Страница:
Может быть, так… Но перед нами ряд других документов. Неужели все они лгут?
Депеша того же Мардефельда от 14 сентября 1743 года говорит о посулах, которые делали все правительства Лестоку, чтобы заставить его перейти на сторону их политики. Значит, Лесток сумел реально доказать, что он представляет собою действительную силу? Бывали и примеры.
Однажды Лесток в присутствии третьих лиц обошёлся с императрицей, не сразу согласившейся на его политические планы, более чем невежливо. Ему заметили:
– Вы обращаетесь с ней уж чересчур грубо!
На это Лесток ответил:
– Вы не знаете её. Иначе я ничего от неё не добьюсь!
Посол, присутствовавший при этой сцене, резюмирует в докладе своему правительству:
«Мне кажется, что до известной степени он прав, так как русские принцессы любят, когда их тиранят любовники. Тем не менее, ввиду того, что он уже не состоит теперь в их числе, ему следовало бы быть осторожнее».
Мало того, история говорит, что канцлеру Бестужеву пришлось употребить не один год, пока ему удалось свергнуть Лестока. А ведь осторожный Бестужев не приступал ни к какому делу такого рода без документальных данных. И всё-таки, несмотря на скомпрометированность Лестока в заговоре против Елизаветы, лейб-хирург должен был дать сам оружие против себя, чтобы его решились «убрать». Прибавим ещё, что Лесток в качестве «рудомёта её величества» получал за каждое кровопускание по две тысячи, а на теперешний счёт – около пятнадцати тысяч рублей серебром!
Что же говорит нам всё это? То, что в руках Лестока во всяком случае был ключ ко многим интимным тайнам Елизаветы Петровны. Но разве наглый, смелый, вдобавок владеющий интимными тайнами человек не мог добиться всего, чего хотел, от особы, отличающейся лёгкостью нравов и доступностью, тем более что он жил в непосредственной близости от неё?
Во всяком случае можно сказать, что два иностранных агента – Нолькен и Шетарди, имевшие тайные дипломатические сношения с Елизаветой Петровной, относились к Лестоку не без подозрений. Что же касалось Столбина, то он бывал очень рад, когда при посещении им царевны Лесток не присутствовал. Так и теперь он был очень доволен, увидев, что лейб-медика нет.
– Важные новости, матушка-царевна! – шепнул он, земно кланяясь Елизавете Петровне в ответ на её ласковое приветствие.
– Правда? – вскрикнула царевна. – Ну говори же, голубчик, говори поскорее!
– Мне велели передать вашему высочеству, что сегодня ночью всё теперешнее незаконное правительство может быть свергнуто, если ваше высочество не откажетесь собственноручно переписать и подписать вот это обязательство!
Столбин достал из кармана пачку белых листков, отсчитал пятый сверху, нагрел его у печки и подал царевне проступивший от действия тепла текст.
Елизавета Петровна поспешно прочла его, и её взгляд, засверкавший безграничной радостью при словах Столбина, теперь опять померк.
– Да не могу я подписать это, Пётр Андреевич, – чуть не плача, ответила она, – не могу! Ну как же ты, русский дворянин, сам этого не понимаешь! Мой отец собственным потом и кровью завоёвывал Ингерманландию и Ливонию, а я возьми да и отдай всё это шведам?.. Да как ты мог, как ты смел прийти ко мне с этим? – почти крикнула она, сразу загораясь внезапным гневом.
– Как же мог бы я служить моей царевне иначе? – ответил Столбин, с обожанием поднимая взор на пылавшее гневом лицо Елизаветы. – Они, эти иноземцы, думают, что я продался им душой и телом; если бы они заметили, насколько я весь принадлежу вашему высочеству, они заменили бы меня другим. А другой не сказал бы, пожалуй, того, что скажу сейчас я… Ваше высочество не хочет подписать это условие? И слава Богу! Агент послов Швеции и Франции сказал всё, что ему было приказано. Теперь настал черёд говорить дворянину Столбину!
– Так говори же, голубчик, говори! – с лихорадочным нетерпением крикнула царевна Елизавета.
– Маркиз Шетарди просил меня не говорить вашему высочеству, на чём основаны его надежды на возможность переворота, а между тем эти надежды таковы, что не во власти французского посла остановить ход событий. Шведское правительство предписало барону Нолькену во что бы то ни стало осуществить переворот, так как шведам не стало житья от России, и они надеются, что ваше высочество, вступив на российский престол, не станет так теснить их. И вот Нолькену пришлось случайно свидеться с Минихом в такую минуту, когда фельдмаршал был вне себя от злобы на Бирона и родителей императора. Барону стоило немногого, чтобы убедить Миниха вступиться за попранные права дочери Великого Петра. Сегодня ночью Миних именем царевны поведёт преображенцев арестовывать всё правительство! Нолькен уже переговорил обо всём с фельдмаршалом, и Шетарди просто пытается в последнюю минуту кое-что выговорить!
– Столбин! – воскликнула царевна, хватаясь обеими руками за бурно бившееся сердце. – Проси у меня какой угодно милости за преданность!
– Матушка-царевна! – с низким поклоном ответил Пётр Андреевич. – Если уж будет такая твоя милость, то прикажи отправить меня отсюда в крытом возке, а то по дороге за мной сыщик увязался, еле-еле я от него укрылся!
– Но какая же это милость! – рассмеялась царевна. – Я должна это сделать, чтобы не терять верного слуги! Нет, проси у меня настоящей милости!
– В таком случае припадаю к ногам вашего высочества, ежели удастся мне найти мою невесту, с которой нас разлучили злые люди, так возьмите её под покровительство вашего высочества!
– От души обещаю тебе это… Но только вот что, Пётр Андреевич: можно ли положиться на Миниха?
– Ему обещана крупная сумма денег…
– О, за деньги Миних всё сделает!.. Господи, хотя бы удалось!.. Но как я боюсь, как я боюсь… Знаешь что, Столбин? Поеду-ка я сейчас в казармы да шепну солдатикам, чтобы они слепо повиновались Миниху…
– Это будет очень хорошо, ваше высочество!.. – сказал Столбин, но, заслышав вдали чьи-то частые шаги, заглянул в открытую дверь и, увидев спешащего Лестока, шепнул: – Только Бога ради, ваше высочество, лекарю ни слова! А то он меня с головой послам выдаст!
– Хорошо! Но что же ты скажешь Шетарди?
– Что ваше высочество решили обдумать…
– Ба! Кого я вижу! – воскликнул Лесток, входя в будуар. – Привет заговорщику! Ну что у вас тут?
