Сербин Иван. Гилгул

   – М…к, б… – Он протянул руку и несильно, но очень обидно хлестнул Сашу по щеке раскрытой ладонью. – Живи, баран. Саша со старательно-фальшивым недоумением посмотрел на высокого, но тот уже повернулся к приятелю. А низкий, оценив Сашино изумление, хмыкнул:
   – Не спи на ходу, придурошный. Они обошли его с двух сторон, как столб или афишную тумбу, и небрежно зашагали к «Новоарбатскому». Эти двое вообще выглядели небрежно. Они были левитами, за их небрежностью скрывалась смерть. Саша опустил в карман монеты и пошел дальше. Навстречу ему спешили люди. Птахами порхнули две девушки. Одна что-то рассказывала другой, а та весело скалилась ровненькими белыми зубками. Мужчина в сиреневой болоньевой куртке восторженно смотрел по сторонам. Женщина с сумками и печальным лицом античной рабыни. Двое парней, жующих на ходу булки с сосиской, старательно стирали с подбородков кетчуп. Лица. Глаза. Безразличные, отсутствующие. У каждого из них была своя вселенная, и в этих вселенных не находилось места другим. Саша остановился и повернулся к спешащим мимо людям лицом. Их поток был нескончаем. А ему вдруг пришла в голову сумасшедшая мысль: если Ангел говорил правду, – а он уже был почти уверен в этом, – тогда Саша мог рассказать им нечто такое, о чем они даже не догадывались. Он мог бы проповедовать этим жующим, пьющим, довольным, беспечным людям. Он мог бы рассказать им о том, что такое страдание и исступление. Он мог бы объяснить им, что такое душа. Он мог бы поведать о страхе неизбежной предопределенной смерти ради других, не единоразовой, как у известного всем Иисуса Христа, а постоянной, повторяющейся из жизни в жизнь. И если бы ему удалось сделать это понятно и доходчиво, так, чтобы остальные прочувствовали кошмар жертвенной жизни до глубины тех самых душ, за которые раз за разом умирает несчастный библейский Лот, то они содрогнулись бы от глубины страданий, пережитых Гилгулом. Избранником Господа. Вечным Странником. Жертвенным Агнцем. И, конечно, они бы поняли… Он должен был это сделать. Саша остановился и протянул к ним руки. И открыл уже рот, чтобы сказать первые – самые важные! – слова: «Братья и сестры»… Но вдруг заметил брошенный в его сторону настороженный взгляд. Затем еще один и еще. Потом кто-то из проходящих мимо осуждающе покачал головой и… кинул монетку. Она упала к его ногам и покатилась крохотной серебристой луной, пока не упала в лужицу и не утонула в ней. Саша поднял взгляд. Еще одна монетка. Еще одна. Какая-то сердобольная бабулька остановилась и сунула ему новенький блестящий двухрублевик.
   – Господи, дожили, – прошамкала она тяжко. – Ужо молодые на папереть идуть. Саша оглядел толпу и увидел Леонида Юрьевича. Тот стоял у витрины магазина и смотрел на него. Поймав встречный взгляд, он достал сигарету, зажигалку и закурил. Раздвигая толпу руками, словно пловец волну, слыша летящее вслед брезгливое бормотание, Саша пересек тротуар и остановился в трех шагах от ночного гостя. На сей раз Леонид Юрьевич не исчез, не пропал, не растворился.
   – Что вы здесь делаете? – громко спросил Саша.
   – То же, что и вы, – ответил Леонид Юрьевич. – Я вижу, Александр Евгеньевич, вам удалось кое-что вспомнить.
   – Удалось, – подтвердил Саша.
   – Это очень хорошо. Леонид Юрьевич огляделся в поисках урны, но урн рядом не было, поэтому он бросил окурок на асфальт и затоптал ногой. Затем отлепился от стены и шагнул к Саше. Тот моментально отступил на шаг и поднял руку, словно она могла удержать Леонида Юрьевича на расстоянии.
   – Не приближайтесь ко мне, – громко сказал Саша.
   – Ну-ну, – примирительно пробормотал ночной гость, однако остановился. – Не дурите, Александр Евгеньевич. Люди же смотрят.
   – Плевать! – рявкнул Саша, отступая, сохраняя дистанцию. – Пускай смотрят. Александр Евгеньевич пожал плечами:
   – Как хотите, конечно, но я не понимаю…
   – Ах, не понимаете, – враждебно ответил Саша, одной рукой доставая из кармана сигареты, вторую же по-прежнему держа вытянутой перед собой. – А по-моему, очень даже хорошо понимаете! – Он закурил, не спуская с ночного гостя глаз. – Это ведь вы толкнули меня под машину?
