Страница:
— Я продавал ему лошадей и иногда покупал. Я не убиваю людей.
— Ты снабжаешь лошадьми тех, кто этим занимается, — я вытащил камень из подковы, — и покупаешь у Аджани животных, которых он забирает у тех, кого убил.
Гаррод не нашел, что ответить.
Я опустил ногу, выпрямился и посмотрел на него поверх спины жеребца.
— Я думаю, у нее есть законное право не доверять тебе и не любить тебя. Если бы не ты и такие как ты, Аджани не смог бы заниматься своим делом.
— А ты? — обвиняющим тоном заговорил Гаррод. — Разве кто-то из вас лучше? Продаете свои мечи любому, у кого хватит денег, чтобы нанять вас? — он сплюнул. — Сколько человек ты убил в круге? Сколько людей отдали тебе свои жизни в ритуале танца? Разве в круге смерть красивее? Разве такая смерть справедлива? Ты от этого чувствуешь себя могущественнее? — бледные глаза стали яростными, жесткими и холодными как лед. — Несколько раз мне приходилось убивать людей. Людей, которые пытались обмануть меня, украсть у меня что-то или принуждали к драке. Я не Аджани, я не убиваю и не обкрадываю мирные семьи. Но я и не ты: я не вхожу в круг и не ставлю себя выше других людей только потому что в моих руках яватма.
Я давно не задумывался о своей жизни, я просто жил и занимался своим делом. Я — танцор меча, которого можно нанять. Размышления о том, что ты делаешь или зачем это делаешь, до добра не доводят. Постепенно тебя начинают одолевать мысли, а стоит ли вообще стараться выжить, что для человека моей профессии просто смертельно.
Я покачал головой.
— Мне очень жаль твоих лошадей, но провоцируя меня, ты их не вернешь.
Гаррод не сводил с меня глаз.
— Я — Говорящий с лошадьми, и мне тяжело пережить такую потерю, но все, что я говорю сейчас, я говорю не из-за погибших животных. Меня обвинили в совершении того, чем я никогда не занимался и заниматься не желаю. Я не убийца.
— У Дел есть причина, — настаивал я.
— С ее точки зрения, несомненно. Ее можно понять. Но как мне кажется, она многое искажает. Изнутри она искорежена, изувечена, изуродована, а все потому что жажда мести пожирает ее душу как язва.
— Только из-за того, что вы не сошлись…
Он помотал головой так яростно, что косы застучали по груди.
— Я о другом. Я — Говорящий с лошадьми, я чувствую суть эмоций. А человеческие переживания не слишком отличаются от переживаний животных когда человек подчиняет себя потребностям вроде той, что ведет ее, — он помолчал, перевел дыхание, протянул руку и коснулся жеребца. — Я с первого взгляда понял, что за человек Аджани. Он безжалостный, холоднокровный подонок. Но Дел бы следовало взглянуть на собственные поступки. Большая ли между ними разница?
Во мне вспыхнул гнев.
— Если бы ты выжил в тех аидах, где побывала она… если бы ты прошел через тоже, что она…
— …без сомнения, я был бы так же изувечен, как она, — кивнул Гаррод. — Но она выжила. Она пережила издевательства Аджани. Почему он должен теперь торжествовать, превратив ее в женщину, не знающую ни жалости, ни пощады? В клинок без имени?
Я нахмурился.
— Во что?
— Клинок без имени, — повторил Гаррод. — Так говорят в Стаал-Уста, — его губы едва заметно изогнулись. — Спроси ее, можно ли ее назвать клинком без имени. Спроси ее, есть ли конец у ее песни.
Я покачал головой.
— Ты несешь какую-то бессмыслицу.
— Разве? Спроси ее. Задай ей мои вопросы. И скажи ей… — он помолчал. — Скажи ей, что даже Говорящий с лошадьми с Высокогорий слышал о Стаал-Уста и почитает законы чести вока.
Я вздохнул.
— Гаррод…
Он прервал меня, мотнув головой.
— Хватит об этом, танцор меча. Иди к своей женщине, а мне позволь заняться твоей лошадью. С этим я справлюсь.
В конце концов я позволил и пошел к своей женщине.
Нет, не к своей. Я пошел к Делиле.
27
28
— Ты снабжаешь лошадьми тех, кто этим занимается, — я вытащил камень из подковы, — и покупаешь у Аджани животных, которых он забирает у тех, кого убил.
Гаррод не нашел, что ответить.
Я опустил ногу, выпрямился и посмотрел на него поверх спины жеребца.
— Я думаю, у нее есть законное право не доверять тебе и не любить тебя. Если бы не ты и такие как ты, Аджани не смог бы заниматься своим делом.
— А ты? — обвиняющим тоном заговорил Гаррод. — Разве кто-то из вас лучше? Продаете свои мечи любому, у кого хватит денег, чтобы нанять вас? — он сплюнул. — Сколько человек ты убил в круге? Сколько людей отдали тебе свои жизни в ритуале танца? Разве в круге смерть красивее? Разве такая смерть справедлива? Ты от этого чувствуешь себя могущественнее? — бледные глаза стали яростными, жесткими и холодными как лед. — Несколько раз мне приходилось убивать людей. Людей, которые пытались обмануть меня, украсть у меня что-то или принуждали к драке. Я не Аджани, я не убиваю и не обкрадываю мирные семьи. Но я и не ты: я не вхожу в круг и не ставлю себя выше других людей только потому что в моих руках яватма.
Я давно не задумывался о своей жизни, я просто жил и занимался своим делом. Я — танцор меча, которого можно нанять. Размышления о том, что ты делаешь или зачем это делаешь, до добра не доводят. Постепенно тебя начинают одолевать мысли, а стоит ли вообще стараться выжить, что для человека моей профессии просто смертельно.
Я покачал головой.
— Мне очень жаль твоих лошадей, но провоцируя меня, ты их не вернешь.
Гаррод не сводил с меня глаз.
— Я — Говорящий с лошадьми, и мне тяжело пережить такую потерю, но все, что я говорю сейчас, я говорю не из-за погибших животных. Меня обвинили в совершении того, чем я никогда не занимался и заниматься не желаю. Я не убийца.
— У Дел есть причина, — настаивал я.
— С ее точки зрения, несомненно. Ее можно понять. Но как мне кажется, она многое искажает. Изнутри она искорежена, изувечена, изуродована, а все потому что жажда мести пожирает ее душу как язва.
— Только из-за того, что вы не сошлись…
Он помотал головой так яростно, что косы застучали по груди.
— Я о другом. Я — Говорящий с лошадьми, я чувствую суть эмоций. А человеческие переживания не слишком отличаются от переживаний животных когда человек подчиняет себя потребностям вроде той, что ведет ее, — он помолчал, перевел дыхание, протянул руку и коснулся жеребца. — Я с первого взгляда понял, что за человек Аджани. Он безжалостный, холоднокровный подонок. Но Дел бы следовало взглянуть на собственные поступки. Большая ли между ними разница?
