Страница:
- Кажется, пять тысяч, - радостно проговорил он, подавая облигацию в
окошечко.
- Одну минуточку... - сказала кассирша.
Ждать гражданину в енотовой шубе пришлось недолго: через несколько
минут его вызвали к заведующему сберкассой.
За столом сидел сержант милиции и вертел в руках двадцатирублевую
облигацию.
- Ваша?
- Моя.
- Нет, не ваша. Вспомните, где вы ее взяли. Это очень важно...
Посетитель тяжело опустился на стул:
- Купил... У Балобана. Принес вечером. А наутро - тираж. Выиграл...
Гражданин в енотовой шубе, назвавшийся Ройтманом, рассказывал
Карабаксанову свою неприглядную историю плаксивым голосом:
- Вы знаете, пожадничал. За двести рублей на шесть тысяч облигаций -
это же дешево...
Все номера и серии облигаций, которые купил Ройтман у своего знакомого
Балобана, совпадали с номерами похищенных у Байрумова.
К вечеру сотрудники уголовного розыска отыскали Балобана. Узнав обо
всем, он, удивленно разведя руками, пробасил:
- Попросил сосед, Хусеном его звать, продать облигации. У меня денег не
было. Понес к Ройтману. Тот взял. Не понимаю, что я сделал плохого?
Ночью был арестован Точиев - низкорослый, широкоплечий человек, с
наглыми глазами. Он долго выкрикивал ругательства в адрес сотрудников,
которые посмели взять его. Все обвинения отрицал. Отказывался даже от того,
что передавал Балобану ворованные облигации для продажи.
Автомашина шла на большой скорости, с каждым часом приближаясь к цели.
Карабаксанов, казалось, дремал, не обращая внимания на толчки. Но это только
казалось. Он вспоминал, анализировал, и стройная цепочка фактов смыкалась.
Недавно из одного города был получен пакет, которого он так долго ждал.
Прибыли документы и дактилокарта с оттисками пальцев Аушева - матерого
вора-рецидивиста. После трех дерзких налетов в Алма-Ате он вместе с двумя
сообщниками скрылся в Киргизии, в глухом селе Калининском, куда сейчас
мчалась машина с оперативниками.
Двери дома открыл седобородый старик со слезящимися глазами. Он
испуганно взглянул на офицера и хотел было броситься назад. Один из
сотрудников уголовного розыска схватил его за руку и вывел во двор.
Карабаксанов решительно рванул на себя дверь в следующую комнату.
- А, милиция. Садись, гостем будешь, - пьяным голосом встретил их
мужчина, сидящий за столом.
Услышав слово "милиция", его приятели - их было двое - подняли головы,
тупо уставились на вошедших и снова уронили их на стол: оба были пьяны до
невменяемости.
- Да здесь целый пир, - усмехаясь проговорил майор милиции, поглядывая
на батарею опорожненных бутылок.
- Гуляем, - широко осклабившись, промычал сидящий за столом. - Садись,
начальник...
Карабаксанов, указывая на пьяных, приказал:
- Вывести их. В машину!
- Суламбек! Магомет! - закричал, вскакивая из-за стола мужчина,
приглашавший Карабаксанова.
Те вяло подняли головы и снова опустили их.
- Сидеть, Аушев, - майор милиции направил пистолет на вскочившего. Тот
прыгнул в сторону и сунул руку в карман. Шофер Кручинин ловким ударом сбил
преступника с ног.
- Обыскать его!
Через минуту из кармана главаря банды был вытащен револьвер системы
"наган". В барабане не было одного патрона.
Начался обыск. Через несколько минут Карабаксанову принесли красивые
золотые запонки. Осмотрев их, майор милиции удовлетворенно сказал:
- С монограммой А.Б. Именные запонки Байрумова...
После долгого и трудного следствия был суд. За вооруженное ограбление
квартир рецидивисты Аушев, Лолохоев, Точиев и Ужахов приговаривались к
строгой, долголетней изоляции от общества. Не забыло правосудие и их
пособника - шофера Бондарева. Получил сполна.
Последние слова председательствующего замерли под сводами зала. А потом
тишина раскололась от аплодисментов: трудящиеся приветствовали справедливый
приговор, аплодировали советскому закону.
Машина медленно двигалась по улице, а они оба смотрели вперед и по
сторонам, потому что это была их работа.
По тротуарам шли люди, кутаясь в платки, поднимая воротники. Было
холодно. Снег с горных вершин опускался все ниже и ниже, а днем уже выпадал
в долинах и белел до самых сумерек.
- Скоро домой, - сказал Добромыслов и потянулся.
Он представил уют теплой и светлой квартиры, ванну перед сном,
ослепительные простыни. Потом вспомнил, что надо закончить очередную
контрольную по английскому, И вздохнул. Сын, вероятно, спит. А жена
проверяет тетради и ждет его.
- Опять будет сегодня бессонница, - сказал водитель, нарушая течение
его мыслей. - Последнее время часто заснуть не могу. Силы как будто есть, а
устаю...
Большие руки водителя лежали на баранке руля. Руки с обкуренными
желтыми ногтями, с крупными вздувшимися венами.
Добромыслов взял микрофон:
- "Переменный!" Я - "Седьмой". Следую по маршруту. Все в порядке. Как
поняли? Прием...
Рация тихо гудела чуть потрескивая. Усталый голос ответил сквозь шум:
- "Седьмой"! Вас понял, для вас ничего нет, выполняйте маршрут.
И опять спокойное монотонное гудение. Темно-синий "газик" с красными
полосами на дверцах был сейчас их рабочим кабинетом. Тепло мотора приятно
согревало, знакомо пахло бензином.
- Тихое дежурство сегодня, - сказал Добромыслов.
- И вчера было спокойное, и позавчера, и завтра будет, - отозвался
водитель. Он закурил и закашлялся. Красный огонек сигареты отражался в
темном стекле. - Год назад было не так...
- Хорошо, - сказал Добромыслов. - Значит, люди становятся лучше.
- Дружинники "хлеб" отнимают, - усмехнулся водитель.
- Почему отнимают, - рассеянно сказал Добромыслов. - Помогают... - Он
вспомнил недавнее. Час назад дружинники сдали им пьяного парня,
сквернословившего и пристававшего к пассажирам в зале ожидания вокзала.
Когда его посадили в машину, парень грозил расправиться и с Добромысловым, и
с водителем, и даже с машиной, в которой его везли.
- Дружинники помогают, - снова сказал он.
Они ехали, сворачивая то в одну улицу, то в другую. Деревья густыми
тенями опустились на дорогу, листва колыхалась под тихим ветром, тени на
земле двигались, казалось, что асфальт неслышно колеблется.
- Владимир Петрович, давно хотел спросить, вы ведь в угрозыске начали,
а сейчас - шофер, - сказал Добромыслов. - Почему?
