Страница:
Эти общества, вопреки записанному великим Литеном закону и обычаю народа наших земель, позволили себе:
устраивать неправый суд,
устанавливать негодные порядки,
вводить в свою пользу лишние подати,
вопреки нашей воле объявлять и вести войны,
произвольно захватывать чужие хозяйства и угодья,
запрещать почитаемые нашими подданными религии отцов и дедов творить иные бесчинства, столь известные, что перечислять их нет смысла.
Посему мы постановляем:
— Лишить названные общества всего имущества, вернув его истинным владельцам, а если у какого имущества владельцы не объявятся за один год и один день, то передать в казну.
— Изгнать названные общества с наших земель навечно, вместе с их родственниками, свойственниками, последователями и сторонниками, на что сроку дано пять дней.
— Тех же, кто будет противиться этому постановлению, карать смертью на месте, как за мятеж.
Писано нами, Тилланом — императором, собственноручно, в сорок седьмой день девятьсот двенадцатого лета от основания города.
…
Этот эдикт, совпавший по времени с попыткой великого магистра сменить командование в легионах, привел к бунту против Святого Ордена. Легаты собственноручно выломали священные трезубцы из значков и объявили о намерении исполнить эдикт — или погибнуть в бою. Двое суток на улицах Енгабана легионеры сражались с орденскими солдатами, пока, наконец, натиск превосходящих сил врага, не вынудил их отступить. Два легиона — второй и четвертый — сохранившие свои значки, дисциплину и командиров, открыли регулярные военные действия против Ордена. Известие об убийстве императорской семьи по приказу великого магистра, не только не ослабило эту войну, но наоборот, распространило ее на всю территорию Метрополии, сделав еще более ожесточенной и разрушительной. Второй легион выдвинулся на северо-восток, нарушив торговые пути с Соаном и Кайсаном. Четвертый, под началом будущего императора, а в то время — легата Флеаса, действовал на западной равнине, между Енгабаном и Барканом. После взятия Баркана флотом Светлых, этот легион соединился с войском Хозяйки и сыграл немалую роль в битве на полях Валдо — о чем будет идти речь в последующих главах.»
** 32 **
** 33 **
устраивать неправый суд,
устанавливать негодные порядки,
вводить в свою пользу лишние подати,
вопреки нашей воле объявлять и вести войны,
произвольно захватывать чужие хозяйства и угодья,
запрещать почитаемые нашими подданными религии отцов и дедов творить иные бесчинства, столь известные, что перечислять их нет смысла.
Посему мы постановляем:
— Лишить названные общества всего имущества, вернув его истинным владельцам, а если у какого имущества владельцы не объявятся за один год и один день, то передать в казну.
— Изгнать названные общества с наших земель навечно, вместе с их родственниками, свойственниками, последователями и сторонниками, на что сроку дано пять дней.
— Тех же, кто будет противиться этому постановлению, карать смертью на месте, как за мятеж.
Писано нами, Тилланом — императором, собственноручно, в сорок седьмой день девятьсот двенадцатого лета от основания города.
…
Этот эдикт, совпавший по времени с попыткой великого магистра сменить командование в легионах, привел к бунту против Святого Ордена. Легаты собственноручно выломали священные трезубцы из значков и объявили о намерении исполнить эдикт — или погибнуть в бою. Двое суток на улицах Енгабана легионеры сражались с орденскими солдатами, пока, наконец, натиск превосходящих сил врага, не вынудил их отступить. Два легиона — второй и четвертый — сохранившие свои значки, дисциплину и командиров, открыли регулярные военные действия против Ордена. Известие об убийстве императорской семьи по приказу великого магистра, не только не ослабило эту войну, но наоборот, распространило ее на всю территорию Метрополии, сделав еще более ожесточенной и разрушительной. Второй легион выдвинулся на северо-восток, нарушив торговые пути с Соаном и Кайсаном. Четвертый, под началом будущего императора, а в то время — легата Флеаса, действовал на западной равнине, между Енгабаном и Барканом. После взятия Баркана флотом Светлых, этот легион соединился с войском Хозяйки и сыграл немалую роль в битве на полях Валдо — о чем будет идти речь в последующих главах.»
** 32 **
…. Ой, слоник!
Вики-Мэй с детским восторгом потащила Румату навстречу огромному существу, равнодушно уплетавшему корнеплоды из наваленной перед ним груды.
— Больше похож на мастодонта, — заметил он, — местная разновидность…
— Какая разница? Он большой, добрый и с хоботом. Значит — слоник.
— Это — боевой ктар, — вежливо пояснил Флеас, — в нашем легионе их пять. Свирепое животное, обладающее силой нескольких быков. Он может затоптать всадника вместе с конем или разметать хоботом колесницу.
Ктар, вероятно желая придать убедительность пояснениям легата, поднял хобот к небу и громко затрубил.
— Как здорово! — Вики-Мэй захлопала в ладоши, — а можно на нем прокатиться?
— Это довольно опасно, Светлая, — осторожно заметил Флеас, — трудно сказать, как поведет себя ктар, почувствовав на спине незнакомого человека.
— Значит, надо сначала с ним познакомиться, — решила Вики-Мэй и, через несколько секунд уже почесывала шею огромного зверя чуть пониже широкого, как пальмовый лист, уха. Ктару это явно нравилось. Он переступал с ноги на ногу и поворачивал голову, показывая, где лучше чесать.
— Тони-Хлуд, подсади меня, OK?
— Ты уверена?
— Уверена, уверена.
— Ладно. Забирайся ко мне на плечи…. Так. Достаточно?
— Да! — радостно сообщила она, перелезая на широкую спину ктара, — а кто знает, как им управлять?
— Погонщики обычно просто хлопают ладонью по лопатке с той стороны, куда надо повернуть, — ответил легат, — а если ехать вперед, надо хлопать между лопаток. Чтобы остановиться — хлопнете его по спине позади себя. Только будьте осторожны…
Управление ктаром оказалось несколько более сложной наукой, чем казалось в начале. То ли она хлопала слишком слабо, то ли «слоник» не воспринимал ее намеренья всерьез. Так или иначе, на все хлопки по разным местам спины, он отвечал радостным похрюкиванием, а иногда поворачивал голову и легонько похлопывал девушку по ногам своим хоботом.