Во мне вспыхнул гнев.
— Если бы ты выжил в тех аидах, где побывала она… если бы ты прошел через тоже, что она…
— …без сомнения, я был бы так же изувечен, как она, — кивнул Гаррод. — Но она выжила. Она пережила издевательства Аджани. Почему он должен теперь торжествовать, превратив ее в женщину, не знающую ни жалости, ни пощады? В клинок без имени?
Я нахмурился.
— Во что?
— Клинок без имени, — повторил Гаррод. — Так говорят в Стаал-Уста, — его губы едва заметно изогнулись. — Спроси ее, можно ли ее назвать клинком без имени. Спроси ее, есть ли конец у ее песни.
Я покачал головой.
— Ты несешь какую-то бессмыслицу.
— Разве? Спроси ее. Задай ей мои вопросы. И скажи ей… — он помолчал. — Скажи ей, что даже Говорящий с лошадьми с Высокогорий слышал о Стаал-Уста и почитает законы чести вока.
Я вздохнул.
— Гаррод…
Он прервал меня, мотнув головой.
— Хватит об этом, танцор меча. Иди к своей женщине, а мне позволь заняться твоей лошадью. С этим я справлюсь.
В конце концов я позволил и пошел к своей женщине.
Нет, не к своей. Я пошел к Делиле.
27
На Юге мне приходилось пригибаться, чтобы пройти в низкие двери поскольку я выше, чем большинство Южан. На Севере, где мужчины такие же высокие как я, мне не приходилось этим заниматься. Но влезая в пещеру Кантеада, я вспомнил о Юге. Проход был таким низким, что приходилось почти ползти.
В стенах каньона, как я обнаружил, было столько дыр, что скалы напоминали соты. Самые большие дыры были у самого дна, полускрытые в земле, со входами-арками. Каждая дыра была началом тоннеля, который вел в пещеру — уникальные жилища, но обитателям их я не завидовал.
Я наклонился у входа в тоннель.
— Дел? — из темноты отозвалось только эхо.
Я подождал, но ответа так и не услышал. Пришлось, вздыхая, низко пригнуться и забраться в отверстие.
Радости мне это не доставило — выпрямиться я не мог.
— Аиды, чувствуешь себя стариком.
Конец тоннеля скрывался в темноте. Я полез вперед, ударяясь головой, царапая плечи, цепляясь одеждой, освобождаясь, пока не обнаружил, что потолок поднялся. В ширину тоннель по-прежнему равнялся ширине моих плеч.
И тут меня как будто ударило. Выступил пот, я задрожал и почувствовал металлический привкус страха во рту.
Стены наступали и я снова оказался в шахте Аладара. Цепей на мне не было, но я согнулся под тяжестью воспоминаний. Я припомнил каждую мелочь. Танзир украл у меня несколько месяцев. Месяцев которые лишили меня самого себя. Аиды, когда же я это забуду?
Я заставил себя отвлечься и посмотрел вперед, в тоннель, повторяя, что Дел недалеко. Я пошел дальше.
— Человечки, — бормотал я. — Маленькие человечки строят маленькие домики.
Приглушенный свет, льющийся в тоннель из каньона, освещал мой путь. Пещера оказалась гораздо ближе чем я думал, чему я несказанно обрадовался. Передо мной появилась другая арка, через которую я разглядел свечи. Под аркой лежали тени. Я был уже почти в пещере, когда появилась голова Дел.
— Сюда, — позвала она. — Не стукнись головой.
Я хмыкнул, наклонился и пролез. И замер с глупым видом. Пещера больше напоминала зал.
Огоньки свечей, фонари, яркие кусочки стекла и полированного металла. Вдоль стен стояли кубки, амфоры, чашки, миски, блюда, все из полированного металла. Не было ни серебра, ни меди, и золота. Ничего подобного я не видел.
Я прищурился. От моего движения пламя свечей затрепетало и вся пещера заблестела.
— Неплохой домик, баска.
— Это дом мастера песни, — объяснила Дел. — Он приютит нас на ночь.
Я осмотрелся. Помимо посуды в пещере были пледы и одеяла, деревянные флейты и свирели и много всякой всячины, сделанной из тростника или вырезанной из тыквы. Было несколько глиняных вещей со следами пальцев.
— Ну а где он сам? — заинтересовался я. — Я не видел ни одного из этих Кантеада с тех пор, как мы спустились на дно.
— У них круг песни, — объяснила Дел. — Все собираются, чтобы обсудить какое-то событие. Думаю, сейчас они обсуждают нас.
— И конечно посторонним там делать нечего.
— Совершенно нечего.
Я, конечно, и не надеялся, что удастся побыть наедине с Дел, так что пришлось просто порадоваться отсутствию в пещере кого-то из Кантеада, а Адара и Киприана были уже на полпути ко мне.
Потолок пещеры куполом уходил вверх. Стены были окрашены приглушенными тонами и разрисованы узорами, похожими на руны с меча Дел — линия перетекала в линию, узел переплетался с узлом. Рисунок настолько сложный, что ни начала, ни конца не найти.
Дел заметила мое недоумение.
— Это музыка, — улыбнулась она. — Я объясню тебе позже. Сейчас нам нужно обсудить, что делать дальше.
Киприана почти прижималась ко мне.
— Продолжим путешествие, что же еще? — удивилась она. — В Кисири.
— Без лошадей, — добавил закутанный в одеяло Массоу.
Его сестра пожала плечами и откинула назад распущенные светлые волосы.
— Гаррод может достать нам лошадей.
— Может быть, — сказал я, — а может и нет. Все не так просто.
В свете свечей волосы Адары стали бронзовыми.
— Что не просто? — спросила она. — Вы собираетесь нас бросить?
Аиды. Мы их еще и бросаем.
— У нас с Тигром мало времени. Мы должны ехать, — напомнила Дел.
— Нет! — закричал Массоу выкручиваясь из одеял, и налетев на Дел, уцепился за ее запястье. — Вы не можете нас оставить!
Она не пыталась вырваться, но я чувствовал, как ей тяжело.
— Нам нужно идти, — повторила Дел. — Время истекает. Мы должны пробраться самой короткой дорогой через Высоты. Кисири нам не по пути, — пещера искажала голоса и от этого слова Дел прозвучали резче, чем хотелось бы.
— Ты просто ревнуешь, — объявила Киприана. — Ты боишься, что он захочет меня и забудет про тебя.
Дел собрала остатки терпения.
— Женщина не может принадлежать мужчине и мужчина не может принадлежать женщине. Тигр поступает так, как он хочет.
Киприана была непреклонна.
— А если он захочет меня?
Аиды! Да хранят меня боги от ревнивых женщин!
