Страница:
своего будущего. И потому так важна здесь дружеская и твердая рука взрослого
человека: внимание и беспокойство родителей, тревога за безалаберную жизнь
сына, соседского мальчишки и даже незнакомого паренька. Из-за преступного
рубежа, который перейдут вчерашние мальчишки, не всегда возвращаются. На нем
обесценивается человеческая жизнь и дальнейшие преступления становятся почти
обыденными: человека в таких случаях убивают из-за ондатровой шапки, из-за
13 рублей денег и даже из-за крепких малоношеных ботинок.
Очень важно показать молодежи наклонность такой дороги, ведущей к
обрывистому концу, к неумолимому возмездию. Бездумность и никчемность
существования трех молодых лоботрясов стоила жизни нескольким честным и
прекрасным людям, и кровь этих людей, горе их семей потребовало
справедливого наказания.
Преступники не думали об этом логическом и неотвратимом конце по
незнанию жизни ли, по неумению мыслить вообще. Но неотвратимость беды уже
явственно проступала тогда, когда их начало засасывать размеренное и
бездумное существование, ибо, раз начавшись, преступное деяние вырастает в
целый ком обманов, гнусностей, предательства своих лучших идеалов, презрения
к людям-труженикам и, наконец, убийств, после чего молодой человек уже
никогда не сможет сказать простых слов: "Никто не скажет, не смеет сказать,
что я был нечестен".
Но вряд ли думали об этом трое молодых убийц, потому что всю свою
короткую жизнь они прожили подло и бездумно.
зам. редактора газеты "На страже"
Перед дорогой шофер "водовозки" Виктор Ильич Фетисов присел на валун,
что лежал возле заднего ската, закурил...
У подножия гор на снегу серым пятном выделялось стадо овец. Чабан
верхом на лошади гнал отару вниз к теплым кошарам. Длинная палка в руках
чабана была похожа на копье сказочного богатыря. Над юртами курился дымок.
Водитель поднялся, замял окурок. Кто-то окликнул его: к машине
торопливо шагал старый чабан. От быстрой ходьбы лисий треух съехал на
затылок, открыв кирпичное лицо аксакала.
- Куда путь держишь? - спросил он.
- В Аксуек, - ответил Фетисов.
- А где воду сливать будешь?
- Здесь и в Тогусе.
- Возьми меня, - попросился старик. - Кое-что купить надо.
- А зачем тебе мотаться туда-сюда? Дорога сейчас - одно мученье. Давай
деньги, а я куплю, что надо, и привезу.
- Ой, хорошо! - обрадовался чабан. - Рахмет тебе, хороший человек.
Виктор Ильич спрятал деньги и шагнул к машине. Но открыв кабину,
опешил: там сидел незнакомый человек.
- Эй, парень! - спросил шофер незнакомца. - Ты как сюда попал?
Тот живо повернулся. На шофера глянули серые настороженные глаза.
Незнакомец приветливо улыбнулся, и это как-то не вязалось с холодным
немигающим взглядом, которым он продолжал ощупывать шофера.
- Садись, папаша, все равно один едешь. Вдвоем веселее будет.
- А ты кто такой? Откуда? - спросил Виктор Ильич, которому не
понравилась эта манера парня смотреть в упор, не мигая, холодно и
бесцеремонно.
- Садись, садись! - настойчиво приглашал незнакомец, по-прежнему
улыбаясь. - Едем! По дороге я тебе расскажу все как есть: и кто я, и
откуда...
Фетисов нерешительно потоптался у открытой кабины, потом махнул рукой:
вдвоем так вдвоем!
- Ладно, поехали, - сказал водитель и полез в кабину.
Мягко заурчал мотор...
Двое в кабине молчат. Фетисов крутит баранку, курит и искоса
поглядывает на незнакомца. На попутчике легкое, не по сезону, осеннее
пальто, шапка надвинута на глаза, на верхней губе - белый пушок. "Пацан
еще", - решает шофер.
- Слушай, парень! - обратился Фетисов к нему. - Ты обещал рассказать,
кто ты и откуда. Так давай, выкладывай.
- О чем рассказывать? - нехотя отозвался тот.
Незнакомец сидел ссутулившись и засунув правую руку за борт пальто.
- Решил чабаном стать, овец пасти буду...
И опять Фетисова поразила его нагловатая улыбка. Было что-то в ней
затаенное, недоброе.
- Есть ли нужда забираться в такую глухомань?
- Охоту люблю. Вот и побалуюсь вволю с ружьишком...
Впереди показались разрозненные одноэтажные домики, окруженные высокими
тополями. Возле сельмага Фетисов притормозил.
- Ты чего, папаша?
- В магазин забегу. Аксакал просил купить кое-что.
- Вместе пойдем! - жестко потребовал попутчик.
- Зачем вместе!? Сиди. Я - в один миг...
Шофер открыл кабину, но парень цепко ухватил его за руку.
- Не торопись! - свистящим шепотом приказал он и выхватил из-за пазухи
обрез. - Сиди тихо!
Шофер побледнел и, как загипнотизированный, не сводил глаз с ружейного
ствола.
- Слушай сюда! Поможешь мне скрыться. Ежели что и тебе и мне конец!
"А ведь действительно шлепнет, и рука у подонка не дрогнет", - подумал
Виктор Ильич.
Пришлось вновь сесть за руль. А пассажир словно издевается:
- Так, уразумел, папаша? Ежели поможешь, в долгу не останусь.
Парень искоса, не поворачивая головы, поглядел в окно кабины. Машина
стояла возле невысокого, плохо выбеленного домика с узкими оконцами. Это был
сельмаг. Снег вокруг густо утоптан и желт от конского помета. Рядом с
крыльцом - коновязь, где одиноко стоял поджарый, темно-пегий жеребец.
Но вот дверь отворилась, и с крыльца сбежал коренастый казах, неся
перед собой груду пакетов. Он подошел к коню, рассовал покупки в переметные
сумы. Потом отвязал уздечку, ловко, не касаясь ногой стремени, вскочил в
седло и поскакал прочь.
- Так ты в магазин, папаша? - парень отвел взгляд от окошка и выжидающе
посмотрел на шофера.
"Волк тебе папаша!" - едва не крикнул Виктор Ильич, но сдержался. Он
вдруг с удивлением обнаружил, что страх, который сковал его несколько минут
назад, когда незнакомец столь необычным образом отрекомендовался, так же
внезапно исчез, уступив место жгучей ненависти.
- Нет, не пойду, - спокойно сказал он и сам подивился этой вдруг
возникшей в нем спокойной уверенности. - В Аксуеке хороший магазин. Выбор
богат. Там и куплю, что старик просил.
- Дело твое. Гони в Аксуек. Только не забудь, о чем я просил.
