Страница:
А чтобы усилить и подкрепить лечение волшебством не могло быть и речи. Уж я помню, как относятся в Приозерной империи к «диким» чародеям. Зачем мне нужно, чтобы призванные охранять нас люди шептались за спиной и дрожали от презрения и ненависти?
От размышлений меня оторвал Иллирий:
— В лес! — гундосо прокричал он, махнув рукой в сторону близкой опушки. — Чужие!
Но не успели мы развернуть пятящихся и отказывающихся ступать в глубокий снег коней, как из-за поворота дороги показалась голова колонны.
Всадники приближались неспешной, размеренной рысью. От топота копыт дрожала земля. Как же мы раньше их не услышали?
— Мешок на голове дурацкий! — словно уловил мои мысли старший телохранитель, в раздражении дергая за меховую опушку капюшона. — Глушит…
— Ладно! — успокоил его я. — За оружие не хватайся… Придумаем что-нибудь.
Иллирий кивнул, не отрывая глаз от верховых. Рыцарская конница. Ополчение, не иначе. За кого, интересно они? За Кейлина или за Валлана? От этого ответа многое зависит.
Густые клубы пара вырывались из ноздрей животных. Изморозь оседала на гривах и склоненных от усталости шеях. Издалека, видать, путь держат. Щиты разукрашены яркими гербами. Над копьями трепещут узкие полоски штандартов. Бароны выделялись более дорогой сбруей и одеждой. Отличной выделки кольчуги, шлемы с султанами из крашенного конского волоса, стеганные попоны на конях тех же цветов, что и щиты хозяев. Такая попона защитит от стрелы на излете, да и удар меча или секиры, пришедшийся косо, соскользнет, не причинив особого вреда. Такой доспех рыцари зовут бардом и состоит он из защиты морды, шеи, груди, а также крупа и боков лощади. Это я у Луция узнал, рассматривая рисунки и чертежи, и маленькие фигурки рыцарей-трейгов. Колонну вел горбоносый воин с седыми усами и черной бородой. На голове — кожаный подшлемник, на плечах — темно-зеленый табард с серебряной стрелой на груди. Позади него два оруженосца везли копье, шлем, щит и флаг тех же цветов, что и надоспешная накидка. Он окинул нас цепким взглядом и не произнес ни слова. Зато подъехал совсем молодой воин — на синем, вытянутым книзу щите застыла красная рыба. С ним дюжина всадников, одетых попроще — стеганные бригантины, изредка с металлическими бляхами на груди.
— Барон Дорг, — весьма неприветливо бросил воин с рыбой на щите, осаживая коня. — Вы кто такие будете?
Я откашлялся, поклонился, не слезая с седла. Барон-то ты барон, да мне приходилось с королями и самим императором общаться. На испуг не возьмешь.
— Я ученый из Вальоны. Рудознатец. Приглашен Экхардом. А это — моя свита.
Дорг недоверчиво оглядел нас.
— Озерники?
— Не все. Девочка — арданка. А мы — из Приозерной империи.
— Слыхал я про вашего брата, озерника. В подпевалах у Валлана ходит.
Уж не про Квартула ли он? Ладно. Наше дело — сторона.
— Не имею представления, о чем ты, барон Дорг.
— Точно? И чародейству не обучен?
Пожав плечами, я позволил себе улыбнуться:
— Подумай, коли был бы я чародей, да еще на стороне… А скажи-ка, барон Дорг, сами вы на чьей стороне будете?
Застывшие за его спиной дружинники с арбалетами наперевес — видно, ожидали подвоха от озерника-колдуна — переглянулись и захохотали. Дорг рыкнул на них, призывая к порядку. Отчеканил:
— Точно ты нездешний, раз не узнал серебряную стрелу маркграфа Торкена.
И тут меня осенило! Я же слышал это имя. Барон Дорг. Он поднимал рыцарей Восточной марки против Валлана. И все-таки нужна осторожность.
— Стрелу-то мы узнали, — сказал я. — Мы не знаем, чьей стороны придерживается маркграф Торкен.
Дружинники возмущенно загудели. Хвала Сущему, никто не попытался кулаком смывать оскорбление со светлого имени маркграфа, произнесенное поганым языком чужестранца-южанина.
— Все бароны Восточной марки выступили против самозванцев. Селина и Валлан не могут править страной. Кейлин — законный наследник престола и истинный король, — гордо задрав подбородок, проговорил Дорг.
— В таком случае, нам по пути? — осторожно поинтересовался я. — Экхард поддерживает возвращение Кейлина на престол, — как бы то ни было, а осторожность превыше всего. Не буду выдавать нашу истинную цель до конца.
Барон подумал и милостиво кивнул:
— Пристраивайтесь позади обоза. Лемак, последи!
На дороге как раз показалась вереница груженных саней с бородатыми, закутанными по самые глаза мужикам-возницами.
Иллирий попытался что-то сказать, но зашелся в приступе кашля и упал лицом в гриву коня.
— Совсем плохо, да? — с неожиданным участием проговорил оставленный с нами дружинник — крепкий парень с хитрыми глазами и вздернутым носом. — Север, он такой. Непривычного сожрет. Зря вы…
— Ничего, мы привыкнем, — прокашлялся телохранитель.
— Ну-ну, — ухмыльнулся Лемак. — Вижу у вас борода привычный к морозу. А, борода?
Я кивнул.
— Небось не первый раз в наших краях?
— Не первый.
— Говорить не любишь или я тебе не ко двору, — нахмурился дружинник.
— Не серчай, — успокоил его Иллирий. — Его зовут Молчуном. Вот он молчун и есть.
— Молчун, Молчун, — Лемак полез пятерней в макушку, сдвигая подшлемник на затылок. — Чой-то я слыхал про одного Молчуна… Тока он крутой мужик… Колдун, каких мало. Половину замка в Фан-Белле разнес по камушку. А ты…
Он скептически оглядел меня. Что ж, видно не похож я на могучего чародея. «Крутого мужика», по словам Лемака.
— Не печалься, воин, — я пожал плечами. — Может еще встретишься с великим чародеем. Вон, у Валлана говорят есть один.
— Сам с ним встречайся, — хмыкнул дружинник. И замолчал. Может, обиделся?
Дальше мы рысили и рысили. Беседа как сразу не заладилась, так и не пошла дальше.
Тени от деревьев удлинялись. Перечеркивали дорогу слева направо. От нечего делать, я стал загадывать — наступит конь на тень, не скоро еще Сотника увижу, не наступит… Конь, как назло, только и делал, что топтался по теням. Как нарочно. Ладно, ничего. Рано или поздно, а встретимся. Как у него там с Бейоной? Разбежались окончательно или память о старой дружбе еще, возможно, вызовет более серьезные чувства? От мыслей о пригорянах, я как-то незаметно перешел к себе. Неужели Бейона права? А даже если и так? Все равно не пара мы. Я старше на двадцать лет, а Гелка совсем еще ребенок. Не так давно пятнадцатую весну встретила. Что может нас соединить?
