазах и изящ­ная линия рта, едва заметно изогнутого в улыбке. Черные волосы ниспадали почти до плеч, являясь приманкой для пальцев любой женщины.
   Ева в который раз вспомнила, как впервые увидела это лицо у себя в кабинете на экране монитора во время рас­следования одного из убийств. Тогда Рорк числился в коротком списке подозреваемых, и ей в голову не приходило, что с этого момента изменится ее судьба…
   Хотя она не издала ни звука и остановилась в дверях, он сразу повернул к ней голову, и их глаза встретились. Рорк улыбнулся, и Еве показалось, что сердце у нее в груди про­пустило удар.
   – Здравствуй, лейтенант!
   Он протянул ей руку, и Ева, подойдя к нему, вложила в нее пальцы.
   – Привет. Что смотришь?
   – «Победа тьмы» с Бет Дэвис. В конце фильма она слепнет и умирает.
   – Увлекательно.
   – Но она проявляет при этом такое мужество…
   Рорк притянул Еву за руку к себе на софу, она легла рядом, положив голову ему на плечо, и он улыбнулся. Когда-то, чтобы убедить ее расслабляться таким образом и принимать то, что он хотел ей дать, Рорку потребовалось много времени и терпения. Ему пришлось долго ждать, когда между ними возникнет полное взаимное доверие.
   «Мой коп. Моя жена, с ее эмоциями и потребностя­ми», – подумал Рорк, перебирая пальцами ее волосы. Он знал, что понадобится еще несколько минут, чтобы жен­щина в ней победила полицейского.
   Ева неторопливо протянула руку и отпила вина из его бокала.
   – Разве интересно смотреть старый фильм, если из­вестно, чем он кончается?
   – Интересно посмотреть, как именно он кончается. Ты обедала?
   Она вернула ему бокал с вином.
   – Нет. Потом что-нибудь перехвачу. Перед окончани­ем смены на меня свалился занятный случай: женщина пригвоздила своего хахаля к стенке его же собственной дрелью.
   Рорк чуть не поперхнулся вином;
   – Это как? В буквальном смысле или фигурально?
   – В буквальном. Модель «Брэнсон-8000».
   – А откуда ты знаешь, что это была женщина?
   – Она сама вызвала полицию и дождалась нас. Судя по всему, этот человек обещал ей вечную преданность, но за­гулял на стороне, и она решила, что за такое предательство следует прогнать через его блудливое сердце почти метро­вую железяку.
   – Что ж, это для него урок…
   – Она почему-то выбрала сердце. На ее месте я бы про­сверлила ему яйца. По крайней мере, это было бы ближе к сути вопроса.
   – Ева, миленькая, ты уж очень конкретный человек!
   Он прикоснулся губами к ее рту, и в ту же секунду Ева перевернулась и бросилась на него сверху, распластав Рорка на софе.
   Сверкнув глазами, Рорк начал расстегивать пуговицы на ее блузке.
   – А ведь мы с тобой знаем, чем это кончается…
   Ева легонько укусила его нижнюю губу.
   – Давай посмотрим, как именно это кончится…

ГЛАВА 2

   Положив трубку, Ева еще какое-то время хмуро смотре­ла на аппарат. Итак, в офисе прокурора ей подтвердили, что заявление защиты по статье об убийстве второй степе­ни в деле Лизбет Кук принято обвинением. Еву передерну­ло от отвращения. Статья о непреднамеренном убийстве для женщины, которая совершенно хладнокровно при­кончила человека только из-за того, что он не мог держать в узде свой половой член! Теперь Лизбет Кук предстояло отсидеть самое большее год в казенном заведении облегченного режима, где она могла бы спокойненько красить ногти и укладывать волосы перед партией в теннис. Даже если ее выгонят с работы, обвиняемая всегда сможет на кругленькую сумму подписать контракт на производство экранной версии ее похождений, а затем уехать на Марти­нику.
   Ева помнила, как сказала Пибоди, что не стоит брать в голову лишнего и лучше пусть все идет, как идет. Но она сама не ожидала, что наказание окажется таким до обид­ного мизерным. Ева решила – и уже выдала все в кратких и крепких выражениях этому бесхребетному хрену обви­нителю, – что теперь не она, а он должен звонить родст­венникам убитого. Пусть объяснит, почему правосудие оказалось настолько загруженным работой, что не удосу­жилось как следует разобраться в этом деле и поспешило заключить сделку с защитой, даже не дождавшись поли­цейского отчета.
