Страница:
Кузанни набрал номер рецепции; ответила девушка.
— Добрый вечер, — сказал он, — где ваш коллега?
— О, месье, у меня трое коллег! Которым вы интересуетесь?
— Тем, который учился в Штатах.
— Это Жюль! Минуту, я позову его! Он пьет кофе в баре…
Жюль взял трубку через несколько секунд. «Бежал, что ли, — подумал Кузанни, потом понял: — Девица переключила телефон на бар, они теперь, как и мы, сплошь телефонизировались, даже в туалетах поставили аппараты».
— Послушайте, — сказал Кузанни, — тут у вас в городе есть колл-герлс[14]?
— Я должен посмотреть вечернюю газету, сэр, — ответил Жюль. — Там должны быть номера телефонов… Какой тип вы предпочитаете?
— Вы бы при вашей коллеге не говорили, — заметил Кузанни, — она, наверное, совсем молоденькая…
— У нее двое детей, — рассмеялся Жюль. — И потом все в порядке вещей: мужчина, оторванный от домашнего очага, вправе найти успокоение…
…Пришла высокая красивая женщина лет двадцати шести, одетая с вызывающей роскошью; по-английски ни слова.
— А как у вас с итальянским? — Кузанни заставил себя улыбнуться. — Понимаете?
— О, совсем немного! Но ведь вы пригласили меня не для того, чтобы произносить передо мной речи. — Женщина рассмеялась. — Меня зовут Ани, добрый вечер…
— Я хочу пригласить вас на ужин, — сказал Кузанни. — В самый хороший ресторан.
— Что?! — Лицо женщины дрогнуло; под слоем грима Кузанни увидел растерянность; глаза у нее хорошие, только зачем наляпала на лоб и щеки золотых мушек? Это же вульгарно. Хотя некоторые считают, что именно вульгарность иногда привлекает мужчин, они не чувствуют скованности…
«Ты хотел, чтобы на телефонный вызов откликнулась магистр философии? — спросил он себя. — Попроси ее снять этот ужасный грим, у нее хорошие, ясные глаза и прекрасный овал лица… А потом спустись вниз, вызови такси и поезжай в город, туда, где музыка и очень много народа; если ты не один, тогда не так страшно, нет давящего ощущения обреченности; эта Ани несчастная, порочная женщина, но и в ней живет ее изначалие — нежность… Вот ты и прикоснись к ней… Тебе сейчас нужна доверчивая нежность женщины, только это, и ничего больше.
Завтра утром начнется работа, вернется Степанов, только бы сегодня не быть одному; как это Дим читал стихи русского поэта: «Те, кто болели, знают тяжесть ночных минут, утром не умирают, утром опять живут». Прекрасные строки… Мы порой еще плохо знаем русскую поэзию, цивилизованные дикари…»
— Я хочу пригласить вас на ужин, — повторил Кузанни, — в самый хороший ресторан…
— О, как это мило! — Ани улыбнулась. — До которого часа я вам нужна в ресторане?
— А черт его знает! Пока не прогонят. Уйдем самыми последними.
— В час ночи я должна уехать…
— Почему? Впрочем, простите мой вопрос, он бестактен… Наверное, что-то связанное с семьей? Ребенок?
Ани покачала головой, рассматривая Кузанни своими круглыми черными глазами:
— Нет, не ребенок… В общем-то, я могу и задержаться, но вам придется оплатить неустойку… В час ночи я обязана быть по другому адресу…
— Фу ты! — Кузанни почувствовал, что и веки у него стали чугунными. — Сколько я вам должен за вызов? Я оплачу все, как полагается, и, пожалуйста, уезжайте…
В лице женщины снова что-то дрогнуло, Кузанни даже показалось, что она побледнела; он сунул ей деньги в широкий карман юбки, распахнул дверь, пробормотав:
— Не сердитесь, спокойной ночи…
Ночь он провел на вокзале; там было не очень многолюдно, но ресторанчики и кафе работали; группа молодых ребят шумно что-то обсуждала на странном немецком; ни слова не понятно; ну да, это же здешний немецкий, швицы говорят по-своему; швицов было на вокзале немного, а те, кто говорил по-французски, таких в Женеве большинство, посматривали на них с плохо скрытым недоброжелательством; как же традиционна неприязнь французов к тем, кто говорит по-немецки…
Возле окна притулился пожилой мужчина с копной седых волос, смолил одну сигарету за другой. «Мой брат по беде, — подумал Кузанни, — только у него нет денег, чтобы выпить, поэтому он и сосет кофейную жижу, оставшуюся на донышке чашки; старуха в углу, со старым, порванным чемоданом, тоже моя подруга по горю, наверняка совсем одинока, ботиночки стоптаны, как это жалко и трогательно — стоптанные ботиночки седых старушек с натруженными пальцами, искривленными подагрой. Интересно, что у нее в чемодане? — подумал он. — Игрушки, которые она везет внукам, сэкономив гроши из пенсии? Весь ее убогий скарб, наверное, в этом чемоданчике. Может быть, злая и неблагодарная дочь выгнала несчастную — старики раздражают детей… Надо бы перечитать „Короля Лира“… Человек сиротеет, когда умирает отец или мать, даже если ему самому за пятьдесят. Стив наполовину сирота с трех лет, всегда помни об этом, — сказал себе Кузанни, — а ты стал это забывать, вдолбил себе в голову, что рядом с тобою растет друг, а не ребенок, у которого не было мамы… Сиротка… Но я же был ему всем! Нет, — ответил он себе. — Все можно заменить, только маму нельзя…»
Старушка медленно встала, тяжело подняла чемодан.
Кузанни бросил на мраморный столик купюру, подошел к ней, положил свои ледяные пальцы на ее руку. В глазах у женщины сразу же появился испуг.