   – Да что вы, Александр Евгеньевич, – ответил тот. – Зачем бы я стал это делать?
   – Вам виднее.
   – Нет. Это не я.
   – А кто же, если не вы?
   – Полагаю, ваш знакомец из четвертого бокса Института Склифосовского.
   – Нет уж, – категорично воскликнул Саша. – Наоборот. Он предупреждал меня!
   – Это и произвело на вас впечатление, – кивнул Леонид Юрьевич. – Понятно. Александр Евгеньевич, вы должны уяснить для себя раз и навсегда: тот, с кем вы разговаривали, чрезвычайно хитер. Недаром же в народе его называют «лукавый». Никогда, слышите, никогда не воспринимайте его слова буквально. Он вас обманет. Вы его – нет. И не пытайтесь. Учишь вас, учишь…
   – Вы меня учите? – изумился Саша.
   – Вы сами себя учите, – Леонид Юрьевич вздохнул, покачал головой. – Каждый раз приходится начинать все заново.
   – Что приходится начинать? – не понял Саша.
   – Все.
   – Что-то я не понял. Чему это я сам себя учу?
   – Тысяча пятьсот девяносто седьмой год. Вы рассказываете свою историю одному англичанину. Конечно, сглаживая и затушевывая слишком уж настораживающие подробности. Помните? На мгновение Саша ощутил запах кабака. Кислятины, пота, резкого табачного дыма. В ушах поплыли громкие голоса, говорящие на странном английском. Звон кружек, шипение жира на жаровнях, крики хозяина корчмы. Гогот и шумная потасовка в углу. Чад, плывущий по залу. Увидел внимательные глаза бледного остроносого человека с длинными черными волосами и тонкими усиками.
   – Помните, – констатировал удовлетворенно Леонид Юрьевич. – Ну и набрались вы тогда, Александр Евгеньевич. Однако результат все-таки оказался впечатляющим. Девять лет спустя на сцене лондонского театра «Глобус» впервые была показана одна из лучших трагедий Шекспира о кавдорском тане, который сперва заключил союз с дьяволом, а затем решил обмануть его.
   – «Макбет».
   – Именно. Ваш рассказ претерпел существенные изменения в угоду драматургии, но смысл-то сохранился. Король Макбет вам никого не напоминает?
   – Иегудейского Царя, – пробормотал Саша, подумав всего секунду.
   – Верно, – улыбнулся Леонид Юрьевич. – Как говорится, попали в самое «яблочко».
   – Значит, я беседовал с Шекспиром?
   – И не только с ним. Тысяча семьсот девяносто девятый год. Германия, Веймар. Внушительных габаритов жизнерадостный мужчина. Помните? Кстати, вы так и не научились правильно произносить его фамилию по-немецки и выговаривали ее на английский манер – Геси.
   – Гете?
   – Верно. Иоганн Вольфганг Гете. Старик был настолько потрясен вашим рассказом, что не мог закончить своего «Фауста» двадцать четыре года. Каждый раз ему казалось, что пьеса недостаточно эмоциональна и выразительна или неточно передает суть замысла. Впрочем, и после окончания Гете не был полностью удовлетворен результатом. Он подошел к истине ближе других, однако и над ним властвовали стереотипы. – Леонид Юрьевич снова закурил, затянулся глубоко, выпустил дым к серому небу. – Что вы видите? – вдруг спросил он.
   – Где? – не понял Саша.
   – Над головой.
   – Небо. Небо, затянутое тучей.
   – Это не туча. Это страх. Страх, повисший над твоим городом, – спокойно ответил Леонид Юрьевич. – Тебе приходилось видеть его и раньше. Вспоминай, вспоминай, Гилгул. Это важно. – Он снова затянулся. – Конец прошлого века. Англия. Доктор Рослин Д'Онстон. Вспоминайте. Это гораздо проще, чем кажется. Вы были очень дружны с лондонской богемой. Кое-кого лечили. Среди пациентов, в частности, был чудаковатый молодой человек, писатель и философ. Звали его Роберт Льюис Балфур. Помните? Саша кивнул. Воспоминания рождались в его голове сами по себе. Его память была подобна рыбаку, выдергивающему рыбу из темной воды. Он действительно вспомнил мрачноватого молодого человека, вечно озабоченного собственным здоровьем. Помнится, тот особенно страдал желудком и вызывал к себе доктора Д'Онстона минимум дважды в неделю.
   – Роберт Льюис Балфур Стивенсон, – прошептал Саша.
   – Верно. Вы рассказали ему о своей жизни, и он написал роман о докторе Джекиле и мистере Хайде. Потрясающая история о Добре, которое, превращаясь в злодея Хайда, убивает людей. Там-то были прямые намеки на вашу персону. Например, Роберт Льюис назвал истинную профессию Гончего в той жизни. Джекил был доктором. Очнувшись, он, как и вы, не помнил поступков Хайда. И, кстати, в первом варианте рукописи доктора звали не Джекил, и даже не Джек Килл, – как во втором варианте, – а Джек Кэтч‹$FИмеется в виду роман Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда». Игра слов: «Kill» – убивать. «Jack Ketch» – палач. «Hide» – прятаться. Здесь – «прячущийся».›. Название, как и сам роман, полны метафор. Прочтите его внимательно, Александр Евгеньевич. Он о вас. Позже Стивенсон рассказал вашу историю своему знакомому, тоже писателю, Оскару Фингалу О'Флаэрти Уилсу Уайлду, и в тысяча восемьсот девяносто первом году Уайлд закончил свой «Портрет Дориана Грея». Этот роман тоже о вас. – Леонид Юрьевич затянулся последний раз, затоптал окурок и продолжил: – Точнее, о человеке, захотевшем жить вечно. Так и случилось. Грей перестал стареть, вместо него старел портрет. Так вот, под портретом Уайлд подразумевал вашу, Александр Евгеньевич, душу. А теперь вспомните, чем заканчивается каждая из четырех вышеназванных книг?
   – Смертью главного персонажа, – пробормотал Саша.
   – Именно. И Шекспир, и Гете, и Стивенсон, и Уайлд знали, что ничем не могут помочь Гончему. Их книги были скорее напоминанием вам и предупреждением всем остальным – Зло хитрее любого из смертных. Кстати, – Леонид Юрьевич посмотрел по сторонам. – Раз уж мы все равно разговариваем, не могли бы вы все-таки опустить руку? Люди ведь смотрят, неудобно. Могут не так понять. И потом, если бы я решил кинуться на вас с ножом, поднятая рука меня не остановила бы.
   – Пожалуй. Саша опустил руку. Но продолжал внимательно следить за собеседником.
   – Так вот, – удовлетворенно продолжал Леонид Юрьевич. – Мой оппонент поступил очень разумно. Он предупредил вас о предстоящем несчастье, а затем толкнул под машину. Вы должны были поверить в то, что это сделал я. Отсюда вывод: именно я – ваш противник. Я, а не он.
   – Я в это поверил, – сказал Саша.
   – Значит, его трюк удался, – пожал плечами собеседник.
   – Не знаю, – пробормотал Саша. – Я уже ничего не понимаю. Кому из вас верить, кому не верить.
   – А вы прислушайтесь к своей душе. Предвестник может обмануть разум, но не душу. Душа никогда не лжет. И еще… – Он сунул руку за пазуху и достал небольшую склянку. – Смотрите. – В склянке плескалась прозрачная жидкость. – Знаете, что это?
   – Откуда же мне знать? Кислота. Или водка.
   – Прошу прощения. – Леонид Юрьевич откупорил склянку, сделал два шага вперед и оказался в полуметре от Саши. – Понюхайте.
   – Зачем?
   – Понюхайте, понюхайте. Саша взял склянку из рук собеседника, понюхал.
   – Не пахнет.
   – Она и не должна пахнуть. – Леонид Юрьевич забрал бутылочку и вдруг резко выплеснул жидкость под ноги Саше. – Это святая вода, – объяснил он, пряча склянку в карман. – Я набрал ее сегодня утром в церкви. Если бы мне была нужна ваша смерть, я бы сейчас полоснул вас по горлу. Вы что-то слишком неосмотрительны для Гончего. – Саша быстро отступил назад. – Это вам не помогло бы. Совсем необязательно убивать Гончего на Святой земле. Достаточно пролить там его кровь. – Леонид Юрьевич отошел в сторону. – Не стану вас смущать. А то вы, чего доброго, решите, будто я хочу вас убить. Саша молчал, глядя на собеседника исподлобья.
   – Ладно. Допустим, я вам поверю. И что же дальше?
   – Дальше, – ответил Леонид Юрьевич. – Дальше вы должны освятить четвертый бокс двенадцатого этажа института и убить Предвестника. Способ я показал. Его кровь прольется на Святую землю и все закончится. Или же сделать так, чтобы его освободили, потом заманить на освященное место и убить там. Но прежде вам придется убить женщину, носящую в себе его последнего, шестого, сына. Иначе он возродится в собственном семени.
   – Стоп, – поднял обе руки Саша. – Подождите. О чем вы говорите? По словам Потрошит… Анг… то есть вашего оппонента, я убил уже всех, кого было нужно.
   – Нет, – покачал головой Леонид Юрьевич. – Вспомните настоящего Потрошителя. Он убил шестерых женщин. Каждый раз их шестеро! Поймите, шесть – число Зла. Шесть женщин. Шесть детей от шести женщин. И Шестой ребенок – предвестник. Шестой из шести и от шести! 666! Вы же знали это! И даже написали самому себе в «Откровениях»! Три «всадника» – три представителя знати. Черный, белый и желтый – по цвету рас. Негроид, европоид и азиат. Четвертый – всадник бледный. Аристократ. Он будет повелевать первыми тремя. Пятый – сам Предвестник. Шестой – ОН!
   – «Откровения Иоанна Богослова»? – спросил Саша.
   – Да, – с жаром воскликнул Леонид Юрьевич. – Вы написали их для себя.
   – Но вы говорили, что я написал «Благовествование»?
   – Вы написали обе эти книги на случай, если в какой-то жизни родитесь служителем церкви. Служитель церкви побрезговал бы даже в руки взять ваше «Благовествование»! Вот тогда-то вам и пришлось бы воспользоваться «Откровениями».
   – Ну, может быть, – с сомнением отозвался Саша.
   – Это точно! – поправил его Леонид Юрьевич. – Иоанн – имя, практически одинаковое для всех народов. Иван, Жан, Иоганн, Джон и так далее. Иметь такое имя – все равно что не иметь никакого. Богослова вы выбрали как знак, что написанное – от Него!
   – И значит, есть еще шестая женщина?..
   – А как иначе ваш друг Костя поймал бы Потрошителя? И что вы делали в том месте, где они схватили Предвестника?
   – Я там не был, – воскликнул Саша, делая еще шаг назад.
   – Ты там был, – жестко ответил Леонид Юрьевич, подступая к нему. – Был. Стоял в стороне и смотрел. Только ты забыл про убийства так же, как и про все остальное! Хватит прятаться, Гилгул. Пора открыть глаза! Время пришло!
   – Ты знаешь, кто эта шестая женщина? – спросил странным картонным голосом Саша.
   – Нет. Ребенок еще не родился, он пока никто. Пути не обретшего плоти человеческой неведомы Ему, поскольку душа нерожденного чиста. Но мы узнаем, кто он.
   – Как?
   – По его матери. Ее-то душа черна, как ни у кого больше.
   – Когда? Леонид Юрьевич чуть наклонил голову.
   – Надеюсь, что прежде, чем Предвестник доберется до тебя.
   – Что мне делать сейчас?
   – Пока поезжай домой. И никуда не выходи до моего возвращения, – сказал Леонид Юрьевич. – Самое главное, не встречайся больше с Предвестником. Он мастер смущать умы. Помни, что я говорил тебе. Не все, что ты видишь, на самом деле таково, каким кажется.
   – Ты это к чему?
   – Посмотри на небо. Тебе кажется, что там туча. На самом деле – страх. Саша послушно задрал голову. Туча выглядела обычной тучей, клубящейся серыми ватными комьями. Правда, висела она очень низко, над самыми крышами арбатских высоток, но от этого не переставала быть всего лишь тучей. С другой стороны, не ее ли видел Аннон над Палестиной? Точнее, над Дэефетовским городом Иевус-Селимом?
   – Скажи… Саша опустил взгляд и осекся. Леонида Юрьевича не было. Он исчез. Саша вздохнул. Снова он один. Снова ему ничего не оставалось, кроме как рыться в собственной памяти, вылавливая подробности предыдущих жизней…
 

***

 
   «Адраазар поспешно спустился с городской стены и направился ко дворцу Аннона. Стражи царской охранной когорты, стоявшие у ворот, расступились, пропуская его. Во дворе Адраазар застал царского лекаря и десяток слуг. Одни омывали тело Царя, другие смазывали раны бальзамом. Посреди двора на циновке были аккуратно разложены латы, шлемы, щиты и оружие павших Царей Рехова и Моава. Чуть в стороне от них – латы Аннона. Сам Аннон лежал на плетеном, застеленном циновкой лежаке совершенно голый, покрытый темно-бурой, засохшей коростой крови. Адраазар приблизился, остановился в двух шагах за спиной лекаря. Спросил негромко:
   – Раны серьезны? Тот обернулся, неопределенно качнул головой:
   – Стрела попала господину в спину. На правом боку глубокая рана от удара мечом. Сломано несколько костей. Истекло много крови. Адраазар прошел к циновке, наклонился и внимательно осмотрел окровавленные латы. На всех трех повреждения оказались практически одинаковыми – справа на боку, чуть ниже груди, медные пластины смяты страшным ударом, а некоторые и вовсе перерублены пополам. Стрела же, очевидно, вонзилась в спину Аннона над срезом лат, не оставив на меди следа.