Водитель взглянул на Добромыслова и пожал плечами.
- Это давняя история, Костя. В сорок восьмом я начал в угрозыске, да в
том же году и кончил... Брали мы одного. Тогда вообще был тяжелый год для
меня. Только из армии - и сразу в угрозыск! И сразу же дела - одно за
другим. Через месяц нож в бок получил. Но не очень крепко. А в этот раз
утюгом по спине!
- Чем?
- Чугунным утюгом. Мы с напарником вошли в коридор, а бандит за дверью
стоял. Был такой - Прудаев, убийца, сволочь большая. Напарник прошел вперед,
я замешкался, зацепился за порог, споткнулся, он из-за двери меня и ахнул
между лопаток! Второй раз не успел. Напарник не дал...
- Взяли?
- Конечно, взяли. Таких разве можно упускать?!
На перекрестке они остановились. Оживленные люди переходили улицу.
Быстрые тени сопровождали их. Лица мужчин и женщин в темноте казались
мягкими и веселыми.
- Суббота... - сказал водитель.
- Ну, а дальше? - спросил Добромыслов, желая продолжить разговор.
- А дальше? Пролежал в госпитале. Перелом позвоночника, еле вылечили.
Сначала корсет носил, потом окреп. Из угрозыска, конечно, перевели. Решили
на пенсию отправить по здоровью - не захотел. Работу подыскали полегче.
Сейчас вот езжу. На шофера выучился, все ближе к живому делу! Тогда и
кончился я как оперативный работник. Еще тогда. Ты на каком курсе-то? -
внезапно спросил он.
- На четвертом.
- А я из-за войны не кончал ничего. И потом все недосуг. А как надо бы!
Вот и езжу в старшинах. И в армии был старшина, и сейчас...
Они долго ехали молча. Добромыслов думал о том, как завтра выкроить
время на новый фильм, который хвалят и на который зовет жена, о том, что
нужно посидеть за учебниками, пойти на тренировку, потому что скоро среда, и
ребята ругаются, если не придешь.
А водитель думал о том, что скоро уйдет на пенсию и посадит сад, а
потом вспомнил о комиссаре, новом начальнике управления.
- Костя, - наконец не выдержал он, - на совещании-то вчера был? Что
комиссар говорил?
- Призывал, чтобы милиционеры были образцом дисциплины. Сказал, что
вежливость должна быть главной чертой, что неряхе и грубияну не место в
милиции.
- Правильно, - сказал водитель. Он вспомнил то впечатление, которое
произвел на людей в зале ожидания Добромыслов, разговаривая с хулиганом.
Подтянутый, с рукой у козырька, очень официальный и суровый, а вежливый,
словно с генералом говорил, а не с пьяным. - Правильно, - повторил он, снова
испытав гордость за Добромыслова. - Однако не с ангелами же работаем, вот
беда.
Они выехали на проспект. Он был похож сейчас на холодную застывшую реку
в берегах бесконечной цепочки желтых фонарей, теряющихся вдали. По этой реке
бесшумно плыли огоньки автомобилей - белые, красные, желтые.
- "Седьмой", я "Переменный", "Седьмой", как слышите? Прием, - раздался
в динамике тревожный голос.
- Я "Седьмой", - быстро ответил Добромыслов, - слышу вас. Слышу вас
хорошо, прием.
Слышно было, как сквозь потрескивание доносится дыхание.
- "Седьмой", в вашем районе ограбление. Десять минут назад с женщины
сняли золотые часы, шерстяной шарф. Часы на цепочке змейкой. Шарф белый,
денег 12 рублей. Грабителей трое. Молодые. Все примерно одного роста,
высокие. Двое в светлых плащах с поясами, один в темной шляпе и кожаной
куртке. Один блондин. Вооружены ножом. Кажется, выпивши. В ваш район
направляю патрули 5, 11 и 13. Как поняли? Прием.
- Понял вас хорошо.
Водитель увеличил скорость.
- "Пятый" и "Одиннадцатый" на мотоциклах, - сказал он.
- Ничего, - сказал Добромыслов и стал вызывать патрульных,
договариваться, какие улицы прочесывать. - Главное, чтобы они не разошлись.
- Не разойдутся, - уверил водитель. - Я знаю. Они сейчас героями себя
чувствуют, но и боятся. Их друг к дружке тянет. Могут зайти в ресторан,
конечно, или к кому-нибудь, чтоб выпить. Им сейчас трудно расстаться. Да и
деньги надо истратить...
- Пожалуй, - согласился Добромыслов.
Каждые пять минут "Переменный" вызывал Добромыслова. Тот докладывал,
что все без изменений. Они все кружили и кружили. Мелькали иногда мимо парни
в светлых плащах. Добромыслов внутренне напрягался, но это были совсем
другие люди, хорошие, веселые, с девушками, празднующие субботний вечер. Они
шли в полутьме под черными деревьями и улыбались друг другу.
Машина развернулась, светом фар выхватывая из темноты огромные стволы
замерзших деревьев, застывшую чашу кустов, угол дома с блеснувшим окном,
пустую скамейку у забора.
- Вот они, - сказал водитель, - похоже, что они.
С противоположной стороны улицу переходили трое. Они шли неторопливо,
двое в плащах и один в кожаной куртке и шляпе. Их было трое на пустынной
улице, и когда они проходили под фонарем, их фигуры четко рисовались на фоне
кустов.
- Я иду. Если это они, я поправлю фуражку, вот так, - сказал
Добромыслов, показывая. - А вы сообщите "Тринадцатому" и дежурному.
- Хорошо, - сказал водитель, прижимая машину к тротуару. Машина
остановилась.
Добромыслов вышел, оставив дверцу открытой. Водителю была хорошо видна
коренастая фигура Добромыслова в длинной шинели, затянутой ремнем. Вот он
поправил фуражку.
- "Переменный", я "Седьмой", - тотчас сказал в микрофон водитель. - Они
обнаружены.
- Понял вас, где вы находитесь?
Водитель назвал улицу и стал вызывать "Тринадцатого", но тот сказал,
что все слышал и едет.
Добромыслов требовал у парней документы, когда водитель включил
бортовую фару. Ослепительный свет залил их, светлые плащи парней и погоны
Добромыслова, казалось, загорелись. Водитель выскочил из кабины и побежал
через кусты. Парни беспомощно заморгали, их лица скривились от света, они
хлопали себя по карманам и молчали. Добромыслов стоял спиной к дереву. Вдали
показались огни мчащейся машины. Проскочив перекресток, она резко
затормозила. Два человека в милицейской форме вышли из нее.
- Мы хотели пошутить, - сказал один из парней. У него было узкое
длинное лицо и большие глаза. - Мы просто хотели пошутить, а она отдала
часы. Тогда мы сказали, чтобы и шарф. И она отдала шарф. Мы не хотели. Мы
просто решили пошутить... Вот эти часы. Целые. И цепочка. Гоша, дай шарф! И
шарф. Вот он. Пошутить - и все. А она отдала часы. Часы и шарф. И мы
взяли...
- А деньги? - спросил Добромыслов. - Где деньги?
- Мы истратили, - сказал парень в куртке и закрыл рот ладонью. - Видно
было, что ему очень хочется плакать. Он был пьян.
- Пропили?
Парень кивнул головой.
- Тоже ради шутки? - спросил Добромыслов. - А нож тоже ради шутки? И
угрозы?
Они были на свету, их окружали мужчины в милицейской форме, "шутники"
стояли, жмурясь от света. Их усадили в машину, и Добромыслов сообщил, что
имеет груз для "Сорок второго". Машины патрулей разъехались, помигав фарами
на прощание.
...Дома жена спросила Добромыслова, как прошло дежурство.
- Нормально, - ответил Добромыслов. - Все было нормально.
Жена стала смотреть, как он ест. Она уже привыкла к его ответам и
знала, что то была работа, а это - дом, а дом и работа - разные вещи. Он не
любил говорить о своей работе.
Добромыслов поел и сел писать контрольную по английскому. Часа через
два он принял ванну. Когда ноги его коснулись горячей воды, по телу
пробежали мурашки. Это было приятно, и он засмеялся...
заместитель начальника следственного
Управления Прокуратуры Казахской ССР
Таких досадных дел в практике молодого следователя городской
прокуратуры Розы Ивановны Котовой не было. Преступление загадочное и даже
кажется ей насмешкой над всеми, кто занят расследованиями. В который раз она
перечитывает протоколы допроса, осматривает пломбир и инкассаторскую сумку,
куда мошенник вместо трехсот пятидесяти рублей положил десять пачек
грузинского чаю. И снова возникает тот же вопрос: "Кто мог так чисто
сработать?" Пломба не нарушена, замки банковского сейфа не повреждены.
Допоздна сидела Роза Ивановна в своем кабинете, анализируя каждую мелочь.
Все произошло довольно странно. В четыре часа дня в магазин No 23
прибыл инкассатор. Он принял сумку с деньгами от заведующей магазином и
быстро уехал. В банке, кроме охранников, никого не было. Инкассатор запер
сумку с деньгами в сейф, а утром передал ее в кассу пересчета. На этом круг
замкнулся.
Роза Ивановна с досадой посмотрела на аккуратную папку с делом. Где же
нить разгадки? Много раз беседовала Котова со свидетелями, которые имели
хоть какое-то отношение к этой истории, но пока ни малейшего просвета.
Подошел день доклада прокурору города В. В. Колосникову, а фактов и
улик в руках следователя до смешного мало. Однако версия о том, что вор
"свой", местный, не выходила из головы Розы Ивановны.
- Обратите внимание на заключение криминалистов, - заметно волнуясь,
сказала Котова.
Быстро перелистав дело, она прочла: "Признаков применения отмычки и
следов других предметов на механизме замка сейфа не обнаружено..." Значит,
сейф открыт ключом, - утвердительно говорит следователь. - А может, и не
было денег в сумке? Чай завернут в бумагу, взятую в магазине, пломба цела, а
оттиск на ней сделан магазинным пломбиром. Это установлено экспертизой. Все
говорит о том, что деньги похитил кто-то из "своих".
- А если их взяли посторонние? - усомнился прокурор.
- Не думаю, - возразила Котова.
- Напрасно! - с подчеркнутой официальностью сказал Колосников. - Вы
установили, что в час закрытия магазина там была уборщица Зурманова со своим
мужем. Поинтересуйтесь их жизнью.
Перед концом рабочего дня Роза Ивановна снова появилась в магазине.
(Здесь к ней привыкли и встречали так, как встречают хорошо знакомого
человека). Она побеседовала с продавцами, с заведующей магазином. Ничего
нового. Вот только грузчик Эгамов кое-что дополнил к своим прежним
показаниям. На вопрос следователя, кто еще был тогда в магазине, Эгамов,
немного подумав, ответил, что приходила тетя Саша, соседка уборщицы. Котова
тотчас же направилась к ней.
Тетя Саша оказалась на редкость словоохотливой. Она припомнила, что в
тот день действительно приходила в магазин к уборщице Зурмановой, чтобы
попросить ее помочь побелить квартиру. Зурманова пообещала, но не пришла. А
дня через два она с мужем уехала из города.
- Как уехала? - насторожилась следователь.
- Да очень просто. Собралась и уехала.
- А куда?
- Кто их знает. Говорят, что к родственникам.
Неожиданный отъезд уборщицы показался следователю несколько поспешным.
Что заставило ее покинуть город вскоре же после случившейся пропажи денег в
Госбанке?
- Обстоятельства отъезда, конечно, подозрительны, - согласился
прокурор. - Думаю, что вы на правильном пути.
Шли беспокойные дни, полные хлопот и раздумий. Роза Ивановна побывала в
семейных общежитиях, беседовала с десятками людей. Они помогли ей дорисовать
облик Зурмановой и ее мужа. Картина начинала проясняться. Зурманов давно не
работает, пьянствует. В прошлом дважды судим.
Но вот пришли еще два свидетеля. Их показания упрощали запутанное дело.
Незадолго до кражи Зурманов в пьяной компании показывал им поддельный ключ
от сейфа магазина No 23 и уговаривал совершить кражу. Он клялся, что все
обойдется. Моя Фрося, дескать, давно сделала слепок с настоящего ключа. Она
и спрячет вас перед перерывом в магазине...
Однако на практике преступники нередко используют наговоры, клевету и
дезинформацию, чтобы уйти от следствия. Тогда Роза Ивановна решила провести
эксперимент. Она положила перед одним из свидетелей десять ключей. Тот, не
колеблясь, указал, какой из них давал ему Зурманов.
И вот перед следователем Котовой сидит худощавый мужчина. Держится он
непринужденно, подделываясь под простачка, и с тупым упорством твердит:
- Деньги-то для поездки мы у добрых людей заняли. А воровать - не
воровали, своим трудом живем.
- Значит, своим трудом? - усмехается Роза Ивановна.
Она с минуту молчит, пристально всматриваясь в скуластое лицо
Зурманова, а затем, как бы взвешивая каждое слово, спрашивает:
- Вы, Зурманов, давно готовились к этой краже. Ваша жена сделала слепок
с ключа от сейфа. Ждали момента. Следили за магазином, и, присмотрев место,
где спрятаться, в обеденный час, когда все ушли из магазина, совершили
кражу. Все работало на вас, Зурманов. Пломбир оказался под руками, в сейфе.
Вы вскрыли инкассаторскую сумку, взяли деньги, а вместо них положили десять
пачек грузинского чаю. Так ведь было?
