Седов Б.. Романс для вора

   И тогда он убил их, а Наташа умерла на месте от сильной потери крови.
   А потом, когда он, спрятав трупы насильников в контейнер со строительным мусором, уезжал с места событий, то оглянулся...
   И в это время машина ударилась во что-то мягкое, но, когда Боровик снова посмотрел вперед, то ничего не увидел.
   А это, оказывается, была жена Арбуза...
   Он убил ее своей машиной.
   Он убил ее...
   – ... а Алинка, жена арбузовская тайная, такая хорошая была, – вернулся к Боровику голос Романа, – а дочка у него какая сейчас выросла! Мария называется. Такая девчонка! Вот подрастет еще – женюсь!
   – Заткнись, – произнес Боровик сквозь зубы.
   Роман замолчал, а потом обиженно произнес:
   – То ему рассказывай всю подноготную, то заткнись...
   Боровик пошарил взглядом по кухне, потом взял с полки большой стакан и наполнил его водкой.
   – Эй, ты что? Мне-то оставь! – запротестовал Роман.
   Не обращая на него внимания, Боровик залпом выпил водку и молча вышел из квартиры, захлопнув за собой дверь.
   – Ну и дружки у меня... – Роман посмотрел на опустевшую бутылку. – Один в морду дал, а другой всю водку выжрал. И ведь еще неизвестно, что хуже.
   Он встал с табуретки и, держась за стену, прошел в гостиную.
   – А у нас пиво имеется, – хвастливо заявил он сам себе. – Боровик водку выжрал, а пиво не заметил.
   К его ногам подошел Шнырь и, задрав голову, требовательно мяукнул.
   – Что, и тебе пива? – удивился Роман. – Не-ет, брат. Пиво не для тебя. А тебе я сейчас, несмотря на то, что пьян, все-таки задам корма. Пошли.
   И, сделав рукой приглашающий жест, Роман снова направился в кухню.
   – Сейчас, – сказал он открывая холодильник и доставая из него банку «Вискаса», – сейчас. Сейчас прольется чья-то кровь. Главное, чтобы не моя. Понял, скотина? А пива я тебе все равно не дам.

* * *

   Боровик в три затяжки выкурил сигарету, швырнул ее на тротуар. Со злостью растоптал окурок каблуком. Пора звонить генерал-майору Безродному, отчитываться о проделанной работе.
   Ну и что сказать?
   Что побег матерого изменника и врага народа Чернова организовал популярный певец Роман Меньшиков по заказу криминального авторитета Арбуза?
   Тогда Ромке каюк.
   И никакие заслуги на ниве воспевания тюремной романтики не спасут. Может, в лагере они и помогли бы ужиться среди местного контингента, да вот беда – до лагеря Ромка скорее всего просто не доживет.
   Богатый опыт подсказывал Боровику, что чем глубже залезаешь в серьезные, да к тому же еще и попахивающие политикой дела, тем дальше от закона и тем ближе к могиле. Ну а в том, что дело это серьезное и с политическим замесом, после разговора с Безродным сомнений не было.
   Арбуз тоже долго не протянет, ясный перец.
   Государственная машина в случае необходимости еще способна ощериться – схрумкать какого угодно авторитета так, что и косточек не останется.
   А тут еще удар ниже пояса – арбузовская жена...
   Боровик глухо застонал, как от зубной боли. Подошел к своей «копейке», пнул ногой колесо. Подумал, что и сам висит на волоске – даже в голливудских фильмах те, кто слишком много знает, долго не живут.
   Да, втравил ты меня в историю, друг детства.
   Придется с этой историей разбираться. А пока нужно хоть на время обезопасить дружков ситных от неумолимой государственной машины.
   Боровик достал мобильник, визитку Безродного. Набрал номер.
   – Товарищ генерал-майор, говорит майор Боровик. Так точно, через тридцать минут буду у вас.
   Похлопал «копейку» по желтому помятому боку.
   – Ну что – поехали, цыпа?
   На этот раз Безродный не встречал Боровика у дверей, однако из-за стола приподнялся, взмахом руки пригласил сесть напротив.
   – Чем порадуешь, майор? Знаю, что ты в «Крестах» отметился, народишко тамошний хорошо потряс. Ну, и каковы результаты?
   – Думаю, что уже можно сделать некоторые выводы, – осторожно начал Боровик, – похоже, что Чернов действовал в одиночку.
   – На чем основываешься?
   – Чернов ни с кем в «Крестах» близко не сошелся. Авторитеты, способные оказать реальную помощь в организации побега, держали его за хлюпика, интеллигента. Даже не гоняли особенно – он был для них пустое место. С другими категориями заключенных Чернов тоже практически не контачил – надзиратели все как один отметили его замкнутость и нелюдимость. Состояние на грани глубокой депрессии.
   – Ну-ну, – протянул Безродный, – и как же такой доходяга умудрился дернуть из самого неприступного ИВС нашего города?
   – Скорее всего здесь сработала редкая комбинация случайных факторов. Неразбериха, связанная с концертом, небрежность кого-либо из охранников. Просто приоткрылась какая-то щель – и Чернов тут же юркнул в нее. Может быть, даже неожиданно для самого себя.
   – Да ты психолог, майор, прямо «Преступление и наказание» какое-то! – продемонстрировал начитанность Безродный. – А за концерт ты не подумал зацепиться? Как насчет того, чтобы поискать пособников среди этой публики?
   – Ну что вы, – Боровик позволил себе небрежно махнуть рукой, – отпадает по всем пунктам. Побег и концерт определенно разнесены по времени. Наконец, весь транспорт тщательно контролировался на въезде и тем более на выезде – они муху навозную не смогли бы спрятать, не то что человека. Я лично все проверил, так оно и было.
   Боровик знал, что начальник «Крестов» даже под страхом смерти не сознается в том, что прошляпил проверку на выезде, поэтому блефовал безбоязненно.
   Безродный повертел в руках бюст Дзержинского.
   Встал, переставил его со стола на подоконник. Поправил штору, окаймленную плюшевыми шариками. Посмотрел в окно.
   – Эх, хорошо на улице, майор! А мы вынуждены в грязи копаться. Государевы слуги. На нас одна надежда в смутные нынешние времена. Может, и помянут потомки добрым словом, не забудут тех, кто в тяжелые годы делал все, чтобы спасти страну от бардака и беззакония.
   Безродный вернулся за стол, взял в руки карандаш.
   – Хорошо ты все изложил, убедительно. Да вот только толку не вижу от твоих стараний.
   – Товарищ генерал-майор, – твердо сказал Боровик, – я привык отвечать за свои действия. Ситуация сложная, за один день не распутать. Необходимо тщательно допросить всю охрану, надзирателей, восстановить мельчайшие подробности каждой секунды того вечера.
   – Как ты говоришь – привык отвечать? – спросил Безродный. – Ну что же, это справедливо...
   Карандаш в руках Безродного застыл в воздухе.
   – Эх, Саша! И дело-то ведь какое ответственное, серьезное! В полном смысле этого слова государственной важности дело. На таком деле можно и звездопад себе на погоны заслужить, а можно и вовсе звездочек этих самых лишиться. Тут уж, как говорится, либо грудь в крестах – либо голова в кустах.
   «Вот тебе пряник – вот тебе и кнут», – подумал Боровик.
   – А можно и вовсе жизнь поломать и себе, и своим близким. Если, скажем, в срок не уложишься. Да и что такое жизнь человеческая по сравнению с интересами страны, народа? Былинка на ветру.
   Безродный чмокнул губами, покачал головой.
   – Ладно, Саша, иди работай. Помни, что каждая минута на счету! На тебя одна надежда, смотри – не подведи.
   Боровик встал и вышел.
   Карандаш с хрустом переломился в руках Безродного. Он с досадой посмотрел на обломки и швырнул их в корзину для бумаг.
   – Работай, Саша, работай, – пробормотал он, – о себе не забывай...

Глава 4
ПРОГУЛКА В БАГАЖНИКЕ

   Обмен информацией в отечественных тюрьмах во все времена был налажен безукоризненно Ползли по протянутым между окнами ниткам малявы, летели за ограду письма-шарики, выдуваемые через свернутые в трубку газеты, – и никакое самое строгое начальство ничего с этим поделать не могло. Сколько ни махали надзиратели метлами, остервенело сметая со стен паутину бесчисленных «дорог» – все напрасно. Пройдет каких-нибудь пара часов – и «дороги» опять тут как тут.
   Ну а уж когда появилась мобильная связь, то и надзиратели дрогнули под неукротимым напором всепобеждающего рынка...
   «Кресты» в этом смысле не были исключением.
   О побеге Чернова в большинстве камер узнали почти сразу.
   Везде только об этом и говорили – радовались позору ментов, обсуждали возможные варианты, делились воспоминаниями.
   Доверенные люди смотрящего Мельника тщательно фильтровали всю эту болтовню. К тем, кто действительно что-то видел, подсаживались. Заводили конкретный разговор о деталях. Добытая таким образом информация неуклонно стекалась к Мельнику, а он обдумывал ее и делал выводы.
   Поганое это, конечно, дело, вора недостойное, – кума тешить.
   Да ведь делать нечего – загнал в угол гад Валуев, придется терпеть до поры – вон даже в церкви радетелям за общее благо грехи отпускают.
   Постепенно мозаика сложилась в четкую картину.
   Ну и ну!
   Мельник даже присвистнул от удивления и прикинул, что пора отправляться на прием к начальнику. Однако проситься к куму в гости – это уж совсем в падлу. Дойдет до зоны – прощай, авторитет, сварочный электрод в башке или полотенце с узлом-удавкой на шее обеспечены.
   Мельник подумал и приказал сокамерникам устроить махаловку пошумнее. Когда в камеру ворвались надзиратели, он объявил себя ее зачинщиком, после чего, довольно усмехаясь, отправился в карцер.
   Имеющий уши да услышит.
   Если гора не идет к Магомету, то умный хачик должен прогуляться сам.
   Полковник Валуев дураком никогда не был, разве что в раннем детстве, когда мечтал стать продавцом газетного киоска, – однако это быстро прошло. Поэтому когда ему доложили, что смотрящий Мельник ни с того ни с сего обосновался в карцере, он сразу понял, что к чему.
   Есть контакт!
   Наверняка нарыл что-нибудь, умывальников начальник и мочалок командир.
   Ну что ж, мы нашу гордость припрячем до поры до времени, не до нее сейчас. Пойдем навстречу. То есть на встречу. А уж потом посмотрим, кто еще набегается до посинения. Ой, не понравится тюремной братве, если она узнает, что смотрящий у начальника ищейкой промышлял!
   Теперь вы, гражданин Батурин, у нас вот где!
   Валуев крепко сжал волосатый кулак, внимательно осмотрел его со всех сторон и, убедившись в том, что кулак выглядит, как всегда, внушительно, направился в карцер.
   Карцер представлял собой клетушку без окна площадью примерно шесть квадратных метров. Освещен он был, как операционная в хорошей больнице, – пятисотваттная лампочка солнцем пылала под потолком день и ночь, чтобы нарушителям режима жизнь медом не казалась. Интерьер изысканностью не отличался – шершавые бетонные пол и стены, у противоположной от входа стены голые деревянные нары.
   На нарах – Мельник.
   Валуев кивнул сопровождавшему его надзирателю, чтобы тот вышел. Надзиратель, звеня ключами, молча удалился в коридор и плотно прикрыл за собой массивную железную дверь с глазком и кормушкой.
   – Ну? – спросил Валуев, остановившись прямо под солнцеподобной лампочкой. – Что скажешь?
   Он отметил про себя, что Мельник даже и не подумал встать.
   Ничего – запишем, потом сочтемся.
   – Молодец, начальник, – протянул Мельник, глядя в угол, – я так и думал, что догадаешься.
   – Хорош героя корчить! – потерял терпение Валуев. – В камере перед своими уродами синими будешь комедии ломать! Говори, что знаешь!
   Мельник поморщился, пожевал губами.
   – Ладно, – наконец сказал он нехотя, – люди говорят, видели кое-что.
   – Что?!
   – По всему выходит, что человечка-то твоего артист увез.
   – Врешь!
   – Начальник, мне врать при таких раскладах не с руки. Говорю – люди видели. Видели, как под конец разгуляева он к херне этой намылился. Ну, где ящики с динамиками. А после его уже нигде не было, и со двора он не возвращался, точняк. Ящики здоровые – в любой ложись, как в ванну. Вот и думай.
   Повисла пауза, во время которой Валуев напряженно ворочал мозгами.
   Блядь!
   А ведь так оно и есть!
   Не удержавшись, Валуев врезал по стене кулаком.
   – Ну артист, сука! Подвел-таки под монастырь... – злобно выдавил он и, потирая ушибленный кулак, с ненавистью помотрел на Мельника.
   – Кто из твоих гавриков ему помогал?
   – Никто. Сам сказал – чужой он нам. С какой стати геморрой наживать?
   Валуев поостыл.
   – Ладно, молодец. Возьми с полки пирожок. От карцера я тебя освобождаю.
   – Э, нет, начальник, – усмехнулся Мельник, – оставь. Я уж лучше досижу, что положено, а то по хатам слухи быстро бегают, сам знаешь.
   Валуев внимательно посмотрел на него, смахнул пот с плеши, которую успела изрядно подрумянить пятисотваттная лампочка и, невесело вздохнув, постучал в дверь.
   – Хер с тобой, сиди, – нехотя буркнул он через плечо, выходя, – скажу, чтобы свет тебе на ночь выключали.
   По пути к себе в кабинет Валуев с трудом удерживался от того, чтобы перейти на бег трусцой. Теперь главное – срочно доложиться наверх, любой ценой опередить этого майора из УБОПа, который целый день болтался по изолятору, вынюхивал, выспрашивал. Вылетела из головы его фамилия – Боровик, что ли? Да, точно, Боровик. И ведь не избавиться было от этого Боровика – как же, прикрыт приказом из управления! Знать бы, что он там нанюхал.
   Валуев ворвался в кабинет, схватил трубку, быстро набрал знакомый номер.
   – Товарищ генерал-майор? Докладывает полковник Валуев. Василий Кимович, есть ценная информация, мое расследование дало результаты.
   Выслушав доклад полковника Валуева, генералмайор Безродный призадумался. Дело принимало интересный оборот.
   Весьма интересный.
   Так.
   Очень хорошо, что Самоедов ввиду напряженности текущего момента решил задержаться в Питере на несколько дней. Сейчас самое время еще раз повстречаться, обсудить новые обстоятельства. Пожалуй, лучше всего сделать это там же, где и в прошлый раз, у Петрова в «Пульсе» – и помещение подходящее, хорошо оборудованное, да и Петров небось переживает, ждет новостей.
   Тоже мне, региональный босс...
   Безродный усмехнулся, полистал ежедневник, отыскивая питерские координаты Самоедова. У Самоедова губа не дура, обосновался не где-нибудь, а в гостинице «Кристалл-Палас», прямо на Невском.
   Ну что ж, имеет право, да и до «Пульса» рукой подать.
   Когда через пару часов Безродный вошел в кабинет Сергея Ивановича, Самоедов был уже там. Все было, как в прошлый раз, – закрытые наружные ставни, полумрак, мягкий свет зеленой лампы, в углу кадка с экзотическим растением диффимбахией. Безродный машинально покосился на нее – молодцы, самоедовский окурок уже убрали.
   – Ну давай, радуй, Василий Кимович, – нетерпеливо приветствовал его Самоедов.
   – Докладываю. Достоверно установлено: Чернов вывезен вместе с аппаратурой певца Меньшикова непосредственно после концерта во дворе изолятора.
   – Кем установлено? – быстро спросил Самоедов. – Клинт Иствуд этот твой разродился, Боровик?
   – Расследование Боровика пока не дало результатов. Полковник Валуев постарался, начальник «Крестов». Поработал с контингентом.
   – Интересно, интересно, – Самоедов перевел взгляд на Сергея Ивановича. – Значит, Меньшиков. Ну а ты что скажешь, Иваныч?
   Сергей Иванович хоть и был напуган историей с Черновым, однако и о предыдущем своем задании не забывал. Поэтому сразу сопоставил события.
   – Скажу, что это еще и лучше, – твердо ответил он. – Теперь Меньшиков окончательно у нас в руках! Нет нужды возиться со Стропиллой, искать винчестер. Припугнем организацией побега – запляшет, как миленький, соловьем запоет. Куда скажем – туда и поедет и не пикнет.
   – Тебе, Иваныч, где бы ни работать, лишь бы не работать, – недовольно пробурчал Самоедов. – Обрадовался, нет ему нужды со Стропиллой возиться! Не надейся, еще повозишься. А вот насчет Меньшикова ты, пожалуй прав. Нет худа без добра...
   Самоедов почесал нос, внимательно посмотрел на Безродного.
   – Слушай, Василий Кимович, а Клинт Иствуд-то этот твой хваленый никак нам врет? – внезапно спросил он.
   – Адольф Богданович...
   – Пятьдесят девять лет уже Адольф Богданыч! – отрезал Самоедов. – Тупой вертухай вмиг распутал то, к чему великий спец даже и подступиться не сумел? Ты что гонишь-то? Давай колись, выкладывай все, что знаешь!
   Безродный потупился.
   Передвинул какую-то папку на столе Сергея Ивановича.
   – Скажу честно. Мне самому показалась подозрительной медлительность Боровика. Я навел справки. Боровик – друг детства Романа Меньшикова.
   – Так что ж ты совал его нам, как крашеное яичко в Пасху? – взорвался Самоедов. – Раньше нельзя было справки навести? Конечно, врет, поганец, дружка спасает! Смотри, генерал-майор, твоя кандидатура, ты за него ручался!
   Сергей Иванович со злорадством отметил, что Безродный заметно побледнел.
   Однако самообладания он все же не потерял.
   – Адольф Богданович, важен результат. Концы обнаружены, теперь добраться до Чернова не составит труда. Одновременно мы получаем подарок – надежнейший и постоянный рычаг влияния на Меньшикова.
   – Подарки получать невелика заслуга, Василий Кимович, – Самоедов опять взял себя в руки, – а вот с теми, кто не оправдал доверия, надо разбираться. Причем беспощадно. Чтобы другим неповадно было. Это и к тебе относится, Сергей Иванович, Стропилло – твоя забота!
   Сергей Иванович молча проглотил упрек.
   Самоедов закурил, собираясь с мыслями, машинально сунулся было к кадке с диффимбахией стряхнуть пепел – однако опомнился, пододвинул к себе серебряную пепельницу.
   – Слушайте сюда, други ситные. Раз Боровик с Меньшиковым одной веревочкой связаны – разбираться будем с обоими. Но и о делах наших главных не забывать. Есть кое-какая мысля. По всему выходит – появился у нас шанс одним ударом поубивать всех зайцев в округе. Совсем уж лохами будем, если не воспользуемся. Однако придется попотеть. Всем.
   Сергей Ивановыч и Безродный синхронно кивнули, выражая полную готовность. Судя по всему, к Самоедову вернулось хорошее настроение. Он приподнялся из кресла, посмотрел было на пепельницу, махнул рукой и щелчком отправил окурок в кадку.
   – Значица так, как говаривал товарищ Жеглов. Диспозиция будет следующая...

* * *

   Роман стоял на балюстраде Исаакиевского собора и, опершись руками на шершавый каменный парапет, следил за проплывавшими облаками.
   Ему страшно хотелось пить, но к ларьку, который виднелся далеко внизу, нужно было спускаться по узким винтовым лестницам, а времени на это уже не оставалось. С минуты на минуту должно было произойти что-то очень важное, но что именно, Роман забыл, однако знал, что он должен оставаться здесь, чтобы не пропустить это.
   Посмотрев в сторону переулка Антоненко, Роман неожиданно увидел Леву Шапиро, который стоял на углу и, подпрыгивая от нетерпения, размахивал какимто небольшим предметом. Роман напряг зрение и, к своему удивлению, смог разглядеть, что именно было в руке Шапиро.
   Это был компьютерный винчестер.
   Присмотревшись повнимательнее, Роман прочитал серийный номер и окончательно убедился в том, что это был именно тот винчестер, который пропал несколько дней назад и из-за которого началась вся эта катавасия.
   Рядом с Шапиро стояли Арбуз и Боровик, которые тоже смотрели на Романа и делали ему знаки. Странно... Ведь Арбуз с Боровиком не встречаются. Может быть, произошло что-то, о чем Роман не знает?
   Странно...
   И вообще – слишком много странного.
   Чего он ждет на балюстраде собора?
   Откуда взялся винчестер?
   Почему Арбуз с Боровиком улыбаются ему и машут руками – дескать, спускайся, долго еще тебя ждать?
   А как он смог прочитать серийный номер на винчестере с такого расстоянии?
   Что-то было не так.
   Тут из-за угла вышел маленький Каценеленбоген, который держал в руке какой-то предмет, и в этом предмете Роман с ужасом узнал отрезанную голову шапировской любовницы Марины. С искромсанной шеи на асфальт падали красные капли, и Роману стало не по себе. Пересохшее горло схватила судорога, и Роман почувствовал, что его сейчас вырвет.
   И вдруг за его спиной раздался детский возглас:
   – Мама, смотри!
   Роман, понятное дело, не был мамой этого ребенка, но машинально оглянулся.
   Девочка лет десяти указывала куда-то пальцем, и, посмотрев в ту сторону, Роман увидел быстро приближавшийся к собору «Ил-86», в кабине которого сидел знакомый азербайджанец из магазина «24 часа».
   На зеркале заднего вида болтались четки, а за уплотнитель стекла были засунуты несколько лазерных дисков, которые, по убеждению некоторых водителей, защищают от дорожного радара.
   Какое зеркало заднего вида? Какие диски? Это же самолет!
   И он летит прямо на меня – дошло вдруг до Романа.
   Он дернулся было бежать, но, поняв, что метаться поздно, посмотрел в глаза азербайджанцу. Тот довольно улыбнулся, и в этот момент самолет врезался в собор чуть ниже того места, где стоял Роман.
   Раздался оглушительный грохот, Роман почувствовал, как опора ушла из-под его ног и он полетел вниз в туче пыли вместе с обломками камня, кусками балюстрады, смятыми листами зеленой кровельной жести, каменными ангелами и людьми, всего лишь несколько секунд назад стоявшими рядом с ним.
   Романа развернуло лицом вверх, и он увидел, как огромный золоченый крест, покачнувшись, наклонился, а потом вместе с фрагментом купола провалился внутрь собора. Раздался громовой удар, и из пролома, в который упал крест, поднялось облако пыли.
   А Роман все падал.
   В его голове мелькнула мысль о том, что он давно уже должен был лежать под грудой развалин, но этого почему-то до сих пор не случилось. Вокруг Романа мелькали толстые обломки стен, каменная крошка, человеческие тела, и этому не было конца.
   Вдруг Роман с удивлением услышал, что сквозь грохот, скрежет и истошные человеческие крики прорвался совершенно неуместный звук дверного звонка. Причем именно того самого звонка, который имелся в прихожей его квартиры.
   Этот знакомый звук становился все ближе и громче, потом картина катастрофы подернулась рябью, и Роман проснулся. С трудом открыв глаза, он сглотнул и почувствовал, что во рту сухо и пыльно, как во внутренностях старого телевизора.
   Звонок звонил не переставая, и Роман, прохрипев несколько матерных слов, с трудом сел. Комната тут же поплыла вокруг него, но, схватившись дрожащей рукой за спинку кровати, Роман смог удержать равновесие.
   На стуле сидел Шнырь, который внимательно и даже как бы с любопытством следил за Романом.
   – Это ты насрал мне в рот? – прошептал Роман и медленно встал.
   Из прихожей доносился непрекращавшийся звон.
   На глаза Роману попалась коробка с немецким пивом, и он понял, что нужно немедленно промочить горло, иначе будет совсем плохо. А тот кретин, который стоит за дверью и настырно давит на кнопку звонка – подождет.
   Вытащив из коробки одну из остававшихся в ней трех бутылок, Роман присосался к горлышку и оторвался от него только тогда, когда бутылка опустела.
   Жадно вздохнув несколько раз, словно он только что вынырнул из-под воды, Роман бросил бутылку в угол и взял вторую.
   А звонок все не умолкал.
   – Звони, звони, – сказал Роман, открывая пиво, – вот я сейчас открою дверь и позвоню тебе по башке...
   От второй бутылки он отпил только половину и, сочтя, что пока хватит, направился в прихожую, хватаясь за стены, потому что его кидало из стороны в сторону, а пол предательски уходил из-под ног.
   Открыв дверь, Роман с трудом сфокусировал глаза на стоявшей за дверью фигуре и узнал Шапиро. За его спиной виднелись какие-то люди, но Роман тут же забыл об этом.
   – Ну заходи, – сказал он и шагнул в сторону.
   При этом его повело, и Роман повалился на вешалку, сорвав висевшую на ней одежду. Рухнув на пол, Роман ощутил себя лежащим на потолке и обеспокоенно сказал стоявшему внизу Шапиро:
   – Ты только осторожно... Здесь у меня штормит. Пива хочешь?
   – Потом, потом, – торопливо ответил Шапиро, колыхаясь и ускользая из фокуса, – поехали со мной, дело есть.
   – Куда поехали-то? – спросил Роман, шевеля непослушными руками и пытаясь спуститься вниз, на пол.
   – Там узнаешь. Важное дело.
   – Дело... – Роман почувствовал, что пиво дошло куда надо и в теле появилось сладкое ощущение блаженства. – Дела у прокурора... Дело, тело, надоело...
   Глаза Романа закрылись, и Шапиро вместе с прихожей, а заодно и со всей вселенной исчезли.
   Шапиро оглянулся на уже вошедших в прихожую людей и сказал:
   – Ну вот, видите...
   – Видим, – кивнул один из них, постарше и посолиднее, – но это ничего.
   Он обернулся к двум другим и приказал:
   – В машину его.
   Те сноровисто взяли Романа за руки-ноги и потащили его вниз по лестнице.
   – А вы, – главный снова повернулся к Шапиро, – помните, что хоть я и не беру с вас расписку о неразглашении, длинный язык может сослужить вам плохую службу.
   – Я... я понимаю, – ответил бледный Шапиро.
   – Вот и хорошо, – кивнул главный, – так что желаю здравствовать. Мы вам еще позвоним.
   Он вышел из квартиры, а Шапиро бросился к окну и успел увидеть, как бесчувственное тело Романа закинули в просторный багажник «мерседеса», на котором Шапиро привезли к Роману, затем трое сотрудников отдела по борьбе неизвестно с чем неторопливо уселись в машину, и «мерседес» медленно выехал из двора.
   Шапиро вытер со лба пот, потом прошел в комнату и, обнаружив в углу коробку с последней бутылкой пива, сказал тершемуся у ног Шнырю:
   – И не надейся. Здесь только одна.