В растопленном воздухе он прокатился осколками дальнего циклона. Собачий рык, порой поднимавшийся до дикого диссонирующего визга, шаровой молнией катился вслед убегавшим нарушителям порядка. От него, как от огненного шара, то и дело отделялись более быстрые зигзаги гневного лая.
   – Быстрее, – скомандовал Иннокентий, хотя все и без того, повинуясь инстинкту самосохранения, рванули по дороге.
   Галина снова начала прихрамывать. Она отставала. Иннокентий схватил ее за руку.
   – Не могу, – заныла она, – нога болит.
   – Понимаю, но выхода нет, – вскричал он, разгоряченный бегом.
   – От собак не уйдешь! – задыхаясь от отчаяния, воскликнул Валентин.
   Сторож между тем палил и палил. Настроен он был решительно, потому что стрелял не в воздух, а целил в беглецов.
   – Ст-о-ой! – донесся до ребят истошный вопль.
   Они ворвались в рощу, как стадо мустангов, уходящих от погони ковбоев.
   Никто не желал, чтобы на него набросили лассо. Собаки приближались, их свирепый лай звучал в нескольких шагах.
   – Садитесь на корточки все, приказываю! – оглушительно крикнул Иннокентий и рванул Галину за руку, так, что она осела на землю. – На собак не смотреть!
   Юрий с Валентином переглянулись. Валентин вскинул глаза на апельсиновое дерево, но, очевидно, прикинув, что забраться на него у него времени нет, и кинув на землю рюкзак, сел на корточки. Юрий последовал его примеру. В этот момент раздался очередной выстрел, и все автоматически пригнулись. Тут-то как раз и вылетела неугомонная собачья стая. Увидев сидящих на корточках людей, собаки как будто бы растерялись. Лай, как по мановению волшебной палочки, смолк, уступив место озадаченному повизгиванию. Огромный рыжий пес, по-летнему вылинявший, с клоками жухлой шерсти на боках, обнюхал Галину. Девушка от испуга зажмурилась, трясясь как осиновый лист. Если бы не железная хватка Иннокентия, она бы не выдержала этого тщательного собачьего изучения, вскрикнула, вскочила, побежала и… оказалась бы во власти рассвирепевшего пса.
   – Тс-с, – прошипел Иннокентий, привлекая шепотом другого кобеля – черно-белого, гладкошерстного, с торчащей меж задних ног «шишкой».
   Пес ткнулся пару раз влажным черным носом Иннокентию в плечо, потом застыл, внимательно глядя на него. Еще две собаки, обнюхав рюкзаки, тихо сели возле них, в прямом соседстве с Юрием и Валентином. Псы пребывали в нерешительности, но в любую минуту эта их растерянность могла обернуться приступом злобы.
   Сколько еще пришлось бы им сидеть в неудобных позах – одному богу известно, если бы не появление астматически покашливающего седого краснолицего старика в форменной фуражке, из-под которой выбивались пышные вихры.
   – Ну, суки! – сверкал он глазами. – Что, сдрейфили?!
   – Убери собак, папаша, – спокойно сказал Иннокентий и услышал возле себя сдержанный злобный рык.
   – Хорошо, Мороз, – похвалил черно-белого кобеля сторож.
   Странное имя было у этого недремлющего четвероногого охранника. В таком климате, на такой широте назвать пса Морозом означало проявить глубокое, поистине народное чувство юмора. А из этого следует, заключил Иннокентий, что с мужиком можно договориться.
   – Ладно тебе, – Иннокентий попробовал привстать, но тут же был заново «усажен» грозным рычанием. – Что мы, преступники, что ли, что ты по нас стреляешь и псов на нас натравливаешь?
   Мужик злорадно скалился, сдвинув фуражку на затылок и вытирая пот со лба тыльной стороной руки. Белые клочья усов свешивались до самого подбородка, закрывая углы рта и верхнюю губу. Старикан был очень даже похож на Ницше, что не преминул отметить про себя Иннокентий. Так он его и окрестил, мысленно, конечно. В руках у него двумя темными стволами лоснилось начищенное ружье.
   Что касается немецкого занудства и дотошности, в этом Иннокентий не ошибся. Сторож не спешил проявлять гуманизм и понимание. Ему явно доставляла удовольствие эта двусмысленная и довольно опасная ситуация.
