Русанов Владислав. Закатный ураган

   — Потому-то и мне его судьба не безразлична.
   — Понимаю тебя, Молчун. Я рада, что у Глана появился настоящий друг. Возвращайся. Ты ему нужен. А он тебе.
   — Ты ему тоже нужна. Я вижу.
   — Нет. У нас давно разные жизни. У него своя, у меня своя. Я уже одной ногой на троне, а он снова мчится куда-то. Спасать, выручать, помогать. На этот раз Трегетрен и его принца. Кого в следующий раз?
   Слов для достойного ответа я не подобрал. Не сумел. Да и что тут скажешь? Каждый сам выбирает свою судьбу. Конечно, Экхард не прогадает, если Бейона станет королевой Ард'э'Клуэна. Да и государство только выиграет, получив умную, дальновидную правительницу. Могу ли я осуждать ее за желание носить корону? Наверняка, нет. Тем паче, спокойной и ленивой ту жизнь, которую она выбирает, не назовешь. Посмотрел я на днях, каково монархам приходится, как легко потерять корону и как трудно вернуть ее законному владельцу.
   Она правильно истолковала мое молчание. Благодарно кивнула. Сказала:
   — Вы всегда желанные гости в Фан-Белле и в Ард'э'Клуэне. И Глан, и ты, Молчун, и Гелка.
   — Что ж. Спасибо. Как Глан, не знаю, а мы с дочкой заедем непременно.
   Бейона хмыкнула:
   — С дочкой! Глупый, как все мужчины.
   — Не понял, что ты?.. — я и правда не мог взять в толк, чему она удивляется.
   — Я ж и говорю — глупый. Зрячий, а не видит. С ушами, а не слышит. Любит она тебя.
   — Как! Меня?
   — Да вот так. Ты за Глана переживаешь, а свое счастье проглядеть готов.
   — Не может быть!
   — Еще как может. Нет, ну что за слепота куриная! Девка за него жизнь отдать готова, а он — «не может быть».
   — Да она ж еще ребенок неразумный…
   — Ребенок! Сам ты ребенок. Все мужчины — дети. Только игрушки у них взрослые. У кого клинки, у кого чародейство, у кого кузница либо столярка. Погляди на Вейте. Она, может, на два-три года Гелки старше, а ее уже замуж пристраивали. Сущий с тобой, Молчун! Не моя забота. Сам решай. Ты человек образованный, волшебные науки превзошел. Мое дело маленькое — предупредила и ладно. Как тот петух. Прокукарекал, а там хоть не рассветай.
   За разговорами, которые повергли меня почти в ужас, мы едва не пропустили появление новых действующих лиц. Хорошо еще, что «речные ястребы» не дремали.
   — К оружию! Готовсь!
   Крики дозорных заставили меня поднять голову.
   Вот это да!
   Едва челюсть не отпала.
   На стрежне Ауд Мора, осторожно шевеля веслами, из тумана выплывал корабль.
   Он имел некоторое сходство с лодьями арданской речной стражи — «речных ястребов» Брохана Крыло Чайки. Длинное узкое «тело» из плотно пригнанных друг к другу досок, высокие — в два человеческих роста — штевни: задний изукрашен резьбой наподобие рыбьего хвоста, передний представлял из себя голову зверя, о каком мне приходилось только читать в старинных хрониках. Голова клювастая, по бокам выпуклые круглые глаза, а над маковкой торчат уши — не уши, плюмажи — не плюмажи, а скорее всего пучки перьев или волос. Грифон, надо полагать…
   Да это же корабль из моего сна!
   Перворожденные… Значит и правда я способен не только видеть прошлое, но и предугадывать будущее?
   Борта грифоноголового корабля увешаны щитами. Яркими, приковывающими взгляд. Особенно в осенней серости утра над Ауд Мором. Шестнадцать пар. Каждый, как капелька, срывающаяся с сосульки, но остряком вниз. Паруса не видно. Должно быть мачта уложена вдоль палубы, ветра-то все равно нет.