Неизвестно, сколько могло продолжаться это милое развлечение, если бы…
— Берегись!
Этот окрик Флеаса, да еще быстрота реакции спасли ей жизнь. Она скатилась со спины огромного животного, как мячик.
Три короткие стрелы с широкими «рассекающими» остриями прошили воздух там, где еще за доли секунды до этого находилась ее голова. С не меньшей скоростью реагировал и Румата. Вики-Мэй еще не успела коснуться земли, а он уже перекрыл троим неизвестным, одетым в форму легионеров, линию стрельбы. Лезвие его меча радужной бабочкой сверкнуло в воздухе, отбив летящую в лицо стрелу. Еще две стрелы он принял в грудь — что, впрочем, не причинило ему никакого вреда, кроме пары синяков, поскольку хрупкие острия раскрошились о стеклопластик бронежилета.
В этот момент охрана, наконец, сообразила, что происходит, и трое неизвестных мгновенно были утыканы стрелами и арбалетными болтами…
…
Почти через сорок лет, император Флеас в пятом томе своей «стратегии и тактики» уделит особое место битве на полях Валдо, а также роли Светлых в ней и вообще в войне летнего солнцестояния.
«Перед тем, как заняться описанием решающей битвы этой войны, я вынужден буду опровергнуть широко распространившиеся заблуждения о том, кем являлись Светлые. Эти заблуждения бывают двух видов.
Первое — будто Светлые являлись живыми воплощениями неведомых божеств-основателей Вселенной.
Второе — что они были теми, кем обычно и представлялись — эсторским лендлордом Руматой и горожанкой Кирой из Арко.
Первое — явный вздор. Из философии следует, что изначальные силы не вмешиваются в людские дела, а если бы даже и вмешивались, то природа таких сил никогда бы не смогла вместиться в хрупкий человеческий организм. Наконец, в любом случае, пожелай изначальные силы вмешаться в наши дела — им не понадобились бы для этого ни армии, ни боевые машины — как не требуется ничего из этого урагану или землетрясению. Замечу также, что боевые машины Светлых не представляли из себя чего-либо сверхъестественного, а были вполне человеческими изделиями. Многие из них, как например баллисты, выбрасывающие снаряд давлением дыма от быстро сгорающей смеси веществ, сейчас повсеместно используются нами в военном деле, а некоторые даже усовершенствованы нашими учеными.
Опровергая второе, я не могу сослаться на философию, но сошлюсь на собственную память, которая еще никогда меня не подводила. Вместе со Светлыми я участвовал в крупной, хотя и не очень длительной, военной кампании, так что успел заметить достаточно много.
Говорю с уверенностью: тот, кто называл себя Руматой, был блестящим военным, но никогда не был в Эсторе, а на землю Метрополии впервые ступил во время барканской высадки. Так например, он совершенно не знал особенностей амуниции легионеров, и когда сменил флотские башмаки на офицерские сандалии, то с трудом разобрался с их застежками.
Теперь скажу несколько слов о его подруге. Она была очень молода, и явно провела детство не в городе, а в какой-то дикой стране. Только этим можно объяснить прекрасное владение оружием, привычку правильно двигаться и умение ориентироваться на открытой местности в любое время суток.
Так кем же они являлись на самом деле?
Здесь подсказкой могут быть имена. Эти двое никогда не называли друг друга именами Румата и Кира (хотя я буду называть их так по ходу повествования, чтобы избежать путаницы). Он называл ее Викимэй, а она его — Тонихлуд. Имена эти явно варварского происхождения, но варварам не свойственно то, что было присуще этим двоим: знания в философии и науках, склонность к чтению книг и знание риторики. Стремясь разгадать эту загадку, я обратился к трактату Наргэна — путешественника. Там я обнаружил описание могущественного племени варваров северо-западного архипелага, где ночь стоит всю зиму, холод бывает такой, что вода обращается в камень, а хозяйство связано с промыслом невиданных в наших краях морских чудовищ.
Вот что пишет Наргэн о тамошних жителях и что совпадает с замеченными мною свойствами Светлых.
Они видят в темноте и могут управлять лодкой среди скал даже в беззвездную ночь.
Они настолько сильны и выносливы, что даже в холодной воде чувствуют себя также уверенно, как и на суше.
Они необычайно искусны в изобретении разных промысловых и боевых инструментов.
Они владеют особым умением исцелять за одну ночь серьезные раны и повреждения тела.
Они виртуозно владеют техникой счета, так что могут исчислять по звездам направление, не прибегая к вычислениям на доске.
Если моя догадка верна — остается лишь понять, что же понадобилось представителям этого далекого и могущественного племени в наших краях, столь не похожих на родные и привычные им острова студеного северного моря…».
При этом Флеас ни словом не обмолвится о том, что однажды спас жизнь Светлой. Наверное, он не счел этот случай достойным упоминания в книге, посвященной военному искусству. Мало ли случаев на войне? Все равно все не предусмотришь. Кроме того, данный случай решительно ничем не выделялся из общей тактики действий шпионов и диверсантов, которую Флеас подробно разбирал во втором томе своей книги. А вот битва на полях Валдо действительно в корне изменила взгляды на правильное ведение сухопутных сражений — и потому была не только описана Флеасом полностью, но и разобрана по отдельным эпизодам.
«Поля Валдо представляют собой широкую холмистую равнину, отделяющую предгорья севера от пустынной низменности Юга и простирающуюся между рекой Вал-Ен и ее южным рукавом Вал-Зи.
Наши войска состояли из сухопутного корпуса Светлых, около 6000 человек и четвертого легиона, численностью 8500.
Силы Ордена составляли шесть легионов общей численностью до 50.000 человек и рекрутов не менее 110.000. Можно сказать, что Орден выставил на полях Валдо все, что у него оставалось после четырех крупных военных поражений летней кампании.
Таким образом, наш противник имел более чем десятикратное превосходство в численности, и для него вполне естественно было выбрать в качестве поля боя наиболее открытую и ровную местность, где проще всего было реализовать такое превосходство.
Великий магистр назначил своим войскам удобную позицию примерно в 20 милях ниже по течению от Енгабана и построил их следующим образом.