Но где-то в глубине души я почувствовал удовлетворение. Дел, Киприана, Адара: три женщины, жаждущие получить одного мужчину.
Нет, вернее жаждущих получить только двое. Дел никак не могла забыть локи.
А меня это выводило из себя.
— Хватит, — рявкнул я. — Сядьте и давайте разберемся, — они сели (даже Дел) на шкуры и пледы. Я остался стоять, намеренно держась в стороне. — На эту ночь мы гости Кантеада. Утром мы уйдем из каньона, — на секунду я представил гончих, теснящихся в ожидании за облаками на краю мира. — У нас одна лошадь: моя. И на ней поедем мы с Дел.
— А как же мы? — спросил Массоу, не сводя глаз с Дел.
Она, в свою очередь, смотрела на Адару.
— Твоей матери следовало бы поговорить с тобой… Твоей матери следовало бы все объяснить тебе. Вы трое направляетесь в Кисири. Нам с Тигром с вами не по пути.
— Вы не можете оставить нас! — вмешалась в разговор Киприана. — Как вы можете уйти? Как вы можете бросить нас? Что нам делать?
Передо мной стояла не та девочка, которая отважно бросилась мне на выручку в битве с локи. Она была совсем другая. И она мне не нравилась.
— Делать то, что делали даже после того, как похоронили своего отца,
— твердо сказал я. — Вы пойдете дальше.
— Одни! — слезы блестели в голубых глазах. — Две женщины и мальчик, без повозки, без лошади… даже без продуктов!
— Мы с Дел поговорим с Кантеада, может они придумают что-нибудь, — я махнул рукой и повернулся к тоннелю. — Мы пойдем к ним. Вы останетесь здесь.
Я нагнулся, прежде чем Киприана успела открыть рот, чтобы снова возразить. Спиной я чувствовал, что Дел идет за мной. Только когда мы выбрались из тоннеля я поверил, что я снова на свободе и набрал полные легкие холодного влажного воздуха. Солнце не баловало каньон светом, но по наличию теней можно было отличить день от ночи.
— Она боится, — сказала Дел.
Я хмыкнул.
— Она как заноза в заднице.
— Они все боятся, Тигр. Даже маленький Массоу.
— «Маленький Массоу», как ты говоришь, не лучше своей сестры. И в своем роде, он такая же Адара, — я потер заросшие щетиной шрамы. — Буду только рад избавиться от них.
— Для тебя это так легко, верно? Повернуться спиной к ответственности?
Я посмотрел на нее.
— Аиды, баска, мы ведь оставляем их ради тебя. Время истекает.
Дел отвернулась, махнув рукой.
— Ладно, все. Мне не следовало этого говорить. Я просто… аиды, я не знаю. Я совсем запуталась, — она прислонилась к стене каньона рядом со входом в пещеру.
Я чуть не усмехнулся, когда услышал от нее мое любимое Южное слово, но вдруг вспомнил, что говорил мне Гаррод. Искорежена, сказал он, изуродована. И язва пожирает ее душу.
— Дел…
— Тихо, — прошептала она. — Слышишь?
Я насторожился, прикусив язык на полуслове. Закрыл рот и прислушался, а потом рассмеялся.
— Это Гаррод, — сказал я. — Он бормочет что-то жеребцу.
— Нет… не Гаррод. Послушай песню.
Песню. Я слышал все ту же занудную мелодию, которую Дел называла песней охраны, державшей гончих на расстоянии.
— Я не слышу…
— Внимательнее, Тигр! Неужели ничего не слышишь?
Я вздохнул.
— Я уже говорил тебе, что музыка для меня это просто шум. Да, я что-то слышу. Кто-то наигрывает на свирели. Или на двух. Или на десяти. Какая разница, Дел?
Дел подняла обе руки и прижала ладони к глазам, запустив негнущиеся пальцы в волосы.
— Я в отчаянии из-за тебя, Тигр. Одни боги знают, в каком я отчаянии. Что мне делать? Как ты можешь стать тем, кем должен стать? Разве могу я предстать перед вока без уверенности, что они примут мой кровный дар? — она не то вздохнула, не то застонала. — Что мне делать?
Аиды. Такого я от нее еще не слышал.
— Дел, баска, — я потянулся, чтобы отвести ее руки от лица, — о чем ты?
Ее руки безвольно подчинились моим. От волнения на бледном лице появились морщины.
— Я не могу тебе сказать.
— Если ты не…
— Не могу.
— Дел…
— Не могу.
У меня хватило выдержки не настаивать и сменить тему.
— Мы могли бы удрать отсюда на жеребце и вернуться обратно на Юг. Мы могли бы просто забыть обо всех этих воках и кровном долге, и кровном даре, и обо всех этих штуках, которые доводят тебя почти до безумия локи,
— я улыбнулся, оценив красоту фразы, но Дел только нахмурилась. — Мы могли бы снова стать танцорами мечей, живущими свободой круга.
Дел высвободила свои ладони.
— У меня нет свободы. У меня есть долг.
Что-то переполнило меня, что-то вроде осознания и разочарования, и вырвалось наружу.
— Знаешь, я думаю, что Гаррод прав! Гаррод прекрасно в тебе разобрался, гораздо лучше чем я, — я смотрел на нее с яростью. — Аиды, Дел… ты когда-нибудь думала о чем-нибудь другом? О чем-нибудь? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что в мире есть еще что-то кроме необходимости преследовать и мстить? — лицо Дел не изменилось. — Ты когда-нибудь задумывалась, что будешь делать, когда закончится история с этим вока? Ты задумывалась, что будешь делать после суда? — я покачал головой. — Нет. Ты идешь прямо по своей дороге и тебе даже в голову не приходит посмотреть по сторонам. Ты как лошадь, которая прожила всю жизнь с затянутым поводом, а когда повод отпустили, не смогла повернуть голову. Частично из-за боязни, но это не главное. Она не может заставить себя расслабиться и снова стать лошадью.
Я никогда не видел такого выражения лица и таких глаз у женщины. Аиды, да и у мужчины тоже. Боль и ярость, неверие, негодование, осознание и вдобавок только что принятое решение. Я видел как Делила строила передо мной стену, кирпич за кирпичом, ряд за рядом. А закончив, замазала все щели, чтобы убедиться, что никто через эту стену не проберется. Когда стена была построена, Дел потянулась за своим самым беспощадным оружием.
— Ты любишь меня, — сказала она.
В этот момент слова ничего не значили. Я прислушивался к ее голосу и не мог понять, что происходит. Передо мной стояла та же яростная Делила, но гнев ее был мягким, непонятным. Это был лед, а не жар. Мне стало нехорошо. Нехорошо глубоко-в-кишках. Неужели вот так все закончится? Я медленно, глубоко вздохнул.
— Я спрашиваю тебя, почему… сейчас, теперь, когда ты сделала так много, чтобы превратить себя в танцора из женщины, ты решила обратиться к женскому оружию?
