– Мой господин не карает тех, кто верен ему. Напротив, благость его не знает границ. Для этого не нужно многого. Важно только быть преданной, – сказал он, осторожно и мягко раздвигая ее одежды. Вирсавия только закрыла глаза, сглотнула и помимо желания запрокинула голову, открывая точеную шею. Ей никак не удавалось справиться с собственными чувствами. Все ее естество желало познать этого мужчину. Принять его. Дэефет положил ладонь на плоский, покрытый мягким золотистым пушком живот женщины. Прикосновение это было огненно приятным. Оно заставило Вирсавию конвульсивно вздрогнуть и застонать. Внутри нее, где-то в самой глубине живота, начало рождаться пламя. С каждым мгновением оно бушевало все сильнее, захватывая тело и разум женщины, сводя с ума, заставляя забыть обо всем, кроме желания плоти. Вопреки ее надеждам, Дэефет не был груб и яростен, как полагалось зверю. Напротив, он оказался невероятно нежен, почти воздушен. Если бы касания его были грубым натиском варвара, Вирсавия знала бы, что она жертва насилия. Тогда ей ничего не стоило бы отринуть Дэефета. Не физически, но в душе. Однако его ласки были ласками возлюбленного, и это смущало женщину и сводило ее с ума. Руки его – теплое дуновение ассийского ветра‹$FАссийский ветер – ветер, дующий с востока. Равно как и названия частей света «Азия» и «Европа», восходит к ассирийским словам «ас» – «восход» и «эреб» – «закат»›. Губы – солнце Дневного зноя‹$FДневной зной – самое жаркое время суток. Около девяти утра.›. Касание – легкость шелка. Глаза – лунный свет. И потому она не сопротивлялась, когда Дэефет мягко повалил ее на свое ложе, и даже, напротив, раскрылась навстречу ему.
 
***
 
   И в тот миг, когда Дэефет познал Вирсавию, далеко за Иерихоном, в осажденном израильтянским войском аммонитском городе Раббате, Царь Аннон вздрогнул и открыл глаза. Взгляд его блуждал в пространстве, а губы, потрескавшиеся, запекшиеся от горячки, дрогнули и прошептали всего одно слово: «Свершилось». И Царь Сувский Адраазар, сидящий подле, наклонился вперед и спросил лекаря:
   – Что он сказал, лекарь? Тот лишь пожал плечами, пробормотав:
   – Это бред, господин. У Царя жар…»
   16 часов 27 минут
   – Саша, – Костя тряс его за плечо. – Ау, старик, очнись. Саша вздрогнул и резко повернулся. Оперативник невольно отступил на шаг. На мгновение он увидел в глазах приятеля незнакомое бессмысленное выражение. Казалось, в них плещется бездна. Но уже в следующую секунду они стали прежними. Рядом с ним, кроме оперативника, стояла служительница – та самая дама, с которой беседовал Костя, и невысокий, плотный, лысоватый мужчина лет сорока пяти, в сером, слегка засаленном костюме-тройке и наброшенном поверх костюма синем халате с биркой на груди. Лысоватый сыто цыкал зубом и постоянно обтирал пальцы платком. Обедал, что ли? Убедившись в стерильности пальцев, он тщательнейшим образом вытер и уголки губ, затем оглядел Сашу с сомнением и брезгливостью и поинтересовался у Кости:
   – Ну-с? И что же у вас за вопрос? У Саши появилось дикое желание ласково взять лысоватого за воротник москвошвеевского пиджачишки, а потом тряхнуть от души, чтобы повылетали из зубов остатки только что съеденной супной говядины. От толстяка веяло леностью, нарциссизмом и чванливой сладостью.
   – Ну-с? – добавил он и с нетерпением посмотрел сначала на Костю, а затем и на Сашу. – Так что у вас, молодые люди?
   – Книгу дай, – попросил Костя, глядя на приятеля исподлобья.
   – Что? – тот вздрогнул.
   – Книгу, говорю, дай.
   – Ах, да, – достал из пакета книгу и протянул эксперту, добавив: – Но вы зря потратите время. Она подлинная.