По центру стояли рекруты, а следом за ними — 24000 тяжелой пехоты, построенной в клинья. Вперед были выдвинуты растянутые шеренги стрелков, общей численностью до 6000. С флангов — два корпуса легкой кавалерии, до 8000 всадников в каждом. В тылу находился резерв тяжелой кавалерии — около 4000 на боевых верблюдах и ктарах. Там же находилась и ставка командования.
Цель такого построения была ясна: не рассчитывая на надежность и выучку рекрутов, великий магистр решил использовать их единственное серьезное боевое качество — массу.
Во-первых, в случае применения метательных орудий, они должны были сыграть роль живого щита, прикрывающего основные силы. Во-вторых, при сближении войск на обычное для начала битвы расстояние 100–200 футов, после того как стрелки, выпустят должное количество камней и стрел, рекруты, подгоняемые сзади регулярной пехотой, должны были своей массой смять наш центр. На это их численности хватало даже в случае, если огонь метательных орудий уничтожил бы до двух третей их состава.
Далее, легкая кавалерия должна была скрытно, под прикрытием холмов, обойти наши войска по широкой дуге, ударить в тыл и вынудить к проведению перестроения непосредственно в бою. Подошедшие клинья тяжелой пехоты при поддержке тяжелой кавалерии, могли в этом случае без труда рассечь и истребить наше войско.
Таким образом, с точки зрения классической военной науки того времени, любая наша попытка атаковать или даже просто удерживать позиции, была обречена на неудачу.
Теперь я изложу, то, каким образом, отказавшись от общепринятой тактики, оперирующей оборонительными и наступательными линиями, Светлые обратили наше безнадежное положение в выигрышное.
Прежде всего, они распределили по автономно действующим корпусам людей, хорошо владеющих так называемыми „морскими“ условными сигналами, которые в то время еще не принято было использовать для координации сухопутных войск. Затем они предельно точно указали подразделениям, оснащенным новыми метательными машинами, последовательность перемещений на местности и целей для ведения стрельбы. Наконец, они весьма рассудительно спланировали перемещения наших сил, исходя из предполагаемых действий противника.
Собственно боевые действия были открыты нашей стороной около полудня. Расчетливо пользуясь дальнобойностью новых метательных машин, мы с расстояния более мили поразили навесным огнем задние ряды рекрутского построения. Реакция рекрутов была заранее понятна: они побежали вперед, легко смяв своей массой линию собственных стрелков. Далее, мы продолжали гнать их вперед, производя следующие залпы все так же по их задним рядам. Если бы на их пути оказалось наше построение, оно неминуемо было бы опрокинуто, но после первых двух залпов мы отошли к северу от осевой линии, заняв узкую полосу обороны на склоне одного из холмов. Как и предполагалось, бегущая толпа стремилась не завязать бой, а лишь уйти подальше от опасного места. В результате стотысячная толпа рекрутов безо всяких помех миновала нас, обойдя с двух сторон, и отклонившись далеко к юго-западу, начала беспорядочные перемещения — поскольку оказалась полностью лишена руководства.
Теперь рассмотрим, что происходило с остальным воинским составом противника.
Тяжелая пехота и резерв, разумеется, не сдвинулись с места, поскольку не получали соответствующей команды. Происходившее же на поле боя было скрыто от них дымом и пылью от разрывов снарядов, а еще более — тучами пыли, поднятой бегущей толпой рекрутов. Как мы и предполагали, великий магистр счел за благо не действовать поспешно и дождаться, когда ситуация станет более ясной.
Совершенно иначе дело обстояло с легкой кавалерией. Командиры корпусов на обоих флангах имели приказ совершить обходной маневр сразу же после начала атаки рекрутов. Именно это они и сделали.
Правый, или северный, корпус был поручен заботам четвертого легиона и батареи метательных машин, размещенной на холмах. Корпус перемещался сильно вытянутой колонной, что облегчало нашу задачу. Одновременно с залпом по головной и хвостовой частям колонны, мы атаковали ее середину, имея преимущество в построении и скорости. Действия такого рода уже были рассмотрены в главе, посвященной тактике кавалерийских ударов, поэтому данный эпизод я не буду описывать подробно. Скажу лишь, что благодаря точному и своевременному переносу огня, нам удалось свести соотношение потерь к минимуму, а именно 1:20 против обычных в таком случае 1:8. Иначе говоря, истребив этот корпус полностью, мы потеряли убитыми и тяжело раненными менее 400 человек.
Теперь рассмотрим действия левого, или южного корпуса. Без помех выполнив обходной маневр, он, из-за плохой видимости приняв беспорядочные группы рекрутов за наши отступающие войска, атаковал их сходу. Будучи полностью дезорганизованы, они бежали, преследуемые собственной кавалерией, в сторону собственной тяжелой пехоты, которая так и оставалась на месте.
В таких условиях, они и здесь были приняты за наши войска — только наступающие. Успевшая построиться линия стрелков причинила им значительный урон, однако остановить не смогла, так как толпа бегущих уплотнилась и задние ряды напирали на передние. Фактически, толпа рекрутов, хотя и сильно поредевшая, сработала против собственных войск так, как должна была сработать против нас — смешав строй и нарушив управление.
За это время наши метательные машины были возвращены на исходные позиции и открыли огонь по плотной неуправляемой массе людей.
Командир кавалерийского корпуса, поняв наконец свою ошибку, произвел разворот и намеревался если не атаковать, то хотя бы вывести своих людей из-под огня. Учитывая, что этот шаг был предсказуем, его встретил шахматный строй ландскнехтов дона Тиры.
Особенности шахматного строя уже были рассмотрены в главе, посвященной тактике тяжелой пехоты, поэтому я не буду особо на этом останавливаться. Лишившись более, чем половины бойцов, кавалерийский корпус беспорядочно отступил, смешавшись с потерявшей строй пехотой.
К моменту моего прибытия в ставку, оперативная ситуация была такова.
Войско противника неровной полосой растянувшись между двумя линиями холмов, медленно отходило к Енгабану, подвергаясь непрерывному обстрелу. Именно хаотичность и медлительность этого отступления позволяла осуществлять перемещение наших метательных машин так, чтобы противник не ушел за пределы максимальной дальности стрельбы.
