Седов Б.. Романс для вора

   Он еще раз икнул и нагнулся за стоявшей на асфальте бутылкой пива.
   В это время Мишка злобно прошипел:
   – Мент поганый...
   И дал Сане в глаз.
   Саня взвыл и бросился на Мишку, выкрикивая:
   – Вор! Вор! Кошелек у старушки двинул!
   Сцепившись, они повалились на асфальт, и Ромка, глотнув пива, стал комментировать происходящее:
   – Борьба с организованной преступностью приобрела неслыханный размах. Удар, еще удар... Похоже, что силы правопорядка терпят поражение. Нет, инициатива снова перешла в руки генерала милиции Александра Боровика...
   В это время невдалеке послышался неровный шум мотора, и из-за угла Четвертой линии медленно вывернул милицейский «Уазик».
   – Атас! Менты! – воскликнул Ромка, и представители противоборствующих сторон, резво вскочив на ноги, бросились наутек.
   Ромка последовал за ними, и на этом выпускной вечер закончился.
   Расстались они на углу Седьмой и Малого, никаких прощальных слов при этом сказано не было, и Ромка, вздохнув, побрел домой, на Двадцать вторую линию.
   На следующий день, проспавшись после бурно проведенной ночи, он позвонил сначала одному, а потом второму своему приятелю, но их не было дома. Не появились они и на второй день, и лишь на третий, случайно встретив Саню возле метро «Василеостровская», Ромка удивился его короткой стрижке.
   – Ты это чего? – спросил он, указывая пальцем на голову Саньки.
   – А ничего, – буркнул тот, – в армию иду, вот чего.
   – В армию? Ты что, всерьез тогда говорил?
   – Конечно, всерьез! – Саня потрогал синяк под глазом. – Причем не просто в армию, а в спецназ. Я ведь айкидо занимаюсь, сам знаешь. Вчера был в военкомате и все такое... Третьего числа уезжаю.
   – А как же мы? А Мишка?
   – Пошел он, этот Мишка! – Саня снова потрогал синяк. – Вот пусть теперь вором становится. А я его... В общем – пошел он!
   – Идиоты... – Ромка потерянно огляделся. – Это вот так вот, просто, спьяну... Может, подумаешь еще?
   – Все уже обдумано, – отрезал Саня. – Держи корягу. А мне еще за некоторыми справками надо идти. Спецназ – это тебе не детский сад.
   – Идиоты... – Ромка машинально пожал протянутую руку и пошел домой переваривать новости.
   А дома его ждал очередной сюрприз.
   Войдя в квартиру, он, как всегда, прямиком отправился на кухню.
   На кухне перед маленьким черно-белым телевизором сидела бабушка, которая, увидев Ромку, скорбно поджала губы и сказала:
   – Допрыгался твой Мишка.
   – Что значит – допрыгался? – в груди у Ромки екнуло. – Что с ним такое?
   – А то, – бабушка горестно вздохнула, – по тиливизиру показали твоего Мишку. Он с какими-то архаровцами ларек ограбил. А продавец в больницу угодил.
   – Не может быть! – Ромка почувствовал слабость в ногах и присел на стул. – Он же не такой...
   – А вот оказалось, что такой. – Бабушка разгладила на коленях передник. – Вот так смотришь – вроде приличный мальчик, а он по ночам ларьки грабит. А я еще раньше сердцем чуяла...
   – Да ничего ты там не чуяла, – отмахнулся Ромка и бросился к телефону, чтобы срочно позвонить Саньке.
   Но, сделав два шага, остановился.
   Что толку ему звонить!
   Во-первых, его нет дома, а во-вторых...
   Во-вторых, Санька наверняка скажет: так ему и надо, вору в законе недоделанному.
   Ромка вздохнул и, пройдя в свою комнату, снял с полки том Джека Лондона, в котором у него хранились праведные сбережения. Взяв из них десять рублей, Ромка переоделся и отправился в пивной бар, где, как взрослый уже человек, рассчитывал утопить свои горести и печали, а также почерпнуть малую толику истины.