— Эй, Молчун, стой! — окликнул меня Иллирий. — Там что-то случилось впереди…
Точно. По колонне пронеслась команда «Шагом!». Возницы натянули вожжи. Флажки на копьях показали, что рыцари сгрудились. Потом послышался слитный гул, вначале нечленораздельный…
— Что они кричат? — встрепенулась Гелка.
— Погоди-ка, белочка… — я привстал на стременах.
Да. Так и есть. Не ошибся с первого раза.
Бароны, рыцари и дружинники горланили перекрикивая друг друга:
— Кейлин! Кейлин! Слава королю! Огонь! Огонь Небесный! Слава королю!!! Кейлин!!!
— Неужели?! — вскинулась Гелка. — Сотник?
— Все может быть, белочка, — осторожно ответил я. Кто же знает? Остается только надеяться.
Крик приближался подобно накатывающейся на песчаный пляж волне. Силился. Возносились к небу флажки.
И тут я их увидел.
Четверо всадников мчались вдоль колонны.
Вот уж никогда мне не научиться так сидеть в седле. В первый раз в жизни позавидовал, что раньше не учился верхом ездить.
Впереди, на темно-гнедом коне, скакал Кейлин…
Я сказал — «мчались», но это не верно. Бег коней был плавен и упруг. Шеи согнуты. То, что Сотник назвал мудреным словом «сбор».
Принца Трегетрена я узнал с трудом. Борода ровно подстрижена, волосы расчесаны и удерживаются, чтоб ветер не трепал, серебряным обручем. Темно-синий плащ вьется за плечами. В поднятой руке Кейлин держал длинный меч— тот самый полутораручник, с которым я видел его в схватке у «Каменной курочки», да и при штурме Фан-Белла тоже.
Рядом с ним, отстав не более, чем на ладонь, галопировал маркграф Торкен. Черные брови сведены к переносице. Стрела на груди шевелится под набегающим ветерком так, словно летит в цель.
А позади него, держа рыжего и каракового скакунов ноздря в ноздрю, скакали Вейте — раскрасневшаяся, улыбающаяся, рыжевато-русая прядь выбилась из-под легкого шлема с посеребренной бармицей — и весь затянутый в черную кожу Глан — туча тучей, черная повязка перечеркивала лицо, закрывая левый глаз, а правый метал молнии. Неужели что-то пошло не так и он рассердился?
— Сотник! — не выдержала Гелка. Крикнула и сама испугалась, зажала рот ладошкой.
Но нас уже заметили.
Кейлин так резко развернул коня, что Иллирий охнул, опасаясь за целость губ несчастного животного.
У Торкена аж глаза на лоб полезли. Забыть о его рыцарях, увидев каких-то бродяг! Но принц на ходу бросил меч в ножны и поравнялся со мной.
— Вернулись! — вовсе не вопросительным тоном, а напротив, утверждая очевидное, воскликнул он. — Рад вас видеть! И тебя, Молчун, и тебя, Гелка, и тебя, высокородная феанни! Мак Тетба передавал, а, впрочем, после… Получилось?
Я хотел ответить, но не смог. Спазм перехватил горло. Радовались бы так искренне и от души, если бы я вздумал вернуться домой, повидать отца, мать и брата? Или все-таки мой дом здесь, на Севере? Среди этих суровых и беспощадных воинов, способных на великую вражду и великую дружбу?
В плечо мне ткнулся кулак Сотника. Для пригорянина — высшее проявление чувств. Все равно, как поцелуй для моего соотечественника, уроженца Империи. А Вейте уже обнимала Гелку и, кажется, расцеловала в обе щеки. Вот, похоже, и подружка у моей белочки появилась. Да не какая-то там, а благородная талесса, хозяйка и владычица обширнейшей области Ард'э'Клуэна.
— А говорил, не тот Молчун, — пробурчал за спиной обиженный голос Лемака.
И его я тоже готов был обнять, и каждого из рыцарей недоуменно озирающегося маркграфа, и каждое дерево, застывшее в розовых лучах стремительно спешащего к закату солнца.
Утренняя свежесть холодными пальцами забиралась за шиворот. Шаловливая, как полугодовалый котенок клыкана. К обеду, само собой, потеплеет, солнце пригреет молодую травку, но пока хотелось потуже затянуть у ворота завязки рубахи.
От деревеньки со смешным названием Козий Брод — почему Козий? — до реки мы добрались быстро. Вышли с рассветом, а, едва солнечный диск утратил алый оттенок, пехота уже стояла на берегу. Брод и вправду здесь был. Нельзя сказать, чтоб козий, но все же не слишком глубокий — до середины бедра пешему.
На той стороне реки лежала дорога, стесненная двумя холмами с крутыми, обрывистыми склонами. На нашем берегу один холм, на том — два. И все это я видел во сне. В ту ночь, когда Желвак попытался убить Мак Кехту. Давным-давно. И все это время тайно надеялся, чтоб увиденное оказалось неправдой.
Наивный.
Здесь, у брода Кейлин решил дать решающий бой войску Валлана.
Пару дней тому назад гонец на взмыленной лошади — один из веселинов, ходивших еще в шайке, где принца знали, как Живолома, — принес весть. Маркграф Торкен Залесский опрокинул верных Селине баронов в трех дневных переходах южнее Трегетройма. Теперь рыцари Восточной марки шли напролом, прямо к столице. Но, к сожалению, все, что могла сделать рыцарская конница — обложить столицу, как барсука в норе. Штурмовать самую мощную на севере твердыню без поддержки пехоты смерти подобно. Покажите мне того барона, что потащит на своем горбу осадную лестницу или, прикрываясь щитом-корзиной, станет долбить тараном ворота вражьей крепости.
Это осознавали и Кейлин с Сотником, и, нельзя не отдать ему должное, Валлан, восьмой барон Берсан, а ныне кронпринц Трегетрена. Поэтому он и пошел в решающую атаку на повстанческую армию. Решил одним ударом раздавить командование и выполнить сорвавшийся благодаря счастливому вмешательству ватаги Бессона замысел. Нет Кейлина — нет и угрозы правлению Селины.
Принц без труда разгадал его намерения. «Я изменился, — сказал Кейлин, — А Валлан — нет. Поэтому я вижу его насквозь, а он будет делать ошибку за ошибкой. Раньше, еще год назад, я пошел бы ему навстречу. Теперь я научился ждать.»
