Робертсон Дженнифер. Певец меча

   Света не было. Слабое сияние полумесяца пробивалось через щели в ставнях. Женщина стояла на полу на коленях, ее тело окутывали тени и серебристые лунные лучи. И я услышал тихую песню.
   Она пела едва слышно. Голос срывался, когда ей приходилось напрягаться, чтобы не запеть громче. Значит она не хотела разбудить меня, хотя теперь Дел знала все мои привычки во сне не хуже, чем свои.
   К музыке я глух. Для меня она просто шум разной высоты и громкости. Я и раньше слышал, как Дел пела, готовясь войти в круг, но всегда воспринимал песню как набор разных звуков. Своеобразный шум. Какая-то форма обращения к богам или мечу. Песню жизни я не мог отличить от песни смерти. Пение — Северная привычка. У Терона она тоже была.
   Но Дел продолжала петь и меч в ее руках начал оживать.
   Сначала я в это не поверил. Лунный свет неверен: я подумал, что облака закрыли месяц и освещение изменилось. Но облака это были или нет, лунный свет отступал перед светом меча. Сияние клинка разбавляло лунные лучи.
   Оно появилось на острие. Сначала легчайший проблеск света. Искра, стойкая и немигающая, вытекла как вытекает капля крови из пальца. Она забилась как пульс, словно дышала, а потом медленно поползла наверх, оставляя за собой такие же бусины, нанизывая ожерелье словно из кристаллов Пенджи. Нахмурившись, я смотрел, как капель становится все больше и больше, они замкнули цепь и обоюдоострый клинок засветился.
   Пульсация. Слабый свет, сияние, вспышка… все гаснет и начинается снова.
   Дел пела и клинок охватило пламя.
   — Аиды, Дел… — я торопливо вскочил, неуклюже выпутываясь из одеяла и собираясь выбить из ее рук меч, но едва не растянулся на полу. Окончательно запутавшись в одеяле (акиви еще плескался в голове), я зашатался. В языках пламени ее лицо казалось мертвым.
   Я уже подумал, что огонь охватит ее волосы, но обошлось без этого. Пламя не коснулось ее кожи. Языки цеплялись за клинок, облизывая острые края и застенчиво играя с рунами, а потом умерли, опали, когда ее песня сбилась. Дел не сводила взгляда с рун.
   Я потянулся, но что-то в ее лице заставило меня отдернуть руку. Я уже давно мог безнаказанно касаться яватмы, потому что знание ее имени позволяло мне до определенной степени фамильярничать с ней. Я мог соприкоснуться с частью силы, которую Дел знала в полной мере. Однажды, по незнанию, до того, как Дел сказала мне имя яватмы, я схватился за серебряную рукоять с вечно меняющимися узорами и потерял кусок кожи с ладони. След держался несколько недель и постепенно исчез, но шрам в душе остался.
   Из-за него и из-за глаз Дел я не стал касаться меча.
   Последняя вспышка исчезла. Пульсация растворилась в лунном свете. Меч снова стал мечом и никто бы не сказал, что он скрывает магию.
   Я перевел дыхание и облизнул губы.
   — Такого я еще не видел.
   — Я не хотела, чтобы ты это видел.
   Жемчужно-розовый клинок загораживали свисающие с обеих сторон светлые пряди ее волос.
   Я вздохнул, понимая, что излишек акиви притупил мои чувства. Испуг исчез, оставив во рту кислый привкус паники и головную боль.
   — В аиды, чем ты занималась?
   — Просила совета, — Дел встала, взяла из моих рук ножны Бореал и убрала меч. — Я разрезана.
   — Разрезана? — я поднял брови и осмотрел ее. Ничего разрезанного я не заметил.
   Она нахмурилась и пожала одним плечом.
   — Разрезана… раздвоена… разделена, — она замолчала, чувствуя, что слова не передают того, что она хотела сказать. Хотя Дел хорошо говорила на Южном, правда с забавным акцентом, бывали случаи, когда различие в происхождении сильно затрудняло общение, сводя его почти на нет.