   – Какого хрена забрались сюда? – сипло гаркнул он и закашлялся.
   – Мимо шли, решили путь сократить, – признался Иннокентий.
   – Вот я вас ментам сдам, им и объяснишь, как сюда забрел и зачем, может, они вам и поверят, – он недобро усмехнулся. – Фу, Мороз, Найда, иди сюда…
   Он поманил одну из замерших в сторонке собак – черную, со смешной козлиной бородкой суку, похожую статью на догиню. Собака покорно погрузила свой мокрый нос сторожу в ладонь.
   – Ух ты, моя девочка, – бурчал сторож. – Фу, Рекорд, – прикрикнул он на рыжего кобеля, который продолжал испытывать Галинины нервы.
   Приструнив своих четвероногих друзей, сторож приказал нарушителям следовать за ним.
   – Эк вы меня напугали, – качал он головой, – даже рацию не прихватил. А ты как думал, – посмотрел он на Иннокентия, – у нас тут цивилизация, мать ее… И вертолет вызвать могу, если надо…
   Такая перспектива удручила парней. Галина вообще поникла. Она сконфуженно семенила вслед за Валентином, который от бессильного бешенства прямо-таки скрежетал зубами.
   – Сейчас мы установим и причину, и следствие, – скалился довольный своим ремеслом сторож, – а то шляются тут разные…
   Читать-то умеете? – Он остановился и вскинул на идущих за ним ребят безжалостные серые глаза в оплете глубоких морщин. – Тут, брат, экспериментальное хозяйство, а вы заразу разносите…
   – Дядь, может, подобру отпустишь? – взмолился Валентин, упрятав на дно души злобу и раздражение.
   – Ага, – сардонически усмехнулся непреклонный сторож, – отпущу… Если я всех нарушителей отпускать стану…
   Он покряхтел, словно жаловался на невозможность поступить иначе – не таким вот зверским способом, вызвав ментов и сдав им по неосторожности проникших на запретную территорию людей.
   – А может, договоримся? – Иннокентий пошарил в кармане, многозначительно улыбнувшись мужику.
   – Взятка? – сердито сдвинул свои кустистые брови неподкупный сторож. – При исполнении служебных обязанностей?..
   «Дело дрянь», – огорчился Иннокентий. Они наткнулись на не берущего взятки служащего, а это могло означать лишь одно – он сдаст их ментам. А в их положении это было равносильно провалу операции. Иннокентий встретился взглядом с Валентином.
   В глазах последнего не было той застарелой вражды, которая придавала их отношениям взрывоопасное напряжение. Валентин, судя по выражению его глаз, тоже оценил ситуацию и понял, что нужно действовать быстро и решительно, но избегая ошибочных шагов и поспешности.
   Сутулая спина сторожа вела их к домику. Бежать было бесполезно и даже опасно – их окружала натасканная свора псов, а у мужика было ружье. Стрелял он хоть и не метко, но смело, да к тому же, исходя из его жесткой несгибаемости и отсутствия желания поладить, ждать мягкости и понимания от него не приходилось.
   Взвесив все это, Иннокентий решил, что разумнее будет пройти с ним в его избушку, а там уж, все тщательно прикинув, начать действовать.
   Как бы ни был тверд и кровожаден сторож, Иннокентий все же не терял надежды с ним договориться. Если мужик не берет денег, может, он просто так, от нечего делать проявит себя как добрый человек и, покуражившись, точно барин-самодур, отпустит их восвояси.
   Сторож не закрывал рта. Советы, речения, бесполезные рекомендации, солдафонские шутки, – все это пришлось выслушать ребятам, пока они не оказались перед синим домом. Две прилепившиеся к нему постройки были сараями, где дремали на насестах куры и похрюкивали в загоне свиньи. Над колодцем висело оцинкованное ведро. Две конуры, от которых тянулись к дому толстые цепи, имели весьма зачуханный вид. Крохотный огородик был треугольной формы.
   Опередив всех, Мороз начал жадно лакать из грязной алюминиевой миски.
   Сторож толкнул ногой деревянную дверь и замер на пороге, пропуская пойманных нарушителей.