– Да вот всё пристают ко мне с обязательством земельных уступок! – пожав плечами, ответила Елизавета Петровна.
– Ну и что же вы решили?
– Но я не могу так сразу решиться! – ответила царевна. – Я должна подумать…
– А по мне так и думать нечего! – безапелляционным тоном отрезал Лесток. – Лучше урезанное царство, чем монашеский клобук! Впрочем, недаром какой-то философ сказал, что мужчина состоит из души и тела, а женщина – из тела и капризов…
– Мне пора, ваше высочество! – произнёс Столбин, потупляя взор, чтобы не выдать, насколько оскорбляли его грубые, пренебрежительные манеры проходимца-врача. – Осмелюсь ли напомнить о моей просьбице дать мне крытый возок?
– Да, да, – заторопилась царевна. – Я сейчас распоряжусь! Кстати прикажу, чтобы и мне тоже заложили карету…
– А вы куда собрались? – спросил Лесток, тяжело опускаясь в кресло и закидывая ногу за ногу. – Опять какая-нибудь оргия! Но неужели без меня?
– Это скучно, наконец, Лесток! – вспыхнула царевна. – Вы положительно забываетесь!
Она резко встала и вышла из комнаты. Лесток проводил её грубым смехом.
Через несколько минут Столбин уже сидел в возке, и тот быстро доставил его до набережной Васильевского острова. Там Столбин слез, пешком дошёл до известной уже читателю каменной ограды и подземным ходом добрался до потаённой комнаты. Там «купец Алексеев» опять преобразился в переводчика Шмидта.
Тогда он вернулся в убого обставленную комнату, осторожно отпер дверь, позвонил и сказал явившемуся на его звонок лакею:
– Доложите его высокопревосходительству, что я переписал документ и желал бы вручить лично его высокопревосходительству!
Лакей скоро вернулся с сообщением, что его высокопревосходительство просит господина Шмидта к себе.
Когда Шмидт ушёл, Жан Брульяр (так звали лакея) торопливо подбежал к столу и осмотрел чернильницу.
– Гм! – буркнул он. – Хотя я умышленно забыл налить чернил в чернильницу, этот господин уверяет, будто он скопировал документ! Я был прав – тут что-то не так! Ну, держи ухо востро, Жан! Дипломатические тайны – это такой капитал, который приносит чудовищные проценты! В этой комнате что-то кроется, а что – это я должен открыть.
V
Депеша того же Мардефельда от 14 сентября 1743 года говорит о посулах, которые делали все правительства Лестоку, чтобы заставить его перейти на сторону их политики. Значит, Лесток сумел реально доказать, что он представляет собою действительную силу? Бывали и примеры.
Однажды Лесток в присутствии третьих лиц обошёлся с императрицей, не сразу согласившейся на его политические планы, более чем невежливо. Ему заметили:
– Вы обращаетесь с ней уж чересчур грубо!
На это Лесток ответил:
– Вы не знаете её. Иначе я ничего от неё не добьюсь!
Посол, присутствовавший при этой сцене, резюмирует в докладе своему правительству:
«Мне кажется, что до известной степени он прав, так как русские принцессы любят, когда их тиранят любовники. Тем не менее, ввиду того, что он уже не состоит теперь в их числе, ему следовало бы быть осторожнее».
Мало того, история говорит, что канцлеру Бестужеву пришлось употребить не один год, пока ему удалось свергнуть Лестока. А ведь осторожный Бестужев не приступал ни к какому делу такого рода без документальных данных. И всё-таки, несмотря на скомпрометированность Лестока в заговоре против Елизаветы, лейб-хирург должен был дать сам оружие против себя, чтобы его решились «убрать». Прибавим ещё, что Лесток в качестве «рудомёта её величества» получал за каждое кровопускание по две тысячи, а на теперешний счёт – около пятнадцати тысяч рублей серебром!
Что же говорит нам всё это? То, что в руках Лестока во всяком случае был ключ ко многим интимным тайнам Елизаветы Петровны. Но разве наглый, смелый, вдобавок владеющий интимными тайнами человек не мог добиться всего, чего хотел, от особы, отличающейся лёгкостью нравов и доступностью, тем более что он жил в непосредственной близости от неё?
Во всяком случае можно сказать, что два иностранных агента – Нолькен и Шетарди, имевшие тайные дипломатические сношения с Елизаветой Петровной, относились к Лестоку не без подозрений. Что же касалось Столбина, то он бывал очень рад, когда при посещении им царевны Лесток не присутствовал. Так и теперь он был очень доволен, увидев, что лейб-медика нет.
– Важные новости, матушка-царевна! – шепнул он, земно кланяясь Елизавете Петровне в ответ на её ласковое приветствие.
– Правда? – вскрикнула царевна. – Ну говори же, голубчик, говори поскорее!
– Мне велели передать вашему высочеству, что сегодня ночью всё теперешнее незаконное правительство может быть свергнуто, если ваше высочество не откажетесь собственноручно переписать и подписать вот это обязательство!
Столбин достал из кармана пачку белых листков, отсчитал пятый сверху, нагрел его у печки и подал царевне проступивший от действия тепла текст.
Елизавета Петровна поспешно прочла его, и её взгляд, засверкавший безграничной радостью при словах Столбина, теперь опять померк.
– Да не могу я подписать это, Пётр Андреевич, – чуть не плача, ответила она, – не могу! Ну как же ты, русский дворянин, сам этого не понимаешь! Мой отец собственным потом и кровью завоёвывал Ингерманландию и Ливонию, а я возьми да и отдай всё это шведам?.. Да как ты мог, как ты смел прийти ко мне с этим? – почти крикнула она, сразу загораясь внезапным гневом.
– Как же мог бы я служить моей царевне иначе? – ответил Столбин, с обожанием поднимая взор на пылавшее гневом лицо Елизаветы. – Они, эти иноземцы, думают, что я продался им душой и телом; если бы они заметили, насколько я весь принадлежу вашему высочеству, они заменили бы меня другим. А другой не сказал бы, пожалуй, того, что скажу сейчас я… Ваше высочество не хочет подписать это условие? И слава Богу! Агент послов Швеции и Франции сказал всё, что ему было приказано. Теперь настал черёд говорить дворянину Столбину!
– Так говори же, голубчик, говори! – с лихорадочным нетерпением крикнула царевна Елизавета.