   — Это называется путаница, — перевел я. — Ты запуталась.
   — Запуталась, — эхом отозвалась она, — да, — она снова положила меч в ножнах на пол рядом с моим оружием, совсем близко к кровати, потом влезла на матрас, села и закуталась в одеяло. — Что мне делать?
   Не часто Дел дает мне шанс что-то ей посоветовать и заданный вопрос подтвердил, что она действительно была в полной растерянности.
   Я присел на край кровати.
   — Это как-то связано с человеком, которого ты убила? Тогда, в круге?
   Дел вздохнула, задумчиво глядя в стену.
   — Да и нет одновременно.
   — Он был один из налетчиков.
   — Да, я помню его. Я помню всех, — она покачала головой, пытаясь отогнать воспоминания. — Сначала я думала, что ошибаюсь, потому что не могла поверить… но я не могла забыть их лица, хотя так хотела… слишком часто я видела их во сне.
   — Даже собакам снятся сны.
   Бледная попытка посочувствовать экспромтом. Дел даже не улыбнулась.
   — А я и не хочу, Тигр. Я хочу помнить их, пока не соберу долг со всех.
   Одна тонкая рука выбралась из-под защиты одеяла. Дел заткнула одеяло под колени и подтащила его поближе к подбородку. Робким, отчаянным движением она коснулась моего плеча, нашла старый шрам и начала гладить его.
   — Было так приятно убивать этого человека, — сказала она.
   Тон не соответствовал словам.
   — Не настолько приятно.
   Ее пальцы на секунду застыли, потом продолжили бессмысленное движение.
   — Я принесла клятву.
   — Я знаю. В клятве ты переборщила… и поэтому запуталась, — я поймал ее руку и сжал. — О чем ты спрашивала меч?
   — Какой риск следует избрать.
   Я нахмурился.
   — Риск?
   Дел засунула прядь волос за левое ухо.
   — Если я пойду по следу Аджани, поиск может занять недели, месяцы, даже годы, — она сжала губы. — А у меня осталось не так много времени, прежде чем кого-то опять отправят по моему следу.
   — А если ты поедешь на Север, чтобы предстать перед судом своих ровесников и учителей, ты можешь потерять след Аджани, — я кивнул. — Нелегкий выбор.
   — Наоборот. Слишком легкий, — она высвободила руку, потянулась к своей шее и сняла что-то. Дел подержала вещицу в лунном свете — красно-коричневые кусочки янтаря на шнурке. — Я сделала это, — тихо сказала она, — десять лет назад. Сделала и подарила моей матери на день рождения.
   Я вспомнил, как она снимала что-то с шеи мертвого Южанина и прятала трофей в кулак.
   — Риск, — тихо повторил я. — Ты охотишься за Аджани — вчера, сегодня, завтра — а остальные будут охотиться за тобой.
   Она убрала ожерелье.
   — Я многим обязана своему ан-кайдину.
   — И поэтому ты просила его совета, — в моей голове снова зазвучала ее песня и я опять увидел пылающий меч. — И что он сказал, баска?
   — Ничего, — выдавила Дел и по бледной щеке скатилась слеза.
   Мы были друзьями. Делили круг и постель, но во многом оставались чужими. Мы боялись лишний раз проявить свои эмоции. Каждому из нас так долго не нужен был никто кроме самого себя, что теперь мы не могли повернуть ключ и освободиться — говорить то, что хочется говорить и делиться тем, чем следует делиться. Северная женщина и Южный мужчина, рожденные жестокостью, созданные гневом, стремлением справиться с теми, кто попирал их, научились ничего не говорить о страхах, зная, что от их слабости эти страхи могут ворваться в их жизнь.
   От вида плачущей Дел из моей головы вылетел дурман акиви. Теперь уже запутался я, не зная, что же предпринять: попытаться успокоить ее или оставить в покое, чего она так часто от меня требовала.
   Аиды, ну как мужчине разобраться?
   Ну… я и раньше видел, как рыдают женщины, но эта всегда требовала равенства. Она запрещала мне проявлять снисходительность и вспоминать, что она слабый пол.