   Стиснув зубы, Ева резко ткнула пальцем в клавиатуру, словно поторапливая капризный компьютер, и вызвала за­ключение патологоанатома по Брэнсону.
   Здоровый мужчина. Пятьдесят один год. Причина смерти – отверстие в грудной клетке, проделанное враща­ющимся сверлом дрели. Других шрамов или ранений нет. Содержание в крови наркотиков или алкоголя не обнару­жено. Указаний на недавнюю половую активность нет. Последний прием пищи был менее чем за час до смерти и состоял из тертой моркови и гороха в легком сливочном соусе, подсушенного пшеничного хлеба и травяного чая.
   «Довольно скучная еда для подлого дамского угодни­ка», – подумала Ева, однако взяла на заметку то обстоятельство, что Брэнсон не находился под воздействием ал­коголя или наркотиков.
   А кстати, кто, кроме Лизбет Кук, сказал, что он был дамским угодником? Ведь в этой чертовой спешке ей даже не дали времени проверить мотив преступления, которое теперь расценивается как убийство второй степени. Ева представила себе зрелище: когда дело дойдет до прессы, – а оно, несомненно, дойдет, – множество неудовлетворен­ных сексуальных партнеров будут искать глазами шкаф с инструментами.
   «Ваш любовник изменил вам? Ну что ж, посмотрите, как ему понравится „Брэнсон-8000“. Это лучший выбор профессионалов и любителей!» Здорово. Под этим углом Лизбет Кук могла бы провести бойкую рекламную кампа­нию. Продажи моментально пошли бы в гору.
   Человеческие взаимоотношения – наиболее благодар­ная почва для совершения самых разнообразных преступлений. Некоторые люди умеют очень комфортабельно уст­раивать свою жизнь, превратить игру с мячом на стадионе в нечто похожее на бальный танец в зале. За такими охо­тятся, отвоевывают их, вешаются им на шею…
   Случайный отблеск собственного обручального кольца вдруг заставил Еву вздрогнуть. «Ну нет, тут же совсем дру­гое дело!» – стала она уверять саму себя, спохватившись, что непроизвольно провела параллель между нравами об­щества и их отношениями с Рорком. Уж ее-то случай в общие закономерности не вписывался. Ведь она ничего не выискивала, любовь сама нашла ее и подчинила себе. Здесь не было ничего общего со всякими брэнсонами. И потом, если бы Рорк решил попытать счастья еще где-то, она бы не стала ему препятствовать и, уж во всяком случае, не покушалась бы на его жизнь или на какие-то части тела.
   Раздосадованная, Ева вернулась к своему отчету, кото­рым обвинение даже не поинтересовалось. Открылась дверь, и в ее проеме появилась голова детектива из отдела электронных расследований Яна Макнаба. Его длинные золотистые волосы были на сей раз собраны в косичку, и только один переливающийся на свету завиток обернулся вокруг мочки уха. В этот день на нем был толстый свитер кричащих зеленых и голубых цветов, который свисал до бедер, и черные брюки, по форме напоминавшие мунд­штуки курительной трубки. Этот неописуемый наряд до­полняли сверкающие синие башмаки.
   Макнаб улыбнулся Еве, ясные голубые глаза на его ми­ловидном лице смотрели, как всегда, слегка нахально.
   – Даллас! Я закончил проверку телефонных контактов и текущих личных памяток вашего покойника.
   – Тогда почему твой отчет все еще не у меня на сто­ле? – сухо спросила Ева.
   – Просто я подумал, что вы сначала захотите посмот­реть материал из его домашнего кабинета, – дружелюбно ответил Макнаб и, положив перед Евой диск, присел на угол стола. – А что поделывает наша Пибоди?
   – Собирает для меня информацию. Неужели ты до сих пор не понял, что неинтересен ей, дружище?
   Макнаб пожал плечами.
   – А кто говорит, что она мне интересна? Она ведь все еще встречается с Монро, или как?
   – Мы с ней это не обсуждаем, Макнаб.