– Маркиз Шетарди просил меня не говорить вашему высочеству, на чём основаны его надежды на возможность переворота, а между тем эти надежды таковы, что не во власти французского посла остановить ход событий. Шведское правительство предписало барону Нолькену во что бы то ни стало осуществить переворот, так как шведам не стало житья от России, и они надеются, что ваше высочество, вступив на российский престол, не станет так теснить их. И вот Нолькену пришлось случайно свидеться с Минихом в такую минуту, когда фельдмаршал был вне себя от злобы на Бирона и родителей императора. Барону стоило немногого, чтобы убедить Миниха вступиться за попранные права дочери Великого Петра. Сегодня ночью Миних именем царевны поведёт преображенцев арестовывать всё правительство! Нолькен уже переговорил обо всём с фельдмаршалом, и Шетарди просто пытается в последнюю минуту кое-что выговорить!
– Столбин! – воскликнула царевна, хватаясь обеими руками за бурно бившееся сердце. – Проси у меня какой угодно милости за преданность!
– Матушка-царевна! – с низким поклоном ответил Пётр Андреевич. – Если уж будет такая твоя милость, то прикажи отправить меня отсюда в крытом возке, а то по дороге за мной сыщик увязался, еле-еле я от него укрылся!
– Но какая же это милость! – рассмеялась царевна. – Я должна это сделать, чтобы не терять верного слуги! Нет, проси у меня настоящей милости!
– В таком случае припадаю к ногам вашего высочества, ежели удастся мне найти мою невесту, с которой нас разлучили злые люди, так возьмите её под покровительство вашего высочества!
– От души обещаю тебе это… Но только вот что, Пётр Андреевич: можно ли положиться на Миниха?
– Ему обещана крупная сумма денег…
– О, за деньги Миних всё сделает!.. Господи, хотя бы удалось!.. Но как я боюсь, как я боюсь… Знаешь что, Столбин? Поеду-ка я сейчас в казармы да шепну солдатикам, чтобы они слепо повиновались Миниху…
– Это будет очень хорошо, ваше высочество!.. – сказал Столбин, но, заслышав вдали чьи-то частые шаги, заглянул в открытую дверь и, увидев спешащего Лестока, шепнул: – Только Бога ради, ваше высочество, лекарю ни слова! А то он меня с головой послам выдаст!
– Хорошо! Но что же ты скажешь Шетарди?
– Что ваше высочество решили обдумать…
– Ба! Кого я вижу! – воскликнул Лесток, входя в будуар. – Привет заговорщику! Ну что у вас тут?
– Да вот всё пристают ко мне с обязательством земельных уступок! – пожав плечами, ответила Елизавета Петровна.
– Ну и что же вы решили?
– Но я не могу так сразу решиться! – ответила царевна. – Я должна подумать…
– А по мне так и думать нечего! – безапелляционным тоном отрезал Лесток. – Лучше урезанное царство, чем монашеский клобук! Впрочем, недаром какой-то философ сказал, что мужчина состоит из души и тела, а женщина – из тела и капризов…
– Мне пора, ваше высочество! – произнёс Столбин, потупляя взор, чтобы не выдать, насколько оскорбляли его грубые, пренебрежительные манеры проходимца-врача. – Осмелюсь ли напомнить о моей просьбице дать мне крытый возок?
– Да, да, – заторопилась царевна. – Я сейчас распоряжусь! Кстати прикажу, чтобы и мне тоже заложили карету…
– А вы куда собрались? – спросил Лесток, тяжело опускаясь в кресло и закидывая ногу за ногу. – Опять какая-нибудь оргия! Но неужели без меня?
– Это скучно, наконец, Лесток! – вспыхнула царевна. – Вы положительно забываетесь!
Она резко встала и вышла из комнаты. Лесток проводил её грубым смехом.
Через несколько минут Столбин уже сидел в возке, и тот быстро доставил его до набережной Васильевского острова. Там Столбин слез, пешком дошёл до известной уже читателю каменной ограды и подземным ходом добрался до потаённой комнаты. Там «купец Алексеев» опять преобразился в переводчика Шмидта.
Тогда он вернулся в убого обставленную комнату, осторожно отпер дверь, позвонил и сказал явившемуся на его звонок лакею:
– Доложите его высокопревосходительству, что я переписал документ и желал бы вручить лично его высокопревосходительству!
Лакей скоро вернулся с сообщением, что его высокопревосходительство просит господина Шмидта к себе.
Когда Шмидт ушёл, Жан Брульяр (так звали лакея) торопливо подбежал к столу и осмотрел чернильницу.
– Гм! – буркнул он. – Хотя я умышленно забыл налить чернил в чернильницу, этот господин уверяет, будто он скопировал документ! Я был прав – тут что-то не так! Ну, держи ухо востро, Жан! Дипломатические тайны – это такой капитал, который приносит чудовищные проценты! В этой комнате что-то кроется, а что – это я должен открыть.
V
В СВОЕЙ СФЕРЕ
Отправив Шмидта-Алексеева-Столбина к царевне Елизавете, Шетарди погрузился в глубокую задумчивость. Он впервые чувствовал себя выбитым из седла, выброшенным за пределы своей сферы.
Сферой хитроумного французского дипломата были мелкие придворные интриги, ряд изящных обманов, тонко нанизанных друг на друга, сплетни, игра в политические бирюльки… А тут ему пришлось столкнуться лицом к лицу с реальной политикой, к которой он, несмотря на всю свою самоуверенность, сам чувствовал себя мало пригодным.
Заигрывать с Минихом, с принцессой Анной Леопольдовной, с герцогом Бироном, царевной Елизаветой и с послами других держав; ловким словцом или удачным подходцем разрушать нити, сотканные другими, – вот это было его сферой, вот тут он чувствовал себя великим и искусным! Но твёрдо взять определённый курс, руководствуясь только действительной картиной положения и истинными выгодами своего отечества, – нет, это было ему не по силам!
К тому же, по привычке к интригам, он зарвался, и осуществление переворота сегодня дорого стоило бы ему.
«Франция всё равно добьётся всего, что ей нужно, – думал он, – добьётся через Швецию, которая станет госпожой положения в России, будучи в свою очередь кругом обязана правительству Людовика Пятнадцатого. И вот это-то и поспешат поставить мне на вид. Вот, дескать, какой молодец этот Нолькен – всё устроил, а он, Шетарди, не сумел же! И без того Амело в одном из ответов на мои депеши назвал требования территориальных уступок «преувеличенными», с неудовольствием замечая, что нельзя требовать от дочери разрушения дела отца и что дело пошло бы скорее на лад, если бы я поставил более приемлемые условия и требовал уступки не всех завоёванных Петром земель, а только умеренной части их. Нет, что-нибудь одно: или царевна подпишет посланные ей со Шмидтом условия, или замысел Нолькена будет разрушен! Но удастся ли мне это? Сейчас ещё ничего нельзя достаточно отчётливо представить себе. Вот вернётся Шмидт, приедет Нолькен…»
Шетарди вдруг прервал свои мысли и с широко раскрытыми от удивления глазами подбежал к окну, в которое машинально смотрел до этого. Да верить ли ему своим глазам?
Но сомнений быть не могло: действительно, в ворота въезжала, направляясь к подъезду флигеля, сама Любочка Оленина, очаровательная, далеко не строгая и очень болтливая фрейлина её высочества принцессы Анны Леопольдовны.
Шетарди поспешил позвонить камердинеру и сказал ему:
– Пьер, бегите к подъезду и впустите даму, которая только что подъехала. Проведите её в мой частный кабинет и постарайтесь, чтобы её видело как можно меньше глаз!
Распорядившись, он поспешил сам пройти в свой частный кабинет и вошёл в него как раз в тот момент, когда из противоположных дверей показалось раскрасневшееся от мороза, задорное, смеющееся личико фрейлины.
– Любочка! – воскликнул Шетарди, как только за девушкой захлопнулась дверь. – Но, Боже мой, какая неосторожность! Средь бела дня, сюда, ко мне, чуть ли не в придворном экипаже!
– Бррр! Какой мороз! – дрожа от холода и подбегая прямо к печке, ответила Оленина. – Нет, моя шубейка окончательно отказывается служить, и с этой точки зрения я действительно совершила подвиг, приехав к такому неблагодарному кавалеру, который с удовольствием уступает свои права печке!
– Но, Любочка, – всё ещё не приходя в себя от неожиданности, сказал посол, – что скажет принцесса, если узнает, что ты приезжала сюда?
– Поблагодарит меня за самоотверженность, потому что я отправилась к вам по просьбе её высочества! – улыбаясь, ответила Любочка.
– Да что ты говоришь? Но как это могло случиться? – хватаясь за голову, вскрикнул маркиз.
– Ха! Вот теперь хорошо! – сказала Любочка, потягиваясь, словно ласковая кошечка, перед горячей печкой. – Так это вас заинтересовало, сударь? Но я не скажу ни слова, если вы будете и далее холоднее петербургской зимы! Ну-с, милостивый государь, – повелительно кивнула она, подходя к нему и протягивая пухленькие розовые губы, – я жду!
Шетарди кинулся к ней, обхватил её обеими руками и несколько раз с непритворной страстью поцеловал её.
– Иди сюда, дорогая! – сказал он потом, не выпуская её из объятий и увлекая к большому дивану, стоявшему вблизи печки. – Садись вот так… – он усадил девушку к себе на колени, – и рассказывай!
– Как я рада видеть тебя, милый Жак, как я счастлива побыть в неурочное время со своим котиком! – сказала Любочка, грациозно прижимаясь к маркизу, у которого, словно у заправского «котика», даже усы затопорщились от близости этой обольстительной девушки. – Я ещё вчера рвалась к тебе, потому что у меня были новости, но никак не могла. Понимаешь, случилась такая смешная история…
– Ой, Любочка! – смеясь, перебил её Шетарди. – Уж я знаю тебя! Если ты начнёшь теперь рассказывать мне все смешные истории, которые случились с тобой в это время, то мы и в два дня не доберёмся до сути!
– Уж что правда, то правда, люблю поговорить! – согласилась девушка. – Ну так вот, вчера я досадовала, что не удалось вырваться к тебе, а теперь рада, потому что сегодня имеются уже новые новости! Уж я ломала-ломала голову, как бы выбраться! И что же мне помогло? Необычайная ленивость принцессы!
– Ленивость? – удивлённо переспросил Шетарди.
– Ну да. Ведь она ленива до ужаса, а к тому же ещё неаккуратна, грязна до отвращения. Нас, русских, упрекают в неопрятности, но хороша же эта немка! Ведь она по три дня не встаёт с постели, чтобы не одеваться, а главное – не умываться, потому что воды она боится больше нечистой силы! И вот Менгден рассказала ей, будто у французского посланника имеется такая мазь, которая заменяет и воду, и мыло…
– Что за чушь! – воскликнул маркиз.
– Ну, заменяет в том смысле, что если утром намазать лицо и руки мазью, а потом вытереть полотенцем, то кожа становится чище, чем от мытья, и очень нежной, матовой… Есть такая мазь?
– Приблизительно – да. Её употребляют для смягчения кожи, но после тщательного мытья… Ну да сойдёт и так для твоей принцессы-замарашки! Что же, она прислала тебя ко мне просить этой мази?
– Да. Она уверяла, что заметила, какие жадные взгляды маркиз бросает на меня на каждом приёме и балу; уверяла, что я произвела неотразимое впечатление на вашу милость и, следовательно, вы мне не откажете. Вот она и попросила меня придумать предлог для посещения. Я, конечно, сейчас же сообразила. Нарышкин, скрывшийся во Франции, – мой дальний родственник; мне хотелось бы послать ему письмо, так нельзя ли, дескать, отправить это послание с дипломатической почтой? Принцессе эта мысль очень понравилась, так как ей, кроме всего прочего, хотелось убедиться, охотно ли французское посольство помогает сноситься с беглыми русскими… Но, конечно, это мысль не её, а этой противной Юльки Менгден!
– А, понимаю! – с холодной улыбкой сказал маркиз. – Так вот что: что касается мази, то я охотно дам тебе несколько банок той, которую употребляет сама виконтесса де Вентимиль. Ну, а относительно письма скажешь, что я вежливо, но решительно отказался принять таковое. Конечно, между нами говоря, если моя кошечка действительно захочет написать письмо…
– Да нет, вовсе нет! – смеясь, перебила его Любочка. – Ведь я На. рышкина-то почти и не знаю!
– Ну, а новости?
– О, новости очень интересные! Я благословляю случай, открывший мне уголок, из которого можно слышать! Так вот! Вчера к принцессе пришёл Миних. Анна Леопольдовна была одна и плакала. На вопрос фельдмаршала, отчего принцесса плачет, она ответила, что регент не даёт ей жить. Он на каждом шагу оскорбляет её и принца, а теперь до неё дошли слухи, что он подготавливает целый переворот. Герцог только ждёт прибытия из Москвы старшего брата Карла,[62] московского генерал-губернатора, чтобы совместно с другим братом, Густавом, командиром Измайловского полка, арестовать принца и принцессу и выслать их за границу. Затем, конечно, императора уморят и… – и принцесса залилась рыданиями. Миних вскочил и сказал:
«Ваше высочество! Скажите только слово, и я в один час освобожу вас от этого негодяя!»
«Каким образом?» – спросила принцесса.
Тогда Миних объяснил ей свой план. Регент может рассчитывать только на измайловцев и конногвардейцев. Наоборот, преображенцы слепо пойдут всюду за ним, Минихом. Завтра – то есть, значит, сегодня – очередь держать караул у Зимнего и Летнего дворцов за преображенцами. Следовательно, ничего не будет стоить захватить ночью регента и расправиться с ним по-свойски…
К моему удивлению, вместо того, чтобы поблагодарить Миниха, принцесса разразилась новыми слезами и градом упрёков. Она говорила, что фельдмаршал хочет окончательно погубить её, что предприятие может и не удаться, что с таким человеком, как Бирон, борьба непосильна, – и кучу всяких других вещей. Миних ушёл, видимо страшно рассерженный. Мне даже показалось, что он буркнул нечто похожее на угрозу…
Но сегодня рано утром он снова пришёл. У принцессы была в это время Менгден, и Юлька быстро повернула всё по-своему. Она принялась стыдить принцессу, уверять, что хуже всё равно не будет и что лучше пойти на риск, чем терпеть такую муку. Принцесса поддалась, согласилась, но дрожала в это время как осиновый лист! Между прочим, в середине разговора в комнату вошёл супруг принцессы, принц Антон, но Менгден, не дав никому опомниться, попросту вытолкала его, сказав, что его высочеству нечего здесь делать.
«Этот трус способен ещё выдать нас всех!» – заметила она, закрыв дверь за принцем.
– Так вот, милый Жак, что я узнала. Не правда ли, это важно! Но как хорошо будет, когда уберут этого злого урода… Уж я так торопилась к тебе, так торопилась…
– Любочка! – сказал Шетарди, страстно обнимая гибкий стан девушки. – Завтра поезжай в лавки и набери себе всего, что нужно для самой роскошной шубки, – я всё оплачу!
– О, спасибо, спасибо! – воскликнула Любочка, хлопая в ладоши и затем кидаясь целовать Шетарди. – Какой ты милый! Так это действительно так важно для тебя?
– Страшно важно! – ответил маркиз. – Но… Чёрт! Я ничего не понимаю…
– Чего ты не понимаешь, милый? – спросила Любочка.
– Да так… У меня свои соображения… Ну а скажи, ставил ли Миних какие-нибудь условия?
– Да, и очень много… Но я их плохо расслышала и не запомнила…
– И это назначено на сегодня?
– Да, сегодня ночью это должно быть исполнено!
– Но – Боже мой! – ночью решается её судьба, а за несколько часов до этого она посылает тебя за мазью!
– А как ты думаешь, разве последнее для неё не важнее первого? Да и так это вышло: после ухода Миниха принцесса, как я поняла из её разговора с Менгден, хотела съездить с визитом к жене Бирона, чтобы рассеять подозрения, если таковые имеются, – известное дело, коли совесть нечиста, так везде страхи чудятся… Ну так вот, принцесса и говорит с досадой, что надо мыться, а то лицо не свежее. Тут Юлька и рассказала ей про твою мазь… Конечно, как меня позвали да попросили к тебе съездить, я вне себя от радости была. Сначала я потупилась и робко сказала, что как бы про меня худое говорить не стали, я-де себя так соблюдаю, так соблюдаю… А Юлька, злющая, наставительно говорит мне, что царские интересы важнее собственной чести…
– Ах ты, моя красавица! – страстно шепнул Шетарди, ещё крепче прижимая к себе девушку.
Он понимал, что одна шубка не может ещё наградить Любочку в полной мере, что она ждёт его ласк… Тут он был вполне «в своей сфере»…
Прошло немного времени. В дверь постучали. Любочка поспешно оправила на себе, как могла, платье, пришедшее в довольно картинный беспорядок, и чин чином уселась в дальнем углу дивана. Шетарди тоже привёл себя в более приличный вид и подошёл к дверям. Это был Пьер.
– Ваше высокопревосходительство, – шёпотом доложил камердинер, – только что прибыл его превосходительство шведский посол. Кроме того, Жан доложил, что господин Шмидт кончили копировать документ и желают передать его лично вам!
– Шмидта проведи в соседнюю комнату, барона – в деловой кабинет.
– Слушаю-с, – ответил Пьер.
Извинившись перед Любочкой, Шетарди вышел в соседнюю комнату, где ждал его Шмидт.
– Ну что? – спросил посол.
– Царевна не решилась подписать предъявленное мною ей обязательство. Она говорит, что ей нужно подумать…
– А! Ну пусть думает! – небрежно сказал Шетарди. – Ну, а текст условия?
– Сожжён мною.
– Её высочество ничего особенного не говорила?
– Нет, но я сам подвергся преследованиям сыщика и еле укрылся от него…
– А! Это очень важно! Но сейчас мне некогда. Завтра я подробно расспрошу вас об этом… Ну так у вас для сообщения мне нет ничего такого, что было бы важно знать именно сейчас?
– Нет, ваше высокопревосходительство, нет.
– В таком случае благодарю вас от души, идите с Богом!
Шмидт ушёл.
Шетарди вернулся к Любочке, зайдя предварительно в свою туалетную.
– Любочка, – сказал он, – мне очень жаль, но приходится просить тебя уехать: пришёл человек по важному делу! Вот три банки мази. Значит, надо делать вид, что ты просила для самой себя? Ну хорошо! Так прощай, дорогая моя, займись шубкой и пришли мне счета!
Шетарди крикнул Пьера.
– Пьер, – сказал он, – лошадь барышни отведена за угол флигеля, как я приказал, да? Ну так оденьте и проводите барышню до кучера; ему лучше не подъезжать к подъезду.
Шетарди остался один.
«Ну-с, – сказал он про себя, – а теперь минутку посидим и подумаем. Что же это может значить? С кем играет Миних комедию? С Нолькеном или с принцессой? А может быть – преображенцы держат караул ночью и перед Зимним, и перед Летним дворцами… А может быть, Миних просто хотел как-нибудь объяснить своё появление в Зимнем дворце? Он явится арестовать принцессу, а там подумают, что он ведёт Бирона? Да, это, пожалуй, – самая верная мысль! Но я не выскажу её Нолькену… Теперь я знаю, что мне делать и меры принять!» – И он поспешил в кабинет к Нолькену.
– Бога ради, простите, дорогой барон, что я вас задержал! – произнёс он, приветливо протягивая Нолькену обе руки. – Но те сведения, которые я добыл в это время, наверное, послужат мне достаточным извинением!
