Сборник. Преступления могло не быть!

толковал ревизор Шубин, все больше и больше напоминала хищение. Но все это
еще предстояло выяснить.
Рабочий день подходил к концу, работники бухгалтерии поспешно
складывали дела. Собиралась и Назибаева.
- Равиля, прошу вас задержаться. Помогите мне подсчитать некоторые
суммы, - обратился к девушке Аккулин.
Та согласилась.
Когда же они остались в конторе вдвоем, следователь показал ей
постановление об изъятии некоторых бухгалтерских документов, взамен которых
временно вкладывались их копии.
- Я доверяю вам, Равиля, и прошу об этом пока никому не говорить.
Равиля все поняла. Документов было много, работали они до полуночи, а
утром Аккулин срочно уехал в город.
Была пятница, а ему хотелось, не откладывая, доложить свои соображения
прокурору, посоветоваться с товарищами и главное - показать документы
ревизорам облпотребсоюза и получить у них консультацию. Ведь как бы ни был
подготовлен следователь, специалисты в той или иной области подскажут ему
такие детали, о которых он может и не знать.
Все свои дела он успел сделать в один день и даже договорился с
руководством облпотребсоюза о проведении глубокой, квалифицированной ревизии
сельпо.
"В Гродное выеду в понедельник, вместе с ревизорами, и сразу же
приступлю к допросам", - так решил Аккулин. Но события заставили его
изменить планы.

x x x

В субботний вечер после кино в клубе были танцы. Расходились поздно.
Проводить Насибу и Зину, работниц столовой, пошли большой компанией. По
дороге пели песни. Ребята затевали возню, смех не умолкал на ночных улицах
села.
Зина первой заметила неладное: в окнах конторы сельпо вспыхивали
огоньки, мелькали тени. Вначале появилась мысль: "Воры!" Задержать, однако,
никого не успели. Пока бежали к конторе, двое выпрыгнули из окна и скрылись.
А, кроме них, там никого не оказалось.
Оставив для охраны четырех человек, остальные побежали на квартиру
участкового. Запыхавшись, перебивая друг друга, они возбужденно рассказывали
о случившемся.
Во втором часу ночи Аккулина разбудил настойчивый телефонный звонок.
- Докладывает старший оперуполномоченный райотдела милиции, - услышал
он знакомый голос. - В Гродном обокрали кассу сельпо. Через десять минут
заедем за вами.
Выпрыгнувшая из машины служебно-розыскная собака быстро веяла след,
повела за собой проводника.
Тем временем Аккулин попросил участкового пригласить тех ребят и
девушек, которые первыми прибежали к конторе, вызвать кассира и потом вместе
с работником уголовного розыска приступил к осмотру места происшествия.
Касса, где хранились деньги, оказалась цела. При самом скрупулезном осмотре
с применением научно-технических средств никаких следов взлома обнаружено не
было. Кассир Ладова заявила, что денег у нее в кассе почти не оставалось: в
пятницу она большую сумму отдала заготовителю Ишимбаеву.
В присутствии понятых она легко открыла сейф ключом. Деньги были на
месте.
Значит, попытка ограбления исключается. Значит, документы... искали
документы! Едва заметная улыбка промелькнула на лице следователя.
Осмотр продолжался. В протоколе пришлось отметить, что все документы
находились в беспорядке: на столах, на полу и даже на улице у входа валялись
раскрытые папки.
Не было лишь указано в протоколе, что многие папки оказались открытыми
именно там, где взамен подлинных документов находились копии. Знал об этом
один человек - следователь Аккулин. И он понял, что кое в чем успел
опередить преступников. Теперь уже вряд ли что они смогут сделать, чтобы
замести следы. Однако одной этой уверенности еще было не достаточно. Ведь он
пока не мог ответить на вопрос, кто же побывал ночью в конторе сельпо.
Беседа с теми, кто заметил неясные тени, ясности в дело не внесла:
разглядеть ночных гостей не успели. Правда, молодой паренек, рабочий
совхоза, как-то не очень уверенно высказал мысль: один из убегавших был
похож на его соседа, бухгалтера сельпо Валетова. Но тут же поправился, что
мог и ошибиться.
Ничего не дало и применение служебно-розыскной собаки. Пробежав около
трех километров, она потеряла след.
Кто был ночью в конторе? Кто именно заинтересован в уничтожении
документов? Что смогли унести? Эти мысли не оставляли Аккулина.
Он снова поехал в село, вместе с ревизорами из облпотребсоюза и
инженером-строителем. Им поручено проверить все бухгалтерские операции по
списанию материалов на строительство чайной, а заодно и операции по продаже
железа заводу. Так ведь и непонятно пока, откуда в сельпо оказались излишки
дефицитного в сельской местности листового железа?
А пока Аккулин ближе знакомился с работниками сельпо.

x x x

В дверь кабинета негромко постучали. Вошел высокий, средних лет мужчина
с темным, испитым лицом.
- Прораб Ясков по вашему вызову явился.
Аккулин знал про него, что Ясков с женой и маленьким сыном сравнительно
недавно приехал в Гродное, назвался строителем, снял небольшую квартиру и
попросил работу.
В сельпо его приняли охотно. Несколько месяцев назад здесь утвердили
смету, а руководить строительством чайной было некому. Правда, в трудовой
книжке содержались не весьма лестные записи о причинах его увольнения с
предыдущих мест работы. Но к этому придираться не стали. Нужен прораб, а где
его найдешь? Пусть работает, а там посмотрим. На частые шумные пьянки Яскова
и даже на то, что пьяным он бывал и на работе, внимания не обращали. Работа
кипела, сновали машины, возили строительные материалы, а что скрывалось за
всем этим - никого не интересовало.
- Садитесь, Григорий Тимофеевич, - пригласил его Аккулин, - разговор у
нас с вами будет долгий. На днях вы подписали акт о том, что контрольный
обмер материалов, израсходованных на строительство чайной, инженер произвел
при вашем участии. А сейчас познакомьтесь с заключением ревизоров.
Материалов израсходовано в несколько раз меньше, чем отпущено из магазина
сельпо и списано бухгалтерией по вашим отчета. Где же остальные
стройматериалы на двадцать тысяч рублей
Ничто в лице Яскова не выдавало волнения. Помедлив немного, он ответил:
- А я никуда его и не девал. Растащили скорее всего. Ведь на
строительные материалы все зарятся, а охраны не было.
- Почему же вы включили эти материалы в отчет, как израсходованные на
объект?
- Ну, что же, в этом я виноват, халатность моя, за нее придется
отвечать.
Опять эта настойчивая "халатность". Следователю вспомнилась встреча с
Лебедовским.
Аккулин все больше и больше убеждался, что перед ним организованная
группа жуликов. Ясно было и другое: так просто они не сдадутся, хотя
неудавшаяся попытка уничтожить изобличавшие их документы несколько охладила
пыл мошенников.
И все же Ясков долго и настойчиво старался убедить следователя в том,
что к работе он относился честно, старался изо всех сил, а если пил, то
нечасто и немного, и только на заработанные деньги.
Аккулин его прервал:
- Вы утверждаете, что все материалы по фактурам магазина, в которых
имеется ваша роспись, вы действительно получили?
- Да, получил. Все подписи в фактурах мои, подлинные. Чего ж тут
отрицать! Получил все сполна. Да вот растащили...
- Вы, Григорий Тимофеевич, зря обижаете людей. Вот взгляните на акт
бухгалтерской ревизии, полистайте документы: на шестой странице есть
сличительная таблица. Прочитали? Там ведь ясно сказано, что такого
количества железа, которое значится отпущенным на строительство чайной, в
магазин вообще не поступало. О какой уж "честности" тут можно речь вести?