   Если не в вине, так в пиве.

* * *

   – Только полные недоумки, – повторил Роман и поднял рюмку. – Значит, за Боровика. – За него, – кивнул Арбуз. Они выпили, и Роман, поморщившись, сказал: – А коньячок-то твой того... – Что – того? – удивился Арбуз. – Клопами воняет.
   – Темнота! – рассмеялся Арбуз. – А еще артист. Коньяк – он и должен клопами вонять. Иначе он не коньяк. Причем клопами лесными, плечистыми. Понял?
   – Плечистыми... – Роман усмехнулся. – Это у нас Саня плечистый.
   – Он-то – да, пожалуй...
   Роман закурил и, задумчиво посмотрев на Арбуза, сказал:
   – Сказать кому – не поверят. Один из упрямства стал спецом, а другой на спор – вором в законе. Это надо же! Глупый и страшный зигзаг человеческих судеб...
   – Ишь ты, как красиво завернул... – вздохнул Арбуз. – А ты об этом песню напиши. Про то, как были двое друзей, и один стал ментом, а другой вором.
   – Ага, – подхватил Роман, – а отец вора – прокурор, а мать мента – престарелая проститутка. А потом вор убивает какую-то девку, и она оказывается его внебрачной сестрой. А в конце – все умирают от горя прямо в зале суда. И все зэки, услышав эту песню, будут рыдать и плакать.
   – Дурак, – засмеялся Арбуз, – вечно ты все опошлишь!
   – Да не дурак я, а просто этих песен с таким сюжетом знаешь сколько есть?
   – Знаю, знаю, – кивнул Арбуз.
   – Ну вот и хорошо. И вообще, что-то мы все о грустном... А ну, давай еще по рюмахе!
   – Вот это я понимаю. Давай.
   Арбуз взялся за бутылку, а Роман, следя за его манипуляциями, спросил:
   – Ну а как там дочка твоя?
   Арбуз вздрогнул и, едва не выронив бутылку, воровато оглянулся на дверь.
   – Ты что, вообще охренел? – прошипел он. – Говорить об этом здесь! Откуда я знаю, может быть, здесь стены имеют уши... Идиот! Кретин!
   – Да ладно, – Роман растерянно посмотрел на Арбуза, – что я такого особенного сказал?
   – Я же тебе, болвану, объяснял, что у вора в законе не должно быть ничего и никого. Ни своего дома, ни богатства, ни жены, ни детей. А он про дочку... Недоумок! Ты ведь песни о нашей жизни пишешь, должен знать, что к чему.
   – Ну все, все... Понял я.
   – Ни хрена ты не понял, – тихим и злым голосом сказал Арбуз. – Убью дурака, вот тогда поймешь. Я не шучу – в натуре убью. Если из-за твоего длинного языка общество узнает про мою дочь – молись. Век воли не видать.
   – Ну ты, блин, даешь! – Роман был ошарашен. – Ты это... не слишком?
   – Ничего не слишком, – ответил Арбуз, – я сказал, а ты слышал. И хватит об этом. Давай за Боровика.
   Он поднял свою рюмку, а Роман, машинально повторив его жест, вспомнил Алину, гражданскую жену Арбуза.
   Десять лет назад, когда Арбуз еще не был вором в законе, но уже имел статус признанного авторитета, он случайно забрел в Мариинский театр на «Аиду» и там опять же случайно встретил молодую красивую женщину, которая покорила его тем, что у нее один глаз был зеленым, а другой – карим.
   Потом он неоднократно повторял, что все в тот вечер было вовсе не случайным, а заранее начертанным на скрижалях событий и встреча с Алиной была предопределена звездами, планетами и нитями судьбы.