И мы ждали. В деревушке под названием Козий Брод. Ежедневно рассылали гонцов во все стороны. И принимали обратно с донесениями. С юга, с севера, с запада и с востока. Кейлин дергал за нити, словно паук, вынуждая армию сестры размазаться, растечься по стране. Сотня — туда, две сотни — сюда. Против повстанцев юга, против веселинов на закате. На усмирение рудокопов Железных гор. Защитить столицу, прикрыть торговые города Клещец и Греттон, дающие львиную долю в коронных податях.
Таким образом, вышло, что Валлан рвался на север, к форту Турий Рог, ставшему резиденцией претендента на корону, лишь с несколькими сотнями петельщиков. Разведка давала противоречивые сведения — от трех сотен до десяти. В последнее, правда, верилось с трудом. Ну, не было в Трегетрене и в лучшие времена столько гвардейцев. А с ними поспешали груженные на телеги лучники, числом не более двухсот. Этих парней вербовали по разоренным веселинами деревням и факториям в западных баронствах страны и в Спорных землях. Потеряв все, они служили за гроши и сносили любые лишения.
Кейлин мог противопоставить этой силе в основном пехоту. На нашей стороне насчитывалось полных десять сотен щитоносцев и три сотни отлично обученных лучников. Большинство перешли на сторону повстанцев прямо из рядов действующей армии, а значит, прошли хорошую муштру. Малую толику новобранцев натаскивали Берк Прищуренный — вечно кашляющий трейг, некогда учивший рекрутов в столице Трегетрена, и мой старый знакомец, Хвост.
Это же надо! Не одного меня горячие ветры, дувшие все лето из Северной пустоши, сорвали с насиженного места и погнали в путь по лесам и полям. Следует заметить, Хвост отнесся ко мне без малейших признаков приязни. Разве что в морду не плюнул. Но это, я думаю, только из-за моего положения, приближенного к принцу и его коннетаблю Иначе, вряд ли он сдерживался бы. Ничего, после боя найду его обязательно, а там поговорим по душам. Если чем-то обидел — извинюсь. Если нет — придется ему извиняться.
Теперь щитоносцы и стрелки выстроились у самой воды по «нашу» сторону брода. Командиры прикидывали на глаз силу и направление ветра. Кто-то подбрасывал пучки сена или соломы, кто-то строгал деревяшки, наблюдая за полетом желтоватых завитков.
Глан прохаживался вдоль рядов, отдавая последние наставления сотникам и десятникам. То и дело хлопал кого-нибудь из новичков по плечу — ободрял. Для каждого у него находилась доброе слово и шутка, способная отогнать противную дрожь в коленках. Ведь у многих предстоящий бой будет первым серьезным сражением. Схваткой не на жизнь, а на смерть. Тут уж лучше сложить голову, чем выжить и угодить в плен. Из доходивших слухов о Валлане и его методах борьбы с инакомыслящими, я понял — быстрая смерть в бою куда лучше мучительного угасания на кресте или на колу.
За холмом прятались до поры до времени полсотни конников и десяток колесниц — отряд, призванный решить исход боя или поколебать чашу весов в случае необходимости. Верховые на четверть веселины. Многих из них я знал по именам. Добрец, ради которого Кейлин явился в Фан-Белл в златолисте. Щербак, пожилой следопыт, всегда и обо всем имеющий собственное мнение. Гуляйка, непревзойденный разведчик, несмотря на молодость. Жила, Некрас, Долян… Эти ватажники помнили еще не принца Кейлина, а разбойника Живолома. Остальная часть отряда — несколько петельщиков, перешедших на сторону принца у деревни Щучий Плес, когда Кейлин открыл свое имя и открыто объявил о намерении бороться за отцовский престол. Колесничные бойцы прибыли из Ихэрена, вместе с Вейте. Говорят, еще в яблочнике ее тал мог выставить пять десятков колесниц. Но война в Ард'э'Клуэне многое изменила. Помоги сущий ихэренцам оправиться от разрухи хотя бы лет за десять-пятнадцать…
Арданы и веселины косились друг на друга. Еще бы! Не часто им приходилось сражаться бок о бок. Далек Весеград от Фан-Белла, говорят в народе. Верно. Далек. Даже верхом месяца два добираться.
Воины готовились к битве.
Мы же расположились на холме. Отсюда и наблюдать лучше за бойцами и безопаснее, что, на мой взгляд, очень даже важно. Мы — это я, Гелка, одетая в нарядную курточку темно-синего сукна с куньей опушкой и в сапожки с посеребренными шпорами — подарок императора Луция, Мак Кехта, отрешенная и суровая — видно сознание того, что она участвует во внутренних сварах диких салэх, угнетало перворожденную, и Кейлин с Вейте, оба строгие и сосредоточенные, как молодожены перед свадебным обрядом. Пожалуй, если выстоим, не проиграем, это битва и станет их помолвкой. Ни Трегетрен, ни Ихэрен, думаю, от того не проиграют.
Рассвело.
Солнце озарило склоны холмов подернутые нежно-зеленой, несмелой травкой, стремящейся к теплу и свету после порошника и лютого березозола, обильного снегами, злыми кусачими морозами, чередующего оттепели с заморозками.
.
Весна вступала в свои права…
И тут наша пехота внизу заволновалась. Люди без команды начали сдвигаться плотнее. Каждый стремился почувствовать плечом плечо товарища, ощущать его поддержку.
— Сейчас начнется, — выдохнул Кейлин. Его голос почти не дрожал. В отличие от моего, когда я жалобно проблеял:
— Что начнется?
— Петельщики скачут, — принц вглядывался в утесненную крутыми холмами дорогу. — Сейчас увидишь.
Не успел он договорить, как топот приближающейся конницы расслышал и я.
Трегетренская гвардия вылетела из-за левого от нас холма. Да не все. Передовой дозор. Гикнули, свистнули. Развернули коней на задних ногах и умчались, припав к гривам. Дюжина стрел, вылетевших им вдогонку, воткнулась в сырую землю. Слишком далеко для прицельной стрельбы.
— Стоять, стоять! Крепче стоять! — далеким отзвуком донесся голос Глана.
— За короля, рябяты! Не посрамим!.. — вторил ему однорукий Лабон. Вот еще одна история, заслуживающая отдельной главы в книге, которую я когда-нибудь возьму и напишу. Бывший первый помощник Валлана теперь, казалось, душу готов продать стрыгаевой бабушке за Кейлина.
— Стрелять по команде, лоботрясы! — проорал Берк, назначенный командиром над всеми лучниками.
На верхушке левого холма появился человек, потом второй, третий… Вскоре там выстроилось до сотни, на мой неопытный взгляд, лучников. Может полторы, от силы.
— Поправка полтора пальца лево! — выкрикнул Берк. — Цельсь! Залп! — и зашелся в кашле, выворачивающем нутро наружу.
К нему подскочил Рябчик — молодой парень, но уже зарекомендовавший себя как мастер игры с ветром, — схватил за плечи, бережно, но настойчиво оттеснил в сторону.