   Они понимающе переглянулись: оба не разделяли сим­патий Пибоди к этому человеку, который умел быть при­ятным, только когда ему что-то нужно.
   – Да я так просто, из чистого любопытства… – пробор­мотал Макнаб.
   – Тогда спроси ее сам.
   Про себя же Ева добавила: «И расскажи потом мне».
   – Я ее иногда спрашиваю, и это дает ей возможность лишний раз порычать на меня. Кстати, у нее прекрасные зубы.
   Макнаб поднялся и сделал несколько шагов по тесной коробке кабинета Евы. Он безнадежно опоздал на свида­ние с одной из консультанток космического агентства, и вероятность того, что она согласится когда-нибудь еще встретиться с ним, таяла с каждым часом. Впрочем, «мисс Космос» уже начала ему надоедать, хотя раньше это трудно было представить, стоило вспомнить, как она выставляла напоказ свои прелестные груди в чем-нибудь прозрачном и серебристом. Макнаб даже пытался искусственно нака­чать себя энтузиазмом, но у него ничего не вышло. Его мысли постоянно возвращались к некой колючке, девушке-копу в накрахмаленной униформе. Что же у нее, черт возьми, было там, под униформой? Его снедало любопыт­ство, от которого он никак не мог отделаться. В конце кон­цов Макнаб пришел к выводу, что слишком много време­ни проводит дома один, перед экраном. И тут ему в этой связи вспомнилось:
   – Слушайте, вчера вечером я наткнулся на видеоклип с Мевис. Просто мороз по коже!
   – Да, это великолепно, – охотно согласилась Ева.
   Ее лучшая подруга, певица Мевис Фристоун, как раз в это время находилась в первой в жизни гастрольной поезд­ке – занималась продвижением диска записей для одной из фирм Рорка, входившей в индустрию развлечений. Она теперь крушила своим голосом стены концертных залов в Атланте, и Ева вдруг почувствовала прилив сентименталь­ности. Как же высоко забралась Мевис по сравнению с теми временами, когда ей приходилось выворачивать на­ружу свои легкие в разбитых на закутки ресторанах-под­вальчиках вроде «Голубой белки»!
   – Диск начинает пользоваться успехом, и Рорк счита­ет, что запись Мевис войдет в двадцатку лучших, – с удо­вольствием сообщила Ева.
   Макнаб пощелкал кредитками в кармане:
   – И когда же мы об этом узнаем?
   Еве показалось, что он говорит об этом для того, чтобы прикрыть свой интерес к другой, главной для него теме, и она решила поддержать разговор:
   – Рорк планирует собрать вечеринку или что-то в этом роде, когда она вернется из поездки.
   – Да? Здорово!
   Но тут он встрепенулся: за дверью послышался стук ус­тавных полицейских ботинок. Макнаб сунул руки в карма­ны, нагнав на себя видимость полнейшего равнодушия, и в этот момент в дверях показалась Пибоди.
   – Управление полиции Нью-Джерси пришло к выво­ду… – Пибоди осеклась, нахмурившись. – Что тебе надо, Макнаб? Лейтенанту некогда слушать твои убогие хохмочки.
   – Вообще-то, некоторые хохмы лейтенанту нравят­ся, – заметила Ева, но, увидев, что Пибоди слишком при­стально посмотрела на нее, строго произнесла: – Итак, Макнаб, пошутили, и хватит. Продолжим о деле.
   – С удовольствием. – Макнаб широко улыбнулся Пи­боди. – Так вот, при изучении записей звонков покойного выяснилось, что никаких иных разговоров с женщинами, помимо Лизбет Кук и своих сотрудниц, он не вел. В графе «Связи» в его дневнике обнаружены только пометки, свя­занные с мисс Кук, которая часто упоминается как «Лиззи, любовь моя».
   – И никакой другой женщины? – Ева поджала губы. – А другой мужчина?
   – Нет. Никаких амурных дел и никаких указаний на го­мосексуализм.
   – Интересно. Пройдись по записям в офисе. Хотелось бы узнать, солгала ли «Лиззи, любовь моя» насчет мотива убийства, а если да, то зачем на самом деле она убила его.
   – Я уже занимаюсь этим.