Лед дал трещину. Она не ожидала такого вопроса.
— Оружию…
— Оружию, — твердо повторил я. — Ты достала его, а мне полагается поджать хвост? Мне полагается упасть на спину как собаке и подставить живот под удар? Или ты просто решила сделать меня евнухом, чтобы я был еще хоть на что-то годен?
Даже ее губы побелели.
— Значит вот что ты об этом думаешь.
— Я думаю, что это твои мысли.
Дел дышала прерывисто. Одной рукой она зажала рот, а второй вцепилась в свою шерстяную тунику.
— Тигр, — выдавила она, — помоги мне…
Я медленно покачал головой.
— Если ты хочешь, чтобы я обнял тебя будто ничего не случилось — нет. Потому что кое-что случилось. Если ты хочешь, чтобы я успокоил тебя, сказал, что все в порядке, все забыто… нет. Потому что все не так. Тебе пора понять, что не каждый может позволить себе быть таким целеустремленным как ты. Не каждый может отрезать от себя куски, потому что это делает жизнь, которую он выбрал, легче, — мне хотелось коснуться ее, но я сдержался. — Не каждая, — тихо сказал я, — может заставить себя быть кем-то, кем она не является, хотя даже ее совесть запрещает ей делать это.
— Совесть…
— Я видел тебя с Массоу. Я видел тебя с другим детьми. Только с ним и только с ними я видел другую Дел.
— Другую, — горько сказала она. — Мягкую, добросердечную, глупую… Сладкая, нежная душа, какой многие мужчины хотят видеть свою жену.
— Некоторые да. На Юге может даже большинство. И иногда я задумываюсь, какой была бы моя жизнь, если бы ты была другой женщиной, — я пожал плечами. — Но я не хочу изменять тебя, Делила. Не хочу, чтобы ты была другой. Ну может быть немного… совсем чуть-чуть, чтобы лошадь могла распрямить шею и снова стать лошадью, — я наконец коснулся ее. Я потянулся и положил ладонь на ее правое плечо, сжав пальцами напряженные мышцы. — Я не хочу чтобы ты была мягкой. Но и не такой твердой. От этого ты рассыпаешься.
Дел дрожала.
— Ты не знаешь… ты не понимаешь… ты не можешь знать, каково это… — она сдержалась, закрыла на минуту глаза и взяла себя в руки. — Ни один мужчина, особенно Южанин, не поймет, как это тяжело.
— Нет.
— Ни один мужчина не поймет, каково быть женщиной от природы и мужчиной по профессии.
— Нет, баска. Не поймет.
— Ни один мужчина не знает, каково смотреть на то, как убивают мать, отца, сестер, братьев… а потом тебя насилуют и унижают… и при этом ты чувствуешь себя вещью, лишенной имени, души… — она снова запнулась, пытаясь справиться с дрожью. — Ты не можешь понять, каково это… Знать, что каждый мужчина, который видит тебя, хочет тебя. И тебе нужна не ты как человек, а твое тело, потому что это польстит ему… Ты не знаешь, Тигр, каково чувствовать как мужчина насилует тебя глазами, если не может сделать это физически. А ты уходишь и тебя выворачивает.
Я собрал все силы, чтобы заговорить.
— Нет, — сказал я. — Я этого никогда не испытаю. Но я знаю, что если ты будешь нести вину и горе вечно, ты станешь чудовищем. Ты потеряешь остатки человечности. Ты будешь триумфом Аджани.
К Дел вернулась улыбка.
— Этого не будет, — изумленно сказала она. — Это не навсегда. Только до тех пор, пока я не убью его. Пока Аджани не будет мертв.
Не решаясь заговорить, я откинул с ее лица прядь светлых волос, думая при этом: «Бедная моя Делила… тебе еще так многому нужно научиться».
В стенах каньона, как я обнаружил, было столько дыр, что скалы напоминали соты. Самые большие дыры были у самого дна, полускрытые в земле, со входами-арками. Каждая дыра была началом тоннеля, который вел в пещеру — уникальные жилища, но обитателям их я не завидовал.
Я наклонился у входа в тоннель.
— Дел? — из темноты отозвалось только эхо.
Я подождал, но ответа так и не услышал. Пришлось, вздыхая, низко пригнуться и забраться в отверстие.
Радости мне это не доставило — выпрямиться я не мог.
— Аиды, чувствуешь себя стариком.
Конец тоннеля скрывался в темноте. Я полез вперед, ударяясь головой, царапая плечи, цепляясь одеждой, освобождаясь, пока не обнаружил, что потолок поднялся. В ширину тоннель по-прежнему равнялся ширине моих плеч.
И тут меня как будто ударило. Выступил пот, я задрожал и почувствовал металлический привкус страха во рту.
Стены наступали и я снова оказался в шахте Аладара. Цепей на мне не было, но я согнулся под тяжестью воспоминаний. Я припомнил каждую мелочь. Танзир украл у меня несколько месяцев. Месяцев которые лишили меня самого себя. Аиды, когда же я это забуду?
Я заставил себя отвлечься и посмотрел вперед, в тоннель, повторяя, что Дел недалеко. Я пошел дальше.
— Человечки, — бормотал я. — Маленькие человечки строят маленькие домики.
Приглушенный свет, льющийся в тоннель из каньона, освещал мой путь. Пещера оказалась гораздо ближе чем я думал, чему я несказанно обрадовался. Передо мной появилась другая арка, через которую я разглядел свечи. Под аркой лежали тени. Я был уже почти в пещере, когда появилась голова Дел.
— Сюда, — позвала она. — Не стукнись головой.
Я хмыкнул, наклонился и пролез. И замер с глупым видом. Пещера больше напоминала зал.
Огоньки свечей, фонари, яркие кусочки стекла и полированного металла. Вдоль стен стояли кубки, амфоры, чашки, миски, блюда, все из полированного металла. Не было ни серебра, ни меди, и золота. Ничего подобного я не видел.
Я прищурился. От моего движения пламя свечей затрепетало и вся пещера заблестела.
— Неплохой домик, баска.
— Это дом мастера песни, — объяснила Дел. — Он приютит нас на ночь.
Я осмотрелся. Помимо посуды в пещере были пледы и одеяла, деревянные флейты и свирели и много всякой всячины, сделанной из тростника или вырезанной из тыквы. Было несколько глиняных вещей со следами пальцев.
— Ну а где он сам? — заинтересовался я. — Я не видел ни одного из этих Кантеада с тех пор, как мы спустились на дно.
— У них круг песни, — объяснила Дел. — Все собираются, чтобы обсудить какое-то событие. Думаю, сейчас они обсуждают нас.
— И конечно посторонним там делать нечего.
— Совершенно нечего.
Я, конечно, и не надеялся, что удастся побыть наедине с Дел, так что пришлось просто порадоваться отсутствию в пещере кого-то из Кантеада, а Адара и Киприана были уже на полпути ко мне.