— Цельсь! Залп! — крикнул Рябчик срывающимся от волнения голосом.
Вторая туча стрел сорвалась в полет и устремилась вслед за первой.
Лучники на холме укрывались за вязанками хвороста, пригибались, но сумели ответить. И ответили жестко. То ли помогало положение отряда на господствующей над местностью высоте, то ли ветер доносил стрелы дальше, но наших лучников упало гораздо больше. Несколько возникших брешей в строю щитоносцев быстро закрылись.
Тут я понял, что бой будет долгим и кровавым.
— Два пальца лево, ладонь вверх! — не растерялся Рябчик. — Цельсь! Залп!
К подножью нашего холма потянулись редкие цепочки первых раенных.
Пронзительно запел рог.
Сходящей со склона горы тяжелой снеговой лавиной к броду рванулись петельщики. Забрызганные грязью вальтрапы, пенные полосы на шеях, перекошенные в яростном крике лица людей. Видно снялись с бивака задолго до рассвета и скакали, надеясь успеть к броду раньше. Нет, господа хорошие. Здесь тоже стратеги не лыком шитые.
Конники вылетали из теснины меж двух холмов и разворачивались веером. Кольчуги и начищенные круглые шлемы сверкали на солнце. Сто шагов до воды, пятьдесят…
Затренькали тетивы самострелов. Петельщики били прямой наводкой. Хоть и навскидку, без тщательного прицеливания, да разве по такой толпе промажешь? С пятидесяти-сорока шагов арбалетный бельт пробивает насквозь и деревянный щит, и жак, и кольчугу. Пожалуй и кованый нагрудник, кои любили надевать арданские талуны, не остановит его смертельный полет.
Щитоносцы падали один за другим. Тот, кому стрела угодила в голову, отлетал с такой силой, словно его конь лягнул, сбивая двоих-троих стоящих позади товарищей.
За топотом и криком я уже не мог различить все команды, взлетающие над полем боя. Так, обрывки фраз…
— Прямо… Залп… — это Рябчик.
— Пики… стоять… короля!.. — это, похоже, Глан.
Войско Валлана не стало лезть на рожон. После залпа из арбалетов, петельщики разворачивали коней и уносились в обход холмов. Половина — вправо, половина — влево. Прямо на загляденье. Чувствовалась выучка регулярной армии.
— Плотней щиты! Строй держать! За короля!!! — Сотник опять пошел вдоль строя.
На том берегу били ногами несколько подраненых лошадей. Да десяток тел застыл в разбитом подковами суглинке
Где же их чародей? Или побоялся Квартул? Одно дело перворожденных по лесам гонять, а совсем другое — в настоящую войну ввязаться. В Священном Синклите могут не погладить по головке. А может все-таки, как я на это надеялся, совесть заговорила?
Тем временем перестрелка лучников продолжалась. И с той и с другой стороны падали люди. Теперь это уже не казалось страшным. Даже смерть становится обыденностью. Я думаю, тут и кроется весь ужас войн.
Петельщики повторили атаку неожиданно — без сигнала рожков, без боевых кличей. Просто каждый орал себе в усы то, что рвалось из души. На этот раз после залпа из самострелов кони продолжали мчать вперед. Над головами атакующих засверкали клинки.
— Ровней, ровней, щучьи дети! — прорвался сквозь шум голос Сотника. — Строй держать!
Наши лучники успевали доставлять хлопот и коннице, и засевшим на холме стрелкам.
Но…
Мутные воды речушки вскипели пеной и кровью, ибо первые конники достигли плотного ряда щитов.
Кейлин выругался, плюнул, вспрыгнул в седло и помчался вниз.
Вейте, не медля, бросилась следом.
Мы остались втроем.
Длинная, не короче руки, стрела воткнулась в землю на расстоянии полушага от меня.
— Молчун, ставь Щит Воздуха, — прохладная ладошка Гелки легла мне на запястье.
Ох, как захватывает дух от внезапно врывающейся в меня Силы! Как она кружит голову ощущением всемогущества. Так недолго и разум потерять от восторга. Становится понятно, почему жрецы Храма запрещают колдовать людям, не прошедшим должного обучения в Школе и неразрывно связанного с воспитаниемсмирения.
Фу-ух! Разговоры в сторону.
Сплетение потоков Воздуха далось легко. Проще даже, чем во дворце Экхарда. Я сотворил из плотного переплетения упругих струй впечатляющего размера купол, прикрывающий наш холм вместе с лазаретом для раненых у подножья. Жаль, что никто, кроме меня, его не увидит. Или все-таки увидит? Где же Квартул?
— Сбить щиты! С нами правда!!! — Кейлин скакал вдоль строя, позади ощетинившихся копьями рядов щитоносцев и продолжающих перестрелку лучников.
А петельщики наседали. Опытные воины, ничего не скажешь. Как матерые волки кружат возле сбившейся в кучу отары, примеряясь, как бы полакомиться свежатинкой, миную клыки волкодавов.
Наша пехота стояла, выставив острия пик. Попробуй, подступись. Чем не клыки?
Да только нашелся отчаянный смельчак и среди приспешников Валлана. Я такой лихости и представить себе не мог. Петельщик бросил коня прямо на копья. Животное жалобно заржало, когда не меньше четырех стальных жал вонзилось ему в грудь и брюхо. Покатилось, взбивая смешанную с кровью волну… И прорвало ряд щитов. Понятное дело, мертвый конь все едино, что каменная глыба, выпущенная из требушета, — все сметет на своем пути.
В разрыв устремились воины в коричневых накидках.
— За королеву!!!
С другой стороны кинулись крепить оборону Кейлин и Сотник.
— Нажми, рябяты! — клинок, направляемый левой рукой Лабона, чертил в воздухе петли и вензеля.
Вскипела кровавая круговерть. Кто кого?
Звенела сталь, ржали кони и хрипели люди — на крик сил и дыхалки уже не оставалось.
— Молчун… — тихонько позвала Гелка.
— Что, белочка? — не отрывая взгляд от сражения, откликнулся я.
— Слышь, Молчун, а может, зря мы Пяту Силы на алтарь клали?
— Не может быть, белочка. Болг зря не сказал бы.
— Так ведь, он чего обещал? Что мир станет прежним, каким был до войны фир-болг с перворожденными. Ну, то есть…
— Я понял, белочка. Значит, он такой и был. Мир наш.
— Жалко…
— Не нужно жалеть. Вернее, не жалеть нужно, а самим мир изменять. Так, чтоб он лучше был.
Гелка вздохнула, а прислушивающаяся к нашему разговору Мак Кехта пробормотала сквозь зубы:
— Дюит вас мар' кэсуул бюн'э Н'еел шл'ииэв, Эшт? Ты хочешь быть похож на обитателей Заоблачной горы, Молчун?