Зурманов отводит глаза в сторону и тяжело вздыхает. Роза Ивановна
встает и прохаживается по кабинету. Все факты, добытые в ходе следствия,
говорят против Зурманова. Перестав юлить и выкручиваться, он сидит
ссутулившись и вжав голову в узкие плечи. Он жил своей скрытной жизнью
лицемера, таился, прятался, высматривая добычу. А когда почуял ее, не
устоял, ринулся очертя голову, чтобы завладеть чужим добром...
Оставшись одна, следователь вновь и вновь мысленно анализирует дело
Зурмановых, но теперь уже, так сказать, в другой плоскости. Ведь долг
следователя не только раскрыть дело, но и выявить те причины, которые,
говоря языком юристов, способствовали совершению преступления.
Этих причин, конечно, немало. Но среди них в деле о хищении денег
Зурмановыми есть одна главная. Это халатность должностных лиц. Она
выразилась прежде всего в потере чувства ответственности за сохранность
государственных средств. Помогло преступлению и равнодушие окружающих.
Вспомним: Зурманов предлагал своим знакомым принять участие в краже денег.
Вот здесь бы и пресечь эти наглые попытки посягательства на народное добро.
Но люди, которым стало известно о готовящемся преступлении, не проявили
гражданского мужества.
прокурор следственного Управления
Прокуратуры Казахской ССР
В Гродное Аккулин приехал под вечер.
Хотя до местной гостиницы тут было и не близко, все же он отказался от
попутной машины и пошел пешком. Прямые улицы села были обсажены редкими
деревьями. Над печными трубами вился прозрачный дымок, и, пока Аккулин шел,
в сгустившихся сумерках одно за другим ярко вспыхивали окна.
Макаш Акимович Аккулин уже несколько лет работал следователем
межрайонной прокуратуры, и в нечастые свои наезды в Гродное всегда отмечал
про себя, что село обрастает новыми домами, люди лучше одеваются, и все
больше мотоциклов можно встретить на улицах. Вот и сейчас он проходил мимо
высокого, под красной крышей, чисто выбеленного дома с ярко-голубыми
наличниками на окнах. Он знал большую и дружную семью, которая жила здесь.
Как бы в подтверждение своим мыслям о непрерывно меняющемся укладе
сельской жизни Аккулин заметил на противоположной стороне улицы новенький
"москвич". На него падал свет из окон добротного кирпичного дома, и машина
поблескивала темно-зеленым лаком. Дом показался Аккулину знакомым, и он
вспомнил, что тут живет Юсуп Моминов, заведующий магазином сельпо.
Вспомнил и свой приезд двухмесячной давности. Тогда он выступал перед
жителями села в их клубе - выступал с сообщением о хулиганских действиях
шофера Сидорчука. Внезапно в открытые окна ворвались отрывистые звуки
дутара.
- Это у Моминова... - как-то осуждающе сказал один из рабочих совхоза.
- Обрезание сыну сделал, и теперь той у него. Музыкантов привез из Ташкента.
Всех своих дружков позвал...
Позднее, проходя мимо дома Моминова, где шумное веселье было в самом
разгаре, Аккулин увидел и хозяина дома. Юсуп Моминов - смуглый, коренастый
молодой человек - стоял на пороге в темном костюме. Приветливо улыбнувшись,
сияя золотыми зубами, Юсуп пригласил зайти в дом.
Сославшись на позднее время, Аккулин отказался. Но потом иногда
вспоминал об этом человеке, оставившем неприятный осадок своим
самодовольством. И сейчас, проходя мимо, он припомнил резкие звуки дутара.
Но сейчас в доме было тихо. Аккулин пошел дальше, и уже почти возле
гостиницы его громко окликнули:
- Товарищ Аккулин! Здравствуйте! Значит, все же пожаловали в наши края?
Он обернулся и узнал Лебедовского, бухгалтера сельпо. Тот был пьян.
Подойдя поближе к следователю, он доверительно сообщил:
- Только зря время теряете... Кроме обычной халатности, ничего у нас не
найдете.
Помолчал, покачиваясь, и заковылял дальше на своем протезе. Его слова
заставили Аккулина насторожиться. "Почему он так сказал? Значит знал, что я
приеду? Кто-то постарался предупредить?! Возможно, они даже успели
предпринять кое-какие меры. Надо торопиться".
Проверка финансовой и хозяйственной деятельности Гродновского сельпо,
которую не так давно проводил ревизор райпотребсоюза, шла медленно. Уже
несколько раз прокурор района интересовался ее ходом, но результаты, даже
предварительные, не давали оснований для беспокойства; ничего серьезного не
выявлялось. Наконец ревизор Шубин принес акт в прокуратуру и в разговоре
пояснил, что в сельпо по документам установлен перерасход на строительстве
чайной примерно на двадцать тысяч рублей.
Прощаясь, Шубин добавил: "Голая цифра. Неизвестно, за счет чего она
образовалась, думаю, это результат халатности прораба".
С этим актом и приехал Аккулин в Гродное.
Переночевав в гостинице, он рано пришел в контору сельпо. В бухгалтерии
никого еще не было. Пожилая женщина-сторож (она же и уборщица) встретила его
приветливо и, домывая крыльцо, без умолку рассказывала:
- Сам-то председатель сейчас в отъезде, а то завсегда раньше других
приходит, а вот Сергей Петрович, - она глубоко вздохнула, - последнее время
пьет много, на работу запаздывает. Жаль его, беднягу, инвалид ведь... Еще
вот недавно девчонку на работу взяли. Назибаева по фамилии, бухгалтерские
курсы окончила, уж до чего старательная, аккуратная...
"Сергей Петрович, - понял Аккулин, - это и есть Лебедовский".
К конторе подходила стройная миловидная девушка - Назибаева.
Еще накануне, ворочаясь на жесткой гостиничной койке, Аккулин решил,
что начинать нужно с бухгалтерских документов.
Два дня у него ушло на это. Он листал толстые бухгалтерские папки,
отыскивал и сличал накладные, счета, фактуры.
Да, все правильно, он не ошибся. Но как это может быть? Вот документ о
списании двухсот килограммов кровельного железа и двухсот килограммов олифы.
А через три дня списано такое же количество, да еще триста килограммов
краски, затем еще и еще...
Цифры удивляли. Объект не столь уж значительный. Могло ли быть
израсходовано такое количество стройматериалов?
А вот документы о продаже кровельного железа литейно-механическому
заводу. Откуда столько железа в сельпо?
Разговор по телефону с главным бухгалтером райпотребсоюза подтвердил
мелькнувшее подозрение. Оказывается, весь райпотребсоюз за год не получал
такого количества железа, какое тут, в Гродном, списали на строительство
одной только чайной. Это товар дефицитный. Строительных объектов много,
откуда же взялись излишки, чтобы можно было уступить их посторонней
организации? "Голая" цифра перерасхода по строительству чайной, о котором
окошечко.
- Одну минуточку... - сказала кассирша.
Ждать гражданину в енотовой шубе пришлось недолго: через несколько
минут его вызвали к заведующему сберкассой.
За столом сидел сержант милиции и вертел в руках двадцатирублевую
облигацию.
- Ваша?
- Моя.
- Нет, не ваша. Вспомните, где вы ее взяли. Это очень важно...
Посетитель тяжело опустился на стул:
- Купил... У Балобана. Принес вечером. А наутро - тираж. Выиграл...
Гражданин в енотовой шубе, назвавшийся Ройтманом, рассказывал
Карабаксанову свою неприглядную историю плаксивым голосом:
- Вы знаете, пожадничал. За двести рублей на шесть тысяч облигаций -
это же дешево...
Все номера и серии облигаций, которые купил Ройтман у своего знакомого
Балобана, совпадали с номерами похищенных у Байрумова.
К вечеру сотрудники уголовного розыска отыскали Балобана. Узнав обо
всем, он, удивленно разведя руками, пробасил:
- Попросил сосед, Хусеном его звать, продать облигации. У меня денег не
было. Понес к Ройтману. Тот взял. Не понимаю, что я сделал плохого?
Ночью был арестован Точиев - низкорослый, широкоплечий человек, с
наглыми глазами. Он долго выкрикивал ругательства в адрес сотрудников,
которые посмели взять его. Все обвинения отрицал. Отказывался даже от того,
что передавал Балобану ворованные облигации для продажи.
Автомашина шла на большой скорости, с каждым часом приближаясь к цели.
Карабаксанов, казалось, дремал, не обращая внимания на толчки. Но это только
казалось. Он вспоминал, анализировал, и стройная цепочка фактов смыкалась.
Недавно из одного города был получен пакет, которого он так долго ждал.
Прибыли документы и дактилокарта с оттисками пальцев Аушева - матерого
вора-рецидивиста. После трех дерзких налетов в Алма-Ате он вместе с двумя
сообщниками скрылся в Киргизии, в глухом селе Калининском, куда сейчас
мчалась машина с оперативниками.
Двери дома открыл седобородый старик со слезящимися глазами. Он
испуганно взглянул на офицера и хотел было броситься назад. Один из
сотрудников уголовного розыска схватил его за руку и вывел во двор.
Карабаксанов решительно рванул на себя дверь в следующую комнату.
- А, милиция. Садись, гостем будешь, - пьяным голосом встретил их
мужчина, сидящий за столом.
Услышав слово "милиция", его приятели - их было двое - подняли головы,
тупо уставились на вошедших и снова уронили их на стол: оба были пьяны до
невменяемости.
- Да здесь целый пир, - усмехаясь проговорил майор милиции, поглядывая
на батарею опорожненных бутылок.
- Гуляем, - широко осклабившись, промычал сидящий за столом. - Садись,
начальник...
Карабаксанов, указывая на пьяных, приказал:
- Вывести их. В машину!
- Суламбек! Магомет! - закричал, вскакивая из-за стола мужчина,
приглашавший Карабаксанова.
Те вяло подняли головы и снова опустили их.
- Сидеть, Аушев, - майор милиции направил пистолет на вскочившего. Тот
прыгнул в сторону и сунул руку в карман. Шофер Кручинин ловким ударом сбил
преступника с ног.
- Обыскать его!
Через минуту из кармана главаря банды был вытащен револьвер системы
"наган". В барабане не было одного патрона.
Начался обыск. Через несколько минут Карабаксанову принесли красивые
золотые запонки. Осмотрев их, майор милиции удовлетворенно сказал:
- С монограммой А.Б. Именные запонки Байрумова...
После долгого и трудного следствия был суд. За вооруженное ограбление
квартир рецидивисты Аушев, Лолохоев, Точиев и Ужахов приговаривались к
строгой, долголетней изоляции от общества. Не забыло правосудие и их
пособника - шофера Бондарева. Получил сполна.
Последние слова председательствующего замерли под сводами зала. А потом
тишина раскололась от аплодисментов: трудящиеся приветствовали справедливый
приговор, аплодировали советскому закону.
Машина медленно двигалась по улице, а они оба смотрели вперед и по
сторонам, потому что это была их работа.
По тротуарам шли люди, кутаясь в платки, поднимая воротники. Было
холодно. Снег с горных вершин опускался все ниже и ниже, а днем уже выпадал
в долинах и белел до самых сумерек.
- Скоро домой, - сказал Добромыслов и потянулся.
Он представил уют теплой и светлой квартиры, ванну перед сном,
ослепительные простыни. Потом вспомнил, что надо закончить очередную
контрольную по английскому, И вздохнул. Сын, вероятно, спит. А жена
проверяет тетради и ждет его.
- Опять будет сегодня бессонница, - сказал водитель, нарушая течение
его мыслей. - Последнее время часто заснуть не могу. Силы как будто есть, а
устаю...
Большие руки водителя лежали на баранке руля. Руки с обкуренными
желтыми ногтями, с крупными вздувшимися венами.
Добромыслов взял микрофон:
- "Переменный!" Я - "Седьмой". Следую по маршруту. Все в порядке. Как
поняли? Прием...
Рация тихо гудела чуть потрескивая. Усталый голос ответил сквозь шум:
- "Седьмой"! Вас понял, для вас ничего нет, выполняйте маршрут.
И опять спокойное монотонное гудение. Темно-синий "газик" с красными
полосами на дверцах был сейчас их рабочим кабинетом. Тепло мотора приятно
согревало, знакомо пахло бензином.
- Тихое дежурство сегодня, - сказал Добромыслов.
- И вчера было спокойное, и позавчера, и завтра будет, - отозвался
водитель. Он закурил и закашлялся. Красный огонек сигареты отражался в
темном стекле. - Год назад было не так...
- Хорошо, - сказал Добромыслов. - Значит, люди становятся лучше.
- Дружинники "хлеб" отнимают, - усмехнулся водитель.
- Почему отнимают, - рассеянно сказал Добромыслов. - Помогают... - Он
вспомнил недавнее. Час назад дружинники сдали им пьяного парня,
сквернословившего и пристававшего к пассажирам в зале ожидания вокзала.
Когда его посадили в машину, парень грозил расправиться и с Добромысловым, и
с водителем, и даже с машиной, в которой его везли.
- Дружинники помогают, - снова сказал он.
Они ехали, сворачивая то в одну улицу, то в другую. Деревья густыми
тенями опустились на дорогу, листва колыхалась под тихим ветром, тени на
земле двигались, казалось, что асфальт неслышно колеблется.
- Владимир Петрович, давно хотел спросить, вы ведь в угрозыске начали,
а сейчас - шофер, - сказал Добромыслов. - Почему?
Водитель взглянул на Добромыслова и пожал плечами.