Потолок пещеры куполом уходил вверх. Стены были окрашены приглушенными тонами и разрисованы узорами, похожими на руны с меча Дел — линия перетекала в линию, узел переплетался с узлом. Рисунок настолько сложный, что ни начала, ни конца не найти.
Дел заметила мое недоумение.
— Это музыка, — улыбнулась она. — Я объясню тебе позже. Сейчас нам нужно обсудить, что делать дальше.
Киприана почти прижималась ко мне.
— Продолжим путешествие, что же еще? — удивилась она. — В Кисири.
— Без лошадей, — добавил закутанный в одеяло Массоу.
Его сестра пожала плечами и откинула назад распущенные светлые волосы.
— Гаррод может достать нам лошадей.
— Может быть, — сказал я, — а может и нет. Все не так просто.
В свете свечей волосы Адары стали бронзовыми.
— Что не просто? — спросила она. — Вы собираетесь нас бросить?
Аиды. Мы их еще и бросаем.
— У нас с Тигром мало времени. Мы должны ехать, — напомнила Дел.
— Нет! — закричал Массоу выкручиваясь из одеял, и налетев на Дел, уцепился за ее запястье. — Вы не можете нас оставить!
Она не пыталась вырваться, но я чувствовал, как ей тяжело.
— Нам нужно идти, — повторила Дел. — Время истекает. Мы должны пробраться самой короткой дорогой через Высоты. Кисири нам не по пути, — пещера искажала голоса и от этого слова Дел прозвучали резче, чем хотелось бы.
— Ты просто ревнуешь, — объявила Киприана. — Ты боишься, что он захочет меня и забудет про тебя.
Дел собрала остатки терпения.
— Женщина не может принадлежать мужчине и мужчина не может принадлежать женщине. Тигр поступает так, как он хочет.
Киприана была непреклонна.
— А если он захочет меня?
Аиды! Да хранят меня боги от ревнивых женщин!
Но где-то в глубине души я почувствовал удовлетворение. Дел, Киприана, Адара: три женщины, жаждущие получить одного мужчину.
Нет, вернее жаждущих получить только двое. Дел никак не могла забыть локи.
А меня это выводило из себя.
— Хватит, — рявкнул я. — Сядьте и давайте разберемся, — они сели (даже Дел) на шкуры и пледы. Я остался стоять, намеренно держась в стороне. — На эту ночь мы гости Кантеада. Утром мы уйдем из каньона, — на секунду я представил гончих, теснящихся в ожидании за облаками на краю мира. — У нас одна лошадь: моя. И на ней поедем мы с Дел.
— А как же мы? — спросил Массоу, не сводя глаз с Дел.
Она, в свою очередь, смотрела на Адару.
— Твоей матери следовало бы поговорить с тобой… Твоей матери следовало бы все объяснить тебе. Вы трое направляетесь в Кисири. Нам с Тигром с вами не по пути.
— Вы не можете оставить нас! — вмешалась в разговор Киприана. — Как вы можете уйти? Как вы можете бросить нас? Что нам делать?
Передо мной стояла не та девочка, которая отважно бросилась мне на выручку в битве с локи. Она была совсем другая. И она мне не нравилась.
— Делать то, что делали даже после того, как похоронили своего отца,
— твердо сказал я. — Вы пойдете дальше.
— Одни! — слезы блестели в голубых глазах. — Две женщины и мальчик, без повозки, без лошади… даже без продуктов!
— Мы с Дел поговорим с Кантеада, может они придумают что-нибудь, — я махнул рукой и повернулся к тоннелю. — Мы пойдем к ним. Вы останетесь здесь.
Я нагнулся, прежде чем Киприана успела открыть рот, чтобы снова возразить. Спиной я чувствовал, что Дел идет за мной. Только когда мы выбрались из тоннеля я поверил, что я снова на свободе и набрал полные легкие холодного влажного воздуха. Солнце не баловало каньон светом, но по наличию теней можно было отличить день от ночи.
— Она боится, — сказала Дел.
Я хмыкнул.
— Она как заноза в заднице.
— Они все боятся, Тигр. Даже маленький Массоу.
— «Маленький Массоу», как ты говоришь, не лучше своей сестры. И в своем роде, он такая же Адара, — я потер заросшие щетиной шрамы. — Буду только рад избавиться от них.
— Для тебя это так легко, верно? Повернуться спиной к ответственности?
Я посмотрел на нее.
— Аиды, баска, мы ведь оставляем их ради тебя. Время истекает.
Дел отвернулась, махнув рукой.
— Ладно, все. Мне не следовало этого говорить. Я просто… аиды, я не знаю. Я совсем запуталась, — она прислонилась к стене каньона рядом со входом в пещеру.
Я чуть не усмехнулся, когда услышал от нее мое любимое Южное слово, но вдруг вспомнил, что говорил мне Гаррод. Искорежена, сказал он, изуродована. И язва пожирает ее душу.
— Дел…
— Тихо, — прошептала она. — Слышишь?
Я насторожился, прикусив язык на полуслове. Закрыл рот и прислушался, а потом рассмеялся.
— Это Гаррод, — сказал я. — Он бормочет что-то жеребцу.
— Нет… не Гаррод. Послушай песню.
Песню. Я слышал все ту же занудную мелодию, которую Дел называла песней охраны, державшей гончих на расстоянии.
— Я не слышу…
— Внимательнее, Тигр! Неужели ничего не слышишь?
Я вздохнул.
— Я уже говорил тебе, что музыка для меня это просто шум. Да, я что-то слышу. Кто-то наигрывает на свирели. Или на двух. Или на десяти. Какая разница, Дел?
Дел подняла обе руки и прижала ладони к глазам, запустив негнущиеся пальцы в волосы.
— Я в отчаянии из-за тебя, Тигр. Одни боги знают, в каком я отчаянии. Что мне делать? Как ты можешь стать тем, кем должен стать? Разве могу я предстать перед вока без уверенности, что они примут мой кровный дар? — она не то вздохнула, не то застонала. — Что мне делать?
Аиды. Такого я от нее еще не слышал.
— Дел, баска, — я потянулся, чтобы отвести ее руки от лица, — о чем ты?
Ее руки безвольно подчинились моим. От волнения на бледном лице появились морщины.
— Я не могу тебе сказать.
— Если ты не…
— Не могу.
— Дел…
— Не могу.
У меня хватило выдержки не настаивать и сменить тему.
— Мы могли бы удрать отсюда на жеребце и вернуться обратно на Юг. Мы могли бы просто забыть обо всех этих воках и кровном долге, и кровном даре, и обо всех этих штуках, которые доводят тебя почти до безумия локи,
— я улыбнулся, оценив красоту фразы, но Дел только нахмурилась. — Мы могли бы снова стать танцорами мечей, живущими свободой круга.
Дел высвободила свои ладони.
— У меня нет свободы. У меня есть долг.
Что-то переполнило меня, что-то вроде осознания и разочарования, и вырвалось наружу.
— Знаешь, я думаю, что Гаррод прав! Гаррод прекрасно в тебе разобрался, гораздо лучше чем я, — я смотрел на нее с яростью. — Аиды, Дел… ты когда-нибудь думала о чем-нибудь другом? О чем-нибудь? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что в мире есть еще что-то кроме необходимости преследовать и мстить? — лицо Дел не изменилось. — Ты когда-нибудь задумывалась, что будешь делать, когда закончится история с этим вока? Ты задумывалась, что будешь делать после суда? — я покачал головой. — Нет. Ты идешь прямо по своей дороге и тебе даже в голову не приходит посмотреть по сторонам. Ты как лошадь, которая прожила всю жизнь с затянутым поводом, а когда повод отпустили, не смогла повернуть голову. Частично из-за боязни, но это не главное. Она не может заставить себя расслабиться и снова стать лошадью.
Я никогда не видел такого выражения лица и таких глаз у женщины. Аиды, да и у мужчины тоже. Боль и ярость, неверие, негодование, осознание и вдобавок только что принятое решение. Я видел как Делила строила передо мной стену, кирпич за кирпичом, ряд за рядом. А закончив, замазала все щели, чтобы убедиться, что никто через эту стену не проберется. Когда стена была построена, Дел потянулась за своим самым беспощадным оружием.
— Ты любишь меня, — сказала она.
В этот момент слова ничего не значили. Я прислушивался к ее голосу и не мог понять, что происходит. Передо мной стояла та же яростная Делила, но гнев ее был мягким, непонятным. Это был лед, а не жар. Мне стало нехорошо. Нехорошо глубоко-в-кишках. Неужели вот так все закончится? Я медленно, глубоко вздохнул.
— Я спрашиваю тебя, почему… сейчас, теперь, когда ты сделала так много, чтобы превратить себя в танцора из женщины, ты решила обратиться к женскому оружию?
Лед дал трещину. Она не ожидала такого вопроса.
— Оружию…
— Оружию, — твердо повторил я. — Ты достала его, а мне полагается поджать хвост? Мне полагается упасть на спину как собаке и подставить живот под удар? Или ты просто решила сделать меня евнухом, чтобы я был еще хоть на что-то годен?
Даже ее губы побелели.
— Значит вот что ты об этом думаешь.
— Я думаю, что это твои мысли.
Дел дышала прерывисто. Одной рукой она зажала рот, а второй вцепилась в свою шерстяную тунику.
— Тигр, — выдавила она, — помоги мне…
Я медленно покачал головой.
— Если ты хочешь, чтобы я обнял тебя будто ничего не случилось — нет. Потому что кое-что случилось. Если ты хочешь, чтобы я успокоил тебя, сказал, что все в порядке, все забыто… нет. Потому что все не так. Тебе пора понять, что не каждый может позволить себе быть таким целеустремленным как ты. Не каждый может отрезать от себя куски, потому что это делает жизнь, которую он выбрал, легче, — мне хотелось коснуться ее, но я сдержался. — Не каждая, — тихо сказал я, — может заставить себя быть кем-то, кем она не является, хотя даже ее совесть запрещает ей делать это.
— Совесть…
— Я видел тебя с Массоу. Я видел тебя с другим детьми. Только с ним и только с ними я видел другую Дел.
— Другую, — горько сказала она. — Мягкую, добросердечную, глупую… Сладкая, нежная душа, какой многие мужчины хотят видеть свою жену.
— Некоторые да. На Юге может даже большинство. И иногда я задумываюсь, какой была бы моя жизнь, если бы ты была другой женщиной, — я пожал плечами. — Но я не хочу изменять тебя, Делила. Не хочу, чтобы ты была другой. Ну может быть немного… совсем чуть-чуть, чтобы лошадь могла распрямить шею и снова стать лошадью, — я наконец коснулся ее. Я потянулся и положил ладонь на ее правое плечо, сжав пальцами напряженные мышцы. — Я не хочу чтобы ты была мягкой. Но и не такой твердой. От этого ты рассыпаешься.
Дел дрожала.
— Ты не знаешь… ты не понимаешь… ты не можешь знать, каково это… — она сдержалась, закрыла на минуту глаза и взяла себя в руки. — Ни один мужчина, особенно Южанин, не поймет, как это тяжело.
— Нет.
— Ни один мужчина не поймет, каково быть женщиной от природы и мужчиной по профессии.
— Нет, баска. Не поймет.
— Ни один мужчина не знает, каково смотреть на то, как убивают мать, отца, сестер, братьев… а потом тебя насилуют и унижают… и при этом ты чувствуешь себя вещью, лишенной имени, души… — она снова запнулась, пытаясь справиться с дрожью. — Ты не можешь понять, каково это… Знать, что каждый мужчина, который видит тебя, хочет тебя. И тебе нужна не ты как человек, а твое тело, потому что это польстит ему… Ты не знаешь, Тигр, каково чувствовать как мужчина насилует тебя глазами, если не может сделать это физически. А ты уходишь и тебя выворачивает.
Я собрал все силы, чтобы заговорить.
— Нет, — сказал я. — Я этого никогда не испытаю. Но я знаю, что если ты будешь нести вину и горе вечно, ты станешь чудовищем. Ты потеряешь остатки человечности. Ты будешь триумфом Аджани.
К Дел вернулась улыбка.
— Этого не будет, — изумленно сказала она. — Это не навсегда. Только до тех пор, пока я не убью его. Пока Аджани не будет мертв.
Не решаясь заговорить, я откинул с ее лица прядь светлых волос, думая при этом: «Бедная моя Делила… тебе еще так многому нужно научиться».
28
Я услышал Гаррода раньше чем увидел. Бусинки в его косах зазвенели сначала тихо, а потом громче. Немного нахмурившись, я отвернулся от Дел и увидел, что выражение лица Северянина точно копировало мое.
— Твоя лошадь расстроена, — сказал Гаррод.
Я поскреб щетину.
— Надо думать, он сам тебе об этом сказал.
— Не так многословно, конечно, — Гаррод был занят своими мыслями и не улыбнулся. — Его здесь что-то беспокоит.
Дел покачала головой.
— Жеребца Тигра всегда что-то беспокоит. Это часть его, — она помолчала, — обаяния.
Гаррод пожал плечами.
— Я не знаю какой он обычно, но сейчас что-то заставляет его нервничать. Он хочет убежать отсюда.
— Понимаю, — глубокомысленно изрек я. — Но вот что мне понять трудно, так это почему он не сообщил тебе причину своей нервозности.
Говорящий с лошадьми вздохнул.
— Нам было бы проще, если бы вы уважали мою профессию так же, как я уважаю вашу.
— Не думал, что конокрад — уважаемая профессия, — парировал я.
— Я не…
— Нет? — вмешалась Дел. — Может это и не так называется. Ты просто покупаешь лошадей, которых крадут другие.
Гаррод ответил ей на диалекте, которого я вообще не знал. Но что бы он ни сказал, слова дошли до нужного места, потому что Дел покраснела. Она ответила резко и ее пальцы сжались, словно приготовившись выхватить меч.
— Подождите… — начал я, и вдруг за моей спиной появились остальные.
Зеленые глаза Адары сверкнули.
— Они будут драться?
— Нет, — твердо объявил я.
— Значит ты будешь драться.
— Никто из нас драться не будет. А вы, как я думал, должны ждать в пещере, пока мы с Дел поговорим с Кантеада.
Киприана простодушно пожала плечами.
— Мы услышали, что вы спорите.
Огромные голубые глаза Массоу смотрели из-под светлой, неровно подстриженной челки.
— Мы не могли сидеть и слушать, — добавил он.
Дел уже не скрывала, что и ее терпение может кончиться.
— Это наше дело, — отрезала она. — Это наше личное дело и вашего внимания оно не требует. Вас никогда не учили хорошим манерам? Вы не знаете, что такое уважение?
Пальцы Массоу ухватили ее за руку.
— Ты собираешься пригласить Говорящего с лошадьми в круг?
Маленькое кровожадное отродье.
— Нет, — сказал я, — не собирается. Но даже если бы собиралась, к тебе это отношения не имело бы.
Массоу сердито покосился на меня.
— Я спрашивал ее, а не тебя.
Еще и грубое отродье.
— Я думаю, было бы лучше…
Вдали нервно заржал жеребец.
— Видишь? — спросил Гаррод.
Массоу не сводил глаз с Дел.
— Я считаю, что тебе нужно сразиться с ним.
— Я так не считаю, — отрезала она. — По-моему, нам пора вспомнить, где мы находимся. Нам всем следовало бы следить за своим поведением. Я думаю… — она запнулась. — Не имеет значения, что я думаю, — она резко развернулась и ушла.
— Злится, — сказала Адара.
Киприана кивнула.
— Последнее время она постоянно злится. Она всегда злая внутри.
— И напуганная, — влез Массоу. — Я чувствую ее страх.
Все это, подумал я, ненужный разговор, ведущий в некуда.
— Дел просто устала изображать пастушью собаку для вашей отары овец,
— рявкнул я. — У нас есть дело, серьезное дело, а из-за вас мы еле двигаемся. У нас кончается время. Естественно Дел нервничает.
— А как же мы? — не унимался Массоу. — Вы хотите просто бросить нас здесь?
— Нет, — процедил я сквозь зубы. — Я не посмел бы поступить так в доме Кантеада.
Гаррод тихо засмеялся, сказал что-то на Высокогорном и скрылся в темноте. Оставив нас с нашим спором.
Я хотел обойти их, но Киприана встала у меня на пути.
— Ты идешь за ней?
— Кип…
— За ней? — она подошла ближе. — Ты всегда бегаешь за ней как побитая собака, которая возвращается чтобы ее снова избили, — еще ближе. — Но ты не должен. Не должен. Она не нужна тебе, Тигр. Тебе не нужна такая женщина: твердая, жесткая, бесчувственная. Она скорее проткнет тебя мечом, чем скажет доброе слово. Тебе не нужна…
— Все, что мне нужно, это немного времени на себя, — отрезал я, уверенно отодвигая Киприану с дороги. — Мне нужно немного подумать в тишине.
— Тигр…
Я посмотрел поверх головы дочери на мать.
— А не пора ли и тебе приложить руку во всему этому делу? Твоя дочь бегает за мной как сука в охоте. Ты ее мать — сделай что-нибудь.
Рыжие волосы Адары в беспорядке рассыпались по плечам.
— А что я могу сделать? Она выросла, она женщина. Она сама может выбирать.
— Как выбрала ты… за себя и за Кесара, — я кивнул. — Что ж, тогда, я думаю, вам обеим стоит знать, что я не собираюсь бросать танцы мечей просто ради женщины. Какой бы она ни была.
Глаза Массоу странно засветились.
— Даже ради Дел?
Аиды, спасите меня от вопросов ребенка… и внимания его сестры и матери.
— Я иду поговорить с Кантеада, — объявил я. — Вы оставайтесь здесь. Понятно?
Киприана сложила руки на груди.
— Значит ты бежишь за ней… Тебе значит это делать можно.
— Все зависит оттого, — сказал я, — нужна ли человеку, за которым ты бегаешь, твоя компания.
— Вот значит почему Дел с тобой не спит? — ровным голосом поинтересовалась Адара.
Аиды…
Я повернулся и пошел от них. Дел стояла в тени скалы с маленьким Кантеада, которого она называла мастер песни. Я снова удивился бледной, полупрозрачной коже, нежному пушку на выразительно подвижном гребешке, хрупким рукам и мощной груди. Когда он молчал, его горло казалось нормальным, но при разговоре — нет, пении — оно вдувалось и раздувалось как у лягушки.
Лицо Дел было очень торжественным.
— Они обеспокоены, — сказала она. — Они говорят, что появился разлад, мрачный разлад, и это влияет на песню жизни.
— На что?
— На песню жизни, — повторила она. — На то, как они живут.
Я слабо вздохнул.
— Песня того, песня сего… — выражение лица Дел изменилось и я заторопился поправиться. — Хорошо, Дел, больше я этим шутить не буду. Он объясняет, откуда этот разлад?
Она выглядела расстроенной.
— Мы чужие для них, как диссонанс для чистой мелодии. Мы убиваем живых существ. Это вызывает дисгармонию.
Я улыбнулся.
— Можно и так поставить вопрос. Но за последнее время мы убили только этих гончих.
Она покачала головой и слипшиеся высохшие пряди рассыпались на золотые волоски.
— Не имеет значения. Для Кантеада все живые существа заслуживают почитания и уважения. Все живые существа, Тигр. Именно поэтому Кантеада едят только то что растет, не убивая. Питаются тем, что дает земля. Это песня жизни, Тигр… бесконечный цикл жизни в гармонии с миром.
— Никогда не убивают? — такого я не мог даже представить. — За всю жизнь ни один из них не убил ни одного живого существа?
Дел кивнула.
— Кантеада относятся к жизни с благоговением. К любому проявлению жизни. Даже к кровопийце комару.
— Твоя лошадь расстроена, — сказал Гаррод.
Я поскреб щетину.
— Надо думать, он сам тебе об этом сказал.
— Не так многословно, конечно, — Гаррод был занят своими мыслями и не улыбнулся. — Его здесь что-то беспокоит.
Дел покачала головой.
— Жеребца Тигра всегда что-то беспокоит. Это часть его, — она помолчала, — обаяния.
Гаррод пожал плечами.