   Рядом с головой грифона застыл старик сид. Такой же белоголовый, как и погибший в пещерах Этлен. Видно, не одну тысячу лет прожил. На глазах — вышитая повязка. Очень может статься, с нашей Красной Лошади самоцветы. Ишь, как переливаются, а солнца-то почти нет.
   Узкие лопасти весел загребали воду почти беззвучно. Потому-то подобрались сиды вплотную, и никто их не заметил.
   Тут я вспомнил, что говорил Сотник о перворожденном, погибшем на улицах Фан-Белла — Улад из дружины ярла Мак Тетбы. Если это те самые сиды, а вряд ли несколько кораблей занесло недобрым ветром так далеко от Облачного Кряжа, то и феанни Мак Кехта не заставит себя ждать, появится.
   На моих глазах перворожденные подняли весла. Грифоноголовый корабль замедлил ход, но не остановился полностью. Он приближался бесшумно, а потому казался вдвое страшнее. На мой неопытный взгляд, по крайней мере.
   — Остроухие? — удивленно воскликнула Бейона.
   По палубе «Волчка» забегали невесть откуда появившиеся матросы. Где они до этого прятались? Не иначе, в трюме. Кто-то тащил арбалет, кто-то вооружался длинными баграми.
   — Луки к бою! — зычно проорали на лодье речников.
   Ну вот. Сейчас сцепятся. Почему сиды и люди, как только видят друг друга, так и норовят глотку перерезать? Неужели нельзя договориться похорошему? Ведь в глубине души, я уверен, мира все хотят. И смертные, и бессмертные. Вот Мак Кехту взять, к примеру, какая заядлая была врагиня рода человеческого, а не возражала Пяту Силы на место вернуть.
   Настороженный, как охотничий пес, почуявший дичь, выскочил из надстройки Сотник. Что-то прошептал одними губами. По-моему, выругался.
   Сиды атаковать не спешили. Видно, не ожидали на целых три лодьи «речных ястребов» напороться. Однако отваги им не занимать. Слепой, безудержной и губительной.
   — Баас салэх! — долетели слова старшей речи.
   Яснее некуда — «смерть людям».
   — Что это они? — шепнула Бейона.
   — Что, что… Убить нас хотят, — ответил я, одновременно радуясь, что Гелка не додумалась на палубу выбежать и сетуя, что без нее мне Сила недоступна. Эх, прикрыться бы Щитом Воздуха!
   — Стойте! — Глан вспрыгнул на фальшборт, придерживаясь левой рукой за ванты — толстые веревки, удерживающие мачту. — Молчун, сюда иди! Переводить будешь.
   Я послушно подбежал. Крикнул. срывая горло:
   — Фан! Фан, уэсэл ши!Стойте! Стойте, благородные сиды!
   В просветах между ярко окрашенными щитами мелькали суровые, сосредоточенные лица. Вперед высунулись гнутые рога самострелов.
   Речники подняли луки.
   Сейчас хватит одного резкого движения, и полетят стрелы, бельты, дротики. Прольется кровь и с таким трудом начавшее зарождаться взаимное доверие людей и перворожденных разлетится вдребезги. А разбитый кувшин, как известно, обратно не слепить.
   — Скажи, что Пята Силы у нас, — быстро проговорил Сотник.
   — Уэсэл ши! — прокричал я, незаметно касаясь закрепленного на поясе мешочка с древним артефактом — потемневшим, отполированным корнем. Все никак не мог привыкнуть, что он снова у меня. — Благородные сиды! М'акэн Н'арт эр мид. Пята Силы у нас. Аат' Мак Кехта? Где Мак Кехта? — добавил уже от себя.
   За спиной прокатился встревоженный шепоток матросов Мария: «Мак Кехта… Мак Кехта? Мак Кехта!» Да, о феанни люди слышали мало хорошего. Хорошо бы воины сдержали порыв. А то еще кинутся в драку. Потом и договариваться не с кем будет, а я все же надеялся уладить недоразумение мирным путем.
   Слепой сид буркнул что-то вполголоса — нам не расслышать. Щит слева от него опустился, и я увидел нахмуренное лицо феанни. Золотистые волосы не прикрывал ни подшлемник, ни так любимый ею койф.