   Дел по крайней мере не всхлипывала и не растирала торопливо слезы по щекам, как обычно поступают остальные. Каким-то образом, несмотря на все беды, Дел осталась женщиной и боялась, что обнаружив это, я потеряю уважение к ней.
   Дел просто плакала, не вздрагивая. Она сидела на кровати и слезы катились по щекам.
   Аиды, ну за что мне такое?
   Может стоит попробовать…
   Дел пошевелилась, когда я коснулся ее, показывая как только мог, что несмотря на все случившееся — несмотря на слезы — я хотел ее. Но очевидно я не угадал.
   — Не сейчас, — раздраженно сказала Дел, отстраняясь.
   — Я подумал…
   — Я знаю, что ты подумал, — лицо ее еще было мокрым, но слезы уже не текли. Она смотрела на меня хмуро. Я мог представить, что последует дальше. — ЭТО не всегда ответ, Тигр… хотя тебе или любому другому мужчине в такое трудно поверить.
   Она знала обо мне все. Знала когда и куда ударить. И, как всегда, точно нанесла удар по моей гордости. Чувство беспомощности возросло пропорционально внезапно захватившему меня желанию.
   — Аиды, Дел, что ты от меня хочешь? Я пытаюсь помочь тебе…
   — Мне? Или себе? — она вскочила, сдернула с кровати одеяло и, завернувшись в него, ушла к окну.
   У меня не осталось ни одеяла, ни терпения. Я шлепнул себе на бедра подушку, радуясь, что Дел оставила мне хоть что-то прикрыться, и уставился на нее.
   — А что, в аиды, предлагаешь мужчине делать? Догадываться? Особенно с тобой. Ты такая колючая, что я никогда не знаю, когда ты планируешь ударить меня.
   — Я не планирую, — сказала она. — Так получается. Ты сам иногда на это напрашиваешься.
   — Сейчас например? — я кивнул. — Прекрасно. В следующий раз я оставлю тебя одну.
   Она тяжело вздохнула.
   — Иногда женщине нужно, чтобы ее просто обняли.
   — Иногда мужчина и сам хочет обнять женщину, — бросил я в ответ, — но он не знает, нужно ли ей это.
   Дел ничего не сказала.
   — Особенно тебе, — добавил я. — Я никогда не знаю, лежу я в постели с танцором меча или с женщиной. С твоими способностями в круге, Дел, в тебе больше от мужчины. Я знаю, что так и должно быть, знаю, почему это происходит, но в постели мне нужна ты, а не ан-истойя.
   Она надолго закрыла глаза. Когда Дел снова взглянула на меня, глаза уже не блестели от слез, но в них было столько горя.
   — Ты спал со мной больше, чем кто-либо, — тихо сказала она, — не считая Аджани.
   Я не смог отвести взгляда. Уже не сомневаясь, я поднялся, откинул подушку и подошел к женщине. Вспомнил холоднокровную ан-истойя — талантливого танцора меча с Севера — и девочку, у которой украли детство.
   Я обнял ее. Просто прижал к себе. Только в этом мы оба и нуждались.

6

   Песок уступал земле, жесткая поросль — траве, а колючки — остроконечным деревьям и раскидистому кустарнику, который я видел впервые. Изменился даже запах. Я вдыхал его с отвращением, держал на языке и в конце концов понял, что шел он от деревьев. Едкий, стойкий аромат, ненамного отличавшийся от запаха хувы, хотя вдыхать его можно было не опасаясь последствий.
   Изменился и рельеф. Редкие холмы Харкихала сливались и становились одной семьей, соприкасавшейся руками, головами и плечами. Но это было только началом — перед нами я видел горы, поднимавшиеся от земли до неба.
   Мы ехали на Север, следуя Торговым Трактом из Харкихала. С каждым шагом жеребца я отдалялся от Юга, от всего, что я знал. Я входил в чужую страну как меч входит в живот человека. Окружающий ландшафт удовольствия мне не доставлял, но Дел я об этом не сообщал.
   Да я и сомневался, что ее заинтересовало бы мое отношение к этому миру. Дел замкнулась в тишину и была необычайно тиха даже для обычного плохого настроения. Меня же переполняло предчувствие, ожидание, которое не имело ничего общего со страхом, беспокойством и дискомфортом, которые я ощущал. Дел было не до меня, но не потому что я не был ей нужен. Просто ее переживания были слишком личными. Дел возвращалась домой.
   Я понял ее, хотя она не сказала ни слова. Изменилась ее поза. Выпрямилась спина, расправились плечи, поднялся подбородок. И чудесная улыбка осветила ее лицо.
   Дел преобразилась, а я стал только угрюмее.
   Она остановила своего крапчатого мерина у невысокой каменной пирамиды, вынула ноги из стремян и спрыгнула. Бурнус зацепился за стремя. Дел машинально освободила его и отошла от лошади, не реагируя на попытку крапчатого последовать за хозяйкой. Через минуту мерин успокоился и, опустив голову, решил пощипать что-нибудь на покрытых дерном холмиках. Дел забыла о нем. Она взобралась на пирамиду и вытащила Бореал из ножен.
   Дел смотрела на Север. Высокая фигура, закутанная в кремовый шелк, застыла на камнях. Дел положила яватму на ладони, подняла ее к солнцу, так что лучи затанцевали на клинке, и трижды поцеловала сталь, выражая почтение и преданность.
   — Сулхайя, — громко сказала она, благодаря своих Северных богов.
   Я поежился. Солнце грело по-прежнему, но я продрог до костей. Потом это ощущение прошло и я снова согрелся. Осталось только ноющее воспоминание о чем-то, чего я не мог объяснить.
   Солнечный луч вспыхнул на обнаженном клинке Бореал. Дел не вызывала к жизни яватму, но я видел бледное, жемчужно-розовое сияние, словно меч, как и Дел, знал, что они вернулись домой.
   Я с трудом приподнялся в седле.
   — Баска…
   Она повернулась — ее лицо и поза преобразились так, что у меня язык отнялся.
   Дел вернула меч в ножны. Момент прошел. Она снова стала прежней Дел, только на губах играла незнакомая улыбка. Улыбка, которую я никогда не видел и мог только мечтать, чтобы Дел подарила ее мне.
   — Ну вот, — сказала она, — я и дома. Тебе пора решать.
   — Решать?
   Она кивнула на пирамиду.
   — Это Граница.
   Я и сам догадался и не отрываясь смотрел на пирамиду. Эти камни были началом неизвестного мира. Они открывали страну, в которой никогда не бродили песчаные тигры.
   — Я пойму, — очень тихо сказала Дел.
   Я посмотрел на нее и увидел понимание и сочувствие в голубых глазах. Ей не было еще и двадцати одного — значительно моложе меня по годам, но гораздо старше меня душой. Иногда я ненавидел ее за это, теперь я возненавидел себя.
   — Поймешь?
   Она подумала.
   — Может и не пойму.
   Аиды. Поймет. Не хуже меня.
   И упрямо, наверное просто чтобы доказать, что она ошибается, я пересек Границу.
   И тут же пожалел об этом. Потому что что-то изменилось и не в лучшую сторону.
   Дел вспомнила о мерине и спустилась вниз ловить крапчатого, который щипал травку. Она подвела его к жеребцу, молча села в седло, посмотрела на меня и поблагодарила на языке Севера.
   — Что? — не сразу понял я.
   — Спасибо, — повторила она на Южном.
   Что-то липкое сбежало по моей спине.
   — Я тебе не нужен, — рожденные гневом и смущением слова прозвучали резче, чем хотелось бы (иногда, запутавшись в неопределенных чувствах и отчаявшись найти истину, я веду себя как обиженный ребенок). — Я не нужен тебе на самом-то деле. Тебе никто не нужен. Никто. Пока ты носишь этот меч.
   Дел слабо нахмурилась, потом уголок рта дернулся.
   — Кое в чем ты также бесценен, как и мой меч.
   — Хм, — я пнул жеребца и он пошел вперед. — В чем например, баска?
   — Не скажу, — с готовностью объявила она. — Потому что ты закидываешь удочку, а озера рядом нет.
   — Я что делаю?
   Дел открыла рот, не найдя слов, закрыла его и минуту рассматривала меня. Придя в себя, она объяснила мне, что такое рыбная ловля. А заодно и что такое рыба.
   — Их едят? — с ужасом выдавил я. Судя по описанию, это были отвратительные твари: все в чешуе, с плавниками и жабрами.
   Ее брови сошлись у переносицы.
   — Я не сомневалась, что во время твоих путешествий из Харкихала в Джулу ты хоть раз, но обязательно пробовал рыбу. Джула, как мне кажется, не очень далеко от океана, а Харкихал совсем рядом с Северной границей. Разве люди там не едят рыбу?
   Я нахмурился.
   — Больше чем на день я в Харкихале не задерживался… А что касается Джулы, то откуда мне знать, сколько от нее до океана? Я никогда не перебирался через горы.
   От удивления ее брови выгнулись до волос.
   — Ты никогда не видел карты?
   — Конечно я видел карты. Я знаю Пенджу и по-моему ты могла в этом убедиться. Я знаю где, чьи владения, правильно? Я знаю постоянные поселения и все колодцы. Я знаю…
   Дел подняла руку.
   — Все. Я поняла. Ну конечно, прости меня, я не сомневалась в твоих познаниях, — ласковая речь и безмятежный взгляд — значит все это говорилось только чтобы успокоить меня (или заткнуть мне рот). — Я хотела сказать, странно, что ты так не уверен в границах и в том, что лежит за ними.
   — А ты, конечно, уверена.
   — Меня учили, — мягко сказала она. — Человек должен знать страну, в которую собирается отправиться. Я должна держать все знания здесь, — она кивнула головой. — Кроме обучения танцу, мы изучали математику, языки и географию.
   Теперь понятно, почему Дел и один или два Северных танцора мечей, которых я знал, неплохо говорили на моем языке. Южный выучить легко, но язык Пустыни — местное наречие Пенджи — дается с трудом. Я долго переводил его для Дел. Теперь, набравшись от меня, она могла на нем объясняться. Между собой мы общались на Южном, это казалось естественным.
   Что касается математики и географии, то я даже слов таких никогда не слышал. Все мое обучение было посвящено только танцу мечей, физическому развитию и ритуалам, которые составляют танец. Я провел годы, изучая как двигаться, сражаться, убивать. Больше ни на что не хватало времени.
   Я пожал плечами.
   — Мы разные люди, баска… нас воспитывали по-разному.
   Она задумчиво кивнула.
   — Иногда я забываю. Для нас весь мир в круге и танце… и часто трудно вспомнить, что есть что-то более важное. Этим мы похожи… а в остальном такие разные…
   Говорить напрямик — в этом вся Дел. Ступив на землю Севера, она открыла тайники своей души и начала свободно говорить на тему, которые ни один из нас никогда не затрагивал.
   — Ты женщина, а я мужчина, — любезно сообщил я. — Мы разные от рождения.
   Лицо Дел потеряло всякое выражение.
   — Разные от рождения, — согласилась она. — Хотя во многом различий быть не должно.
   — Дел, давай не будем начинать все сначала. Ты знаешь, я первый признал твои достоинства. Аиды, баска, я вошел с тобой в круг, помнишь? Я уважаю твое умение. Когда-нибудь я мешал тебе? Поддавался? Относился к тебе по-иному из-за того, что ты женщина?
   Она задумалась.
   — Не настолько, насколько привык.
   — Сулхайя, — кисло сказал я и погрузился в молчание.
 
   Весь остаток дня Дел почти ничего не говорила. Каждый шаг мерина, который увозил ее подальше от Юга, был для Дел праздником, а я ловил себя на том, что то и дело оглядывался назад. Очень скоро на смену знакомому простору пустыни пришел чужой Север, вокруг не осталось ничего привычного. Я стал чужаком, отрезанным от своего мира.
   Привыкнув к ритму шага, я погрузился в мрачные раздумья настолько, что какое-то время не следил за жеребцом. Гнедой решил пошагать спокойно. Он упрямо тащился вверх и вперед, поворачивал уши во всех направлениях и каждый раз, когда он мотал головой, медные украшения уздечки звенели.
   Мир бурлил, как кипящая вода в котле. Впереди, поджидая нас, прижимались к земле огромные горы.
   Я поежился, приподнялся в седле, снова приподнялся, мрачно глядя на Север, на вершины. Открыл рот, чтобы сказать что-то Дел, но снова закрыл его, лязгнув зубами и разозлившись на себя за то, что едва не выдал свои переживания.
   Потому что что-то было не так.
   И от этого вставал каждый волосок на моем теле. Что-то шевелилось у меня на черепе, от этого он чесался и я яростно скреб его, хорошо зная, что причиной были не назойливые паразиты, а что-то неизвестное. Что-то неопределенное. И это что-то могло выставить меня дураком в глазах Дел.
   Я глубоко вздохнул, пытаясь стряхнуть нарастающее ощущение неправильности, собрался просто выдохнуть воздух из легких, но слова прозвучали сами собой:
   — Мне это не нравится.
   Фраза удивила даже меня тем, как коротко и ясно выразила мои чувства. Дел повернула голову и посмотрела на меня, покачиваясь в седле в такт шагов лошади.
   — Не нравится что?
   Нахмурившись, я посмотрел вниз, на стриженную гриву жеребца. Пальцы беспокойно теребили плетеный повод. Я видел мозоли, шрамы, частички руды, въевшейся в суставы. На свободе я постепенно набрал вес, который потерял в рабстве, но от шрамов избавиться не мог, и они постоянно напоминали мне о случившемся. Прошло совсем немного времени с тех пор, как Дел и я сбежали из плена танзира Аладара: я — из золотой шахты, Дел — от назойливых приставаний. Это было всего несколько месяцев назад.
   — Тигр, что тебе не нравится?
   Снова за свое. А я не знал, что ответить.
   — Не знаю, — неохотно признался я. — Оно.
   — Оно, — повторила Дел после недолгого размышления.
   Я расправил плечи, проверяя, удобно ли сидит перевязь и на месте ли мой меч. Нет, не мой. Меч Терона.
   — Баска, ты ничего не чувствуешь?
   — Чувствую, — с готовностью ответила она.
   Это осчастливило меня безмерно.
   — Вот видишь! Понимаешь теперь? Я не сумасшедший. Есть что-то странное… что-то жуткое…
   — Странное? — переспросила она. — Нет. Это чувство дома.
   Ну конечно, кто бы сомневался. Но для меня-то Север не дом. Мне стало совсем неуютно.
   — Дел…
   Она остановила своего крапчатого мерина. Соответственно жеребец тоже остановился. Дел положила ладони на переднюю луку седла и наклонилась вперед, перенеся вес на запястья.
   — Ты чувствуешь страх, — объявила она.
   — Страх?
   — Страх, — повторила Дел, обрывая мои изумленные протесты. — Ты никогда не был на Севере. Ты еще никогда не покидал родину.
   — Но Дел, я не ребенок.
   — Дети приспосабливаются к переменам гораздо легче, чем взрослые, — серьезно сообщила она. — Я знаю, что ты чувствуешь. Я сама пережила это, когда ехала на Юг искать Джамайла, когда я пересекала границу твоей страны зная, что не смогу вернуться, пока не выполню клятву. Я понимала, что отрезала прошлое и передо мной самое важное дело в моей жизни.
   — Но у меня-то дела нет, — грубо прервал я ее. — Я здесь потому что сам захотел поехать.
   Дел вздохнула и засунула за ухо упавшую прядь волос.
   Я сжал зубы и постарался быть терпеливым.
   — Это что-то другое, — упорно пытался объяснить я. — Что-то большее. Если хочешь, назови меня сумасшедшим, но я чувствую это. Я знаю, что оно здесь.
   Дел огляделась. С каждым шагом мы забирались все выше, поднимаясь над равнинами Юга. Здесь, в царстве подъемов, спусков и оврагов, трудно было поверить, что где-то существовала Пенджа.
   — Может дождь собирается, — наконец предположила Дел. — Наверное ты чувствуешь его приближение.
   — Аиды, баска, мы говорим не о дожде… мы говорим о другом, гораздо более серьезном, — я сердито посмотрел на нее. — А если ты этого не чувствуешь, ты глухая и слепая.
   Она язвительно скривилась.
   — Неужели?
   Я глубоко вздохнул, закатал шелковый рукав и обнажил мускулистое предплечье. Как я и ожидал, все волоски стояли дыбом.
   — Ну? — поинтересовался я.
   Она посмотрела на мою руку, потом на меня. На ее лице отразилось какое-то внутреннее смятение, которое она не могла скрыть, хотя очень старалась. Я видел, как тщательно Дела обдумывала слова для предстоящего объяснения и наконец она решилась.
   — Я думаю, что ты, наверное, внушил себе это и…
   — Внушил? — я не позволил ей закончить. — Нет, баска, это не внушение. Это на самом деле. Я ничего не выдумываю.
   Дел слабо вздохнула.
   — Но ты же сам говорил мне, что не веришь в магию. Что для тебя ее не существует.
   — Я говорил тебе, что не люблю магию, — уточнил я, — но в том, что она существует, я не сомневаюсь. Как, почему и в каких формах — не знаю. Но знаю, что люди не умеют ее использовать, а поэтому делают все неправильно, — я покачал головой и тоскливо осмотрелся. — В твоем Севере есть что-то…
   — Не цепляйся к Северу, — возмутилась она. — Дело не в Севере, а в тебе. В Песчаном Тигре, которому наплевать на то, во что верят другие, и он смеется над их чувствами, — она бросила стремена, перекинула ногу через седло и соскользнула на землю. — А теперь он не может справиться с собой. Ну давай, Тигр, я тебе докажу, что это все твои предрассудки.
   — Что?
   Она посмотрела на меня снизу вверх.
   — Давай разберемся с этим раз и навсегда, чтобы мне не пришлось и дальше выслушивать твое нытье, — она показала пальцем на землю. — Слезай.
   Мысленно я сообщил ей, что ее тон оставлял желать лучшего — она могла бы попросить, а не приказывать, но перебранка ни к чему не привела бы. Я соскочил с жеребца и стал ждать, что же будет дальше.
   Дел отошла от лошадей и жестом предложила мне следовать за ней. Я угрюмо подчинился и остановился рядом с ней в овражке между двумя невысокими холмиками.
   — Ну? — спросил я.
   — Вынь меч и воткни его в землю, — серьезно потребовала она. — Представь, что вонзаешь его в живот человека.
   Я осторожно посмотрел на землю, потом на Дел.
   — И что должно случиться?
   — Ничего, — процедила Дел. — Вообще ничего не случится, и ты поймешь, что все твои чувства — ерунда.
   Я вздохнул.
   — Хорошо. Так и сделаем, баска… но поверь слову мужчины…
   — Я поверю слову меча.
   Я мрачно взглянул на нее. Она совершенно намеренно говорила что-то невразумительное, стараясь разозлить меня (это всегда срабатывает). Но на этот раз я решил не поддаваться. Я вынул из ножен мертвый меч Терона и воткнул клинок в землю.
   Ничего не случилось.
   — Ну вот, — кивнула Дел, — теперь ты понимаешь…
   Конечно я понимал, пока был в состоянии соображать. А потом земля вокруг нас взлетела в небо.
   На один безумный момент мне захотелось громко расхохотаться. Мне захотелось ткнуть ее в это физиономией и громко кричать, что я был прав.
   Но я этого не сделал. Я был слишком занят, пытаясь нормально дышать.