Седов Б.. Романс для вора

   – Неприятности? – осторожно осведомился Сергей Иванович.
   – Узнаешь. Пришли-ка за мной в Пулково машину, а сам подгребай к одиннадцати к себе в офис. Да подгони ребят с аппаратурой, пусть пошарят лишний раз насчет клопов – человек один будет со мной. Серьезный человек. Там и поговорим. Все, отбой.
   Сергей Иванович отложил мобильник и задумался.
   Ох, не к добру все это!
   Да, прав смекалистый русский народ – чем дальше в лес, тем больше дров.
   В половине одиннадцатого Сергей Иванович уже сидел за столом в своем кабинете и лично наблюдал за хлопотливыми ребятами в наушниках и с портативными магнитными антеннами в руках. Ребята обшарили каждый сантиметр – стены, пол, потолок, мебель, окна, кадку с экзотическим растением диффимбахией.
   Все чисто, слава богу.
   Сергей Иванович проводил их и вернулся к столу. Нажал спрятанную под полированной столешницей кнопку, и тут же бесшумно опустились наружные металлические ставни из наборных пластин, декорированных под бамбук. Довольно усмехнулся – нет, не зря он велел их установить. Теперь до окон никаким лазерным лучом не добраться, возможность внешнего прослушивания по колебаниям стекол пресечена на корню. Темновато вот только.
   Включив настольную лампу с зеленым абажуром, Сергей Иванович посмотрел на часы. Так, одиннадцать...
   И тут же раздался стук в дверь.
   Вошел Самоедов, за ним – плотный низкорослый мужчина в темно-синем костюме, седой, в черных очках.
   Пожали друг другу руки, расселись вокруг стола. Самоедов вопросительно посмотрел на Сергея Ивановича, молча показал глазами на стены и потолок. Сергей Иванович кивнул.
   – Познакомься, Сергей Иванович, – Самоедов указал на своего спутника, – Василий Кимович Безродный, генерал-майор. Главное управление исполнения наказаний, командует Северо-Западом. В нашей организации с первого дня.
   – Очень рад! – откликнулся Сергей Иванович и тут же подумал, что радоваться на самом деле нечему.
   Вот тебе и доверие!
   Ему, руководителю петербургского филиала, только на третий год соизволили сообщить, что на его территории активно действует высокопоставленный член «Воли народа»!
   На территории, за которую он, между прочим, отвечает головой.
   Смятение Сергея Ивановича не укрылось от Самоедова.
   – Не до глупостей, Иваныч! – строго сказал он. – Не барышня. Дело куда как серьезное. Сейчас Василий Кимович доложит последнюю информацию.
   – Значит, так, – тут же начал Безродный ровным, невыразительным голосом, – сегодня ночью прошло сообщение о побеге из «Крестов» некоего Чернова Игоря Анатольевича. Факт побега был зафиксирован на вечерней поверке сразу после благотворительного концерта певца Романа Меньшикова на территории изолятора. Принятые по поиску и поимке меры по горячим следам результатов не дали. В девять я принял доклад от начальника «Крестов» полковника Валуева – ничего. Валуев сейчас трясет заключенных, так что возможны подвижки – Валуев землю будет рыть, знает, что висит на волоске. В полдень пройдет доклад по УВД, возможна дополнительная информация. На данный момент у меня все.
   Безродный замолчал.
   – Ну а теперь я тут кое-что поясню, – Самоедов встал и прошелся по кабинету. – И тебе, Сергей Иванович, и тебе, Василий Кимович. Чтобы вы поняли, какая глубокая жопа нависла из-за этого Чернова и над нами, и над нашим общим делом.