— Я не знаю какой он обычно, но сейчас что-то заставляет его нервничать. Он хочет убежать отсюда.
— Понимаю, — глубокомысленно изрек я. — Но вот что мне понять трудно, так это почему он не сообщил тебе причину своей нервозности.
Говорящий с лошадьми вздохнул.
— Нам было бы проще, если бы вы уважали мою профессию так же, как я уважаю вашу.
— Не думал, что конокрад — уважаемая профессия, — парировал я.
— Я не…
— Нет? — вмешалась Дел. — Может это и не так называется. Ты просто покупаешь лошадей, которых крадут другие.
Гаррод ответил ей на диалекте, которого я вообще не знал. Но что бы он ни сказал, слова дошли до нужного места, потому что Дел покраснела. Она ответила резко и ее пальцы сжались, словно приготовившись выхватить меч.
— Подождите… — начал я, и вдруг за моей спиной появились остальные.
Зеленые глаза Адары сверкнули.
— Они будут драться?
— Нет, — твердо объявил я.
— Значит ты будешь драться.
— Никто из нас драться не будет. А вы, как я думал, должны ждать в пещере, пока мы с Дел поговорим с Кантеада.
Киприана простодушно пожала плечами.
— Мы услышали, что вы спорите.
Огромные голубые глаза Массоу смотрели из-под светлой, неровно подстриженной челки.
— Мы не могли сидеть и слушать, — добавил он.
Дел уже не скрывала, что и ее терпение может кончиться.
— Это наше дело, — отрезала она. — Это наше личное дело и вашего внимания оно не требует. Вас никогда не учили хорошим манерам? Вы не знаете, что такое уважение?
Пальцы Массоу ухватили ее за руку.
— Ты собираешься пригласить Говорящего с лошадьми в круг?
Маленькое кровожадное отродье.
— Нет, — сказал я, — не собирается. Но даже если бы собиралась, к тебе это отношения не имело бы.
Массоу сердито покосился на меня.
— Я спрашивал ее, а не тебя.
Еще и грубое отродье.
— Я думаю, было бы лучше…
Вдали нервно заржал жеребец.
— Видишь? — спросил Гаррод.
Массоу не сводил глаз с Дел.
— Я считаю, что тебе нужно сразиться с ним.
— Я так не считаю, — отрезала она. — По-моему, нам пора вспомнить, где мы находимся. Нам всем следовало бы следить за своим поведением. Я думаю… — она запнулась. — Не имеет значения, что я думаю, — она резко развернулась и ушла.
— Злится, — сказала Адара.
Киприана кивнула.
— Последнее время она постоянно злится. Она всегда злая внутри.
— И напуганная, — влез Массоу. — Я чувствую ее страх.
Все это, подумал я, ненужный разговор, ведущий в некуда.
— Дел просто устала изображать пастушью собаку для вашей отары овец,
— рявкнул я. — У нас есть дело, серьезное дело, а из-за вас мы еле двигаемся. У нас кончается время. Естественно Дел нервничает.
— А как же мы? — не унимался Массоу. — Вы хотите просто бросить нас здесь?
— Нет, — процедил я сквозь зубы. — Я не посмел бы поступить так в доме Кантеада.
Гаррод тихо засмеялся, сказал что-то на Высокогорном и скрылся в темноте. Оставив нас с нашим спором.
Я хотел обойти их, но Киприана встала у меня на пути.
— Ты идешь за ней?
— Кип…
— За ней? — она подошла ближе. — Ты всегда бегаешь за ней как побитая собака, которая возвращается чтобы ее снова избили, — еще ближе. — Но ты не должен. Не должен. Она не нужна тебе, Тигр. Тебе не нужна такая женщина: твердая, жесткая, бесчувственная. Она скорее проткнет тебя мечом, чем скажет доброе слово. Тебе не нужна…
— Все, что мне нужно, это немного времени на себя, — отрезал я, уверенно отодвигая Киприану с дороги. — Мне нужно немного подумать в тишине.
— Тигр…
Я посмотрел поверх головы дочери на мать.
— А не пора ли и тебе приложить руку во всему этому делу? Твоя дочь бегает за мной как сука в охоте. Ты ее мать — сделай что-нибудь.
Рыжие волосы Адары в беспорядке рассыпались по плечам.
— А что я могу сделать? Она выросла, она женщина. Она сама может выбирать.
— Как выбрала ты… за себя и за Кесара, — я кивнул. — Что ж, тогда, я думаю, вам обеим стоит знать, что я не собираюсь бросать танцы мечей просто ради женщины. Какой бы она ни была.
Глаза Массоу странно засветились.
— Даже ради Дел?
Аиды, спасите меня от вопросов ребенка… и внимания его сестры и матери.
— Я иду поговорить с Кантеада, — объявил я. — Вы оставайтесь здесь. Понятно?
Киприана сложила руки на груди.
— Значит ты бежишь за ней… Тебе значит это делать можно.
— Все зависит оттого, — сказал я, — нужна ли человеку, за которым ты бегаешь, твоя компания.
— Вот значит почему Дел с тобой не спит? — ровным голосом поинтересовалась Адара.
Аиды…
Я повернулся и пошел от них. Дел стояла в тени скалы с маленьким Кантеада, которого она называла мастер песни. Я снова удивился бледной, полупрозрачной коже, нежному пушку на выразительно подвижном гребешке, хрупким рукам и мощной груди. Когда он молчал, его горло казалось нормальным, но при разговоре — нет, пении — оно вдувалось и раздувалось как у лягушки.
Лицо Дел было очень торжественным.
— Они обеспокоены, — сказала она. — Они говорят, что появился разлад, мрачный разлад, и это влияет на песню жизни.
— На что?
— На песню жизни, — повторила она. — На то, как они живут.
Я слабо вздохнул.
— Песня того, песня сего… — выражение лица Дел изменилось и я заторопился поправиться. — Хорошо, Дел, больше я этим шутить не буду. Он объясняет, откуда этот разлад?
Она выглядела расстроенной.
— Мы чужие для них, как диссонанс для чистой мелодии. Мы убиваем живых существ. Это вызывает дисгармонию.
Я улыбнулся.
— Можно и так поставить вопрос. Но за последнее время мы убили только этих гончих.
Она покачала головой и слипшиеся высохшие пряди рассыпались на золотые волоски.
— Не имеет значения. Для Кантеада все живые существа заслуживают почитания и уважения. Все живые существа, Тигр. Именно поэтому Кантеада едят только то что растет, не убивая. Питаются тем, что дает земля. Это песня жизни, Тигр… бесконечный цикл жизни в гармонии с миром.
— Никогда не убивают? — такого я не мог даже представить. — За всю жизнь ни один из них не убил ни одного живого существа?
Дел кивнула.
— Кантеада относятся к жизни с благоговением. К любому проявлению жизни. Даже к кровопийце комару.