Фетисов молча кивнул головой и включил зажигание. Разбрызгивая мокрый
снег, машина выбралась за поселок.
Снег оседает мокрыми хлопьями на ветровом стекле, тает. Струйки воды
бегут по стеклу, и хлопотливый "дворник" уже не успевает убирать водяную
пелену. То и дело шофер встает со своего места и на ходу, придерживая правой
рукой баранку, протирает рукавицей лобовое стекло. Но на пассажира не
смотрит.
- Чего ж ты не спрашиваешь, за что меня ищут? - вдруг заговорил
"попутчик".
- А мне какое дело, - равнодушно ответил Фетисов.
Они сидели рядом, и всякий раз, когда машину бросало на колдобинах,
Виктор Ильич локтем ощущал под боком твердый ствол обреза.
"Что же натворил этот тип? - размышлял водитель. - Может, убил кого пли
ограбил? Ишь ты, и руки в наколках. Молодой да, видать, ранний... Надо
сообщить людям, милиции, - лихорадочно билась мысль. - Но как? Это нелегко,
а надо. И не ради спасения своей собственной жизни... "
Дождь вскоре перестал, и окна кабины быстро просыхали на ветру. Дорога
блестела в лучах проглянувшего солнца и дымилась, как река летним утром.
Шофер выплюнул в окно выкуренную папиросу и обернулся к своему
попутчику:
- Говоришь, почему не спрашиваю, за что милиция ищет?
Парень насторожился. Фетисов продолжал:
- Потому что я сам, брат, того, у нее на примете. - И шофер на ходу
сочинил историю о том, как он будто бы прошлым летом, напившись до чертиков,
подрался, и как его судили за это и дали год "принудиловки".
В глазах бандита растаял настороженный блеск. Он самодовольно
ухмыльнулся:
- Так ты, старина, выходит, свой...
- А как же!?
Машина бежала по улице какого-то поселка. Навстречу спешили люди,
стайками бежали школьники.
Виктор Ильич поглядывал по сторонам и напряженно думал: "Ну как же
сдать этого волка?" И вдруг резко повернул машину на базарную площадь Здесь
он крутил ее так и этак, нарушал правила уличного движения, стараясь
привлечь к себе внимание какого-нибудь милиционера. Но тщетно.
Попутчик зашевелился.
- Подъезжай к магазину, - грубо приказал он. - Даю пять минут на
покупки.
- Туда и еду, - нехотя отозвался Фетисов, стараясь подавить охвативший
его нервный озноб.
В магазине парень стоял за спиной водителя, не вынимая руку из-за
пазухи.
Продавщица быстро обслуживала приезжих. А когда Фетисов, конвоируемый
бандитом, стал выходить из магазина, в дверях он неожиданно столкнулся со
знакомым пареньком, который тащил перед собой ящик с лимонадом. Произошла
минутная заминка, но этого было достаточно, чтобы шепнуть Женьке тревожную
новость. Паренек понимающе кивнул головой.
Усевшись за баранку, Фетисов испытующе глянул на попутчика - не
заподозрил ли? Однако, нет. Тот был спокоен.
Пока у водоразборной колонки цистерна наполнялась водой, Фетисов
прохаживался возле машины, курил, поглядывая на дорогу: не едут ли?
Но вот вода с шумом полилась через край.
- Эй, шофер! - крикнул из кабины пассажир. - Заснул, что ли?
Фетисов кинулся к колонке, завинтил кран. Руки плохо повиновались,
становились чужими. Сказывалось нервное перенапряжение.
Выехали на дорогу. Виктор Ильич старался не глядеть на своего соседа,
чтобы тот не уловил в его глазах тревогу. Он лихорадочно искал малейшую
зацепку, чтобы затянуть время и дать возможность милиции нагнать их. Наконец
он посмотрел на приборный щиток и озабоченно сказал:
- Боюсь с бензином не обойдемся, паря.
- Тогда жми к заправочной! - приказал бандит.
На заправочной Фетисов долго копался в моторе, с отверткой и гаечным
ключом лазал под задним мостом, что-то там подвинчивал, простукивал. И это
длилось до тех пор, пока из кабины не была вновь подана команда:
- Эй, ты, не тяни резину! Чего там канителишься?
Пришлось, скрепя сердце, повиноваться. Фетисов встал, не спеша отряхнул
полушубок, ветошью обтер руки и в который раз с надеждой посмотрел на
дорогу. Но она была пустынна.
Включил зажигание, медленно нажал на стартер... Машина пошла,
покачиваясь на ухабах. С каждым километром таяла надежда на помощь.
И все же помощь пришла. В смотровое зеркало Фетисов увидел
приближающийся "газик". "Милиция?!" Сердце заколотилось часто и гулко. Шофер
невольно нажал на тормоза.
- Что?
- Давай-ка, парень, на ветру минутку постоим...
- А-а! Согласен...
Они поспешно вышли из кабины: шофер по одну сторону, пассажир по
другую.
А милицейский "газик" словно вынырнул из-под земли. Взвизгнули тормоза,
распахнулись дверцы, и пятеро мужчин уже взяли в кольцо грузовик.
Бандит все понял.
- А-а! Заложил, стерва!
Он метнулся к кабине, но было поздно: следователь Попов преградил ему
дорогу и, как клещами, стиснул протянутую к оружию руку...
Задержанный, некто Дегтярев, был преступник не из мелких. Освободившись
из колонии, где он отбывал срок за изнасилование, он принялся за старое.
Темной ночью он напал на незнакомую женщину... Однако уйти от возмездия не
удалось.
полковник милиции,
полковник милиции
В разгар осенних полевых работ председателя колхоза "Передовик" Ивана
Петровича Кравцова вызвали в милицию.
- У нас к вам важное дело, - сказал ему с виду хмурый капитан из
областного отдела ОБХСС. - В вашем колхозе некто Цирер оформлял клуб. Вы
уверены, что он художник?
- А как же! - не раздумывая ответил Кравцов. - Он, по-моему, не
простой, а заслуженный... Вучетич!
Капитан улыбнулся. Наступило неловкое молчание. Кравцову стало не по
себе. Он достал носовой платок и начал старательно вытирать вспотевший лоб.
- И сколько денег вы отвалили этой знаменитости? - продолжал спрашивать
капитан, по-прежнему улыбаясь.
- Э... тысяч двадцать... наличными, - тихо ответил Кравцов.
- Весьма щедро! И никаких подозрений у вас не возникало?
Кравцов не знал, что ответить. Только сейчас, сидя перед следователем,
он понял, какую оплошность допустил, связавшись с этим новоявленным
"Вучетичем".
Все началось в начале августа. В их колхозе соорудили клуб. Дело было
за оформлением, а местные специалисты справиться с такой работой не могли. И
вдруг совершенно неожиданно в кабинет председателя вошел подвижный лысеющий
человек. Он был важен и немногословен, представился художником-скульптором,
скупо намекнул на рекомендации товарищей из области. Председатель тут же дал
задание прорабу и секретарше - позаботиться о работе и об отдыхе
талантливого гостя.
Весь следующий день гость был деловит и сноровист: тщательно измерил
зал, фойе, потолки и даже лестничные клетки, сделал ряд сложных расчетов в
своей записной книжке, подсчитал стоимость работ. К концу дня эскизный
расчет на оформление клуба был готов.
Деловитость скульптора, обилие специальных терминов, короткие
остроумные реплики - все располагало к незнакомцу. Это даже как-то
отодвигало на задний план меркантильные соображения: с такой широкой
натурой, как у приезжего, можно было оформить не один клуб. "Деловой мужик",
- подумал Кравцов и дал указание экономистам и бухгалтеру не ограничивать
творческую фантазию скульптора.
- Тринадцать тысяч, - тихо сказал Кравцову бухгалтер.
- Ну, здесь торговаться неудобно...
Получив изрядный аванс, Цирер сразу же открыл свою широкую натуру.
Можно было подумать, что деньги для него действительно не имеют никакого
значения. В первый застольный вечер он их не жалел. Правда, шутки его были
несколько пошловаты, но в конце концов на это многие перестали обращать
внимание - вино лилось рекой.
Он был героем этого вечера. Миловидная девушка рядом с ним,
разгоряченная шампанским, слушала его со вниманием и благоговением: он
рассказывал о загранице, о своей заслуженной и трудной жизни. Венцом этого
счастливого рассказа был тот самый подходящий момент, когда Цирер ловко
надел на средний палец правой руки своей избранницы неизвестно откуда
взявшееся золотое кольцо. Лида вспыхнула, но протестовать не стала: кольцо
было действительно золотое, сидящего рядом художника хотелось слушать не
переставая...
Так шли дни творческой деятельности приезжего таланта. Были и другие
избранницы, менее легкомысленные, но все-таки теряющие бдительность после
нескольких атак Цирера. Например, Маргарита Сергеевна, которая тридцать лет
прожила на свете, несколько лет работала в хозяйственном магазине, но
никогда не задумывалась, что она может стать для кого-то не просто приятной
и милой женщиной, а "настоящим идеалом женской красоты". Цирер был уверен,
что таких слов Марго никто не говорил. И он не ошибся.
Ошиблась Маргарита Сергеевна, оформляя для приезжей знаменитости счет
на краски. Ну где тут помнить о такой мелочи, как необходимость написать
указанную сумму прописью.
Цирер не мелочился: он увеличил этот счет в сто раз! Документ есть
документ и предъявить его в бухгалтерию колхоза "Передовик" не представляло
большого труда.
А между тем он работал. Это могли подтвердить некоторые жители села,
где оформлялся клуб. Он приезжал на стройку, мягко журил маляров за плохо
подобранный колер. Он ценил время и ездил почти всегда на такси. Вот и в тот
день его вдруг вызвали телеграммой в Москву, и он укатил на такси в
Актюбинск.
Однако до места назначения не доехал, ибо "заскочил" в Мартукский
район, где за три дня заключил договора с двумя колхозами: на двенадцать и
пятнадцать тысяч рублей. И еще: организатор он был неплохой и сколотил две
бригады маляров, которые сразу же приступили к работе.
Право же, такое дело нужно было отметить. Конечно, в Актюбинске.
Отметили на славу: около шести часов не смолкали тосты любителей выпить и
повеселиться за чужой счет.
Похмелье было горьким: утром Цирер встретился с работниками ОБХСС. Это
было явное недоразумение.
- Я человек свободной профессии! Такие, как я, несут культуру в село,
воспитывают у людей эстетические вкусы!
Устное объяснение кое-как получалось. Писать об этом же было нелегко"
количество ошибок в письменном объяснении Цирера перевалило за сотню.
Рассказ о творческом даровании, которое он обрел по наследству, был
несколько испорчен упоминанием о том, что мешало его росту как художника.
Двадцать лучших лет было загублено! И где? В местах не столь отдаленных.
Нет, все законно: срок получил за некоторое пристрастие к чужому добру... Но
ведь в душе-то я художник! - горячился Цирер.
Бернард Цирер до самого ареста в этот последний раз все время считал
себя коллективистом. Обвинения в частнопредпринимательской деятельности он
гневно отвергал, напоминая о созданных бригадах маляров, которым он платил
из собственного кармана...
Женскую "неблагодарность" проявила Лида, которая, узнав о последних
новостях, разрыдалась прямо в кабинете следователя. Оставалось сожалеть о
"благодетеле":
- Ах, как это ужасно и гадко. Ведь Бернард обещал меня устроить в
институт, создать уют и обстановку, показать заграницу. Да, да... Все время
на такси, все время куда-то спешил... Что ж, возраст не помеха. Лишь бы
человек был хороший. Он был щедр, он давал много денег... Я могла надеяться
на устройство своей личной жизни...
Не менее "интересна" деятельность Цирера на трудовом "творческом"
фронте. Чтобы оценить его работы, была создана специальная авторитетная
комиссия. Во всех трех колхозах - малярно-декоративные работы. Так
единогласно установили члены комиссии. Была указана и их стоимость - 10% от
суммы, которую получил Цирер.
У следственных работников помимо служебной необходимости теперь
появился даже интерес. А что же еще "организовал талантливый художник"?
Опытный оперативник Мурзабаев пошел по следам "легенды". В одной только
Чимкентской области делец положил в карман наличными двадцать тысяч рублей!
А чего стоили последующие документы!? Разоблачительные письма из Кустаная,
Петропавловска и из других мест потрясают деталями бесцеремонности
лжехудожника. Целинникам он, словно издеваясь, прислал свою знаменитую
картину "Верблюд в пустыне", не забыв оценить ее в пятьсот рублей. Неважно,
что требования заключенных с несколькими колхозами договоров не были
выполнены. Зато, как считал Цирер, труженики Целины могут питать надежду на
связывающие их и художника нити железной дороги, что нарисована все на той
же известной картине "Верблюд в пустыне". Верблюд тоже смотрит на убегающие
рельсы, которые уже не раз уводили мошенника от разъяренных заказчиков.
- Кто же знал?
- Трудно поверить...
- Возможно, мы ошиблись...
- Никто не гарантирован...
- Если бы знали, откуда он...
Теперь можно узнать, откуда прибыл Бернард Цирер.