На удалении, его также медленно преследовал редкий строй ландскнехтов, блокируя возможность прорыва. При этом в соприкосновение с основными силами противника они не вступали, удерживая постоянную дистанцию около 200 футов.
Периодически они отбивали редкие и плохо организованные контратаки отдельных отрядов кавалерии, иногда поддерживаемой тяжелой пехотой, в чем им содействовал оперативно переносимый на контратакующие отряды огонь метательных машин.
В этой ситуации четвертый легион получил от дона Руматы приказ усилить ландскнехтов, которые, хотя и сохранили в строю более 4:5 личного состава, но были измотаны и, к тому же, слишком малочисленны даже для реализации описанной выше тактики пассивного преследования.
Перед тем, как отправиться на позицию, я высказал соображение о том, что войско противника уже брошено командованием на произвол судьбы.
Такой вывод явно следовал из видимой тактики противника — вернее, ее отсутствия. Вместо того, чтобы совершить простейший маневр по перестроению в полковые каре и последовательному выходу из-под обстрела форсированным маршем, войско неуклюже пятилось назад, неся огромные бессмысленные потери.
Это невозможно было объяснить опасениями подвергнуться атаке при перестроении. Даже сейчас, несмотря на все неудачи, противник в несколько раз превосходил численностью противостоящий ему корпус ландскнехтов, так что подобная атака не представлялась возможной.
Единственным объяснением было исчезновение верховного командования в сочетании с характерным для Ордена отсутствием разумной офицерской инициативы.
Вскоре это предположение подтвердилось — действительно, великий магистр бросил свою армию, уйдя вместе с резервом под защиту городских стен Енгабана.
После того, как ландскнехты были усилены составом четвертого легиона, отступающие предприняли две попытки контратаковать, используя немногочисленные оставшиеся в строю кавалерийские подразделения. Обе контратаки были успешно нами отбиты, причем в них была уничтожена наиболее боеспособная часть отступающей армии.
После этого примеру великого магистра последовали те из командиров, которым это позволяла диспозиция. Их легионы также оставили поле сражения, бросив своих боевых товарищей на верную гибель.
Дальнейшие события на полях Валдо представляют интерес лишь для драматургии, потому я воздержусь от их описания. Теперь же перейдем к рассмотрению тех стратегических и технических новшеств, которые и определили исход этого сражения…».
Трудно сказать, чем являлось упоминание о драматургии — тяжеловесной шуткой Флеаса, или вскользь брошенным замечанием о своей собственной судьбе. Дело в том, что при последней контратаке отступающих, Флеас получил тяжелое ранение, которое в любых других обстоятельствах оказалось бы смертельным…
Вики-Мэй с детским восторгом потащила Румату навстречу огромному существу, равнодушно уплетавшему корнеплоды из наваленной перед ним груды.
— Больше похож на мастодонта, — заметил он, — местная разновидность…
— Какая разница? Он большой, добрый и с хоботом. Значит — слоник.
— Это — боевой ктар, — вежливо пояснил Флеас, — в нашем легионе их пять. Свирепое животное, обладающее силой нескольких быков. Он может затоптать всадника вместе с конем или разметать хоботом колесницу.
Ктар, вероятно желая придать убедительность пояснениям легата, поднял хобот к небу и громко затрубил.
— Как здорово! — Вики-Мэй захлопала в ладоши, — а можно на нем прокатиться?
— Это довольно опасно, Светлая, — осторожно заметил Флеас, — трудно сказать, как поведет себя ктар, почувствовав на спине незнакомого человека.
— Значит, надо сначала с ним познакомиться, — решила Вики-Мэй и, через несколько секунд уже почесывала шею огромного зверя чуть пониже широкого, как пальмовый лист, уха. Ктару это явно нравилось. Он переступал с ноги на ногу и поворачивал голову, показывая, где лучше чесать.
— Тони-Хлуд, подсади меня, OK?
— Ты уверена?
— Уверена, уверена.
— Ладно. Забирайся ко мне на плечи…. Так. Достаточно?
— Да! — радостно сообщила она, перелезая на широкую спину ктара, — а кто знает, как им управлять?
— Погонщики обычно просто хлопают ладонью по лопатке с той стороны, куда надо повернуть, — ответил легат, — а если ехать вперед, надо хлопать между лопаток. Чтобы остановиться — хлопнете его по спине позади себя. Только будьте осторожны…
Управление ктаром оказалось несколько более сложной наукой, чем казалось в начале. То ли она хлопала слишком слабо, то ли «слоник» не воспринимал ее намеренья всерьез. Так или иначе, на все хлопки по разным местам спины, он отвечал радостным похрюкиванием, а иногда поворачивал голову и легонько похлопывал девушку по ногам своим хоботом.
Неизвестно, сколько могло продолжаться это милое развлечение, если бы…
— Берегись!
Этот окрик Флеаса, да еще быстрота реакции спасли ей жизнь. Она скатилась со спины огромного животного, как мячик.
Три короткие стрелы с широкими «рассекающими» остриями прошили воздух там, где еще за доли секунды до этого находилась ее голова. С не меньшей скоростью реагировал и Румата. Вики-Мэй еще не успела коснуться земли, а он уже перекрыл троим неизвестным, одетым в форму легионеров, линию стрельбы. Лезвие его меча радужной бабочкой сверкнуло в воздухе, отбив летящую в лицо стрелу. Еще две стрелы он принял в грудь — что, впрочем, не причинило ему никакого вреда, кроме пары синяков, поскольку хрупкие острия раскрошились о стеклопластик бронежилета.
В этот момент охрана, наконец, сообразила, что происходит, и трое неизвестных мгновенно были утыканы стрелами и арбалетными болтами…
…
Почти через сорок лет, император Флеас в пятом томе своей «стратегии и тактики» уделит особое место битве на полях Валдо, а также роли Светлых в ней и вообще в войне летнего солнцестояния.
«Перед тем, как заняться описанием решающей битвы этой войны, я вынужден буду опровергнуть широко распространившиеся заблуждения о том, кем являлись Светлые. Эти заблуждения бывают двух видов.
Первое — будто Светлые являлись живыми воплощениями неведомых божеств-основателей Вселенной.
Второе — что они были теми, кем обычно и представлялись — эсторским лендлордом Руматой и горожанкой Кирой из Арко.
Первое — явный вздор. Из философии следует, что изначальные силы не вмешиваются в людские дела, а если бы даже и вмешивались, то природа таких сил никогда бы не смогла вместиться в хрупкий человеческий организм. Наконец, в любом случае, пожелай изначальные силы вмешаться в наши дела — им не понадобились бы для этого ни армии, ни боевые машины — как не требуется ничего из этого урагану или землетрясению. Замечу также, что боевые машины Светлых не представляли из себя чего-либо сверхъестественного, а были вполне человеческими изделиями. Многие из них, как например баллисты, выбрасывающие снаряд давлением дыма от быстро сгорающей смеси веществ, сейчас повсеместно используются нами в военном деле, а некоторые даже усовершенствованы нашими учеными.
Опровергая второе, я не могу сослаться на философию, но сошлюсь на собственную память, которая еще никогда меня не подводила. Вместе со Светлыми я участвовал в крупной, хотя и не очень длительной, военной кампании, так что успел заметить достаточно много.
Говорю с уверенностью: тот, кто называл себя Руматой, был блестящим военным, но никогда не был в Эсторе, а на землю Метрополии впервые ступил во время барканской высадки. Так например, он совершенно не знал особенностей амуниции легионеров, и когда сменил флотские башмаки на офицерские сандалии, то с трудом разобрался с их застежками.
Теперь скажу несколько слов о его подруге. Она была очень молода, и явно провела детство не в городе, а в какой-то дикой стране. Только этим можно объяснить прекрасное владение оружием, привычку правильно двигаться и умение ориентироваться на открытой местности в любое время суток.
Так кем же они являлись на самом деле?
Здесь подсказкой могут быть имена. Эти двое никогда не называли друг друга именами Румата и Кира (хотя я буду называть их так по ходу повествования, чтобы избежать путаницы). Он называл ее Викимэй, а она его — Тонихлуд. Имена эти явно варварского происхождения, но варварам не свойственно то, что было присуще этим двоим: знания в философии и науках, склонность к чтению книг и знание риторики. Стремясь разгадать эту загадку, я обратился к трактату Наргэна — путешественника. Там я обнаружил описание могущественного племени варваров северо-западного архипелага, где ночь стоит всю зиму, холод бывает такой, что вода обращается в камень, а хозяйство связано с промыслом невиданных в наших краях морских чудовищ.
Вот что пишет Наргэн о тамошних жителях и что совпадает с замеченными мною свойствами Светлых.
Они видят в темноте и могут управлять лодкой среди скал даже в беззвездную ночь.
Они настолько сильны и выносливы, что даже в холодной воде чувствуют себя также уверенно, как и на суше.
Они необычайно искусны в изобретении разных промысловых и боевых инструментов.
Они владеют особым умением исцелять за одну ночь серьезные раны и повреждения тела.
Они виртуозно владеют техникой счета, так что могут исчислять по звездам направление, не прибегая к вычислениям на доске.
Если моя догадка верна — остается лишь понять, что же понадобилось представителям этого далекого и могущественного племени в наших краях, столь не похожих на родные и привычные им острова студеного северного моря…».
При этом Флеас ни словом не обмолвится о том, что однажды спас жизнь Светлой. Наверное, он не счел этот случай достойным упоминания в книге, посвященной военному искусству. Мало ли случаев на войне? Все равно все не предусмотришь. Кроме того, данный случай решительно ничем не выделялся из общей тактики действий шпионов и диверсантов, которую Флеас подробно разбирал во втором томе своей книги. А вот битва на полях Валдо действительно в корне изменила взгляды на правильное ведение сухопутных сражений — и потому была не только описана Флеасом полностью, но и разобрана по отдельным эпизодам.
«Поля Валдо представляют собой широкую холмистую равнину, отделяющую предгорья севера от пустынной низменности Юга и простирающуюся между рекой Вал-Ен и ее южным рукавом Вал-Зи.
Наши войска состояли из сухопутного корпуса Светлых, около 6000 человек и четвертого легиона, численностью 8500.
Силы Ордена составляли шесть легионов общей численностью до 50.000 человек и рекрутов не менее 110.000. Можно сказать, что Орден выставил на полях Валдо все, что у него оставалось после четырех крупных военных поражений летней кампании.
Таким образом, наш противник имел более чем десятикратное превосходство в численности, и для него вполне естественно было выбрать в качестве поля боя наиболее открытую и ровную местность, где проще всего было реализовать такое превосходство.
Великий магистр назначил своим войскам удобную позицию примерно в 20 милях ниже по течению от Енгабана и построил их следующим образом.
По центру стояли рекруты, а следом за ними — 24000 тяжелой пехоты, построенной в клинья. Вперед были выдвинуты растянутые шеренги стрелков, общей численностью до 6000. С флангов — два корпуса легкой кавалерии, до 8000 всадников в каждом. В тылу находился резерв тяжелой кавалерии — около 4000 на боевых верблюдах и ктарах. Там же находилась и ставка командования.
Цель такого построения была ясна: не рассчитывая на надежность и выучку рекрутов, великий магистр решил использовать их единственное серьезное боевое качество — массу.
Во-первых, в случае применения метательных орудий, они должны были сыграть роль живого щита, прикрывающего основные силы. Во-вторых, при сближении войск на обычное для начала битвы расстояние 100–200 футов, после того как стрелки, выпустят должное количество камней и стрел, рекруты, подгоняемые сзади регулярной пехотой, должны были своей массой смять наш центр. На это их численности хватало даже в случае, если огонь метательных орудий уничтожил бы до двух третей их состава.
Далее, легкая кавалерия должна была скрытно, под прикрытием холмов, обойти наши войска по широкой дуге, ударить в тыл и вынудить к проведению перестроения непосредственно в бою. Подошедшие клинья тяжелой пехоты при поддержке тяжелой кавалерии, могли в этом случае без труда рассечь и истребить наше войско.
Таким образом, с точки зрения классической военной науки того времени, любая наша попытка атаковать или даже просто удерживать позиции, была обречена на неудачу.
Теперь я изложу, то, каким образом, отказавшись от общепринятой тактики, оперирующей оборонительными и наступательными линиями, Светлые обратили наше безнадежное положение в выигрышное.
Прежде всего, они распределили по автономно действующим корпусам людей, хорошо владеющих так называемыми „морскими“ условными сигналами, которые в то время еще не принято было использовать для координации сухопутных войск. Затем они предельно точно указали подразделениям, оснащенным новыми метательными машинами, последовательность перемещений на местности и целей для ведения стрельбы. Наконец, они весьма рассудительно спланировали перемещения наших сил, исходя из предполагаемых действий противника.
Собственно боевые действия были открыты нашей стороной около полудня. Расчетливо пользуясь дальнобойностью новых метательных машин, мы с расстояния более мили поразили навесным огнем задние ряды рекрутского построения. Реакция рекрутов была заранее понятна: они побежали вперед, легко смяв своей массой линию собственных стрелков. Далее, мы продолжали гнать их вперед, производя следующие залпы все так же по их задним рядам. Если бы на их пути оказалось наше построение, оно неминуемо было бы опрокинуто, но после первых двух залпов мы отошли к северу от осевой линии, заняв узкую полосу обороны на склоне одного из холмов. Как и предполагалось, бегущая толпа стремилась не завязать бой, а лишь уйти подальше от опасного места. В результате стотысячная толпа рекрутов безо всяких помех миновала нас, обойдя с двух сторон, и отклонившись далеко к юго-западу, начала беспорядочные перемещения — поскольку оказалась полностью лишена руководства.
Теперь рассмотрим, что происходило с остальным воинским составом противника.
Тяжелая пехота и резерв, разумеется, не сдвинулись с места, поскольку не получали соответствующей команды. Происходившее же на поле боя было скрыто от них дымом и пылью от разрывов снарядов, а еще более — тучами пыли, поднятой бегущей толпой рекрутов. Как мы и предполагали, великий магистр счел за благо не действовать поспешно и дождаться, когда ситуация станет более ясной.
Совершенно иначе дело обстояло с легкой кавалерией. Командиры корпусов на обоих флангах имели приказ совершить обходной маневр сразу же после начала атаки рекрутов. Именно это они и сделали.
Правый, или северный, корпус был поручен заботам четвертого легиона и батареи метательных машин, размещенной на холмах. Корпус перемещался сильно вытянутой колонной, что облегчало нашу задачу. Одновременно с залпом по головной и хвостовой частям колонны, мы атаковали ее середину, имея преимущество в построении и скорости. Действия такого рода уже были рассмотрены в главе, посвященной тактике кавалерийских ударов, поэтому данный эпизод я не буду описывать подробно. Скажу лишь, что благодаря точному и своевременному переносу огня, нам удалось свести соотношение потерь к минимуму, а именно 1:20 против обычных в таком случае 1:8. Иначе говоря, истребив этот корпус полностью, мы потеряли убитыми и тяжело раненными менее 400 человек.
Теперь рассмотрим действия левого, или южного корпуса. Без помех выполнив обходной маневр, он, из-за плохой видимости приняв беспорядочные группы рекрутов за наши отступающие войска, атаковал их сходу. Будучи полностью дезорганизованы, они бежали, преследуемые собственной кавалерией, в сторону собственной тяжелой пехоты, которая так и оставалась на месте.
В таких условиях, они и здесь были приняты за наши войска — только наступающие. Успевшая построиться линия стрелков причинила им значительный урон, однако остановить не смогла, так как толпа бегущих уплотнилась и задние ряды напирали на передние. Фактически, толпа рекрутов, хотя и сильно поредевшая, сработала против собственных войск так, как должна была сработать против нас — смешав строй и нарушив управление.
За это время наши метательные машины были возвращены на исходные позиции и открыли огонь по плотной неуправляемой массе людей.
Командир кавалерийского корпуса, поняв наконец свою ошибку, произвел разворот и намеревался если не атаковать, то хотя бы вывести своих людей из-под огня. Учитывая, что этот шаг был предсказуем, его встретил шахматный строй ландскнехтов дона Тиры.
Особенности шахматного строя уже были рассмотрены в главе, посвященной тактике тяжелой пехоты, поэтому я не буду особо на этом останавливаться. Лишившись более, чем половины бойцов, кавалерийский корпус беспорядочно отступил, смешавшись с потерявшей строй пехотой.
К моменту моего прибытия в ставку, оперативная ситуация была такова.
Войско противника неровной полосой растянувшись между двумя линиями холмов, медленно отходило к Енгабану, подвергаясь непрерывному обстрелу. Именно хаотичность и медлительность этого отступления позволяла осуществлять перемещение наших метательных машин так, чтобы противник не ушел за пределы максимальной дальности стрельбы.
На удалении, его также медленно преследовал редкий строй ландскнехтов, блокируя возможность прорыва. При этом в соприкосновение с основными силами противника они не вступали, удерживая постоянную дистанцию около 200 футов.
Периодически они отбивали редкие и плохо организованные контратаки отдельных отрядов кавалерии, иногда поддерживаемой тяжелой пехотой, в чем им содействовал оперативно переносимый на контратакующие отряды огонь метательных машин.
В этой ситуации четвертый легион получил от дона Руматы приказ усилить ландскнехтов, которые, хотя и сохранили в строю более 4:5 личного состава, но были измотаны и, к тому же, слишком малочисленны даже для реализации описанной выше тактики пассивного преследования.
Перед тем, как отправиться на позицию, я высказал соображение о том, что войско противника уже брошено командованием на произвол судьбы.
Такой вывод явно следовал из видимой тактики противника — вернее, ее отсутствия. Вместо того, чтобы совершить простейший маневр по перестроению в полковые каре и последовательному выходу из-под обстрела форсированным маршем, войско неуклюже пятилось назад, неся огромные бессмысленные потери.
Это невозможно было объяснить опасениями подвергнуться атаке при перестроении. Даже сейчас, несмотря на все неудачи, противник в несколько раз превосходил численностью противостоящий ему корпус ландскнехтов, так что подобная атака не представлялась возможной.
Единственным объяснением было исчезновение верховного командования в сочетании с характерным для Ордена отсутствием разумной офицерской инициативы.
Вскоре это предположение подтвердилось — действительно, великий магистр бросил свою армию, уйдя вместе с резервом под защиту городских стен Енгабана.