   – Давайте шустрее, – ухмылялся он, показывая почерневшие от табака и кариеса зубы, – сколько вас ждать?
   Миновав сени, ребята прошли в «залу». Обстановка была уныла и бедна до слез. Зато на столе, в углу, стояла бутылка со спиртом и лежала на газете домашняя закуска – колбаса, помидоры, огурцы, банка со шпротами.
   В мозгу Иннокентия мелькнула задумка. Может, выманить «Ницше» на откровенный разговор о его злосчастной судьбе? А за этим делом распить бутылочку, всучить все-таки несколько баксов и мирно распрощаться с гостеприимным хозяином?
   – Рассаживайтесь, гости дорогие, – со смаком рассмеялся одышливый старик, – будьте как дома.
   Он сгреб со стола рацию, которая была скрыта за газетным листом. Внутри у Иннокентия все похолодело. Галина сидела на табурете ни жива ни мертва. Валентин, картинно забросив ногу на ногу, расположился на обитом дерматином диване. Юрка примостился рядом. Он сидел не поднимая глаз. И лишь шальные взоры Валентина скользили по лицу Иннокентия.
   Валька требовал ответа: что делать? Его поза являла беззаботность, но напряженные губы говорили о переживаемом им волнении.
   – Зачем торопиться? – не выдержал шуршания газеты и высокомерной ухмылки сторожа Иннокентий.
   – А чего откладывать? – приподнял плечи сторож. – Или ты, хлопец, думаешь, что у меня только и забот, что с вами тары-бары разводить?
   С ядовитой иронией посмотрел он на дрожащую Галину. Потом перевел тяжелый пригвождающий взгляд на Валентина. Тот кусал губы, но демонстративно смотрел в сторону. Его презрительная гримаса совсем не понравилась мужику.
   – Вишь ты, какие мы гордые! – хмыкнул он и повертел в руках рацию.
   – Ну мы же не какие-то там злоумышленники, – продолжил свои жалкие увещевания Иннокентий. – Вы же должны понимать.
   – Мне понимать не велено, велено охранять, – старик упрямо сдвинул брови.
   Иннокентий вспомнил отрывок из рассказа Кафки об убогом житии железнодорожного смотрителя. Его позабавил эпизод, посвященный приезду проверяющего чиновника. Сначала чиновник держался чопорно и хмуро, словно подозревал смотрителя во всех мыслимых и немыслимых грехах, но когда закрывал регистрационный журнал, не обнаружив ни одной погрешности, превращался в другого человека. Смотритель поил его водкой, и они ночевали на одной постели, несколько часов кряду едва ли не в обнимку лежа на вонючих овечьих шкурах. Утром проверяющий нацеплял на опухшую физиономию прежнюю маску и шел на станцию. Смотритель провожал важного начальника, делая вид, что не пил с ним всю ночь и не разговаривал по душам, а потом приходил домой и, допив оставшуюся водку, заваливался спать.
   Нет, этот «Ницше» был вовсе не похож на того скромного, немного угрюмого и нелюдимого, но в душе доброго смотрителя!
   – Вам бы в полицаи, дядя, цены б вам не было, – зло поддел старикана раздосадованный Валька.
   – Ты меня учить будешь, щенок?! – возопил дядька. – Ну погоди!
   Он снял трубку с рации и надавил на кнопку связи.
   – Первый, Первый, я Пятый, прием…
   Иннокентий сорвался с места и, вырвав у старика трубку, зажал его голову локтем.
   – А-а-а, – заорал тот, – убивают!
   – Никто тебя убивать не собирается, – подскочили Валентин и Юрка.
   Быстро сообразили какую-то веревку и связали смотрителю руки.
   Положили его на диванчик и расселись по стульям и табуретам.
   – Лучше отпустите, хуже будет, – голосил «Ницше», – я на вас собак спущу!
   – Хуже не будет, дядя, – спокойно сказал Иннокентий, – мы тебя по-хорошему просили…
   – Да вы же, гады, на территорию экспериментального хозяйства…
   Не имеете права…
   – Ты еще вспомни сталинские времена, дядя, – усмехнулся Иннокентий.
   – Что вы с ним собираетесь делать? – озабоченно спросила Галина.
   – А чего с ним делать, – шутливо вскинул брови Валька, – на мясо его.
   Дядя шутки не понял.
   – Вы что, христопродавцы, убийцы, – задыхался от гнева он, – я же верой и правдой…
   – Заткнись, – прикрикнул на него Иннокентий. – Шанс тебе давали…
   – Да я внук Сталина, – выдал вдруг «Ницше», – вы еще пожалеете…
   – Чего? – уставился на него Юрка, который был чувствителен ко всякой мистике и к большевистской пропаганде после того, как окончил Глазуновскую академию.
   – Да, да, – закивал дядя, – мои бабушка с дедушкой жили в Курейке в тысяча девятьсот пятнадцатом году. Вернее, одна бабушка, дед тогда на фронте был.
   – А при чем здесь Сталин? – резонно задал вопрос Иннокентий.
   – А при том, – продолжал «Ницше», – мой дед тогда на германском фронте был, а известный политссыльный Иосиф Джугашвили находился как раз в той самой Курейке. Тогда они с моей бабкой и сблизились. Он был совсем один, понимаете? Без семьи, без близких ему по духу людей, в темноте, в холоде… В окружении чужих людей. Тогда-то вот моя бабулька, добрая душа, его пожалела, а что ей оставалось делать-то? Она была настоящей русской женщиной. Приголубила его, сиротку, несчастного грузина, оставшегося… Эх, да что вам объяснять… – вздохнул «Ницше».
   – Нечего его слушать, он зе крейзи, не видите, что ли? – вставил Валька. – Идти пора.
   – Погоди, – вдруг встрепенулся Юрка, – а если это правда?
   – Что правда? – скривился Валька.
   – Ну, что он внук Сталина… – предположил Юрка.
   – Ну и что, – Иннокентий пожал плечами, – нам-то что с того? Убираться надо подобру-поздорову, пока он собак не спустил или ментов не вызвал.
   – А правда, там же собаки, – справедливо заметила Галина, показав на дверь.
   – Что-нибудь придумаем, – Иннокентий подошел к двери, открыл ее и двинулся в сени. Снаружи было слышно глухое собачье рычание.
   Он вернулся в дом, попытался открыть окна. Одно из них поддалось.
   В горницу ворвался теплый летний ветерок.
   – Будем уходить здесь, – сказал он.
   – Ты с ума сошел, – заявил Юрка, – там же собаки.
   Думаешь, они не доберутся до окна?
   – Не успеют, – Иннокентий застыл посреди комнаты и изложил приятелям свой план.
   – Ну, не знаю, – Юрка пожал плечами. – Я собак, например, боюсь.
   – Я тоже, – робко добавила Галина.
   – А ты? – Иннокентий поглядел на Вальку.
   Тот немного подумал и согласился принять участие в предложенной Иннокентием авантюре.
   – Можно попробовать, – кивнул он.
   – Хорошо, – Иннокентий пошел в сени, – действуй по моей команде.
   Он вышел в сени и слегка приоткрыл дверь. Тотчас на дверь бросилась вся свора псов. Они с грозным рычанием и лаем кинулись на Иннокентия, пытаясь просунуть в щель морды, царапая дверь здоровенными когтями.
   – Собачки, собачки, – еще больше раздражал их Иннокентий, подавая голос, – попробуйте меня достать.
   С собачьих морд начала падать пена, настолько они были возбуждены.
   Они бросались на дверь, словно она была самым ярым их врагом, пытаясь, конечно, добраться до Иннокентия. Он придерживал дверь от мощных толчков, не давая злобным тварям проникнуть внутрь. Со страхом он думал о том, что будет, если они все-таки смогут проникнуть в дом. Так продолжалось несколько минут. Доведя несчастных животных до истерического состояния, он распахнул входную дверь и метнулся в горницу, одним движением закрыв за собой ведущую туда дверь.
   – Давай, – подал он команду Валентину.
   Вся свора четвероногих кинулась за Иннокентием. Он снова оставил щель между дверью и косяком. Собаки просто изнемогали от бессильной ярости.
   Они ворвались в сени и стали теперь бросаться на вторую дверь, мешая и отталкивая друг друга. Каждая псина хотела первой добраться до своего обидчика. Сени сотрясались от грозного рычания, перемежаемого дикими завываниями.