– Помилуйте, милый маркиз, – ответил Нолькен, – об извинениях здесь и речи быть не может! Ведь мы работаем с вами заодно, идём к одной цели…
– О да! – с улыбкой сказал маркиз. – Хотя иногда мы и расходимся в мнениях относительно пути, ведущего к этой цели. Ну-с, итак, вы рассчитываете сегодня ночью покончить со всеми нашими неприятностями? Но знаете ли вы, что царевна категорически отказалась подписать известное вам обязательство?
– Да? Это очень неприятно, но… что же делать? Придётся всецело положиться на её великодушие!
– Как вы ошибаетесь, милый барон! Я имею самые точные сведения, что царевна однажды сказала в интимном кругу: «Я буду водить шведов и французов за нос, но им от меня всё равно ничего не увидеть!»
– И всё-таки для нас иного исхода нет! Хотя мой государь и убеждён, что война с Россией была бы своевременной и победоносной, но войны не хочет сенат, а вы знаете, как умалена у нас королевская власть. Для Швеции нет выхода… И вот мне категорически предписано во что бы то ни стало изменить это положение вещей…
– Но уверены ли вы, что предпринятые вами шаги действительно помогут этому? Уверены ли вы, что Миних, получив от вас деньги, действительно сделает то, чего вы ждёте от него?
– Маркиз, – сказал Нолькен, удивлённо откидываясь на спинку кресла, – я не понимаю ваших сомнений!
– Я сейчас объясню их вам. Не правда ли, Миних поставил вам условием, чтобы половина обещанной суммы была доставлена ему сегодня же?
– Да, я обещал прислать этот задаток до восьми часов вечера…
– И вас не удивило, что он желает от вас гарантий, сам не давая никаких?
– Но мне кажется, что, получив деньги…
– Полно, милый барон! Меня удивляет, как такой тонкий дипломат, как вы, не видит всей сомнительности подобного положения вещей. Если Миних возьмёт с вас деньги и ничего не сделает, то вы лишены возможности кричать об этом, потому что какой же посол согласится сам признаваться, что он давал деньги на ниспровержение существующего законного правительства? Если же Миних сделает, что обещал, но вы не исполните своего обещания, то, став вместе с переворотом у самого кормила власти, он найдёт возможность и средства заставить вас дорого поплатиться за обман. Значит, при таком положении вещей, когда Миних гарантирован всем, а вы – ничем, гарантий требуют именно с вас! Даже если бы у меня не было фактов, доказывающих, что вас собираются обмануть, заманить в ловушку, мне достаточно было бы одного этого логического соображения!
Сферой хитроумного французского дипломата были мелкие придворные интриги, ряд изящных обманов, тонко нанизанных друг на друга, сплетни, игра в политические бирюльки… А тут ему пришлось столкнуться лицом к лицу с реальной политикой, к которой он, несмотря на всю свою самоуверенность, сам чувствовал себя мало пригодным.
Заигрывать с Минихом, с принцессой Анной Леопольдовной, с герцогом Бироном, царевной Елизаветой и с послами других держав; ловким словцом или удачным подходцем разрушать нити, сотканные другими, – вот это было его сферой, вот тут он чувствовал себя великим и искусным! Но твёрдо взять определённый курс, руководствуясь только действительной картиной положения и истинными выгодами своего отечества, – нет, это было ему не по силам!
К тому же, по привычке к интригам, он зарвался, и осуществление переворота сегодня дорого стоило бы ему.
«Франция всё равно добьётся всего, что ей нужно, – думал он, – добьётся через Швецию, которая станет госпожой положения в России, будучи в свою очередь кругом обязана правительству Людовика Пятнадцатого. И вот это-то и поспешат поставить мне на вид. Вот, дескать, какой молодец этот Нолькен – всё устроил, а он, Шетарди, не сумел же! И без того Амело в одном из ответов на мои депеши назвал требования территориальных уступок «преувеличенными», с неудовольствием замечая, что нельзя требовать от дочери разрушения дела отца и что дело пошло бы скорее на лад, если бы я поставил более приемлемые условия и требовал уступки не всех завоёванных Петром земель, а только умеренной части их. Нет, что-нибудь одно: или царевна подпишет посланные ей со Шмидтом условия, или замысел Нолькена будет разрушен! Но удастся ли мне это? Сейчас ещё ничего нельзя достаточно отчётливо представить себе. Вот вернётся Шмидт, приедет Нолькен…»
Шетарди вдруг прервал свои мысли и с широко раскрытыми от удивления глазами подбежал к окну, в которое машинально смотрел до этого. Да верить ли ему своим глазам?
Но сомнений быть не могло: действительно, в ворота въезжала, направляясь к подъезду флигеля, сама Любочка Оленина, очаровательная, далеко не строгая и очень болтливая фрейлина её высочества принцессы Анны Леопольдовны.
Шетарди поспешил позвонить камердинеру и сказал ему:
– Пьер, бегите к подъезду и впустите даму, которая только что подъехала. Проведите её в мой частный кабинет и постарайтесь, чтобы её видело как можно меньше глаз!
Распорядившись, он поспешил сам пройти в свой частный кабинет и вошёл в него как раз в тот момент, когда из противоположных дверей показалось раскрасневшееся от мороза, задорное, смеющееся личико фрейлины.
– Любочка! – воскликнул Шетарди, как только за девушкой захлопнулась дверь. – Но, Боже мой, какая неосторожность! Средь бела дня, сюда, ко мне, чуть ли не в придворном экипаже!
– Бррр! Какой мороз! – дрожа от холода и подбегая прямо к печке, ответила Оленина. – Нет, моя шубейка окончательно отказывается служить, и с этой точки зрения я действительно совершила подвиг, приехав к такому неблагодарному кавалеру, который с удовольствием уступает свои права печке!
– Но, Любочка, – всё ещё не приходя в себя от неожиданности, сказал посол, – что скажет принцесса, если узнает, что ты приезжала сюда?
– Поблагодарит меня за самоотверженность, потому что я отправилась к вам по просьбе её высочества! – улыбаясь, ответила Любочка.
– Да что ты говоришь? Но как это могло случиться? – хватаясь за голову, вскрикнул маркиз.
– Ха! Вот теперь хорошо! – сказала Любочка, потягиваясь, словно ласковая кошечка, перед горячей печкой. – Так это вас заинтересовало, сударь? Но я не скажу ни слова, если вы будете и далее холоднее петербургской зимы! Ну-с, милостивый государь, – повелительно кивнула она, подходя к нему и протягивая пухленькие розовые губы, – я жду!
Шетарди кинулся к ней, обхватил её обеими руками и несколько раз с непритворной страстью поцеловал её.