После того, как ландскнехты были усилены составом четвертого легиона, отступающие предприняли две попытки контратаковать, используя немногочисленные оставшиеся в строю кавалерийские подразделения. Обе контратаки были успешно нами отбиты, причем в них была уничтожена наиболее боеспособная часть отступающей армии.
После этого примеру великого магистра последовали те из командиров, которым это позволяла диспозиция. Их легионы также оставили поле сражения, бросив своих боевых товарищей на верную гибель.
Дальнейшие события на полях Валдо представляют интерес лишь для драматургии, потому я воздержусь от их описания. Теперь же перейдем к рассмотрению тех стратегических и технических новшеств, которые и определили исход этого сражения…».
Трудно сказать, чем являлось упоминание о драматургии — тяжеловесной шуткой Флеаса, или вскользь брошенным замечанием о своей собственной судьбе. Дело в том, что при последней контратаке отступающих, Флеас получил тяжелое ранение, которое в любых других обстоятельствах оказалось бы смертельным…
** 33 **
… Волна вражеской кавалерии накатилась на строй ландскнехтов. Замелькали длинные двуручные мечи, сабли и секиры, а затем позади контратакующих вспухли фантастическими кустами разрывы снарядов, отрезая их от так и не успевшей прийти на помощь пехоты.
Орденские всадники рубились с отчаянием обреченных. Они и были обречены — несколько сотен, завязшие в «шахматных» рядах угрюмых железнобоких воинов, усиленных «ромбами» легионеров.
— Легат убит!
— Что? — переспросил Румата, бросая взгляд туда, куда указывал наблюдатель. Там не было видно ничего, кроме облака пыли, перемешанной с дымом, — ты точно видел?
Не дожидаясь ответа, он пустил коня в галоп. Вслед за ним сорвалась с места охрана из варваров Верцонгера. Ну и, конечно, Вики-Мэй — остановить ее в такой ситуации было некому, а Румате было некогда с ней препираться… Так. Где-то здесь… Угораздило же его лезть в самую гущу… Какого черта? Здесь еще кто-то воюет?… Ну, давай повоюем… На, получи… Руки с мечами работают сами по себе…. Ах ты не один? … Да сколько же вас, елкина жизнь… Клинки в руках Светлых мелькают с такой скоростью, что окружающие видят лишь тусклые размытые блики… Предельно экономичные и выверенные движения сливаются во что-то непрерывное и механическое… Будто работают огромные газонокосилки, которые какой-то маньяк запустил в толпу… Отточенные лезвия без видимого усилия рассекают живые тела… Ну, вроде, все… Оглянулся — Вики-Мэй в порядке, вот она, почти рядом. Правда, ее левую щеку пересекает длинная глубокая царапина от лба до подбородка, а правый рукав оторван и с плеча содран широкий лоскут кожи… Но это ерунда, а где же Флеас?…
— Какая муха вас укусила?
Это, конечно же, дон Тира. Он, как всегда спокоен, но сейчас, к тому же, очень сердит. Светлые нарушили наиважнейшее правило: главнокомандующие не должны покидать ставку ни при каких обстоятельствах. И, тем более, не должны ввязываться в бой, точно юнцы, обуянные жаждой дурацких ратных подвигов. Два бойца, даже очень искусных, все равно не изменят ход сражения, где счет мечей идет на тысячи.
— Флеас! — выдохнула Вики-Мэй.
— Знаю, — хмуро ответил капитан ландскнехтов.
Румата вдруг увидел себя и Вики-Мэй со стороны. Грязных, оборванных, с головы до ног забрызганных кровью, среди изрубленных людских и конских тел… И рассчитывающих чудом найти здесь одного-единственного человека, пока он еще дышит… Если он еще дышит… Контратака захлебнулась и теперь до отступающих войск Ордена было около 250 футов. Строй ландскнехтов и легионеров продвинулся на полсотни футов вперед, а на месте боя остались лишь убитые и тяжело раненные.
Флеаса нашли только благодаря его щегольским позолоченным сандалиям. Вернее, той из них, что была надета на правую ногу. Сама правая нога торчала из-под лошадиного трупа. По крайней мере, так потом рассказывали легионеры, а золотая сандалия вошла во множество афоризмов и даже стала эмблемой личной гвардии императора.
Самое удивительное, что он был еще жив… после страшного удара кавалерийской пики, пронзившей ему живот… после опрокинувшейся лошади, чья туша впечатала его в каменистый грунт…
— Быстро тащи вертолетную аптечку, — заявила Вики-Мэй тоном, не предполагающим возражений, и, уже обращаясь к легионерам, добавила, — мне нужно много чистой воды, два десятка полотенец и пять шерстяных одеял.
— Ты что, собираешься оперировать его? Прямо в этой грязи? — спросил Румата.
— Нет, блин, укольчик сделать и в клинику везти, — огрызнулась она, а затем прикрикнула на легионеров, — шевелитесь, черт вас побери!
… Вот и пригодился трофей, взятый при том памятном захвате вертолета. Универсальный полевой медицинский комплект, в просторечии именуемый «аптечкой». К моменту, когда Румата вернулся и осторожно опустил на чей-то плащ двадцатикилограммовый белый ящик с красным крестом на крышке, уже было готово нечто вроде импровизированной операционной. Кроме того, Верцонгер успел притащить Игенодеутса, своего шамана, который, как и оказалось, здорово разбирался в ранах, увечьях и вообще в устройстве человеческого организма.
Тем временем, Флеас ненадолго пришел в себя. Шевельнулись побелевшие губы.
— Глен… Это ты?… Почему так темно?… И холодно… Здесь всегда так?
— Все хорошо, мы тебя вытащим, — сказала Вики-Мэй, и, увидев, что раненный снова впал в беспамятство, добавила, — ну, начали?