   – Да? – Эксперт криво усмехнулся и с явным сомнением покачал головой. – Абсолютно все владельцы говорят то же самое о своих книгах. Уверяю вас, молодой человек. Абсолютно все. – Он взял в руки «Благовествование», покрутил, приглядываясь, раскрыл, перелистал, бросил вскользь: – Конечно, похожа на подлинную. Полукожаный переплет, – что обычно скорее для начала девятнадцатого века, – бумага соответствует, но… бумага, знаете… бумага еще ничего не доказывает. Титул выполнен гротесковым шрифтом, что… гм, характерно, но фронтиспис‹Фронтиспис – страница с изображением, образующая разворот титульного листа. Как правило, на нем изображается портрет автора или главная сцена книги.› отсутствует, хотя для конца девятнадцатого века наличие фронтисписа – совершенно обычное дело. Отсутствуют и гравюры, что опять же не характерно для религиозно-художественной литературы середины – конца прошлого века.
   – А что, любезный, – вдруг насмешливо поинтересовался Саша, и не без некоторого испуга понял, что говорит, практически в точности копируя интонации Потрошителя, – в Библии вы хоть раз видели фронтиспис? И кто же на нем изображен? Моисей? Иисус Навин? Кто-нибудь из Судей? Или там групповой портрет? Вместе с Христовыми учениками? Ммм? Толстяк стрельнул в Сашу колючим, однако уважительным взглядом.
   – Вы, я вижу, разбираетесь в книгоиздании? – спросил он.
   – Немного.
   – В таком случае вы не могли не заметить, что отсутствуют также норма и сигнатура‹Норма – текст в левом углу нижнего поля каждой книжной тетради, обозначающий принадлежность к данному изданию. Как правило, в ней указывается фамилия автора, первое слово заглавия, номер типографского заказа. Сигнатура – порядковый номер печатного листа, проставляемый перед нормой.›. А это говорит о…
   – Это говорит лишь о том, – неожиданно резко перебил его Саша, – что книга, которую вы держите в руках, печаталась на заказ, крохотным тиражом и под строжайшим контролем со стороны заказчика. Чтобы правильно сброшюровать ее, норма не требовалась. И гравюр в ней нет именно потому, что она не предназначалась для широкого чтения. Ее должны были прочесть один-два человека. И для этих людей определяющим фактором являлось отнюдь не количество иллюстраций.
   – М-да? – В голосе эксперта звучало уже не сомнение, а неприкрытый сарказм. – Ну, может быть, может быть. – Теперь он разговаривал с Костей, совершенно исключив Сашу из поля своего внимания. – В любом случае, подождите. Думаю, минут через тридцать смогу сказать вам что-нибудь определенное. Если понадобится дополнительное время, сообщу, когда можно будет забрать книгу и заключение.
   – Хорошо, – примирительно ответил Костя. Они вместе прошли до двери, ведущей в святая святых – недра библиотеки. Саша, прищурясь, наблюдал за ними. Он представлял себе тихий разговор: – Вы не обижайтесь на него. Вообще-то он парень нормальный, но сегодня немного не в себе. Его машина сбила по дороге сюда. Вот он и…
   – Да-да, – кивал эксперт. – Я заметил. Конечно. Видно, что человек не совсем здоров… Да и грязноват костюм у товарища вашего.
   – Вот именно, – улыбнулся Костя. – Это он упал в лужу, когда его машина…
   – М-да. Конечно. Эксперт скрылся за дверью, а Костя вернулся обратно.
   – Что с тобой сегодня происходит, Сашук? – сиплым шепотом спросил он. – Как с цепи сорвался, ей-Богу.
   – А я и сорвался, – ответил тот. – Я, Костя, с такой цепи сорвался, что ты и представить себе не можешь.
   – Да ладно, будет тебе. – Костя недоверчиво отстранился, чтобы заглянуть приятелю в глаза. – Говорил же, езжай домой. Нет, не послушал, а теперь вон, – кивнул в сторону витрины с атласом, – переклинивает тебя.
   – Поеду, – сказал Саша. – Прямо сейчас.
   – Постой, – окончательно растерялся Костя. – А как же книга?
   – Она мне больше не нужна. Я и без нее все вспомню. – Он решительно повернулся и пошел к двери.
