Страница:
И снова сделал мне знак, чтоб за ноги брался.
— Кто хоть это? — женщина в несколько шагов достигла дальнего от очага угла комнаты, отодвинула в сторону низкий, колченогий табурет. — Все-таки репутация «Каменной курочки»!
Это она шутит, что ли? Какое ей дело до репутации игорного дома, когда есть девять шансов из десятка, что до утра красного петуха подпустят? Впрочем, как у пригорян принято шутить и переживать в минуту опасности, мне неизвестно. Ничего или почти ничего. Знакомство с Гланом не в счет — уж слишком он неразговорчив. Весь в себе, ни единого чувства наружу, напоказ.
— Улад. Из дружины ярла Мак Тетбы, — твердо произнес Сотник.
— Остроухий? — поразилась Бейона.
— Сид? — воскликнул я. — Откуда?
— С корабля, — как всегда поражая многословием, ответил мой друг.
— С какого корабля?
Бейона открыла неширокую, плотно пригнанную ляду. Из темной дыры пахнуло холодом и сыростью.
— С сидского. Подашь его, — Сотник спрыгнул вниз, буркнул оттуда. — Давай, что ли…
Я поднял мертвого перворожденного на руки, как нес когда-то оглушенную жрецом-чародеем Мак Кехту, и, опустившись, на колени, осторожно подал его пригорянину. Хоть и мертвец, а швырять, как мешок со старыми тряпками не годится.
Пошуршав в темноте, Сотник легко выскочил из ледника. Закрыл ляду, придавил для верности ногой. Спросил у женщины:
— Не найдут?
— Если не Верес искать будет… — пожала плечами та.
Глан кивнул:
— Ладно. Будем надеяться.
— Откуда в Фан-Белле остроухие? — Бейона все же хотела услышать ответ на заданный мной вопрос. — Отвечай, Глан. Немедленно!
— Какая ты нетерпеливая, — пошевелил усом Сотник. — Я прям-таки в юность вернулся.
— Я хочу знать…
— Хорошо. Отвечаю. С корабля. Сидского. Его, — Глан кивнул в сторону ледника, — ярл послал мне помогать. Чтоб, значит, вот его, — снова кивок, теперь уж в мою сторону, — выручить. Но ты, похоже, раньше успела.
Бейона фыркнула:
— Это я приказала его привезти в Фан-Белл. Чуток поторопился бы и спасал бы его от меня.
— Вот как? — Сотника очень трудно было чем-либо смутить. И на сей раз, кажется, шпилька пригорянки не достигла цели.
— Хотя… — прибавила Бейона. — Знаю тебя. Спасал бы и от меня.
— Верно, — кивнул пригорянин. — Только скажи мне, зачем тебе Молчун понадобился? Или напутали что твои головорезы?
— Значит понадобился, — твердо ответила женщина, а Вейтар, отвернувшись, фыркнул:
— Короля ей уже мало…
Похоже, кроме меня никто его реплики не расслышал. Да и ладно. Не слишком-то уважительно мальчишка разговаривает. Все-таки она ему в матери годится.
— А, ладно! Сгорел сарай, гори и хата! — махнула рукой Бейона. — Не он мне понадобился, а та вещица, что вы с собой везли.
— Вот как?
— Да! Сила в ней великая. Издалека чувствуется.
— То-то и она, что сила, — согласился Сотник. — Вот и сиды за ней тоже приплыли. Говорят, позарез нужна.
И эти туда же! Нет, мало им той каши, которую тысячу лет назад заварили, добавки просят!
— А Мак Кехта? — вырвалось у меня. — Она что? Что им сказала?
Эх, как они вскинулись!
— Мак Кехта?!! — в один голос закричали Кейлин, Вейтар и Бейона. Вышибала, тот просто глаза выпучил от удивления. Слов не нашел.
— А что Мак Кехта? — ответил Сотник. — Она им растолковала, что к чему. Я надеюсь, что растолковала. Мак Тетба верит ей. Но верит и своему королю. Я думаю, он захочет проверить, так ли важен артефакт, как ему малюют.
— А где сейчас Мак Кехта? — с дрожью в голосе вмешался трегетренский принц. Вот горячие парни эти трейги! Валлан через полмира мчался, чтобы отомстить феанни за отстреленное ухо. Этот вот…
— Далеко, — сурово глянул на него Глан. Видно подумал от том же, о чем и я. — На корабле.
— Тебе не достать, — добавил я. Не удержался.
Бейона едва не расхохоталась, несмотря на мрачную обстановку:
— Эк, они остроухую защищают!
На удивление, Кейлин смутился. Кажется, даже покраснел.
— Не так вы меня поняли, — развел он руками. — Я ей зла не желаю.
— Вот как?
— Ну… — замялся трейг.
— Ладно, хорош болтать, — Бейона прервала нашу беседу. — Пора убираться.
Ну, наконец хоть кто-то сообразил, что чем быстрее мы отсюда уйдем, тем целее будем.
Я принял из ее рук узел со снедью.
— А как мы из города теперь?.. — озадаченно проговорил Кейлин.
— По дороге объясню, — отрезала пригорянка и кивнула почему-то на меня. — С такой-то силищей…
С какой силищей? Это она о моих способностях чародейских? Я сам в себе не слишком уверен, а она рассуждает, словно с Примулом ее судьба свела.
По-моему, нужно тихонечко, как мышки проскочить. Если доведется, так и через стену перелезть — не такая она уже в Фан-Белле и высокая. А на рожон переть через ворота, рассчитывая на мое с Бейоной чародейство, или на клинки Сотника с Кейлином, несусветная глупость. Ничего путного из подобной наглости выйти не может, и не стоит меня даже пытаться убедить в обратном. Наш успех в быстроте и скрытности. Вот выберемся из «Каменной курочки»…
Да, не удалось нам даже такую малость, без шума провернуть, как из игорного дома удрать. Видно, судьба меня за что-то наказывает. Едва Кейлин успел подойти к двери, чтобы поднять засов, створка содрогнулась от нахальных ударов. Так ломятся среди ночи в дом лишь уверенные в полной безнаказанности. Стража, например.
— Верес! — воскликнула Бейона. — Успел накапать!
— Надеюсь, он не продешевил? — хмыкнул Сотник за что был удостоен яростного взгляда.
— Наверх? — спросил я.
— А толку? — в руке Глана уже поблескивала отточенная полоса стали. Кейлин и Вейтар тоже обнажили клинки. Трейг — стиснул рукоять длинного меча двумя руками. Оружие ардана я уже, кажется, описывал.
— Что, будем прорываться? — принц повел плечами, разминаясь перед схваткой.
Я почувствовал, как в мою ладонь легли холодные пальцы Гелки.
Сила!
Мощный поток. Сравнивать его с любым, самым лучшим амулетом — все равно, что сравнивать ручеек, через который можно перешагнуть, с Ауд Мором.
— Не бойся, белочка, — шепнул я, наклоняясь к ее уху. — Как-нибудь выкрутимся.
— А я и не боюсь, — неожиданно ответила она.
— Счастливая. А я вот — боюсь. Трус я, белочка.
— Ты не трус, Молчун. Ты храбрее всех, кого я видела. И с тобой я ничего не боюсь.
Вот это да! Мало того, что я — не трус, так мое присутствие может в кого-то вселять смелость. Эх, Гелка, Гелка, мне бы твою уверенность…
Но делать нечего. Доверие нужно оправдывать. Я осторожно, но быстро начал сплетать Щит Воздуха. Сотник замер в расслабленно-выжидательной стойке напротив дверей. Кейлин, подняв меч до уровня плеч, встал у правого косяка. Кивнул Вейтару на засов. Ардан левой рукой медленно взялся за скобу, а потом рванул изо всех сил.
ГЛАВА VI
Гитон проснулся до рассвета. Он частенько просыпался рано и любил встречать зарю за работой. Как говорится, поздняя птичка клюв прочищает, а ранняя — червячка доедает. Гитон постоянно приводил ее в назидание сыновьям. Мальчишки уродились не в отца. Любили по утрам поваляться в кроватях, понежиться.
Сыновей, способных помогать в мастерской, у Гитона было двое. Четырнадцатилетний Ордо и одинадцатилетний Ставрос. А кроме них — еще два мальчишки помладше и две дочери. Одна, старшая, уже невеста. Шестнадцать весен. Красавица и умница. И по хозяйству хлопочет — матери ни за что взяться не дает. Мастер улыбнулся. Скоро от женихов отбоя не будет. Вот придет первый весенний месяц. Вывесим, согласно старинного обычая, венок из белых и розовых ленточек на ворота, и побегут один за другим.
Эх, породниться бы с работящей, зажиточной семьей…
У горшечника Койнала, соседа его, вроде бы, сын в подходящий возраст вошел. Видел Гитон парня как-то. Высокий, широкоплечий парень. И не в пример Ордо и Ставросу, серьезный и трудолюбивый. А сам Койнал, хоть и зовется по старинке горшечником, такие вазы выделывает, что богатейшие нобили Приозерной не чинятся лично заглянуть к нему в мастерскую, сделать заказ. Тончайший фарфор, звенящий от одного только прикосновения ногтя. Правда, глазурь у него получалась не очень. Нет, на взгляд обывателя вполне нормально. И даже тонкий ценитель из Вальоны вряд ли придерется. Но Гитон был знатоком стекла. И отец его, и дед, и прадед. Потому даже мелкие огрехи на творениях знакомца и, по большому счету, приятеля больно ранили душу.
Обычно каждая семья ремесленников в Соль-Эльрине, да и во всей империи, ревниво хранила тонкости занятия, которое их кормило. Даже не всякий подмастерье оказывался посвященным в родовые секреты. Вот и сейчас помогающий Гитону рыжий веснушчатый Акмей не знал, из чего составляет мастер смесь, которая потом превращается в прозрачный, искрящийся материал для его изделий.
Но по-семейному можно подсказать Койналу кое-какие секреты… Но это лишь в том случае, если сладится помолвка, а затем и свадьба. Иначе не дождутся.
Гитон помедлил. Темно. В мастерской наверняка холодина. Да и в кухне печь остыла. А в спальной тепло — надышали за ночь. Под боком посапывает Макария.
Мастер никогда не обижался и не пенял жене, что та изо дня в день встает позже него. Так повелось. Ничего страшного. Даже наоборот. Хоть какую-то часть дня можно провести в тишине и покое. А то — вначале детский гам во время завтрака, ворчание Макарии, — дескать, опять нужны обновки кому-то из малышей, что она сама превращается в старуху, медленно и неуклонно. А кто ей виноват? Конечно, восемь родов не украшают женщину. Но разве не в продолжении рода и в заботе о подрастающем поколении предназначение супруги и матери семейства? Чего тогда ворчать? Да, Макария раздалась вширь, и вряд ли Гитон смог бы поднять ее на руки, как семнадцать лет назад, когда он был молодым, полным надежд подмастерьем, а она — скромной девушкой из предместья, восьмой дочерью сухого, сморщенного красильщика кож. Но это не значит, что мастер стал любить ее меньше. И нужно быть круглой дурой, чтобы не понимать это и попрекать его недостаточной заботой…
Рывком мастер сел, отбросил одеяло и раздраженно покосился в сторону изрядно расплывшейся жены. Ну, вот. Настроение на целый рабочий день испорчено безвозвратно. А так много хотелось сделать сегодня.
Гитон влез ногами в холодные сандалии, натянул широкие кожаные штаны и тунику из толстого полотна — обычную одежду.
В голове всплывали все упреки, которыми осыпала его Макария в пылу ссор и скандалов свои привычные ответы на них.
Ах, он вместо того, чтобы набрать кучу учеников и подмастерьев и завалить половину Соль-Эльрина вазочками, бутылочками, фужерами и бокалами, вечно мудрит, вечно в ущерб работе и семье ковыряется со всякими новыми смесями и приспособлениями. Ну и что? На хлеб и одежду он зарабатывает? Налоги платит в казну города и на Храм исправно? На старость откладывает? А на приданое дочерям? Так почему бы не поработать чуток для души? Всех денег не заработаешь. И не тот мастер в памяти народа остается, который сто лет назад все рынки дешевыми табуретками наводнил, а тот, кто создал такое кресло, что на нем четвертое поколение императоровотдыхает.
Ах, любит с друзьями в таверне пропустить чашу, другую вина? Так не приносили его домой еще ни разу. Всегда сам приходил, а то и соседа к порогу приволакивал. А как мужчина может отдохнуть, если не с приятелями о том, о сем поболтать? Сквозь кухонное окошко заползала напоенная осенней сыростью мгла. Так и есть, очаг давно остыл. От света масляной лампы, зажженной мастером, шарахнулись по углам жирные черные тараканы. Тьфу, хозяйка называется…
Гитон умело разжег огонь, подбросил нащепленной загодя вишневой стружки. По дому пополз приятный аромат. В ожидании, пока забулькает вода в маленьком медном котелке, уселся у окна, разглядывая залитый лунным светом двор и мастерскую, расположенную под навесом. С огнем приходится работать — летом и помереть недолго от жары, если стенами закрыться. А зимой? Недолгой зимой можно и потерпеть.
Вчера сварили очередную порцию стекла-сырца, второй варки. Второй варки — это значит, что предыдущий слиток мутного, с застывшими внутри пузырьками воздуха, разбили на мелкие осколки, а после Ордо и Ставрос сидели, перебирали блестящие острые кусочки, откладывая в горшочек те, где пузырьков меньше. Потом их варили отдельно, и Акмей до одури раскачивал мощный мех, с помощью которого раздували жар в горне. Расплав вышел жиже, а значит, и чище. Сегодня процедуру предстояло повторить. В этом и заключалось отличие изделий мастера Гитона от прочих ремесленников— — он использовал стекло только третьей варки. а они — и второй, и даже первой.
Кроме удаления пузырей, за третью варку Гитон намеревался подкрасить стекло — досыпать несколько щепоток истолченного в ступке бурого железняка. Тогда стекло-сырец приобретет нежный зеленоватый оттенок. Тот самый, что необходим для задуманного Гитоном шедевра.
Зашумело, забулькало над очагом.
Мастер подхватил тонкую ручку мозолистой ладонью — что такое кипяток после работы с расплавленным стеклом? — и поставил котелок на дощечку, склеенную из можжевеловых плашек. Захватил из коробочки три щепоти травяного чая: две пятых листьев лимонника, две пятых — шалфея, одна пятая — сушеных корешков девясила. Вдохнул острый, чуть терпковатый парок и накрыл крышкой.
Сейчас настоится…
Снаружи заливисто залаяла собачонка. Лопоухая наглая тварь с отрубленным хвостом жила в весело разукрашенной будке у калитки и тявкала пронзительно, отчаянно громко. За это собственно хозяин дома ее и терпел. В Соль-Эльрине простым ремесленникам держать на цепи волкодавов смысла не было. Городская стража не зря получала жалование. Если карманники еще могли срезать кошелек на одном из рынков, то ограбления домов и усадеб уже лет пятьдесят, как отошли в историю. Поэтому собак держали скорее, как домашних любимчиков — старикам на радость, детям на забаву. .
Недоумевая, кого могло принести в такую рань, Гитон выглянул в окошко и обомлел.
Посреди двора, опасливо поглядывая на рвавшуюся с привязи собачонку, стоял человек. Высокий, широкоплечий. Фигура укутана темным плащом.
Что за шутки?
потянулся за увесистой кочергой, брошенной со вчерашнего вечера в углу около очага. Взвесил на ладони. Сейчас я тебе… Не забыть стукнуть в дверь каморки Акмея. Парня Сущий Вовне силушкой не обидел — если что, поможет.
Так он и сделал.
Постучал Акмею и смело двинулся на встречу с незваным гостем.
Но, уже распахивая двери, услышал, как жалобно заскулила собака.
Странно, а звука удара не было. Сам бы он в первую очередь поддел бы надоеду сапогом. Или убили пустобрешку? Жалко, коли так.
Рывком Гитон распахнул створку двери. Если воры надеются, что хозяева в это время самые сладкие сны смотрят— будут разочарованы.
Во дворе был уже не один человек, а трое. Видно забравшийся первым, открыл калитку.
— Вот я вас! — взмахнул кочергой, преодолевая робость и желание спрятаться подальше. — А ну пошли вон!
Ближайший к нему ворюга сделал два быстрых шага и почти поравнялся с хозяином.
— Мастер Гитон, если не ошибаюсь? — произнес он вполне доброжелательно.
Однако не обратил ни малейшего внимания на спокойные слова, обращенные к нему.
— Пошел вон, я сказал! — воскликнул он уже громче, сам себя подбадривая криком. Ничего, сейчас Акмей с чем-нибудь тяжелым подойдет. — Вон!
Гитон замахнулся, целя ударить незнакомце по плечу. Бить по голове он почему-то не решался. Еще покалечишь. Самого же виноватым и выставят. Не хватало ворью за ущерб выплачивать.
Человек в плаще плавно повел левой рукой. Кочерга стукнулось о другое железо, а потом вдруг отлетела в дальний угол, к горну .
— Рот закрой, — очень настойчиво посоветовал незнакомец, и его просьбу захотелось выполнить. — Шуметь не в твоих интересах, мастер Гитон, — проговорил второй, еще выше и плечистее первого.
Мастер кивнул, соглашаясь. Не шуметь, так не шуметь. Лишь бы в живых оставили.
Третий из посетителей неожиданно вытащил из складок плаща камышинку в локоть длиной, дунул, запуская Гитону через плечо облачко то ли порошка, то ли дыма.
Сзади кто-то сдавленно охнул, послышался звук падения тяжелого предмета.
«Акмей, — догадался стекловар. — Вот так они и песика успокоили. Хоть бы не насмерть…»
— Не бойся, мастер Гитон, — словно прочитал его мысли тот, что был выше всех. — К обеду придут в сознание. Да голова поболит до вечера.
Хозяин кивнул. Теперь он был согласен на все. огда жулик с трубочкой убирал ее снова под плащ, из-под темно-серой ткани мелькнул малый кусочек вороненой кольчуги.
Заметив выпученные глаза Гитона, высокий сказал:
— Приглашай в дом, хозяин. Я тебе все объясню.
Сохраняя согласно приказу молчание, жестом пригласил непрошеных гостей на кухню. Двое вошли, уселись у невысокого стола. Третий задержался. Очевидно перетаскивал Акмея из коридора в каморку. Похвальная забота о человеке, которого сам и отравил.
Гости скинули на плечи капюшоны. Тот, что пониже оказался ничем не примечательным человеком. Светлые волосы зачесаны назад, аккуратная бородка, серо-голубые глаза. В Соль-Эльрине таких из дюжины десяток. А вот тот, что повыше… Черноволосый и кареглазый, он производил впечатление чужестранца. Говорят, в Пригорье все такие чернявые, как тараканы. И на Севере есть королевство. Трегетрен называется, если не врут купцы. Тамошние жители тоже темноволосые и темноглазые. Правда слова произносил высокий со столичным выговором. Приезжему такой выучить, не один год протолкаться в столице Приозерной империи надо. Значит местный? Или все-таки чужестранец?
— Говори, — милостиво разрешил Гитону высокий. — Только не ори. Шум не люблю.
— Я понял, — непослушными губами произнес мастер, имея в виду собачку и помощника.
В этот момент вошел третий. Встал у двери, опершись о косяк.
— Лишние свидетели нам ни к чему, — рассудительно заметил чернявый. —Мы ведь и тебя могли усыпить, не так ли?
— Да.
— Должен быть благодарен, не так ли?
— Спасибо. Да вознаградит вас Сущий Вовне.
Стоящий у двери нехорошо усмехнулся. Кривляешься, мол? Говорили по хорошему, можем и по плохому.
—Зря ехидничаешь, мастер Гитон, — высокий покачал головой. — Мы пришли сделать предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
— Да ну?!
— Именно.
Высокий кивнул напарнику и тот вытащил из-за пазухи увесистый мешочек. Осторожно опустил его на стол. Деликатно пододвинул поближе к .
— Здесь пятьдесят империалов. Хороших, полновесных, новеньких. Еще столько же получишь, когда назад вернешься.
Мастер недоверчиво пощелкал ногтем по мягкой замше мешочка. Внутри звякнуло. Похоже, правда, серебро.
— За заказом добрые люди днем приходят, — попрежнему настороженно, но без былого ужаса, сказал Гитон.
— Верно. А мы не добрые люди, — прищурился высокий. — Хотя и не злые. Нам заказ не нужен.
— А что же? — оторопело уставился на него мастер.
— Эти сто империалов твои, если ты, мастер Гитон, согласишься на три месяца оставить семью и пожить там, где мы тебе скажем.
— Это что, глупая шутка?
— Может и глупая, но не шутка, — вздохнул высокий.
— А если я не соглашусь?
— Ты еще торговаться начни. Останешься без денег. Ты хоть раз в жизни столько серебра сразу видел? Развяжи тесемку. Ну, давай, не стесняйся…
Гитон сглотнул. Столько серебра он и взаправду никогда в руках не держал. Но вот условия непонятные: жить где-то, да еще три месяца… Макария его живьем съест, когда узнает.
— А вот жене сообщать ничего не будем, — погрозил ему пальцем чернявый. — Ты же знаешь, мастер Гитон, что знает одна женщина, то знает весь Соль-Эльрин. Не так ли? А для нас главное — тайна.
— А как же… — мастер развел руками. Хотел сказать: «Как же я детей и мастерскую брошу?»
— Сын старший грамоте учен? — спросил высокий.
Гитон кивнул:
— Два года отходил в школу Святого дня.
— Значит, напишешь записку.
— Что же писать-то?
— Так, мол, и так. Выгодная сделка. Напишешь, из Академии, из Вальоны, гонцы были. Витражи, мол, делают. Без меня никак…
— Витражи? — Гитон скривился. — За витражами не ко мне. У меня работа тоньше.
Высокий едва не расхохотался.
— Да это я так, просто, про витражи…
— А что я у вас должен буду делать, — кстати поинтересовался Гитон.
— Не бойся, мастер, не перетрудишься. Ну, что пишешь?
Густо натертая воском дощечка, как и костяное писало были у мастера всегда под рукой. Он вспомнил, что, еще проснувшись, хотел кое-что для памяти отметить. Не вышло. Ладно. Живы будем, припомним.
Нарочно выписывая буквы покрупнее — опыта в чтении у Ордо маловато — Гитон еще раз исподтишка оглядел гостей. Не грабители и не разбойники точно. Скорее, воины. Может, правда в Вальону придется ехать? Тамошние ученые запросто могли новое оружие придумать, для изготовления которого самое лучшее стекло понадобилось. В том, что его стекло лучшее в Соль-Эльрине, мастер не сомневался ни мгновения. Или к самому императору? Он, как говорит народная молва, тоже силен всякие штуки изобретать. А может, в сам Священный Синклит его приглашают? На нужды Храма поработать, тут и денег не надо. Каждый ремесленник, каждый свободный земледелец Приозерной империи готов расстараться — только свистни.
Нет, точно, от отцов-Примулов посланцы.
— Здесь, на столе оставь, — посоветовал высокий, когда Гитон отложил писало. — И кошелек тоже. Мы ж у твоей семьи кормильца отбираем.
Мастер опять закивал..
Набрался смелости. Спросил:
— А куда мы?
— Меньше знаешь, крепче спишь, — веско проговорил высокий. — Прости, мастер Гитон, но я уже говорил, что тайна для нас — важнее всего. Говорил, нет?
— Говорил.
— Вот и не обижайся. Глаза мы тебе тоже завяжем.
— А как же я пойду?
— Проведем, не беспокойся. У нас тут близенько…
Гитон удивился и не поверил. Как же, все знают где стоит главных Храм Соль-Эльрина, где заседает Священный Синклит. То же мне, близенько. Через весь город почти пешком мотать.
Тем не менее, он беспрекословно дал завязать себе глаза. Чего же спорить о ерунде, когда в главном договорились?
Его вывели со двора на улицу.
Поначалу мастер пытался считать шаги, чтобы понять насколько же «близенько» его ведут. Оказалось, напрасный труд.
Через сто пятьдесят четыре шага Гитона усадили в портшез. Сперва он подумал, что в повозку, но когда вместо цокота копыт раздался топот сапог, понял насколько ошибался.
Путь вышел неблизким. Как и предполагал мастер, через весь Соль-Эльрин. Это еще больше укрепило его во мнении насчет Священного Синклита.
Но, когда повязку сняли, заботливо проведя перед тем по ступеням, скользкому паркету и пушистым коврам, отцов-Примулов в заставленной стеллажами со свитками и пухлыми фолиантами комнате не оказалось.
А сидел на невысокой резной скамеечке худощавый мужчина годков тридцати пяти — тридцати семи от роду. В простой тунике. Такая и на Гитоне была. В простых свободных штанах и сандалиях. Обычная одежда мастерового человека Приозерной империи. Кого-то этот мужчина Гитону отдаленно напоминал. Русые волосы, зачесанные назад. Темная тесемка поперек лба, чтоб челка на глаза не упала. Слегка седые виски…
Человек глядел на мастера с довольной улыбкой.
«Неужто это и есть заказчик? А как же Храм, жрецы-чародеи?»
Гитон уже вознамерился возмутиться, но тут сидящий открыл рот и сказал:
— Молодец, Динарх. То, что надо.
— Всегда рад услужить вашему императорскому величеству, — донесся из-за плеча голос чернявого.
Кому, кому? Императорскому величеству? Опять они шутки шутят!
Разве ж государь император, да живет он вечно, такой?
Неправда!
Император должен быть представительный. Ну, как судья, хотя бы… Имперским судьей ремесленного квартала Соль-Эльрина был жрец Квинтул. Вот он и телом внушителен, и голосом зычен. Таким и должно быть государственное лицо, а уж императору и подавно надлежит выделяться из толпы.
А этот сидит, словно сосед Траний, мастер смальты, или тот же горшечник Койнал… А что там на пальцах? Никак глина? Ну, чисто Койнал!
Хотя, с другой стороны, вся столица — да что там столица! — вся Империя знает имя старшего телохранителя. Динарх и есть. И, как треплют злые языки, наполовину пригорянин — мамаша подгуляла. Вот отсюда и черные волосы, и карие глаза…
Неужели, правда?
— Что насупился? — худощавый вскочил с кресла. — Не веришь? Правильно! Не верь всякому слову.
— Ему придется поверить, ваше императорское величество, — сурово проговорил Динарх.
— Еще бы! — рассмеялся император Луций (если это действительно был он). — Иди сюда, мастер Гитон! Смотри!
волей неволей повиновался. Подошел и замер рядом с Луцием. Огромное, круглое зеркало из полированного серебра — Гитон так и не смог представить, сколько же оно может стоить, — отражало их лица. Одинаковые лица. Прищур глаз, морщины от крыльев носа к уголкам губ. Волосы. Только у Луция тщательно вымытые и ровно подстриженные, а у Гитона — наспех отхваченные сальные пряди. Одежда ремесленника на обоих.
— Я не понимаю… — пробормотал .
— Кто хоть это? — женщина в несколько шагов достигла дальнего от очага угла комнаты, отодвинула в сторону низкий, колченогий табурет. — Все-таки репутация «Каменной курочки»!
Это она шутит, что ли? Какое ей дело до репутации игорного дома, когда есть девять шансов из десятка, что до утра красного петуха подпустят? Впрочем, как у пригорян принято шутить и переживать в минуту опасности, мне неизвестно. Ничего или почти ничего. Знакомство с Гланом не в счет — уж слишком он неразговорчив. Весь в себе, ни единого чувства наружу, напоказ.
— Улад. Из дружины ярла Мак Тетбы, — твердо произнес Сотник.
— Остроухий? — поразилась Бейона.
— Сид? — воскликнул я. — Откуда?
— С корабля, — как всегда поражая многословием, ответил мой друг.
— С какого корабля?
Бейона открыла неширокую, плотно пригнанную ляду. Из темной дыры пахнуло холодом и сыростью.
— С сидского. Подашь его, — Сотник спрыгнул вниз, буркнул оттуда. — Давай, что ли…
Я поднял мертвого перворожденного на руки, как нес когда-то оглушенную жрецом-чародеем Мак Кехту, и, опустившись, на колени, осторожно подал его пригорянину. Хоть и мертвец, а швырять, как мешок со старыми тряпками не годится.
Пошуршав в темноте, Сотник легко выскочил из ледника. Закрыл ляду, придавил для верности ногой. Спросил у женщины:
— Не найдут?
— Если не Верес искать будет… — пожала плечами та.
Глан кивнул:
— Ладно. Будем надеяться.
— Откуда в Фан-Белле остроухие? — Бейона все же хотела услышать ответ на заданный мной вопрос. — Отвечай, Глан. Немедленно!
— Какая ты нетерпеливая, — пошевелил усом Сотник. — Я прям-таки в юность вернулся.
— Я хочу знать…
— Хорошо. Отвечаю. С корабля. Сидского. Его, — Глан кивнул в сторону ледника, — ярл послал мне помогать. Чтоб, значит, вот его, — снова кивок, теперь уж в мою сторону, — выручить. Но ты, похоже, раньше успела.
Бейона фыркнула:
— Это я приказала его привезти в Фан-Белл. Чуток поторопился бы и спасал бы его от меня.
— Вот как? — Сотника очень трудно было чем-либо смутить. И на сей раз, кажется, шпилька пригорянки не достигла цели.
— Хотя… — прибавила Бейона. — Знаю тебя. Спасал бы и от меня.
— Верно, — кивнул пригорянин. — Только скажи мне, зачем тебе Молчун понадобился? Или напутали что твои головорезы?
— Значит понадобился, — твердо ответила женщина, а Вейтар, отвернувшись, фыркнул:
— Короля ей уже мало…
Похоже, кроме меня никто его реплики не расслышал. Да и ладно. Не слишком-то уважительно мальчишка разговаривает. Все-таки она ему в матери годится.
— А, ладно! Сгорел сарай, гори и хата! — махнула рукой Бейона. — Не он мне понадобился, а та вещица, что вы с собой везли.
— Вот как?
— Да! Сила в ней великая. Издалека чувствуется.
— То-то и она, что сила, — согласился Сотник. — Вот и сиды за ней тоже приплыли. Говорят, позарез нужна.
И эти туда же! Нет, мало им той каши, которую тысячу лет назад заварили, добавки просят!
— А Мак Кехта? — вырвалось у меня. — Она что? Что им сказала?
Эх, как они вскинулись!
— Мак Кехта?!! — в один голос закричали Кейлин, Вейтар и Бейона. Вышибала, тот просто глаза выпучил от удивления. Слов не нашел.
— А что Мак Кехта? — ответил Сотник. — Она им растолковала, что к чему. Я надеюсь, что растолковала. Мак Тетба верит ей. Но верит и своему королю. Я думаю, он захочет проверить, так ли важен артефакт, как ему малюют.
— А где сейчас Мак Кехта? — с дрожью в голосе вмешался трегетренский принц. Вот горячие парни эти трейги! Валлан через полмира мчался, чтобы отомстить феанни за отстреленное ухо. Этот вот…
— Далеко, — сурово глянул на него Глан. Видно подумал от том же, о чем и я. — На корабле.
— Тебе не достать, — добавил я. Не удержался.
Бейона едва не расхохоталась, несмотря на мрачную обстановку:
— Эк, они остроухую защищают!
На удивление, Кейлин смутился. Кажется, даже покраснел.
— Не так вы меня поняли, — развел он руками. — Я ей зла не желаю.
— Вот как?
— Ну… — замялся трейг.
— Ладно, хорош болтать, — Бейона прервала нашу беседу. — Пора убираться.
Ну, наконец хоть кто-то сообразил, что чем быстрее мы отсюда уйдем, тем целее будем.
Я принял из ее рук узел со снедью.
— А как мы из города теперь?.. — озадаченно проговорил Кейлин.
— По дороге объясню, — отрезала пригорянка и кивнула почему-то на меня. — С такой-то силищей…
С какой силищей? Это она о моих способностях чародейских? Я сам в себе не слишком уверен, а она рассуждает, словно с Примулом ее судьба свела.
По-моему, нужно тихонечко, как мышки проскочить. Если доведется, так и через стену перелезть — не такая она уже в Фан-Белле и высокая. А на рожон переть через ворота, рассчитывая на мое с Бейоной чародейство, или на клинки Сотника с Кейлином, несусветная глупость. Ничего путного из подобной наглости выйти не может, и не стоит меня даже пытаться убедить в обратном. Наш успех в быстроте и скрытности. Вот выберемся из «Каменной курочки»…
Да, не удалось нам даже такую малость, без шума провернуть, как из игорного дома удрать. Видно, судьба меня за что-то наказывает. Едва Кейлин успел подойти к двери, чтобы поднять засов, створка содрогнулась от нахальных ударов. Так ломятся среди ночи в дом лишь уверенные в полной безнаказанности. Стража, например.
— Верес! — воскликнула Бейона. — Успел накапать!
— Надеюсь, он не продешевил? — хмыкнул Сотник за что был удостоен яростного взгляда.
— Наверх? — спросил я.
— А толку? — в руке Глана уже поблескивала отточенная полоса стали. Кейлин и Вейтар тоже обнажили клинки. Трейг — стиснул рукоять длинного меча двумя руками. Оружие ардана я уже, кажется, описывал.
— Что, будем прорываться? — принц повел плечами, разминаясь перед схваткой.
Я почувствовал, как в мою ладонь легли холодные пальцы Гелки.
Сила!
Мощный поток. Сравнивать его с любым, самым лучшим амулетом — все равно, что сравнивать ручеек, через который можно перешагнуть, с Ауд Мором.
— Не бойся, белочка, — шепнул я, наклоняясь к ее уху. — Как-нибудь выкрутимся.
— А я и не боюсь, — неожиданно ответила она.
— Счастливая. А я вот — боюсь. Трус я, белочка.
— Ты не трус, Молчун. Ты храбрее всех, кого я видела. И с тобой я ничего не боюсь.
Вот это да! Мало того, что я — не трус, так мое присутствие может в кого-то вселять смелость. Эх, Гелка, Гелка, мне бы твою уверенность…
Но делать нечего. Доверие нужно оправдывать. Я осторожно, но быстро начал сплетать Щит Воздуха. Сотник замер в расслабленно-выжидательной стойке напротив дверей. Кейлин, подняв меч до уровня плеч, встал у правого косяка. Кивнул Вейтару на засов. Ардан левой рукой медленно взялся за скобу, а потом рванул изо всех сил.
ГЛАВА VI
Приозерная империя, Сол-Эльрин златолист,
день двадцать второй, перед рассветом
Гитон проснулся до рассвета. Он частенько просыпался рано и любил встречать зарю за работой. Как говорится, поздняя птичка клюв прочищает, а ранняя — червячка доедает. Гитон постоянно приводил ее в назидание сыновьям. Мальчишки уродились не в отца. Любили по утрам поваляться в кроватях, понежиться.
Сыновей, способных помогать в мастерской, у Гитона было двое. Четырнадцатилетний Ордо и одинадцатилетний Ставрос. А кроме них — еще два мальчишки помладше и две дочери. Одна, старшая, уже невеста. Шестнадцать весен. Красавица и умница. И по хозяйству хлопочет — матери ни за что взяться не дает. Мастер улыбнулся. Скоро от женихов отбоя не будет. Вот придет первый весенний месяц. Вывесим, согласно старинного обычая, венок из белых и розовых ленточек на ворота, и побегут один за другим.
Эх, породниться бы с работящей, зажиточной семьей…
У горшечника Койнала, соседа его, вроде бы, сын в подходящий возраст вошел. Видел Гитон парня как-то. Высокий, широкоплечий парень. И не в пример Ордо и Ставросу, серьезный и трудолюбивый. А сам Койнал, хоть и зовется по старинке горшечником, такие вазы выделывает, что богатейшие нобили Приозерной не чинятся лично заглянуть к нему в мастерскую, сделать заказ. Тончайший фарфор, звенящий от одного только прикосновения ногтя. Правда, глазурь у него получалась не очень. Нет, на взгляд обывателя вполне нормально. И даже тонкий ценитель из Вальоны вряд ли придерется. Но Гитон был знатоком стекла. И отец его, и дед, и прадед. Потому даже мелкие огрехи на творениях знакомца и, по большому счету, приятеля больно ранили душу.
Обычно каждая семья ремесленников в Соль-Эльрине, да и во всей империи, ревниво хранила тонкости занятия, которое их кормило. Даже не всякий подмастерье оказывался посвященным в родовые секреты. Вот и сейчас помогающий Гитону рыжий веснушчатый Акмей не знал, из чего составляет мастер смесь, которая потом превращается в прозрачный, искрящийся материал для его изделий.
Но по-семейному можно подсказать Койналу кое-какие секреты… Но это лишь в том случае, если сладится помолвка, а затем и свадьба. Иначе не дождутся.
Гитон помедлил. Темно. В мастерской наверняка холодина. Да и в кухне печь остыла. А в спальной тепло — надышали за ночь. Под боком посапывает Макария.
Мастер никогда не обижался и не пенял жене, что та изо дня в день встает позже него. Так повелось. Ничего страшного. Даже наоборот. Хоть какую-то часть дня можно провести в тишине и покое. А то — вначале детский гам во время завтрака, ворчание Макарии, — дескать, опять нужны обновки кому-то из малышей, что она сама превращается в старуху, медленно и неуклонно. А кто ей виноват? Конечно, восемь родов не украшают женщину. Но разве не в продолжении рода и в заботе о подрастающем поколении предназначение супруги и матери семейства? Чего тогда ворчать? Да, Макария раздалась вширь, и вряд ли Гитон смог бы поднять ее на руки, как семнадцать лет назад, когда он был молодым, полным надежд подмастерьем, а она — скромной девушкой из предместья, восьмой дочерью сухого, сморщенного красильщика кож. Но это не значит, что мастер стал любить ее меньше. И нужно быть круглой дурой, чтобы не понимать это и попрекать его недостаточной заботой…
Рывком мастер сел, отбросил одеяло и раздраженно покосился в сторону изрядно расплывшейся жены. Ну, вот. Настроение на целый рабочий день испорчено безвозвратно. А так много хотелось сделать сегодня.
Гитон влез ногами в холодные сандалии, натянул широкие кожаные штаны и тунику из толстого полотна — обычную одежду.
В голове всплывали все упреки, которыми осыпала его Макария в пылу ссор и скандалов свои привычные ответы на них.
Ах, он вместо того, чтобы набрать кучу учеников и подмастерьев и завалить половину Соль-Эльрина вазочками, бутылочками, фужерами и бокалами, вечно мудрит, вечно в ущерб работе и семье ковыряется со всякими новыми смесями и приспособлениями. Ну и что? На хлеб и одежду он зарабатывает? Налоги платит в казну города и на Храм исправно? На старость откладывает? А на приданое дочерям? Так почему бы не поработать чуток для души? Всех денег не заработаешь. И не тот мастер в памяти народа остается, который сто лет назад все рынки дешевыми табуретками наводнил, а тот, кто создал такое кресло, что на нем четвертое поколение императоровотдыхает.
Ах, любит с друзьями в таверне пропустить чашу, другую вина? Так не приносили его домой еще ни разу. Всегда сам приходил, а то и соседа к порогу приволакивал. А как мужчина может отдохнуть, если не с приятелями о том, о сем поболтать? Сквозь кухонное окошко заползала напоенная осенней сыростью мгла. Так и есть, очаг давно остыл. От света масляной лампы, зажженной мастером, шарахнулись по углам жирные черные тараканы. Тьфу, хозяйка называется…
Гитон умело разжег огонь, подбросил нащепленной загодя вишневой стружки. По дому пополз приятный аромат. В ожидании, пока забулькает вода в маленьком медном котелке, уселся у окна, разглядывая залитый лунным светом двор и мастерскую, расположенную под навесом. С огнем приходится работать — летом и помереть недолго от жары, если стенами закрыться. А зимой? Недолгой зимой можно и потерпеть.
Вчера сварили очередную порцию стекла-сырца, второй варки. Второй варки — это значит, что предыдущий слиток мутного, с застывшими внутри пузырьками воздуха, разбили на мелкие осколки, а после Ордо и Ставрос сидели, перебирали блестящие острые кусочки, откладывая в горшочек те, где пузырьков меньше. Потом их варили отдельно, и Акмей до одури раскачивал мощный мех, с помощью которого раздували жар в горне. Расплав вышел жиже, а значит, и чище. Сегодня процедуру предстояло повторить. В этом и заключалось отличие изделий мастера Гитона от прочих ремесленников— — он использовал стекло только третьей варки. а они — и второй, и даже первой.
Кроме удаления пузырей, за третью варку Гитон намеревался подкрасить стекло — досыпать несколько щепоток истолченного в ступке бурого железняка. Тогда стекло-сырец приобретет нежный зеленоватый оттенок. Тот самый, что необходим для задуманного Гитоном шедевра.
Зашумело, забулькало над очагом.
Мастер подхватил тонкую ручку мозолистой ладонью — что такое кипяток после работы с расплавленным стеклом? — и поставил котелок на дощечку, склеенную из можжевеловых плашек. Захватил из коробочки три щепоти травяного чая: две пятых листьев лимонника, две пятых — шалфея, одна пятая — сушеных корешков девясила. Вдохнул острый, чуть терпковатый парок и накрыл крышкой.
Сейчас настоится…
Снаружи заливисто залаяла собачонка. Лопоухая наглая тварь с отрубленным хвостом жила в весело разукрашенной будке у калитки и тявкала пронзительно, отчаянно громко. За это собственно хозяин дома ее и терпел. В Соль-Эльрине простым ремесленникам держать на цепи волкодавов смысла не было. Городская стража не зря получала жалование. Если карманники еще могли срезать кошелек на одном из рынков, то ограбления домов и усадеб уже лет пятьдесят, как отошли в историю. Поэтому собак держали скорее, как домашних любимчиков — старикам на радость, детям на забаву. .
Недоумевая, кого могло принести в такую рань, Гитон выглянул в окошко и обомлел.
Посреди двора, опасливо поглядывая на рвавшуюся с привязи собачонку, стоял человек. Высокий, широкоплечий. Фигура укутана темным плащом.
Что за шутки?
потянулся за увесистой кочергой, брошенной со вчерашнего вечера в углу около очага. Взвесил на ладони. Сейчас я тебе… Не забыть стукнуть в дверь каморки Акмея. Парня Сущий Вовне силушкой не обидел — если что, поможет.
Так он и сделал.
Постучал Акмею и смело двинулся на встречу с незваным гостем.
Но, уже распахивая двери, услышал, как жалобно заскулила собака.
Странно, а звука удара не было. Сам бы он в первую очередь поддел бы надоеду сапогом. Или убили пустобрешку? Жалко, коли так.
Рывком Гитон распахнул створку двери. Если воры надеются, что хозяева в это время самые сладкие сны смотрят— будут разочарованы.
Во дворе был уже не один человек, а трое. Видно забравшийся первым, открыл калитку.
— Вот я вас! — взмахнул кочергой, преодолевая робость и желание спрятаться подальше. — А ну пошли вон!
Ближайший к нему ворюга сделал два быстрых шага и почти поравнялся с хозяином.
— Мастер Гитон, если не ошибаюсь? — произнес он вполне доброжелательно.
Однако не обратил ни малейшего внимания на спокойные слова, обращенные к нему.
— Пошел вон, я сказал! — воскликнул он уже громче, сам себя подбадривая криком. Ничего, сейчас Акмей с чем-нибудь тяжелым подойдет. — Вон!
Гитон замахнулся, целя ударить незнакомце по плечу. Бить по голове он почему-то не решался. Еще покалечишь. Самого же виноватым и выставят. Не хватало ворью за ущерб выплачивать.
Человек в плаще плавно повел левой рукой. Кочерга стукнулось о другое железо, а потом вдруг отлетела в дальний угол, к горну .
— Рот закрой, — очень настойчиво посоветовал незнакомец, и его просьбу захотелось выполнить. — Шуметь не в твоих интересах, мастер Гитон, — проговорил второй, еще выше и плечистее первого.
Мастер кивнул, соглашаясь. Не шуметь, так не шуметь. Лишь бы в живых оставили.
Третий из посетителей неожиданно вытащил из складок плаща камышинку в локоть длиной, дунул, запуская Гитону через плечо облачко то ли порошка, то ли дыма.
Сзади кто-то сдавленно охнул, послышался звук падения тяжелого предмета.
«Акмей, — догадался стекловар. — Вот так они и песика успокоили. Хоть бы не насмерть…»
— Не бойся, мастер Гитон, — словно прочитал его мысли тот, что был выше всех. — К обеду придут в сознание. Да голова поболит до вечера.
Хозяин кивнул. Теперь он был согласен на все. огда жулик с трубочкой убирал ее снова под плащ, из-под темно-серой ткани мелькнул малый кусочек вороненой кольчуги.
Заметив выпученные глаза Гитона, высокий сказал:
— Приглашай в дом, хозяин. Я тебе все объясню.
Сохраняя согласно приказу молчание, жестом пригласил непрошеных гостей на кухню. Двое вошли, уселись у невысокого стола. Третий задержался. Очевидно перетаскивал Акмея из коридора в каморку. Похвальная забота о человеке, которого сам и отравил.
Гости скинули на плечи капюшоны. Тот, что пониже оказался ничем не примечательным человеком. Светлые волосы зачесаны назад, аккуратная бородка, серо-голубые глаза. В Соль-Эльрине таких из дюжины десяток. А вот тот, что повыше… Черноволосый и кареглазый, он производил впечатление чужестранца. Говорят, в Пригорье все такие чернявые, как тараканы. И на Севере есть королевство. Трегетрен называется, если не врут купцы. Тамошние жители тоже темноволосые и темноглазые. Правда слова произносил высокий со столичным выговором. Приезжему такой выучить, не один год протолкаться в столице Приозерной империи надо. Значит местный? Или все-таки чужестранец?
— Говори, — милостиво разрешил Гитону высокий. — Только не ори. Шум не люблю.
— Я понял, — непослушными губами произнес мастер, имея в виду собачку и помощника.
В этот момент вошел третий. Встал у двери, опершись о косяк.
— Лишние свидетели нам ни к чему, — рассудительно заметил чернявый. —Мы ведь и тебя могли усыпить, не так ли?
— Да.
— Должен быть благодарен, не так ли?
— Спасибо. Да вознаградит вас Сущий Вовне.
Стоящий у двери нехорошо усмехнулся. Кривляешься, мол? Говорили по хорошему, можем и по плохому.
—Зря ехидничаешь, мастер Гитон, — высокий покачал головой. — Мы пришли сделать предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
— Да ну?!
— Именно.
Высокий кивнул напарнику и тот вытащил из-за пазухи увесистый мешочек. Осторожно опустил его на стол. Деликатно пододвинул поближе к .
— Здесь пятьдесят империалов. Хороших, полновесных, новеньких. Еще столько же получишь, когда назад вернешься.
Мастер недоверчиво пощелкал ногтем по мягкой замше мешочка. Внутри звякнуло. Похоже, правда, серебро.
— За заказом добрые люди днем приходят, — попрежнему настороженно, но без былого ужаса, сказал Гитон.
— Верно. А мы не добрые люди, — прищурился высокий. — Хотя и не злые. Нам заказ не нужен.
— А что же? — оторопело уставился на него мастер.
— Эти сто империалов твои, если ты, мастер Гитон, согласишься на три месяца оставить семью и пожить там, где мы тебе скажем.
— Это что, глупая шутка?
— Может и глупая, но не шутка, — вздохнул высокий.
— А если я не соглашусь?
— Ты еще торговаться начни. Останешься без денег. Ты хоть раз в жизни столько серебра сразу видел? Развяжи тесемку. Ну, давай, не стесняйся…
Гитон сглотнул. Столько серебра он и взаправду никогда в руках не держал. Но вот условия непонятные: жить где-то, да еще три месяца… Макария его живьем съест, когда узнает.
— А вот жене сообщать ничего не будем, — погрозил ему пальцем чернявый. — Ты же знаешь, мастер Гитон, что знает одна женщина, то знает весь Соль-Эльрин. Не так ли? А для нас главное — тайна.
— А как же… — мастер развел руками. Хотел сказать: «Как же я детей и мастерскую брошу?»
— Сын старший грамоте учен? — спросил высокий.
Гитон кивнул:
— Два года отходил в школу Святого дня.
— Значит, напишешь записку.
— Что же писать-то?
— Так, мол, и так. Выгодная сделка. Напишешь, из Академии, из Вальоны, гонцы были. Витражи, мол, делают. Без меня никак…
— Витражи? — Гитон скривился. — За витражами не ко мне. У меня работа тоньше.
Высокий едва не расхохотался.
— Да это я так, просто, про витражи…
— А что я у вас должен буду делать, — кстати поинтересовался Гитон.
— Не бойся, мастер, не перетрудишься. Ну, что пишешь?
Густо натертая воском дощечка, как и костяное писало были у мастера всегда под рукой. Он вспомнил, что, еще проснувшись, хотел кое-что для памяти отметить. Не вышло. Ладно. Живы будем, припомним.
Нарочно выписывая буквы покрупнее — опыта в чтении у Ордо маловато — Гитон еще раз исподтишка оглядел гостей. Не грабители и не разбойники точно. Скорее, воины. Может, правда в Вальону придется ехать? Тамошние ученые запросто могли новое оружие придумать, для изготовления которого самое лучшее стекло понадобилось. В том, что его стекло лучшее в Соль-Эльрине, мастер не сомневался ни мгновения. Или к самому императору? Он, как говорит народная молва, тоже силен всякие штуки изобретать. А может, в сам Священный Синклит его приглашают? На нужды Храма поработать, тут и денег не надо. Каждый ремесленник, каждый свободный земледелец Приозерной империи готов расстараться — только свистни.
Нет, точно, от отцов-Примулов посланцы.
— Здесь, на столе оставь, — посоветовал высокий, когда Гитон отложил писало. — И кошелек тоже. Мы ж у твоей семьи кормильца отбираем.
Мастер опять закивал..
Набрался смелости. Спросил:
— А куда мы?
— Меньше знаешь, крепче спишь, — веско проговорил высокий. — Прости, мастер Гитон, но я уже говорил, что тайна для нас — важнее всего. Говорил, нет?
— Говорил.
— Вот и не обижайся. Глаза мы тебе тоже завяжем.
— А как же я пойду?
— Проведем, не беспокойся. У нас тут близенько…
Гитон удивился и не поверил. Как же, все знают где стоит главных Храм Соль-Эльрина, где заседает Священный Синклит. То же мне, близенько. Через весь город почти пешком мотать.
Тем не менее, он беспрекословно дал завязать себе глаза. Чего же спорить о ерунде, когда в главном договорились?
Его вывели со двора на улицу.
Поначалу мастер пытался считать шаги, чтобы понять насколько же «близенько» его ведут. Оказалось, напрасный труд.
Через сто пятьдесят четыре шага Гитона усадили в портшез. Сперва он подумал, что в повозку, но когда вместо цокота копыт раздался топот сапог, понял насколько ошибался.
Путь вышел неблизким. Как и предполагал мастер, через весь Соль-Эльрин. Это еще больше укрепило его во мнении насчет Священного Синклита.
Но, когда повязку сняли, заботливо проведя перед тем по ступеням, скользкому паркету и пушистым коврам, отцов-Примулов в заставленной стеллажами со свитками и пухлыми фолиантами комнате не оказалось.
А сидел на невысокой резной скамеечке худощавый мужчина годков тридцати пяти — тридцати семи от роду. В простой тунике. Такая и на Гитоне была. В простых свободных штанах и сандалиях. Обычная одежда мастерового человека Приозерной империи. Кого-то этот мужчина Гитону отдаленно напоминал. Русые волосы, зачесанные назад. Темная тесемка поперек лба, чтоб челка на глаза не упала. Слегка седые виски…
Человек глядел на мастера с довольной улыбкой.
«Неужто это и есть заказчик? А как же Храм, жрецы-чародеи?»
Гитон уже вознамерился возмутиться, но тут сидящий открыл рот и сказал:
— Молодец, Динарх. То, что надо.
— Всегда рад услужить вашему императорскому величеству, — донесся из-за плеча голос чернявого.
Кому, кому? Императорскому величеству? Опять они шутки шутят!
Разве ж государь император, да живет он вечно, такой?
Неправда!
Император должен быть представительный. Ну, как судья, хотя бы… Имперским судьей ремесленного квартала Соль-Эльрина был жрец Квинтул. Вот он и телом внушителен, и голосом зычен. Таким и должно быть государственное лицо, а уж императору и подавно надлежит выделяться из толпы.
А этот сидит, словно сосед Траний, мастер смальты, или тот же горшечник Койнал… А что там на пальцах? Никак глина? Ну, чисто Койнал!
Хотя, с другой стороны, вся столица — да что там столица! — вся Империя знает имя старшего телохранителя. Динарх и есть. И, как треплют злые языки, наполовину пригорянин — мамаша подгуляла. Вот отсюда и черные волосы, и карие глаза…
Неужели, правда?
— Что насупился? — худощавый вскочил с кресла. — Не веришь? Правильно! Не верь всякому слову.
— Ему придется поверить, ваше императорское величество, — сурово проговорил Динарх.
— Еще бы! — рассмеялся император Луций (если это действительно был он). — Иди сюда, мастер Гитон! Смотри!
волей неволей повиновался. Подошел и замер рядом с Луцием. Огромное, круглое зеркало из полированного серебра — Гитон так и не смог представить, сколько же оно может стоить, — отражало их лица. Одинаковые лица. Прищур глаз, морщины от крыльев носа к уголкам губ. Волосы. Только у Луция тщательно вымытые и ровно подстриженные, а у Гитона — наспех отхваченные сальные пряди. Одежда ремесленника на обоих.
— Я не понимаю… — пробормотал .