Страница:
Александр Александрович Розов
Голод богов (1)
ВОЙНА — это великое дело государства, основа жизни и смерти, путь к выживанию или гибели. Это нужно тщательно взвесить и обдумать… Война — это путь обмана.
(Сунь Цзы)
ТЕХНОЛОГИИ — то есть обусловленные состоянием знаний и общественной эффективностью способы достижения целей, поставленных обществом, в том числе и таких, которые, никто, приступая к делу, не имел в виду.
(Станислав Лем)
МАГИЯ — наука и искусство вызывать изменение, совершающееся в соответствии с желанием. Любое действие, совершаемое нами сознательно, уже есть магия.
(Алистер Кроули)
Пролог
… Др… Др… Др…. Др… Др…
Легкая машина, в которой специалист тут же распознал бы нечто среднее между автожиром и виропланом, теряя скорость, снижалась по замысловатой траектории, пока не коснулась земли где-то между опушкой леса и колючими кустами.
— Спекся, — констатировала Лэрна, — сейчас придет стрелять или батарею или инструменты. За что я люблю этих ребят, так это за простоту, с какой они что-то у тебя стреляют.
— Зато ты с такой же простотой можешь что-то стрельнуть у них, — заметил Айлис, — у них так принято.
Послышался треск, пыхтение и отрывочные слова, какими нормальный человеческий индивид обычно сопровождает продвижение через что-нибудь живое, густое и колючее.
— Уф! Блин! — из кустов появилась широкая фигура в комбинизоне защитного цвета, — привет, Лэрна…. Ва! Привет Айлис, ты, оказывается здесь.
— Привет, Хеландер. А почему бы мне здесь не быть?
— Действительно, — задумчиво произнес тот, — почему бы… Надеюсь, я не очень помешал…
— Нет, что ты, — ехидно ответила Лэрна, — видишь, я даже успела накинуть на часть себя полотенце.
— Я извиняюсь… Спасайте, ребята… Пропадаю… Лэрна, ты самая добрая девушка на свете…
— Что на этот раз?
— Дай свой роллер на день. Завтра верну. До полудня, чтоб мне провалиться.
— Ого! А может, и дом заодно? Чего там, грабь, кто хочет, бедную студентку.
— Понимаешь, у моего, похоже, накрылся качающийся подшипник ротора…
— Так возьми и поменяй.
— Так ведь часа три уйдет. А халява на том берегу уже в полдень начнется.
— А вот отсюда давай-ка подробнее, — вмешался Айлис, — какая халява?
— Халявная, — буркнул Хеландер, — какой сегодня день помните?
— Праздничный, — сказала Лэрна, — и что?
— И то. Сегодня двести шестьдесят шестое лето Второго Основания. На семь делится?
— Ну, делится, — согласился Айлис.
— А раз делится, значит там, — Хеландер торжественно указал пальцем на юг, — с полудня до заката все на халяву… Ну, почти все. Выпивка — точно на халяву. Так то ребята!
— Так что ж ты, наглая морда, нам не напомнил? — спросил Айлис.
— Так я думал, вы знаете. А когда у меня подшипник в воздухе накрылся, смотрю я вниз с полной безнадежностью, и вдруг вижу — ага! У дома висит полотенце и шмотки. Значит, думаю, кто-то есть… Лэрна, дай роллер, а?
— Ага, щас, — ответила девушка, — а мы?
— Так давайте вместе, — предложил Хеландер, — твой роллер троих без багажа влегкую потянет.
— Да, пожалуй, потянет, — согласилась она, — Айлис, ты как?
— Ясно же как, — сказал он, — халява — лучший друг студента. Рычаги на себя.
Легкая машина, в которой специалист тут же распознал бы нечто среднее между автожиром и виропланом, теряя скорость, снижалась по замысловатой траектории, пока не коснулась земли где-то между опушкой леса и колючими кустами.
— Спекся, — констатировала Лэрна, — сейчас придет стрелять или батарею или инструменты. За что я люблю этих ребят, так это за простоту, с какой они что-то у тебя стреляют.
— Зато ты с такой же простотой можешь что-то стрельнуть у них, — заметил Айлис, — у них так принято.
Послышался треск, пыхтение и отрывочные слова, какими нормальный человеческий индивид обычно сопровождает продвижение через что-нибудь живое, густое и колючее.
— Уф! Блин! — из кустов появилась широкая фигура в комбинизоне защитного цвета, — привет, Лэрна…. Ва! Привет Айлис, ты, оказывается здесь.
— Привет, Хеландер. А почему бы мне здесь не быть?
— Действительно, — задумчиво произнес тот, — почему бы… Надеюсь, я не очень помешал…
— Нет, что ты, — ехидно ответила Лэрна, — видишь, я даже успела накинуть на часть себя полотенце.
— Я извиняюсь… Спасайте, ребята… Пропадаю… Лэрна, ты самая добрая девушка на свете…
— Что на этот раз?
— Дай свой роллер на день. Завтра верну. До полудня, чтоб мне провалиться.
— Ого! А может, и дом заодно? Чего там, грабь, кто хочет, бедную студентку.
— Понимаешь, у моего, похоже, накрылся качающийся подшипник ротора…
— Так возьми и поменяй.
— Так ведь часа три уйдет. А халява на том берегу уже в полдень начнется.
— А вот отсюда давай-ка подробнее, — вмешался Айлис, — какая халява?
— Халявная, — буркнул Хеландер, — какой сегодня день помните?
— Праздничный, — сказала Лэрна, — и что?
— И то. Сегодня двести шестьдесят шестое лето Второго Основания. На семь делится?
— Ну, делится, — согласился Айлис.
— А раз делится, значит там, — Хеландер торжественно указал пальцем на юг, — с полудня до заката все на халяву… Ну, почти все. Выпивка — точно на халяву. Так то ребята!
— Так что ж ты, наглая морда, нам не напомнил? — спросил Айлис.
— Так я думал, вы знаете. А когда у меня подшипник в воздухе накрылся, смотрю я вниз с полной безнадежностью, и вдруг вижу — ага! У дома висит полотенце и шмотки. Значит, думаю, кто-то есть… Лэрна, дай роллер, а?
— Ага, щас, — ответила девушка, — а мы?
— Так давайте вместе, — предложил Хеландер, — твой роллер троих без багажа влегкую потянет.
— Да, пожалуй, потянет, — согласилась она, — Айлис, ты как?
— Ясно же как, — сказал он, — халява — лучший друг студента. Рычаги на себя.
Часть I. Наблюдения
Измеряя с помощью расчетов, ища подлинную природу, спроси: Кто из правителей обладает Дао? Кто из полководцев обладает наибольшими способностями? Кто обрел преимущества
Неба и Земли? Чьи законы и приказы выполняются более тщательно? Чьи войска сильнее? Чьи командиры и воины лучше обучены? Чьи награды и наказания понятнее? Из этого я узнаю победу и поражение!
Вот пять признаков, из которых можно узнать о победе: Тот, кто знает, когда можно сражаться, а когда нельзя, одержит победу. Тот, кто понимает, как использовать большие и малые силы, одержит победу. Тот, у кого верхи и низы горят одним и тем же желанием, одержит победу. Тот, кто будучи полностью готов, ждет неподготовленного, одержит победу. Тот, у кого полководец способный, а правитель не мешает ему, одержит победу. Таковы пять путей узнать победу.
(Сунь Цзы. Искусство войны)
** 1 **
Нормальные люди или летают на Пандору отрываться по полной, или вообще сюда не летают, потому, что здесь нечего делать, кроме как отрываться по полной. Есть еще небольшая категория нормальных людей, которые здесь работают. В основном — спасателями. Дело в том, что некоторые несознательные индивиды отрываются так, что забывают о существовании закона всемирного тяготения, трех законов Ньютона, а также того закона биологии, согласно которому крупные хищники не только являются объектами спортивной охоты, но иногда, для разнообразия, охотятся сами. В отличии от охотников-людей, они не вешают части своих трофеев на стены кабинетов и гостиных, а просто переваривают их в ходе своей естественной хищнической физиологии. В общем, благодаря любителям экстрима, не знающим, как страховаться на склоне, где у винтовки-полуавтомата предохранитель и что может случиться при контакте голодным тахоргом, спасателям тут всегда есть чем заняться. Антон не был ни туристом, ни спасателем, и совершенно не собирался становиться ни тем, ни другим. Поэтому он чувствовал себя не нормальным. Чужеродным телом, если можно так выразиться. Это чужеродное тело в данный момент сидело за столиком в маленьком совершенно пустом автоматическом кафе, потребляя местную разновидность травяного чая и дожидаясь странного типа, который назначил ему здесь встречу. Как будто во вселенной нет других мест, кроме Пандоры, где можно встретиться без посторонних глаз и ушей…
— Меня зовут Бромберг. Доктор Айзек Бромберг, — тихим голосом сообщил худощавый пожилой человек, усаживаясь за столик рядом с ним, — это я пригласил вас сюда.
— Очень приятно, — сказал Антон, — надеюсь, мы сразу перейдем к делу?
— Правильный подход, — одобрил Бромберг, — я могу переправить вас на Эвриту в обход действующих правил и высадить, скажем, в Икающем лесу неподалеку от ируканского тракта.
— Это еще зачем?
— Ну, вы же хотели сразу к делу.
— Но это не значит, — заметил Антон, — что надо начинать деловое предложение не с начала, а с конца или с середины.
— Что вы называете началом? — осведомился Бромберг.
— Началом я называю ваше приглашение сюда. Напомню, что оно состояло из двух частей. Во второй вы назвали место и время. А первая представляла собой одну фразу, которую я могу воспроизвести по памяти: «если хотите узнать, где находится Кира, то встретимся…». Так вот, я и хочу это узнать.
— Она на Эврите. Не очень далеко от того места, которое я вам предложил для высадки.
— Вы полагаете, Айзек, этой информации достаточно, чтобы найти могилу?
— А разве я говорил вам что-то про могилу? — спросил Бромберг, — я говорил о живом человеке, а живые люди обычно не селятся в могилах.
— Так, — холодно сказал Антон, — или вы ненормальный, или…
— Или что?
— Айзек, я не страдаю выпадением памяти. Девушка, о которой вы говорите, умерла. Ее застрелили из арбалетов в пяти шагах от меня. Я держал ее на руках, слышал, как прервалось ее дыхание, как остановилось сердце, чувствовал, как ее тело начинает остывать. Это было два года назад. В Арканаре. В моем доме… или, если точнее, в доме дона Руматы, которым я был согласно легенде.
— Молодой человек, я все понимаю и сочувствую.
— Мне кажется, вы не очень понимаете. У каждого из нас есть в жизни моменты, вокруг которых шутки неуместны. Если это — дурацкий розыгрыш или какой-нибудь психологический тест, что в данном случае одно и тоже… Я, в общем-то, не злой человек, но… я хочу побыть один, а вам лучше уйти, иначе отсюда могут вынести ваши кости.
Некоторое время Бромберг задумчиво крутил в пальцах кофейную чашечку. Потом, как бы невзначай, спросил.
— А что убедило бы вас в том, что это не розыгрыш? Снимки? Видеозапись? Последние отчеты Института экспериментальной истории?
Антон медленно, стараясь тщательно выговаривать каждое слово, произнес:
— Снимки и видеозаписи двухлетней давности есть в архиве института. Достать их — не велика сложность, перебить даты — еще проще. А что касается последних отчетов — то у меня в институте остались личные друзья, которые уж точно сообщили бы мне, если… В общем, если вы состряпали для своего розыгрыша фальсификат такого отчета, то вы — псих. Прошу вас, оставьте меня в покое.
— У меня есть копии настоящих отчетов, — спокойно сказал Бромберг, — а по поводу ваших друзей, которые не поставили вас в известность… знаете, иногда бывает, что дружба — дружбой, а служба — службой. Так или иначе, вы никогда себе не простите, если не проверите эту информацию…
Фить! Шнур из радужного пушистого стекловолокна, которым по последней моде была подпоясана штормовка Антона, мелькнув в воздухе, захлестнул шею навязчивого собеседника.
Бромберг повалился на пол, пальцы вцепились в шнур, безуспешно пытаясь растянуть петлю, сдавившую горло. Он захрипел широко распахнутым ртом, а его лицо стало стремительно приобретать синюшный оттенок.
— Я просил по-человечески, но вы не слушали, — сказал Антон, — поэтому приходится объяснять более доходчивым способом. Пары минут достаточно, чтобы вы умерли от удушья. Если вы еще раз подойдете ко мне, то так и будет. Надеюсь, теперь вам хватит ума не доводить до этого.
Наклонившись, Антон быстрым движением сорвал с шеи Бромберга радужный шнур и, неспеша, завязал модную вещицу на поясе.
— Попейте чего-нибудь теплого, а шею обработайте какой-нибудь настойкой на спирту, иначе распухнет и будет отвратительно выглядеть, — посоветовал он, уже направляясь к выходу, — и не шутите так больше. На свете есть люди, гораздо менее выдержанные, чем я.
— Постойте…
Антон удивленно обернулся.
Уже успевший подняться Бромберг держал в поднятой руке тонкую пластиковую папку.
— Я оставляю это здесь, на столе, — хрипло произнес он, — если не хотите смотреть, можете даже не прикасаться к этому, или выбросить не читая. Но если… В любом случае, я буду здесь же завтра, в это же время.
— Мне плевать, где вы будете, — ответил Антон, — и оставьте меня в покое, иначе этот шнур с вашей шеи снимут в морге.
— Я вас понял. А теперь пропустите меня, — Бромберг неожиданно спокойно улыбнулся, — пойду искать настойку на спирту.
Антон пожал плечами и отошел в сторону. Проводил глазами своего странного собеседника — тот направлялся к расположенному километром ниже по склону маленькому отелю с вызывающе-яркой параболической крышей. Оглянулся — на столике лежала оставленная папка.
— Психопат, — громко сказал Антон в безразличную пустоту. Потом взял еще чашку чая. Сел за столик. И раскрыл папку.
…
Они встретились на следующий день в то же время в том же месте.
Антон был задумчив и рассеян, Бромберг — наоборот, собран и деятелен. Правда, его шея была прикрыта высоким воротом свитера, а голос заметно скрипел. Отпив первый маленький глоток горячего кофе, он поморщился — судя по всему, от неприятного ощущения в горле.
— Извините, Айзек, я, кажется, вчера погорячился, — сказал Антон.
— Чепуха, — отмахнулся Бромберг, — я тоже вел себя не лучшим образом. Забудем. Кстати, зовите меня просто Айс. Так короче. Вы все прочли?
— Да. Скажите, Айс, почему вы вчера просто не дали мне эту папку? Зачем был весь этот неприятный разговор?
— Допустим, я сразу дал бы вам папку. Что бы вы сделали?
— Позвонил бы Пашке и спросил, какого черта он ничего не сказал мне. Позвонил бы Александру Васильевичу и тоже высказал бы ему…
— Но вы им не звонили?
— А это важно?
— Важно, — подтвердил Бромберг.
— Не звонил, — с некоторой неохотой ответил Антон, — вспомнил ваше «а служба — службой», и решил сначала поговорить с вами.
— У вас правильные рефлексы, молодой человек, — удовлетворенно констатировал Бромберг, — с вами можно работать.
— То есть, вы сознательно пошли на риск серьезных травм, не говоря уже о неприятных ощущениях, только ради того, чтобы я не связался с бывшими коллегами?
— В основном — да. Ну и еще хотел убедиться, что вы в хорошей форме. На Эврите это вам пригодится. Как там говорят, — Бромберг перешел на ируканский, — сайва не шутит.
— Не шутит, — подтвердил Антон, — но вы, все-таки, немножко сумасшедший. А если бы я сломал вам шею?
— Но вы же не хотели сломать мне шею. Вы хотели сделать мне больно и страшно — только и всего. Именно это вы и сделали — ни больше, ни меньше. Это доказывает, что за два года вы не утратили форму. Пожалуй, вы даже улучшили ее и довольно существенно. Вы продолжали тренироваться все это время?
Антон пожал плечами и улыбнулся.
— Странно, правда? Меня не покидала мысль, что тогда я мог успеть. Я столько раз видел это во сне. Всего два сравнительно простых движения — и я бы оттолкнул ее с линии огня. Сейчас я бы успел их сделать. Да, что там, сейчас я бы успел даже взять стрелы из воздуха.
— Это как?
— Вот так.
Казалось, Антон даже не сдвинулся с места. Все также сидел напротив.
— На стол посмотрите, — подсказал он.
Бромберг опустил глаза и с удивлением обнаружил, что вместо кофейной чашечки у него под носом стоит стаканчик с минеральной водой.
— А вот ваш кофе, — Антон, наклонившись, поднял с пола ту самую чашечку и поставил ее перед собеседником. Можно было легко убедиться, что из нее не пролилось ни капли.
— Впечатляет, — признался Бромберг.
Антон снова пожал плечами.
— Что толку? Ведь я уже не успел. Сегодняшним молотком не забить вчерашний гвоздь.
— И тем не менее. Вы же читали отчеты.
— Читал. Странно. Непонятно.
— В смысле — что непонятно?
— Айс, как вы думаете, я в состоянии отличить живого человека от убитого?
— Не знаю. Бывают очень неочевидные случаи. Даже для современной медицины это не до конца решенная задача.
— Это был очевидный случай, — тихо сказал Антон, — слишком очевидный. Иначе я вел бы себя иначе, можете мне поверить.
— А как вы себя вели? Простите, что вопрос бестактный, но это тоже важно.
— Ну, если важно… Начало я рассказал вам вчера. А потом… Я положил ее на пол. Зачем-то вынул обе стрелы и долго на них смотрел. В смысле, мне показалось, что долго, а на самом деле, наверное, секунды две. Потом еще раз посмотрел на нее. Кровь уже не текла и… В общем, она была очевидно мертва, без каких-либо сомнений. Тогда я взял мечи, спустился на первый этаж, подождал пока те, с улицы, вышибут дверь…. Дальше технические подробности. Не думаю, что это имеет значение.
— Да, действительно. Простите еще раз.
— Ничего. Первое время мне это снилось почти каждую ночь… Да и сейчас иногда… Можно было бы заблокировать эти воспоминания, но… Мне это кажется чем-то вроде предательства… Глупо, правда?
— Вы сильный человек, — заметил Бромберг.
— Вероятно, нет. Сильные люди обычно успевают. И давайте оставим эту тему. Я уже и так слишком разговорился. Лучше я у вас кое-что спрошу.
— Спрашивайте.
— Мертвые же не могут оживать? Я имею в виду, не какую-то кому, а хрестоматийную биологическую смерть организма.
— В том-то и дело, — ответил Бромберг.
— В том-то и дело, что не могут, или в том-то и дело, что могут? — переспросил Антон.
— С общепринятой научной точки зрения — не могут, — уточнил Бромберг, — это следует из целого ряда биохимических, биофизических и термодинамических причин.
— Тогда что значат все эти отчеты? Все эти идиотские оговорки вроде «следует отметить явное визуальное сходство» или «нельзя не признать значительного количества совпадений»?
Бромберг сделал еще глоток кофе, снова поморщился, и спросил:
— Как вы думаете, Антон, почему я так настойчиво пытаюсь запихнуть вас на Эвриту?
— А действительно, почему? Вам-то какое до этого дело?
— Сейчас объясню. Я занимаюсь так называемой, альтернативной наукой. Или, А-наукой. Это интересное дело, хотя и неодобряемое большинством. Настолько неодобряемое, что на нас при любой возможности вешают всех собак. Так, например, последние полтора года я вынужден был провести на Тагоре, в ссылке. За что — можете потом посмотреть в БВИ. Суть нашей принципиальной позиции: мы практикуем то, что в общепринятой науке, или Б-науке, либо запрещено, либо игнорируется, либо и так и так сразу.
— Как можно что-то одновременно и запретить, и игнорировать? — спросил Антон, — уж или одно, или другое.
— Вы ищете логику там, где ее никогда не было. Б-наука полна предрассудков, совершенно несовместимых с логикой. Приведу пример, имеющий прямое отношение к нашему случаю. Некромантию. Есть некромантия двух видов: оживление умершего и вызывание его духа. Нас будет интересовать только первый из них. Нетрудно заметить, что такая практика, с одной стороны, игнорируется наукой, а с другой стороны — является запрещенной.
— Почему игнорируется — мне понятно, — сказал Антон, — а запрещены, по моему, любые манипуляции с покойниками, за исключением непосредственно связанных с похоронами.
— Ну, что вы, молодой человек. С человеческими трупами проводится множество научных экспериментов. Иначе мы не узнали бы ни анатомии, ни физиологии, ни биофизики человека.
— Так то научных экспериментов, — сказал Антон, — а некромантия к науке отношения не имеет.
— Почему не имеет?
— Но вы же сами сказали, что оживление умерших противоречит химии, физике и так далее.
— Ну и что? Принципы работы наших энергетических установок противоречат тем законам физики, которые 150 лет назад считались незыблимыми. Практика, как видите, эти законы опровергла. А в отношении некромантии этот путь закрыт — поскольку соответствующая практика запрещена. Б-наука говорит: некромантия невозможна, но проверять это нельзя.
— А почему, кстати, нельзя? — спросил Антон.
Бромберг от души рассмеялся.
— Так ведь вы сами сказали: с трупами можно проводить только научные эксперименты, а некромантия не является наукой.
— Я так сказал?… Да действительно… Слушайте, Айс, вы меня совсем запутали. Сами-то вы верите в некромантию.
— Сам-то я верю только в практику, — сказал Бромберг, — а практика такова. За последние 20 лет мы имеем 8 не опровергнутых сообщений об оживлении конкретных мертвецов, включая и ваш случай. В смысле не ваш, а …
— Я понял, — перебил Антон, — вы сказали «не опровергнутых сообщений». Это значит: «но и не подтвержденных», так?
— Вы верно уловили суть, молодой человек. Мы не имеем ни одного случая, когда оживший мертвец был бы достаточно надежно идентифицирован. Проблема очень сложна. Дело в том, что существует всего порядка 10.000 типов внешности, около 2000 психотипов и примерно 10 разновидностей голоса. Таким образом, в среднем мы имеем разнообразие в пределах двух миллионов вариантов. В то время, как даже на старушке-Земле обитает около семи миллиардов. Понимаете, что это значит?
— Наверное, это значит, что у любого жителя Земли есть в среднем 3500 почти идеальных двойников, — сказал Антон, — но это не значит, что стоит одному из них умереть, как кто-то из этих 3500 начнет радостно впихиваться на его место, заявляя, будто он «ожил». Даже если бы он захотел это сделать — есть масса способов проверить. Пара-тройка толковых вопросов по биографии покойного — и можно бить самозванца канделябром.
— А если он изучил эту биографию? Вы же сами были на Эврите доном Руматой Эсторским XIV, в то время, как настоящий носитель этого имени давно лежал в фамильном склепе. При этом, полагаю, вы знали биографию покойного так, что проще было бы его уличить в самозванстве, чем вас.
— Ну ладно, а ДНК-тест, карта крови, ментограмма наконец…
— Где? На Эврите? — ехидно спросил Бромберг, — там, если вы помните, даже до дактилоскопии еще не додумались. Может, через тысячу лет додумаются.
— А все остальные 7 случаев тоже там, где не додумались? — спросил Антон.
— Не все. Например, четыре случая выявлено на периферийных колониях. Как вы знаете, колонисты и живут там, чтобы быть подальше от цивилизации. И, зачастую, всю жизнь игнорируют обычные профилактические медицинские процедуры. У ожившего-то все тесты сделать можно, но сравнивать не с чем, поскольку от оригинала ничего не осталось.
— А ментограмма?
— Ментограмма дает размытые результаты. Например, 30 на 70 процентов.
— В смысле, 30, что да, или 30, что нет?
— А какая разница? — спросил Бромберг, — ну, допустим, 30, что да, а 70, что нет. Вы рискнете объявить такого человека самозванцем?
— Нет, конечно.
— А признать, что он — оживший покойник?
— Тем более, нет… Так…Кажется я начинаю понимать. Вы намерены использовать меня в качестве индикатора?
Вместо ответа Бромберг выразительно пожал плечами.
— Вот все и встало на свои места, — тихо сказал Антон, — сколько признаков фиксирует человек у… своего полового партнера?
— Несколько тысяч, — сказал Бромберг, — из них только около шестидесяти независимых, но и этого достаточно. Это несколько квинтильонов возможных сочетаний. Вероятность совпадения даже сотой доли признаков у двух разных людей практически равна нулю. Именно по этой причине самозванцы всех времен и народов старались избегать сексуальных контактов с партнерами оригинала.
— То есть, если это — не Кира, то она будет избегать…
— Совершенно верно.
— Вот так, однозначно и просто? — задумчиво произнес Антон, — А если все-таки не будет избегать, что тогда?
— Тогда это — оригинал. Как бы это не было удивительно. Конечно, не исключен вариант, что двойник все-таки попытается как-то угадать поведение оригинала… Но разнообразие слишком велико, угадать невозможно. Будет, я полагаю, очень фальшиво и… неправильно. В общем, вы сразу все поймете.
— А может быть так, что не сразу? Или вообще не пойму?
— Не может, — отрезал Бромберг, — всегда или четкое нет, или да.
— «Да» тоже четкое? — спросил Антон.
— «Да» четким не бывает. Потому, что человек меняется. Тем более — в подобном случае. Не настолько, чтобы утратить значительное число индивидуальных признаков, но все-таки. Если это она, то на нее не могла не повлиять … скажем так, длительная клиническую смерть, не говоря уже о том, что стала на два года старше. Ей, если не ошибаюсь, было меньше двадцати, когда… А в таком возрасте два года прожитых года много значат.
— То есть, я все равно не буду на сто процентов уверен?
— Не будете, — подтвердил Бромберг, — и вам от этого будет очень тяжело и плохо, я заранее предупреждаю. Но эта ваша неуверенность будет значить «да», потому что если «нет», то всегда уверенное. На сто процентов, как вы выразились.
— Фиг с ним, — сказал Антон, — пусть будет плохо. Допустим, так или иначе, я все пойму. А что дальше?
— Если это — не она, вы просто возвращаетесь. С не очень приятным воспоминаниями, но, по крайней мере, с чувством определенности. А если она — то, опять же, вы просто возвращаетесь. Только вдвоем.
— Куда?
— Сюда, на Пандору. Институт, конечно, взвоет дурным голосом, но устраивать здесь охоту на человека ради показательной депортации… и при этом еще иметь дело с вами в качестве противника… думаю, что вас обоих быстро оставят в покое.
— Звучит убедительно, — сказал Антон после некоторой паузы, — знаете, Айс, тогда, два года назад, я хотел увезти ее на Землю. Все думал, как это устроить. Все думал… Думал… А потом все это и случилось… Ладно, это уже мои проблемы, причем прошлые. Если не возражаете, перейдем к деталям. Как легендировать старт? Как маскировать высадку? Как прикрывать отход? Затем, если я вернусь один, то все понятно, а вот если мы прилетим вместе, то нам понадобится легенда под прибытие сюда и кое-какое оборудование, чтобы сразу смыться в джунгли.
— Обо всем этом не беспокойтесь, — Бромберг и положил на стол микродиск, — здесь весь план, вернетесь в отель — посмотрите. Ваша экипировка, одежда, мечи, золото двадцать килограммов в ируканских монетах, уже погружены. Старт в два часа после полуночи с девятого терминала. Корабль называется «Феникс», бортовой номер… Впрочем, это уже есть на микродиске, нет смысла пересказывать. И последнее… Поскольку вы сами пилотируете…
На стол рядом с микродиском шлепнулись три карточки-жетона и клипса-коммуникатор.
— Жетонов-то зачем столько? И чьи они, кстати?
— Роман Видов, пилот-любитель — это вы на старте отсюда. Эрнст Полонски, пилот-любитель — это вы здесь же, на финише. Кирке Элле, стажер — это… Сами понимаете.
— Это — команда приступить к переходу на нелегальное положение? — спросил Антон.
— Считайте, что так, — ответил Бромберг, — а теперь я с вами прощаюсь. На связь со мной выйдете уже находясь на Эврите. Желаю удачи… дон Румата.
— Меня зовут Бромберг. Доктор Айзек Бромберг, — тихим голосом сообщил худощавый пожилой человек, усаживаясь за столик рядом с ним, — это я пригласил вас сюда.
— Очень приятно, — сказал Антон, — надеюсь, мы сразу перейдем к делу?
— Правильный подход, — одобрил Бромберг, — я могу переправить вас на Эвриту в обход действующих правил и высадить, скажем, в Икающем лесу неподалеку от ируканского тракта.
— Это еще зачем?
— Ну, вы же хотели сразу к делу.
— Но это не значит, — заметил Антон, — что надо начинать деловое предложение не с начала, а с конца или с середины.
— Что вы называете началом? — осведомился Бромберг.
— Началом я называю ваше приглашение сюда. Напомню, что оно состояло из двух частей. Во второй вы назвали место и время. А первая представляла собой одну фразу, которую я могу воспроизвести по памяти: «если хотите узнать, где находится Кира, то встретимся…». Так вот, я и хочу это узнать.
— Она на Эврите. Не очень далеко от того места, которое я вам предложил для высадки.
— Вы полагаете, Айзек, этой информации достаточно, чтобы найти могилу?
— А разве я говорил вам что-то про могилу? — спросил Бромберг, — я говорил о живом человеке, а живые люди обычно не селятся в могилах.
— Так, — холодно сказал Антон, — или вы ненормальный, или…
— Или что?
— Айзек, я не страдаю выпадением памяти. Девушка, о которой вы говорите, умерла. Ее застрелили из арбалетов в пяти шагах от меня. Я держал ее на руках, слышал, как прервалось ее дыхание, как остановилось сердце, чувствовал, как ее тело начинает остывать. Это было два года назад. В Арканаре. В моем доме… или, если точнее, в доме дона Руматы, которым я был согласно легенде.
— Молодой человек, я все понимаю и сочувствую.
— Мне кажется, вы не очень понимаете. У каждого из нас есть в жизни моменты, вокруг которых шутки неуместны. Если это — дурацкий розыгрыш или какой-нибудь психологический тест, что в данном случае одно и тоже… Я, в общем-то, не злой человек, но… я хочу побыть один, а вам лучше уйти, иначе отсюда могут вынести ваши кости.
Некоторое время Бромберг задумчиво крутил в пальцах кофейную чашечку. Потом, как бы невзначай, спросил.
— А что убедило бы вас в том, что это не розыгрыш? Снимки? Видеозапись? Последние отчеты Института экспериментальной истории?
Антон медленно, стараясь тщательно выговаривать каждое слово, произнес:
— Снимки и видеозаписи двухлетней давности есть в архиве института. Достать их — не велика сложность, перебить даты — еще проще. А что касается последних отчетов — то у меня в институте остались личные друзья, которые уж точно сообщили бы мне, если… В общем, если вы состряпали для своего розыгрыша фальсификат такого отчета, то вы — псих. Прошу вас, оставьте меня в покое.
— У меня есть копии настоящих отчетов, — спокойно сказал Бромберг, — а по поводу ваших друзей, которые не поставили вас в известность… знаете, иногда бывает, что дружба — дружбой, а служба — службой. Так или иначе, вы никогда себе не простите, если не проверите эту информацию…
Фить! Шнур из радужного пушистого стекловолокна, которым по последней моде была подпоясана штормовка Антона, мелькнув в воздухе, захлестнул шею навязчивого собеседника.
Бромберг повалился на пол, пальцы вцепились в шнур, безуспешно пытаясь растянуть петлю, сдавившую горло. Он захрипел широко распахнутым ртом, а его лицо стало стремительно приобретать синюшный оттенок.
— Я просил по-человечески, но вы не слушали, — сказал Антон, — поэтому приходится объяснять более доходчивым способом. Пары минут достаточно, чтобы вы умерли от удушья. Если вы еще раз подойдете ко мне, то так и будет. Надеюсь, теперь вам хватит ума не доводить до этого.
Наклонившись, Антон быстрым движением сорвал с шеи Бромберга радужный шнур и, неспеша, завязал модную вещицу на поясе.
— Попейте чего-нибудь теплого, а шею обработайте какой-нибудь настойкой на спирту, иначе распухнет и будет отвратительно выглядеть, — посоветовал он, уже направляясь к выходу, — и не шутите так больше. На свете есть люди, гораздо менее выдержанные, чем я.
— Постойте…
Антон удивленно обернулся.
Уже успевший подняться Бромберг держал в поднятой руке тонкую пластиковую папку.
— Я оставляю это здесь, на столе, — хрипло произнес он, — если не хотите смотреть, можете даже не прикасаться к этому, или выбросить не читая. Но если… В любом случае, я буду здесь же завтра, в это же время.
— Мне плевать, где вы будете, — ответил Антон, — и оставьте меня в покое, иначе этот шнур с вашей шеи снимут в морге.
— Я вас понял. А теперь пропустите меня, — Бромберг неожиданно спокойно улыбнулся, — пойду искать настойку на спирту.
Антон пожал плечами и отошел в сторону. Проводил глазами своего странного собеседника — тот направлялся к расположенному километром ниже по склону маленькому отелю с вызывающе-яркой параболической крышей. Оглянулся — на столике лежала оставленная папка.
— Психопат, — громко сказал Антон в безразличную пустоту. Потом взял еще чашку чая. Сел за столик. И раскрыл папку.
…
Они встретились на следующий день в то же время в том же месте.
Антон был задумчив и рассеян, Бромберг — наоборот, собран и деятелен. Правда, его шея была прикрыта высоким воротом свитера, а голос заметно скрипел. Отпив первый маленький глоток горячего кофе, он поморщился — судя по всему, от неприятного ощущения в горле.
— Извините, Айзек, я, кажется, вчера погорячился, — сказал Антон.
— Чепуха, — отмахнулся Бромберг, — я тоже вел себя не лучшим образом. Забудем. Кстати, зовите меня просто Айс. Так короче. Вы все прочли?
— Да. Скажите, Айс, почему вы вчера просто не дали мне эту папку? Зачем был весь этот неприятный разговор?
— Допустим, я сразу дал бы вам папку. Что бы вы сделали?
— Позвонил бы Пашке и спросил, какого черта он ничего не сказал мне. Позвонил бы Александру Васильевичу и тоже высказал бы ему…
— Но вы им не звонили?
— А это важно?
— Важно, — подтвердил Бромберг.
— Не звонил, — с некоторой неохотой ответил Антон, — вспомнил ваше «а служба — службой», и решил сначала поговорить с вами.
— У вас правильные рефлексы, молодой человек, — удовлетворенно констатировал Бромберг, — с вами можно работать.
— То есть, вы сознательно пошли на риск серьезных травм, не говоря уже о неприятных ощущениях, только ради того, чтобы я не связался с бывшими коллегами?
— В основном — да. Ну и еще хотел убедиться, что вы в хорошей форме. На Эврите это вам пригодится. Как там говорят, — Бромберг перешел на ируканский, — сайва не шутит.
— Не шутит, — подтвердил Антон, — но вы, все-таки, немножко сумасшедший. А если бы я сломал вам шею?
— Но вы же не хотели сломать мне шею. Вы хотели сделать мне больно и страшно — только и всего. Именно это вы и сделали — ни больше, ни меньше. Это доказывает, что за два года вы не утратили форму. Пожалуй, вы даже улучшили ее и довольно существенно. Вы продолжали тренироваться все это время?
Антон пожал плечами и улыбнулся.
— Странно, правда? Меня не покидала мысль, что тогда я мог успеть. Я столько раз видел это во сне. Всего два сравнительно простых движения — и я бы оттолкнул ее с линии огня. Сейчас я бы успел их сделать. Да, что там, сейчас я бы успел даже взять стрелы из воздуха.
— Это как?
— Вот так.
Казалось, Антон даже не сдвинулся с места. Все также сидел напротив.
— На стол посмотрите, — подсказал он.
Бромберг опустил глаза и с удивлением обнаружил, что вместо кофейной чашечки у него под носом стоит стаканчик с минеральной водой.
— А вот ваш кофе, — Антон, наклонившись, поднял с пола ту самую чашечку и поставил ее перед собеседником. Можно было легко убедиться, что из нее не пролилось ни капли.
— Впечатляет, — признался Бромберг.
Антон снова пожал плечами.
— Что толку? Ведь я уже не успел. Сегодняшним молотком не забить вчерашний гвоздь.
— И тем не менее. Вы же читали отчеты.
— Читал. Странно. Непонятно.
— В смысле — что непонятно?
— Айс, как вы думаете, я в состоянии отличить живого человека от убитого?
— Не знаю. Бывают очень неочевидные случаи. Даже для современной медицины это не до конца решенная задача.
— Это был очевидный случай, — тихо сказал Антон, — слишком очевидный. Иначе я вел бы себя иначе, можете мне поверить.
— А как вы себя вели? Простите, что вопрос бестактный, но это тоже важно.
— Ну, если важно… Начало я рассказал вам вчера. А потом… Я положил ее на пол. Зачем-то вынул обе стрелы и долго на них смотрел. В смысле, мне показалось, что долго, а на самом деле, наверное, секунды две. Потом еще раз посмотрел на нее. Кровь уже не текла и… В общем, она была очевидно мертва, без каких-либо сомнений. Тогда я взял мечи, спустился на первый этаж, подождал пока те, с улицы, вышибут дверь…. Дальше технические подробности. Не думаю, что это имеет значение.
— Да, действительно. Простите еще раз.
— Ничего. Первое время мне это снилось почти каждую ночь… Да и сейчас иногда… Можно было бы заблокировать эти воспоминания, но… Мне это кажется чем-то вроде предательства… Глупо, правда?
— Вы сильный человек, — заметил Бромберг.
— Вероятно, нет. Сильные люди обычно успевают. И давайте оставим эту тему. Я уже и так слишком разговорился. Лучше я у вас кое-что спрошу.
— Спрашивайте.
— Мертвые же не могут оживать? Я имею в виду, не какую-то кому, а хрестоматийную биологическую смерть организма.
— В том-то и дело, — ответил Бромберг.
— В том-то и дело, что не могут, или в том-то и дело, что могут? — переспросил Антон.
— С общепринятой научной точки зрения — не могут, — уточнил Бромберг, — это следует из целого ряда биохимических, биофизических и термодинамических причин.
— Тогда что значат все эти отчеты? Все эти идиотские оговорки вроде «следует отметить явное визуальное сходство» или «нельзя не признать значительного количества совпадений»?
Бромберг сделал еще глоток кофе, снова поморщился, и спросил:
— Как вы думаете, Антон, почему я так настойчиво пытаюсь запихнуть вас на Эвриту?
— А действительно, почему? Вам-то какое до этого дело?
— Сейчас объясню. Я занимаюсь так называемой, альтернативной наукой. Или, А-наукой. Это интересное дело, хотя и неодобряемое большинством. Настолько неодобряемое, что на нас при любой возможности вешают всех собак. Так, например, последние полтора года я вынужден был провести на Тагоре, в ссылке. За что — можете потом посмотреть в БВИ. Суть нашей принципиальной позиции: мы практикуем то, что в общепринятой науке, или Б-науке, либо запрещено, либо игнорируется, либо и так и так сразу.
— Как можно что-то одновременно и запретить, и игнорировать? — спросил Антон, — уж или одно, или другое.
— Вы ищете логику там, где ее никогда не было. Б-наука полна предрассудков, совершенно несовместимых с логикой. Приведу пример, имеющий прямое отношение к нашему случаю. Некромантию. Есть некромантия двух видов: оживление умершего и вызывание его духа. Нас будет интересовать только первый из них. Нетрудно заметить, что такая практика, с одной стороны, игнорируется наукой, а с другой стороны — является запрещенной.
— Почему игнорируется — мне понятно, — сказал Антон, — а запрещены, по моему, любые манипуляции с покойниками, за исключением непосредственно связанных с похоронами.
— Ну, что вы, молодой человек. С человеческими трупами проводится множество научных экспериментов. Иначе мы не узнали бы ни анатомии, ни физиологии, ни биофизики человека.
— Так то научных экспериментов, — сказал Антон, — а некромантия к науке отношения не имеет.
— Почему не имеет?
— Но вы же сами сказали, что оживление умерших противоречит химии, физике и так далее.
— Ну и что? Принципы работы наших энергетических установок противоречат тем законам физики, которые 150 лет назад считались незыблимыми. Практика, как видите, эти законы опровергла. А в отношении некромантии этот путь закрыт — поскольку соответствующая практика запрещена. Б-наука говорит: некромантия невозможна, но проверять это нельзя.
— А почему, кстати, нельзя? — спросил Антон.
Бромберг от души рассмеялся.
— Так ведь вы сами сказали: с трупами можно проводить только научные эксперименты, а некромантия не является наукой.
— Я так сказал?… Да действительно… Слушайте, Айс, вы меня совсем запутали. Сами-то вы верите в некромантию.
— Сам-то я верю только в практику, — сказал Бромберг, — а практика такова. За последние 20 лет мы имеем 8 не опровергнутых сообщений об оживлении конкретных мертвецов, включая и ваш случай. В смысле не ваш, а …
— Я понял, — перебил Антон, — вы сказали «не опровергнутых сообщений». Это значит: «но и не подтвержденных», так?
— Вы верно уловили суть, молодой человек. Мы не имеем ни одного случая, когда оживший мертвец был бы достаточно надежно идентифицирован. Проблема очень сложна. Дело в том, что существует всего порядка 10.000 типов внешности, около 2000 психотипов и примерно 10 разновидностей голоса. Таким образом, в среднем мы имеем разнообразие в пределах двух миллионов вариантов. В то время, как даже на старушке-Земле обитает около семи миллиардов. Понимаете, что это значит?
— Наверное, это значит, что у любого жителя Земли есть в среднем 3500 почти идеальных двойников, — сказал Антон, — но это не значит, что стоит одному из них умереть, как кто-то из этих 3500 начнет радостно впихиваться на его место, заявляя, будто он «ожил». Даже если бы он захотел это сделать — есть масса способов проверить. Пара-тройка толковых вопросов по биографии покойного — и можно бить самозванца канделябром.
— А если он изучил эту биографию? Вы же сами были на Эврите доном Руматой Эсторским XIV, в то время, как настоящий носитель этого имени давно лежал в фамильном склепе. При этом, полагаю, вы знали биографию покойного так, что проще было бы его уличить в самозванстве, чем вас.
— Ну ладно, а ДНК-тест, карта крови, ментограмма наконец…
— Где? На Эврите? — ехидно спросил Бромберг, — там, если вы помните, даже до дактилоскопии еще не додумались. Может, через тысячу лет додумаются.
— А все остальные 7 случаев тоже там, где не додумались? — спросил Антон.
— Не все. Например, четыре случая выявлено на периферийных колониях. Как вы знаете, колонисты и живут там, чтобы быть подальше от цивилизации. И, зачастую, всю жизнь игнорируют обычные профилактические медицинские процедуры. У ожившего-то все тесты сделать можно, но сравнивать не с чем, поскольку от оригинала ничего не осталось.
— А ментограмма?
— Ментограмма дает размытые результаты. Например, 30 на 70 процентов.
— В смысле, 30, что да, или 30, что нет?
— А какая разница? — спросил Бромберг, — ну, допустим, 30, что да, а 70, что нет. Вы рискнете объявить такого человека самозванцем?
— Нет, конечно.
— А признать, что он — оживший покойник?
— Тем более, нет… Так…Кажется я начинаю понимать. Вы намерены использовать меня в качестве индикатора?
Вместо ответа Бромберг выразительно пожал плечами.
— Вот все и встало на свои места, — тихо сказал Антон, — сколько признаков фиксирует человек у… своего полового партнера?
— Несколько тысяч, — сказал Бромберг, — из них только около шестидесяти независимых, но и этого достаточно. Это несколько квинтильонов возможных сочетаний. Вероятность совпадения даже сотой доли признаков у двух разных людей практически равна нулю. Именно по этой причине самозванцы всех времен и народов старались избегать сексуальных контактов с партнерами оригинала.
— То есть, если это — не Кира, то она будет избегать…
— Совершенно верно.
— Вот так, однозначно и просто? — задумчиво произнес Антон, — А если все-таки не будет избегать, что тогда?
— Тогда это — оригинал. Как бы это не было удивительно. Конечно, не исключен вариант, что двойник все-таки попытается как-то угадать поведение оригинала… Но разнообразие слишком велико, угадать невозможно. Будет, я полагаю, очень фальшиво и… неправильно. В общем, вы сразу все поймете.
— А может быть так, что не сразу? Или вообще не пойму?
— Не может, — отрезал Бромберг, — всегда или четкое нет, или да.
— «Да» тоже четкое? — спросил Антон.
— «Да» четким не бывает. Потому, что человек меняется. Тем более — в подобном случае. Не настолько, чтобы утратить значительное число индивидуальных признаков, но все-таки. Если это она, то на нее не могла не повлиять … скажем так, длительная клиническую смерть, не говоря уже о том, что стала на два года старше. Ей, если не ошибаюсь, было меньше двадцати, когда… А в таком возрасте два года прожитых года много значат.
— То есть, я все равно не буду на сто процентов уверен?
— Не будете, — подтвердил Бромберг, — и вам от этого будет очень тяжело и плохо, я заранее предупреждаю. Но эта ваша неуверенность будет значить «да», потому что если «нет», то всегда уверенное. На сто процентов, как вы выразились.
— Фиг с ним, — сказал Антон, — пусть будет плохо. Допустим, так или иначе, я все пойму. А что дальше?
— Если это — не она, вы просто возвращаетесь. С не очень приятным воспоминаниями, но, по крайней мере, с чувством определенности. А если она — то, опять же, вы просто возвращаетесь. Только вдвоем.
— Куда?
— Сюда, на Пандору. Институт, конечно, взвоет дурным голосом, но устраивать здесь охоту на человека ради показательной депортации… и при этом еще иметь дело с вами в качестве противника… думаю, что вас обоих быстро оставят в покое.
— Звучит убедительно, — сказал Антон после некоторой паузы, — знаете, Айс, тогда, два года назад, я хотел увезти ее на Землю. Все думал, как это устроить. Все думал… Думал… А потом все это и случилось… Ладно, это уже мои проблемы, причем прошлые. Если не возражаете, перейдем к деталям. Как легендировать старт? Как маскировать высадку? Как прикрывать отход? Затем, если я вернусь один, то все понятно, а вот если мы прилетим вместе, то нам понадобится легенда под прибытие сюда и кое-какое оборудование, чтобы сразу смыться в джунгли.
— Обо всем этом не беспокойтесь, — Бромберг и положил на стол микродиск, — здесь весь план, вернетесь в отель — посмотрите. Ваша экипировка, одежда, мечи, золото двадцать килограммов в ируканских монетах, уже погружены. Старт в два часа после полуночи с девятого терминала. Корабль называется «Феникс», бортовой номер… Впрочем, это уже есть на микродиске, нет смысла пересказывать. И последнее… Поскольку вы сами пилотируете…
На стол рядом с микродиском шлепнулись три карточки-жетона и клипса-коммуникатор.
— Жетонов-то зачем столько? И чьи они, кстати?
— Роман Видов, пилот-любитель — это вы на старте отсюда. Эрнст Полонски, пилот-любитель — это вы здесь же, на финише. Кирке Элле, стажер — это… Сами понимаете.
— Это — команда приступить к переходу на нелегальное положение? — спросил Антон.
— Считайте, что так, — ответил Бромберг, — а теперь я с вами прощаюсь. На связь со мной выйдете уже находясь на Эврите. Желаю удачи… дон Румата.
** 2 **
…Я знал, что вы вернетесь, мой благородный друг! — провозгласил барон Пампа, — без вас было скучно, клянусь ребром святого Мики!
— Я тоже скучал, — заметил Румата, обгладывая куриное крылышко.
— Ха! И, бьюсь об заклад, не только по мне! Тысяча дьяволов! Эта рыжая девчонка, наверное, чистая ведьма, если…
— Если? — переспросил Румата.
— Я тоже скучал, — заметил Румата, обгладывая куриное крылышко.
— Ха! И, бьюсь об заклад, не только по мне! Тысяча дьяволов! Эта рыжая девчонка, наверное, чистая ведьма, если…
— Если? — переспросил Румата.