   Макнаб двинулся к двери, но на пороге задержался, чтобы послать Пибоди нарочито громкий воздушный по­целуй.
   – Все-таки он – настоящая задница! – возмутилась Пибоди, когда Макнаб вышел.
   – Если он тебя раздражает, это еще не значит…
   – Без всяких «если»!
   – Но он довольно быстро сообразил, что его отчет может изменить некоторые аспекты рассмотрения дела, и сразу же пришел. Это немаловажно, Пибоди.
   Мысль о том, что Макнаб опять влезет в расследование одного из ее дел, привела Пибоди в ярость.
   – Но ведь дело Кук практически закрыто. Преступница созналась, ей предъявлено обвинение, она допрошена и взята под стражу…
   – Придется тебе сообщить, что она добилась-таки ста­тьи об убийстве второй степени. Но если это преступление совершено не на почве ревности, может быть, нам еще удастся что-нибудь сделать. Все же неплохо было бы точно выяснить, была ли у Брэнсона какая-то связь на стороне, или Кук выдумала эту версию, чтобы скрыть другой мотив. Сегодня нам нужно побывать в его офисе и задать не­сколько вопросов сотрудникам. А это что у тебя? – Ева показала на диск, который ее помощница держала в руке.
   – Это предварительное заключение детектива Салли по Наладчику. Салли сразу согласился сотрудничать с нами, поскольку у него ничего нет. Тело, перед тем как его из­влекли из реки, находилось в воде около тридцати шести часов. Свидетелей нет. Убитый не имел при себе наличных денег или чеков, но в карманах нашли удостоверение лич­ности и кредитки. На руке остался браслет – подделка под «Картье», но хорошая. Салли исключает обычное ограбле­ние, особенно с учетом того, что Наладчику сначала отре­зали язык.
   – В этом может быть ключ к разгадке, – пробормотала Ева, вставляя диск в гнездо своего компьютера.
   – В заключении патологоанатома отмечено, что язык был удален с помощью зазубренного лезвия еще до на­ступления смерти. Следы сопротивления отсутствуют, значит, до этой импровизированной хирургической опера­ции Наладчику нанесли удар, от которого он потерял со­знание. Ну, а потом его сбросили в реку, предварительно связав ноги и руки. Смерть наступила позднее – в резуль­тате того, что он захлебнулся в воде.
   Ева легонько постучала пальцами по столу и улыбну­лась.
   – Есть ли мне смысл читать отчет?
   Пибоди пожала плечами.
   – Детектив Салли был очень разговорчив. Не думаю, что он будет сопротивляться, если вы захотите взять это дело на себя. По его словам, не имеет значения, у какого берега реки найден убитый, проживавший в Нью-Йорке, и какое управление будет заниматься расследованием.
   – Я вовсе не собираюсь браться за это дело, просто меня интересует ход расследования. А как насчет «Арлинг­тона»?
   – Все, что удалось собрать, записано на диске, сторона Б.
   – Отлично. Сейчас я пробегусь по этой записи, а потом поедем в офис Брэнсона.
   На этом Ева решила закончить все разговоры. Но вмес­то того, чтобы уткнуться в экран, она сузившимися глаза­ми уставилась на дверь.
   На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоял долговя­зый молодой человек в поношенных джинсах и старинной парке. «Лет двадцать с чем-то», – предположила Ева. Се­рые мечтательные глаза смотрели с таким простодушием, что она сразу представила, как уличные воришки и прой­дохи выстраиваются в очередь, чтобы обчистить его карма­ны. С худощавого лица молодого человека можно было писать портрет мученика или самоотверженного жреца науки. Но в темно-русых волосах, собранных в гладкий хвостик, виднелись выгоревшие на солнце пряди, что явно не свидетельствовало о кабинетном затворничестве. Юноша смотрел на нее, смущенно улыбаясь.
   – Вы кого-то ищете? – спросила Ева.
   В этот момент Пибоди обернулась, вытаращила глаза и издала какой-то пронзительный визг:
   – Зак! О, вау! Зак!
   Она сделала огромный скачок и прыгнула прямо в длин­ные, протянутые к ней руки. Наблюдая, как Пибоди в своей безукоризненно отглаженной форме и уставной обуви болтает ногами в нескольких сантиметрах от пола, Ева не знала, что и думать. Она медленно поднялась из-за стола, а Пибоди продолжала чисто по-детски восклицать в промежутках между поцелуями:
   – Что ты здесь делаешь? Как ты здесь очутился? О, как я рада тебя видеть! Ты надолго?
   – Ди… – все, что он смог произнести, подняв Пибоди еще выше, чтобы поцеловать ее в шею.
   Ева прекрасно знала, что в их подразделении достаточ­но длинных злых языков, и решила вмешаться:
   – Извините. Сержант Пибоди, я полагаю, что эту тро­гательную сцену лучше продолжить во внеслужебное время.
   – Ой, простите! Опусти меня, Зак, – спохватилась Пи­боди, но продолжала с собственническим видом обнимать молодого человека даже тогда, когда ее ноги наконец кос­нулись пола. – Лейтенант, это Зак.
   – Ну, это я уже слышала.
   – Мой брат.
   Взгляд Евы разом изменился. Она тут же начала искать родственное сходство между ними – и не обнаружила. Они не были похожи ни конституцией тела, ни цветом волос или оттенком кожи, ни чертами лица. Еве оставалось вы­давить из себя дежурную улыбку:
   – Очень приятно.
   – Я не хотел помешать вам… – Зак, зардевшись, про­тянул ей свою большую руку. – Ди так много хорошего рассказывала о вас, лейтенант…
   – Рада слышать, – ответила Ева, почувствовав, что ее рука словно затерялась в его руке, которая, однако, была при пожатии мягкой, как шелк. – А вы который из детей в семье?
   – Младший, – ответила за него Пибоди и произнесла это с таким обожанием, что Ева не смогла сдержать улыбку.
   – Младший? – повторила она, еще раз смерив парня взглядом. – Стало быть, самый маленький… Но, Зак, вы ведь метра два или около того. Да?
   – Два и восемь, – уточнил он и опять застенчиво улыб­нулся.
   – Он пошел в нашего папу. Они оба высокие и ху­дые. – Пибоди вновь неистово стиснула брата в объяти­ях. – Зак у нас художник по дереву. Он делает самые кра­сивые на свете предметы мебели, особенно шкафы.
   – Перестань, Ди. – Зак покраснел от смущения. – Я всего лишь столяр. Умею обращаться с инструментом – вот и все.
   – В последнее время многие научились обращаться с инструментом… – пробормотала Ева, неожиданно вспом­нив Лизбет Кук.
   – Почему ты не сказал мне, что собираешься в Нью-Йорк? – спросила Пибоди.
   – Хотел сделать тебе сюрприз. Еще два дня назад не был уверен, что удастся приехать.
   Зак ласково погладил Пибоди по голове, и это движе­ние вновь напомнило Еве о проблеме человеческих взаи­моотношений. Все-таки некоторые отношения строились не на сексе, не на власти или расчете, а на чем-то менее плотоядном, – может быть, на простой человеческой любви…
   – Я получил заказ на несерийную мебель от людей, ко­торые видели мою работу там, в Аризоне.
   – Здорово! И сколько это займет времени? – спросила Пибоди.
   – Не знаю, как получится. Я, наверное, пробуду здесь, пока не закончу.
   – Прекрасно! Ты остановишься у меня. Я дам тебе ключ и расскажу, как ко мне добираться. Сядешь в под­земку… – Пибоди закусила губу. – Только не зевай по сторонам! Здесь все не так, как дома. Не носи деньги и удостоверение личности в заднем кармане, потому что…
   – Пибоди! – Ева подняла палец, прося внимания. – Займись-ка ты остаток дня личными делами. Устрой брата как следует.
   – Я не хочу, чтобы из-за меня возникли какие-то про­блемы… – начал сопротивляться Зак.
   – Вы создадите больше проблем, если она будет беспо­коиться, как бы вас не обобрали шесть раз, пока вы добе­ретесь до ее квартиры, – довольно сурово пресекла его возражения Ева. Ей вдруг действительно стало боязно за этого добряка, само лицо которого служило «пометкой» для уличной шпаны и карманников. Впрочем, ей не хоте­лось слишком уж сгущать краски, и она попыталась смяг­чить свою строгость улыбкой: