Робертсон Дженнифер. Певец меча

   Он смотрел на Дел с удивлением, потом сказал что-то на языке Высокогорий. Дел ответила ему, опустившись рядом на колени. Она шаталась от утомления и когда она коснулась его плеча, я заметил, что ее руки дрожали.
   Я не знаю, что еще он сказал, я не говорю на Высокогорном. Он доживал последние минуты, но произнесенные им слова были важны для Дел, потому что она наклонилась и поцеловала его в лоб. Когда она выпрямилась, Брон был мертв.
   Дел очень долго сидела около его тела. Ее дыхание постепенно успокоилось, выровнялось. Я видел выражение ее лица: горе, вина, сожаление и решительность. Главное решительность. Чем дольше она сидела, тем жестче становилось ее лицо, превращаясь из плоти в мрамор, пока в нем не осталось ничего человеческого.
   Дел осторожно протерла меч. Поднялась. Вышла из круга. Убрала оружие в ножны, надела перевязь и наклонилась, чтобы подобрать свои вещи и потемневшую яватму Брона.
   Она смотрела за мое плечо на восток.
   — Пришли за жеребцом.
   Я обернулся и увидел двух детей: мальчика и девочку. Девочке лет двенадцать, а мальчик на год или два моложе. Светловолосые, как и все в этом мире.
   — Что он сказал тебе? — спросил я.
   Дел перевела взгляд на меня. В ее глазах появилась ледяная суровость, такая же как в глазах Брона.
   — Что я достойна моего ан-кайдина.
   Я нахмурился.
   — Все?
   — Все, что было нужно, — она посмотрела на перевязь и меч и приласкала пальцами серебряные узоры. — Все время моего обучения здесь мы с Броном были соратниками. Нас учил один ан-кайдин, мы были его любимыми ан-истойя.
   Конечно у любого человека должно быть что-то личное, но Дел слишком нервничала.
   — Что еще, баска?
   Дел взглянула мне в глаза.
   — Он назвал мне имя своего меча.
   — Назвал тебе… — я растерялся. — Но ты, кажется, говорила, что на Севере никто и ни за что этого не сделает… что это уничтожает магию… уменьшает силу или что-то вроде этого.
   — Это был подарок, — холодно сказала она, — чтобы я не забывала, что было между нами когда мы были истойя и ан-истойя. И чтобы они знали, что он простил мне кровный долг. Он сказал, что и одной смерти достаточно.
   — Дел, мне жаль, — пробормотал я.
   Несколько секунд она стояла неподвижно, потом кивнула.
   — Сулхайя, Песчаный Тигр. Я понимаю, что ты пытался сделать… как ты надеялся остановить танец, — она пожала плечами, равнодушно глядя на меня.
   — Но если хотя бы раз не подчиниться ритуалу, клятве, законы станут бессмысленными. Порвутся все связи.
   Дети подошли к жеребцу. Я вытянул из земли колышек, смотал веревку, чтобы гнедой не споткнулся и протянул повод мальчику, который напомнил мне Массоу. Который напоминал Дел Джамайла.
   Я снова повернулся к ней.
   — А тело?
   Безличность вопроса покоробила ее.
   — Брон… — голос сорвался, но она справилась с собой и сказала, что вока пришлет кого-нибудь похоронить Брона в Стаал-Китра.
   Я кивнул и посмотрел на остров, поднимавшийся над черной водой.
   — Я не умею грести.
   — Это неважно. Я умею, — Дел решительно направилась к лодке.
 
   Стаал-Уста. Суровый, застывший мир в центре стеклянно-черного озера. Глубокий котел, наполненный темным вином и огороженный белыми склонами гор. Для меня, рожденного в пустыне, такое обилие воды было непостижимым. Вода была везде, даже в воздухе. Весь мир каким-то странным, необъяснимым образом пропитался водой.
   Пока Дел гребла, я рассматривал ее лицо. Она мастерски скрывала эмоции, но я научился заглядывать под маску. Дел тяжело переживала возвращение. Смерть Брона — и то, как это произошло — только усложнила ситуацию.
   Дел снова построила стену, знакомую стену, которую раньше, когда мы только что встретились, использовала как щит. Стену созданную из кирпичиков грубости, холодности, безжалостности. Черты лица Дел стали острыми как стекло. Я боялся, что кости прорвут плоть.
   Я не из тех, кто молчит, когда хочет высказаться, невзирая на ситуацию, но глядя в лицо Дел, я молчал. Дел перенеслась в другой мир, а я ждал, когда она вспомнит обо мне, когда я ей понадоблюсь, и тогда я сразу приду на помощь.
   Она ловко подгребла к берегу, устроив лодку в небольшом заливе. Держа веревку и перевязь Брона с мечом в ножнах, Дел выпрыгнула на берег, оставив лодку покачиваться и скрестись дном о камни.
   Я осторожно поднялся, пробрался вперед, рассудительно выбрал место для приземления и прыгнул. Разумеется я попал на мягкий, промокший дерн, поскользнулся, упал на одно колено и поднялся, шепотом ругаясь. Дел придавила веревку камнем, повернулась и молча направилась вглубь острова.
   Среди деревьев была проложена тропинка. Слабый солнечный свет прилипал к голым веткам и мокрым темным стволам, отбрасывая смутные тени на снег и коричневый дерн. Моя расплывшаяся тень, в несколько раз длиннее меня, шла рядом — бородатый, похожий на медведя мужчина из шерсти, кожи и волос с мечом за спиной.
   Деревья расступились, выпустив нас на большое, овальное поле, на котором не было ни пеньков, ни поросли. По периметру ровным полукругом стояли деревянные домики, над каждым поднимался дымок: серые на сером и голубой. Щели между досок были замазаны дерном и грязью, около домов лежали поленья, спасающие от зимней стужи.
   Наверное все население острова собралось встретить нас — более сотни Северных воинов с обнаженными клинками, сверкавшими в мрачном свете серо-голубого дня, и несколько таких же светловолосых женщин. Все с мечами. Все молчат. Все смотрят, как мы приближаемся.
   Яватма Дел оставалась в кожаных ножнах, висевших за спиной. В руках Дел держала меч Брона. Она несла оружие как женщина носит ребенка, с нежностью, гордостью и достоинством.
   Я пропустил ее вперед, признавая этим ее первенство. На Юге, когда требовалось — а такое бывало очень часто — она уступала главную роль мне.
   Дел шла через поле, не обращая внимания на зрителей, и у самого края остановилась перед десятью мужчинами, ожидавшими ее. Она не склонилась ни перед кем. Дел стояла прямо и гордо. Делила до костей.
   — Он хорошо умер, — сказала она на языке Границы, чтобы и я понял. — Он не уронил чести своего ан-кайдина.
   Десять человек. Я догадался, что это вока. Сильные мужчины разного роста, седые и светловолосые, а один даже со светло-каштановыми волосами. Передо мной стояли серьезные люди со шрамами на руках и лицах. Люди, привыкшие к суровой жизни. Таких не смягчает женская красота, а может даже делает их еще несговорчивее. Я уже читал приговор в их глазах.
   Один сказал что-то на языке Высокогорий и посмотрел на меня. Видимо он потребовал объяснить причину моего присутствия на острове.
   На языке Границы Дел объявила, что я ее поручитель.
   Северянин легко переходил с языка на язык. Он был самым старшим в вока, со снежно-белыми волосами и покрасневшей от ветра кожей, но в остальном он ничем не уступал остальным. Я не заметил никаких признаков старческой слабости.
   — Клинок без имени никто не будет судить, а значит ему не нужен поручитель.
   Дел говорила сурово и официально.
   — Всего три дня, — сказала она. — Я слышала, что суд вока может длиться до трех недель. Неужели нельзя принять во внимание погоду? Трудности? Колдовство, направленное против нас?
   Десять пар глаз взволнованно заблестели и я полюбовался всеми оттенками голубого и серого. Бледная раса, Северяне. По сравнению с ними я, медно-коричневый с отливающими бронзой волосами, чувствовал себя обугленным солнцем.
   — Что за колдовство? — спросил старик.
   Дел пожала плечами.
   — Гончие. Звери. Даже сейчас они ждут нас на том берегу… если не умеют плавать.
   Ресницы дрогнули. Северянин переглянулся с остальными и задумался. Подумать было о чем. А поскольку Дел не сказала ни слова о свистке, я тоже решил промолчать. Преимущество еще никому не вредило.
   — Суд, — наконец объявил старик, — начнется завтра, на рассвете.
   — Ты знаешь ритуалы и свои обязанности, — заговорил другой. — Ты не имеешь права покидать Стаал-Уста, обнажать свою яватму, вызывать ее силу. Ты не должна выходить из дома до начала суда. Ты не гостья, но и не пленница. Никто не оскорбит твоего поручителя, пока он будет с уважением относиться к законам Стаал-Уста, — этот Северянин, со светло-каштановыми волосами и серыми глазами был самым молодым в вока. Помолчав, он добавил мягче: — Калле здесь, — и кивнул на дом.
   Дел посмотрела на перевязь и меч Брона. Она надолго застыла, а потом медленно опустилась на колени и положила яватму на утоптанную землю. Пальцы неохотно отпустили рукоять. Дел подняла взгляд на вока.
   — Достаточно того, что вы послали Брона, — с надрывом сказала она. — Более, чем достаточно. Страшнее наказания вы все равно не придумаете, даже если вынесете мне смертный приговор.
   Выражение лица старика не изменилось.
   — Поэтому наш выбор и пал на него.
   Дел встала и пошла к дому, на который показал молодой.
   Стоявшие перед входом расступились, и в полной тишине Дел открыла деревянную дверь. Я видел застывшие лица и суровые глаза. Я видел гнев, боль и возмущение. Но я не пропустил и уважение, с которым они смотрели на Дел.
   Дел вошла в дом. Я придержал дверь и закрыл ее за спиной.
   В доме было довольно темно, свет проникал только через отверстия в стенах и дыру для дыма в потолке. Наверху висел фонарь. Два ряда столбов образовывали широкий коридор. С каждой стороны коридора находились небольшие отделения, напомнившие мне стойла. В них жили женщины, дети, а с ними кошки и собаки. Утрамбованный земляной пол для тепла покрывала солома. Ничего подобного я еще не видел.
   Никогда еще я не тосковал так по Югу.
   — Калле, — тихо позвала Дел.
   Никто не ответил, никто не пошевелился. А потом одна из женщин наклонилась, шепнула что-то маленькой девочке и послала ее вперед, встретить Дел.
   Послала ее к матери.
   Я понял это с первого взгляда, никаких объяснений не требовалось. Дел и не стала ничего объяснять. Она только повернула девочку лицом ко мне и позволила плоти и костям рассказывать историю.
   — Это Калле, — просто сказала она. — Результат похоти Аджани.
   Аиды. Баска.
   — Ну, — пожал я плечами, — по крайней мере она пошла в мать.
   Дел медленно покачала головой.
   — В мать и в отца. Аджани — Северянин.

36

   Ей было пять лет и она была изумительной. Маленькая, изящная, наивно прекрасная, как хрупкий нетронутый цветок. Любознательная, неуклюжая, искренняя, как и полагается ребенку ее возраста. Девочка быстро догадалась воспользоваться своим обаянием, чтобы сбежать от Дел и вернуться к матери.
   Дел даже не попыталась задержать ее. Она не претендовала на привязанность девочки, понимая, что на это у нее не было оснований. Дел не потребовала от нее даже элементарной вежливости к чужому человеку, она просто отпустила Калле к женщине, которую та считала своей матерью, по имени, если не по крови, а сама забилась в угол одного из отделений, оставленного пустым для клинка без имени.
   Дел опустилась на колени, расстегнула перевязь с яватмой, молча отложила их в сторону. Потом натянула на ноги пятнистую шкуру и подняла взгляд на меня. Я так погрузился в размышления, что не сообразил сесть и по-прежнему стоял у входа.
   Дел подтянула ноги к груди, обхватила руками прикрытые шкурой колени и слабо вздохнула.
   — Когда я сбежала от Аджани и его людей, мне некуда было идти. Все мои родственники погибли. Остался Джамайл, но его увели на Юг. Я понимала, что глупо пытаться спасти его без оружия, без подготовки… у меня бы ничего не получилось. Его продали бы в любом случае, а может и меня вместе с ним… И я пошла на Север. В Обитель Мечей.
   — Представляю, каково тебе было идти в одиночку.
   Дел откинула с лица спутавшиеся волосы.
   — Я пришла сюда, когда была на последнем месяце беременности. Но я все обдумала и точно знала, что делать. Я не хотела этого ребенка. Я не могла его любить. Он появился случайно, когда меня насиловал волкоголовый Северянин. Зачем мне нужен был такой ребенок?
   Действительно, зачем? В вопросе был смысл. Хотя звучал он до ужаса бездушно.
   — Вока позволил мне остаться и согласился оказать помощь, но заявил, что меня никогда не примут как истойя. Я упросила их дождаться рождения ребенка, когда я смогу показать им, чего стою, и они согласились. В середине зимы я родила Калле и как только немного окрепла, показала вока, что я умею держать меч, — она вздохнула. — Не так хорошо, как мне хотелось бы, но достаточно, чтобы убедить их в моих способностях. И они приняли меня.
   Мы с Дел провели вместе почти год. До этого она пять лет жила в Стаал-Уста. Первые месяцы она вынашивала ребенка. Значит Дел занималась около четырех с половиной лет.
   — Отлично, — сказал я, — за такое короткое время.
   Она не сводила с меня глаз.
   — Я не могла иначе, — отрезала она. — У меня была цель и я думала только о ней. Результат ты знаешь.
   — Месть.
   — Спасение, — поправила она, — сначала всегда спасение. Потом месть. Я хочу получить кровный долг у Аджани.
   — А вока хочет, чтобы ты заплатила кровный долг Стаал-Уста.
   — Снова выбор, — сказала Дел. — Убив Терона, ты дал мне передышку в год, чтобы я могла отдохнуть от мыслей о кровном долге. Я могла забыть о вызове на суд и остаться на Юге, свободной от вока, объявленной клинком без имени, — пальцы беспокойно теребили шкуру. — Но у меня есть имя, мое имя, и я не позволю им его забрать.
   — А если его заберет у тебя смерть?
   Она медленно покачала головой.
   — Меня похоронят в Стаал-Китра с Броном и остальными. Это достойная смерть. Мое имя будет высечено на дольменах и обо мне будут петь песни.
   Я скривился.
   — Такое, значит, бессмертие.
   Дел вздохнула.
   — Южанину этого не понять…
   — Я понимаю, что такое смерть, — оборвал я ее. — Я понимаю, что такое вечность. Твое имя может жить вечно, но ради этого не обязательно умирать.
   Дел перевела разговор на другую тему.
   — Здесь есть амнит, — сообщила она. — Ты же без него не можешь. И еда. Стиганд сказал, что мы не пленники. Мы можем делать и говорить что захотим, нельзя только покидать этот дом.
   — Стиганд это тот старик?
   — Да. А другой, самый молодой, Телек, — она улыбнулась, но только на секунду, словно ей не хватило сил сдержать улыбку. — Когда я уходила, он только получил ранг ан-кайдина. Кажется на нем это не отразилось. Он всегда был честным человеком.
   — А Стиганд нет?
   — Этого я не говорила. Он просто твердый. Требовательный. Его трудно понять, он из старой школы, как Балдур… Балдур был его лучшим другом, — она вздохнула. — Сам Стиганд предложил мне выбор, стать ан-кайдином или танцором меча… Я нанесла ему оскорбление, покинув Стаал-Уста. Он был уверен, что я останусь. А потом я убила Балдура и Стиганд возненавидел меня за это.
   Я его понимал. Но ей в этом не признался.
   — Телек кажется мне рассудительным.
   — Телек хороший человек. Он и его женщина взяли Калле и она растет в настоящей семье.
   — Но она не их дочь, — напомнил я. — Калле твоя.
   Дел снова спрятала лицо под маской и сквозь эту маску даже я не смог ничего разглядеть.
   — Может завтрашний день будет моим последним днем. Зачем говорить Калле, что она может потерять мать, которую никогда не знала? Которой у нее никогда не было.
   Дел не ждала от меня ответа, она говорила сама с собой.
   Морщины изрезали ее лоб.
   — Зачем забирать ребенка у единственных родителей, которых она знала, отдавать чужой женщине и говорить, что девочка должна любить ее как мать?
   Я так и не придумал, что ответить.
   Дел зарылась пальцами в волосы и откинула их с осунувшегося лица.
   — Разве, — срывающимся голосом продолжила она, — могу я принять девочку? Я не гожусь ей в матери.
   Делила, подумал я, годилась в матери больше, чем многие женщины. Я видел ее с детьми.
   Вот только этого ребенка я боялся. Мне был страшно оттого, кто она. Я чувствовал в ней угрозу.
   — Кстати о суде, — сказал я. — На что это будет похоже?
   — Конкретно? Не знаю, — Дел пожала плечами и легла на пол. — Выясним утром.
   — Я хотел бы знать заранее.
   — Имей терпение, Тигр. Мы должны оставаться здесь, пока за нами не придут.
   Я нахмурился.
   — Мы вообще не можем выйти? А как же…
   Она махнула рукой.
   — Ночной горшок вон там.
   Судя по всему, разговор был окончен, так что я завернулся в шкуры, вытянулся и уснул…
   …и увидел во сне дюжины маленьких светловолосых девочек, цеплявшихся за меч Дел. Из-за них она не могла поднять оружие и нанести удар, который еще мог спасти мне жизнь.
   Когда нам принесли еду, я проснулся, поел и снова заснул. Северная прогулка брала свою дань — я невероятно устал. Думаю, что и Дел бы в этом созналась — она тоже спала.
   Я надеялся, что ее сны были приятнее моих.
   Я спал плохо и снова проснулся в середине ночи. Покрутившись с боку на бок, я наконец понял, что свое отоспал. Я поднялся, воспользовался ночным горшком и осмотрел дом.
   Трудно было что-то разглядеть, но дверь я обнаружил. Я тихо поднял меч Терона, пробрался по коридору между двумя рядами столбов, открыл дверь и выскользнул из дома. Не издав ни звука.
   Ночь была холодной. Грязь и трава под ногами покрылись ледяной коркой. Слабый лунный свет отражался от заснеженных склонов гор, но его едва хватало, чтобы рассмотреть землю под ногами. Я вдохнул холодный воздух и пожалел, что не прихватил с собой шкуру.
   Рука опустилась на мое плечо. Я дернулся, шарахнулся, поднял меч и в смутном свете увидел лицо Телека. Мы были одного роста и сложения, но на этом сходство заканчивалось. Его кожа была гораздо светлее, а по возрасту он был старше меня года на два. Очень молодой по сравнению с остальными членами вока.
   Он расплел косы и светло-каштановые волосы покрывали плечи и спину. За исключением прически, передо мной стоял тот же человек, которого я видел днем.
   На хорошем языке Границы он напомнил мне, что я должен оставаться в доме.
   — Знаю, — кивнул я. — Но когда мне говорят, что я должен что-то сделать, не указывая при этом причины, я обычно делаю все наоборот. Я так борюсь с несправедливостью.
   Он убрал руку с моего плеча.
   — Ты думаешь, мы несправедливы, ожидая от тебя уважения к обычаям Стаал-Уста?
   — Я хочу видеть Стиганда.
   Телек глубоко вздохнул.
   — Сейчас? Зачем? Какое у тебя к нему дело?
   — Личное дело, Телек. Отведешь меня к нему?
   Он мрачно покачал головой.
   — Утром начнется суд.
   — Поэтому я и хочу поговорить с ним сейчас. Потом у него не будет времени.
   — Обычаи требуют…
   — Хоть ненадолго забудь обычаи, — попросил я. — Это дело связано с женщиной. Той, которую все вы объявили клинком без имени, хотя для нее слово «честь» значит больше чем для любого на этом острове, — я кивнул на дверь. — Я провел с ней почти год, Телек. Я готов поклясться всем, чем прикажешь, что она не хотела убивать. Ей пришлось. Это была необходимость, а не каприз. И я готов поклясться, что она несет вину с достоинством, как и полагается настоящей ан-истойя, воздавая должное уважение ее школе, ее мечу, ее ан-кайдину. Она не обесчестила никого из живущих здесь. Она не обесчестила Стаал-Уста.
   Большая часть его лица скрывалась в тени.
   — А если я потребую от тебя клятвы?
   — Я готов поклясться.
   Его губы слабо изогнулись.
   — Ну давай, — ровно сказал он. — Я хочу, чтобы ты поклялся жизнью дочери Делилы, что не будешь мешать суду, а потом подчинишься любому его решению. Независимо оттого, каким оно будет.
   Слова вырвались сами:
   — Но ведь Калле — твоя дочь.
   Взгляд Телека не дрогнул.
   — Да, — натянуто согласился он, — и это ты скажешь Дел, если она попросит у тебя совета относительно будущего Калле.
   Интересная получалась ситуация: таких договоров я еще не заключал. Я боялся, что Дел останется на острове с девочкой, покончив с нашей бродячей жизнью. Телек боялся того же, но по другой причине.
   Поклясться было легко, но я почувствовал себя грязным.
   Телек закрыл дверь.
   — Я отведу тебя в дом Стиганда.
 
   Старик мне не обрадовался. Он заговорил с Телеком на быстром стаккато Высокогорий. Телек отвечал мягко, спокойно, рассудительно, и в конце концов Стиганд согласился меня выслушать.
   Мы уселись на корточки в его отделении. Его женщина спала, завернувшись в шкуры. Из глубин дома доносились храп, стоны наслаждения. Ненадолго заплакал ребенок, потом замолчал. Во сне тявкнула собака. Я бы предпочел беседовать в более уединенном месте, но не считая улицы, такого здесь, кажется, не существовало.
   Телек вышел. Стиганд молчал, пока за Северянином не закрылась дверь, а потом жестом предложил мне начать.
   Он был стар. Ночью, с распущенными волосами и одеялом, обернутым вокруг плеч, он казался совсем древним. Я рассматривал шрамы на его лице, неправильно сросшийся нос, рот, который с каждым годом терял все больше зубов. Днем, перед Дел, стоял сильный, хотя и не молодой воин. Сейчас, передо мной, сидел старик.
   Я глубоко вздохнул.
   — Дружба достойна уважения, — спокойно начал я. — Узы, связывающие детей, соратников, кайдинов, истойя надо беречь. Уважать. Они заслуживают глубокого и искреннего почтения.
   Бледно-голубые глаза смотрели на меня. Он даже не моргнул. Да, старик был очень несговорчивым.
   — Люди, которые много лет живут бок о бок, — продолжил я, — деля успехи и неудачи, становятся ближе, чем рожденные вместе дети. Но один из них должен умереть первым. Один всегда умирает первым, оставляя другого скорбеть.
   Старик по-прежнему молчал.
   — Его смерть была тяжелой. Но была ли ему нужна другая? Разве не так хотел окончить свой жизненный путь Балдур?
   Губы Стиганда раздвинулись.
   — Может о такой смерти мечтаю и я, — сказал он.
   Я помолчал и кивнул.
   — Но и ей нужна была его смерть, Стиганд. Чтобы отомстить за убийство всех ее родственников. За брата, проданного работорговцам. За потерю невинности в руках Северянина, который забыл о чести уже давно, чтобы наслаждаться жестокостью.
   — Мы приютили ее, — сказал Стиганд. — Мы обучили ее мастерству. Мы даже оказали ей честь, предложив то, что не предлагали еще ни одной женщине.
   — Вы не оказали ей честь. Вы предложили ей то, чего она заслуживала.
   — Она отреклась от Стаал-Уста.
   — У нее были другие обязательства.
   — Она напоила меч кровью одного из нас…
   — И теперь Балдур никогда не умрет.
   Он так изумился, что открыл рот.
   Я кивнул.
   — Может вы и похоронили его тело в Стаал-Китра, но дух его живет в ее мече. Его учение живет в мече. Мудрость Балдура не исчезла, его мастерство не забыто. Он обучает ее каждый день.
   — Знаешь, Южанин…
   — Я видел, как она танцует.
   — Ты не разбираешься в наших ритуалах…
   — Я танцевал с ней.
   Стиганд хмуро посмотрел на меня.
   — И это дает тебе право судить? Что я о тебе знаю?
   — Наверное ничего, — согласился я. — На Юге я хорошо известен… но сейчас мы на Севере. В Стаал-Уста. Я здесь ничто, просто пустое имя. Но может ты оценишь мое мастерство, если я скажу, что это я убил Терона.
   Сморщенные веки дрогнули. Старик был полон внимания.
   — Его послали, чтобы он предложил ей выбор.
   — Он так и сказал, но он не хотел, чтобы она возвращалась. Он хотел танцевать с ней, — я пожал плечами. — Дел уступила. Но убил его я.
   — У тебя есть доказательства?
   В полутьме я протянул ему меч.
   — Я не знаю ее имя, — сказал я старику, — но это яватма Терона. Будь он жив, отдал бы он мне ее? Лишилась бы она силы?
   Я положил меч на колени. Старик не сводил с него глаз. Под его пристальным взором я коснулся рукояти и клинка, доказывая, что яватма не может сопротивляться мне.
   Стиганд потянулся к мечу. Я увидел старческие пятна на его руке, натянутые под кожей сухожилия, вспухшие суставы. Он коснулся пальцами рун.
   — Тебе наверняка было больно, — продолжил я, — снова увидеть женщину, которая забрала жизнь твоего друга, но дай мне только шанс и я увезу ее отсюда.
   Такого он не ожидал. Стиганд убрал руку с клинка и посмотрел на меня.
   — Увезешь ее из Стаал-Уста?
   — Если вы оставите ей жизнь.
   Он медленно покачал головой.
   — Я решаю не один. Вока состоит из десяти человек.
   — Но ты у них главный. По традиции они считаются с твоим мнением, я вижу это по Телеку. Ты мог бы склонить их к нужному решению.
   Стиганд яростно прошипел что-то на Высокогорном.
   — Знаешь ли ты, — выдавил он как только смог снова перейти на язык Границы, — знаешь ли ты, что я мог бы убить тебя за это? Как ты мог просить о таком?
   — Обстоятельства вынуждают.
   — Тогда скажи, какие именно обстоятельства? — потребовал он. — Что значит женщина для такого мужчины как ты? Южанина, для которого женщина это вещь?
   Я едва сдержался.
   — Она для меня тоже, чем Балдур был для тебя. Я почитаю ее так же, как она почитала его.
   Стиганд сплюнул рядом с моим коленом.
   — Ты не знаешь, что такое честь. Потому что если бы знал, не пришел бы сюда в надежде склонить меня на свою сторону, слепить справедливость по своему желанию. Что может быть тебе известно о чести?
   — Мне многое известно о круге, — ответил я, — о танце мечей. Если хочешь, я поклянусь ими. Может тогда ты поверишь, что я говорю правду.
   В его глазах заблестели слезы.
   — Он был моим другом.
   Я сглотнул комок в горле.
   — У нас на Юге есть поговорка о кошках. Пустынных кошках, рожденных в Пендже. Животных, с которыми не стоит связываться. Мы говорим: песчаный тигр всегда ходит один.