   Самоедов помолчал и, тяжело вздохнув, произнес:
   – Беглый Чернов – старший научный сотрудник Государственного института генетики. До посадки заведовал лабораторией новых технологий в области клонирования и исследований генома. Институт этот такого уровня секретности, что и самому товарищу Берии в его шарашках не снилась. Чудом удалось уберечь от ворья безродного, – Самоедов слегка поклонился в сторону Безродного, – ты уж извини, Василий Кимович, за каламбурчик. Ну а лаборатория черновская даже на этом фоне выделяется – внутренняя охрана из ГРУ, двойные посты, инфракрасная сигнализация на объемное проникновение, тыры-пыры, все как в швейцарском банке. Вплоть до последнего паршивого лаборанта – все в погонах.
   Самоедов вынул сигарету, чиркнул зажигалкой, прикурил.
   Закашлялся, тут же придавил сигарету в кадке с диффимбахией.
   – Один Чернов как белая ворона – ученый, блин, интеллигент. При коммунистах даже диссидентщиной баловался, и все ему прощалось. Без него никак, голова – что твоя дыня. Да дай ты выпить чего-нибудь, Иваныч, что у тебя, как в богадельне!
   Сергей Иванович сходил в комнату отдыха, принес бутылку «Хеннесси», толстые низкие стаканы, разлил коньяк.
   Безродный отказался, а Самоедов выпил одним духом.
   – Теперь главное. Чернов работал над специальным заказом Главного штаба. И полгода назад работу закончил. Выдал на-гора четыре папочки. Каждая из которых, если толкнуть за бугор, потянет лимонов на пятьсот зелени.
   – Два миллиарда! – прошептал Сергей Иванович.
   – Молодец, – криво усмехнулся Самоедов, – считать умеешь. Наше руководство тоже умеет. Вот и было решено не допустить неизбежного разбазаривания ценных открытий внутри страны. Нам эти деньги нужнее, чем бесхребетному нынешнему режиму и оболваненному им населению.
   – А что Главный штаб? – спросил Безродный.
   – Тебе ли, Василий Кимович, объяснять, что нашей агентурой в этой стране пронизано все снизу доверху. Десятки людей работали над выемкой документации, над каналами ее переправки на Запад, подбирали клиентов. Пришлось посвятить в некоторые детали Чернова, он был необходим для полноты научного обеспечения проекта. Есть основания полагать, что и до всего остального он додумался. Пошевелил дыней, мать его.
   – И что теперь? – осторожно осведомился Сергей Иванович.
   – А теперь вот что. Чернов на свободе, жив-здоров. Между тем он определенно знает если не всю, то по крайней мере большую часть цепочки по продаже его разработок. Он для нас и для нашего дела хуже гремучей змеи. Начнет свистеть по диссидентской привычке, дойдет до Кремля – и всем нам каюк. Там не прощают тех, кто не делится. Организуют слив в газеты, тыр-пыр, восемь дыр, распродажа военных тайн, натравят вояк – да нас тут же порвут, как Тузик грелку! Завистников хоть жопой ешь. А вроде все было предусмотрено...
   Самоедов посмотрел на Безродного.
   – Тут Василий Кимович поскромничал, не поделился сокровенным. Давай-давай, господин-товарищ генерал-майор, не тушуйся!
   – Был приказ, – нехотя процедил Безродный, – упаковать Чернова по правдоподобному обвинению и уничтожить его в «Крестах» руками заключенных.
   – Ну и что, Василий Кимович? – зловеще осведомился Самоедов.
   – Первая часть приказа выполнена, – буркнул Безродный, – вторая – нет.
   – Вот такой расклад, други милые, – Самоедов снова закурил. – Если «Воля народа» будет засвечена, нас с вами зачистят в первую очередь.
   Самоедов плеснул себе коньяку и молча выпил.
   – Я сейчас не буду разбор полетов устраивать, еще не время, – он снова покосился на Безродного, – лучше давайте вместе думать, как из этого говна выбираться будем. Мы теперь накрепко одной веревочкой связаны.
   Еще помолчали.
   Наконец Безродный встал и снял темные очки. У него были маленькие невыразительные глазки и, как показалось Сергею Ивановичу, один из них был стеклянным.