   – Охрана! – крикнул Адраазар, поворачиваясь к двери. Мгновение спустя во дворе появился один из воинов охранной когорты. – Забери это, отнеси меднику. Он указал на латы. Воин с готовностью подхватил латы и скрылся за воротами. Адраазар же подошел к Аннону и опустился на корточки, осматривая рану. По его невозмутимому лицу трудно было понять, что он думает. Когда же он выпрямился, то увидел, что глаза Аннона открыты.
   – Ты пришел в себя, Царь Аммонитянский, – улыбнулся Адраазар. – Это хороший знак.
   – Мне нужно поговорить с тобой, Царь Сувский, – прошептал Аннон. Адраазар кивнул и, не оборачиваясь, приказал:
   – Оставьте нас. – Слуги прикрыли наготу Аннона и вышли следом за лекарем. Только тогда Адраазар заговорил вновь: – Что ты хотел сказать мне, Аннон? Я слушаю тебя.
   – Клянись помогать моему народу до тех пор, пока я не наберусь сил подняться на ноги, – прошептал бледными губами Аннон.
   – Я поклялся на верность тебе в этой войне, – шевельнул бровью Адраазар. – Никто и никогда еще не мог упрекнуть арамея в том, что он нечестив. – И, вспомнив легионеров Това, помрачнел: – До сегодняшнего дня. Царь Товский покрыл арамеев позором. Но, – тут же добавил Адраазар, – никто и никогда не сможет сказать этого об Адраазаре и его воинах.
   – Кто-нибудь еще остался?
   – Мой отец, Царь Рехова, погиб, – ответил Адраазар. – Когда все закончится, я объявлю траур. Но не теперь. Твой брат погиб тоже. Мне кажется, это дело рук Избранных. Наемников-убийц. Я слышал, у царя Дэефета целая когорта таких. Он набрал их из тех разбойников и головорезов, с которыми сам когда-то грабил и убивал. – Адраазар выдержал паузу. – Странно подумать, если бы в свое время твой отец не уговорил твоего старшего брата, убитого сегодня, помочь Дэефету, Царя Иегудейского уже не было бы в живых‹$FСлучай, о котором идет речь, описан в 1-й книге Царств. Глава 22. Когда царь Саул искал Давида, чтобы расправиться с ним, тот пробрался в моавитянский город Массифу и попросил царя моавитян спрятать его и его родителей от гнева Саула. Несмотря на то, что войско израильское уже тогда представляло достаточно серьезную угрозу для соседних царств, моавитяне согласились спрятать Давида.›. – Он вздохнул. – Судя по отметинам на латах, удары были очень сильными и точными. Воины, нанесшие их, специально пробивались к заранее назначенным жертвам. Тебе повезло. То ли твоя охрана оказалась умнее, то ли Избранный получил задание только ранить, но не убить тебя. В любом случае, ты остался жив. И это совсем неплохо.
   – Велики ли потери?
   – Мы оставили на поле боя больше двух третей от всех воинов. Но пусть это не пугает тебя. Я уже распорядился начать подготовку к обороне. Иегудеям придется хорошо потрудиться, чтобы взять Раббат. У нас достаточно стрел и снарядов для пращей. Провианта пока тоже в достатке. Я приказал выставить для охраны акведука когорту лучших стрелков. Иегудеям не удастся приблизиться к нему даже на двести шагов. Можешь быть спокоен. Смерть от голода и жажды нам не грозит.
   – Мы можем тайно выйти из города? – еще тише спросил Аннон.
   – Нет, – покачал головой Адраазар. Вопрос удивил его. – Израильтяне взяли Раббат в кольцо.
   – Скоро Дэефет пошлет новое войско, – Аннон отвернулся.