Ведь фактуры-то вы подписывали бестоварные, не получили вы столько железа я
других стройматериалов, а значит, воровать-то у вас было нечего... Вот
так-то. И ознакомьтесь с постановлением об аресте.
Ясков вздрогнул, он не ожидал такого. Долго и внимательно читал
постановление, а затем быстро поставил на нем свою размашистую роспись. В
кабинет вошел молодой человек в милицейской форме. Это был участковый
уполномоченный, тот самый, которому ночью сообщили о "ворах" в конторе
сельпо.
- Ваше указание исполнено, - обратился он к Аккулину, - Моминов
арестован.
- Как он?
- Ругался отчаянно, угрожал, - возбужденно говорил Хаким Назиров. -
Кричал, мол, вы и прокурор, санкционировавший его арест, будете отвечать.
Жена его, Камиля, плакала...
- Да, жаль Камилю, хорошего ничего она не видела. Говорят, как прислуга
при нем была... Завтра к полудню доставишь Моминова на допрос. А сейчас, -
Аккулин взглянул на часы, - сейчас прибудет грузовая машина: председатель
райпотребсоюза направил. Возьми своих ребят - дружинников, которые покрепче
да посильнее, пригласи понятых и отправляйся на обыск к Моминову и Яскову.
Вот санкция прокурора. Все ценное имущество изымите, погрузите и сдайте на
склад райпотребсоюза. Смотрите повнимательнее, чтобы не обвели вас вокруг
пальца.
Продолжительно зазвонил телефон. Аккулин снял трубку и услышал голос
прокурора области:
- Здравствуй, Макаш Акимович. Есть новость. Сегодня мне звонил прокурор
города. Поручение о проверке движения листового железа на
литейно-механическом заводе выполнено; там оказалось все в порядке: ни
недостачи, ни излишков. На днях заканчивает работу технологическая
экспертиза. Ты оказался прав: выявляются нарушения и самого процесса, и норм
расходования железа на заводе. А это создавало неучтенные излишки на складе.
Заведующего складом завода пока допрашивать не стали. Лучше будет, если ты
сделаешь это сам. Приезжай послезавтра, кстати, и выходной день проведешь
дома. К тому времени и акт экспертизы будет готов.
Разговор с прокурором области обрадовал Аккулина: значит, все
подтверждается, следствие на правильном пути. Фактуры Моминова об отпуске
железа заводу тоже фиктивные, или, по-бухгалтерски говоря, бестоварные. Да,
но как же тогда деньги? Ведь завод перечислял магазину большие суммы за
железо, которое фактически не получалось. Куда же делись эти деньги?
Конечно, при суммарном учете, какой велся Моминовым, деньги свободно можно
было изъять из выручки и покрыть недостачу бестоварными фактурами. Без
участия работников бухгалтерии сельпо, однако, он делать этого не мог. Тогда
с кем же? Кто же с ним вместе присваивал похищенные деньги?
Без стука, бесшумной походкой в кабинет вошел бухгалтер сельпо Валетов.
Он опустился в кресло, откашлялся, вытер платком лицо и торопливо, отрывисто
заговорил:
- Я все уже знаю. Арестовали Моминова и Яскова. Это конец. Я знаю, я
видел, как вели Моминова, он даже не кивнул мне, а ведь мы так ему верили,
он говорил, что деньги - это сила, а денег у него было много. Он и
Лебедовский заставляли меня скрывать их грехи, а за это платили, правда,
немного... Я проклинаю себя, что смалодушничал, что не нашел в себе силы
противостоять этим живоглотам, ведь я все знал, мог давно уличить их, но
теперь я расскажу все. Если разрешите, я сам напишу свои показания...
Писал он долго, часто останавливаясь и вытирая слезившиеся глаза.
- Вот, все, - сказал Валетов, подавая написанные мелким почерком листы
бумаги.
- А все ли, Валетов? Почему вы ничего не написали о посещении конторы,
когда ночью пытались отыскать и уничтожить изобличавшие вас документы?