   — Та эньшо, Эшт. Я здесь, Молчун.
   — М'акэн Н'арт эр мид, феанни. Пята Силы у нас, госпожа.
   Она кивнула. Во время разговора сидский корабль продолжал скользить по ручной глади и был уже совсем близко от нас. Я различал каждую завитушке узора на повязке Мак Тетбы, каждое колечко на вороненой кольчуге Мак Кехты, каждый….
   Ярл негромко проговорил:
   — Ахэн' эр иэд, аат' Улад. Спроси у них, где Улад.
   — Шо салэх тиг мид кан'т. Этот человек понимает нашу речь , — серьезно ответила феанни, указывая на меня.
   — Сэ мюр'т, феанн, — ответил я. — Он умер, господин.
   — Я предупреждал, — веско добавил Сотник Он говорил по-нашему, не рассчитывая на перевод. Но мы-то знали, что Мак Кехта прекрасно понимает человеческую речь — «салэх кан'т». — Мне нужно было идти одному.
   — Шив' д'имаа орм ме, К'еедел, — негромко произнес Мак Тетба. — Ты разочаровал меня, Сотник.
   — Я не навязывался, — дернул усом пригорянин. — Не переводи.
   — Да я и не собирался, — шепнул я. — Не так-то много слов я знаю сидских.
   — Что будем делать? — поинтересовалась Бейона. Она давно уже стояла позади меня. Слушала нашу «милую» беседу.
   Я пожал плечами. Что тут ответишь. Конечно, сила на нашей стороне, то есть на стороне людей. Но, если дело дойдет до схватки, перворожденные уполовинят число речников. К чему бессмысленные жертвы?
   — Гелку позови, — тихонько попросил я, а в голос, стараясь выиграть время, сказал. — Мы вернем Пяту Силы на алтарь, феанни. Только это — главное. Остальное — суета.
   Мак Кехта, встав на цыпочки, что-то быстро заговорила на ухо ярлу. Что, что она ему шепчет?
   Мак Тетба сердито тряхнул снежно-белой челкой:
   — М'акэн Н'арт ках эр Уэсэл-Клох-Балэ. Пята Силы должна быть в Уэсэл-Клох-Балэ. Шив' трод' орд филиден, Фиал? Ты оспоришь решение филидов, Фиал?
   Упорный старик. Упорный. Он допросится, что «речные ястребы» устанут держать оружие наизготовку и захотят пустить его в ход.
   Феанни явно не разделяла мнения старшего соотечественника по поводу того, где именно должен находиться артефакт. Она продолжала яростно шептать. Даже кулачки сжала от гнева. Перворожденные уже начали оглядываться на нее. Жаль, что мне не слышно…
   И тут моей руки коснулись прохладные пальцы Гелки.
   Сила!
   Какое все же замечательное чувство. Сразу хочется сделать что-нибудь великое, запоминающееся, вечное.
   Но вместо великого, я просто коснулся несильным Бичом Воздуха поверхности реки. Вздыбившаяся волна побежала от «Волчка» к сидскому кораблю, коснулась его борта, качнула. Даже прирожденным морякам трудно удержаться на ногах, когда судно толкает внезапный шквал. Перворожденные вцепились в борт. Кто-то удивленно воскликнул, кто-то уронил самострел.
   А я уже создавал прозрачную завесу, широкий Щит Воздуха, перед грифоноголовым кораблем. Если найдется такой, что стрельнет с перепугу, никто не пострадает. Конечно, Щит слишком растянут, чтобы отразить стрелы, но скорость полета он погасит. А больше ничего и не надо.
   — Шо салэх —ашерлии? — удивленно спросил Мак Тетба.
   Своих чародеев сиды называют филидами, что можно перевести как мудрый, разумный. А вот людских волшебников кличут словом «ашерлии». Изначальное значение его — хитрец, ловкач, обманщик. Значит ярл сказал: «Этот человек — волшебник?» Как он, слепец, может понимать, кто перед ним? Загадка. Хотя, я слышал, что у лишенных зрения людей прочие чувства обостряются до предела. Слух, обоняние. Может, слепой перворожденный способен чувствовать Силу?
