Страница:
— Ну, что ж поделаешь? Доберемся до Империи, его свои, жрецы—чародеи, подлечить должны. Уж они-то найдут способ, поверь мне.
Уверенно я так сказал, твердым голосом, а у самого веры своим словам ни на медную полушку. Не думаю, что раньше целители из Храма сталкивались с таким упадком сил. Как их восстановить? Могут понадобиться многолетние исследования и опыты, а Терциел к тому времени умрет. Эх, была бы у нас возможность, отложив все дела, попробовать спасти его! Своим поступком пожилой жрец, на мой взгляд, полностью искупил вину за прежние прегрешения. В конце концов, людей-то он не убивал. Правда, интриговал вовсю и из-за него много народу погибловключая казненного в день нашего отплытия Брицелла.
У бывшего капитана бело-зеленых остался, кстати, сын. Увечный с детства мальчишка. Родовая травма. Повитуха чересчур рьяная попалась. Перестаралась, вытаскивая на свет неправильно лежащего малыша. Вот и стронула новорожденному что-то в хребте. До четырех лет мальчик рос, ничем не отличаясь от прочих детей, а потом ноги начали слабеть, плохо слушаться, пока не отказали вовсе. Видно, на этот крючок жрец Брицелла и подцепил. Как форель в быстром ручье. Терциел лечил капитанского сына, но не достиг особых успехов.
После оглашения приговора Брицелл попросил исполнить последнее желание — позаботиться о его сыне, Эльвии. У всех нас просто глаза на лоб полезли, когда Сотник, то есть Глан, поднялся и пообещал егерю исполнить его желание. И не просто пообещал, а поклялся на клинке. Такую клятву еще ни один пригорянин, как я слышал, не нарушил. Мог умереть, не исполнив, но нарушить — нет. Поначалу я удивился вместе со всеми, а потом подумал — не все же Глану мечом махать, когда-то же надо осесть, успокоиться, заботиться о ком-нибудь? А раз так, почему бы не взять на воспитание несчастного мальчика, с детства лишенного матери, а в девять лет и отца?
— Как там феанни? — спросил я Гелку больше для того, чтобы сменить тему разговора. Ничего особого от Мак Кехты я не ждал. Да и что можно ждать на ограниченном пространстве палубы?
— Да ничего, — отвечала девка. — Сидит, молчит. Шепчет что-то. На старшей речи, я все равно не понимаю.
— Ну да! — я улыбнулся. — Ты же скоро лучше меня понимать перворожденных будешь.
Гелка смутилась, залилась румянцем. А чего тут смущаться? Она и на порубке рудознатцев за больной Мак Кехтой ухаживала, пыталась с ней разговаривать. И здесь нет-нет, а словечком перемолвятся. Мне показалось, гордой феанни даже интересно обучать ее словам старшей речи. Так в наших краях воспитывают говорящих скворцов.
— Она что-то говорит, навроде «ас'кэн'» и еще «киин'э, тарэнг'эр'эхт баас». Я первый раз слышу.
— "Ас'кэн'" — значит «проклятье», — не задумываясь, перевел я. — А «киин'э, тарэнг'эр'эхт баас» — «плакальщик, предвещающий смерть». Ох, ты ж!.. Прострел мне в бок. Что это она вспомнила?
Это произошло с нами больше двух месяцев тому назад. Переправившись через Аен Маху, мы разжились лошадьми на фактории покойного траппера Юраса Меткого, а потом несколько дней ехали в сторону Лесогорья. И вот однажды ночью в лесу повстречали бэньши. Да, именно бэньши. Я-то думал — врут древние легенды — что ходит де по чащобам чудище когтистое, зубастое и плачет жалобно по ночам. Кого поймает, заест насмерть. Оказалось, правда. Если бы своими глазами не увидел. ни за что не поверил бы. Тогда мы с Сотником приготовились драться, мало рассчитывая на победу, но Мак Кехта вдруг заговорила с ночным страшилищем. Называла ее по-сидски сперва плакальщиком, предвещающим смерть, а потом — «м'э бохт д'эр'эфююр», что переводится как «несчастная сестра моя».
Во как! Не больше, не меньше.
Вообще-то я всегда подозревал…
Ладно, глупая шутка.
Сида попросила бэньши уйти, оставить нас в покое. Еще сказала «пусть беда падет на одну меня» или что-то в этом роде, дословно не помню, и поклонилась ей. И чудовище подчинилось. Ушло, кануло во мрак. А феанни тяжело заболела. Едва выходили. И теперь я думал, что все позади, поговорили и забыли, а она, выходит, помнит. Помнит и ожидает подвоха и исполнения проклятья. Нет, нужно непременно поговорить с феанни. Все выяснить, по возможности развеять ее страхи.
— Что, худо дело, Молчун? — Гелка вздохнула. Похоже, не один я чувствую ее приближение, но и она научилась читать малейшие изменения моего настроения. Даже просто мимолетно промелькнувшую тревогу.
— Да уж и не знаю, что думать, белочка. Бэньши помнишь?
Она вздрогнула, кивнула.
— Тогда Мак Кехта что сказала?
Договорить я не успел.
Озерная вода, испещренная желтоватыми барашками на гребнях волн, вздыбилась прозрачным пузырем, лопнула и разлетелась крупными, тяжелыми брызгами. Присевшие на поверхность озера отдохнуть чайки в ужасе забили крыльями и попытались взлететь, но сверкающих бугор раскрылся огромной пастью, в которой исчезло сразу пятьптиц. А я успел разглядеть толстые губы, обрамляющие огромную пасть — в размах рук взрослого мужчины, если не больше, четыре длинных уса с мою руку толщиной в уголках рта, выпуклые глаза, черные с золотым ободком… А потом голова сменилась спиной гигантской рыбы в черно-зеленой, круглой чешуе, «маленьким» — не больше, чем рулевое весло «Волчка», — спинным плавником. И, наконец, бледно-зеленый хвост, весь в аспидно-черных иглах-лучах, расходящихся веером от корня.
Спаси и сохрани Сущий Вовне!
Хапун-рыба!
Еще одна ожившая легенда и все на наши несчастные головы!
Рыбу увидели не только мы с Гелкой.
Закричали в панике, забегали по палубе матросы. Кто-то схватил длинный багрор, кто-то спрыгнул в трюм и появился обратно с самострелом в руках. Понятное дело, смелости им не занимать, но такой рыбище что бельты, что багры, словно мертвому припарка из крапивы с мать-и-мачехой. Живым, говорят, помогает от облысения, а покойному…
Топая сапогами, пробежал на корму сам капитан Марий. Не иначе с кормщиком советоваться.
Сперва я никак не мог взять в толк, чего они так всполошились. Ну, здоровая рыба. Подлиннее корабля будет. Пожалуй, все сто стоп в длину. И весит, надо полагать, тысячи полторы стонов. — Бочки кидайте, бочки! — надрывался криком вольноотпущенник с серьгой в ухе.
— Эта… Вот! Дудеть в дудку надо! Дудка есть? — орал другой.
Что за чушь он морозит? Какая дудка?
— Идиот! — властный голос Мария заставил его работников притихнуть и замереть кто где стоял. — Откуда у рыбы уши? В задницу дудку засунь! А лучше башку свою тупую!
— Что ж делать? — промямлил насмерть перепуганным голосом один из матросов.
— Хочешь, за борт сигай! — отрубил Тефон, горой возвышавшийся по правую руку от капитана. — Леоло!
— Слушаю!
— В «воронье гнездо», живо! Смотри за водой. Может она вдругорядь не вынырнет.
Поименованный моряк куницей взлетел на самую верхушку мачты и забрался в укрепленную там бочку — постоянное место впередсмотрящего на судне.
— Что это было? — Мак Кехта, как всегда, была готова к бою. Вороненая кольчуга, койф, из-под которого теперь выглядывают пряди отросших за последние два месяца золотистых волос, за спиной мечи Этлена, в руках — изящный самострел. Когда успела добыть? Наверное, у ярла Мак Тетбы выпросила. Или, скорее, не выпросила — гордая феанни просить не будет даже феанна. Должно быть, сам подарил. А может, всполошенная шумом и суетой на палубе, она и взаправду решила, что дело к сражению? Ведь о пиратах, разбойничающих в узких проливах между островами, тоже забывать нельзя.
— Хапун-рыба! — ответил Марий.
— Что-что? — сида высокомерно вскинула бровь.
— Ну, рыба такая, феанни. Ииск. Рыба, — я поспешил на помощь капитану. — Рот вот такой, — не уверен, что размаха моих рук хватило показать всю ширину ее пасти. — А здоровенная — ужас…
Перворожденная кивнула:
— Поняла. Б'еел-ииск.
Значит, на старшей речи хапун-рыба называется рот-рыба. Верно. Простенько и со вкусом.
— Очень большая? — феанни приблизилась к ограждению.
— Да уж не маленькая, — недовольно скривился, словно от обиды, капитан. — Раза в полтора длиннее «Волчка» будет.
— В Закатном океане, — сказала Мак Кехта, вглядываясь в темную, подернутую рябью воду, — есть рыбы вдвое длиннее. Их бьют гарпунами. Это такое зазубренное копье с длинным наконечником. Есть у тебя гарпун?
— Если б у нас и был гарпун, — хмуро откликнулся Тефон, — где взять человека, умеющего гарпунить такую добычу? Я слышал, поморяне добывают морского единорога, но он мельче и…
— Береги-и-ись!!! — истошно заорал Леоло с верхушки мачты.
Глянув за борт, я увидел стремительно поднимающееся к поверхности из озерной толщи светлое пятно. В памяти сразу всплыл давний сон…
Поверхность озера вскипела белой пеной.
Челюсти с глухим стуком сомкнулись поперек нашей лодки. Эйте Лох Дуг отчаянно закричала, забилась в мгновенно окрасившейся кровью воде.
Руган замахнулся веслом и, потеряв равновесие, шлепнулся навзничь, больно ударившись о неожиданно твердую гладь.
Холод.
Промокшая одежда прилипает к телу, сапоги тянут вниз, как железные кандалы.
Тьма сгущается…
Воздуха!
Тьма…
Сущий миловал.
Рыбина не врезалась в днище корабля — вряд ли «Волчок» выдержал бы с честью подобное испытание на прочность, все-таки не военный дромон, чтоб таранный удар держать брюхом. Она словно играла с нами, как сытая кошка с перепуганной насмерть мышью.
Черно-зеленая, дышащая холодом туша выскочила из воды едва ли не в притирку с бортом. Захотел бы кто потрогать, удалось бы легко. Только чуть-чуть перегнуться через релинг — брусок поверх ограждения борта. Туча мельчайших брызг мгновенно пропитала одежду, осела на волосах, бороде.
Кто-то из команды с перепугу разрядил арбалет. Хапун-рыба его стараний даже не заметила. Подобно гигантской свече, она постояла на хвосте несколько томительно долгих ударов сердца, а затем плюхнулась обратно.
Вот тут-то я понял, что брызги при выныривании всего лишь цветочки. а ягодки — вот они…
Волна перекатилась по палубе от борта к борту. В ужасе заорали матросы. Мак Кехту не смыло только благодаря свисающим с мачты веревкам — в них феанни запуталась, как кролик в силке.
Я одной рукой вцепился в борт, а второй сгреб в охапку Гелку.
— Колдуй, Молчун! — всхлипнула девка, захлебываясь холодной водой.
Да где там колдовать, когда оглох, ослеп, едва не задохнулся? Тут даже не выходит сосредоточиться и к Силе потянуться.
Из всей команды остался стоять лишь здоровяк Тефон.
Хлюпая водой в сапогах, он бросился к рулевом веслу. На ходу прикрикнул на растерявшегося капитана:
— Поворот командуй!
И тут меня осенило!
Как в том сне, когда сиды, вырезавшие жрецов фир-болг, возвращались с острова на берег и были атакованы такой же хапун-рыбой. Значит, рыба — древнее существо, наделенное от природы неизвестно какими способностями, чувствует присутствие Пяты Силы? И нападает либо стремясь уничтожить сам артефакт, либо его похитителей, которым считает нас. Если, конечно, способна что-то считать. А чем стрыгай не шутит? В таком случае, Марию, чтобы сохранить судно в целости и сберечь жизни матросов, нужно избавиться от нас как можно скорее!
— По местам! — командовал тем временем Марий. — Левый грота-брас выбрать, на правом — трави лопарь! Хелон — блинда-рей обрасопить влево!
— Каитан! — я в несколько шагов поравнялся с ним, тронул за рукав куртки. — Капитан! Скоро наш остров?
— Отстань!.. То есть, не мешай, мастер Молчун. Будет тебе остров, к вечеру будет, только не мешай, пожалуйста.
— Погоди, капитан! Высади нас скорее — это из-за нас хапун-рыба нападает.
— Это она еще не нападала! — процедила сквозь зубы Мак Кехта. Ага, тоже сон давнишний припомнила! А ведь тогда не призналась нам, что именно видела.
Марий уставился на нас, как баран на новые ворота:
— Чего-чего?
— Долго объяснять, — не хватало еще посвящать первого встречного моряка в тайну Пяты Силы.. — Но эта рыба — знак. Времени уже нет. Высади нас скорее!
— Легко сказать! — капитан растерянно дернул головой. Разговаривая со мной, он все же не забывал следить, как матросы разворачивают рей с промокшим, а потому тяжелым, парусом. Слева двое тянули за переброшенный через блок конец каната, а справа, третий стравливал такую же точно веревку. «Волчок» начал забирать влево. — Она же нас десять раз успеет потопить, пока доберемся. Хоть он и рукой подать, казалось бы…
— Если дать ей нас потопить.
— А ты хочешь сказать, мастер Молчун, — Марий глянул подозрительно почти враждебно, — хочешь сказать, что способен с ней справиться? Гарпуном, что ли?
— Гарпуна все равно у вас нет… — начал я, но Гелка перебила:
— Магией!
— Так жрец-то едва живой лежит, — разочарованно протянул Марий. — Какая там магия…
— Ты не понял, капитан. Я могу.
Вот теперь он вцепился в меня взглядом по-настоящему зло. Необученных в Школе магов в Приозерной империи не любит никто. Ни жрецы, ни народ. Я подумал, что в душе капитана сейчас борются желание спасти корабль, груз, команду и себя, прежде всего, и желание отправить меня за борт тут же, не сходя с этого места.
Давай-давай. Решай-решай.
Оборониться я всяко сумею. А сумеешь ли ты с хапун-рыбой без помощи чародея-дикаря справиться?
Я потянулся за Силой, хлынувшей уже привычно через Гелкину ладошку. На всякий случай подготовил плетения Щита Воздуха, а заодно и Бича.
.
— Ладно, — кивнул Марий. — Пробуй. Но гляди, если хуже выйдет…
— Не беспокойся, — я напустил на себя ученый и уверенный вид, хотя сам никакой уверенности не ощущал. А ну, как и вправду не получится?
Вместе с Гелкой я подошел к борту.
Вряд ли я смогу быстро и надежно убить огромную рыбу. Под водой не достану — для успешного чародейства цель видеть надо. А вынырнувшую ударить? Даже не представляю. чем ее можно ощутимо зацепить. Молнией? Несмотря на почти безграничные возможности Гелки в концентрации Силы, я не верил, что смогу развить такую мощь Молнии. Огненный Шар или Стрела Огня? Так она же мокрая — половина удара бесцельно разойдется на испарение воды. Палец Льда? Не силен я в нем, да и тут нужно знать жизненно важные центры, а поди пойми, где они у нее?
И я замыслил простое заклинание. Обман, иллюзию.
Очень легко создать, да и Силы много не потребуется — еще две-три тени наподобие тени наше «Волчка», которую видит поднимающаяся из глубины рыба. А лучше — десяток. Пусть поищет, где настоящий корабль, а где обманка!
Я потянулся за Силой, набрал ее, как полную грудь воздуха. Медленно и тщательно отделил составляющие Стихий Воды и Воздуха. Именно с ним придется поработать.
Итак, сгущаем воду с воздухом справа от корабля, формируем вытянутый силуэт… Готово! Пусть догадается. Загадка тебе, рыба, на сообразительность и охотничье чутье.
Теперь слева.
Еще — справа. Еще — слева.
Напоследок, улыбнувшись про себя, я скрутил толстый жгут Воздуха, намереваясь подтолкнуть им парус.
— Ну что, белочка, прибавим «Волчку» прыти?
— Давай! — улыбнулась она.
Да, Молчун, ради такой улыбки и такого взгляда стоит жить.
И мы прибавили…
ГЛАВА XI
Терциел умирал. Медленно угасал, как сальная свеча. Просто жизнь больше не находила за что зацепиться в его теле.
Я осознавал, что не в силах помочь ему. Не знаю, не умею. Не доучился в свое время, а потом негде и не у кого было. От собственной беспомощности сжимались кулаки и приходилось стискивать зубы, чтобы не зарычать в бессильной ярости. Недоучка и есть недоучка.
Возможно, хороший уход, правильное питание, поддерживающие силы отвары и смогли бы удержать жреца на грани двух миров — нашего, Серединного, и Верхнего, населенного праведниками, чтившими в земной юдоли заветы Сущего Вовне.
Да как обеспечить заботу и уход на необитаемом острове, населенном лишь птицами и мышами? Более крупных зверей я за пять дней так и не обнаружил.
Капитан Марий высадил нас к вечеру того злосчастного дня, ознаменовавшегося встречей с хапун-рыбой. Кстати, уловка моя с обманными образами днища корабля, запущенными по глади озера, сработала. Рыба выпрыгивала еще не раз, не два и даже не десяток раз. И ни разу не попала круглой башкой под киль «Волчка». — Вот он! — воскликнул капитан Марий, указывая толстым пальцем с черной каймой под ногтем на приземистый, будто пирог с грибной начинкой, остров. — Прибыли!
Так себе остров. Можно даже сказать неказистый. От прочих он отличался только сосновой порослью на плоской макушке. Все верно. В моем сне сосняк был. Хвоя не такая, как у привычных по северным лесам деревьев. Длинные, мягкие иглы. Светло-зеленые с легкой желтизной. Помню и заросли можжевельника. А также гранитные скалы. Даже не гранит, пожалуй, а пегматит, уж больно велики кристаллы кварца, шпата, черной слюды.
Если обогнуть справа скалу, похожую на кабанью морду, появится уютная, небольшая бухточка. Когда я сказал об этом Марию, капитан уважительно на меня посмотрел. Выяснилось, что о бухте он тоже знал. Знал и о капище в глубине леса. Моряк вежливо поинтересовался — уж не оттуда ли я собираюсь за звездами наблюдать? Я не стал его разубеждать.
В маленьком удобном заливе, где в моем сне прятались остроносые челны перворожденных, нас и высадили. Я первым выпрыгнул на широкий валун, пока четверо матросов упирались в берег баграми, чтобы накатывающиеся волны не ударили корабль бортом. Поймал брошенный Тефоном вещевой мешок. Потом подхватил на руки и осторожно поставил на камень Гелку. Мак Кехта от помощи отказалась. Ни слова не сказала. Просто зыркнула так, что и предлагать что-либо расхотелось.
Феанни выглядела взволнованной, но и решительной одновременно. Так, наверное, она ходила в бой. С легким румянцем на щеках и блеском изумрудных глаз. Так отдавала команды своим сидам и те убивали мирных жителей, жгли фактории и хутора… Ох ты, куда это меня понесло?
Следом двое моряков начали выгружать носилки с Терциелом.
Я попытался воспротивиться, но получил резонный ответ от капитана:
— А откуда мне знать, за кем из вас хапун-рыба охотиться? Рисковать не хочу. Да не бойся, мастер Молчун, я вернусь, обязательно вернусь…
С тех пор прошло пять полных дней. Почти прошли, ведь еще немного и стемнеет. Тогда будет ровно пять суток.
Марий так и не вернулся.
Вот и думай после этого: то ли погиб капитан вместе со своими людьми, то ли попросту плюнул на нас. Проезд наш Бейона вперед оплатила. А погибнем все от голода и холода, никто и не пожалуется на нарушенный договор.
Мак Кехта порывалась бежать искать алтарь в первый же день. Вернее, вечер. Еле отговорил. По темноте скорее ноги поломаешь на камнях, чем отыщешь тысячу лет назад заброшенное святилище.
А переночевали мы немного выше бухты, под скалой. Пришлось нарубить можжевелового лапника для подстилки — благо топорик я догадался захватить взамен утерянного в Пузыре. В листопаде даже в Приозерной империи по ночам прохладно. Хотя, конечно, с отрогами Облачного кряжа не сравнить.
Утром отправились вглубь острова. Терциела оставили, закутав в кожаное покрывало и обложив с боков зелеными пахучими ветками для сохранения тепла. Он не возражал. Вообще жрец вел себя тише воды, ниже травы. Очевидно, тяготился беспомощным положением.
Все мы — и я, и Гелка, и Мак Кехта — прекрасно помнили тот сон, который предшествовал появлению у нашего костра бэньши. Помнили далекий рассвет, пение жрецов фир-болг, и ярость атаки перворожденных, упоение кровавой схваткой, а затем бег по извилистой тропинке между пестрыми валунами, прыжки с уступа на уступ, лодки, вытащенные на берег, дальнейший путь через озеро, гибель спутников…
Вот и капище.
Тщательно отшлифованные гранитные монолиты, установленные стоймя, по кругу. Дюжина играющих блестками слюды, серовато-розовых камней. Можно не пересчитывать. В центре очерченного камнями круга — низкий и плоский алтарь. Такой же гранитный валун, как и остальные, но больше похожий на гриб. Приземистый, каменный гриб. Верхняя плоскость отполирована до блеска. Даже в пасмурный день солнечные лучи отражались от нее, играя бликами.
Рядом с алтарем белели отмытые дождями, обклеванные птицами и объеденные зверюшками, обесцвеченные солнцем, ветром и бессчетными годами кости. Все, что осталось от убитых жрецов фир-болг. Или злобных болгов, как сказала бы Мак Кехта еще пару месяцев тому назад. Сейчас она только вздохнула и отвела глаза, перешагивая через неестественно огромную по нашим меркам грудную клетку. Между ребер я заметил потускневший, но, на удивление, вовсе не изъеденный ржавчиной наконечник. Для стрелы великоват, значит — дротик.
Мы замерли вокруг алтаря. Гелка по правую от меня руку, а сида — по левую.
— Доставай его, Эшт, — тихо проговорила феанни.
Да, она здорово изменилась со времени нашей первой встречи. Меньше стало в глазах ненависти и фанатизма, больше мудрости и понимания. И, хотя, гордая посадка головы не изменила Мак Кехте, исчезло присущее ей ранее высокомерие и презрительная снисходительность к любому живому существу, которому не посчастливилось иметь острые уши и дар бессмертия. Теперь их сменило спокойное достоинство, очень напоминавшее мне погибшего в стуканцовых ходах старика-телохранителя. Видно, не только мечи получила феанни в наследство от Этлена.
Я распустил завязки на запрятанной под плащом маленькой сумочке. Вытащил артефакт и поднял над алтарем, удерживая на раскрытой ладони.
М'акэн Н'арт.
Пята Силы, если перевести со старшей речи на человеческий язык.
Невзрачная деревяшка. Древняя даже на первый взгляд. Потемневшая, полная глубоких коричневых оттенков в бороздках и впадинах. Медовая, восковая, янтарная на бугорках и выступах.
Скрученный в хитрую загогулину корешок. Словно нога неведомого существа. Не копыто и не звериная лапа, не ступня человека либо перворожденного. Я плохо рассмотрел ноги Болга — голова совсем другим занята была. Может это нога представителя его расы?
— Ну, что же ты? — шепнула едва слышно Гелка. — Клади…
— К'ир'э, — поддержала ее Мак Кехта. — Клади.
Легко сказать. А как его класть? Что при этом нужно говорить? Или хотя бы думать… Может нужно магию использовать?
И тут я вспомнил слова, произнесенные Мак Кехтой еще на правом берегу Аен Махи.
— Феанни, — сказал я, — когда-то ты думала, что если рука перворожденного сорвала Пяту Силы с алтаря, то и вернуть его на место должна рука перворожденного.
Она подумала и кивнула. Протянула руку раскрытой ладонью вверх.
Я хотел отдать ей артефакт, но в последний миг, когда деревяшка уже касалась кожи, сида отдернула руку. Как от смертельно ядовитой гадюки.
— Что случилось, феанни?
— Сила… — вздрогнув, ответила она. — Злая Сила. Древняя и очень злая.
Точно. То же самое говорил Этлен в пещере. На что бесстрашный старик и непобедимый воин, а перед артефактом смалодушничал. Единственный раз за все наше с ним общение.
— Клади ты, Эшт, — Мак Кехта потупила глаза. Тоже, видно, стеснялась своего страха.
— Давай вместе, феанни, — не знаю, что на меня накатило? Неужели и взаправду хотел, чтоб именно рука перворожденного, пусть и с моей помощью, вернула Пяту Силы на место. — Накрой мою ладонь своей.
Я сжал пальцы вокруг теплого корня. Вот ведь странно — я никакой опасности или зла, исходящего от Пяты Силы, не ощущал. Или я просто глухой к тончайшим эманациям враждебности? Толстокожий, как и все мы — люди? Вот уж не думаю. Значит, скорее всего, нам и не дано их слышать. Ведь Кисель вертел артефакт в руках, когда отобрал его у меня в маленьком арданском городе Пузыре. После Бейона наверняка долго рассматривала его, придумывала, на что употребить, крутила в пальцах и так, и эдак…
— Стой! Погоди! Не так!
Сида вскинула на меня непонимающий взор.
— Белочка! — я выдумывал на ходу, подчиняясь какому-то глубинному наитию. — Дай руку! Вот так — ладонью вверх.
Гелка вскинула брови, тоже наверняка поражаясь, но послушалась.
— Теперь сожми кулак.
Ее пальцы стиснули Пяту Силы. Корешок-то тонкий — ребенок легко обхватит.
— А вот сейчас ты, феанни. Возьми ее кулак в свой.
Сида повиновалась. Мог ли я подумать еще месяц назад, что гордая перворожденная, ярлесса Мак Кехта будет беспрекословно выполнять мои приказания?
— Чувствуешь враждебную силу?
— Нет, — мотнула головой сида.
— Вот и славно! А теперь я…
Никогда я не мог похвастаться широкими ладонями. Годы работы под землей, на кирке, набили жесткие мозоли, но ширины ладоням не прибавили. И тем не менее моя рука накрыла и Пяту Силы, и Гелкину кисть, и кулак Мак Кехты.
Соединив руки подобно присягающим на верность Отечеству воинам — видел я фреску на эту тему в одном из храмов, — мы застыли над алтарем.
.
— А ну, давайте разом!
Мы медленно опустили руки вниз и прикоснулись к гладкой поверхности алтаря.
Показалось мне или, несмотря на утреннюю пору, небо потемнело? Ливня для полного счастья как раз и не хватало. В воздухе, высоко над головами, закружились чайки. — Разжимаем пальцы!
Я первый.
Потом раскрыла ладонь Мак Кехта.
Последней — Гелка.
Теплая древесина Пяты Силы — М'акэн Н'арт на старшей речи — соприкоснулась с холодным камнем алтаря…
Уверенно я так сказал, твердым голосом, а у самого веры своим словам ни на медную полушку. Не думаю, что раньше целители из Храма сталкивались с таким упадком сил. Как их восстановить? Могут понадобиться многолетние исследования и опыты, а Терциел к тому времени умрет. Эх, была бы у нас возможность, отложив все дела, попробовать спасти его! Своим поступком пожилой жрец, на мой взгляд, полностью искупил вину за прежние прегрешения. В конце концов, людей-то он не убивал. Правда, интриговал вовсю и из-за него много народу погибловключая казненного в день нашего отплытия Брицелла.
У бывшего капитана бело-зеленых остался, кстати, сын. Увечный с детства мальчишка. Родовая травма. Повитуха чересчур рьяная попалась. Перестаралась, вытаскивая на свет неправильно лежащего малыша. Вот и стронула новорожденному что-то в хребте. До четырех лет мальчик рос, ничем не отличаясь от прочих детей, а потом ноги начали слабеть, плохо слушаться, пока не отказали вовсе. Видно, на этот крючок жрец Брицелла и подцепил. Как форель в быстром ручье. Терциел лечил капитанского сына, но не достиг особых успехов.
После оглашения приговора Брицелл попросил исполнить последнее желание — позаботиться о его сыне, Эльвии. У всех нас просто глаза на лоб полезли, когда Сотник, то есть Глан, поднялся и пообещал егерю исполнить его желание. И не просто пообещал, а поклялся на клинке. Такую клятву еще ни один пригорянин, как я слышал, не нарушил. Мог умереть, не исполнив, но нарушить — нет. Поначалу я удивился вместе со всеми, а потом подумал — не все же Глану мечом махать, когда-то же надо осесть, успокоиться, заботиться о ком-нибудь? А раз так, почему бы не взять на воспитание несчастного мальчика, с детства лишенного матери, а в девять лет и отца?
— Как там феанни? — спросил я Гелку больше для того, чтобы сменить тему разговора. Ничего особого от Мак Кехты я не ждал. Да и что можно ждать на ограниченном пространстве палубы?
— Да ничего, — отвечала девка. — Сидит, молчит. Шепчет что-то. На старшей речи, я все равно не понимаю.
— Ну да! — я улыбнулся. — Ты же скоро лучше меня понимать перворожденных будешь.
Гелка смутилась, залилась румянцем. А чего тут смущаться? Она и на порубке рудознатцев за больной Мак Кехтой ухаживала, пыталась с ней разговаривать. И здесь нет-нет, а словечком перемолвятся. Мне показалось, гордой феанни даже интересно обучать ее словам старшей речи. Так в наших краях воспитывают говорящих скворцов.
— Она что-то говорит, навроде «ас'кэн'» и еще «киин'э, тарэнг'эр'эхт баас». Я первый раз слышу.
— "Ас'кэн'" — значит «проклятье», — не задумываясь, перевел я. — А «киин'э, тарэнг'эр'эхт баас» — «плакальщик, предвещающий смерть». Ох, ты ж!.. Прострел мне в бок. Что это она вспомнила?
Это произошло с нами больше двух месяцев тому назад. Переправившись через Аен Маху, мы разжились лошадьми на фактории покойного траппера Юраса Меткого, а потом несколько дней ехали в сторону Лесогорья. И вот однажды ночью в лесу повстречали бэньши. Да, именно бэньши. Я-то думал — врут древние легенды — что ходит де по чащобам чудище когтистое, зубастое и плачет жалобно по ночам. Кого поймает, заест насмерть. Оказалось, правда. Если бы своими глазами не увидел. ни за что не поверил бы. Тогда мы с Сотником приготовились драться, мало рассчитывая на победу, но Мак Кехта вдруг заговорила с ночным страшилищем. Называла ее по-сидски сперва плакальщиком, предвещающим смерть, а потом — «м'э бохт д'эр'эфююр», что переводится как «несчастная сестра моя».
Во как! Не больше, не меньше.
Вообще-то я всегда подозревал…
Ладно, глупая шутка.
Сида попросила бэньши уйти, оставить нас в покое. Еще сказала «пусть беда падет на одну меня» или что-то в этом роде, дословно не помню, и поклонилась ей. И чудовище подчинилось. Ушло, кануло во мрак. А феанни тяжело заболела. Едва выходили. И теперь я думал, что все позади, поговорили и забыли, а она, выходит, помнит. Помнит и ожидает подвоха и исполнения проклятья. Нет, нужно непременно поговорить с феанни. Все выяснить, по возможности развеять ее страхи.
— Что, худо дело, Молчун? — Гелка вздохнула. Похоже, не один я чувствую ее приближение, но и она научилась читать малейшие изменения моего настроения. Даже просто мимолетно промелькнувшую тревогу.
— Да уж и не знаю, что думать, белочка. Бэньши помнишь?
Она вздрогнула, кивнула.
— Тогда Мак Кехта что сказала?
Договорить я не успел.
Озерная вода, испещренная желтоватыми барашками на гребнях волн, вздыбилась прозрачным пузырем, лопнула и разлетелась крупными, тяжелыми брызгами. Присевшие на поверхность озера отдохнуть чайки в ужасе забили крыльями и попытались взлететь, но сверкающих бугор раскрылся огромной пастью, в которой исчезло сразу пятьптиц. А я успел разглядеть толстые губы, обрамляющие огромную пасть — в размах рук взрослого мужчины, если не больше, четыре длинных уса с мою руку толщиной в уголках рта, выпуклые глаза, черные с золотым ободком… А потом голова сменилась спиной гигантской рыбы в черно-зеленой, круглой чешуе, «маленьким» — не больше, чем рулевое весло «Волчка», — спинным плавником. И, наконец, бледно-зеленый хвост, весь в аспидно-черных иглах-лучах, расходящихся веером от корня.
Спаси и сохрани Сущий Вовне!
Хапун-рыба!
Еще одна ожившая легенда и все на наши несчастные головы!
Рыбу увидели не только мы с Гелкой.
Закричали в панике, забегали по палубе матросы. Кто-то схватил длинный багрор, кто-то спрыгнул в трюм и появился обратно с самострелом в руках. Понятное дело, смелости им не занимать, но такой рыбище что бельты, что багры, словно мертвому припарка из крапивы с мать-и-мачехой. Живым, говорят, помогает от облысения, а покойному…
Топая сапогами, пробежал на корму сам капитан Марий. Не иначе с кормщиком советоваться.
Сперва я никак не мог взять в толк, чего они так всполошились. Ну, здоровая рыба. Подлиннее корабля будет. Пожалуй, все сто стоп в длину. И весит, надо полагать, тысячи полторы стонов. — Бочки кидайте, бочки! — надрывался криком вольноотпущенник с серьгой в ухе.
— Эта… Вот! Дудеть в дудку надо! Дудка есть? — орал другой.
Что за чушь он морозит? Какая дудка?
— Идиот! — властный голос Мария заставил его работников притихнуть и замереть кто где стоял. — Откуда у рыбы уши? В задницу дудку засунь! А лучше башку свою тупую!
— Что ж делать? — промямлил насмерть перепуганным голосом один из матросов.
— Хочешь, за борт сигай! — отрубил Тефон, горой возвышавшийся по правую руку от капитана. — Леоло!
— Слушаю!
— В «воронье гнездо», живо! Смотри за водой. Может она вдругорядь не вынырнет.
Поименованный моряк куницей взлетел на самую верхушку мачты и забрался в укрепленную там бочку — постоянное место впередсмотрящего на судне.
— Что это было? — Мак Кехта, как всегда, была готова к бою. Вороненая кольчуга, койф, из-под которого теперь выглядывают пряди отросших за последние два месяца золотистых волос, за спиной мечи Этлена, в руках — изящный самострел. Когда успела добыть? Наверное, у ярла Мак Тетбы выпросила. Или, скорее, не выпросила — гордая феанни просить не будет даже феанна. Должно быть, сам подарил. А может, всполошенная шумом и суетой на палубе, она и взаправду решила, что дело к сражению? Ведь о пиратах, разбойничающих в узких проливах между островами, тоже забывать нельзя.
— Хапун-рыба! — ответил Марий.
— Что-что? — сида высокомерно вскинула бровь.
— Ну, рыба такая, феанни. Ииск. Рыба, — я поспешил на помощь капитану. — Рот вот такой, — не уверен, что размаха моих рук хватило показать всю ширину ее пасти. — А здоровенная — ужас…
Перворожденная кивнула:
— Поняла. Б'еел-ииск.
Значит, на старшей речи хапун-рыба называется рот-рыба. Верно. Простенько и со вкусом.
— Очень большая? — феанни приблизилась к ограждению.
— Да уж не маленькая, — недовольно скривился, словно от обиды, капитан. — Раза в полтора длиннее «Волчка» будет.
— В Закатном океане, — сказала Мак Кехта, вглядываясь в темную, подернутую рябью воду, — есть рыбы вдвое длиннее. Их бьют гарпунами. Это такое зазубренное копье с длинным наконечником. Есть у тебя гарпун?
— Если б у нас и был гарпун, — хмуро откликнулся Тефон, — где взять человека, умеющего гарпунить такую добычу? Я слышал, поморяне добывают морского единорога, но он мельче и…
— Береги-и-ись!!! — истошно заорал Леоло с верхушки мачты.
Глянув за борт, я увидел стремительно поднимающееся к поверхности из озерной толщи светлое пятно. В памяти сразу всплыл давний сон…
Поверхность озера вскипела белой пеной.
Челюсти с глухим стуком сомкнулись поперек нашей лодки. Эйте Лох Дуг отчаянно закричала, забилась в мгновенно окрасившейся кровью воде.
Руган замахнулся веслом и, потеряв равновесие, шлепнулся навзничь, больно ударившись о неожиданно твердую гладь.
Холод.
Промокшая одежда прилипает к телу, сапоги тянут вниз, как железные кандалы.
Тьма сгущается…
Воздуха!
Тьма…
Сущий миловал.
Рыбина не врезалась в днище корабля — вряд ли «Волчок» выдержал бы с честью подобное испытание на прочность, все-таки не военный дромон, чтоб таранный удар держать брюхом. Она словно играла с нами, как сытая кошка с перепуганной насмерть мышью.
Черно-зеленая, дышащая холодом туша выскочила из воды едва ли не в притирку с бортом. Захотел бы кто потрогать, удалось бы легко. Только чуть-чуть перегнуться через релинг — брусок поверх ограждения борта. Туча мельчайших брызг мгновенно пропитала одежду, осела на волосах, бороде.
Кто-то из команды с перепугу разрядил арбалет. Хапун-рыба его стараний даже не заметила. Подобно гигантской свече, она постояла на хвосте несколько томительно долгих ударов сердца, а затем плюхнулась обратно.
Вот тут-то я понял, что брызги при выныривании всего лишь цветочки. а ягодки — вот они…
Волна перекатилась по палубе от борта к борту. В ужасе заорали матросы. Мак Кехту не смыло только благодаря свисающим с мачты веревкам — в них феанни запуталась, как кролик в силке.
Я одной рукой вцепился в борт, а второй сгреб в охапку Гелку.
— Колдуй, Молчун! — всхлипнула девка, захлебываясь холодной водой.
Да где там колдовать, когда оглох, ослеп, едва не задохнулся? Тут даже не выходит сосредоточиться и к Силе потянуться.
Из всей команды остался стоять лишь здоровяк Тефон.
Хлюпая водой в сапогах, он бросился к рулевом веслу. На ходу прикрикнул на растерявшегося капитана:
— Поворот командуй!
И тут меня осенило!
Как в том сне, когда сиды, вырезавшие жрецов фир-болг, возвращались с острова на берег и были атакованы такой же хапун-рыбой. Значит, рыба — древнее существо, наделенное от природы неизвестно какими способностями, чувствует присутствие Пяты Силы? И нападает либо стремясь уничтожить сам артефакт, либо его похитителей, которым считает нас. Если, конечно, способна что-то считать. А чем стрыгай не шутит? В таком случае, Марию, чтобы сохранить судно в целости и сберечь жизни матросов, нужно избавиться от нас как можно скорее!
— По местам! — командовал тем временем Марий. — Левый грота-брас выбрать, на правом — трави лопарь! Хелон — блинда-рей обрасопить влево!
— Каитан! — я в несколько шагов поравнялся с ним, тронул за рукав куртки. — Капитан! Скоро наш остров?
— Отстань!.. То есть, не мешай, мастер Молчун. Будет тебе остров, к вечеру будет, только не мешай, пожалуйста.
— Погоди, капитан! Высади нас скорее — это из-за нас хапун-рыба нападает.
— Это она еще не нападала! — процедила сквозь зубы Мак Кехта. Ага, тоже сон давнишний припомнила! А ведь тогда не призналась нам, что именно видела.
Марий уставился на нас, как баран на новые ворота:
— Чего-чего?
— Долго объяснять, — не хватало еще посвящать первого встречного моряка в тайну Пяты Силы.. — Но эта рыба — знак. Времени уже нет. Высади нас скорее!
— Легко сказать! — капитан растерянно дернул головой. Разговаривая со мной, он все же не забывал следить, как матросы разворачивают рей с промокшим, а потому тяжелым, парусом. Слева двое тянули за переброшенный через блок конец каната, а справа, третий стравливал такую же точно веревку. «Волчок» начал забирать влево. — Она же нас десять раз успеет потопить, пока доберемся. Хоть он и рукой подать, казалось бы…
— Если дать ей нас потопить.
— А ты хочешь сказать, мастер Молчун, — Марий глянул подозрительно почти враждебно, — хочешь сказать, что способен с ней справиться? Гарпуном, что ли?
— Гарпуна все равно у вас нет… — начал я, но Гелка перебила:
— Магией!
— Так жрец-то едва живой лежит, — разочарованно протянул Марий. — Какая там магия…
— Ты не понял, капитан. Я могу.
Вот теперь он вцепился в меня взглядом по-настоящему зло. Необученных в Школе магов в Приозерной империи не любит никто. Ни жрецы, ни народ. Я подумал, что в душе капитана сейчас борются желание спасти корабль, груз, команду и себя, прежде всего, и желание отправить меня за борт тут же, не сходя с этого места.
Давай-давай. Решай-решай.
Оборониться я всяко сумею. А сумеешь ли ты с хапун-рыбой без помощи чародея-дикаря справиться?
Я потянулся за Силой, хлынувшей уже привычно через Гелкину ладошку. На всякий случай подготовил плетения Щита Воздуха, а заодно и Бича.
.
— Ладно, — кивнул Марий. — Пробуй. Но гляди, если хуже выйдет…
— Не беспокойся, — я напустил на себя ученый и уверенный вид, хотя сам никакой уверенности не ощущал. А ну, как и вправду не получится?
Вместе с Гелкой я подошел к борту.
Вряд ли я смогу быстро и надежно убить огромную рыбу. Под водой не достану — для успешного чародейства цель видеть надо. А вынырнувшую ударить? Даже не представляю. чем ее можно ощутимо зацепить. Молнией? Несмотря на почти безграничные возможности Гелки в концентрации Силы, я не верил, что смогу развить такую мощь Молнии. Огненный Шар или Стрела Огня? Так она же мокрая — половина удара бесцельно разойдется на испарение воды. Палец Льда? Не силен я в нем, да и тут нужно знать жизненно важные центры, а поди пойми, где они у нее?
И я замыслил простое заклинание. Обман, иллюзию.
Очень легко создать, да и Силы много не потребуется — еще две-три тени наподобие тени наше «Волчка», которую видит поднимающаяся из глубины рыба. А лучше — десяток. Пусть поищет, где настоящий корабль, а где обманка!
Я потянулся за Силой, набрал ее, как полную грудь воздуха. Медленно и тщательно отделил составляющие Стихий Воды и Воздуха. Именно с ним придется поработать.
Итак, сгущаем воду с воздухом справа от корабля, формируем вытянутый силуэт… Готово! Пусть догадается. Загадка тебе, рыба, на сообразительность и охотничье чутье.
Теперь слева.
Еще — справа. Еще — слева.
Напоследок, улыбнувшись про себя, я скрутил толстый жгут Воздуха, намереваясь подтолкнуть им парус.
— Ну что, белочка, прибавим «Волчку» прыти?
— Давай! — улыбнулась она.
Да, Молчун, ради такой улыбки и такого взгляда стоит жить.
И мы прибавили…
ГЛАВА XI
Северная часть Озера, остров Фир-Болг,
листопад, день двадцать четвертый, сумерки
Терциел умирал. Медленно угасал, как сальная свеча. Просто жизнь больше не находила за что зацепиться в его теле.
Я осознавал, что не в силах помочь ему. Не знаю, не умею. Не доучился в свое время, а потом негде и не у кого было. От собственной беспомощности сжимались кулаки и приходилось стискивать зубы, чтобы не зарычать в бессильной ярости. Недоучка и есть недоучка.
Возможно, хороший уход, правильное питание, поддерживающие силы отвары и смогли бы удержать жреца на грани двух миров — нашего, Серединного, и Верхнего, населенного праведниками, чтившими в земной юдоли заветы Сущего Вовне.
Да как обеспечить заботу и уход на необитаемом острове, населенном лишь птицами и мышами? Более крупных зверей я за пять дней так и не обнаружил.
Капитан Марий высадил нас к вечеру того злосчастного дня, ознаменовавшегося встречей с хапун-рыбой. Кстати, уловка моя с обманными образами днища корабля, запущенными по глади озера, сработала. Рыба выпрыгивала еще не раз, не два и даже не десяток раз. И ни разу не попала круглой башкой под киль «Волчка». — Вот он! — воскликнул капитан Марий, указывая толстым пальцем с черной каймой под ногтем на приземистый, будто пирог с грибной начинкой, остров. — Прибыли!
Так себе остров. Можно даже сказать неказистый. От прочих он отличался только сосновой порослью на плоской макушке. Все верно. В моем сне сосняк был. Хвоя не такая, как у привычных по северным лесам деревьев. Длинные, мягкие иглы. Светло-зеленые с легкой желтизной. Помню и заросли можжевельника. А также гранитные скалы. Даже не гранит, пожалуй, а пегматит, уж больно велики кристаллы кварца, шпата, черной слюды.
Если обогнуть справа скалу, похожую на кабанью морду, появится уютная, небольшая бухточка. Когда я сказал об этом Марию, капитан уважительно на меня посмотрел. Выяснилось, что о бухте он тоже знал. Знал и о капище в глубине леса. Моряк вежливо поинтересовался — уж не оттуда ли я собираюсь за звездами наблюдать? Я не стал его разубеждать.
В маленьком удобном заливе, где в моем сне прятались остроносые челны перворожденных, нас и высадили. Я первым выпрыгнул на широкий валун, пока четверо матросов упирались в берег баграми, чтобы накатывающиеся волны не ударили корабль бортом. Поймал брошенный Тефоном вещевой мешок. Потом подхватил на руки и осторожно поставил на камень Гелку. Мак Кехта от помощи отказалась. Ни слова не сказала. Просто зыркнула так, что и предлагать что-либо расхотелось.
Феанни выглядела взволнованной, но и решительной одновременно. Так, наверное, она ходила в бой. С легким румянцем на щеках и блеском изумрудных глаз. Так отдавала команды своим сидам и те убивали мирных жителей, жгли фактории и хутора… Ох ты, куда это меня понесло?
Следом двое моряков начали выгружать носилки с Терциелом.
Я попытался воспротивиться, но получил резонный ответ от капитана:
— А откуда мне знать, за кем из вас хапун-рыба охотиться? Рисковать не хочу. Да не бойся, мастер Молчун, я вернусь, обязательно вернусь…
С тех пор прошло пять полных дней. Почти прошли, ведь еще немного и стемнеет. Тогда будет ровно пять суток.
Марий так и не вернулся.
Вот и думай после этого: то ли погиб капитан вместе со своими людьми, то ли попросту плюнул на нас. Проезд наш Бейона вперед оплатила. А погибнем все от голода и холода, никто и не пожалуется на нарушенный договор.
Мак Кехта порывалась бежать искать алтарь в первый же день. Вернее, вечер. Еле отговорил. По темноте скорее ноги поломаешь на камнях, чем отыщешь тысячу лет назад заброшенное святилище.
А переночевали мы немного выше бухты, под скалой. Пришлось нарубить можжевелового лапника для подстилки — благо топорик я догадался захватить взамен утерянного в Пузыре. В листопаде даже в Приозерной империи по ночам прохладно. Хотя, конечно, с отрогами Облачного кряжа не сравнить.
Утром отправились вглубь острова. Терциела оставили, закутав в кожаное покрывало и обложив с боков зелеными пахучими ветками для сохранения тепла. Он не возражал. Вообще жрец вел себя тише воды, ниже травы. Очевидно, тяготился беспомощным положением.
Все мы — и я, и Гелка, и Мак Кехта — прекрасно помнили тот сон, который предшествовал появлению у нашего костра бэньши. Помнили далекий рассвет, пение жрецов фир-болг, и ярость атаки перворожденных, упоение кровавой схваткой, а затем бег по извилистой тропинке между пестрыми валунами, прыжки с уступа на уступ, лодки, вытащенные на берег, дальнейший путь через озеро, гибель спутников…
Вот и капище.
Тщательно отшлифованные гранитные монолиты, установленные стоймя, по кругу. Дюжина играющих блестками слюды, серовато-розовых камней. Можно не пересчитывать. В центре очерченного камнями круга — низкий и плоский алтарь. Такой же гранитный валун, как и остальные, но больше похожий на гриб. Приземистый, каменный гриб. Верхняя плоскость отполирована до блеска. Даже в пасмурный день солнечные лучи отражались от нее, играя бликами.
Рядом с алтарем белели отмытые дождями, обклеванные птицами и объеденные зверюшками, обесцвеченные солнцем, ветром и бессчетными годами кости. Все, что осталось от убитых жрецов фир-болг. Или злобных болгов, как сказала бы Мак Кехта еще пару месяцев тому назад. Сейчас она только вздохнула и отвела глаза, перешагивая через неестественно огромную по нашим меркам грудную клетку. Между ребер я заметил потускневший, но, на удивление, вовсе не изъеденный ржавчиной наконечник. Для стрелы великоват, значит — дротик.
Мы замерли вокруг алтаря. Гелка по правую от меня руку, а сида — по левую.
— Доставай его, Эшт, — тихо проговорила феанни.
Да, она здорово изменилась со времени нашей первой встречи. Меньше стало в глазах ненависти и фанатизма, больше мудрости и понимания. И, хотя, гордая посадка головы не изменила Мак Кехте, исчезло присущее ей ранее высокомерие и презрительная снисходительность к любому живому существу, которому не посчастливилось иметь острые уши и дар бессмертия. Теперь их сменило спокойное достоинство, очень напоминавшее мне погибшего в стуканцовых ходах старика-телохранителя. Видно, не только мечи получила феанни в наследство от Этлена.
Я распустил завязки на запрятанной под плащом маленькой сумочке. Вытащил артефакт и поднял над алтарем, удерживая на раскрытой ладони.
М'акэн Н'арт.
Пята Силы, если перевести со старшей речи на человеческий язык.
Невзрачная деревяшка. Древняя даже на первый взгляд. Потемневшая, полная глубоких коричневых оттенков в бороздках и впадинах. Медовая, восковая, янтарная на бугорках и выступах.
Скрученный в хитрую загогулину корешок. Словно нога неведомого существа. Не копыто и не звериная лапа, не ступня человека либо перворожденного. Я плохо рассмотрел ноги Болга — голова совсем другим занята была. Может это нога представителя его расы?
— Ну, что же ты? — шепнула едва слышно Гелка. — Клади…
— К'ир'э, — поддержала ее Мак Кехта. — Клади.
Легко сказать. А как его класть? Что при этом нужно говорить? Или хотя бы думать… Может нужно магию использовать?
И тут я вспомнил слова, произнесенные Мак Кехтой еще на правом берегу Аен Махи.
— Феанни, — сказал я, — когда-то ты думала, что если рука перворожденного сорвала Пяту Силы с алтаря, то и вернуть его на место должна рука перворожденного.
Она подумала и кивнула. Протянула руку раскрытой ладонью вверх.
Я хотел отдать ей артефакт, но в последний миг, когда деревяшка уже касалась кожи, сида отдернула руку. Как от смертельно ядовитой гадюки.
— Что случилось, феанни?
— Сила… — вздрогнув, ответила она. — Злая Сила. Древняя и очень злая.
Точно. То же самое говорил Этлен в пещере. На что бесстрашный старик и непобедимый воин, а перед артефактом смалодушничал. Единственный раз за все наше с ним общение.
— Клади ты, Эшт, — Мак Кехта потупила глаза. Тоже, видно, стеснялась своего страха.
— Давай вместе, феанни, — не знаю, что на меня накатило? Неужели и взаправду хотел, чтоб именно рука перворожденного, пусть и с моей помощью, вернула Пяту Силы на место. — Накрой мою ладонь своей.
Я сжал пальцы вокруг теплого корня. Вот ведь странно — я никакой опасности или зла, исходящего от Пяты Силы, не ощущал. Или я просто глухой к тончайшим эманациям враждебности? Толстокожий, как и все мы — люди? Вот уж не думаю. Значит, скорее всего, нам и не дано их слышать. Ведь Кисель вертел артефакт в руках, когда отобрал его у меня в маленьком арданском городе Пузыре. После Бейона наверняка долго рассматривала его, придумывала, на что употребить, крутила в пальцах и так, и эдак…
— Стой! Погоди! Не так!
Сида вскинула на меня непонимающий взор.
— Белочка! — я выдумывал на ходу, подчиняясь какому-то глубинному наитию. — Дай руку! Вот так — ладонью вверх.
Гелка вскинула брови, тоже наверняка поражаясь, но послушалась.
— Теперь сожми кулак.
Ее пальцы стиснули Пяту Силы. Корешок-то тонкий — ребенок легко обхватит.
— А вот сейчас ты, феанни. Возьми ее кулак в свой.
Сида повиновалась. Мог ли я подумать еще месяц назад, что гордая перворожденная, ярлесса Мак Кехта будет беспрекословно выполнять мои приказания?
— Чувствуешь враждебную силу?
— Нет, — мотнула головой сида.
— Вот и славно! А теперь я…
Никогда я не мог похвастаться широкими ладонями. Годы работы под землей, на кирке, набили жесткие мозоли, но ширины ладоням не прибавили. И тем не менее моя рука накрыла и Пяту Силы, и Гелкину кисть, и кулак Мак Кехты.
Соединив руки подобно присягающим на верность Отечеству воинам — видел я фреску на эту тему в одном из храмов, — мы застыли над алтарем.
.
— А ну, давайте разом!
Мы медленно опустили руки вниз и прикоснулись к гладкой поверхности алтаря.
Показалось мне или, несмотря на утреннюю пору, небо потемнело? Ливня для полного счастья как раз и не хватало. В воздухе, высоко над головами, закружились чайки. — Разжимаем пальцы!
Я первый.
Потом раскрыла ладонь Мак Кехта.
Последней — Гелка.
Теплая древесина Пяты Силы — М'акэн Н'арт на старшей речи — соприкоснулась с холодным камнем алтаря…