   – А я тебе ее завезу, – сказал ему в спину Костя. – Ближе к вечеру! Заодно и проведаю. Саша спустился по узкой лестнице на улицу, толкнул могучую дверь и вдохнул полной грудью. Как и прежде, небо затягивала здоровенная туча. На улице было сумеречно, но оно и к лучшему. Только тут, под открытым небом, дышалось спокойно. А тем временем Костя стоял посреди музейного зала, задумчиво шевеля губами и глядя на захлопнувшуюся дверь, словно все еще мог видеть Сашу. Кто-то коснулся его локтя. Костя вздрогнул и, словно очнувшись ото сна, повернул голову. Это был эксперт. Он стоял в тени колонны, поддерживающей высокий потолок, и улыбался.
   – Это вы… – не без облегчения выдохнул Костя. – Испугали.
   – Простите, – улыбнулся толстяк. В нем не осталось и следа сытой развязности. – Мы можем поговорить, так сказать, тет-а-тет?
   – Да пожалуйста, – пожал плечами оперативник. – Ради Бога. – При этих словах пыльный музейный работник снова улыбнулся. – А что? Обнаружилось что-нибудь важное?
   – Очень важное, очень, – покивал эксперт. – Позвольте вот сюда, в уголок. Здесь нас никто не побеспокоит. Я сейчас все объясню. Они прошли между витринами и устроились за одним из столов для посетителей. Костя автоматически отметил, что стол этот – самый дальний от того, за которым сидит смотрительница. Эксперт оглянулся. В его движениях появилась странная вороватость.
   – В общем, насчет книги… Ваш товарищ был прав. Она подлинная, но не представляет ни малейшей ценности с точки зрения букинистики. Обычная беллетристика на библейскую тему. В конце прошлого века подобных книг выходило множество. В принципе ерунда, глупость, говорить не о чем. Я справился в центральной картотеке. В каталоге издательства «Благовествование» значится и даже тираж указан: три тысячи экземпляров.
   – А почему же в книге тираж не проставлен? – спросил Костя.
   – Наверное, такова была прихоть издателя. Если бы вы знали, к каким трюкам прибегали в то время, чтобы возбудить интерес к своей продукции, вас бы это не удивило. – Эксперт пожал плечами, при этом возникло ощущение, что он подтянул тело к неподвижной голове, на мгновение повиснув в воздухе вместе со стулом. – Так что цена вашему раритету – три копейки, и то исключительно по случаю базарного дня. Не верите мне – сходите в букинистический, там подтвердят.
   – Почему не верю? – вздохнул Костя. – Верю. Вы же эксперт.
   – Справка нужна?
   – Насчет книги? Да нет, не надо. Подлинность установили, и ладно. А вот как бы узнать, кто ее брал в последние… скажем, полгода. А еще лучше, год.
   – Узнаем, – пообещал эксперт. – Непременно. Сейчас и сходим. Только сначала мне нужно задать вам пару вопросов. Вы позволите?
   – Пожалуйста, – недоумевающе ответил Костя. – Спрашивайте, если нужно.
   – Вот и прекрасно. Итак, вопрос первый. Скажите, – вкрадчиво промурлыкал эксперт, – у вас есть мечта?
   – Какая мечта?
   – Ну, какие они бывают. Квартиру, например, получить, машину, или начальником милиции стать, или жениться на первой красавице, не знаю. Много денег, в конце концов.
   – Не понял? – изумленно протянул Костя. – Это вы к чему? Эксперт улыбнулся многозначительно:
   – Скоро поймете. Есть у вас такая мечта?
   – Ну есть, конечно.
   – Назовите.
   – Зачем?
   – Назовите, не бойтесь. Я ведь ее не украду. Костя открыл было рот, чтобы послать прилипчивого толстяка по матушке, но вместо этого, неожиданно для самого себя, пробормотал:
   – Хотелось бы, конечно, стать…
   – Хотелось бы, конечно, стать… кем? – эхом повторил эксперт.
   – Ну… – Костя вдруг смутился и покраснел. – Начальником. Не всего уголовного розыска, конечно. Но хотя бы управления, – рваной скороговоркой добавил он.
   – Ну что ж, – удовлетворенно кивнул эксперт. – Вполне приличная мечта. Власть – очень полезная и приятная штука. Власти добивались все мужчины с сильным характером. – Он вздохнул. – Только, боюсь, без посторонней помощи ваша мечта так и останется мечтой.