   – Понимаю, что основная нагрузка по исправлению ошибки должна лечь на меня, – медленно начал Безродный. – Думаю, что еще не все потеряно.
   – Начало хорошее, – ядовито заметил Самоедов, – возрождает оптимизм в приунывших массах.
   – Считаю необходимым следующее, – Безродный повертел в руках очки и бросил их на стол, – во-первых, дожать Валуева. Он вполне способен разговорить свой контингент. Уверен, что таким образом мы сможем вычислить организаторов побега.
   Самоедов кивнул, Сергей Иванович машинально повторил его движение.
   – Во-вторых, используя полученную информацию, активизировать поиск Чернова по линии МВД. Причем поручить это дело конкретному ответственному специалисту из органов. Мотивированному на выполнение служебного долга, с установкой на уничтожение опасного преступника, враждебного для государства.
   – Кандидатура? – коротко спросил Самоедов.
   – Имеется, и довольно известная. Майор Боровик. Хороший специалист, помешан на борьбе за справедливость. Эдакий Клинт Иствуд, – Безродный позволил себе улыбнуться. – Считает, что у него связаны руки, что ему не дают эффективно бороться с преступностью. Думаю, его легко можно будет мотивировать в духе неофициального ответственного задания на благо Родины.
   – Да, не перевелись еще на Руси юродивые, – задумчиво протянул Самоедов. – А вообще – неплохо! Ну, тебе и карты в руки, Василий Кимович. Действуй.

* * *

   Подумав, Безродный решил вызвать Боровика прямо к себе в служебный кабинет. Договориться с приятелями из числа гувэдэшных начальников не составило труда – все знали о дерзком побеге из «Крестов» и ничуть не удивлялись повышенной активности смежников.
   Вызвал на шесть вечера – самое время, конец рабочего дня. Лишний народ уже разойдется по домам. По пути заехал домой, переоделся в форму. Добравшись до кабинета, занялся текущими делами. Периодически долбил вконец издерганного Валуева требовательными звонками.
   Ага, ну вот и шесть.
   Встал, поправил портрет президента, переставил с подоконника на стол бюст Дзержинского. Вот так, строго и патриотично.
   Хороший антураж.
   Ровно в шесть дежурный доложил о приезде Боровика.
   Безродный встретил его у дверей, тепло пожал руку, усадил за стол для совещаний, сам демократично сел рядом. Он умел быть обаятельным.
   – Ну что, майор, наслышан о наших бедах?
   – Вы о побеге? – сдержанно спросил Боровик. – Товарищ генерал...
   – Василий Кимович, просто Василий Кимович, – прервал его Безродный. – Не люблю я этих чинов, особенно в разговоре с соратниками по общему делу.
   Безродный устало потер лоб ладонью.
   – Наглеют преступники, майор. Пользуются беззубостью власти, которая нас, старых служак, ни в грош не ставит. Веришь – иной раз выть хочется от бессилия! Вот он, гад, руки по локоть в крови, насильник, загубивший не одну невинную душу, – и уходит от суда под треск адвокатской болтовни, опять убивает, грабит, уверенный в своей безнаказанности. А если и попадет в тюрьму – то живет там, как в санатории, окруженный холуями. И в любом случае смеется над нами – над теми немногими, кто еще верит в необходимость торжества справедливости. За державу обидно!
   Безродный тяжело вздохнул.
   – Ладно, это все лирика. Ты, майор, меня понимаешь – наслышан о тебе как о честном, болеющем за дело человеке. Поэтому и хочу обратиться с просьбой.
   Рука Безродного легла на плечо Боровика.
   – Эту гниду надо поймать, майор. Чернов мало что преступник, он хуже того – предатель. Настоящий, закоренелый враг нашей Родины! Всегда издевался над тем, что для нас свято, и кончил продажей за границу государственных секретов. Народное достояние, за которое десятки честных патриотов жизни не жалели, променял на иудины сребреники. Продал террористам, которые взрывают и травят наших жен и детей. Дал им в руки смертельное оружие.