- Это давняя история, Костя. В сорок восьмом я начал в угрозыске, да в
том же году и кончил... Брали мы одного. Тогда вообще был тяжелый год для
меня. Только из армии - и сразу в угрозыск! И сразу же дела - одно за
другим. Через месяц нож в бок получил. Но не очень крепко. А в этот раз
утюгом по спине!
- Чем?
- Чугунным утюгом. Мы с напарником вошли в коридор, а бандит за дверью
стоял. Был такой - Прудаев, убийца, сволочь большая. Напарник прошел вперед,
я замешкался, зацепился за порог, споткнулся, он из-за двери меня и ахнул
между лопаток! Второй раз не успел. Напарник не дал...
- Взяли?
- Конечно, взяли. Таких разве можно упускать?!
На перекрестке они остановились. Оживленные люди переходили улицу.
Быстрые тени сопровождали их. Лица мужчин и женщин в темноте казались
мягкими и веселыми.
- Суббота... - сказал водитель.
- Ну, а дальше? - спросил Добромыслов, желая продолжить разговор.
- А дальше? Пролежал в госпитале. Перелом позвоночника, еле вылечили.
Сначала корсет носил, потом окреп. Из угрозыска, конечно, перевели. Решили
на пенсию отправить по здоровью - не захотел. Работу подыскали полегче.
Сейчас вот езжу. На шофера выучился, все ближе к живому делу! Тогда и
кончился я как оперативный работник. Еще тогда. Ты на каком курсе-то? -
внезапно спросил он.
- На четвертом.
- А я из-за войны не кончал ничего. И потом все недосуг. А как надо бы!
Вот и езжу в старшинах. И в армии был старшина, и сейчас...
Они долго ехали молча. Добромыслов думал о том, как завтра выкроить
время на новый фильм, который хвалят и на который зовет жена, о том, что
нужно посидеть за учебниками, пойти на тренировку, потому что скоро среда, и
ребята ругаются, если не придешь.
А водитель думал о том, что скоро уйдет на пенсию и посадит сад, а
потом вспомнил о комиссаре, новом начальнике управления.
- Костя, - наконец не выдержал он, - на совещании-то вчера был? Что
комиссар говорил?
- Призывал, чтобы милиционеры были образцом дисциплины. Сказал, что
вежливость должна быть главной чертой, что неряхе и грубияну не место в
милиции.
- Правильно, - сказал водитель. Он вспомнил то впечатление, которое
произвел на людей в зале ожидания Добромыслов, разговаривая с хулиганом.
Подтянутый, с рукой у козырька, очень официальный и суровый, а вежливый,
словно с генералом говорил, а не с пьяным. - Правильно, - повторил он, снова
испытав гордость за Добромыслова. - Однако не с ангелами же работаем, вот
беда.
Они выехали на проспект. Он был похож сейчас на холодную застывшую реку
в берегах бесконечной цепочки желтых фонарей, теряющихся вдали. По этой реке
бесшумно плыли огоньки автомобилей - белые, красные, желтые.
- "Седьмой", я "Переменный", "Седьмой", как слышите? Прием, - раздался
в динамике тревожный голос.
- Я "Седьмой", - быстро ответил Добромыслов, - слышу вас. Слышу вас
хорошо, прием.
Слышно было, как сквозь потрескивание доносится дыхание.
- "Седьмой", в вашем районе ограбление. Десять минут назад с женщины
сняли золотые часы, шерстяной шарф. Часы на цепочке змейкой. Шарф белый,
денег 12 рублей. Грабителей трое. Молодые. Все примерно одного роста,
высокие. Двое в светлых плащах с поясами, один в темной шляпе и кожаной
куртке. Один блондин. Вооружены ножом. Кажется, выпивши. В ваш район
направляю патрули 5, 11 и 13. Как поняли? Прием.
- Понял вас хорошо.
Водитель увеличил скорость.
- "Пятый" и "Одиннадцатый" на мотоциклах, - сказал он.
- Ничего, - сказал Добромыслов и стал вызывать патрульных,
договариваться, какие улицы прочесывать. - Главное, чтобы они не разошлись.
- Не разойдутся, - уверил водитель. - Я знаю. Они сейчас героями себя
чувствуют, но и боятся. Их друг к дружке тянет. Могут зайти в ресторан,
конечно, или к кому-нибудь, чтоб выпить. Им сейчас трудно расстаться. Да и
деньги надо истратить...
- Пожалуй, - согласился Добромыслов.
Каждые пять минут "Переменный" вызывал Добромыслова. Тот докладывал,
что все без изменений. Они все кружили и кружили. Мелькали иногда мимо парни
в светлых плащах. Добромыслов внутренне напрягался, но это были совсем
другие люди, хорошие, веселые, с девушками, празднующие субботний вечер. Они
шли в полутьме под черными деревьями и улыбались друг другу.
Машина развернулась, светом фар выхватывая из темноты огромные стволы
замерзших деревьев, застывшую чашу кустов, угол дома с блеснувшим окном,
пустую скамейку у забора.
- Вот они, - сказал водитель, - похоже, что они.
С противоположной стороны улицу переходили трое. Они шли неторопливо,
двое в плащах и один в кожаной куртке и шляпе. Их было трое на пустынной
улице, и когда они проходили под фонарем, их фигуры четко рисовались на фоне
кустов.
- Я иду. Если это они, я поправлю фуражку, вот так, - сказал
Добромыслов, показывая. - А вы сообщите "Тринадцатому" и дежурному.
- Хорошо, - сказал водитель, прижимая машину к тротуару. Машина
остановилась.
Добромыслов вышел, оставив дверцу открытой. Водителю была хорошо видна
коренастая фигура Добромыслова в длинной шинели, затянутой ремнем. Вот он
поправил фуражку.
- "Переменный", я "Седьмой", - тотчас сказал в микрофон водитель. - Они
обнаружены.
- Понял вас, где вы находитесь?
Водитель назвал улицу и стал вызывать "Тринадцатого", но тот сказал,
что все слышал и едет.
Добромыслов требовал у парней документы, когда водитель включил
бортовую фару. Ослепительный свет залил их, светлые плащи парней и погоны
Добромыслова, казалось, загорелись. Водитель выскочил из кабины и побежал
через кусты. Парни беспомощно заморгали, их лица скривились от света, они
хлопали себя по карманам и молчали. Добромыслов стоял спиной к дереву. Вдали
показались огни мчащейся машины. Проскочив перекресток, она резко
затормозила. Два человека в милицейской форме вышли из нее.
- Мы хотели пошутить, - сказал один из парней. У него было узкое
длинное лицо и большие глаза. - Мы просто хотели пошутить, а она отдала
часы. Тогда мы сказали, чтобы и шарф. И она отдала шарф. Мы не хотели. Мы
просто решили пошутить... Вот эти часы. Целые. И цепочка. Гоша, дай шарф! И
шарф. Вот он. Пошутить - и все. А она отдала часы. Часы и шарф. И мы
взяли...
- А деньги? - спросил Добромыслов. - Где деньги?
- Мы истратили, - сказал парень в куртке и закрыл рот ладонью. - Видно
было, что ему очень хочется плакать. Он был пьян.
- Пропили?
Парень кивнул головой.
- Тоже ради шутки? - спросил Добромыслов. - А нож тоже ради шутки? И
угрозы?
Они были на свету, их окружали мужчины в милицейской форме, "шутники"
стояли, жмурясь от света. Их усадили в машину, и Добромыслов сообщил, что
имеет груз для "Сорок второго". Машины патрулей разъехались, помигав фарами
на прощание.
...Дома жена спросила Добромыслова, как прошло дежурство.
- Нормально, - ответил Добромыслов. - Все было нормально.
Жена стала смотреть, как он ест. Она уже привыкла к его ответам и
знала, что то была работа, а это - дом, а дом и работа - разные вещи. Он не
любил говорить о своей работе.
Добромыслов поел и сел писать контрольную по английскому. Часа через
два он принял ванну. Когда ноги его коснулись горячей воды, по телу
пробежали мурашки. Это было приятно, и он засмеялся...
заместитель начальника следственного
Управления Прокуратуры Казахской ССР
Таких досадных дел в практике молодого следователя городской
прокуратуры Розы Ивановны Котовой не было. Преступление загадочное и даже
кажется ей насмешкой над всеми, кто занят расследованиями. В который раз она
перечитывает протоколы допроса, осматривает пломбир и инкассаторскую сумку,
куда мошенник вместо трехсот пятидесяти рублей положил десять пачек
грузинского чаю. И снова возникает тот же вопрос: "Кто мог так чисто
сработать?" Пломба не нарушена, замки банковского сейфа не повреждены.
Допоздна сидела Роза Ивановна в своем кабинете, анализируя каждую мелочь.
Все произошло довольно странно. В четыре часа дня в магазин No 23
прибыл инкассатор. Он принял сумку с деньгами от заведующей магазином и
быстро уехал. В банке, кроме охранников, никого не было. Инкассатор запер
сумку с деньгами в сейф, а утром передал ее в кассу пересчета. На этом круг
замкнулся.
Роза Ивановна с досадой посмотрела на аккуратную папку с делом. Где же
нить разгадки? Много раз беседовала Котова со свидетелями, которые имели
хоть какое-то отношение к этой истории, но пока ни малейшего просвета.
Подошел день доклада прокурору города В. В. Колосникову, а фактов и
улик в руках следователя до смешного мало. Однако версия о том, что вор
"свой", местный, не выходила из головы Розы Ивановны.
- Обратите внимание на заключение криминалистов, - заметно волнуясь,
сказала Котова.
Быстро перелистав дело, она прочла: "Признаков применения отмычки и
следов других предметов на механизме замка сейфа не обнаружено..." Значит,
сейф открыт ключом, - утвердительно говорит следователь. - А может, и не
было денег в сумке? Чай завернут в бумагу, взятую в магазине, пломба цела, а
оттиск на ней сделан магазинным пломбиром. Это установлено экспертизой. Все
говорит о том, что деньги похитил кто-то из "своих".
- А если их взяли посторонние? - усомнился прокурор.
- Не думаю, - возразила Котова.
- Напрасно! - с подчеркнутой официальностью сказал Колосников. - Вы
установили, что в час закрытия магазина там была уборщица Зурманова со своим
мужем. Поинтересуйтесь их жизнью.
Перед концом рабочего дня Роза Ивановна снова появилась в магазине.
(Здесь к ней привыкли и встречали так, как встречают хорошо знакомого
человека). Она побеседовала с продавцами, с заведующей магазином. Ничего
нового. Вот только грузчик Эгамов кое-что дополнил к своим прежним
показаниям. На вопрос следователя, кто еще был тогда в магазине, Эгамов,
немного подумав, ответил, что приходила тетя Саша, соседка уборщицы. Котова
тотчас же направилась к ней.
Тетя Саша оказалась на редкость словоохотливой. Она припомнила, что в
тот день действительно приходила в магазин к уборщице Зурмановой, чтобы
попросить ее помочь побелить квартиру. Зурманова пообещала, но не пришла. А
дня через два она с мужем уехала из города.
- Как уехала? - насторожилась следователь.
- Да очень просто. Собралась и уехала.
- А куда?
- Кто их знает. Говорят, что к родственникам.
Неожиданный отъезд уборщицы показался следователю несколько поспешным.
Что заставило ее покинуть город вскоре же после случившейся пропажи денег в
Госбанке?
- Обстоятельства отъезда, конечно, подозрительны, - согласился
прокурор. - Думаю, что вы на правильном пути.
Шли беспокойные дни, полные хлопот и раздумий. Роза Ивановна побывала в
семейных общежитиях, беседовала с десятками людей. Они помогли ей дорисовать
облик Зурмановой и ее мужа. Картина начинала проясняться. Зурманов давно не
работает, пьянствует. В прошлом дважды судим.
Но вот пришли еще два свидетеля. Их показания упрощали запутанное дело.
Незадолго до кражи Зурманов в пьяной компании показывал им поддельный ключ
от сейфа магазина No 23 и уговаривал совершить кражу. Он клялся, что все
обойдется. Моя Фрося, дескать, давно сделала слепок с настоящего ключа. Она
и спрячет вас перед перерывом в магазине...
Однако на практике преступники нередко используют наговоры, клевету и
дезинформацию, чтобы уйти от следствия. Тогда Роза Ивановна решила провести
эксперимент. Она положила перед одним из свидетелей десять ключей. Тот, не
колеблясь, указал, какой из них давал ему Зурманов.
И вот перед следователем Котовой сидит худощавый мужчина. Держится он
непринужденно, подделываясь под простачка, и с тупым упорством твердит:
- Деньги-то для поездки мы у добрых людей заняли. А воровать - не
воровали, своим трудом живем.
- Значит, своим трудом? - усмехается Роза Ивановна.
Она с минуту молчит, пристально всматриваясь в скуластое лицо
Зурманова, а затем, как бы взвешивая каждое слово, спрашивает:
- Вы, Зурманов, давно готовились к этой краже. Ваша жена сделала слепок
с ключа от сейфа. Ждали момента. Следили за магазином, и, присмотрев место,
где спрятаться, в обеденный час, когда все ушли из магазина, совершили
кражу. Все работало на вас, Зурманов. Пломбир оказался под руками, в сейфе.
Вы вскрыли инкассаторскую сумку, взяли деньги, а вместо них положили десять
пачек грузинского чаю. Так ведь было?
Зурманов отводит глаза в сторону и тяжело вздыхает. Роза Ивановна
встает и прохаживается по кабинету. Все факты, добытые в ходе следствия,
говорят против Зурманова. Перестав юлить и выкручиваться, он сидит
ссутулившись и вжав голову в узкие плечи. Он жил своей скрытной жизнью
лицемера, таился, прятался, высматривая добычу. А когда почуял ее, не
устоял, ринулся очертя голову, чтобы завладеть чужим добром...
Оставшись одна, следователь вновь и вновь мысленно анализирует дело
Зурмановых, но теперь уже, так сказать, в другой плоскости. Ведь долг
следователя не только раскрыть дело, но и выявить те причины, которые,
говоря языком юристов, способствовали совершению преступления.
Этих причин, конечно, немало. Но среди них в деле о хищении денег
Зурмановыми есть одна главная. Это халатность должностных лиц. Она
выразилась прежде всего в потере чувства ответственности за сохранность
государственных средств. Помогло преступлению и равнодушие окружающих.
Вспомним: Зурманов предлагал своим знакомым принять участие в краже денег.
Вот здесь бы и пресечь эти наглые попытки посягательства на народное добро.
Но люди, которым стало известно о готовящемся преступлении, не проявили
гражданского мужества.
прокурор следственного Управления
Прокуратуры Казахской ССР
В Гродное Аккулин приехал под вечер.
Хотя до местной гостиницы тут было и не близко, все же он отказался от
попутной машины и пошел пешком. Прямые улицы села были обсажены редкими
деревьями. Над печными трубами вился прозрачный дымок, и, пока Аккулин шел,
в сгустившихся сумерках одно за другим ярко вспыхивали окна.
Макаш Акимович Аккулин уже несколько лет работал следователем
межрайонной прокуратуры, и в нечастые свои наезды в Гродное всегда отмечал
про себя, что село обрастает новыми домами, люди лучше одеваются, и все
больше мотоциклов можно встретить на улицах. Вот и сейчас он проходил мимо
высокого, под красной крышей, чисто выбеленного дома с ярко-голубыми
наличниками на окнах. Он знал большую и дружную семью, которая жила здесь.
Как бы в подтверждение своим мыслям о непрерывно меняющемся укладе
сельской жизни Аккулин заметил на противоположной стороне улицы новенький
"москвич". На него падал свет из окон добротного кирпичного дома, и машина
поблескивала темно-зеленым лаком. Дом показался Аккулину знакомым, и он
вспомнил, что тут живет Юсуп Моминов, заведующий магазином сельпо.
Вспомнил и свой приезд двухмесячной давности. Тогда он выступал перед
жителями села в их клубе - выступал с сообщением о хулиганских действиях
шофера Сидорчука. Внезапно в открытые окна ворвались отрывистые звуки
дутара.
- Это у Моминова... - как-то осуждающе сказал один из рабочих совхоза.
- Обрезание сыну сделал, и теперь той у него. Музыкантов привез из Ташкента.
Всех своих дружков позвал...
Позднее, проходя мимо дома Моминова, где шумное веселье было в самом
разгаре, Аккулин увидел и хозяина дома. Юсуп Моминов - смуглый, коренастый
молодой человек - стоял на пороге в темном костюме. Приветливо улыбнувшись,
сияя золотыми зубами, Юсуп пригласил зайти в дом.
Сославшись на позднее время, Аккулин отказался. Но потом иногда
вспоминал об этом человеке, оставившем неприятный осадок своим
самодовольством. И сейчас, проходя мимо, он припомнил резкие звуки дутара.
Но сейчас в доме было тихо. Аккулин пошел дальше, и уже почти возле
гостиницы его громко окликнули:
- Товарищ Аккулин! Здравствуйте! Значит, все же пожаловали в наши края?
Он обернулся и узнал Лебедовского, бухгалтера сельпо. Тот был пьян.
Подойдя поближе к следователю, он доверительно сообщил:
- Только зря время теряете... Кроме обычной халатности, ничего у нас не
найдете.
Помолчал, покачиваясь, и заковылял дальше на своем протезе. Его слова
заставили Аккулина насторожиться. "Почему он так сказал? Значит знал, что я
приеду? Кто-то постарался предупредить?! Возможно, они даже успели
предпринять кое-какие меры. Надо торопиться".
Проверка финансовой и хозяйственной деятельности Гродновского сельпо,
которую не так давно проводил ревизор райпотребсоюза, шла медленно. Уже
несколько раз прокурор района интересовался ее ходом, но результаты, даже
предварительные, не давали оснований для беспокойства; ничего серьезного не
выявлялось. Наконец ревизор Шубин принес акт в прокуратуру и в разговоре
пояснил, что в сельпо по документам установлен перерасход на строительстве
чайной примерно на двадцать тысяч рублей.
Прощаясь, Шубин добавил: "Голая цифра. Неизвестно, за счет чего она
образовалась, думаю, это результат халатности прораба".
С этим актом и приехал Аккулин в Гродное.
Переночевав в гостинице, он рано пришел в контору сельпо. В бухгалтерии
никого еще не было. Пожилая женщина-сторож (она же и уборщица) встретила его
приветливо и, домывая крыльцо, без умолку рассказывала:
- Сам-то председатель сейчас в отъезде, а то завсегда раньше других
приходит, а вот Сергей Петрович, - она глубоко вздохнула, - последнее время
пьет много, на работу запаздывает. Жаль его, беднягу, инвалид ведь... Еще
вот недавно девчонку на работу взяли. Назибаева по фамилии, бухгалтерские
курсы окончила, уж до чего старательная, аккуратная...
"Сергей Петрович, - понял Аккулин, - это и есть Лебедовский".
К конторе подходила стройная миловидная девушка - Назибаева.
Еще накануне, ворочаясь на жесткой гостиничной койке, Аккулин решил,
что начинать нужно с бухгалтерских документов.
Два дня у него ушло на это. Он листал толстые бухгалтерские папки,
отыскивал и сличал накладные, счета, фактуры.
Да, все правильно, он не ошибся. Но как это может быть? Вот документ о
списании двухсот килограммов кровельного железа и двухсот килограммов олифы.
А через три дня списано такое же количество, да еще триста килограммов
краски, затем еще и еще...
Цифры удивляли. Объект не столь уж значительный. Могло ли быть
израсходовано такое количество стройматериалов?
А вот документы о продаже кровельного железа литейно-механическому
заводу. Откуда столько железа в сельпо?
Разговор по телефону с главным бухгалтером райпотребсоюза подтвердил
мелькнувшее подозрение. Оказывается, весь райпотребсоюз за год не получал
такого количества железа, какое тут, в Гродном, списали на строительство
одной только чайной. Это товар дефицитный. Строительных объектов много,
откуда же взялись излишки, чтобы можно было уступить их посторонней
организации? "Голая" цифра перерасхода по строительству чайной, о котором