   – Что-то я не пойму, к чему вы это все ведете? – Костя помрачнел. – У вас что, в нашем управлении помощник имеется? Толстая волосатая «лапа»?
   – Да нет, конечно, – засмеялся тихим дребезжащим смехом эксперт. – Никакой волосатой «лапы» в вашем управлении у меня, разумеется, нет.
   – Тогда к чему это все?
   – Терпение, Константин Владиславович. Терпение. Вам ведь известно, что в вашем управлении полно чьих-то протеже.
   – Ну? И что дальше? – совсем уж скисая, спросил Костя. Честно говоря, в самом потаенном уголке души он надеялся, что этот странный толстяк скажет: «Да есть один знакомый. Может помочь». Нет, это не значит, что он, Костя, принял бы помощь, но сам шанс… Знать, что мог иметь, но отказался, все же легче, чем тонуть, прекрасно осознавая, в чем именно тонешь.
   – Вот эти протеже и ползут по ступенькам иерархической лестницы, – спокойно и рассудительно продолжал вколачивать гвозди в крышку Костиного гроба эксперт. – Вас же, если и замечают, все равно не оценивают по достоинству. А в качестве кандидатуры на пост начальника управления не рассматривают вовсе. Каждое кресло, стоящее чуть выше остальных, расписано на годы вперед. К каждому уже стоит очередь из молодых, наглых, нахрапистых бездарей.
   – М-да, – Костя нахмурился. Эксперт словно читал его собственные мысли. – Так оно и есть.
   – Вот видите. На руководящие посты всегда пробивались карьеристы, а не таланты. Ставленники уйдут наверх, на их место придут другие. А вы… Вы до самой пенсии так и останетесь простым оперативником. Хотя… нет. Ближе к пятидесяти вам, наверное, все-таки кинут подачку, чтобы соблюсти видимость справедливости. Пожалуют, например, должность начальника целого отдела. – Эксперт усмехнулся печально и развел руками. – Что же, такова судьба большинства талантов. От рождения до смерти – один миг, полный несбывающихся надежд. Ровный, без взлетов и падений. Таланты, в отличие от бездарей, умирают в тоске, потому что их жизнь оказалась никому не нужна, их талант не востребован. Вот вы, например, поймали одного из самых опасных преступников последних лет – Потрошителя. Кто-нибудь оценил это? Нет. Очередные звания, продвижения и даже пара орденов – все это достанется начальству. Вам же предстоит довольствоваться благодарностью и скромной премией. Да и премию-то зажмут. Костя кивнул утвердительно, но, спохватившись, спросил:
   – Откуда вы знаете?
   – Что именно?
   – Что я поймал Потрошителя.
   – Видел вашу фотографию в позавчерашней «Вечерке». У Склифосовского. Вы стояли рядом с носилками.
   – Да, верно. Было такое. Оперативник помрачнел еще больше. Он вдруг вспомнил последние слова Саши и подумал: а ведь действительно, не мог этот парень носить нож в кармане больше двух-трех минут. Распоролся бы кармашек. А карманы-то у него целые. Да и дома при обыске ничего не нашли. Ни одной заляпанной кровью вещи. Ни одной куртки, плаща или пальто, в которых были бы прорезаны карманы. И ножен не нашли тоже. А ну как и правда взяли не того? Костя вздохнул. Ему стало совсем уж тоскливо. Он чувствовал: странный толстяк прав на сто процентов. Именно так все и будет. До самой смерти в рядовых оперативниках, а под конец, как обглоданную кость, – начальника отдела. Ему захотелось завыть. Никакого просвета впереди. Ни единого. Ни самого крошечного. Так все и будет тянуться. Бесконечные, унылые, серые годы.
   – И что?.. – спросил Костя. – Ничего нельзя сделать? Отчего-то у него возникла уверенность, что эксперт знает ответ на любой, даже самый сокровенный, вопрос. Тот подался к самому уху Кости и спросил жарким шепотом:
   – Ну, зачем так пессимистично? Вы хотели бы, чтобы ваша мечта исполнилась? Причем не когда-то там, в необозримом будущем, а в самое ближайшее время. Хотели бы? Костя молча и очень серьезно мотнул головой. Разговор получался довольно дикий. Но что-то в тоне странного толстяка убеждало его: тот спрашивает не без причины.