   – Ничего, – на губах Адраазара появилась жесткая улыбка. – Я предвидел подобную возможность. Корпуса Совака‹Совак – главный военачальник в армии Адраазара.› встретят иегудеев у Иерихона. А потом Совак придет к Раббату, и тогда мы выйдем из города и сразимся с сынами Иегудиными. При поддержке двух свежих корпусов перебить воинов Иоава не составит труда. Клянусь Господом, ни один из этих пустынных псов не уйдет живым.
   – Не клянись Господом, Царь Сувский, – тихо сказал Аннон. – Господь не помощник нам. Адраазар нахмурился:
   – Я не понимаю тебя, Аннон, сын Нааса.
   – Боюсь, все пойдет не так, как ты задумываешь, Адраазар. – Аннон повернул голову и посмотрел на собеседника. – Корпуса Совака будут разгромлены у Иерихона.
   – Нет, – Адраазар улыбнулся и качнул головой. – Ты ошибаешься, Царь Аммонитянский. Я знаю Совака. Он никогда еще не терпел поражений. Никогда!
   – Это окажется первым. И последним. Совак будет убит в бою. Но ты уже ничего не можешь изменить, поверь мне. То, что должно произойти, так или иначе произойдет. Аннон закашлялся и сморщился от резкой боли в боку.
   – Может быть, тебе, Царь Аммонитянский, известно будущее? Тот кивнул. Отвернулся и вперил взгляд в потолок. Адраазар опустился на колено, чтобы лучше слышать. Голос Аннона стал уже почти неразличим.
   – Ты отречешься от меня.
   – Нет! – вскричал Адраазар и поднялся. На щеках его выступил румянец гнева. – Этого не будет! Если Тов стал предателем, то не жди того же от Сувы!
   – Неисповедимы пути Господа нашего. На губах Адраазара появилась кривая усмешка:
   – Верно, ты потерял слишком много крови, Царь Аммонитянский, и теперь ум твой мутится! Как я могу отречься от тебя, в твоем городе, со всех сторон окруженном иегудеями? Какой мне в том прок? Даже если бы я отрекся от тебя, ни мне, ни моим воинам не удалось бы уйти. Тебе хорошо известна безжалостность Дэефетова. Царь Иегудейский никого не оставляет в живых! Он жесток и кровожаден, словно нимр‹Нимр – сирийский барс. На Древнем Востоке известен своей кровожадностью, жестокостью и хитростью. В Откровении святого Иоанна Богослова Антихрист и его последователи сравниваются с барсами.›.
   – Он позволит тебе уйти, чтобы дрогнули души тех, кто остается, – прошептал Аннон. – А я… Я буду в Иевус-Селиме к исходу Зифа, десятого месяца, начиная с нынешнего.
   – Ты нездоров, – Адраазар покачал головой. – И сам не понимаешь, что говоришь. Осада не может длиться так долго. Два месяца, три, еще куда ни шло, но девять…
   – Эта осада будет длиться гораздо дольше, – ответил Аннон.
   – Слабость застит твой разум!
   – Никогда еще мой разум не был так ясен, как сейчас.
   – Но даже если и так! – яростно сказал Адраазар, наклоняясь и хватая Аннона за плечо. – Я мог бы еще поверить, что Дэефет отпустит меня и воинов, чтобы устрашить твоих людей. Но тебя-то он не выпустит из Раббата. Как же ты хочешь оказаться в Иевус-Селиме к исходу Зифа?
   – Господь укажет мне путь».
 

***

 
   Он повернул ключ в замке, вошел в квартиру и… вздрогнул от неожиданности. Кто-то стоял в дверном проеме, загораживая свет, падающий в прихожую из комнаты. Саша замер. Он не знал, как реагировать. А что, если это один из слуг Предвестника? Сейчас заграбастают его, свяжут, стукнут чем-нибудь по голове и… Саша не успел додумать, что именно «и», потому что услышал знакомый голос.
   – Кто у тебя был? – спросил человек, стоящий в дверном проеме. Саша с облегчением перевел дух. Татьяна. Он совершенно забыл о ней. Закрутился. Она же оставила фарш…
   – Никто. – Он принялся стягивать туфли, устало держась за стену. Татьяна щелкнула выключателем, и прихожую залил яркий электрический свет.
   – Только не надо мне врать. Я прекрасно тебя знаю и вижу, когда ты врешь. Кто у тебя был? Он выпрямился и посмотрел на нее, сказал угрюмо:
   – Я не вру. Я вообще ненавижу ложь. Ложь и предательство.