От размышлений меня оторвал Иллирий:
— В лес! — гундосо прокричал он, махнув рукой в сторону близкой опушки. — Чужие!
Но не успели мы развернуть пятящихся и отказывающихся ступать в глубокий снег коней, как из-за поворота дороги показалась голова колонны.
Всадники приближались неспешной, размеренной рысью. От топота копыт дрожала земля. Как же мы раньше их не услышали?
— Мешок на голове дурацкий! — словно уловил мои мысли старший телохранитель, в раздражении дергая за меховую опушку капюшона. — Глушит…
— Ладно! — успокоил его я. — За оружие не хватайся… Придумаем что-нибудь.
Иллирий кивнул, не отрывая глаз от верховых. Рыцарская конница. Ополчение, не иначе. За кого, интересно они? За Кейлина или за Валлана? От этого ответа многое зависит.
Густые клубы пара вырывались из ноздрей животных. Изморозь оседала на гривах и склоненных от усталости шеях. Издалека, видать, путь держат. Щиты разукрашены яркими гербами. Над копьями трепещут узкие полоски штандартов. Бароны выделялись более дорогой сбруей и одеждой. Отличной выделки кольчуги, шлемы с султанами из крашенного конского волоса, стеганные попоны на конях тех же цветов, что и щиты хозяев. Такая попона защитит от стрелы на излете, да и удар меча или секиры, пришедшийся косо, соскользнет, не причинив особого вреда. Такой доспех рыцари зовут бардом и состоит он из защиты морды, шеи, груди, а также крупа и боков лощади. Это я у Луция узнал, рассматривая рисунки и чертежи, и маленькие фигурки рыцарей-трейгов. Колонну вел горбоносый воин с седыми усами и черной бородой. На голове — кожаный подшлемник, на плечах — темно-зеленый табард с серебряной стрелой на груди. Позади него два оруженосца везли копье, шлем, щит и флаг тех же цветов, что и надоспешная накидка. Он окинул нас цепким взглядом и не произнес ни слова. Зато подъехал совсем молодой воин — на синем, вытянутым книзу щите застыла красная рыба. С ним дюжина всадников, одетых попроще — стеганные бригантины, изредка с металлическими бляхами на груди.
— Барон Дорг, — весьма неприветливо бросил воин с рыбой на щите, осаживая коня. — Вы кто такие будете?
Я откашлялся, поклонился, не слезая с седла. Барон-то ты барон, да мне приходилось с королями и самим императором общаться. На испуг не возьмешь.
— Я ученый из Вальоны. Рудознатец. Приглашен Экхардом. А это — моя свита.
Дорг недоверчиво оглядел нас.
— Озерники?
— Не все. Девочка — арданка. А мы — из Приозерной империи.
— Слыхал я про вашего брата, озерника. В подпевалах у Валлана ходит.
Уж не про Квартула ли он? Ладно. Наше дело — сторона.
— Не имею представления, о чем ты, барон Дорг.
— Точно? И чародейству не обучен?
Пожав плечами, я позволил себе улыбнуться:
— Подумай, коли был бы я чародей, да еще на стороне… А скажи-ка, барон Дорг, сами вы на чьей стороне будете?
Застывшие за его спиной дружинники с арбалетами наперевес — видно, ожидали подвоха от озерника-колдуна — переглянулись и захохотали. Дорг рыкнул на них, призывая к порядку. Отчеканил:
— Точно ты нездешний, раз не узнал серебряную стрелу маркграфа Торкена.
И тут меня осенило! Я же слышал это имя. Барон Дорг. Он поднимал рыцарей Восточной марки против Валлана. И все-таки нужна осторожность.
— Стрелу-то мы узнали, — сказал я. — Мы не знаем, чьей стороны придерживается маркграф Торкен.
Дружинники возмущенно загудели. Хвала Сущему, никто не попытался кулаком смывать оскорбление со светлого имени маркграфа, произнесенное поганым языком чужестранца-южанина.
— Все бароны Восточной марки выступили против самозванцев. Селина и Валлан не могут править страной. Кейлин — законный наследник престола и истинный король, — гордо задрав подбородок, проговорил Дорг.
— В таком случае, нам по пути? — осторожно поинтересовался я. — Экхард поддерживает возвращение Кейлина на престол, — как бы то ни было, а осторожность превыше всего. Не буду выдавать нашу истинную цель до конца.
Барон подумал и милостиво кивнул:
— Пристраивайтесь позади обоза. Лемак, последи!
На дороге как раз показалась вереница груженных саней с бородатыми, закутанными по самые глаза мужикам-возницами.
Иллирий попытался что-то сказать, но зашелся в приступе кашля и упал лицом в гриву коня.
— Совсем плохо, да? — с неожиданным участием проговорил оставленный с нами дружинник — крепкий парень с хитрыми глазами и вздернутым носом. — Север, он такой. Непривычного сожрет. Зря вы…
— Ничего, мы привыкнем, — прокашлялся телохранитель.
— Ну-ну, — ухмыльнулся Лемак. — Вижу у вас борода привычный к морозу. А, борода?
Я кивнул.
— Небось не первый раз в наших краях?
— Не первый.
— Говорить не любишь или я тебе не ко двору, — нахмурился дружинник.
— Не серчай, — успокоил его Иллирий. — Его зовут Молчуном. Вот он молчун и есть.
— Молчун, Молчун, — Лемак полез пятерней в макушку, сдвигая подшлемник на затылок. — Чой-то я слыхал про одного Молчуна… Тока он крутой мужик… Колдун, каких мало. Половину замка в Фан-Белле разнес по камушку. А ты…
Он скептически оглядел меня. Что ж, видно не похож я на могучего чародея. «Крутого мужика», по словам Лемака.
— Не печалься, воин, — я пожал плечами. — Может еще встретишься с великим чародеем. Вон, у Валлана говорят есть один.
— Сам с ним встречайся, — хмыкнул дружинник. И замолчал. Может, обиделся?
Дальше мы рысили и рысили. Беседа как сразу не заладилась, так и не пошла дальше.
Тени от деревьев удлинялись. Перечеркивали дорогу слева направо. От нечего делать, я стал загадывать — наступит конь на тень, не скоро еще Сотника увижу, не наступит… Конь, как назло, только и делал, что топтался по теням. Как нарочно. Ладно, ничего. Рано или поздно, а встретимся. Как у него там с Бейоной? Разбежались окончательно или память о старой дружбе еще, возможно, вызовет более серьезные чувства? От мыслей о пригорянах, я как-то незаметно перешел к себе. Неужели Бейона права? А даже если и так? Все равно не пара мы. Я старше на двадцать лет, а Гелка совсем еще ребенок. Не так давно пятнадцатую весну встретила. Что может нас соединить?
— Эй, Молчун, стой! — окликнул меня Иллирий. — Там что-то случилось впереди…
Точно. По колонне пронеслась команда «Шагом!». Возницы натянули вожжи. Флажки на копьях показали, что рыцари сгрудились. Потом послышался слитный гул, вначале нечленораздельный…
— Что они кричат? — встрепенулась Гелка.
— Погоди-ка, белочка… — я привстал на стременах.
Да. Так и есть. Не ошибся с первого раза.
Бароны, рыцари и дружинники горланили перекрикивая друг друга:
— Кейлин! Кейлин! Слава королю! Огонь! Огонь Небесный! Слава королю!!! Кейлин!!!
— Неужели?! — вскинулась Гелка. — Сотник?
— Все может быть, белочка, — осторожно ответил я. Кто же знает? Остается только надеяться.
Крик приближался подобно накатывающейся на песчаный пляж волне. Силился. Возносились к небу флажки.
И тут я их увидел.
Четверо всадников мчались вдоль колонны.
Вот уж никогда мне не научиться так сидеть в седле. В первый раз в жизни позавидовал, что раньше не учился верхом ездить.
Впереди, на темно-гнедом коне, скакал Кейлин…
Я сказал — «мчались», но это не верно. Бег коней был плавен и упруг. Шеи согнуты. То, что Сотник назвал мудреным словом «сбор».
Принца Трегетрена я узнал с трудом. Борода ровно подстрижена, волосы расчесаны и удерживаются, чтоб ветер не трепал, серебряным обручем. Темно-синий плащ вьется за плечами. В поднятой руке Кейлин держал длинный меч— тот самый полутораручник, с которым я видел его в схватке у «Каменной курочки», да и при штурме Фан-Белла тоже.
Рядом с ним, отстав не более, чем на ладонь, галопировал маркграф Торкен. Черные брови сведены к переносице. Стрела на груди шевелится под набегающим ветерком так, словно летит в цель.
А позади него, держа рыжего и каракового скакунов ноздря в ноздрю, скакали Вейте — раскрасневшаяся, улыбающаяся, рыжевато-русая прядь выбилась из-под легкого шлема с посеребренной бармицей — и весь затянутый в черную кожу Глан — туча тучей, черная повязка перечеркивала лицо, закрывая левый глаз, а правый метал молнии. Неужели что-то пошло не так и он рассердился?
— Сотник! — не выдержала Гелка. Крикнула и сама испугалась, зажала рот ладошкой.
Но нас уже заметили.
Кейлин так резко развернул коня, что Иллирий охнул, опасаясь за целость губ несчастного животного.
У Торкена аж глаза на лоб полезли. Забыть о его рыцарях, увидев каких-то бродяг! Но принц на ходу бросил меч в ножны и поравнялся со мной.
— Вернулись! — вовсе не вопросительным тоном, а напротив, утверждая очевидное, воскликнул он. — Рад вас видеть! И тебя, Молчун, и тебя, Гелка, и тебя, высокородная феанни! Мак Тетба передавал, а, впрочем, после… Получилось?
Я хотел ответить, но не смог. Спазм перехватил горло. Радовались бы так искренне и от души, если бы я вздумал вернуться домой, повидать отца, мать и брата? Или все-таки мой дом здесь, на Севере? Среди этих суровых и беспощадных воинов, способных на великую вражду и великую дружбу?
В плечо мне ткнулся кулак Сотника. Для пригорянина — высшее проявление чувств. Все равно, как поцелуй для моего соотечественника, уроженца Империи. А Вейте уже обнимала Гелку и, кажется, расцеловала в обе щеки. Вот, похоже, и подружка у моей белочки появилась. Да не какая-то там, а благородная талесса, хозяйка и владычица обширнейшей области Ард'э'Клуэна.
— А говорил, не тот Молчун, — пробурчал за спиной обиженный голос Лемака.
И его я тоже готов был обнять, и каждого из рыцарей недоуменно озирающегося маркграфа, и каждое дерево, застывшее в розовых лучах стремительно спешащего к закату солнца.
Трегетрен, недалеко от деревни Козий Брод,
травник, день двенадцатый, после рассвета
Утренняя свежесть холодными пальцами забиралась за шиворот. Шаловливая, как полугодовалый котенок клыкана. К обеду, само собой, потеплеет, солнце пригреет молодую травку, но пока хотелось потуже затянуть у ворота завязки рубахи.
От деревеньки со смешным названием Козий Брод — почему Козий? — до реки мы добрались быстро. Вышли с рассветом, а, едва солнечный диск утратил алый оттенок, пехота уже стояла на берегу. Брод и вправду здесь был. Нельзя сказать, чтоб козий, но все же не слишком глубокий — до середины бедра пешему.
На той стороне реки лежала дорога, стесненная двумя холмами с крутыми, обрывистыми склонами. На нашем берегу один холм, на том — два. И все это я видел во сне. В ту ночь, когда Желвак попытался убить Мак Кехту. Давным-давно. И все это время тайно надеялся, чтоб увиденное оказалось неправдой.
Наивный.
Здесь, у брода Кейлин решил дать решающий бой войску Валлана.
Пару дней тому назад гонец на взмыленной лошади — один из веселинов, ходивших еще в шайке, где принца знали, как Живолома, — принес весть. Маркграф Торкен Залесский опрокинул верных Селине баронов в трех дневных переходах южнее Трегетройма. Теперь рыцари Восточной марки шли напролом, прямо к столице. Но, к сожалению, все, что могла сделать рыцарская конница — обложить столицу, как барсука в норе. Штурмовать самую мощную на севере твердыню без поддержки пехоты смерти подобно. Покажите мне того барона, что потащит на своем горбу осадную лестницу или, прикрываясь щитом-корзиной, станет долбить тараном ворота вражьей крепости.
Это осознавали и Кейлин с Сотником, и, нельзя не отдать ему должное, Валлан, восьмой барон Берсан, а ныне кронпринц Трегетрена. Поэтому он и пошел в решающую атаку на повстанческую армию. Решил одним ударом раздавить командование и выполнить сорвавшийся благодаря счастливому вмешательству ватаги Бессона замысел. Нет Кейлина — нет и угрозы правлению Селины.
Принц без труда разгадал его намерения. «Я изменился, — сказал Кейлин, — А Валлан — нет. Поэтому я вижу его насквозь, а он будет делать ошибку за ошибкой. Раньше, еще год назад, я пошел бы ему навстречу. Теперь я научился ждать.»
И мы ждали. В деревушке под названием Козий Брод. Ежедневно рассылали гонцов во все стороны. И принимали обратно с донесениями. С юга, с севера, с запада и с востока. Кейлин дергал за нити, словно паук, вынуждая армию сестры размазаться, растечься по стране. Сотня — туда, две сотни — сюда. Против повстанцев юга, против веселинов на закате. На усмирение рудокопов Железных гор. Защитить столицу, прикрыть торговые города Клещец и Греттон, дающие львиную долю в коронных податях.
Таким образом, вышло, что Валлан рвался на север, к форту Турий Рог, ставшему резиденцией претендента на корону, лишь с несколькими сотнями петельщиков. Разведка давала противоречивые сведения — от трех сотен до десяти. В последнее, правда, верилось с трудом. Ну, не было в Трегетрене и в лучшие времена столько гвардейцев. А с ними поспешали груженные на телеги лучники, числом не более двухсот. Этих парней вербовали по разоренным веселинами деревням и факториям в западных баронствах страны и в Спорных землях. Потеряв все, они служили за гроши и сносили любые лишения.
Кейлин мог противопоставить этой силе в основном пехоту. На нашей стороне насчитывалось полных десять сотен щитоносцев и три сотни отлично обученных лучников. Большинство перешли на сторону повстанцев прямо из рядов действующей армии, а значит, прошли хорошую муштру. Малую толику новобранцев натаскивали Берк Прищуренный — вечно кашляющий трейг, некогда учивший рекрутов в столице Трегетрена, и мой старый знакомец, Хвост.
Это же надо! Не одного меня горячие ветры, дувшие все лето из Северной пустоши, сорвали с насиженного места и погнали в путь по лесам и полям. Следует заметить, Хвост отнесся ко мне без малейших признаков приязни. Разве что в морду не плюнул. Но это, я думаю, только из-за моего положения, приближенного к принцу и его коннетаблю Иначе, вряд ли он сдерживался бы. Ничего, после боя найду его обязательно, а там поговорим по душам. Если чем-то обидел — извинюсь. Если нет — придется ему извиняться.
Теперь щитоносцы и стрелки выстроились у самой воды по «нашу» сторону брода. Командиры прикидывали на глаз силу и направление ветра. Кто-то подбрасывал пучки сена или соломы, кто-то строгал деревяшки, наблюдая за полетом желтоватых завитков.
Глан прохаживался вдоль рядов, отдавая последние наставления сотникам и десятникам. То и дело хлопал кого-нибудь из новичков по плечу — ободрял. Для каждого у него находилась доброе слово и шутка, способная отогнать противную дрожь в коленках. Ведь у многих предстоящий бой будет первым серьезным сражением. Схваткой не на жизнь, а на смерть. Тут уж лучше сложить голову, чем выжить и угодить в плен. Из доходивших слухов о Валлане и его методах борьбы с инакомыслящими, я понял — быстрая смерть в бою куда лучше мучительного угасания на кресте или на колу.
За холмом прятались до поры до времени полсотни конников и десяток колесниц — отряд, призванный решить исход боя или поколебать чашу весов в случае необходимости. Верховые на четверть веселины. Многих из них я знал по именам. Добрец, ради которого Кейлин явился в Фан-Белл в златолисте. Щербак, пожилой следопыт, всегда и обо всем имеющий собственное мнение. Гуляйка, непревзойденный разведчик, несмотря на молодость. Жила, Некрас, Долян… Эти ватажники помнили еще не принца Кейлина, а разбойника Живолома. Остальная часть отряда — несколько петельщиков, перешедших на сторону принца у деревни Щучий Плес, когда Кейлин открыл свое имя и открыто объявил о намерении бороться за отцовский престол. Колесничные бойцы прибыли из Ихэрена, вместе с Вейте. Говорят, еще в яблочнике ее тал мог выставить пять десятков колесниц. Но война в Ард'э'Клуэне многое изменила. Помоги сущий ихэренцам оправиться от разрухи хотя бы лет за десять-пятнадцать…
Арданы и веселины косились друг на друга. Еще бы! Не часто им приходилось сражаться бок о бок. Далек Весеград от Фан-Белла, говорят в народе. Верно. Далек. Даже верхом месяца два добираться.
Воины готовились к битве.
Мы же расположились на холме. Отсюда и наблюдать лучше за бойцами и безопаснее, что, на мой взгляд, очень даже важно. Мы — это я, Гелка, одетая в нарядную курточку темно-синего сукна с куньей опушкой и в сапожки с посеребренными шпорами — подарок императора Луция, Мак Кехта, отрешенная и суровая — видно сознание того, что она участвует во внутренних сварах диких салэх, угнетало перворожденную, и Кейлин с Вейте, оба строгие и сосредоточенные, как молодожены перед свадебным обрядом. Пожалуй, если выстоим, не проиграем, это битва и станет их помолвкой. Ни Трегетрен, ни Ихэрен, думаю, от того не проиграют.
Рассвело.
Солнце озарило склоны холмов подернутые нежно-зеленой, несмелой травкой, стремящейся к теплу и свету после порошника и лютого березозола, обильного снегами, злыми кусачими морозами, чередующего оттепели с заморозками.
.
Весна вступала в свои права…
И тут наша пехота внизу заволновалась. Люди без команды начали сдвигаться плотнее. Каждый стремился почувствовать плечом плечо товарища, ощущать его поддержку.
— Сейчас начнется, — выдохнул Кейлин. Его голос почти не дрожал. В отличие от моего, когда я жалобно проблеял:
— Что начнется?
— Петельщики скачут, — принц вглядывался в утесненную крутыми холмами дорогу. — Сейчас увидишь.
Не успел он договорить, как топот приближающейся конницы расслышал и я.
Трегетренская гвардия вылетела из-за левого от нас холма. Да не все. Передовой дозор. Гикнули, свистнули. Развернули коней на задних ногах и умчались, припав к гривам. Дюжина стрел, вылетевших им вдогонку, воткнулась в сырую землю. Слишком далеко для прицельной стрельбы.
— Стоять, стоять! Крепче стоять! — далеким отзвуком донесся голос Глана.
— За короля, рябяты! Не посрамим!.. — вторил ему однорукий Лабон. Вот еще одна история, заслуживающая отдельной главы в книге, которую я когда-нибудь возьму и напишу. Бывший первый помощник Валлана теперь, казалось, душу готов продать стрыгаевой бабушке за Кейлина.
— Стрелять по команде, лоботрясы! — проорал Берк, назначенный командиром над всеми лучниками.
На верхушке левого холма появился человек, потом второй, третий… Вскоре там выстроилось до сотни, на мой неопытный взгляд, лучников. Может полторы, от силы.
— Поправка полтора пальца лево! — выкрикнул Берк. — Цельсь! Залп! — и зашелся в кашле, выворачивающем нутро наружу.
К нему подскочил Рябчик — молодой парень, но уже зарекомендовавший себя как мастер игры с ветром, — схватил за плечи, бережно, но настойчиво оттеснил в сторону.