– Иди сюда, дорогая! – сказал он потом, не выпуская её из объятий и увлекая к большому дивану, стоявшему вблизи печки. – Садись вот так… – он усадил девушку к себе на колени, – и рассказывай!
– Как я рада видеть тебя, милый Жак, как я счастлива побыть в неурочное время со своим котиком! – сказала Любочка, грациозно прижимаясь к маркизу, у которого, словно у заправского «котика», даже усы затопорщились от близости этой обольстительной девушки. – Я ещё вчера рвалась к тебе, потому что у меня были новости, но никак не могла. Понимаешь, случилась такая смешная история…
– Ой, Любочка! – смеясь, перебил её Шетарди. – Уж я знаю тебя! Если ты начнёшь теперь рассказывать мне все смешные истории, которые случились с тобой в это время, то мы и в два дня не доберёмся до сути!
– Уж что правда, то правда, люблю поговорить! – согласилась девушка. – Ну так вот, вчера я досадовала, что не удалось вырваться к тебе, а теперь рада, потому что сегодня имеются уже новые новости! Уж я ломала-ломала голову, как бы выбраться! И что же мне помогло? Необычайная ленивость принцессы!
– Ленивость? – удивлённо переспросил Шетарди.
– Ну да. Ведь она ленива до ужаса, а к тому же ещё неаккуратна, грязна до отвращения. Нас, русских, упрекают в неопрятности, но хороша же эта немка! Ведь она по три дня не встаёт с постели, чтобы не одеваться, а главное – не умываться, потому что воды она боится больше нечистой силы! И вот Менгден рассказала ей, будто у французского посланника имеется такая мазь, которая заменяет и воду, и мыло…
– Что за чушь! – воскликнул маркиз.
– Ну, заменяет в том смысле, что если утром намазать лицо и руки мазью, а потом вытереть полотенцем, то кожа становится чище, чем от мытья, и очень нежной, матовой… Есть такая мазь?
– Приблизительно – да. Её употребляют для смягчения кожи, но после тщательного мытья… Ну да сойдёт и так для твоей принцессы-замарашки! Что же, она прислала тебя ко мне просить этой мази?
– Да. Она уверяла, что заметила, какие жадные взгляды маркиз бросает на меня на каждом приёме и балу; уверяла, что я произвела неотразимое впечатление на вашу милость и, следовательно, вы мне не откажете. Вот она и попросила меня придумать предлог для посещения. Я, конечно, сейчас же сообразила. Нарышкин, скрывшийся во Франции, – мой дальний родственник; мне хотелось бы послать ему письмо, так нельзя ли, дескать, отправить это послание с дипломатической почтой? Принцессе эта мысль очень понравилась, так как ей, кроме всего прочего, хотелось убедиться, охотно ли французское посольство помогает сноситься с беглыми русскими… Но, конечно, это мысль не её, а этой противной Юльки Менгден!
– А, понимаю! – с холодной улыбкой сказал маркиз. – Так вот что: что касается мази, то я охотно дам тебе несколько банок той, которую употребляет сама виконтесса де Вентимиль. Ну, а относительно письма скажешь, что я вежливо, но решительно отказался принять таковое. Конечно, между нами говоря, если моя кошечка действительно захочет написать письмо…
– Да нет, вовсе нет! – смеясь, перебила его Любочка. – Ведь я На. рышкина-то почти и не знаю!
– Ну, а новости?
– О, новости очень интересные! Я благословляю случай, открывший мне уголок, из которого можно слышать! Так вот! Вчера к принцессе пришёл Миних. Анна Леопольдовна была одна и плакала. На вопрос фельдмаршала, отчего принцесса плачет, она ответила, что регент не даёт ей жить. Он на каждом шагу оскорбляет её и принца, а теперь до неё дошли слухи, что он подготавливает целый переворот. Герцог только ждёт прибытия из Москвы старшего брата Карла,[62] московского генерал-губернатора, чтобы совместно с другим братом, Густавом, командиром Измайловского полка, арестовать принца и принцессу и выслать их за границу. Затем, конечно, императора уморят и… – и принцесса залилась рыданиями. Миних вскочил и сказал:
«Ваше высочество! Скажите только слово, и я в один час освобожу вас от этого негодяя!»
«Каким образом?» – спросила принцесса.
Тогда Миних объяснил ей свой план. Регент может рассчитывать только на измайловцев и конногвардейцев. Наоборот, преображенцы слепо пойдут всюду за ним, Минихом. Завтра – то есть, значит, сегодня – очередь держать караул у Зимнего и Летнего дворцов за преображенцами. Следовательно, ничего не будет стоить захватить ночью регента и расправиться с ним по-свойски…
К моему удивлению, вместо того, чтобы поблагодарить Миниха, принцесса разразилась новыми слезами и градом упрёков. Она говорила, что фельдмаршал хочет окончательно погубить её, что предприятие может и не удаться, что с таким человеком, как Бирон, борьба непосильна, – и кучу всяких других вещей. Миних ушёл, видимо страшно рассерженный. Мне даже показалось, что он буркнул нечто похожее на угрозу…
Но сегодня рано утром он снова пришёл. У принцессы была в это время Менгден, и Юлька быстро повернула всё по-своему. Она принялась стыдить принцессу, уверять, что хуже всё равно не будет и что лучше пойти на риск, чем терпеть такую муку. Принцесса поддалась, согласилась, но дрожала в это время как осиновый лист! Между прочим, в середине разговора в комнату вошёл супруг принцессы, принц Антон, но Менгден, не дав никому опомниться, попросту вытолкала его, сказав, что его высочеству нечего здесь делать.
«Этот трус способен ещё выдать нас всех!» – заметила она, закрыв дверь за принцем.
– Так вот, милый Жак, что я узнала. Не правда ли, это важно! Но как хорошо будет, когда уберут этого злого урода… Уж я так торопилась к тебе, так торопилась…
– Любочка! – сказал Шетарди, страстно обнимая гибкий стан девушки. – Завтра поезжай в лавки и набери себе всего, что нужно для самой роскошной шубки, – я всё оплачу!
– О, спасибо, спасибо! – воскликнула Любочка, хлопая в ладоши и затем кидаясь целовать Шетарди. – Какой ты милый! Так это действительно так важно для тебя?
– Страшно важно! – ответил маркиз. – Но… Чёрт! Я ничего не понимаю…
– Чего ты не понимаешь, милый? – спросила Любочка.
– Да так… У меня свои соображения… Ну а скажи, ставил ли Миних какие-нибудь условия?
– Да, и очень много… Но я их плохо расслышала и не запомнила…
– И это назначено на сегодня?
– Да, сегодня ночью это должно быть исполнено!