   – Знать бы еще как…
   – Терпение, терпение. Сейчас поймете, – поднял пухлые ладошки эксперт и, наклонившись ближе, почти улегшись грудью на стол, спросил: – Прежде, чем сделать предложение, я бы хотел услышать ответ на второй вопрос: во сколько вы оцениваете свою мечту?
   – Понятно. – Костя мрачно откинулся на стуле. – Значит, прав был Сашка. Книга дорогая. Знаешь что, мужик, неси-ка ты ее сюда, пока я на тебя не надел наручники, не взял за шкирку и не доставил на Петровку.
   – Это за какой же такой грех? – вполне натурально изумился эксперт.
   – А за такой такой, – зло ответил Костя. – Я тебе кто? Кидала какой-нибудь недоделанный? Думаешь, я… – Он судорожно проглотил вставший вдруг в горле горький комок. – Что ты мне тут голову морочишь, сука? Что ты мне тут… Сволочь. Тварь позорная. Ощущение обманутых ожиданий затопило его ледяной талой водой. Было оно протухшим, обидным и очень-очень болезненным. До слез. Костя едва не заплакал. «Сейчас пойду домой и удавлюсь на брючном ремне, – подумал он. – На хрен нужна такая жизнь?»
   – Да что вы, что вы? – Эксперт всплеснул руками и даже отвернулся, будто ему было тошно от одних только слов. – Подумайте сами, неглупый вроде бы человек, разве я рискнул бы предлагать сотруднику органов, тем более совершенно мне незнакомому, что-нибудь противозаконное? Зачем? – Он с ловкостью заправского фокусника извлек из широкого кармана халата книгу, положил ее на стол и подвинул оперативнику. – Заберите ее на здоровье. Не хотите разговаривать – не надо. – Он поднялся со стула, одернул полы халата. – Только не забудьте распрощаться со своей мечтой. Боюсь, она так и останется несбывшейся. Начальников управления у нас за красивые глаза не дают. Желаю здравствовать.
   – Постойте-ка, – остановил эксперта Костя. Он, стараясь держаться уверенно и твердо, даже насмешливо, невольно сбивался на вопросительно-просящий тон. – Если эта книга ничего не стоит, за что же вы предлагали мне кучу денег?
   – Позвольте, разве я сказал «деньги»? – спросил эксперт, снова присаживаясь. Артистический талант его не имел границ. – Не-ет. Речь шла не о деньгах. Я предлагал вам мечту! – Он поднял палец. – Слышите? Мечту! Самую главную. Самую желанную. Самую чудесную. Меч-ту! – повторил он, и слово прозвучало перезвоном серебряных колокольчиков.
   – Мечту, – повторил Костя. – За книгу?
   – Отнесите ее своему приятелю, пусть поставит на полку и сдувает пыль по пятницам. Она не заинтересует никого, кроме фанатиков-букинистов. Да и то не всех, а только самых неопытных.
   – Ну, допустим, я бы согласился. И… что? Что я должен был бы сделать, чтобы… – Костя даже побледнел от волнения. Слова давались ему с трудом. – Ну… Чтобы…
   – Чтобы сбылась ваша мечта? – помог эксперт.
   – Да.
   – В сущности, ничего. – Толстяк победно откинулся на стуле. – Один крохотный пустячок. Не волнуйтесь. Вам это не будет стоить ровным счетом никаких усилий. Но вы же взрослый, рассудительный человек и должны понимать: ничто в этом мире не дается даром. За все приходится платить. Только одним очень дорого, а другим, – вот как вам, например, – сущие пустяки. И никакого криминала.
   – Даже не знаю. Так странно все…
   – Ничего странного. Просто практичный подход. Так что? Согласны?
   – Ну, если это серьезно… И если действительно не будет никакого криминала… Согласен. Конечно. Разумеется.
   – Но учтите, – предупредил его эксперт. – Если вы согласитесь, обратного пути не будет. Благодарность может не знать границ, – многозначительно добавил он и тут же оговорился, – но и наказание за отступничество будет суровым. Преданность и искренность всегда открывали перед умными людьми блестящие, просто сказочные перспективы. Кто знает, может быть, и до самых «небес» дорастете. Станете начальником всей московской милиции, а то и министром МВД. – Костя улыбнулся смущенно. На лице его застыло то самое выражение радостного детского ожидания, с которым ребенок входит в магазин игрушек. – Все зависит от преданности и только от нее. Впрочем, что я вам рассказываю. Сами все увидите. Итак, – эксперт стал серьезным, – вы согласны?
   – И… начальником управления? – спросил Костя. – Даже не верится, что все так просто.
   – Не сразу, конечно, а, скажем, в течение года, чтобы не возбуждать ненужных кривотолков. А через день, как аванс, начальником отдела. В качестве подтверждения серьезности намерений.
   – Ну да, – согласился Костя и смутился еще больше. – Конечно. Чтобы не возбуждать… Но все равно не верится.
   – А вы проверьте. В конце концов, чем вы рискуете? – ухмыльнулся тот.
   – Ладно. Я согласен, – торопливо пробормотал Костя. – Что я должен буду сделать?
   – Для начала, – эксперт снова запустил руку в карман халата и достал крохотного божка из слоновой кости. – Помолитесь сегодня вечером.
   – В каком смысле? – не понял Костя.
   – В прямом. Помолитесь.
   – У вас что, секта, что ли, какая-то?
   – Зачем? Не секта, а самая обычная церковь. И, кстати, – эксперт наклонился вперед и вдруг спросил жестко и требовательно, глядя Косте в глаза: – Вам-то лично не все равно? Секта – не секта. Вы хотите стать начальником управления или нет?
   – Хочу, – твердо ответил Костя, подумав: а действительно, не все ли ему равно? И добавил: – Только я… ни одной молитвы не помню.
   – Ничего страшного. Не помните и не надо. Просто обратитесь к Господу. Только искренне обратитесь, – и потряс пухлым пальчиком. – Смотрите, искренне. Мы все равно узнаем.
   – Хорошо, – согласился оперативник. – Помолюсь. Искренне.
   – Тогда возьмите. – Эксперт сунул ему в ладонь божка. Костя торопливо сжал пальцы и почувствовал тепло, идущее то ли от божка, то ли от слоновой кости. – А завтра к десяти утра приходите вот по этому адресу. – Толстяк в третий раз запустил руку в карман и достал крохотную визитку с выдавленным на ней адресом. – Только не говорите об этом никому. Вы поняли?
   – Почему?
   – Людей много. И у каждого есть заветная мечта, а Бог – он не Фигаро. На всех, знаете ли, не наработаешь. Кстати, вдруг кто-нибудь из ваших же коллег тоже захочет стать начальником управления? Как тогда? Кого из вас предпочесть? А таких немало, уверяю вас.
   – Я никому не скажу, – решительно пообещал Костя и спрятал карточку в нагрудный карман пиджака.
   – Вот и все. – Эксперт улыбнулся и развел руками. – Добро пожаловать в наше маленькое сообщество. Приходите завтра, не пожалеете. С такими людьми познакомитесь… – Не переставая улыбаться, он закатил глаза и прищелкнул языком, а затем поднялся со стула. – Ну, а теперь пойдемте, посмотрим учетную карточку, которой вы интересовались, а заодно и насчет книги поговорим…
 
***
 
   От библиотеки Саша повернул не направо, к метро, а пошел по Арбату в сторону Смоленской площади. Раньше он любил гулять. Прогулки позволяли ему спокойно сосредоточиться, собраться, подумать. Но то было раньше. Раньше он много чего любил делать. Теперь же все, что происходило с ним до вчерашнего дня, казалось пустым и никчемным. Работа? Кому нужна его работа? Действительно ли стоило лечить тех, кого он лечил? Слышали голоса? Гилгул, Гончий, тоже слышит их время от времени. Давайте запрем его в больницу и накачаем аминазином до такой степени, чтобы отупел, превратился в клинического идиота. Пусть занимается бухгалтерией на каком-нибудь госпредприятии. Саша кувыркался во времени, рывками перемещаясь в пространстве. Он словно прыгал через ступеньку. Кувырок – «Пентагон». Следующий – ресторан «Прага». Третий – гастроном «Новоарбатский». Без промежутков, смазанно. И на очередном кувырке налетел на кого-то, ударился всем телом. Пробормотал торопливо:
   – Извините.