— Нет, нет, я сама! У меня нет денег, мой господин, спасибо…
— Я помогу вам без денег, — сказал Кузанни. — Мне так хочется помочь вам, вы очень похожи на…
— Отойдите, — сказала старушка, повысив голос. — Я не отдам вам чемодан! Отойдите!
Кузанни снова почувствовал, какие у него чугунные пальцы, даже не пальцы, а ногти; так и тянут к земле, будь ты все трижды неладно…
…Он вернулся за свой столик, купюры уже не было, сдачи тоже; хотел поднять руку, чтобы подозвать официанта, но понял, что не сможет этого сделать; тогда, раздражаясь на самого себя, крикнул:
— Дайте стакан виски! Без льда! Полный стакан виски! Пять порций! Слышите вы там?!
Когда скользящий герр обер[15] поставил перед ним стакан, он сразу же ощутил резкий, бьющий запах, подступила тошнота; видимо, испанская подделка; на вокзалах всего мира жульничают. Станет ли кто в дороге обращать внимание на мелочи?!
Кузанни с трудом поднял стакан, превозмогая чугунность, поднес его ко рту, подумав: «Зачем кончать с собою таким образом? Понаедут врачи со „скорой помощи“, капельница в вену; если невмоготу — иди и стреляйся, секунда — и все кончено…»
Кузанни медленно вылил виски на пол, задумчиво глядя на то, как тяжело и чугунно темно-желтая струя падает на пол; встал, вышел на пустынную улицу, остановил такси, поехал в ночную аптеку, купил снотворное, вернулся в отель, принял две таблетки и, вцепившись ледяными пальцами в диктофон, начал наговаривать новые эпизоды сценария; пусть будет дочь у Питера Джонса, пусть помучается, как король Лир, интереснее писать, когда сам себе придумываешь препятствия, как бегун на гаревой дорожке… Работа, работа, ничего, кроме работы, а там будет видно…
Ну и «Либерти»!
Концепция-II
1
2
3
4
5
6
— Добрый вечер, — сказал он, — где ваш коллега?
— О, месье, у меня трое коллег! Которым вы интересуетесь?
— Тем, который учился в Штатах.
— Это Жюль! Минуту, я позову его! Он пьет кофе в баре…
Жюль взял трубку через несколько секунд. «Бежал, что ли, — подумал Кузанни, потом понял: — Девица переключила телефон на бар, они теперь, как и мы, сплошь телефонизировались, даже в туалетах поставили аппараты».
— Послушайте, — сказал Кузанни, — тут у вас в городе есть колл-герлс[14]?
— Я должен посмотреть вечернюю газету, сэр, — ответил Жюль. — Там должны быть номера телефонов… Какой тип вы предпочитаете?
— Вы бы при вашей коллеге не говорили, — заметил Кузанни, — она, наверное, совсем молоденькая…
— У нее двое детей, — рассмеялся Жюль. — И потом все в порядке вещей: мужчина, оторванный от домашнего очага, вправе найти успокоение…
…Пришла высокая красивая женщина лет двадцати шести, одетая с вызывающей роскошью; по-английски ни слова.
— А как у вас с итальянским? — Кузанни заставил себя улыбнуться. — Понимаете?
— О, совсем немного! Но ведь вы пригласили меня не для того, чтобы произносить передо мной речи. — Женщина рассмеялась. — Меня зовут Ани, добрый вечер…
— Я хочу пригласить вас на ужин, — сказал Кузанни. — В самый хороший ресторан.
— Что?! — Лицо женщины дрогнуло; под слоем грима Кузанни увидел растерянность; глаза у нее хорошие, только зачем наляпала на лоб и щеки золотых мушек? Это же вульгарно. Хотя некоторые считают, что именно вульгарность иногда привлекает мужчин, они не чувствуют скованности…
«Ты хотел, чтобы на телефонный вызов откликнулась магистр философии? — спросил он себя. — Попроси ее снять этот ужасный грим, у нее хорошие, ясные глаза и прекрасный овал лица… А потом спустись вниз, вызови такси и поезжай в город, туда, где музыка и очень много народа; если ты не один, тогда не так страшно, нет давящего ощущения обреченности; эта Ани несчастная, порочная женщина, но и в ней живет ее изначалие — нежность… Вот ты и прикоснись к ней… Тебе сейчас нужна доверчивая нежность женщины, только это, и ничего больше.
Завтра утром начнется работа, вернется Степанов, только бы сегодня не быть одному; как это Дим читал стихи русского поэта: «Те, кто болели, знают тяжесть ночных минут, утром не умирают, утром опять живут». Прекрасные строки… Мы порой еще плохо знаем русскую поэзию, цивилизованные дикари…»
— Я хочу пригласить вас на ужин, — повторил Кузанни, — в самый хороший ресторан…
— О, как это мило! — Ани улыбнулась. — До которого часа я вам нужна в ресторане?
— А черт его знает! Пока не прогонят. Уйдем самыми последними.
— В час ночи я должна уехать…
— Почему? Впрочем, простите мой вопрос, он бестактен… Наверное, что-то связанное с семьей? Ребенок?
Ани покачала головой, рассматривая Кузанни своими круглыми черными глазами:
— Нет, не ребенок… В общем-то, я могу и задержаться, но вам придется оплатить неустойку… В час ночи я обязана быть по другому адресу…
— Фу ты! — Кузанни почувствовал, что и веки у него стали чугунными. — Сколько я вам должен за вызов? Я оплачу все, как полагается, и, пожалуйста, уезжайте…
В лице женщины снова что-то дрогнуло, Кузанни даже показалось, что она побледнела; он сунул ей деньги в широкий карман юбки, распахнул дверь, пробормотав:
— Не сердитесь, спокойной ночи…
Ночь он провел на вокзале; там было не очень многолюдно, но ресторанчики и кафе работали; группа молодых ребят шумно что-то обсуждала на странном немецком; ни слова не понятно; ну да, это же здешний немецкий, швицы говорят по-своему; швицов было на вокзале немного, а те, кто говорил по-французски, таких в Женеве большинство, посматривали на них с плохо скрытым недоброжелательством; как же традиционна неприязнь французов к тем, кто говорит по-немецки…
Возле окна притулился пожилой мужчина с копной седых волос, смолил одну сигарету за другой. «Мой брат по беде, — подумал Кузанни, — только у него нет денег, чтобы выпить, поэтому он и сосет кофейную жижу, оставшуюся на донышке чашки; старуха в углу, со старым, порванным чемоданом, тоже моя подруга по горю, наверняка совсем одинока, ботиночки стоптаны, как это жалко и трогательно — стоптанные ботиночки седых старушек с натруженными пальцами, искривленными подагрой. Интересно, что у нее в чемодане? — подумал он. — Игрушки, которые она везет внукам, сэкономив гроши из пенсии? Весь ее убогий скарб, наверное, в этом чемоданчике. Может быть, злая и неблагодарная дочь выгнала несчастную — старики раздражают детей… Надо бы перечитать „Короля Лира“… Человек сиротеет, когда умирает отец или мать, даже если ему самому за пятьдесят. Стив наполовину сирота с трех лет, всегда помни об этом, — сказал себе Кузанни, — а ты стал это забывать, вдолбил себе в голову, что рядом с тобою растет друг, а не ребенок, у которого не было мамы… Сиротка… Но я же был ему всем! Нет, — ответил он себе. — Все можно заменить, только маму нельзя…»
Старушка медленно встала, тяжело подняла чемодан.
Кузанни бросил на мраморный столик купюру, подошел к ней, положил свои ледяные пальцы на ее руку. В глазах у женщины сразу же появился испуг.
— Нет, нет, я сама! У меня нет денег, мой господин, спасибо…
— Я помогу вам без денег, — сказал Кузанни. — Мне так хочется помочь вам, вы очень похожи на…
— Отойдите, — сказала старушка, повысив голос. — Я не отдам вам чемодан! Отойдите!
Кузанни снова почувствовал, какие у него чугунные пальцы, даже не пальцы, а ногти; так и тянут к земле, будь ты все трижды неладно…
…Он вернулся за свой столик, купюры уже не было, сдачи тоже; хотел поднять руку, чтобы подозвать официанта, но понял, что не сможет этого сделать; тогда, раздражаясь на самого себя, крикнул:
— Дайте стакан виски! Без льда! Полный стакан виски! Пять порций! Слышите вы там?!
Когда скользящий герр обер[15] поставил перед ним стакан, он сразу же ощутил резкий, бьющий запах, подступила тошнота; видимо, испанская подделка; на вокзалах всего мира жульничают. Станет ли кто в дороге обращать внимание на мелочи?!
Кузанни с трудом поднял стакан, превозмогая чугунность, поднес его ко рту, подумав: «Зачем кончать с собою таким образом? Понаедут врачи со „скорой помощи“, капельница в вену; если невмоготу — иди и стреляйся, секунда — и все кончено…»
Кузанни медленно вылил виски на пол, задумчиво глядя на то, как тяжело и чугунно темно-желтая струя падает на пол; встал, вышел на пустынную улицу, остановил такси, поехал в ночную аптеку, купил снотворное, вернулся в отель, принял две таблетки и, вцепившись ледяными пальцами в диктофон, начал наговаривать новые эпизоды сценария; пусть будет дочь у Питера Джонса, пусть помучается, как король Лир, интереснее писать, когда сам себе придумываешь препятствия, как бегун на гаревой дорожке… Работа, работа, ничего, кроме работы, а там будет видно…
Ну и «Либерти»!
После того как московская резидентура ЦРУ передала в Лэнгли новые данные о Кулькове, ЗДРО собрал совещание, пригласив наиболее близких ему людей, предложил продумать все коррективы, которые, видимо, придется внести в план «Либерти», заранее разработанный и просчитанный в секторе «17»; время на обдумывание дал весьма ограниченное — до вечера; просил работать сепаратно: «Мне бы хотелось свести ваши идеи в одну. Мыслите вы диаметрально противоположно; плюс на минус дает плюс — единственное, что я хорошо помню из всего курса математики».
…Поздно ночью ЗДРО внимательно изучил соображения своих коллег; воистину, каждый человек — это мир, в природе нет ничего одинакового; предложения носили взаимоисключающий характер; ночью люди из другого подразделения свели все предложения воедино:
«Объект» переходит границу России по имеющимся у него нашим документам. Появляется в пункте, известном ему из плана «Либерти». Служба в Западном Берлине загодя берет «известное место» в Восточном Берлине под наблюдение. Сразу же после обнаружения там «объекта» начинается практическое осуществление вывода его в нашу зону, для чего откомандированная нами группа «активного действия Л-37»:
а) входит в контакт с военной разведкой 3. Берлина (Уолтер-младший);
б) связь между всеми службами поддерживается постоянно;
в) в шестнадцать ноль-ноль люди Уолтера-младшего снимают пароль возле метро «Фридрихштрассе», Берлин, ГДР;
г) в семнадцать часов агентура входит в случайный контакт с «объектом» в метро, на Ляйпцигерштрассе;
д) в операцию вводится «у»[16], который — сразу же по получении известного ему документа — переходит границу и ровно в девятнадцать тридцать предает гласности содержание документа, полученного им от «объекта» в восемнадцать часов;
е) ответственность за безопасность «объекта» и его вывоз из ГДР на Запад возлагается на военную разведку (Уолтер-младший)».
…Уолтер-младший был не зря включен в комбинацию: в течение трех лет вся его семья работала на «Авиа корпорейшн», корпорацию старика Летерса, в пользу максимальных ассигнований на развитие стратегической авиации; сведения, которые передавались компании, носили исключительный характер; это могло на стадии слушания дела в конгрессе затруднить работу тех, кто поставил на ракетный проект Сэма Пима.
В результате комбинации он будет убран из Западного Берлина; в ЦРУ все планируется впрок; конечно же, тот, кто рисует схему, не догадывается о живых прототипах; «икс», которого намечено «изолировать», вполне может оказаться братом автора проекта операции; схема, да здравствует схема! Разведка подобна математике. Эйнштейн, записывая свои уравнения, не мог даже и представить себе Хиросиму; он думал об абсолюте формы и доказательности посылов, сведенных воедино его мыслью.
…Газеты Соединенных Штатов — в этом смысле строптивый Макгони из Женевы прав — должны получить сенсационное сообщение ведущего русского ученого из-за «железного занавеса» о подавляющем превосходстве Советов в ракетной обороне; это, кстати, лишний раз докажет малую компетентность в работе военной разведки; Уолтер-младший в связи с этим будет отозван из Западного Берлина; его место займет человек, сориентированный на корпорацию Пима.
Теперь, после того, как службы предложили сведенный воедино, скоординированный план «Либерти», призванный спасти агента Н-52, заместителю директората разведки ЦРУ США предстоял всего лишь один контакт, и проводить его был обязан он, ЗДРО, лично; такое не поручают никому, даже самому верному сотруднику, ибо встретиться ему предстояло с человеком, не состоявшим на агентурном учете Центрального разведывательного управления, поскольку Чезаре Бинальти представлял интересы мафии в ложе «П-2»; таких не вербуют — в случае чего не отмоешься; с таким контактируют, и то весьма конспиративно, с сохранением всех мер предосторожности.
Поскольку ЗДРО успел поработать под началом Аллена Даллеса, он не брезговал обычными приспособлениями, почерпнутыми из анналов классической разведки: отправляясь на контакт с Бинальти (такого рода встречи носили чрезвычайный характер и были крайне редки), несколько менял внешность, разговаривал мало, приглушив голос, несмотря на то что беседовали на специально оборудованной, звукозащищенной квартире; был предельно осмотрителен в формулировках — вполне можно допустить, что контрагент пишет каждое его слово: японцы перешли на пластмассовую звукозапись, аппаратура ЦРУ к этому еще не готова.
Расстелив на коленях карту того района Берлина, где Кулькову была назначена встреча с целью переправки его через границу, ЗДРО ткнул пальцем в красный кружок:
— В этом месте будет находиться человек. — Он показал Бинальти фотографию Кулькова. — Правда, он будет выглядеть несколько иначе. — ЗДРО достал другой снимок Кулькова, бритого наголо; сделали на фотокомпьютере загодя, готовя операцию «Либерти». — Запомнили?
— Да. Сколько недель вы отпускаете на подготовку операции?
— Ни дня.
— Это несерьезно.
— Наоборот, это вполне серьезно.
— Но я не успею…
— Это ваша забота, — прервал его ЗДРО.
— Сюда, — Бинальти ткнул пальцем в карту, лежавшую на коленях ЗДРО (город не назвал, каждый страхует себя, таковы правила), — я могу добраться только завтра вечером.
— Ну и что?
— Очень мало времени на подготовку, — повторил он задумчиво.
— Помнится, вы говорили, что именно в такого рода районах держите постоянные базы… Я исходил именно из этих ваших слов, планируя дело…
Бинальти кивнул, изучающе посмотрел на ЗДРО:
— Вы, конечно, понимаете, Восток докажет, что выстрел был произведен из-за стены? У них будут доказательства. Баллистическая экспертиза неопровержимо подтвердит этот факт… Опровергнуть довольно трудно…
— Ничего, опровергнем, — усмехнулся ЗДРО, хотя в задачу комбинации входил факт признания выстрела из Западного Берлина; вопрос в том, кто оттуда стрелял; пусть отмывается Уолтер-младший, он тесно связан с «красными бригадами»; докажем, что волосатыми руководит Москва или София, да и в конечном счете реакция Востока никого не волнует; шоу должны смотреть те американцы, которые будут голосовать за ассигнования в конгрессе и решать судьбу переговоров в Женеве.
— Мало времени, — снова повторил Бинальти.
— Я не очень понимаю, — ЗДРО недоуменно пожал плечами, — вы отказываетесь, что ли?
Тот грустно усмехнулся:
— Лично я с радостью бы отказался, но, думаю, боссы меня не поймут.
— Да и я не пойму, — заметил ЗДРО. — На случай непредвиденного было бы славно, снабди вы тех, кто будет работать, документами, которые позволят провести пунктирную линию на Восток.
— Вариант «серых волков»? — усмехнулся Бинальти. — «Болгарский след»?
ЗДРО закурил, медленно затушил спичку, ничего не ответил, только чуть опустил веки; Бинальти покачал головой:
— Интересно, люди когда-нибудь научатся верить друг другу?
— Конечно, — убежденно ответил ЗДРО. — Ради этого мы и живем на земле.
— Кто-то из ваших в случае экстренной нужды может оказать помощь?
ЗДРО отрицательно покачал головой.
— То есть это м о я работа? А никак не ваша? — уточнил Бинальти.
ЗДРО снова кивнул, делая быстрые, легкие затяжки.
— Вы неважно выглядите, — заметил Бинальти. — Отдохните пару дней, у вас очень усталое лицо.
— Ладно, — ответил ЗДРО, поднимаясь. — Через два дня улечу в Майами. Как только узнаю, что вы закончили дело.
…Вернувшись в Лэнгли, ЗДРО продиктовал радиограмму для Н-52: «Дорогой друг, проявляйте максимум хладнокровия. Ситуация находится под контролем. Срочно переходите на нелегальное положение. Предпримите все возможные меры, чтобы прибыть в заранее условленное место — по нашим документам — через три дня. Ваш переход будет прикрывать специальная группа в количестве четырех человек, это асы разведки. Будьте уверены в благополучном исходе. Сердечно ваш Л.».
— Где условленное место? — спросил Славин.
— Беренштрассе, — ответил Кульков.
Славин нашел эту улицу на карте Западного Берлина; ничего приметного, поблизости от государственной границы ГДР. Генерал вернул шифровку ЦРУ Славину.
— Зачем они написали о четырех «асах разведки», Виталий Всеволодович? Они это не Кулькову писали, а нам. Смысл? Зачем они отдают нам четырех своих? Цель?
…Поздно ночью ЗДРО внимательно изучил соображения своих коллег; воистину, каждый человек — это мир, в природе нет ничего одинакового; предложения носили взаимоисключающий характер; ночью люди из другого подразделения свели все предложения воедино:
«Объект» переходит границу России по имеющимся у него нашим документам. Появляется в пункте, известном ему из плана «Либерти». Служба в Западном Берлине загодя берет «известное место» в Восточном Берлине под наблюдение. Сразу же после обнаружения там «объекта» начинается практическое осуществление вывода его в нашу зону, для чего откомандированная нами группа «активного действия Л-37»:
а) входит в контакт с военной разведкой 3. Берлина (Уолтер-младший);
б) связь между всеми службами поддерживается постоянно;
в) в шестнадцать ноль-ноль люди Уолтера-младшего снимают пароль возле метро «Фридрихштрассе», Берлин, ГДР;
г) в семнадцать часов агентура входит в случайный контакт с «объектом» в метро, на Ляйпцигерштрассе;
д) в операцию вводится «у»[16], который — сразу же по получении известного ему документа — переходит границу и ровно в девятнадцать тридцать предает гласности содержание документа, полученного им от «объекта» в восемнадцать часов;
е) ответственность за безопасность «объекта» и его вывоз из ГДР на Запад возлагается на военную разведку (Уолтер-младший)».
…Уолтер-младший был не зря включен в комбинацию: в течение трех лет вся его семья работала на «Авиа корпорейшн», корпорацию старика Летерса, в пользу максимальных ассигнований на развитие стратегической авиации; сведения, которые передавались компании, носили исключительный характер; это могло на стадии слушания дела в конгрессе затруднить работу тех, кто поставил на ракетный проект Сэма Пима.
В результате комбинации он будет убран из Западного Берлина; в ЦРУ все планируется впрок; конечно же, тот, кто рисует схему, не догадывается о живых прототипах; «икс», которого намечено «изолировать», вполне может оказаться братом автора проекта операции; схема, да здравствует схема! Разведка подобна математике. Эйнштейн, записывая свои уравнения, не мог даже и представить себе Хиросиму; он думал об абсолюте формы и доказательности посылов, сведенных воедино его мыслью.
…Газеты Соединенных Штатов — в этом смысле строптивый Макгони из Женевы прав — должны получить сенсационное сообщение ведущего русского ученого из-за «железного занавеса» о подавляющем превосходстве Советов в ракетной обороне; это, кстати, лишний раз докажет малую компетентность в работе военной разведки; Уолтер-младший в связи с этим будет отозван из Западного Берлина; его место займет человек, сориентированный на корпорацию Пима.
Теперь, после того, как службы предложили сведенный воедино, скоординированный план «Либерти», призванный спасти агента Н-52, заместителю директората разведки ЦРУ США предстоял всего лишь один контакт, и проводить его был обязан он, ЗДРО, лично; такое не поручают никому, даже самому верному сотруднику, ибо встретиться ему предстояло с человеком, не состоявшим на агентурном учете Центрального разведывательного управления, поскольку Чезаре Бинальти представлял интересы мафии в ложе «П-2»; таких не вербуют — в случае чего не отмоешься; с таким контактируют, и то весьма конспиративно, с сохранением всех мер предосторожности.
Поскольку ЗДРО успел поработать под началом Аллена Даллеса, он не брезговал обычными приспособлениями, почерпнутыми из анналов классической разведки: отправляясь на контакт с Бинальти (такого рода встречи носили чрезвычайный характер и были крайне редки), несколько менял внешность, разговаривал мало, приглушив голос, несмотря на то что беседовали на специально оборудованной, звукозащищенной квартире; был предельно осмотрителен в формулировках — вполне можно допустить, что контрагент пишет каждое его слово: японцы перешли на пластмассовую звукозапись, аппаратура ЦРУ к этому еще не готова.
Расстелив на коленях карту того района Берлина, где Кулькову была назначена встреча с целью переправки его через границу, ЗДРО ткнул пальцем в красный кружок:
— В этом месте будет находиться человек. — Он показал Бинальти фотографию Кулькова. — Правда, он будет выглядеть несколько иначе. — ЗДРО достал другой снимок Кулькова, бритого наголо; сделали на фотокомпьютере загодя, готовя операцию «Либерти». — Запомнили?
— Да. Сколько недель вы отпускаете на подготовку операции?
— Ни дня.
— Это несерьезно.
— Наоборот, это вполне серьезно.
— Но я не успею…
— Это ваша забота, — прервал его ЗДРО.
— Сюда, — Бинальти ткнул пальцем в карту, лежавшую на коленях ЗДРО (город не назвал, каждый страхует себя, таковы правила), — я могу добраться только завтра вечером.
— Ну и что?
— Очень мало времени на подготовку, — повторил он задумчиво.
— Помнится, вы говорили, что именно в такого рода районах держите постоянные базы… Я исходил именно из этих ваших слов, планируя дело…
Бинальти кивнул, изучающе посмотрел на ЗДРО:
— Вы, конечно, понимаете, Восток докажет, что выстрел был произведен из-за стены? У них будут доказательства. Баллистическая экспертиза неопровержимо подтвердит этот факт… Опровергнуть довольно трудно…
— Ничего, опровергнем, — усмехнулся ЗДРО, хотя в задачу комбинации входил факт признания выстрела из Западного Берлина; вопрос в том, кто оттуда стрелял; пусть отмывается Уолтер-младший, он тесно связан с «красными бригадами»; докажем, что волосатыми руководит Москва или София, да и в конечном счете реакция Востока никого не волнует; шоу должны смотреть те американцы, которые будут голосовать за ассигнования в конгрессе и решать судьбу переговоров в Женеве.
— Мало времени, — снова повторил Бинальти.
— Я не очень понимаю, — ЗДРО недоуменно пожал плечами, — вы отказываетесь, что ли?
Тот грустно усмехнулся:
— Лично я с радостью бы отказался, но, думаю, боссы меня не поймут.
— Да и я не пойму, — заметил ЗДРО. — На случай непредвиденного было бы славно, снабди вы тех, кто будет работать, документами, которые позволят провести пунктирную линию на Восток.
— Вариант «серых волков»? — усмехнулся Бинальти. — «Болгарский след»?
ЗДРО закурил, медленно затушил спичку, ничего не ответил, только чуть опустил веки; Бинальти покачал головой:
— Интересно, люди когда-нибудь научатся верить друг другу?
— Конечно, — убежденно ответил ЗДРО. — Ради этого мы и живем на земле.
— Кто-то из ваших в случае экстренной нужды может оказать помощь?
ЗДРО отрицательно покачал головой.
— То есть это м о я работа? А никак не ваша? — уточнил Бинальти.
ЗДРО снова кивнул, делая быстрые, легкие затяжки.
— Вы неважно выглядите, — заметил Бинальти. — Отдохните пару дней, у вас очень усталое лицо.
— Ладно, — ответил ЗДРО, поднимаясь. — Через два дня улечу в Майами. Как только узнаю, что вы закончили дело.
…Вернувшись в Лэнгли, ЗДРО продиктовал радиограмму для Н-52: «Дорогой друг, проявляйте максимум хладнокровия. Ситуация находится под контролем. Срочно переходите на нелегальное положение. Предпримите все возможные меры, чтобы прибыть в заранее условленное место — по нашим документам — через три дня. Ваш переход будет прикрывать специальная группа в количестве четырех человек, это асы разведки. Будьте уверены в благополучном исходе. Сердечно ваш Л.».
— Где условленное место? — спросил Славин.
— Беренштрассе, — ответил Кульков.
Славин нашел эту улицу на карте Западного Берлина; ничего приметного, поблизости от государственной границы ГДР. Генерал вернул шифровку ЦРУ Славину.
— Зачем они написали о четырех «асах разведки», Виталий Всеволодович? Они это не Кулькову писали, а нам. Смысл? Зачем они отдают нам четырех своих? Цель?
Концепция-II
1
«Женева. Миссия США при ООН,
Резидентура ЦРУ.
Строго секретно.
Чарльзу Макгони.
Какой тональностью должно быть окрашено заявление, если допустить возможность бегства из-за «железного занавеса» одного из тех, кто симпатизирует идеалам демократии и мира?
Учитывая, что вы находитесь в эпицентре событий, получаете информацию непосредственно из Дворца наций ООН и, следовательно, можете составить некий стереотип представлений о желаемом быстрее, чем наши аналитики, просили бы вас срочно прислать приблизительный текст заявления, которое, по вашему мнению, вызовет наиболее благоприятный эффект в Европе.
Что касается вашего отзыва в Соединенные Штаты, то вопрос такого рода решает руководство управления, а не вы.
В случае если вы ощущаете несогласие с общей линией, проводимой Центральным разведывательным управлением, мы готовы рассмотреть вашу официальную просьбу об отставке.
Желаю успехов в работе.
ЗДРО».
2
«Центральному разведывательному управлению США.
Строго секретно.
Тому, кого это касается.
В заявлении упоминавшегося ранее толка, появление которого сыграет положительную роль на Западе, должны быть приведены неопровержимые данные о наращивании русской ракетно-ядерной мощи.
Следовало бы раздать журналистам выдержки из подлинных документов Советов, отмеченных грифом высшей государственной секретности.
Особое внимание целесообразно уделить тому, какими методами русские камуфлируют свою агрессивную устремленность. Это неминуемо скомпрометирует хорошо организованные инициативы «за мир и ядерное разоружение», оплаченные резидентурами КГБ.
Убежден, что Дворец наций более всего шокирует информация о совершенно секретном, непрекращающемся разворачивании русскими своих ракетно-ядерных сил для нанесения первого удара по Западной Европе.
Желательно привести факты о том, что все усилия Советов устремлены на организацию влияния на Бонн, Париж и Лондон в главном направлении: «Проблемы войны и мира в первую очередь касаются именно нашего континента». Смысл такого рода давления русских очевиден: в случае замораживания диалога с Вашингтоном Москва сохраняет вполне надежных экономических партнеров.
В отличие от нас европейцы более эмоциональны, именно поэтому заявление патриота идеалов демократии, который, возможно, окажется на Западе, должно быть ярким, бьющим на чувство.
Полагаю, что отдел психологических акций прислушается к моим рекомендациям при разработке проекта такого рода заявления.
Хочу подчеркнуть: среди нашей делегации намечается все отчетливее и явственней тенденция к сближению с русскими по целому ряду позиций, которые значительно более выгодны Москве, чем нам.
Что же касается моей отставки, то, отправив предыдущую телеграмму, я не рассматриваю вопрос в такой плоскости. При этом я подчеркиваю еще раз, что не умею легко менять принципы, тем более те, которые служат делу демократии, свободы и мира. Естественно, если я по каким-то причинам неугоден на нынешнем посту, вопрос о моей отставке относится к вашей компетенции. Именно поэтому не могу не повторить, что менять свою позицию не намерен, ибо не учен поступаться жизненными принципами.
Макгони».
3
ЗДРО вздохнул; что поделаешь, дурак; с ними приходится считаться ввиду их численного превосходства. Ребенку ясно, что русским необходим позитивный исход переговоров, они должны высвободить ресурсы для развития и модернизации мирных отраслей промышленности, их предложения носят вполне серьезный характер, они действительно ищут выход из положения, сложившегося в мире, которое, увы, чревато ядерной катастрофой. Но ведь есть на земле люди, которые с юности упрутся во что-то лбом, и переломать их совершенно невозможно. Макгони относится к числу именно таких лбов; впрочем, именно такая индивидуальность и нужна сейчас в Женеве; своеобразная форма «акции сдерживания», ничего не попишешь, все мы жертвы пересеченности обстоятельств…
ЗДРО расписал телеграмму Макгони в отдел психологической борьбы, пусть работают над текстом заявления для Н-52, а сам вызвал руководителя группы «активное действие-Ill» Ника Дэвиеса и Роберта Шварца, практика.
— Вам предстоит полет в Западный Берлин, друзья, — сказал ЗДРО, пригласив своих опытнейших сотрудников к маленькому столу, где уже стояли три чашки кофе и маленькая вазочка с сухим печеньем. — Задание в высшей мере ответственное… Речь идет о жизни и смерти борца за демократию и прогресс… Русского, который решил выбрать свободу… По соображениям оперативного характера, подготовительная работа была возложена на представителя военной разведки, Уолтера-младшего… В общем-то, верно, видимо… Зачем так уж обижать коллег из Пентагона? Однако давайте говорить начистоту, между нами не может быть тайн, братство по общему делу: Уолтер-младший — баловень судьбы, вы знаете, из какой он семьи, ему не приходилось прошибать себе карьеру так, как это выпало на долю каждого из вас… Его родственники сидят в наблюдательных советах «Авиа корпорейшн», мультимиллионеры… На что способен этот белоручка, не знаю… Так что вам самим придется проявлять максимум осмотрительности в деле… А оно, повторяю, ювелирное… Сейчас я приглашу автора проекта, он изложит вам план по пунктам… Только давайте уговоримся об одной маленькой игре: пусть Ник — надеюсь, он простит меня, — являясь, как всегда, руководителем операции, играет роль помощника, а Шварц получит титул старшего… Так задумали в секторе проработки проекта — пусть. Сочтетесь честолюбиями, когда вывезете нужного нам человека. Я не говорю, что его жизнь в ваших руках, это, видимо, вам и так понятно… Я не говорю, как он важен нам здесь, на свободе, вы достаточно опытные люди… Есть какие-то вопросы перед тем, как начнем и д т и по частностям?
ЗДРО расписал телеграмму Макгони в отдел психологической борьбы, пусть работают над текстом заявления для Н-52, а сам вызвал руководителя группы «активное действие-Ill» Ника Дэвиеса и Роберта Шварца, практика.
— Вам предстоит полет в Западный Берлин, друзья, — сказал ЗДРО, пригласив своих опытнейших сотрудников к маленькому столу, где уже стояли три чашки кофе и маленькая вазочка с сухим печеньем. — Задание в высшей мере ответственное… Речь идет о жизни и смерти борца за демократию и прогресс… Русского, который решил выбрать свободу… По соображениям оперативного характера, подготовительная работа была возложена на представителя военной разведки, Уолтера-младшего… В общем-то, верно, видимо… Зачем так уж обижать коллег из Пентагона? Однако давайте говорить начистоту, между нами не может быть тайн, братство по общему делу: Уолтер-младший — баловень судьбы, вы знаете, из какой он семьи, ему не приходилось прошибать себе карьеру так, как это выпало на долю каждого из вас… Его родственники сидят в наблюдательных советах «Авиа корпорейшн», мультимиллионеры… На что способен этот белоручка, не знаю… Так что вам самим придется проявлять максимум осмотрительности в деле… А оно, повторяю, ювелирное… Сейчас я приглашу автора проекта, он изложит вам план по пунктам… Только давайте уговоримся об одной маленькой игре: пусть Ник — надеюсь, он простит меня, — являясь, как всегда, руководителем операции, играет роль помощника, а Шварц получит титул старшего… Так задумали в секторе проработки проекта — пусть. Сочтетесь честолюбиями, когда вывезете нужного нам человека. Я не говорю, что его жизнь в ваших руках, это, видимо, вам и так понятно… Я не говорю, как он важен нам здесь, на свободе, вы достаточно опытные люди… Есть какие-то вопросы перед тем, как начнем и д т и по частностям?
4
А уже после этого ЗДРО позвонил Сэму Пиму:
— Придется встретиться.
— Я готов, — ответил тот; адрес не называли, был обговорен заранее.
— Придется встретиться.
— Я готов, — ответил тот; адрес не называли, был обговорен заранее.
5
— Вы хотели, чтобы все дело было решено одним махом, — сказал ЗДРО, включив приемник. — Я запустил вашу идею в работу… Но я не могу не рассказать о том, какой она будет.
— Предприятие столь рискованно, что не обойтись без аксессуаров круговой поруки, — усмехнулся Пим. — Полагаете, что, случись беда, я оставлю вас?
— У меня есть к тому основания. Вся моя служба работает на проект «Либерти». Есть у нас любопытная идея: вывезти на Запад агента, попавшего в беду. Но я не думаю, что вас устроят его показания в конгрессе: наши зубры, стоящие за диалог с Кремлем, вытащат из него правду. Даже если наш агент будет произносить те реплики из сценария, которые мы ему подготовим, особого доверия он не вызовет… Но тем не менее ради того, чтобы спасти его, я отправляю в Европу бригаду…
— Зачем? — удивился Пим. — Если тем более здесь его разобьют и он скомпрометирует вас и меня?
— Я отправляю бригаду для того, чтобы профессионалы из Управления, — скрипуче ответил ЗДРО, — знали, как мы ценим своих агентов и боремся за них… Но его не вывезут на Запад… Его нейтрализуют на месте…
— Убьют, что ли? — усмехнулся Пим. — Называйте вещи своими именами, не терплю этих конспираторских ужимок.
ЗДРО повторил:
— Его нейтрализуют. Но если хоть один из тех, кто это будет делать, провалится, след приведет ко мне и я должен буду уйти из ЦРУ.
— Обидно, — сказал Пим. — Вы прирожденный стратег разведки.
— Тем не менее.
— Вас интересует, какой будет ваша дальнейшая судьба? Отвечайте, старина, отвечайте же, я привык к конкретике…
ЗДРО молчал, глядя в переносье Сэма Пима, не произнося ни слова.
— Ладно, — сказал наконец тот, — не пугайте, я и так напуганный. Работайте спокойно, пусть только тот, кто может мне помешать, не мешает. Поедете в Майами, там есть фирма, которая давно ждет хорошего директора. Устраивает?
ЗДРО поднялся, молча кивнул Пиму и, по-прежнему не проронив ни слова, вышел.
— Предприятие столь рискованно, что не обойтись без аксессуаров круговой поруки, — усмехнулся Пим. — Полагаете, что, случись беда, я оставлю вас?
— У меня есть к тому основания. Вся моя служба работает на проект «Либерти». Есть у нас любопытная идея: вывезти на Запад агента, попавшего в беду. Но я не думаю, что вас устроят его показания в конгрессе: наши зубры, стоящие за диалог с Кремлем, вытащат из него правду. Даже если наш агент будет произносить те реплики из сценария, которые мы ему подготовим, особого доверия он не вызовет… Но тем не менее ради того, чтобы спасти его, я отправляю в Европу бригаду…
— Зачем? — удивился Пим. — Если тем более здесь его разобьют и он скомпрометирует вас и меня?
— Я отправляю бригаду для того, чтобы профессионалы из Управления, — скрипуче ответил ЗДРО, — знали, как мы ценим своих агентов и боремся за них… Но его не вывезут на Запад… Его нейтрализуют на месте…
— Убьют, что ли? — усмехнулся Пим. — Называйте вещи своими именами, не терплю этих конспираторских ужимок.
ЗДРО повторил:
— Его нейтрализуют. Но если хоть один из тех, кто это будет делать, провалится, след приведет ко мне и я должен буду уйти из ЦРУ.
— Обидно, — сказал Пим. — Вы прирожденный стратег разведки.
— Тем не менее.
— Вас интересует, какой будет ваша дальнейшая судьба? Отвечайте, старина, отвечайте же, я привык к конкретике…
ЗДРО молчал, глядя в переносье Сэма Пима, не произнося ни слова.
— Ладно, — сказал наконец тот, — не пугайте, я и так напуганный. Работайте спокойно, пусть только тот, кто может мне помешать, не мешает. Поедете в Майами, там есть фирма, которая давно ждет хорошего директора. Устраивает?
ЗДРО поднялся, молча кивнул Пиму и, по-прежнему не проронив ни слова, вышел.
6
— Только назовите не один Западный Берлин, а несколько европейских городов, его же наверняка слушают, пусть гадают…
— Он все поймет, — повторил Славин. — Все будет как надо… Вылетать завтра?
— Нет. Сейчас, — ответил генерал. — Группа Гречаева ждет вас, Кульков тоже; генералу Конраду Фуксу в Берлин я уже позвонил, полетите специальным рейсом, везти Кулькова на «Аэрофлоте» кажется мне рискованным.
Славин незаметно посмотрел на часы; голубые глаза-щелочки генерала фиксировали каждую мелочь.
— Какие-то неотложные дела? Не можете сейчас вылететь? Что ж, полчаса у вас есть, не больше-Неотложные дела, подумал Славин; конечно, неотложные дела; Ирина ждет у загса уже пять минут; она привыкла к тому, что он обычно опаздывает; будет ждать еще минут двадцать, а ехать туда полчаса; уйдет; плохо, ужасно плохо, просто хуже быть не может… И как раз в это время дали Женеву; Степанов, по счастью, был в номере…
— Он все поймет, — повторил Славин. — Все будет как надо… Вылетать завтра?
— Нет. Сейчас, — ответил генерал. — Группа Гречаева ждет вас, Кульков тоже; генералу Конраду Фуксу в Берлин я уже позвонил, полетите специальным рейсом, везти Кулькова на «Аэрофлоте» кажется мне рискованным.
Славин незаметно посмотрел на часы; голубые глаза-щелочки генерала фиксировали каждую мелочь.
— Какие-то неотложные дела? Не можете сейчас вылететь? Что ж, полчаса у вас есть, не больше-Неотложные дела, подумал Славин; конечно, неотложные дела; Ирина ждет у загса уже пять минут; она привыкла к тому, что он обычно опаздывает; будет ждать еще минут двадцать, а ехать туда полчаса; уйдет; плохо, ужасно плохо, просто хуже быть не может… И как раз в это время дали Женеву; Степанов, по счастью, был в номере…