– Но – Боже мой! – ночью решается её судьба, а за несколько часов до этого она посылает тебя за мазью!
– А как ты думаешь, разве последнее для неё не важнее первого? Да и так это вышло: после ухода Миниха принцесса, как я поняла из её разговора с Менгден, хотела съездить с визитом к жене Бирона, чтобы рассеять подозрения, если таковые имеются, – известное дело, коли совесть нечиста, так везде страхи чудятся… Ну так вот, принцесса и говорит с досадой, что надо мыться, а то лицо не свежее. Тут Юлька и рассказала ей про твою мазь… Конечно, как меня позвали да попросили к тебе съездить, я вне себя от радости была. Сначала я потупилась и робко сказала, что как бы про меня худое говорить не стали, я-де себя так соблюдаю, так соблюдаю… А Юлька, злющая, наставительно говорит мне, что царские интересы важнее собственной чести…
– Ах ты, моя красавица! – страстно шепнул Шетарди, ещё крепче прижимая к себе девушку.
Он понимал, что одна шубка не может ещё наградить Любочку в полной мере, что она ждёт его ласк… Тут он был вполне «в своей сфере»…
Прошло немного времени. В дверь постучали. Любочка поспешно оправила на себе, как могла, платье, пришедшее в довольно картинный беспорядок, и чин чином уселась в дальнем углу дивана. Шетарди тоже привёл себя в более приличный вид и подошёл к дверям. Это был Пьер.
– Ваше высокопревосходительство, – шёпотом доложил камердинер, – только что прибыл его превосходительство шведский посол. Кроме того, Жан доложил, что господин Шмидт кончили копировать документ и желают передать его лично вам!
– Шмидта проведи в соседнюю комнату, барона – в деловой кабинет.
– Слушаю-с, – ответил Пьер.
Извинившись перед Любочкой, Шетарди вышел в соседнюю комнату, где ждал его Шмидт.
– Ну что? – спросил посол.
– Царевна не решилась подписать предъявленное мною ей обязательство. Она говорит, что ей нужно подумать…
– А! Ну пусть думает! – небрежно сказал Шетарди. – Ну, а текст условия?
– Сожжён мною.
– Её высочество ничего особенного не говорила?
– Нет, но я сам подвергся преследованиям сыщика и еле укрылся от него…
– А! Это очень важно! Но сейчас мне некогда. Завтра я подробно расспрошу вас об этом… Ну так у вас для сообщения мне нет ничего такого, что было бы важно знать именно сейчас?
– Нет, ваше высокопревосходительство, нет.
– В таком случае благодарю вас от души, идите с Богом!
Шмидт ушёл.
Шетарди вернулся к Любочке, зайдя предварительно в свою туалетную.
– Любочка, – сказал он, – мне очень жаль, но приходится просить тебя уехать: пришёл человек по важному делу! Вот три банки мази. Значит, надо делать вид, что ты просила для самой себя? Ну хорошо! Так прощай, дорогая моя, займись шубкой и пришли мне счета!
Шетарди крикнул Пьера.
– Пьер, – сказал он, – лошадь барышни отведена за угол флигеля, как я приказал, да? Ну так оденьте и проводите барышню до кучера; ему лучше не подъезжать к подъезду.
Шетарди остался один.
«Ну-с, – сказал он про себя, – а теперь минутку посидим и подумаем. Что же это может значить? С кем играет Миних комедию? С Нолькеном или с принцессой? А может быть – преображенцы держат караул ночью и перед Зимним, и перед Летним дворцами… А может быть, Миних просто хотел как-нибудь объяснить своё появление в Зимнем дворце? Он явится арестовать принцессу, а там подумают, что он ведёт Бирона? Да, это, пожалуй, – самая верная мысль! Но я не выскажу её Нолькену… Теперь я знаю, что мне делать и меры принять!» – И он поспешил в кабинет к Нолькену.
– Бога ради, простите, дорогой барон, что я вас задержал! – произнёс он, приветливо протягивая Нолькену обе руки. – Но те сведения, которые я добыл в это время, наверное, послужат мне достаточным извинением!
– Помилуйте, милый маркиз, – ответил Нолькен, – об извинениях здесь и речи быть не может! Ведь мы работаем с вами заодно, идём к одной цели…
– О да! – с улыбкой сказал маркиз. – Хотя иногда мы и расходимся в мнениях относительно пути, ведущего к этой цели. Ну-с, итак, вы рассчитываете сегодня ночью покончить со всеми нашими неприятностями? Но знаете ли вы, что царевна категорически отказалась подписать известное вам обязательство?
– Да? Это очень неприятно, но… что же делать? Придётся всецело положиться на её великодушие!
– Как вы ошибаетесь, милый барон! Я имею самые точные сведения, что царевна однажды сказала в интимном кругу: «Я буду водить шведов и французов за нос, но им от меня всё равно ничего не увидеть!»
– И всё-таки для нас иного исхода нет! Хотя мой государь и убеждён, что война с Россией была бы своевременной и победоносной, но войны не хочет сенат, а вы знаете, как умалена у нас королевская власть. Для Швеции нет выхода… И вот мне категорически предписано во что бы то ни стало изменить это положение вещей…
– Но уверены ли вы, что предпринятые вами шаги действительно помогут этому? Уверены ли вы, что Миних, получив от вас деньги, действительно сделает то, чего вы ждёте от него?
– Маркиз, – сказал Нолькен, удивлённо откидываясь на спинку кресла, – я не понимаю ваших сомнений!
– Я сейчас объясню их вам. Не правда ли, Миних поставил вам условием, чтобы половина обещанной суммы была доставлена ему сегодня же?
– Да, я обещал прислать этот задаток до восьми часов вечера…
– И вас не удивило, что он желает от вас гарантий, сам не давая никаких?
– Но мне кажется, что, получив деньги…
– Полно, милый барон! Меня удивляет, как такой тонкий дипломат, как вы, не видит всей сомнительности подобного положения вещей. Если Миних возьмёт с вас деньги и ничего не сделает, то вы лишены возможности кричать об этом, потому что какой же посол согласится сам признаваться, что он давал деньги на ниспровержение существующего законного правительства? Если же Миних сделает, что обещал, но вы не исполните своего обещания, то, став вместе с переворотом у самого кормила власти, он найдёт возможность и средства заставить вас дорого поплатиться за обман. Значит, при таком положении вещей, когда Миних гарантирован всем, а вы – ничем, гарантий требуют именно с вас! Даже если бы у меня не было фактов, доказывающих, что вас собираются обмануть, заманить в ловушку, мне достаточно было бы одного этого логического соображения!