   – Спишь, что ли, на ходу, братан? Так ты глаза-то разуй, – не без раздражения ответил ему чей-то голос.
   – А то на неприятности налетишь и сам не заметишь, – поддержал второй. И оба засмеялись.
   – Извините. Саша раскрыл пошире глаза и тряхнул головой, отгоняя клубящуюся в голове туманную хмурь. Действительно, словно уснул на ходу. Поднял взгляд и невольно затаил дыхание. Их было двое. Молодые, – лет по двадцать пять, не больше, – в хороших дорогих костюмах. Из-под расстегнутых воротников рубашек ядовито выползали золотые цепи. На руках золотые же браслеты, на пальцах – тяжеленькие, сытые перстни. Тот, что пониже, держал сотовый телефон. Оба смотрели на него. Низенький неприятно улыбался. Тот, что повыше, был исполнен серьеза, глядел внимательно, изучающе. Саша узнал их. Золотые кресты были наперстными знаками левитов, – Саша различал это даже сквозь ткань дорогих рубашек, – на лицах застыла печать Дэефета – благословленной, осознанной исключительности и права отлучения от жизни. Саша видел пульсирующую в их телах черноту, но это была не боль, как у Аннона. Нет, здесь было другое. Их чернота вбирала чужую боль, чужую смерть, питалась ею. Во все времена эти люди назывались по-разному. Но по сути оставались теми же, кем были. Всегда. Из года в год. Из века в век. Их задача – внушать страх и страхом приводить к вере. К Га-Шему. Они видоизменялись, но никогда, никогда не исчезали совсем. Каста левитов. Исключительных. Черные фигуры на улицах ночного Иевус-Селима. Левиты выполняли свое предназначение. Они выполняют его и теперь. Можно было позвать на помощь, но стоящий шагах в тридцати милиционер понятливо отвернулся. Он пользовался незыблемым правилом, прошедшим через века: городская стража не имеет права вмешиваться в дела левитов. Саша невольно оглянулся. Церковь. Не действующая, но когда-то она освящалась. Наверное. Не вполне осознавая, что делает, он опустил руку в карман грязного пальто. В нем имелась специальная прорезь, благодаря которой можно было, не задирая полы, достать что-либо из пиджака или кармана брюк. Оба широкоплечих заметили его движение и дружно сунули руки за отвороты пальто и пиджаков. Глаза их сузились. Первый смотрел Саше в лицо. Второй быстро оглядывал Арбат. Саша вдруг понял, что через секунду его убьют. Застрелят. Он упадет прямо в грязную лужу, что безбрежно раскинулась за спиной, и кровь его смешается с дождевой водой. Честно говоря, Саша даже обрадовался тому, что умрет. Совершенно искренне. Все закончится. Во всяком случае, теперь. А в следующую секунду Саша совершенно точно понял, почему Гончий стремился выполнить свое предназначение каждый раз, когда приходил в мир. Он просто очень устал. Очень. И он не хотел рождаться снова, чтобы потом снова умереть. Он хотел успокоиться раз и навсегда. Это не вечная жизнь. Это вообще нельзя назвать жизнью. Умирая, он хотел знать, что уже не родится вновь и что никогда больше в его дверь не постучит Ангел и не скажет: «Пора, Гилгул. Время». И что настоящее никогда больше не будет распято на кресте прошлого. И ему не придется корчиться от боли, вспоминая все, что он сделал когда-то. Ангел сказал, что Гончий обманул боль? Он ошибся. Боль нельзя обмануть. Гилгул наивно надеялся сделать это, но в результате обманул лишь самого себя. Саша сгреб в кармане мелочь, вытащил руку и принялся со вселенской сосредоточенностью дегенерата пересчитывать монетки. Оба широкоплечих изумленно уставились сначала на его руки, а затем на лицо, точнее, на шевелящиеся беззвучно губы. Затем низкий хмыкнул, гыкнул громко и заржал от души, весело, заодно вынимая руку из-под пальто. Второй же цыкнул зубом, покачал головой и пробормотал: