Русанов Владислав. Закатный ураган

   — Нет. Не хочу. Ни к чему мне это. Да только милости от Богов можно всю жизнь прождать и так и не дождаться.
   — Вы, люди, слишком нетерпеливы, — перешла на нашу речь феанни.
   — Верно. Мы мало живем. Нам нужно счастье здесь и сейчас, а не через тысячу лет.
   Она помолчала.
   — А знаешь, Эшт, вы правы. Жить нужно не ожиданием будущего, а настоящим… Это мы слишком избалованы бессмертием. Если бы Байр… — сида не договорила, махнула рукой и принялась осматривать легкий самострел с изящным, посеребренным стремечком для взвода.
   С берега прилетели торжествующие выкрики. Строй устоял. Брешь закрыли и даже отбросили врагов к середине реки.
   Волна атакующих откатилась, оставляя неподвижные тела. Кони беспорядочно скакали под опустевшими седлами.
   Воспользовавшись временной передышкой, потянулись к нашему холму раненые. Нескольких тяжелых вынесли на руках товарищи. Сложили рядком и поспешили назад, в строй. На одном я разглядел пушистую лисью шапку. Неужели Хвост? Хоть бы выжил…
   — Ровней, ровней, щучьи дети! — лицо у Глана все в капельках крови. Надеюсь, чужой. — Строй держать!
   И они держались.
   Петельщики вернулись. Ударили прицельно из арбалетов и снова поперли вперед.
   Бой продолжался. Строй щитов гнулся, потихонечку пятясь назад, но не ломался… А если и прорывался кое-где, так не надолго. Кейлин и Глан поспевали, казалось, повсюду. И там, где мелькали полутораручник принца и два меча пригорянина, гвардейцы валились с коней особенно часто.
   Наконец-то я увидел Валлана. Вернее, я догадался, что это он по перекосившемуся от ненависти лицу Мак Кехты. Кронпринц размахивал тяжелой секирой — для большинства людей она была бы двуручной. Наголо бритый череп сверкал на солнце, угрожая ослепить лучников. Восьмой барон Берсан подскакал прямо к строю, спрыгнул с коня, не мало не заботясь, что холодная вода заливается за голенища сапог. Взмахнул секирой, срубая сразу два наконечника пик.
   В грудь ему уперлись сразу четыре копья. Еще бы, ненавистный узурпатор короны — желанная мишень для любого вставшего в ряды Кейлина. Валлан оскалился и подналег. Наверное, не простую кольчугу он сегодня надел, а с прочными пластинами-накладками в самых уязвимых местах. Щитоносцы подались назад. Один поскользнулся и упал, поднимая тучу брызг. Второй перецепился через его ногу и тоже окунулся с головой.
   Валлан зарычал и толкнул копья из всей силы. Последние два щитоносца покатились кувырком. Удар секиры расколол надвое прочный деревянный щит. Капитан петельщиков без труда выдернул лезвие, отмахнулся словно от надоедливой мошкары. Сбитый тычком заостренного навершия воин отлетел — аж ноги выше головы задрались. Граненый шип, уравновешивающий лезвие секиры, пробил щит и достал ребра щитоносца.
   — Бей! Убивай!!! — заорали петельщики, со всех сторон стекаясь к командиру.
   Из толпы «наших» ужом вывернулся Сотник. Левый меч обратным хватом вдоль предплечья, острие правого смотрит в лицо Валлана.
   Вызов на поединок!!!
   Спаси Сущий Вовне и сохрани!
   Не то, чтоб я не был уверен в мастерстве Сотника, но очень уж страшным бойцом показал себя барон Берсан, да и доспехом он явно превосходит одетого по старой привычке в куртку из дубленой кожи — жак — пригорянина.
   Валлан крутанул секиру над головой. Что-то крикнул. Увы, слишком неразборчиво. Но смысл и так ясен. Вызов принят.
   И петельщики, и наши раздались в стороны, освобождая поединщикам место для драки…
   В этот миг с ярко синего неба, безоблачного, если не считать призрачной хмари у самого окоема, ударила молния. Многозубая, горящая столь ослепительным пламенем, что, даже исчезнув, осталась стоять перед глазами черным росчерком. Она прошла вскользь по задним рядам щитоносной пехоты, разбросав добрый десяток людей. Многие больше не поднялись.
   За первой молнией ударила вторая, метящая в строй лучников. Вздыбилась и разлетелась бурыми комьями топкая земля. Изломанными игрушками покатились по грязи стрелки.
   Под ложечкой у меня похолодело.
   Вот он, Квартул!
   Застыл на верхушке правого холма, близнеца нашему, но на том берегу. Расстояние приличное — лучник стрелу не добросит. Но на фоне чистейшего, умытого утренней росой неба, хорошо видна фигура, хищно нацелившаяся простертой дланью в нашу сторону. Во второй руке, наверняка, амулет, а то и не один.
   Не худо прикрыть Щитом Воздуха и войско. Я растянул защитный купол насколько можно. Сила текла мощным, полноводным потоком. Поистине, возможности Гелки безграничны… Вот справлюсь ли я, если зачерпну еще хоть пригоршню? Не вырвется ли Сила из-под контроля, сжигая и неумеху-мага и все вокруг? Краем уха я слыхал о подобных случаях. Они происходили редко и все больше с учениками, малоопытными, но возомнившими себя великими чародеями. Они попытались использовать правдами и неправдами добытые амулеты, заряженные магами не ниже Секундула. Теперь о них рассказывают ученикам первого года. В назидание и для острастки.
   Следующая молния скользнула по воздвигнутому мной Щиту и рассыпалась голубоватыми искрами.
   Чужой колдун замешкался. Он не ожидал магического противодействия, был уверен в своем превосходстве. А потом ударил трижды. Почти без промежутка, прямо в меня.
   Какой там Квартул! Да будь здесь представители Священного Синклита, парень немедленно получил бы одеяние Примула. И соответствующие полномочия. Вот это силища!
   Защита прогнулась и мне даже почудился стон свитых вместе струй воздуха, разрываемых безжалостным белым светом, но устояла, как выдержали совсем недавно удар конницы щитоносцы. Почти на пределе возможностей я уплотнил щит, вынужденный при этом уменьшить его размеры. Но противнику теперь не было дело до простых ратников. Он долбил молниями, будто одержимый, — когда столько амулетов успел накопить?
   Как красиво должны были смотреться со стороны искрящиеся змейки, стекающие одна за другой по пологому куполу. Эх, ударить бы сейчас на опережение… Хотя бы Кулаком Ветра. Не убивать, нет. Вся моя натура восставала при одной мысли об отнятии чужой жизни. Просто оглушить, сбить с ритма, пленить. И пусть даст ответ за все злодеяния. Неплохо бы доставить его к императору Луцию.
   — Ас'кэн'э ашерлии! Проклятый колдун! — не проговорила, а прорычала рядом Мак Кехта. Ненависть, звучащая в ее голосе, отпугнула бы и голодного клыкана. — Баас, салэх!Сдохни, тварь!
   Она бросилась вниз по склону, на ходу вкладывая во взведенный самострел граненый бельт.
   Что ж она делает?! Умелому и беспощадному колдуну ее «стрелялка», что жужжание комара. Прихлопнет и не заметит.
   Я хотел окликнуть ее, остановить, но дрожащий от волнения и восторга голос Гелки отвлек меня:
   — Он победил!!!
   — Кто?
   — Сотник! Он убил Валлана!
   Там, у брода, поднялась суматоха и кутерьма.
   Лишенные предводителя петельщики сумели, тем не менее, отступая сохранять порядок. Огрызались сталью мечей и бельтами быстро перезаряжаемых арбалетов.
   Им во фланг заходил засадный отряд конников Кейлина.
   Пластающиеся в беге скакуны ворвались в реку. Искрящимся веером разлетелись брызги. Впереди, плечо в плечо мчались веселин Некрас — его и без того изуродованное косым шрамом лицо исказилось в яростном крике — и бывший гвардеец, не посчитавший даже нужным сменить коричневый табард на более подходящую одежду, худой и высоченный Жердяй. Этот сохранял невозмутимость, словно был не человеком, а каменным истуканом.
   За конницей, разрывая звенящие от натуги постромки, мчались ихэренские колесницы.
   Но довольно отвлекаться…
   А что же Квартул?
   Я только успел заметить, как Мак Кехта, загребая левой рукой, зашла в воду уже по пояс. Расчет верный — должен, должен ее самострел достать ненавистного врага. Одного она не учла. Брод-то не такой широкий и шагах в сорока ниже по течению уже с головой будет, пожалуй. Да дно илистое. Такое за ноги схватит, не враз отпустит.
   Скорее всего, феанни поняла, что дальше зайти ей не удастся. Остановилась, вскинула приклад к плечу.
   Ослепительная вспышка, уходящая росчерком к небесам, окутала ее на краткий миг — какая-то доля удара сердца — и исчезла.
   Сида обмякла, словно из нее вынули все кости и завалилась навзничь.
   Грязная, взбаламученная вода медленно сомкнулась над ее запрокинутым лицом.
   Как же так!!!
   Гелка задохнулась беззвучным криком и едва не вырвала руку из моей ладони.
   Нет, нельзя мне Силу упускать. Не сейчас, по крайней мере.
   Я выгнул Щит, как во время схватки с покойным Терциелом. Теперь это не щит, а ловушка. Верша. Снасть на крупную рыбу…
   Когда Квартул увидел накрывающую его сверху воронку, он запаниковал. Схватил один амулет. Бросил. Схватил другой…
   Закрутил тугой жгут Воздуха. Попытался остановить напор моего Щита.
   Это ему почти удалось.
   Вынужден признать, Терциел по мощи создаваемых потоков и в подметки ему не годился. Засиделся парень в Квартулах, засиделся.
   Одного у него не было — бесконечного источника. Гелки. Моего живого оберега и смысла существования.
   С трудом — и не стыжусь в том признаться — преодолевая сопротивление чародея, я начал сжимать тугие, прозрачные стены ловушки. Никто, кроме меня и его не видели противоборства стихий. С чего бы это два мужика на вершинах холмов кряхтели, закусив губы, сдували заливающий глаза пот? А у нас дрожали коленки от напряжения.
   А потом начали лопаться, один за другим, рассыпаясь в мелкую каменную и костяную крошку многочисленные амулеты, увешивающие Квартула, как цветные ленты Белен-Тейдовский столб. Жрец исчерпал Силу, наполнявшую их, до последней капли.
   Исчезли струи Воздуха, препятствовавшие моему Щиту. Я поспешил расширить его, чтобы не расплющить человека, спалившего мой дом и только что убившего на моих глазах феанни Мак Кехту, с которой я делил тяготы и лишения дальних странствий больше полугода.
   Маг попытался сбежать. Сгорбился, развернулся, но неловко оступился на осыпи и припал на колено.
   Врешь, не уйдешь!
   Мой Бич Воздуха свистнул, целя Квартулу по ногам. Но, видно, гнев, застилавший мне глаза оказался слишком силен. Разум утратил власть над чувствами. От удара Бичом, чародей взлетел почти на сажень и, раскорячившись черной фигуркой, грянулся о склон холма.
   Неужели убил? Или покалечил?
   Нужно немедленно проверить. Помочь, если понадобится.
   — Коня! — крикнул я, сбегая с холма. Подумать только, заправским конником сделался.
   Сотник и Кейлин проводили меня долгими взглядами, когда я проскаал, наклонившись к холке гнедого мерина, спокойного и надежного, мимо них.
   Похоже, разбитых петельщиков никто уже не преследовал. Мельком я успел заметить однорукого Лабона, лежащего с залитым кровью лицом. Живой ли?
   А вот еще знакомое лицо. Если бы не табард петельщика, руку отдал бы, что Рогоз — старый знакомец по Красной Лошади. Пронзенный несколькими стрелами конь придавил ему ногу. Представляю, что там с костью делается! И все равно, увидев меня он взмахнул кулаком, словно продолжал сжимать меч. Точно Рогоз! И за что он на меня взъелся?
   Ладно!
   Потом будем лечить всех. Потом.
   Вот и правый холм западного берега.
   Я спрыгнул на землю, бросил повод. Его подхватила Гелка. А я и не заметил, что она мчалась за мной по пятам.
   Вверх, вверх по склону…
   Вот и он. С первого взгляда я понял, что лекарская помощь Квартулу больше не понадобится. Таких глаз, неподвижных и пустых, у живых людей не бывает. Алая струйка крови сбегала из уголка рта. Рука вывернута и согнута гораздо выше локтя, а рукав серого гамбезона взмок и потемнел. Открытый перелом, не иначе.
   Я наклонился над убитым. Зарекался не отнимать жизнь, дарованную Сущим, а вот на тебе. Судьба вновь по-своему распорядилась.
   Квартул выглядел совсем молоденьким. Мальчишка. Светло-русые волосы, чистое лицо — ни грязи, ни крови, за исключением измаранного подбородка.
   На шее его я заметил черный засаленный шнур, выглядывающий из-за ворота стеганой куртки. Неужели один амулет остался цел? Потянул осторожно, освобождая диковинную фигурку. Темное дерево, отполированное с годами. Человечек. Вырезан неумело. но догадаться, что не конь и не коза можно. Руки и ноги едва намечены, круглая голова — две дырки — глаза, две дырки — нос, одна, побольше, рот…
   Загрызи меня стрыгай!
   Да это же…
   Диний?
   Диний!
   Как же так…
   Белый день померк перед моими глазами, словно на голову в одночасье накинули багряный платок. И только издалека, издалека, с другого берега океана донесся пронзительный, испуганный визг Гелки:
   — Молчу-у-у-у-н!!!
   А после пала тьма.

ЭПИЛОГ

   Легкий предсумеречный ветерок сорвался с верхушек холмов и полетел, трепеща прозрачными стрекозьими крылышками, над рощами и пажитями; погнал волну по золотым, налитым солнцем и земными соками, колосьям; зашелестел причудливо вырезанной листвой виноградников; тронул шаловливыми пальцами бока недозревшего инжира, стыдливо прячущегося в глянцевитых темно-зеленых шатрах. Подлетая к беленым стенам господской усадьбы, он уже вобрал в себя и басовитое гудение пчел над ульями, и свирель пастуха, гонящего стадо на ночлег, и визг плещущихся в пруду после жаркого рабочего дня подростков.
   Вольноотпущенник Клеон, приставленный по причине врожденной лени и благоприобретенной дряхлости к хозяйской голубятне, сыпанул горсть проса в кормушку. Избегая шумно захлопавших крыльями птиц, проковылял в сторонку и уселся на парапете, блаженно подставляя морщинистое лицо свежему ароматному дуновению. Какое счастье на склоне лет ощущать дыхание жизни, надеясь, что — хвала Сущему Вовне — нынешний день не последний.
   — А скажи, почтенный, — сипловатый голос вырвал Клеона из состояния блаженной неги. — Не здесь ли усадьба легата Сестора Ларра?
   — Бывшего легата, — машинально поправил старик и лишь после открыл глаза.
   Сидящему на темно-гнедом ширококостном мерине мужчине можно было дать и сорок, и пятьдесят лет. Внимательный взгляд вольноотпущенника различил глубокие морщины в уголках глаз и у крыльев носа, густую седину на висках и в подстриженной на трегетренский манер бороде. Слегка сутулящийся всадник не производил впечатление человека родившегося в седле, да и в крепких пальцах с шишковатыми суставами уместнее смотрелся бы не плетеный ременный повод, а грубая рукоять мотыги или кайла.
   — Это так важно? — удивился незнакомец. — Ну, хорошо, бывшего легата…
   — Здесь, господин, — Клеон слегка поклонился (так, на всякий случай). — Ворота во-он там.
   — Спасибо, я знаю, — всадник тронул каблуком коня, который, тряхнув головой, зашагал дальше, твердо ставя широкие копыта в кремовую пыль.
   Тут только вольноотпущенник обратил внимание на двух спутников собеседника — веснушчатую девчонку лет шестнадцати в мужских штанах — что за варварская манера одеваться?! — и красных сапожках подбитых серебряными гвоздиками, а рядом сухощавого воина с белой, на вид льняной, повязкой поперек лица и полоской черных усов. Бегло скользнув взглядом по девушке — всего и отличий от местных, что рыжая да конопатая, — голубятник вернулся к одноглазому. Вот уж кто зовет Смерть сестренкой. Плевать, что рукоять меча в добротных черных ножнах демонстративно охвачена кожаным ремешком и опечатана красно-коричневой сургучной лепешкой. Такой убьет голыми руками, прежде чем вспомнишь, как звали твою маму. Можно смело ставить тельца против яйца — настоящий пригорянин. Головорез и прирожденный убийца.
   Возникшее смутное беспокойство взяло верх над ленью и апатией, заставив Клеона с с наибольшей в его возрасте резвостью скатиться по лестнице с крыши пристройки и на скрученных ревматизмом ногах пошаркать к господским покоям.
   — Зови госпожу! — буркнул он проходящей мимо служанке и хотел уже подкрепить приказ полновесным отеческим шлепком по заднице, однако отвлекся на решительный но, вместе с тем, деликатный стук в ворота.
   Госпожа Аурила спустилась с веранды на засыпанный золотистым песком дворик как раз в тот момент, когда гости, передав поводья широкоплечим рабам-конюхам — Роко и Дилу, — оправляли одежду, смятую от долгого сидения в седле и основательно пропыленную по дороге. Одноглазый с особой тщательностью расправил складки сдвинутого на левое плечо коричневого плаща тончайшей шерсти — стоимостью в два коня по первой прикидке — и передвинул на видное место блестящую фибулу в виде четырехконечной звезды с заключенными внутри языками пламени.
   Завидев хозяйку, все трое замерли в глубоком поклоне перед выглядящей младше своих пятидесяти шести лет женщиной, одетой в знак бессрочного траура в белую столу и головную накидку с черной кружевной каймой.
   — Приветствую вас в моем доме, благородные господа. Да пребудет с вами извечная благодать Сущего Вовне. Не угодно ли будет смыть дорожную пыль и утолить свой голод и жажду под кровом нашей скромной усадьбы?
   Клеону захотелось крякнуть от удовольствия. Не взирая на нависшую угрозу разорения — прошлогодняя засуха подорвала благосостояние хозяев окончательно, не оставив ни малейшего шанса на восстановление хозяйства с былым размахом, даже несмотря на нынешний благодатный дождями год, — гостей в усадьбе бывшего легата Сестора Ларра встречать умели… А почему, собственно, бывшего? Легата Сестора Ларра! Командира семнадцатого Серебряного легиона.
   Одноглазый, прижав ладонь к сердцу, ответил за всех:
   — Благородная матрона Аурила! Мы прибыли издалека с важной для вас вестью. Я — Глан, коннетабль его королевского величество, властителя Трегетрена, протектора Ихэрена и Восточной марки, Кейлина Первого. Моего спутника зовут мастер Эшт, а с ним — Гелла, названная сестра королевы Трегетрена. Мы почтем за честь принять ваше гостеприимство, и просим, в знак величайшей милости, разделить с нами вечернюю трапезу.
   Голос у него был под стать внешности — шелест холодного клинка, покидающего ножны в рассветных сумерках, и скрежет латных пластин одна об другую. Мороз по коже.
   Остальные не прибавили не слова. Только склонились повторно.
   Старая, но все еще властная и скорая на расправу — Клеон хорошо помнил ее тумаки, а завидев в пухлых пальцах скалку, предпочитал вовсе остаться голодным — повариха старалась вовсю. Стол, накрытый в атрии, не отличался излишеством или чрезмерным для Приозерной империи разнообразием яств. Простая и здоровая деревенская пища. Тушеный в сметане карп из собственного пруда, голуби, только что снятые с вертела и обернутые свежими листьями салата, омлет с нежными молодыми стручками фасоли, пышные пшеничные лепешки с сушеной винной ягодой и сотовый мед на плоском блюде. В тонкогорлом кувшине из необожженной, прекрасно сберегающей прохладу, глины плескалось розовое, прошлогоднего урожая, вино местного сорта. Все-таки есть польза от засухи — виноград уродился отменный. И вино из него выходило ароматное, сладкое и хмельное.
   Гости чинно расселись на расставленные низенькие скамны. Обычай, повелевающий благородным нобилям Империи вкушать пищу лежа, как-то забылся и был вытеснен за минувшие полтораста лет войн с кланами пригорян. В моду исподволь вошел суровый аскетизм беспощадных воителей юга. В одежде, в еде и в привычках.
   Госпожа Аурила, занявшая место во главе стола, с удивлением отметила, что по правую от нее руку усадили не знатного воителя из Трегетрена — одноглазого пригорянина с пламенем на фибуле, а его седобородого товарища, выглядевшего не представительнее обычного арендатора, если снять добротную одежду северянина. Вдобавок к сутулости мастер Эшт оказался кривобок — правое плечо выше левого, как у храмового писца, — да еще и не знал, куда девать мозолистые ладони каменотеса. Вот только внимательный взгляд хозяйки заметил не его указательном пальце крохотное чернильное пятнышко. Значит, приезжий не чужд грамоте.
   Гелла, сменившая дорожную куртку лучника на тонкую тунику длиной до колен, выглядела за столом еще моложе, чем во дворе. Чуть смущенная улыбка, темно-рыжая коса, переброшенная через плечо. Ребенок ребенком, если бы не странно взрослые, умудренные опытом прожитых лет, глаза. Она выбрала место слева от госпожи Аурилы.
   Возблагодарив Сущего Вовне за вкушаемые плоды, приступили к трапезе. Выполняя обязанности хозяйки, матрона постаралась занять гостей разговором. Беседа вначале касалась легких тем — видов на урожай, введения императором, да живет он вечно, нового налога на перевоз скота через реки паромами, потом перешла к более серьезным, но все же мало затрагивающим интересы граждан Империи. Отголосок прокатившихся по северным землям войн коснулся благодатных окрестностей Соль-Эльрина и прочих провинций великой южной державы лишь в виде слухов да изменившихся цен на местных рынках. Некоторые товары стало выгоднее ввозить, некоторые — продавать… Но гости, судя по омрачившимся лицам, знали о кровавом вихре межрасовой борьбы и последовавших за ним междоусобицах не понаслышке.
   — Хвала Сущему, наши купцы вновь могут покупать товары северян и продавать им изделия наших мастеров, — покачала головой хозяйка. — Думаю, это только на благо и вашим странам и нашей Империи.
   — Верно, — согласился пригорянин. — Но дружба и добрососедские отношения еще важнее.
   — Полностью разделяю ваше мнение, мастер Глан. А позволь спросить, достигли ли согласия короли севера? Не беспокоят ли их телесные хвори? Счастливы ли народы под их, несомненно, мудрым правлением?
   — Конечно, не все обстоит столь хорошо, как мечталось бы, — небрежно пожал плечами Глан, поправил повязку, скрывающую отсутствующий глаз. — Его величество Кейлин Первый недавно сыграл свадьбу с талессой Ихэрена, наследницей знаменитого Витека Железный Кулак. Благодаря этому альянсу, Трегетрен почти не ощутил убыли в территориях. А ведь Спорные земли и значительная часть западных баронств отошла по договору к Повесью.
   — Да, да… — покивала госпожа. — Мы слышали об этом. А еще много ужасных, прямо-таки пугающих, слухов докатывалось в нашу глухомань. О королеве Селине, например.
   — Что же такого пугающего принесли на хвостах сороки? — легонько улыбнулся воин.
   — Ну, — матрона замялась, — ходят слуги, что брат, принц, вернее, король Кейлин выдал ее голову королю Властомиру в кожаном мешке…
   Гелла прыснула в ладошку, улыбнулся и пригорянин. Лишь мастер Эшт сохранял скорбное лицо. Будто присутствовал на похоронах.
   — Разочаруйте при случае пустомель, госпожа Аурила, — твердо проговорил Глан. — Да, Селина отправилась в Весеград в мешке. Но с головой, руками, ногами и всеми прочими частями. Да и мешок был дерюжный, а не кожаный, чтоб не приведи Сущий, особа королевской крови не задохнулась. А вот дальнейшая ее судьба… Говорят, Властомир заточил ее в высокий терем. Так веселины называют бревенчатые башни. Вот и все, собственно.
   — Вот странно. Я всегда представляла северных варваров более кровожадными. Дикари, не ведающие пощады… — Хозяйка осеклась и настороженно бросила на гостей пристальный взгляд навеки пронизанных грустью больших серых глаз. Не обидеть бы ненароком приезжих неосторожным и поспешным суждением.
   Мастер Эшт дернул щекой и уставился в мозаичный пол. Девушка встрепенулась, словно хотела броситься ему на помощь, но мимолетное движение руки Глана остановило ее.
   — Госпожа Аурила, — мягко, но настойчиво, словно подбирающий повод опытный наездник, проговорил главный военачальник трегетренского короля. — Волей-неволей, как бы ни было тяжело это сделать, мы подобрались к цели нашего визита.
   — Я слушаю вас внимательно, господа.
   — Что вам известно о судьбе вашего сына, Диния, госпожа Аурила? — осипшим голосом начал мастер Эшт.
   — Священный Синклит известил нас о его гибели, — хозяйка отвечала твердо, как и подобает супруге благородного нобиля, легата его императорского величества. — Святейшие отцы сообщили, что он выполнял важную миссию в Трегетройме в период войн с перворожденны…
   Она осеклась.
   — Может быть, правильнее говорить — остроухими? Ведь, находясь на переднем рубеже борьбы вы, очевидно, не испытываете к нелюдям ни малейших светлых чувств?
   — Что вы, госпожа, — успокоил ее Глан. — Ратовали за войну ныне покойные короли Витгольд и Экхард Первый. Его величество, король Кейлин, направил посольство к Эохо Бекху для подписания вечного мира между людьми и сидами. Король Экхард Второй принимал прошлой осенью у себя во дворце одного из старейших ярлов перворожденных — Мак Тетбу. Вскоре мир и согласие воцарятся над всем краем — от Северной пустоши до великого Озера. Так что называй их так, как принято среди граждан Империи.
   — Благодарю за разъяснения, мастер Глан, — матрона величественно поклонилась. — Так вот, мой сын попал в столицу Трегетрена в разгар войн с перворожденными и последовавшей за ними междоусобицы. Вместо того, чтобы сохранять приличествующий представителю Священного Синклита нейтралитет, как мне объяснили, он вмешался в ход событий и погиб в бою у какого-то брода… Они говорили название… Забыла…
   — Козьего Брода, госпожа Аурила, — проговорил седобородый.
   — Да, вы правы, мастер Эшт. Именно Козьего Брода. Вы там были, почтенные? Вы знали моего сына?
   Вместо ответа Эшт полез за пазуху и вытащил примитивно сработанную фигурку человечка на длинном, затертом до блеска шнуре. Сперва протянул амулет хозяйке, но потом, устыдившись невольного порыва, положил его на стол.