   Безродный встал и зашагал по кабинету – якобы не смог сдержать волнения.
   – И ведь до чего дошло – еле посадили иуду! Пришлось даже факты подтасовывать, скажу честно. Что делать, если нынешний бардак просто заставляет переступать через неправедный закон ради торжества высшей справедливости! Знаешь, как говорят: если не мы, то кто? Кури!
   Достав из кармана кителя пачку «Парламента», Безродный бросил ее на стол.
   – Кури, майор! Ты парень правильный, поэтому и обращаюсь к тебе. Нас таких немного осталось в этом бардаке. Поймай мне Чернова, помощь любую обеспечу. Возьми это на себя – ты сможешь. Больше тебе скажу – если пристрелишь гада, никто не заплачет, а мы тебя прикроем. Ведь он же вывернется, паскуда, через пару лет уже на свободе будет – примеров сколько хочешь! Да на тебя жертвы террора молиться будут! Ну что, поймаешь?
   – Я готов, – медленно ответил Боровик.
   – Ну вот и ладушки. С начальством твоим я договорюсь, приказ будет. Приступай, ни пуха ни пера.
   Боровик вышел.
   Безродный с улыбкой посмотрел ему вслед.
   Как там сказал Самоедов – не перевелись юродивые на Руси?
   И впрямь не перевелись. И это правильно, как говаривал пятнистый генсек.
   В нашем деле без них никак.

Глава 3
ЕСЛИ ДРУГ ОКАЗАЛСЯ ВДРУГ...

   На Казанской улице, напротив фитнес-центра, стояла грязно-желтая старая «копейка», за рулем которой сидел широкоплечий молодой мужчина с твердым лицом и короткой стрижкой. Выставив локоть в окно, он курил, и легкий ветерок вытягивал из салона сизый дым Лицо мужчины, и без того не очень дружелюбное, было омрачено невеселыми размышлениями. Поэтому подошедший к машине бомж, который открыл было рот, чтобы попросить о спонсорской помощи, посмотрел на мужчину поближе, закрыл рот и удалился без суеты, но быстро.
   Для того чтобы выяснить, каким именно образом был совершен побег, Сане Боровику не понадобилось слишком много времени. Всего лишь за несколько часов пребывания на территории «Крестов» и разговоров с людьми, которых он выбирал по одному ему известным признакам, Боровик понял, что Чернов покинул территорию тюрьмы вместе с музыкантами. Дальнейшие размышления привели Боровика к неутешительному выводу, что его друг Роман Меньшиков имеет к побегу самое непосредственное отношение.
   Утвердившись в этом мнении, Боровик ничего не сказал Валуеву и отнюдь не помчался к инициаторам расследования с докладом. Он прекрасно понимал, чем это обернется для Меньшикова, и демон сомнения снова овладел им.
   С одной стороны, Роман его друг, и никакие подвиги безалаберного артиста не могли изменить отношение Боровика к нему.
   С другой стороны, Роман помог бежать из тюрьмы человеку, которого ему охарактеризовали как крайне опасного, и это делало Романа пособником в серьезном и таинственном деле...
   Все эти размышления не улучшили настроения Боровика, и он, швырнув окурок в окно, длинно и громко выругался, чем привел в ужас проходившую в этот момент мимо его машины древнюю старушку из бывших.
   – И это в Петербурге, в европейской культурной столице... – вздохнула старушка и поковыляла дальше.
   Боровику стало стыдно, и он, почувствовав, что сидеть дальше на одном месте просто невозможно, повернул ключ зажигания. «Копейка» затряслась, выпустила клуб ядовитого дыма и, лязгая и потрескивая, тронулась с места.
   Повернув в переулок Антоненко, Боровик остановился напротив дома, в котором жил Роман, и заглушил двигатель. Выйдя из машины, он услышал за спиной голос:
   – Уберите отсюда машину. Здесь нельзя парковаться.
   Боровик медленно обернулся и увидел охранника, стоявшего рядом с входом в ювелирный салон, на витрине которого было наклеено объявление, говорящее о том, что здесь покупают золото, серебро и драгоценные камни. На лице охранника были написаны отвращение, касавшееся раздолбанной «копейки», а также полная уверенность в своей правоте.
   Смерив охранника взглядом, Боровик лениво поинтересовался:
   – Это кто сказал?
   – Это я сказал, – ответил охранник. – Убери свою помойку.
   – Слушай, ты, баран, – Боровик почувствовал, как в нем начинает подниматься адреналиновая волна, – если ты еще раз вякнешь, то уедешь отсюда в багажнике этой помойки. А эту вашу поганую лавку, в которой скупают краденое, поставят раком.
   Охранник не внял его словам и все-таки попытался что-то сказать.
   – Ты плохо понял? – Боровик остановил его жестом. – Может быть, ты хочешь, чтобы сюда приехали «маски-шоу»? Сейчас организуем. А тебе лично я все ребра пересчитаю. У меня сегодня плохое настроение.
   На скулах охранника заиграли желваки, но он, судя по всему, правильно понял намек насчет ОМОНа, поэтому, просверлив Боровика злобным взглядом, молча отвернулся.
   Боровик нахмурился и, в глубине души сожалея, что охранник оказался таким понятливым, перешел узкую улицу.

* * *

   Роман Меньшиков сидел за кухонным столом в одних трусах и пил водку.
   События последних дней совершенно выбили его из привычной благополучной колеи, и Роман, чувствуя, что все пошло наперекосяк, решил успокоить душу старинным русским способом. Купив литровку «Финляндии» и банку маринованных огурцов, он заперся дома, отключил телефон и начал старательно наливаться водкой.
   – Что же это такое происходит? – бормотал он, вылавливая пальцем увертливый огурец.
   Сначала – кража винчестера.
   Потом этот винчестер подбрасывают в его машину.
   Дальше еще лучше – ссора с лучшим другом, причем этот самый друг бьет его по лицу. А если лучших друзей двое – подумал Роман – то кто же из них лучший?
   Ответа на такой глупый вопрос не нашлось, и мысль Романа, шарахаясь из стороны в сторону, побежала дальше.
   А дальше было натуральное уголовное преступление. Организация побега из следственного изолятора. Правда, Арбуз убеждал его, что человек, которого нужно вытащить из «Крестов», вовсе не злодей, а наоборот, – жертва грязных и мрачных интриг.
   Роман поверил Арбузу, но здравый смысл настойчиво говорил о том, что даже самый наилучший друг, если он вор в законе, может лгать. Как это у них принято говорить – ничего личного, это просто бизнес. И вполне возможно, Арбуз ввел Романа в заблуждение, преследуя свои собственные цели в каких-то уголовных делах.
   Возможно...
   – Но как мне этого не хочется, – вздохнул Роман и наполнил стопку.
   За час он выпил полбутылки и уже чувствовал себя пьяным.
   Однако желанное расслабление не приходило, поэтому Роман решил напиться до бессознательного состояния, чтобы просто вырубиться и не думать обо всей этой хреновине. Он понимал, что утром будет плохо, но на этот случай в углу стоял ящик немецкого пива, и Роман чувствовал себя уверенно.
   Ну сорвется он в штопор...
   Первый раз, что ли?
   И не первый, и, видимо, не последний.
   Залпом выпив водку, Роман закинул в рот маленький огурчик и, морщась, принялся его жевать.
   В прихожей раздался звонок.
   – Сейчас опять в морду получу, – усмехнулся Роман и встал с табуретки.
   Его сильно повело в сторону, и, ударившись грудью о холодильник, Роман удивился:
   – Ишь ты, как меня потащило! Ладно, посмотрим, кто там приперся...
   Выйдя в прихожую, Роман распахнул входную дверь и увидел стоявшего на пороге Саню Боровика.
   Обрадовавшись, Роман раскинул руки и с чувством сказал:
   – Здравствуй, старый друг! Заходи! Мой дом – твой дом. Хочешь – пей, хочешь – ешь, хочешь – живи тут до скончания века.
   Зайдя в прихожую, Боровик проигнорировал протянутую руку Романа и направился на кухню.
   – Ты не хочешь пожать руку своему другу? – пьяно изумился Роман.
   Боровик сел на свободную табуретку и мрачно ответил:
   – Друг, говоришь? Мои друзья преступникам побеги не устраивают.
   – А, вот ты о чем... – криво усмехнулся Роман и сел напротив Боровика. – А ты, стало быть, уже знаешь.
   – Стало быть, знаю, – кивнул Боровик. – Налей водки.
   – Сам налей, – ответил Роман, – а то вдруг я тебе яду подсыплю. Чтобы избавиться от преследователя.
   Боровик мрачно посмотрел на Романа, затем встал, взял с кухонной полки стопку и, сев на место, наполнил ее.
   – Тоста не предлагаю, – сказал он и выпил водку.
   – Понимаю, – усмехнулся Роман, – вы, стражи закона, с преступниками не пьете.
   Он налил себе и сказал:
   – А мы, преступники, не пьем со стражами закона.
   И тоже выпил.
   В кухне повисло напряженное молчание.
   Боровик закурил, стряхнул пепел в раковину и сказал:
   – Давай рассказывай все как есть. Иначе я из тебя душу вытрясу, не посмотрю, что друг. Хотя какой ты теперь друг... Короче, я тебя слушаю.
   – Все как есть... – Роман налил себе еще одну стопку и поднял ее на уровень глаз. – Это что, с самого начала?
   – Да.
   – Ну, это... В начале было Слово, – начал Роман нараспев.
   – Прекрати, – угрожающе произнес Боровик, – я не шучу.
   – Какие тут шутки, – тоскливо ответил Роман, – тут уже, знаешь ли, не до шуток...
   Он опрокинул стопку в себя и, покачнувшись, поставил ее мимо стола.
   Стопка укатилась под раковину, и Роман, весь скривившись, сдавленным голосом произнес:
   – Вот, блин... Похоже, я уже готов.
   Он посмотрел на Боровика разъезжающимися глазами, потом неверной рукой достал сигарету и, отмахнувшись от Боровика, который поднес ему зажигалку, сказал:
   – Не надо. Я как-нибудь сам.
   Взяв из вазы другую зажигалку, он прикурил, подпалив себе при этом бровь, и, старательно установив локоть на стол, задумчиво сказал:
   – Тут, понимаешь, какая херня получается... Одно за другим. Сначала грабанули студию и унесли не что-нибудь дорогое, а именно винчестер с моим новым альбомом. Потом этот винчестер подбросили ко мне в машину, а поганые менты остановили меня, и один из них, паскуда, с первой же попытки нашел его. Чуешь?
   Роман икнул.
   – А понятые, блядь, у них уже при себе были. Наготове. Чуешь, суперспец? Вот я и думаю, кому это нужно было... И ничего не понимаю. А на следующее утро уже и газетка вышла со статьей. Знаменитый, мол, уголовный певец решил сам попробовать криминала. И все такое прочее. Она там, в комнате, валяется... Ладно, хрен с ним, не в этом дело. А побег... Ну что же, будет тебе про побег. Приходит ко мне, стало быть, Арбуз.
   – Арбуз? – Боровик удивленно поднял брови.
   – А что ты удивляешься? – Роман с пьяной пренебрежительностью пожал плечами. – Он у нас что, директор пансионата для больных детей, что ли? Обыкновенный вор в законе. Твой, так сказать, оппонент. И я вообще удивляюсь, почему ты его до сих пор не повязал? Пренебрегаешь служебным долгом? Закрываешь глаза на преступность? Дружков своих покрываешь?
   Роман ехидно прищурился.
   – Слушай, – зло сказал Боровик, – я тебе сейчас в табло дам!
   – Во! – Роман поднял палец. – Вот именно! Приходит Арбуз и первым делом дает мне в табло. Гад ползучий! Друга – по лицу... И говорит – ты, говорит, сволочь. Ты, говорит, сам у себя украл винчестер, чтобы это... Ну, выкуп там со спонсоров потребовать или еще что. Поэтому, говорит, ты сволочь. Я ему говорю – не я это, а он не верит... Мне не верит!
   Роман выпучил глаза и стал тыкать себя пальцем в грудь.
   – Мне – и не верит!
   Он помолчал и продолжил:
   – Ладно, говорит, разберемся. А у меня, говорит, в смысле – у него, ко мне разговор деловой есть. А поскольку я, то есть – я, виноватый, то я ему отказать не смогу. И рассказывает мне про этого человека. Говорит, что он невиновный, что его посадили специально и что его в тюрьме убьют. И, говорит, не в том дело, что его убьют, людей, мол, и так каждый день убивают... А в том дело, что этот человек единственный свидетель какого-то очень страшного... Ну, заговора, что ли... И поэтому его нужно спасти, потому что иначе он, Арбуз, стало быть, спокойно спать не сможет.
   Роман налил себе водки, выпил ее и пьяным голосом сказал:
   – Не сможет спать... А ему и так спать неспокойно. Попробуй-ка одной рукой воровскими делами ворочать, а другой – дочку растить. Да еще и без матери.
   Боровик с удивленим посмотрел на Романа, потому что ни о какой дочке Арбуза никогда не слышал, а тот, не замечая ничего, продолжал:
   – Представляешь, каково ему, вору в законе? Ведь если общество узнает, что он заботливый отец, ему ведь порицание вынесут. Ты что же, скажут ему братья-воры, ты ведь не имеешь права! Ты ведь... Ни семьи, ни детей! Закон! Понятия! Паскуды... А у него и так горе – до сих пор по жене своей тоскует. Ну, не жена она ему была, в смысле – не официальная... А так – настоящая жена. Любовь там, нежность, верность... И вот однажды она не вернулась вечером от подруги, а через два дня ее мертвую нашли. На пустыре. Ее машина какая-то сбила и уехала. В Купчине это было, восемь лет назад. И осталась Арбузу дочка шести месяцев. Как Лонгрену... Читал «Алые паруса» Грина?
   – Читал, – Боровик машинально кивнул, но было видно, что он озабочен какой-то мыслью.
   Однако Роман по причине сильного опьянения не заметил этого.
   – Как Лонгрену... Да. И вот наш вор в законе начинает растить маленькую дочку. Заботливый отец и прочее... Это ведь нужно умело скрывать от криминального сообщества, понимаешь? В общем...
   – Слушай-ка, – Боровик решительно прервал пьяные излияния Романа, – а когда у него жена погибла?
   – Это... – Роман нахмурился. – Девяносто седьмой год, август... Подожди... Ага! Четырнадцатого августа девяносто седьмого года. В Купчине это было, на пустыре около недостроенного метро. Угол Бухарестской и Турку.
   Боровик побледнел и закрыл глаза.
   – Ее какая-то машина сбила, – продолжал Роман, не замечая изменившегося лица Боровика, – она упала и угодила головой на камень. А потом встала и пошла куда-то уже без сознания. То есть – не соображала, куда идет. Поэтому ее и не нашли сразу. Она в бурьяны забрела...
   Боровику стало не по себе.
   Пьяный голос Романа отдалился и бубнил где-то на границе восприятия, а перед Саней Боровиком снова развернулись события той кошмарной ночи четырнадцатого августа девяносто седьмого года.
   Вот он едет через пустырь, вот выскакивает из машины, чтобы разорвать молодых подонков, вот он с ужасом видит, что они насилуют не какую-то постороннюю девушку, а его младшую сестру Наташу...