Сначала нужно было самое легкое - стать художником. В 1964 году, зайдя
походкой усталого творческого работника в алма-атинские мастерские, бросив
несколько справок перед руководством о том, что он художник, много лет
отдавший нелегкому труду, он попросил немногого. Ему дали то, что он просил:
зачислили нештатным уполномоченным по приему заказов.
Узнав магическую силу простых бумажек, Цирер перешел на более сложную
документацию. Он стал собирать бланки договоров, заверенные гербовой
печатью: благо они горой лежали на столах в художественных мастерских.
В деревне бумага имела как будто бы более весомую ценность, и никто не
спрашивал, почему он не похож на Вучетича. Здесь он не церемонился, потому
что руководители хозяйств были заняты более неотложными работами. Цирер
играл и на этом, обещая снять с души руководителя совхоза или колхоза
беспокойство за эстетическое воспитание сельских тружеников. После того, как
ему поверили в первый раз, он уже не стеснялся - нагло завышал стоимость
работ. В колхозе "Путь к коммунизму" Цирер приписал сто шестьдесят
квадратных метров орнаментальной росписи, присвоив шесть тысяч пятьсот
рублей.
Вспомним товарный счет, который выписывала ему продавщица Маргарита
Сергеевна. По нему Цирер получил в бухгалтерии колхоза "Передовик" девять
тысяч девятьсот рублей наличными.
Как ни странно, но никому из бухгалтеров и финансовых работников и в
голову не приходило, что перед ними - грубо подделанный документ. На суде и
следствии председатель колхоза Кравцов, его коллеги и все, кто вольно или
невольно потворствовали махинациям Цирера, признали свою преступную
оплошность. Но согласитесь, дорогой читатель, что это раскаяние было
запоздавшим: потеряв чувство гражданской ответственности, люди за
благообразной личиной незнакомца не увидели отпетого жулика.
прокурор следственного Управления
Прокуратуры Казахской ССР
Контора хлебоприемного пункта вспыхнула сразу, как будто беззвучно
взорвалась, а потом уже загудел, завыл огонь, пожирая смолистые балки, треща
сухими сосновыми досками. Тушить было бесполезно. Никакая струя не могла уже
остановить разрушительной силы огня. Однако люди боролись.
Когда участковый инспектор Игнат Арсентьевич Андронюк прибежал на место
происшествия, дом был объят пламенем от пола до крыши, а порывистый ветер
срывал горящие головешки и швырял их на крыши соседних домов.
Причины пожара не знал никто. Михаил Скоробогатов, прибежавший первым,
уже видел здание, объятое огнем со всех сторон. Окна были выбиты изнутри -
на земле валялись осколки. Значит, кто-то поджег, а потом выбирался через
разбитое окно, ибо дверь была заперта на внутренний замок. Значит, видимо,
преступник проник внутрь помещения через дверь, а вылезать стал через окно,
иначе все стекла рассыпались бы во внутрь.
Андронюк теперь уже догадывался, что дом загорелей не случайно, его
подожгли. Заметали следы... Какого преступления?
Участковый по телефону вызвал работников пожарной инспекции и
работников уголовного розыска. Тем временем дом горел со всех сторон, а
Михаил рассказывал, что пожар начался изнутри, что когда он подбежал,
наружные стены рома были еще целы, а пламя било из разбитых окон. Сквозь
окна можно было увидеть, что охвачены пламенем столы, стулья, даже
несгораемые шкафы.
Во второй половине дня, когда пожар утих, из-под обломков и пепла были
извлечены несгораемые шкафы. Один из них был цел, и лишь краска сверху
потрескалась и обуглилась. Дверца второго была отогнута ломом, и документы,
хранившиеся в нем, почти полностью сгорели.
По просьбе Андронюка кассир Широкова открыла сейф своим ключом. Внутри
было пусто, хотя накануне лежало пять тысяч рублей, полученных из Госбанка
поздно вечером: кассир не успела раздать их рабочим.
Как могли пропасть деньги из закрытого сейфа? Кто, кроме кассира, мог
иметь ключи or несгораемых шкафов?
В оконном проеме уцелевшей каменной стены лежала обгоревшая запонка.
Мужская. Может быть, она утеряна преступником при выходе на улицу через
окно? А может быть, еще летом, когда окна открывались настежь, кто-нибудь
обронил ее да так и не хватился - считал навсегда потерянной? Но нет.
Запонка лежала на самом видном месте. После того, как она упала здесь, ее
никто не видел, иначе даже уборщица убрала бы ее или нашел бы хозяин. Эмаль
с запонки почти осыпалась, но очертания какого-то рисунка проступали
отчетливо. Андронюк немедленно отправил находку на экспертизу и реставрацию.
Теперь надо было побеседовать с теми, кто мог бы пролить свет на
существо событий. Первой давала показания кассир Широкова. Работники
уголовного розыска не сомневались, что преступление совершено мужчиной, но
ведь могли быть сообщники.
- Передавали ли вы кому-нибудь ключ от сейфа?
- Нет.
- Есть ли у этого сейфа второй ключ и у кого он хранится?
- Я пришла сюда работать недавно, до меня работала Эмма Рудь. Но она
была уволена как не вызывающая доверия. При передаче дел она отдала мне
только один ключ. Второго у нее не было.
- А не могла ли Эмма Рудь сама организовать этот поджог?
- Не думаю. Мне кажется, что освободили ее неправильно. Уволили за
растрату. Чего не бывает в нашей работе, но ведь растрату в 250 рублей Эмма
покрыла.
- Кто же, по-вашему, мог поджечь контору?
- Не знаю.
- Может быть, у вас есть предположения? Вы же не сомневаетесь, что это
не Эмма Рудь? Тогда, кто же?
- Не знаю.
- Кто еще знает расположение, ходы и выходы из этого здания?
- Да все знают. За день столько народа перебывает, что не упомнишь, а
контора расположена просто - вход один. Тут, кто не знает - не назовешь, а
знают? - да весь поселок.
- У кого есть ключ от наружной двери бухгалтерии?
- У директора, главного бухгалтера и у меня. Да, забыла. Вечером, когда
я деньги привезла, пришел Глазунов - охранник. Он был пьян и требовал выдать
ему зарплату. Я сказала, что зарплату будем выдавать всем только завтра, то
есть сегодня. Он немного поскандалил и ушел. Контору закрывала я, последняя
уходила. Еще подумала, куда это Глазунов запропастился, ведь он охранять
должен.
К середине дня в поселок на попутной машине приехал Глазунов. Он был
навеселе. Однако хмель вылетел из его головы, как только он увидел пожарище
вместо конторы. Пепел был еще горячим. Глазунов искренне удивлялся, и видно
было, что волновался.
На все вопросы следователя он отвечал сбивчиво и неопределенно. Еще не
было ясно из его ответов, причастен ли он к преступлению, но уже по
человека: внимание и беспокойство родителей, тревога за безалаберную жизнь
сына, соседского мальчишки и даже незнакомого паренька. Из-за преступного
рубежа, который перейдут вчерашние мальчишки, не всегда возвращаются. На нем
обесценивается человеческая жизнь и дальнейшие преступления становятся почти
обыденными: человека в таких случаях убивают из-за ондатровой шапки, из-за
13 рублей денег и даже из-за крепких малоношеных ботинок.
Очень важно показать молодежи наклонность такой дороги, ведущей к
обрывистому концу, к неумолимому возмездию. Бездумность и никчемность
существования трех молодых лоботрясов стоила жизни нескольким честным и
прекрасным людям, и кровь этих людей, горе их семей потребовало
справедливого наказания.
Преступники не думали об этом логическом и неотвратимом конце по
незнанию жизни ли, по неумению мыслить вообще. Но неотвратимость беды уже
явственно проступала тогда, когда их начало засасывать размеренное и
бездумное существование, ибо, раз начавшись, преступное деяние вырастает в
целый ком обманов, гнусностей, предательства своих лучших идеалов, презрения
к людям-труженикам и, наконец, убийств, после чего молодой человек уже
никогда не сможет сказать простых слов: "Никто не скажет, не смеет сказать,
что я был нечестен".
Но вряд ли думали об этом трое молодых убийц, потому что всю свою
короткую жизнь они прожили подло и бездумно.
зам. редактора газеты "На страже"
Перед дорогой шофер "водовозки" Виктор Ильич Фетисов присел на валун,
что лежал возле заднего ската, закурил...
У подножия гор на снегу серым пятном выделялось стадо овец. Чабан
верхом на лошади гнал отару вниз к теплым кошарам. Длинная палка в руках
чабана была похожа на копье сказочного богатыря. Над юртами курился дымок.
Водитель поднялся, замял окурок. Кто-то окликнул его: к машине
торопливо шагал старый чабан. От быстрой ходьбы лисий треух съехал на
затылок, открыв кирпичное лицо аксакала.
- Куда путь держишь? - спросил он.
- В Аксуек, - ответил Фетисов.
- А где воду сливать будешь?
- Здесь и в Тогусе.
- Возьми меня, - попросился старик. - Кое-что купить надо.
- А зачем тебе мотаться туда-сюда? Дорога сейчас - одно мученье. Давай
деньги, а я куплю, что надо, и привезу.
- Ой, хорошо! - обрадовался чабан. - Рахмет тебе, хороший человек.
Виктор Ильич спрятал деньги и шагнул к машине. Но открыв кабину,
опешил: там сидел незнакомый человек.
- Эй, парень! - спросил шофер незнакомца. - Ты как сюда попал?
Тот живо повернулся. На шофера глянули серые настороженные глаза.
Незнакомец приветливо улыбнулся, и это как-то не вязалось с холодным
немигающим взглядом, которым он продолжал ощупывать шофера.
- Садись, папаша, все равно один едешь. Вдвоем веселее будет.
- А ты кто такой? Откуда? - спросил Виктор Ильич, которому не
понравилась эта манера парня смотреть в упор, не мигая, холодно и
бесцеремонно.
- Садись, садись! - настойчиво приглашал незнакомец, по-прежнему
улыбаясь. - Едем! По дороге я тебе расскажу все как есть: и кто я, и
откуда...
Фетисов нерешительно потоптался у открытой кабины, потом махнул рукой:
вдвоем так вдвоем!
- Ладно, поехали, - сказал водитель и полез в кабину.
Мягко заурчал мотор...
Двое в кабине молчат. Фетисов крутит баранку, курит и искоса
поглядывает на незнакомца. На попутчике легкое, не по сезону, осеннее
пальто, шапка надвинута на глаза, на верхней губе - белый пушок. "Пацан
еще", - решает шофер.
- Слушай, парень! - обратился Фетисов к нему. - Ты обещал рассказать,
кто ты и откуда. Так давай, выкладывай.
- О чем рассказывать? - нехотя отозвался тот.
Незнакомец сидел ссутулившись и засунув правую руку за борт пальто.
- Решил чабаном стать, овец пасти буду...
И опять Фетисова поразила его нагловатая улыбка. Было что-то в ней
затаенное, недоброе.
- Есть ли нужда забираться в такую глухомань?
- Охоту люблю. Вот и побалуюсь вволю с ружьишком...
Впереди показались разрозненные одноэтажные домики, окруженные высокими
тополями. Возле сельмага Фетисов притормозил.
- Ты чего, папаша?
- В магазин забегу. Аксакал просил купить кое-что.
- Вместе пойдем! - жестко потребовал попутчик.
- Зачем вместе!? Сиди. Я - в один миг...
Шофер открыл кабину, но парень цепко ухватил его за руку.
- Не торопись! - свистящим шепотом приказал он и выхватил из-за пазухи
обрез. - Сиди тихо!
Шофер побледнел и, как загипнотизированный, не сводил глаз с ружейного
ствола.
- Слушай сюда! Поможешь мне скрыться. Ежели что и тебе и мне конец!
"А ведь действительно шлепнет, и рука у подонка не дрогнет", - подумал
Виктор Ильич.
Пришлось вновь сесть за руль. А пассажир словно издевается:
- Так, уразумел, папаша? Ежели поможешь, в долгу не останусь.
Парень искоса, не поворачивая головы, поглядел в окно кабины. Машина
стояла возле невысокого, плохо выбеленного домика с узкими оконцами. Это был
сельмаг. Снег вокруг густо утоптан и желт от конского помета. Рядом с
крыльцом - коновязь, где одиноко стоял поджарый, темно-пегий жеребец.
Но вот дверь отворилась, и с крыльца сбежал коренастый казах, неся
перед собой груду пакетов. Он подошел к коню, рассовал покупки в переметные
сумы. Потом отвязал уздечку, ловко, не касаясь ногой стремени, вскочил в
седло и поскакал прочь.
- Так ты в магазин, папаша? - парень отвел взгляд от окошка и выжидающе
посмотрел на шофера.
"Волк тебе папаша!" - едва не крикнул Виктор Ильич, но сдержался. Он
вдруг с удивлением обнаружил, что страх, который сковал его несколько минут
назад, когда незнакомец столь необычным образом отрекомендовался, так же
внезапно исчез, уступив место жгучей ненависти.
- Нет, не пойду, - спокойно сказал он и сам подивился этой вдруг
возникшей в нем спокойной уверенности. - В Аксуеке хороший магазин. Выбор
богат. Там и куплю, что старик просил.
- Дело твое. Гони в Аксуек. Только не забудь, о чем я просил.
Фетисов молча кивнул головой и включил зажигание. Разбрызгивая мокрый
снег, машина выбралась за поселок.
Снег оседает мокрыми хлопьями на ветровом стекле, тает. Струйки воды
бегут по стеклу, и хлопотливый "дворник" уже не успевает убирать водяную
пелену. То и дело шофер встает со своего места и на ходу, придерживая правой
рукой баранку, протирает рукавицей лобовое стекло. Но на пассажира не
смотрит.
- Чего ж ты не спрашиваешь, за что меня ищут? - вдруг заговорил
"попутчик".
- А мне какое дело, - равнодушно ответил Фетисов.
Они сидели рядом, и всякий раз, когда машину бросало на колдобинах,
Виктор Ильич локтем ощущал под боком твердый ствол обреза.
"Что же натворил этот тип? - размышлял водитель. - Может, убил кого пли
ограбил? Ишь ты, и руки в наколках. Молодой да, видать, ранний... Надо
сообщить людям, милиции, - лихорадочно билась мысль. - Но как? Это нелегко,
а надо. И не ради спасения своей собственной жизни... "
Дождь вскоре перестал, и окна кабины быстро просыхали на ветру. Дорога
блестела в лучах проглянувшего солнца и дымилась, как река летним утром.
Шофер выплюнул в окно выкуренную папиросу и обернулся к своему
попутчику:
- Говоришь, почему не спрашиваю, за что милиция ищет?
Парень насторожился. Фетисов продолжал:
- Потому что я сам, брат, того, у нее на примете. - И шофер на ходу
сочинил историю о том, как он будто бы прошлым летом, напившись до чертиков,
подрался, и как его судили за это и дали год "принудиловки".
В глазах бандита растаял настороженный блеск. Он самодовольно
ухмыльнулся:
- Так ты, старина, выходит, свой...
- А как же!?
Машина бежала по улице какого-то поселка. Навстречу спешили люди,
стайками бежали школьники.
Виктор Ильич поглядывал по сторонам и напряженно думал: "Ну как же
сдать этого волка?" И вдруг резко повернул машину на базарную площадь Здесь
он крутил ее так и этак, нарушал правила уличного движения, стараясь
привлечь к себе внимание какого-нибудь милиционера. Но тщетно.
Попутчик зашевелился.
- Подъезжай к магазину, - грубо приказал он. - Даю пять минут на
покупки.
- Туда и еду, - нехотя отозвался Фетисов, стараясь подавить охвативший
его нервный озноб.
В магазине парень стоял за спиной водителя, не вынимая руку из-за
пазухи.
Продавщица быстро обслуживала приезжих. А когда Фетисов, конвоируемый
бандитом, стал выходить из магазина, в дверях он неожиданно столкнулся со
знакомым пареньком, который тащил перед собой ящик с лимонадом. Произошла
минутная заминка, но этого было достаточно, чтобы шепнуть Женьке тревожную
новость. Паренек понимающе кивнул головой.
Усевшись за баранку, Фетисов испытующе глянул на попутчика - не
заподозрил ли? Однако, нет. Тот был спокоен.
Пока у водоразборной колонки цистерна наполнялась водой, Фетисов
прохаживался возле машины, курил, поглядывая на дорогу: не едут ли?
Но вот вода с шумом полилась через край.
- Эй, шофер! - крикнул из кабины пассажир. - Заснул, что ли?
Фетисов кинулся к колонке, завинтил кран. Руки плохо повиновались,
становились чужими. Сказывалось нервное перенапряжение.
Выехали на дорогу. Виктор Ильич старался не глядеть на своего соседа,
чтобы тот не уловил в его глазах тревогу. Он лихорадочно искал малейшую
зацепку, чтобы затянуть время и дать возможность милиции нагнать их. Наконец
он посмотрел на приборный щиток и озабоченно сказал:
- Боюсь с бензином не обойдемся, паря.
- Тогда жми к заправочной! - приказал бандит.
На заправочной Фетисов долго копался в моторе, с отверткой и гаечным
ключом лазал под задним мостом, что-то там подвинчивал, простукивал. И это
длилось до тех пор, пока из кабины не была вновь подана команда:
- Эй, ты, не тяни резину! Чего там канителишься?
Пришлось, скрепя сердце, повиноваться. Фетисов встал, не спеша отряхнул
полушубок, ветошью обтер руки и в который раз с надеждой посмотрел на
дорогу. Но она была пустынна.
Включил зажигание, медленно нажал на стартер... Машина пошла,
покачиваясь на ухабах. С каждым километром таяла надежда на помощь.
И все же помощь пришла. В смотровое зеркало Фетисов увидел
приближающийся "газик". "Милиция?!" Сердце заколотилось часто и гулко. Шофер
невольно нажал на тормоза.
- Что?
- Давай-ка, парень, на ветру минутку постоим...
- А-а! Согласен...
Они поспешно вышли из кабины: шофер по одну сторону, пассажир по
другую.
А милицейский "газик" словно вынырнул из-под земли. Взвизгнули тормоза,
распахнулись дверцы, и пятеро мужчин уже взяли в кольцо грузовик.
Бандит все понял.
- А-а! Заложил, стерва!
Он метнулся к кабине, но было поздно: следователь Попов преградил ему
дорогу и, как клещами, стиснул протянутую к оружию руку...
Задержанный, некто Дегтярев, был преступник не из мелких. Освободившись
из колонии, где он отбывал срок за изнасилование, он принялся за старое.
Темной ночью он напал на незнакомую женщину... Однако уйти от возмездия не
удалось.
полковник милиции,
полковник милиции
В разгар осенних полевых работ председателя колхоза "Передовик" Ивана
Петровича Кравцова вызвали в милицию.
- У нас к вам важное дело, - сказал ему с виду хмурый капитан из
областного отдела ОБХСС. - В вашем колхозе некто Цирер оформлял клуб. Вы
уверены, что он художник?
- А как же! - не раздумывая ответил Кравцов. - Он, по-моему, не
простой, а заслуженный... Вучетич!
Капитан улыбнулся. Наступило неловкое молчание. Кравцову стало не по
себе. Он достал носовой платок и начал старательно вытирать вспотевший лоб.
- И сколько денег вы отвалили этой знаменитости? - продолжал спрашивать
капитан, по-прежнему улыбаясь.
- Э... тысяч двадцать... наличными, - тихо ответил Кравцов.
- Весьма щедро! И никаких подозрений у вас не возникало?
Кравцов не знал, что ответить. Только сейчас, сидя перед следователем,
он понял, какую оплошность допустил, связавшись с этим новоявленным
"Вучетичем".
Все началось в начале августа. В их колхозе соорудили клуб. Дело было
за оформлением, а местные специалисты справиться с такой работой не могли. И
вдруг совершенно неожиданно в кабинет председателя вошел подвижный лысеющий
человек. Он был важен и немногословен, представился художником-скульптором,
скупо намекнул на рекомендации товарищей из области. Председатель тут же дал
задание прорабу и секретарше - позаботиться о работе и об отдыхе
талантливого гостя.
Весь следующий день гость был деловит и сноровист: тщательно измерил
зал, фойе, потолки и даже лестничные клетки, сделал ряд сложных расчетов в
своей записной книжке, подсчитал стоимость работ. К концу дня эскизный
расчет на оформление клуба был готов.
Деловитость скульптора, обилие специальных терминов, короткие
остроумные реплики - все располагало к незнакомцу. Это даже как-то
отодвигало на задний план меркантильные соображения: с такой широкой
натурой, как у приезжего, можно было оформить не один клуб. "Деловой мужик",
- подумал Кравцов и дал указание экономистам и бухгалтеру не ограничивать
творческую фантазию скульптора.
- Тринадцать тысяч, - тихо сказал Кравцову бухгалтер.
- Ну, здесь торговаться неудобно...
Получив изрядный аванс, Цирер сразу же открыл свою широкую натуру.
Можно было подумать, что деньги для него действительно не имеют никакого
значения. В первый застольный вечер он их не жалел. Правда, шутки его были
несколько пошловаты, но в конце концов на это многие перестали обращать
внимание - вино лилось рекой.
Он был героем этого вечера. Миловидная девушка рядом с ним,
разгоряченная шампанским, слушала его со вниманием и благоговением: он
рассказывал о загранице, о своей заслуженной и трудной жизни. Венцом этого
счастливого рассказа был тот самый подходящий момент, когда Цирер ловко
надел на средний палец правой руки своей избранницы неизвестно откуда
взявшееся золотое кольцо. Лида вспыхнула, но протестовать не стала: кольцо
было действительно золотое, сидящего рядом художника хотелось слушать не
переставая...
Так шли дни творческой деятельности приезжего таланта. Были и другие
избранницы, менее легкомысленные, но все-таки теряющие бдительность после
нескольких атак Цирера. Например, Маргарита Сергеевна, которая тридцать лет
прожила на свете, несколько лет работала в хозяйственном магазине, но
никогда не задумывалась, что она может стать для кого-то не просто приятной
и милой женщиной, а "настоящим идеалом женской красоты". Цирер был уверен,
что таких слов Марго никто не говорил. И он не ошибся.
Ошиблась Маргарита Сергеевна, оформляя для приезжей знаменитости счет
на краски. Ну где тут помнить о такой мелочи, как необходимость написать
указанную сумму прописью.
Цирер не мелочился: он увеличил этот счет в сто раз! Документ есть
документ и предъявить его в бухгалтерию колхоза "Передовик" не представляло
большого труда.
А между тем он работал. Это могли подтвердить некоторые жители села,
где оформлялся клуб. Он приезжал на стройку, мягко журил маляров за плохо
подобранный колер. Он ценил время и ездил почти всегда на такси. Вот и в тот
день его вдруг вызвали телеграммой в Москву, и он укатил на такси в
Актюбинск.
Однако до места назначения не доехал, ибо "заскочил" в Мартукский
район, где за три дня заключил договора с двумя колхозами: на двенадцать и
пятнадцать тысяч рублей. И еще: организатор он был неплохой и сколотил две
бригады маляров, которые сразу же приступили к работе.
Право же, такое дело нужно было отметить. Конечно, в Актюбинске.
Отметили на славу: около шести часов не смолкали тосты любителей выпить и
повеселиться за чужой счет.
Похмелье было горьким: утром Цирер встретился с работниками ОБХСС. Это
было явное недоразумение.
- Я человек свободной профессии! Такие, как я, несут культуру в село,
воспитывают у людей эстетические вкусы!
Устное объяснение кое-как получалось. Писать об этом же было нелегко"
количество ошибок в письменном объяснении Цирера перевалило за сотню.
Рассказ о творческом даровании, которое он обрел по наследству, был
несколько испорчен упоминанием о том, что мешало его росту как художника.
Двадцать лучших лет было загублено! И где? В местах не столь отдаленных.
Нет, все законно: срок получил за некоторое пристрастие к чужому добру... Но
ведь в душе-то я художник! - горячился Цирер.
Бернард Цирер до самого ареста в этот последний раз все время считал
себя коллективистом. Обвинения в частнопредпринимательской деятельности он
гневно отвергал, напоминая о созданных бригадах маляров, которым он платил
из собственного кармана...
Женскую "неблагодарность" проявила Лида, которая, узнав о последних
новостях, разрыдалась прямо в кабинете следователя. Оставалось сожалеть о
"благодетеле":
- Ах, как это ужасно и гадко. Ведь Бернард обещал меня устроить в
институт, создать уют и обстановку, показать заграницу. Да, да... Все время
на такси, все время куда-то спешил... Что ж, возраст не помеха. Лишь бы
человек был хороший. Он был щедр, он давал много денег... Я могла надеяться
на устройство своей личной жизни...
Не менее "интересна" деятельность Цирера на трудовом "творческом"
фронте. Чтобы оценить его работы, была создана специальная авторитетная
комиссия. Во всех трех колхозах - малярно-декоративные работы. Так
единогласно установили члены комиссии. Была указана и их стоимость - 10% от
суммы, которую получил Цирер.
У следственных работников помимо служебной необходимости теперь
появился даже интерес. А что же еще "организовал талантливый художник"?
Опытный оперативник Мурзабаев пошел по следам "легенды". В одной только
Чимкентской области делец положил в карман наличными двадцать тысяч рублей!
А чего стоили последующие документы!? Разоблачительные письма из Кустаная,
Петропавловска и из других мест потрясают деталями бесцеремонности
лжехудожника. Целинникам он, словно издеваясь, прислал свою знаменитую
картину "Верблюд в пустыне", не забыв оценить ее в пятьсот рублей. Неважно,
что требования заключенных с несколькими колхозами договоров не были
выполнены. Зато, как считал Цирер, труженики Целины могут питать надежду на
связывающие их и художника нити железной дороги, что нарисована все на той
же известной картине "Верблюд в пустыне". Верблюд тоже смотрит на убегающие
рельсы, которые уже не раз уводили мошенника от разъяренных заказчиков.
- Кто же знал?
- Трудно поверить...
- Возможно, мы ошиблись...
- Никто не гарантирован...
- Если бы знали, откуда он...
Теперь можно узнать, откуда прибыл Бернард Цирер.
Сначала нужно было самое легкое - стать художником. В 1964 году, зайдя
походкой усталого творческого работника в алма-атинские мастерские, бросив
несколько справок перед руководством о том, что он художник, много лет
отдавший нелегкому труду, он попросил немногого. Ему дали то, что он просил:
зачислили нештатным уполномоченным по приему заказов.
Узнав магическую силу простых бумажек, Цирер перешел на более сложную
документацию. Он стал собирать бланки договоров, заверенные гербовой
печатью: благо они горой лежали на столах в художественных мастерских.
В деревне бумага имела как будто бы более весомую ценность, и никто не
спрашивал, почему он не похож на Вучетича. Здесь он не церемонился, потому
что руководители хозяйств были заняты более неотложными работами. Цирер
играл и на этом, обещая снять с души руководителя совхоза или колхоза
беспокойство за эстетическое воспитание сельских тружеников. После того, как
ему поверили в первый раз, он уже не стеснялся - нагло завышал стоимость
работ. В колхозе "Путь к коммунизму" Цирер приписал сто шестьдесят
квадратных метров орнаментальной росписи, присвоив шесть тысяч пятьсот
рублей.
Вспомним товарный счет, который выписывала ему продавщица Маргарита
Сергеевна. По нему Цирер получил в бухгалтерии колхоза "Передовик" девять
тысяч девятьсот рублей наличными.
Как ни странно, но никому из бухгалтеров и финансовых работников и в
голову не приходило, что перед ними - грубо подделанный документ. На суде и
следствии председатель колхоза Кравцов, его коллеги и все, кто вольно или
невольно потворствовали махинациям Цирера, признали свою преступную
оплошность. Но согласитесь, дорогой читатель, что это раскаяние было
запоздавшим: потеряв чувство гражданской ответственности, люди за
благообразной личиной незнакомца не увидели отпетого жулика.
прокурор следственного Управления
Прокуратуры Казахской ССР
Контора хлебоприемного пункта вспыхнула сразу, как будто беззвучно
взорвалась, а потом уже загудел, завыл огонь, пожирая смолистые балки, треща
сухими сосновыми досками. Тушить было бесполезно. Никакая струя не могла уже
остановить разрушительной силы огня. Однако люди боролись.
Когда участковый инспектор Игнат Арсентьевич Андронюк прибежал на место
происшествия, дом был объят пламенем от пола до крыши, а порывистый ветер
срывал горящие головешки и швырял их на крыши соседних домов.
Причины пожара не знал никто. Михаил Скоробогатов, прибежавший первым,
уже видел здание, объятое огнем со всех сторон. Окна были выбиты изнутри -
на земле валялись осколки. Значит, кто-то поджег, а потом выбирался через
разбитое окно, ибо дверь была заперта на внутренний замок. Значит, видимо,
преступник проник внутрь помещения через дверь, а вылезать стал через окно,
иначе все стекла рассыпались бы во внутрь.
Андронюк теперь уже догадывался, что дом загорелей не случайно, его
подожгли. Заметали следы... Какого преступления?
Участковый по телефону вызвал работников пожарной инспекции и
работников уголовного розыска. Тем временем дом горел со всех сторон, а
Михаил рассказывал, что пожар начался изнутри, что когда он подбежал,
наружные стены рома были еще целы, а пламя било из разбитых окон. Сквозь
окна можно было увидеть, что охвачены пламенем столы, стулья, даже
несгораемые шкафы.
Во второй половине дня, когда пожар утих, из-под обломков и пепла были
извлечены несгораемые шкафы. Один из них был цел, и лишь краска сверху
потрескалась и обуглилась. Дверца второго была отогнута ломом, и документы,
хранившиеся в нем, почти полностью сгорели.
По просьбе Андронюка кассир Широкова открыла сейф своим ключом. Внутри
было пусто, хотя накануне лежало пять тысяч рублей, полученных из Госбанка
поздно вечером: кассир не успела раздать их рабочим.
Как могли пропасть деньги из закрытого сейфа? Кто, кроме кассира, мог
иметь ключи or несгораемых шкафов?
В оконном проеме уцелевшей каменной стены лежала обгоревшая запонка.
Мужская. Может быть, она утеряна преступником при выходе на улицу через
окно? А может быть, еще летом, когда окна открывались настежь, кто-нибудь
обронил ее да так и не хватился - считал навсегда потерянной? Но нет.
Запонка лежала на самом видном месте. После того, как она упала здесь, ее
никто не видел, иначе даже уборщица убрала бы ее или нашел бы хозяин. Эмаль
с запонки почти осыпалась, но очертания какого-то рисунка проступали
отчетливо. Андронюк немедленно отправил находку на экспертизу и реставрацию.
Теперь надо было побеседовать с теми, кто мог бы пролить свет на
существо событий. Первой давала показания кассир Широкова. Работники
уголовного розыска не сомневались, что преступление совершено мужчиной, но
ведь могли быть сообщники.
- Передавали ли вы кому-нибудь ключ от сейфа?
- Нет.
- Есть ли у этого сейфа второй ключ и у кого он хранится?
- Я пришла сюда работать недавно, до меня работала Эмма Рудь. Но она
была уволена как не вызывающая доверия. При передаче дел она отдала мне
только один ключ. Второго у нее не было.
- А не могла ли Эмма Рудь сама организовать этот поджог?
- Не думаю. Мне кажется, что освободили ее неправильно. Уволили за
растрату. Чего не бывает в нашей работе, но ведь растрату в 250 рублей Эмма
покрыла.
- Кто же, по-вашему, мог поджечь контору?
- Не знаю.
- Может быть, у вас есть предположения? Вы же не сомневаетесь, что это
не Эмма Рудь? Тогда, кто же?
- Не знаю.
- Кто еще знает расположение, ходы и выходы из этого здания?
- Да все знают. За день столько народа перебывает, что не упомнишь, а
контора расположена просто - вход один. Тут, кто не знает - не назовешь, а
знают? - да весь поселок.
- У кого есть ключ от наружной двери бухгалтерии?
- У директора, главного бухгалтера и у меня. Да, забыла. Вечером, когда
я деньги привезла, пришел Глазунов - охранник. Он был пьян и требовал выдать
ему зарплату. Я сказала, что зарплату будем выдавать всем только завтра, то
есть сегодня. Он немного поскандалил и ушел. Контору закрывала я, последняя
уходила. Еще подумала, куда это Глазунов запропастился, ведь он охранять
должен.
К середине дня в поселок на попутной машине приехал Глазунов. Он был
навеселе. Однако хмель вылетел из его головы, как только он увидел пожарище
вместо конторы. Пепел был еще горячим. Глазунов искренне удивлялся, и видно
было, что волновался.
На все вопросы следователя он отвечал сбивчиво и неопределенно. Еще не
было ясно из его ответов, причастен ли он к преступлению, но уже по