— Цельсь! Залп! — крикнул Рябчик срывающимся от волнения голосом.
Вторая туча стрел сорвалась в полет и устремилась вслед за первой.
Лучники на холме укрывались за вязанками хвороста, пригибались, но сумели ответить. И ответили жестко. То ли помогало положение отряда на господствующей над местностью высоте, то ли ветер доносил стрелы дальше, но наших лучников упало гораздо больше. Несколько возникших брешей в строю щитоносцев быстро закрылись.
Тут я понял, что бой будет долгим и кровавым.
— Два пальца лево, ладонь вверх! — не растерялся Рябчик. — Цельсь! Залп!
К подножью нашего холма потянулись редкие цепочки первых раенных.
Пронзительно запел рог.
Сходящей со склона горы тяжелой снеговой лавиной к броду рванулись петельщики. Забрызганные грязью вальтрапы, пенные полосы на шеях, перекошенные в яростном крике лица людей. Видно снялись с бивака задолго до рассвета и скакали, надеясь успеть к броду раньше. Нет, господа хорошие. Здесь тоже стратеги не лыком шитые.
Конники вылетали из теснины меж двух холмов и разворачивались веером. Кольчуги и начищенные круглые шлемы сверкали на солнце. Сто шагов до воды, пятьдесят…
Затренькали тетивы самострелов. Петельщики били прямой наводкой. Хоть и навскидку, без тщательного прицеливания, да разве по такой толпе промажешь? С пятидесяти-сорока шагов арбалетный бельт пробивает насквозь и деревянный щит, и жак, и кольчугу. Пожалуй и кованый нагрудник, кои любили надевать арданские талуны, не остановит его смертельный полет.
Щитоносцы падали один за другим. Тот, кому стрела угодила в голову, отлетал с такой силой, словно его конь лягнул, сбивая двоих-троих стоящих позади товарищей.
За топотом и криком я уже не мог различить все команды, взлетающие над полем боя. Так, обрывки фраз…
— Прямо… Залп… — это Рябчик.
— Пики… стоять… короля!.. — это, похоже, Глан.
Войско Валлана не стало лезть на рожон. После залпа из арбалетов, петельщики разворачивали коней и уносились в обход холмов. Половина — вправо, половина — влево. Прямо на загляденье. Чувствовалась выучка регулярной армии.
— Плотней щиты! Строй держать! За короля!!! — Сотник опять пошел вдоль строя.
На том берегу били ногами несколько подраненых лошадей. Да десяток тел застыл в разбитом подковами суглинке
Где же их чародей? Или побоялся Квартул? Одно дело перворожденных по лесам гонять, а совсем другое — в настоящую войну ввязаться. В Священном Синклите могут не погладить по головке. А может все-таки, как я на это надеялся, совесть заговорила?
Тем временем перестрелка лучников продолжалась. И с той и с другой стороны падали люди. Теперь это уже не казалось страшным. Даже смерть становится обыденностью. Я думаю, тут и кроется весь ужас войн.
Петельщики повторили атаку неожиданно — без сигнала рожков, без боевых кличей. Просто каждый орал себе в усы то, что рвалось из души. На этот раз после залпа из самострелов кони продолжали мчать вперед. Над головами атакующих засверкали клинки.
— Ровней, ровней, щучьи дети! — прорвался сквозь шум голос Сотника. — Строй держать!
Наши лучники успевали доставлять хлопот и коннице, и засевшим на холме стрелкам.
Но…
Мутные воды речушки вскипели пеной и кровью, ибо первые конники достигли плотного ряда щитов.
Кейлин выругался, плюнул, вспрыгнул в седло и помчался вниз.
Вейте, не медля, бросилась следом.
Мы остались втроем.
Длинная, не короче руки, стрела воткнулась в землю на расстоянии полушага от меня.
— Молчун, ставь Щит Воздуха, — прохладная ладошка Гелки легла мне на запястье.
Ох, как захватывает дух от внезапно врывающейся в меня Силы! Как она кружит голову ощущением всемогущества. Так недолго и разум потерять от восторга. Становится понятно, почему жрецы Храма запрещают колдовать людям, не прошедшим должного обучения в Школе и неразрывно связанного с воспитаниемсмирения.
Фу-ух! Разговоры в сторону.
Сплетение потоков Воздуха далось легко. Проще даже, чем во дворце Экхарда. Я сотворил из плотного переплетения упругих струй впечатляющего размера купол, прикрывающий наш холм вместе с лазаретом для раненых у подножья. Жаль, что никто, кроме меня, его не увидит. Или все-таки увидит? Где же Квартул?
— Сбить щиты! С нами правда!!! — Кейлин скакал вдоль строя, позади ощетинившихся копьями рядов щитоносцев и продолжающих перестрелку лучников.
А петельщики наседали. Опытные воины, ничего не скажешь. Как матерые волки кружат возле сбившейся в кучу отары, примеряясь, как бы полакомиться свежатинкой, миную клыки волкодавов.
Наша пехота стояла, выставив острия пик. Попробуй, подступись. Чем не клыки?
Да только нашелся отчаянный смельчак и среди приспешников Валлана. Я такой лихости и представить себе не мог. Петельщик бросил коня прямо на копья. Животное жалобно заржало, когда не меньше четырех стальных жал вонзилось ему в грудь и брюхо. Покатилось, взбивая смешанную с кровью волну… И прорвало ряд щитов. Понятное дело, мертвый конь все едино, что каменная глыба, выпущенная из требушета, — все сметет на своем пути.
В разрыв устремились воины в коричневых накидках.
— За королеву!!!
С другой стороны кинулись крепить оборону Кейлин и Сотник.
— Нажми, рябяты! — клинок, направляемый левой рукой Лабона, чертил в воздухе петли и вензеля.
Вскипела кровавая круговерть. Кто кого?
Звенела сталь, ржали кони и хрипели люди — на крик сил и дыхалки уже не оставалось.
— Молчун… — тихонько позвала Гелка.
— Что, белочка? — не отрывая взгляд от сражения, откликнулся я.
— Слышь, Молчун, а может, зря мы Пяту Силы на алтарь клали?
— Не может быть, белочка. Болг зря не сказал бы.
— Так ведь, он чего обещал? Что мир станет прежним, каким был до войны фир-болг с перворожденными. Ну, то есть…
— Я понял, белочка. Значит, он такой и был. Мир наш.
— Жалко…
— Не нужно жалеть. Вернее, не жалеть нужно, а самим мир изменять. Так, чтоб он лучше был.
Гелка вздохнула, а прислушивающаяся к нашему разговору Мак Кехта пробормотала сквозь зубы:
— Дюит вас мар' кэсуул бюн'э Н'еел шл'ииэв, Эшт? Ты хочешь быть похож на обитателей Заоблачной горы, Молчун?