- Да, был я там, искал документы. Но не по своей воле: Моминов и
Лебедовский мне угрожали. Лебедовский сам не мог: он инвалид. Помогал мне
Ясков. Теперь вы знаете все, делайте со мной, что хотите.
- Что хочу - это не в моих силах. Это решит суд. А пока можете идти
домой.
Валетов вздрогнул, неловко поднялся и вышел из кабинета.
Утром следующего дня, едва Аккулин успел войти в кабинет, позвонил
дежурный отделения милиции и сообщил, что арестованный Ясков просит вызвать
его на допрос.
- Решил рассказать правду, - сказал он, - понял, что и без меня вы все
узнаете, на то ведь и следователь. Началось все вскоре после того, как я
стал прорабом в сельпо. И раньше я любил выпить, погулять в веселой
компании. Вот и поймал меня на этом Моминов. Все в гости приглашал, поил,
кормил. Народу у него всегда много бывало. Кстати, помните, когда Моминов
приглашал вас зайти в дом, тогда у него той был. У него в гостях приятель
сидел, завскладом, на литейно-механическом заводе работает. Садыков его
фамилия. Вместе они железо-то воровали, а деньги присваивали. Смеялся он
потом: хотел, мол, следователя за один стол с вором посадить. Да вот не
вышло.
Он немного помолчал, потом продолжал:
- Недолго угощал меня Моминов. Однажды, когда выпивали мы втроем, с ним
и с Лебедовским, предложили они мне подзаработать. Лебедовский убеждал:
"Твое дело только подписывать фактуры на отпуск строительных материалов, а
затем включать в отчет. Вроде ты израсходовал на стройке. Я с тебя спишу их.
Денежки же за эти материалы возьмем из магазина и разделим поровну". Долго
они меня убеждали, говорили, что учет в магазине суммарный, а сколько
фактически израсходовано на стройку - все равно неизвестно, так что и комар
носу не подточит.
И дальше стал рассказывать о том, как он согласился. А сколько списали
материалов, он и сам не знает. Деньги ему давали, а он пропивал. Знал, что с
Садыковым они воруют железо, вернее, деньги за железо. Там на заводе были
какие-то излишки. Так они через Садыкова договорились с Моминовым, чтобы он
выписал несколько бестоварных фактур, якобы завод это железо купил в сельпо,
а стоимость перечисляли магазину. Моминов эти деньги брал из выручки,
оставлял долю себе и Лебедовскому, а остальные отдавал Садыкову. Яскову от
этой операции ничего не доставалось, но он молчал.
- Если не верите, дайте очную ставку с Моминовым и Лебедовским, -
закончил он. - Я им все в глаза выскажу.
- Нет, Ясков, сейчас я вам верю, - возразил Аккулин, - очная ставка
пока не нужна. Вот скоро доставят Моминова, посмотрим, что он скажет.
...Моминов вошел в кабинет с высоко поднятой головой и сразу же спросил
о причине его ареста. Он заявил, что виновным себя не считает и требует
немедленного освобождения.
- Скажите, Моминов, на какие средства вы, глава большого семейства,
приобрели два дорогостоящих дома, автомашину, мотоцикл с коляской?
- У меня только один дом, а больше я и по закону не могу иметь.
- Вот в отношении закона вы правильно сказали. Только сумели вы его
обойти. Предъявляю вам протокол описи вашего дома под номером 111 по улице
Садовской в Джамбуле, который вы оформили на имя отца-пенсионера.
- Это дом моего отца.
- Тогда ознакомьтесь с показаниями вашей жены, отца и других
родственников. Они утверждают, что дом этот купили вы, только оформили на
имя отца. В этом же протоколе описи имущества значится мотоцикл с коляской.
Вы поставили его во дворе отцовского дома после того, как приобрели машину.
Так на какие же средства вы все это купили? А какие у вас отношения с
Садыковым?
- Я отказываюсь отвечать на ваши вопросы и прошу увести меня.
- Тем хуже. Вот постановление о предъявлении вам обвинения в хищении
государственных средств. Прочитайте и распишитесь. А все описанное у вас
имущество пойдет в возмещение ущерба, причиненного вами и вашими сообщниками
государству.
С Лебедовским, который незамедлительно явился по вызову следователя,
разговор был коротким. На вопрос: "Ну, как, Сергей Петрович, будем начинать
разговор о "халатности" или сразу перейдем к организованному хищению
государственных средств?", он так же спокойно ответил: "Да что уж там, ваша
взяла, не думал, что вы быстро разберетесь. Ведь и ревизоры были, и
начальство, а все с рук сходило. Признаю себя виновным".

x x x

Выслушав подробный доклад Аккулина о результатах расследования дела,
прокурор области Барьянов остался доволен.
- Молодец, - сказал он. - Все проделано оперативно. Расследованием на
литейно-механическом заводе теперь займется другой следователь. А у тебя,
Макаш Акимович, другая задача. Надо подробно выяснить причины, в силу
которых стало возможным это преступление. Принять меры к разгильдяям, не
вскрывшим своевременное хищение в сельпо. Представление о наказании
ревизоров райпотребсоюза я уже подписал.

Н.ЯНИНА

СПРАВЕДЛИВОСТИ РАДИ

Затылок немел, и он чувствовал это не потому, что прошла боль. Горячая
шея согрела снег, он подтаял, а теперь покрылся корочкой и холодил голову.
Но так ему было лучше: прояснилось сознание и затихали тупые удары в
позвоночнике.
Он попробовал пошевелить ногами, но сразу ударило в низ живота, резко и
остро, как выстрел, заныло в икрах. "С ногами все кончено", - подумал он.
Левая рука была подвернута под спину, он не мог пошевелить ею, зато
правая, без единого ушиба, свободно лежала на груди. Он протянул ее, сжал в
ладони снег и приложил к лицу. Кожу засаднило. Снег в руке побурел. Он
набирал снег еще несколько раз, пока не протер лицо.
Кругом стояла тишина, необычная тишина. И белая, режущая глаза пелена
окутывала лес. Словно лежал он в чехле из ваты. Высоко-высоко через узкую
дольку расщелины был виден лоскут неба. Он был ярко-синий с одним белым
облачком. "Кому придет в голову, что я жив?" - пронеслось в сознании.
Он попробовал крикнуть, открыл рот - судорога перекосила лицо, в
позвоночнике сухо щелкнуло. "Надо лежать спокойно и ждать..." Там, наверху,
остались Нестор, Кира, Синьковский [Фамилии изменены]. Если они пойдут по
его лыжне и дойдут до расщелины - они все поймут.
Кира видела его у трех елей. Он только что спустился и ждал ее. Она
видела, где он стоял, но что-то медлила, словно колебалась; спуск был
крутой, и еще эти ели на пути, где он стоял.
Он хотел уже помахать Кире палкой и крикнуть, как увидел рядом с ней
Синьковского. Из его раскрытого смеющегося рта валил пар, и Кира тоже
улыбалась, неотрывно смотря в сторону трех елей. Синьковский перебирал на
месте ногами, чуть согнутыми в коленях, как скаковая лошадь. Где-то
запропастился Нестор, и его отсутствие сейчас отзывалось непонятной
Тревогой.
А они все стояли вдвоем, и ему это казалось целой вечностью.
- Па-а-нин! - весело закричала Кира, подняв вверх руки в красных
варежках. Он почему-то не ответил.
Синьковский взмахнул палками, круто повернулся, и его широкая спина
скрылась во впадине. Кира недолго выбирала. На минуту она замерла, как перед
стартом, и, повинуясь какому-то внутреннему толчку, рванулась вниз. Она
исчезла во впадине вслед за Синьковским. Панин знал: Кира это сделала, чтобы
досадить ему.
Забираться на увал ему уже не хотелось.
Он стоял у елей, опираясь на палки, и думал о схеме. Последнее время он
не мог обойтись без мыслей о приборе: он думал о нем, где бы ни был, и не
только в лаборатории, но и в театре, дома, на улице. И даже сейчас, когда
Нестор, Кира и Синьковский вытащили его на лыжах в горы, он не мог не думать
о своем измерительном приборе. Нестор торопил его с работой, выпуск прибора
уже стоял в плане завода и оттуда звонили - справлялись, как дела, и Нестор
обещал, что все будет в порядке, что вот-вот начнутся испытания. А прибор
врал, и даже не врал, а куролесил. Но это было в общем-то одно и то же: нет
точности в вычислениях без последовательности и стройности. Где-то закралась
ошибка.
Он закрыл глаза и увидел квадрат цвета серебра, с продольной узкой
планкой внизу - светового табло. Планка горит голубоватым огнем, и мерцают,
мерцают цифры. Они бегут друг за другом, танцуют в хороводе, кружатся в
вихре и рассыпаются в фейерверке. Исчезают совсем. Он открывает глаза. "Этот
чертов пятый узел..." Вдруг он понимает, что все дело в нем. Это он сам все
запутывает, пускает цифры в огненный пляс вместо четкого и плавного
движения.
Палка от лыж вращается в его руке, и наконечник скользит по насту -
тоненькие бороздки, как цифры, дразнят его. "Пятый узел..." Наконечник на
снегу скрипит, как перо по бумаге. Все в уме, как на магнитофонной пленке
стоит только ее запустить, как она воспроизведет запись. Пятый, этот чертов
пятый, заставляющий до смертельного изнеможения прыгать цифры. Ну, нет! Он
сейчас укротит его. Он подчинит его себе. Он заставит цифры присмиреть.
Только... Только... Еще маленькое напряжение, одно маленькое. Фейерверк цифр
в одном строю. Вот-вот он сейчас рассыплется. "Пятый узел..." Стоп! Цифры
выстраиваются по линеечке, робкие, пристыженные, после исступленной возни.
Эхо радостного выкрика дробится по ущелью. Эха-ха-ха! - кричит он и
отталкивается обеими палками.
На душе и в теле такая легкость, что он не мчится, а летит. Еще один
поворот - и туда, где Нестор, Кира, Синьковский; они должны сейчас же все
узнать.
Глаза залепил снежный вихрь, поднятый резким торможением.
На краю расщелины он качнулся, как маятник, и исчез.
...Кира должна заметить его отсутствие. И Нестор тоже, и Синьковский.
Они не оставят его.
В глазах опять помутнело, ватная белизна становилась грязно-серой, и
чернел проем вверху.
Это повторялось уже несколько раз: затемнение, прояснение, опять
затемнение и опять прояснение. Будто огромная туча закрывает небо - и все
темнеет, но стоит ей уйти - как все заливается светом.
Режет глаза, ватная лавина надвигается на него, хочет раздавить. Все
тяжелее становится в груди, воздух вырывается с хрипом. И он падает в
какую-то пустоту. А рядом Кира... Живая, с горячим дыханием, с бьющимся
сердцем, сильная, красивая...
- Кира... - шевелит он губами. Вот видишь, я какой... Кира, что я
говорю, - прибор, он теперь заработает... Я назову его твоим именем - УК.
Уварова Кира. И никто не будет знать, почему я назвал его так, или пусть
догадываются, пусть знают. Ведь могу я посвятить свою работу кому хочу. Ведь
посвящают писатели, композиторы, а почему не могут конструкторы? Кира, ты не
уходи. Теперь, Кира, все будет по-другому.
Он пришел в себя от боли - что-то щелкало в позвоночнике, бешено
колотилось сердце. Он сжал пальцы, рассерженный на свое бессилие, и,
напрягая все мышцы, приподнял голову. Кто-то, барахтаясь в снегу, двигался к
нему. "Кира..." - пошевелил он губами. И опять чем-то черным захлестнуло
сознание.
Кто-то пытался обхватить его за плечи. Он протяжно застонал.
- Ничего, ничего, выберемся, старик! Ну, давай, давай, помаленьку...
- Кира... - слабо позвал он.
- Это я, старик, Павел Синьковский... Не узнаешь? Ну давай, давай.
Угораздило же тебя, Серега. Мы там все склоны обыскали, всю щель обшарили.
Синьковский наклонился над Паниным. Запахло потом и папиросами.
- Тяжеленько мне будет с тобой... Эх, черт, и как же это все-таки тебя?
Потом он сидел, беспомощно опустив руки.
- Ничего я не сделаю с тобой, Серега, ничегошеньки. Ей-богу, ничего...
Судорожно сжималась рука Сергея, словно он пытался схватить неведомую
опору и встать. Синьковский закурил. Лениво растекался дым.
Синьковский тупо смотрел на Панина, на его тянущуюся куда-то руку и
слабо соображал, что теперь ему делать.
- Умирать, что ли, собрался, - глупо выговорил он вслух свои мысли.
Измученное лицо Панина болезненно передернулось, рука перестала
сжиматься, замерла.
- Не надо бы мне... умирать. Там наверху, у трех елей, расчеты. Прибор
будет работать. С радости свалился сюда...
Стояла тишина, было слышно, как хрипит что-то в груди, как трудно
Панину говорить. Синьковский присел на корточки, обхватив руками голову.
- Бредишь, старик...
- Ты скажи там Нестору, Кире... Если снегом не заметет, все поймете...
Синьковский поднялся на ноги и опять закурил. "Расчеты на снегу... У
трех елей..." Волнуясь, он походил по расщелине, проваливаясь глубоко в
снег, как в пух. Его зазнобило. Он полез было наверх, но внезапная тишина
позади остановила его. Еще не веря этой тишине, он вернулся к Панину. Сергей
лежал с застывшим лицом, вытянутая рука была неподвижна...
При встрече с друзьями после долгих поисков и расспросов Синьковский
устало прикрыл глаза и дрогнувшим голосом проговорил:
- Он там. Умер при мне...
Кира замахала руками и закусила губу, открыв глаза широко и
недоверчиво. У Нестора задергалась левая щека.
- Ничего не изменишь, умер... Мы должны примириться с этим... -
фальшивым фальцетом произнес Синьковский.
Кира смотрела на него с неприязнью.
- Я ведь хотела сама... Почему вы мне не дали пройти туда...
Синьковский нервно чиркнул спичкой о коробок.
- Ему уже никто не поможет. Ни ты, ни я, ни Нестор, ни все вместе.
Лицо Киры исказила боль. "Какая она сейчас некрасивая", - подумал
Синьковский.
- Ты словно отполированный! - закричала ему Кира.
Она побежала вдоль расщелины, без лыж, разгребая снег, как воду. Нестор
пошел за ней.
"Если с расчетами все так, как сказал Панин, то она будет у его ног", -
подумал Синьковский. О! О нем заговорят теперь, заговорят, как о таланте.
Синьковский - талант! Как говорили: "Панин - талант"! Это будет его прибор,
прибор - Синьковского, он так его и назовет... Никто не считал его
бездарным, случайным человеком в институте - всегда корректного, готового
прийти всем на помощь. Даже сейчас в расщелину спустился не Нестор,
заведующий лабораторией, а он - рядовой конструктор, близкий товарищ
погибшего.
Нестор возвращался с Кирой. Он шел тихо, придерживая ее за плечи,
наклоняясь к ней, что-то говорил.
"Кира, конечно, заурядный инженер, но красота - тот же талант, с такой
женой не пропадешь... Как это только не понимал Панин?" - подумал
Синьковский.
Он не мог попасть спичкой в коробок. Коробок упал к ногам, он раздавил