   Они стали встречаться, потом Алина переехала в специально купленную Арбузом квартиру, которую он выдал за свое фамильное гнездо, и началась счастливая семейная жизнь. Арбуз убедил свою избранницу в том, что вступать в законный брак необязательно и даже вредно, потому что казенное вмешательство в личные отношения недопустимо, а любовь и счастье прекрасно чувствуют себя и без фиолетового штампа.
   Алина не возражала.
   Арбуз сразу предупредил ее, что работает в «ящике», то есть в закрытом секретном институте, и поэтому рассказывать о своей работе не будет. Это тоже вполне устраивало Алину, и об их совместной жизни знали только Роман и Боровик.
   Роман – на правах друга семьи, а Боровик – из его рассказов.
   Через год Алина забеременела, что привело уголовного авторитета Арбуза в состояние полного восторга, граничившего с радостным помешательством, а еще через девять месяцев родилась девочка, которую назвали Марией.
   Арбуз был на седьмом небе, но в своих кругах этого не показывал, и никто не мог бы даже предположить, что безжалостный и страшный криминальный авторитет Арбуз в свободное от основных дел время превращается в нежного мужа и любящего отца.
   Так продолжалось около четырех месяцев, и однажды Алина, поехав в гости к своей лучшей подруге, задержалась у нее до темноты. Когда они наконец наговорились на все специальные женские темы и Алина покинула гостеприимный дом подруги, то, чтобы поскорее дойти до остановки, она пошла через пустырь. И там, среди редких кустов и множества ям, в которых сам черт поломал бы свои копыта, неизвестно откуда взявшаяся легковая машина сбила ее и скрылась в темноте.
   Сам удар был не очень сильным и не принес ей особого вреда, но, падая, Алина попала головой прямо на обломок бетонной конструкции, которых на любом пустыре найдется великое множество.
   Потеряв сознание, Алина через несколько минут все же пришла в себя и, ничего не соображая, побрела в неизвестном направлении. В это время кровь из лопнувшего сосуда заполняла ее череп и сдавливала мозг все сильнее и сильнее. Через десять минут Алина снова потеряла сознание, но на этот раз прийти в себя ей так и не удалось.
   Ее труп обнаружили только на третий день, и Арбуз, поседевший и постаревший, похоронил ее на Волковском кладбище, недалеко от могил Майка Науменко и Дюши Романова.
   Сказавшись в воровском обществе больным, Арбуз три недели пил горькую, а потом, резко завязав, пришел в норму и вернулся к делам. С тех пор братки старались не попадаться ему на глаза попусту, потому что многие решения его стали неожиданными и неприятными, а двух конкретных пацанов, которые незначительно нарушили воровской закон, Арбуз просто застрелил.
   И на лице его при этом было какое-то странное и непонятное выражение, которое вовсе не говорило в пользу того, что за время болезни он стал добрее или гуманнее.
   Днем Арбуз вершил воровские дела, а вечером спешил на свою тайную квартиру, где за четырехмесячной Марией следила нанятая за тысячу долларов в месяц няня. За такие деньги она ухаживала за девочкой едва ли не с большим усердием, чем следила бы за своим ребенком, если бы он у нее был.
   Няня жила в одной из комнат принадлежавшей Арбузу пятикомнатной квартиры на Зверинской улице. Условия ее службы были просты – находиться при ребенке постоянно, делать все, что должна делать мать, и не помышлять о близости с работодателем.
   Теперь девочке было уже восемь, она ходила в частную школу, и сердце Арбуза ревниво вздрагивало при мысли о том, что через каких-то десять лет, если не раньше, Мария начнет обниматься и целоваться с безголовыми и несдержанными юношами, а потом...
   Страшно подумать!
   Когда Арбуз делился этими соображениями с Романом, тот только смеялся и говорил:
   – Ну ты сам вспомни себя и наших девчонок. Все нормально! Все так и должно быть!
   – Да я понимаю... – тяжело вздыхал Арбуз, – но как подумаю, что какой-нибудь охломон полезет ей в трусы...
   – Обязательно полезет, – кивал Роман, – и правильно сделает. А ей, между прочим, будет от этого только приятно. А то, что будет потом, – так это вообще праздник! Ты вспомни себя в юные годы и еще вспомни, что ничего нет нового под солнцем.
   – Под луной, – поправлял его Арбуз.
   – Ну, под луной, – соглашался Роман, – а под луной, между прочим, – тем более. Ночь, все такое...
   – Ты о чем задумался? – голос Арбуза отвлек Романа от воспоминаний.
   – А? – Роман вздрогнул. – Да так... Вспомнил кое-что.
   – Ты сюда что – вспоминать пришел?
   – Отвяжись, худая жись! – через силу усмехнулся Роман. – И налей коньяка твоего вонючего.
   – Вонючего... – поморщился Арбуз. – А раз вонючий, так что ж ты его пьешь?
   – Так у тебя же ничего другого нет.
   – У меня есть все, – самоуверенно заявил Арбуз, – но я тебе не дам. Пей вонючий в наказание.
   Наполнив рюмки, он поставил бутылку на стол и сказал:
   – А вот за тебя, артиста, мы сегодня еще не пили. Кстати, когда, ты говоришь, у тебя будет концерт в «Крестах»?

Глава 5
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ДЛЯ ЗЭКОВ

   Сергей Иванович Петров любил столичную жизнь.
   Да и как ее не любить – особенно если благосклонная судьба и собственная сноровка позволили тебе пробраться в самый что ни на есть политический бомонд стать членом элиты!
   Сергей Иванович любил это слово.
   Банкеты, презентации, кремлевские приемы...
   Все это позволяло не только с приятностью проводить время, но и моментально решать вопросы, на улаживание которых в провинциальном Питере потребовался бы не один месяц. На развеселых московских мероприятиях «для своих» куда ни плюнь – везде какая-нибудь шишка.
   Поначалу у Сергея Ивановича аж дух захватывало – какие судьбоносные решения принимаются в Москве запросто, за рюмкой-другой, безо всяких обсуждений, согласований и запросов! Какие суммы буквально витают в воздухе! С какой великолепной легкостью перетекают они из кармана в карман!
   Да, не зря говорят, что нынешняя Москва – не столица, а государство. А Россия – ее колония, заселенная глупыми и бесправными туземцами, для которых и существуют всякие там законы.
   Поэтому практически все свои депутатские годы Сергей Иванович провел в Москве, наведываясь в родной Питер только в случае крайней необходимости. О чем ничуть не жалел.
   Однако с недавних пор все изменилось.
   После того как Сергей Петрович возглавил питерский филиал «Воли народа», околачиваться каждый божий день в столице ему стало недосуг. Да и неинтересно. Он по-прежнему депутатствовал в Государственной думе, возглавлял комитет по стратегическому планированию, однако прежнего удовлетворения ему это уже не приносило. В Думе он теперь появлялся не чаще, чем раза три-четыре в месяц – отметиться, пообщаться в кулуарах, кое-что уладить. С улыбкой вспоминал Сергей Петрович, как по-щенячьи радовался, когда ему наконец-то удалось заполучить себе вожделенный думский комитет. Какая власть, думалось ему, какие перспективы, в том числе и финансовые!
   А оказалось, что никакие – в сравнении с теми, которые позже открылись перед ним в «Воле народа». Клопиное мельтешение в Думе, грызня за убогие полуобщественные должностишки, выклянчивание откатов у новорусских буржуев за налоговые льготы или за передачу им очередного месторождения, вечный страх, что кинут, не отдадут выклянченное или дадут раза в два меньше, чем договаривались...
   Бывало и такое – и ничего, приходилось утираться, да еще и терпеть при этом высокомерно-пренебрежительные взгляды так называемых коллег. Как же – слабак, не смог раскрутить барыгу! Где же профессионализм слуги народа? Глядишь – и снизил свой прейскурант за парламентские услуги, слухи в думских кулуарах распространяются быстро.
   И кто-то еще смеет вякать насчет непомерно высокой депутатской зарплаты и якобы незаслуженных льгот! Покрутились бы сами на шестьдесят кусков деревянных в месяц! Что, из этих грошей еще и за всякие там телефоны – санатории – машины – квартиры платить? Хрен! Совсем оборзело население. Откаты не каждый день бывают, иной раз за месяц и двух-трех законопроектов не наберется!
   И это власть?
   Зато теперь Сергей Иванович ни у кого ничего не просит – просят у него. Тем более никто даже подумать не посмеет, чтобы его кинуть, – кому из серьезных людей придет в голову пойти против «Воли народа»?
   Кому пришло – тому уже больше ничего не придет. Теперь уже некуда.
   Вот это власть! Реальная.
   И олицетворяют ее не фельетонные бандиты и олигархи с депутатами, а высокопоставленные товарищи. Настоящие государственники. Которые хоть и в тени до поры до времени, однако всегда прикроют своих, если надо. И которые оценили способности Сергея Ивановича, выделили его из серой думской массы.
   Важно только не давать повода усомниться в том, что ты свой.
   Единственное, что огорчало Сергея Ивановича, – так это то, что он до сих пор не удостоился личного знакомства с небожителями, с руководством «Воли народа». До верхов его не допускали. Одни только приказы по закодированному адресу электронной почты да распоряжения Самоедова.
   Однако он понимал: так надо. Ну что ж, всему свое время.
   И вот это время, кажется, пришло.
   Ровно через неделю после того, как Сергей Иванович встретился с Самоедовым в Павловском парке, Самоедов сам позвонил ему в кабинет. Кабинет Сергея Павловича располагался в офисе неприметной с виду нотариальной конторы «Пульс» и достался ему в качестве штаб-квартиры в наследство от предшественника, так печально закончившего свои дни в дамбе.
   Это обстоятельство поначалу коробило Сергея Ивановича, однако ничего, попривык. Особенно когда оценил все удобства – одноэтажный флигель в двух шагах от Каменноостровского проспекта, окна с пуленепробиваемыми стеклами, просторный бетонированный подвал с запасным выходом через магазин «Продукты 24 часа» в соседнем здании. Магазин, понятное дело, принадлежал все той же нотариальной конторе. Ну и, конечно, сам кабинет – прекрасно обставленный, оборудованный электронной системой защиты от прослушивания и выделенной системой связи. Той самой, которую в советские времена называли «вертушкой».
   Именно по «вертушке» и позвонил Самоедов.
   Поэтому разговаривали почти без опасений.
   – Ну что, Иваныч, – Самоедов, как всегда, был бодр и весел, – заждался?
   – Всегда готов! – бодро пошутил в ответ Сергей Иванович.
   – Молодец! Пора, пора, труба зовет. Собирайся-ка к нам, в Москву. Как говорится, вставайте, граф, вас ждут великие дела!
   Сергей Иванович даже задохнулся от радости, но вида постарался не подать.
   – А я уже встал! – вдруг вырвалось у него.
   – Ты встал или у тебя встал? – захохотал на другом конце провода Самоедов. – Ты там не пукнул от счастья? Правильно, пришел и твой черед. Шутки в сторону – будем тебя в люди выводить.
   – Спасибо, Адольф Богданович, за доверие. Понимаю, что без ваших рекомендаций...
   – Хорош приседать, Иваныч, не в пансионе. У нас просто: заслужил – получи. Причем, заметь, и хорошее, и плохое. Решено позволить тебе присутствовать на политсовете. Посмотреть на тебя, заодно ввести, так сказать, в курс стратегии, чтоб сознательно трудился на общее благо. И на свое, ха-ха.
   Деревянный смешок Самоедова не понравился Сергею Ивановичу.
   – А как с этими... гм... гастролями?
   – Там и узнаешь, что к чему. Короче, чтобы завтра в девять нуль-нуль был уже в Шереметьево. Я тебя там встречу и лично отвезу куда надо. Так что даже и в квартирку свою не успеешь заскочить, что на Земляном валу. Понял, что ли, Исаич – ой, извини, Иваныч?
   Самоедов дал отбой.
   Сергей Иванович скривился.
   Умеет же человек испортить удовольствие! И Исаичем опять уколол, и квартиру московскую припомнил.
   Последнее особенно неприятно.
   Еще в середине девяностых Сергей Иванович выхлопотал себе во временное пользование прекрасную пятикомнатную квартиру в сталинском номенклатурном доме – как нуждающийся иногородний депутат. Третий этаж, двести пятьдесят метров общей площади, потолки четыре без малого метра, два эркера, балкон, паркет, дежурный внизу в гигантском мраморном холле с колоннами – и всего-то за три тысячи зеленых в конвертике, вовремя подсунутых в папку с заявлением. Живи да радуйся!
   Вот он и радовался.
   А когда пришло время квартиру эту сдавать в связи с окончанием первого депутатского срока, повторил испытанный прием. Теперь уже тридцать тысяч зеленых в конвертике, уже можно было себе позволить – не зря же народу служил, четыре года горбатился, как папа Карло, пара посиделок в ресторане «Балчуг» – и дело в шляпе. Приватизировал заветное жилище, и тут же переоформил его на жену. Точнее, на ее девичью фамилию.
   Теперь квартира эта по московским меркам стоит тысяч четыреста минимум, да еще полтинник можно смело накинуть за местоположение, за то, что Филипп Киркоров в соседях, – Земляной вал, чего тут говорить! А главное – все шито-крыто, комар носа не подточит. Адвокат – он и в депутатах адвокат.
   Но оказалось, что не шито-крыто.
   Хорошо изучили Сергея Ивановича старшие товарищи из «Воли народа»...
   Сергей Иванович живо представил себе, какого рода досье на него ждет своего часа в недрах родной организации, и поежился. Нет, все-таки это неправильно – в такой радостный день тыкать в нос невинными шалостями прошлых лет. Лишний раз напоминать, что пути назад нет. Как будто он и так этого не понимает.
   Ну и бог с ним.
   Сергей Иванович прошел в примыкающую к кабинету небольшую комнату отдыха. Щелкнул пультом музыкального центра. Из тонких, как палка от швабры, хай-тековских колонок раздался голос Романа Меньшикова: «Воля вас не забудет». Эту песню Сергей Иванович слушал уже раз десять.
   «Ну и что тут такого, – вяло подумал он, – почему именно этот Меньшиков?»
   Махнул рукой, подошел к бару.
   Достал зеленоватую пахучую бразильскую сигару, налил полстакана коньяка. Остановился перед вделанным в дверь зеркалом в массивной бронзовой оправе.
   – Ладно, – сказал, глядя своему отражению в глаза, – давай выпьем за тебя. Заслужил.
   Выпил, попыхтел с полчасика сигарой, развалившись на белом кожаном диване. Вызвал машину – и отправился в «Пулково».
   Самолет приземлился вовремя.
   Стоило Сергею Петровичу появиться в зале прибытия, как к нему тотчас же подошел неприметный молодой человек в сером костюме, вежливо поприветствовал и пригласил следовать за ним.
   Вышли на улицу.
   Сергей Петрович прикрыл глаза рукой от яркого утреннего солнца и отметил про себя, что в Питере дождь. Да, угораздило Петра Алексеевича вляпаться со своим любимым детищем в промозглое болото.
   Молодой человек подвел Сергея Петровича к скромному бежевому «вольво» и испарился. За рулем «вольво» сидел Самоедов.
   – Привет, Иваныч, залезай! – улыбнулся он, приоткрыв дверцу.
   И, заметив удивленный взгляд Петрова, наставительно объяснил:
   – Да-да, вот так, по-простецки. Безо всяких мигалок и водителей. Сейчас нам лишние глазки да ушки ни к чему.
   Сергей Иванович пожал плечами и уселся рядом с Самоедовым.
   Тот сразу же тронул с места. Вел машину он уверенно, но не гнал, тщательно соблюдая правила. Перехватив немного удивленный взгляд Сергея Ивановича, хитро прищурился:
   – Не боись, могем и по-другому. С шиком, гиканьем и посвистом. Я ведь в родной ментуре не всю жизнь штаны с лампасами по кабинетам протирал.
   Сергей Иванович посмотрел на его изборожденное глубокими морщинами жесткое лицо с коротким кривым шрамом на лбу, на жилистые руки, цепко сжимающие руль, и подумал, что биография у его непосредственного начальника, должно быть, интересная. Однако от расспросов воздержался – излишнее любопытство в организации не поощрялось.
   Поэтому не спросил и о том, куда они едут, – сам скажет, если нужно.
   Самоедов же молча крутил баранку. Сергей Иванович, убаюканный плавным ходом машины, быстро задремал – сказалось полуночное бдение в вип-зале «Пулкова». Да и в самолете не удалось глаз сомкнуть – не до того было, волновался.
   Проснулся он от толчка в плечо.
   – Хорош балдеть, начинай приседания! – довольно захохотал Самоедов, когда Сергей Иванович спросонья выпучил глаза. – Приехали!
   Сергей Иванович огляделся. Москву он знал неплохо, поэтому сразу определил, что находятся они на набережной Москвы-реки, где-то в районе парка имени Горького. Ага, вот и пристань и надпись на ней – «ЦПКО им. Горького».
   – Туда, туда, – подтвердил Самоедов, указывая на пристань, – поплаваем маненько, воздухом подышим. Есть тут у нас одна посудина специально для таких случаев.
   Посудина при ближайшем рассмотрении оказалась средних размеров олепительно белым корабликом, смахивающим на обыкновенный речной трамвайчик. Из тех, которые круглосуточно десятками снуют по Москве-реке, битком набитые галдящими полупьяными отдыхающими.
   Однако сходство было чисто внешним.
   Сергей Иванович понял это сразу, как только ступил на борт так называемой посудины.
   Во-первых, очевидный военный дух.
   Команда из молчаливых крепких ребят в черной униформе, у каждого на боку кобура с пистолетом. Стерильная чистота палубы. В довершение всего – укутанные брезентом пулеметы на носу и на корме и еще что-то явно стреляющее на крыше капитанской рубки. Бесшумно вращающаяся горизонтальная труба антенны радара, тарелка спутника.
   Во-вторых – салон, в который Самоедов провел Сергея Ивановича. Салон этот сразу же напомнил Сергею Ивановичу сталинский зал совещаний из старых фильмов о войне. Дубовые панели в простенках между панорамными окнами с бархатными темно-вишневыми шторами, овальный стол, обтянутый зеленым сукном, вокруг него – кожаные кресла с высокими спинками.
   Хрустальная горка с напитками в углу. На глухой задней стене – карта мира и карта России. Только карты не на бумаге, а на огромных жидкокристаллических мониторах. Рядом с ними – замысловатый пульт управления, напоминающий клавиатуру компьютера, только гораздо больших размеров.
   – Ого! – только и смог сказать Сергей Иванович.
   – Что, картина Репина «Не ждали»? – усмехнулся Самоедов, довольный произведенным впечатлением. – Вот такой вот плавучий командный пункт. Еще и каюты в трюме имеются с ванными и гальюнами. И стекла пуленепробиваемые, и корпус бронированный. Да и поплывем не на каких-нибудь там винтах, а на турбореактивных гидромониторах – узлов тридцать в случае необходимости можно выдать. Только нет такой необходимости – бегать нам не от кого, а догнать кого надо – и без нас догонят. Ну ладно, сиди, жди. Скоро будут. Не ссы, не съедят. Хватани для храбрости, да только не увлекайся!