Они начали. Они чистили забитые грязью внутренности. Они откачивали кровь, вылившуюся в брюшную полость. Они склеивали рассеченные сосуды и органы. Они заставляли работать сердце, то и дело готовое остановиться навсегда. И все это — под грохот артиллерии, добивающей остатки последней орденской армии. Под завывание ветра, несущего по равнине тучи проклятой пыли, от которой не спасал натянутый наспех полог. Под нервное сопение легионеров, на глазах у которых трое чужих людей боролись за жизнь их командира, а они почти ничем не могли помочь. Только таскать воду, стирать полотенца и отгонять назойливых мух. Ну, еще дать кровь. Да с радостью — сколько угодно. Может, еще чего надо? Отвалить отсюда? Хорошо-хорошо, отваливаем… Вы только позовите, если что…
Солнце клонилось к закату, когда появился дон Тира и буднично сообщил:
— Сражение окончено. Победа, Светлые… А как он?
— Нельзя так спрашивать, — пробурчал шаман, — вот сядет солнце, пойду с ним разговаривать.
Орденские всадники рубились с отчаянием обреченных. Они и были обречены — несколько сотен, завязшие в «шахматных» рядах угрюмых железнобоких воинов, усиленных «ромбами» легионеров.
— Легат убит!
— Что? — переспросил Румата, бросая взгляд туда, куда указывал наблюдатель. Там не было видно ничего, кроме облака пыли, перемешанной с дымом, — ты точно видел?
Не дожидаясь ответа, он пустил коня в галоп. Вслед за ним сорвалась с места охрана из варваров Верцонгера. Ну и, конечно, Вики-Мэй — остановить ее в такой ситуации было некому, а Румате было некогда с ней препираться… Так. Где-то здесь… Угораздило же его лезть в самую гущу… Какого черта? Здесь еще кто-то воюет?… Ну, давай повоюем… На, получи… Руки с мечами работают сами по себе…. Ах ты не один? … Да сколько же вас, елкина жизнь… Клинки в руках Светлых мелькают с такой скоростью, что окружающие видят лишь тусклые размытые блики… Предельно экономичные и выверенные движения сливаются во что-то непрерывное и механическое… Будто работают огромные газонокосилки, которые какой-то маньяк запустил в толпу… Отточенные лезвия без видимого усилия рассекают живые тела… Ну, вроде, все… Оглянулся — Вики-Мэй в порядке, вот она, почти рядом. Правда, ее левую щеку пересекает длинная глубокая царапина от лба до подбородка, а правый рукав оторван и с плеча содран широкий лоскут кожи… Но это ерунда, а где же Флеас?…
— Какая муха вас укусила?
Это, конечно же, дон Тира. Он, как всегда спокоен, но сейчас, к тому же, очень сердит. Светлые нарушили наиважнейшее правило: главнокомандующие не должны покидать ставку ни при каких обстоятельствах. И, тем более, не должны ввязываться в бой, точно юнцы, обуянные жаждой дурацких ратных подвигов. Два бойца, даже очень искусных, все равно не изменят ход сражения, где счет мечей идет на тысячи.
— Флеас! — выдохнула Вики-Мэй.
— Знаю, — хмуро ответил капитан ландскнехтов.
Румата вдруг увидел себя и Вики-Мэй со стороны. Грязных, оборванных, с головы до ног забрызганных кровью, среди изрубленных людских и конских тел… И рассчитывающих чудом найти здесь одного-единственного человека, пока он еще дышит… Если он еще дышит… Контратака захлебнулась и теперь до отступающих войск Ордена было около 250 футов. Строй ландскнехтов и легионеров продвинулся на полсотни футов вперед, а на месте боя остались лишь убитые и тяжело раненные.
Флеаса нашли только благодаря его щегольским позолоченным сандалиям. Вернее, той из них, что была надета на правую ногу. Сама правая нога торчала из-под лошадиного трупа. По крайней мере, так потом рассказывали легионеры, а золотая сандалия вошла во множество афоризмов и даже стала эмблемой личной гвардии императора.
Самое удивительное, что он был еще жив… после страшного удара кавалерийской пики, пронзившей ему живот… после опрокинувшейся лошади, чья туша впечатала его в каменистый грунт…
— Быстро тащи вертолетную аптечку, — заявила Вики-Мэй тоном, не предполагающим возражений, и, уже обращаясь к легионерам, добавила, — мне нужно много чистой воды, два десятка полотенец и пять шерстяных одеял.
— Ты что, собираешься оперировать его? Прямо в этой грязи? — спросил Румата.
— Нет, блин, укольчик сделать и в клинику везти, — огрызнулась она, а затем прикрикнула на легионеров, — шевелитесь, черт вас побери!
… Вот и пригодился трофей, взятый при том памятном захвате вертолета. Универсальный полевой медицинский комплект, в просторечии именуемый «аптечкой». К моменту, когда Румата вернулся и осторожно опустил на чей-то плащ двадцатикилограммовый белый ящик с красным крестом на крышке, уже было готово нечто вроде импровизированной операционной. Кроме того, Верцонгер успел притащить Игенодеутса, своего шамана, который, как и оказалось, здорово разбирался в ранах, увечьях и вообще в устройстве человеческого организма.
Тем временем, Флеас ненадолго пришел в себя. Шевельнулись побелевшие губы.
— Глен… Это ты?… Почему так темно?… И холодно… Здесь всегда так?
— Все хорошо, мы тебя вытащим, — сказала Вики-Мэй, и, увидев, что раненный снова впал в беспамятство, добавила, — ну, начали?
Они начали. Они чистили забитые грязью внутренности. Они откачивали кровь, вылившуюся в брюшную полость. Они склеивали рассеченные сосуды и органы. Они заставляли работать сердце, то и дело готовое остановиться навсегда. И все это — под грохот артиллерии, добивающей остатки последней орденской армии. Под завывание ветра, несущего по равнине тучи проклятой пыли, от которой не спасал натянутый наспех полог. Под нервное сопение легионеров, на глазах у которых трое чужих людей боролись за жизнь их командира, а они почти ничем не могли помочь. Только таскать воду, стирать полотенца и отгонять назойливых мух. Ну, еще дать кровь. Да с радостью — сколько угодно. Может, еще чего надо? Отвалить отсюда? Хорошо-хорошо, отваливаем… Вы только позовите, если что…
Солнце клонилось к закату, когда появился дон Тира и буднично сообщил:
— Сражение окончено. Победа, Светлые… А как он?
— Нельзя так спрашивать, — пробурчал шаман, — вот сядет солнце, пойду с ним разговаривать.