   — Шеа, — ответил я, невольно повышая голос, — та — ашерлии! Да, я — волшебник!
   — Благородный ярл! — громко, но не срываясь на крик, произнесла Бейона. — Наше королевство больше не хочет войны с перворожденными. Я могу говорить от имени его величества, Экхарда Второго. Позволь предложить тебе, а в твоем лице всему народу сидов, переговоры о мире.
   Я даже не попытался подобрать нужные слова на старшей речи. Все равно не смог бы. Мои познания не беспредельны. Чему нас учили в Школе? Всего лишь основам.
   Выручила Мак Кехта.
   Она быстро перевела ярлу слова леди-канцлера.
   — Эр та к'эл л'ииг оо ри, — немедленно ответил Мак Тетба. — У меня нет полномочий от короля.
   — Шив' — эрл! — крикнул я. — Ты — ярл!
   — Шеа. Та — эрл, — согласился старик. Именно то, что он стар, прожил не меньше тысячи лет и насмотрелся за эти века всякого, вселяло в меня призрачную надежду на благополучный исход переговоров. В конце концов, разве не годы дали Этлену мудрость, спокойствие и понимание?
   — Таур' мид иэрэхтэ, эрл! — продолжил я уговоры. — Дай нам попытаться, ярл! — И добавил на человеческом, потому что не смог перевести. — Мир не столь хорош, чтобы упустить шанс его улучшить.
   Опустив подбородок на грудь, Мак Тетба задумался.
   Он стоял неподвижно, словно изваяние. В каких далях блуждал его невидящий взор?
   Кто-то из командиров речников — кажется, Конь — приказал опустить луки.
   Тишина, нарушаемая лишь плеском мелкой волны в ясеневые и дубовые борта, давила, как давят десятки метров горной породы над головой. Особенно, когда крепь редкая и того и гляди, кровля обвалится и похоронит заживо.
   — Кэарт го л'оор. Ну, хорошо, — произнес ярл и разразился длинной тирадой, смысл которой я перевел для себя так: «Пусть я нарушу королевский приказ, но мир на южных рубежах важнее причуды Утехайра». Кто такой этот Утехайр? Ярл? Филид? Советник Эохо Бекха?
   — Что, что он сказал? — пихнула меня локтем в ребра Бейона.
   — Кажется, он согласен.
   — Не обманет? — с сомнением покачала головой пригорянка. — Я слышала, остроухим нарушить слово, как в два пальца свистнуть.
   — Просто они считают нас животными, — одними губами прошептал Сотник. — Ты станешь держать слово перед коровой?
   Гелка не выдержала и прыснула в ладошку, несмотря на всю серьезность ситуации.
   — Перед коровой — не знаю. Но когда я не хочу, чтоб конь меня сбросил, я отношусь к нему с уважением, — ответила Бейона и громко добавила. — Ты позволишь этому судну беспрепятственно уйти, а сам принимаешь приглашение моего короля? Я правильно поняла?
   — Шеа.
   Мак Кехта сделала шаг вперед.
   — Эйан Мак Тетба идет на переговоры с вами. Один. Его дружина будет ждать ответа посреди Ауд Мора.
   Ясное дело, они нам тоже не доверяют. С чего бы это взяться взаимной любви и доверию? После восьмисот-то лет вражды, а?
   — Передай ярлу, феанни, мы встретим его здесь тогда, когда он сочтет нужным!
   Да, Бейона умела вести переговоры. Большинству государственных мужей с ней не сравниться. Замечательного канцлера нашел себе молодой король.
   — Вы можете отдать нам тело Улада? — спросила сида после недолгого совещания с ярлом.
   — Да! Я прикажу принести его сюда.
   — Хорошо.
   Перворожденные разом опустили самострелы.
   Вздох облегчения донесся от лодей. Настолько громкий, что даже мы услышали. Понятно, речники от хорошей драки бегать не станут, но достоин уважения тот командир. который выигрывает бой, так и не начав его.
   Значит, мы можем отплывать?
   — С'лаан леат, феанни! — решил я попрощаться. — До встречи, госпожа! Уэн' дюит. Удачи тебе.
   — Неа, Эшт! — неожиданно откликнулась она. — Нет, Молчун! Та тэйх л'э шив'. Я иду с вами.
   Вот уж полная неожиданность. Хотя… Какая там неожиданность. Зная Мак Кехту, именно этого и стоило ожидать. А удивляться, если она повела бы себя поиному. Что ж теперь делать? Может, Мак Тетба ее вразумит? Все-таки ярл, наверняка в отцы ей годится. Должна она, в конце концов, старших слушать или нет?!
   Но Мак Тетба не стал отговаривать или останавливать сиду. То ли знал, что все едино ничего не выйдет — упрямая она, поискать еще таких. То ли своих забот и хлопот хватало.
   И Бейона возражать не подумала. Может, не хотела начинать переговоры со споров? Напротив, крикнула «речным ястребам»:
   — Лодку высокородной феанни!
   Когда Мак Кехта гордо ступила в узкий рыбачий челнок, найденный арданами здесь же на причале, я отпустил Силу и сел прямо на палубу, схватившись руками за голову.
   И за что мне, скажи, Сущий Вовне, это наказание?

ГЛАВА X

Северный Трегетрен, лесной тракт,

листопад, день тринадцатый, после полудня

 
   Мерзкие приходят деньки, когда с неба начинает сыпать снег, а мороза все нет и нет. Белые хлопья оседают на ветвях обступивших дорогу буков и ясеней, задерживаются седыми пежинами на пожухлой траве, но тают под ногой, превращая красно-коричневую землю в липкую мерзость. На такой дороге вязнут копыта коней, вгрызаются почти на ладонь тележные колеса, а сапоги норовят остаться, соскочив с ноги владельца.
   Снежинки падали на спину и упряжь бурой кобыленки, шагавшей с натужно выпрямленной шеей. Мохнатые бока потемнели от растаявшего снега, а на чересседельнике накопилась уже изрядная шапочка. Соскочить, что ли с козел да смахнуть ее?
   Невысокий бородатый трейг с круглыми щеками и набрякшими синевой мешками под глазами — а не стоило на брагу налегать вчера вечером — уже наклонился вперед, норовя спрыгнуть, оторвал взгляд от украшенной ленточками дуги и увидел: на обочине стояли двое.
   Откуда только взялись?
   Никак из лесу вышли? Нет, ну не могли же они пешком опередить повозки? Да и следов на дороге не заметно, а на осенней квашне полюбому должны были остаться.
   Занек горько вздохнул и воззвал в душе к Огню Небесному с просьбой хоть чуть-чуть облегчить злую купеческую судьбину. Самые нехорошие предчувствия, обуревавшие его с утра, похоже, начали сбываться. Вот не хотел выбираться в путь на тринадцатый день. Проклятый это день. Стрыгаева дюжина.
   Только ненавистным остроухим сегодня может фартить. Ну, или лесным молодцам, охочим до чужого добра. Эх, когда же им ручки-то загребущие окоротят? Все обещают, обещают. Витгольд, случалось, гонял петельщиков да баронскую вольницу по лесам, требовал разбойников извести под корень. И где же теперь Витгольд? Уж скоро два месяца, как в просмоленной лодочке сожгли. Поди, новоиспеченная королева Селина и траур по покойному папаше носить перестала. К слову, недавно слышал Занек, орали глашатаи на перекрестке, возле трактира старого Кальдея-Скрипуна, дескать, ее величество королева Трегетрена Селина Первая обещает очистить леса и дороги от лесных молодцев к вящему удовольствию купеческого сословия.
   Ну-ну. Пообещать-то всякий может. А вот выполнить обещанное… Такого счастья, как говорится три года ждут. Да не всякому на роду написано дождаться..
   Купец забурчал под нос и пихнул локтем сидящего рядом на козлах — плечо к плечу — охранника.
   — Гляди!
   Сгорбившийся охранник поправил край намокшего капюшона. Быстрым взглядом окинул стоящих на обочине мужиков.
   — Да гляжу я, гляжу.
   — Хорошо гляди! — возмутился было Занек, но стих, подумав: «На кого злюсь? На себя злиться надо. Зачем калеку в охранники нанимал? Не от жадности ли? Расплачивайся теперича.»
   Купеческая досада имела веские основания. Отправляясь в Ихэрен, он поначалу не взял никого охранять обоз. Да не такой уж и великий обоз. Три телеги, груженые все больше бычьими шкурами, соленым салом в бочках, всякой-разной мелочевкой: нитки, иголки, пряжки, ленты, тесьма. Не слишком ценный товар. Правда, в тайничке под козлами притаился пузатый мешочек с серебром. На тот случай, если выручки с продажи не хватит, чтоб накупить изделий кузнецов из поселков на склонах Железных гор.
   В помощники, а заодно и в возницы, пригласил купец двух соседских сыновей — Нерка и Перка. Ребята крепкие, старательные, но молодые. Пятнадцать и семнадцать лет. В драке из них плохое подспорье. Поэтому, когда десять дней тому назад, Занек встретил на торжище в маленьком городке, Забродах, однорукого мужичка в затертой коричневой накидке со споротыми армейскими знаками различия, он не смог удержаться, чтоб не предложить ему совместное путешествие. Ведь, несмотря на увечье, на поясе мужичка висел меч. С правой стороны, чтоб сподручнее выхватывать левой рукой. Смекалистый купец тут же сообразил, что не ради пустого бахвальства оружие подвешено. Да и двигался однорукий вкрадчиво, мягко, словно лесной кот, но вместе с тем уверенно. На любом подворье — хозяин.
   Занек не поверил своему счастью, но бывалый воин, ветеран, судя по шрамам, не одного и не двух сражений, согласился отправиться с ним в Ихэрен за харчи. Видать, сам туда путь держал, да не охота грязь сапогами месить. На телеге-то удобнее. Да, и сапоги нового спутника, Занек заметил, не для пеших прогулок были. Кавалерийские, с потертостями на внутренней стороне голенища и со следами от ремешков, на которые шпоры крепятся.
   Охранник посмотрел на замерших у обочины бородачей повнимательнее.
   Пожал плечами.
   Мол, что в них опасного?
   Один пониже, покряжистее. Борода окладистая с сединой, ровно снегом притрусило невзначай. На голове — лисья шапка. Когда-то она была роскошная, а теперь слиплась осклизлыми сосульками, а спадающий через плечо хвост выглядел скорее как кошачий. Причем кота бродячего, помоечного.
   Второй ростом повыше, но зато худой и сутуловатый. Левый глаз прищурен. Похоже от застарелого шрама. От непогоды укрылся под выцветшим, когда-то красным, гугелем.
   В руках оба мужика держали длинные палки — верхний конец над головой торчит. На плечах сумки с поклажей. На слишком-то богаты на пожитки — мешки тощие.
   — Не разбойники, — бросил охранник и посильнее натянул капюшон, чтоб на нос не капало. Казалось, он утратил к встречным всякий интерес.
   Занек очередной раз вздохнул, переложил обе вожжи в левую руку.
   Поравнявшись с незнакомцами, купец вежливо поклонился. Может и правда не разбойники?
   — Да пошлет тебе Огонь Небесный добрых дорог, торговый человек, — приветливо окликнул его прищуренный. И закашлялся. Сильно. С надрывом.
   «Не иначе легкие приморозил, — подумал купец. — Хотя где? Не было еще морозов. Значит, сырость. И ночевки в лесу без костра.»
   — И вам того же, — ответил Занек. — Да еще здоровья побольше.
   — Эк сказал — «здоровья»! — прищуренный скривился. — В Верхний Мир все пойдут — и здоровые, и хворые.
   — Верно, — согласился купец. — Токмо каждый норовит попозжее туды вскочить.
   Лошадь уже миновала стоящих на обочине, и они пошли рядом. Тот, что в шапке, шагал легко, походкой опытного лесовика — охотника или траппера. Мужик в гугеле здорово хромал на левую ногу. Но непохоже, чтоб от раны или какого увечья. Просто ставил необычно — на пятку. Оттого шаг выходил прыгающий, птичий.
   — В Ихэрен? — невзначай обронил Занек, не рассчитывая, впрочем, на правдивый ответ.
   — Не, ближе, — отозвался прищуренный.
   — Так просто али по надобности?
   Из-под лисьей шапки сверкнул сердитый взгляд. Мол, чего в душу лезешь? Но прищуренный таки ответил:
   — От добра добра поискать захотелось.
   Тут купец вспомнил баронский бунт на юге, вторжение веселинов в закатные земли Трегетрена и понял, что сморозил глупость. Беженцы. Может даже бывшие дружинники чьи-нибудь. Вон и палки в руках вовсе не палки. Это только полный олух их за палки примет.. На самом деле это — луки расснаряженные. Добрые луки. Такой на четыреста шагов стрелу мечет, со ста шагов кольчугу двойного плетения насквозь пробивает. Натянуть его, что мешок репы одной рукой поднять. Но хорошему лучнику тугая тетива — не помеха. У него первая стрела в цель втыкается, вторая летит, а третья — с тетивы сходит.
   Про трегетренских лучников часто говаривали — двадцать смертей за плечами носит. А все потому, что обычно в тул две дюжины стрел укладывается, а мазать уважающий себя стрелок позволит лишь одну из шести.
   Дезертиры?
   Похоже. Видно, из тех, кто еще не успел прибиться ни к какой шайке.
   Ну, тогда бояться нечего. Однорукий — Занек так и не выспросил имени охранника, а тот сам не говорил, — легко управится с обоими. Как третьего дня в трактире с подгулявшим селянином. Сбил с ног, придавил к полу, даром что калека, и держал, пока забияка не протрезвел. И к мечу прибегать не потребовалось.
   — Кидайте мешки в телегу, — купец приглашающе махнул рукой.
   В лесу нагло и хрипато каркнула ворона. Издали, едва слышно, ей отозвалась товарка. Первая крикуха захлопала крыльями, сбивая мокрый снег с веток и, поднявшись выше деревьев, полетела на север. К Ард'э'Клуэну.
   Мужики не заставили себя уговаривать. Побросали поклажу аж бегом. Словно боялись, что торговец раздумает. Не раздумает. Вместе все ж веселее, да и не так страшно.
   Освободившись от груза, они пошли вровень с передком, приноравливаясь к ходу повозки. Прищуренный опирался на распрямленную кибить лука, давая роздых ноге.
   — Это мозоль у меня, — перехватил он взгляд с козел. — Уж чего не делал: парил, камнем тер, ножом резал, а она все едино нарастает. Как же я ненавижу ее, заразу…
   — Меня Занеком кличут, — невпопад ляпнул купец. — Из Мурашиного Лога.
   — А я — Берк, — легко пошел на знакомство прищуренный.
   — А приятеля твоего как?
   — А зови его попросту Хвостом. Он не обидится. Не гонористый уродился.
   — Ну, Хвост так Хвост, — кивнул Занек. Да и в самом деле, чем плохая кличка? И не такие встречались. Счастье, что не похабная. — Лишь бы человек был хороший.
   Купец украдкой взглянул на охранника. Может соизволит наконец имя назвать? Но тот молчал. Сгорбился и еще больше натянул край капюшона. Или лицо прячет?
   — Во-во, — согласился прищуренный. Он оказался словоохотливым, в отличие от своего спутника, угрюмо впечатывающего подметки в липкую грязь. — Был у меня приятель, так его вовсе Одеялом звали.
   — Как Одеялом? Почему Одеялом? — удивился Занек.
   — Да вот так. Одеялом и все тут.
   — Что ж за кличка такая дурацкая?
   — Почему дурацкая? Хотя, верно. Мне она по молодости тоже дурацкой казалась. А уж Одеяло как злился! А потом ничего. Обвыкся. Откликаться стал.
   — Иная кличка повернее имечка к человеку прилепляется, — помолчав, заметил купец. — А все потому…
   — Все потому, что имя папка с мамкой мальцу-огольцу дают несмышленому, — ухмыльнулся Берк. — А кличку друзья-приятели взрослому лепят.