   В это время Валентин тихонько выскользнул в окно и, прихватив валявшуюся неподалеку сучковатую палку, начал прокрадываться вдоль стены дома к двери. Сердце у него прыгало в груди от страха, но остановиться он уже не мог. Если бы собаки его учуяли или обратили внимание на шуршавшую под его ногами траву, они наверняка разорвали бы его в клочья.
   Но они были слишком заняты Иннокентием. От их истошного лая стены дома буквально вибрировали. Галина подошла к окну и выглянула наружу.
   В этот момент ее брат как раз заворачивал за угол. «Осторожно», – хотела крикнуть она, но лишь прошептала это слово. Если собаки ее услышат, Вальке несдобровать. Тем временем он был уже почти рядом со входом в дом. Держа палку наперевес, хотя она вряд ли спасла бы его от собак, вырвись они наружу, он на подгибающихся ногах шагнул к двери. Валька слышал грозное рычание и скрябание мощных когтей по двери, ведущей в горницу. Последние несколько шагов он преодолел одним рывком. Захлопнув дверь, воткнул палку в землю и упер другой ее конец в дверную ручку. Теперь собаки опомнились. Оставив в покое Иннокентия, они бросились на Вальку, но было уже поздно. Они бросались на дверь, впиваясь клыками в мягкую обивку и вырывая из нее клочья ваты, но не могли ничего сделать.
   – Готово, – оседая под дверью, крикнул Валентин.
   Иннокентий услышал его и закрыл свою дверь на засов.
   – Ну вот, – удовлетворенно сказал он, глядя на своих спутников и на смотрителя экспериментального хозяйства, – теперь можно идти.
   – Стоять, – заверещал смотритель, – вы от меня так не отделаетесь.
   – Тихо, дядя, – прикрикнул на него Иннокентий, – чего расшумелся? Придется тебя к стулу привязать для надежности.
   – Вы не имеете права, – пытался возразить тот, но понял, что с ним церемониться не будут, и как-то сразу сник.
   При помощи Юрки Иннокентий усадил «Ницше» на стул и примотал к спинке веревками. Проверив узлы, остался доволен.
   – Ну что у вас тут? – в окно заглянул Валька.
   Запертые в сенях собаки продолжали бесноваться.
   – Сейчас идем, – удовлетворенно произнес Иннокентий.
   На столе зашипела рация.
   – Пятый, Пятый, ответь Третьему.
   – Соседи вызывают? – Иннокентий покосился на смотрителя.
   – Тебе какое дело? – огрызнулся тот.
   – Ничего, подождут, – заметил Иннокентий, передавая Валентину рюкзак через окно.
   – Все равно далеко не уйдете, – злобно заметил «Ницше».
   – Ну, это мы еще посмотрим, – не оборачиваясь, ответил Иннокентий.
   Он подал Валентину второй рюкзак, помог перебраться через подоконник Галине и сам выбрался наружу. Последним вылез Юрка. Нужно было срочно сматываться отсюда, пока кто-нибудь из соседей этого «внука Сталина» не освободил его и его злобных тварей.
 
* * *
 
   Остановив запыленный джип рядом с двумя другими автомобилями, стоящими на стоянке у придорожного кафе, Леха, Сальмон и Малыш выбрались из машины. Покачивая головами, разминая затекшие шеи, они вместе двинулись к одноэтажному зданию, расположенному в полутора километрах от Молдовки.
   Рядом стояла палатка шашлычника, на которую Сальмон ткнул толстым крючковатым пальцем. Под тентом на открытой террасе сидели несколько крепких парней, неприветливо поглядывая на вновь прибывших. Проходя мимо, Леха только презрительно хмыкнул: мол, мы тоже крутые.
   Заказав обед, они вышли на террасу и устроились за свободным столиком, откинувшись на спинки желтых пластиковых стульев.
   – Ну и долго нам здесь придется куковать? – недовольно поинтересовался Малыш, смачно сплюнув на пол.
   – Хазар сказал ждать здесь, – Леха лениво пожал плечами, – значит, будем ждать. Тебе-то не все равно? Это лучше, чем по горам за этими придурками бегать.
   – Да я ничего, – Малыш повел плечами, – только вон те типы мне что-то не нравятся. Чего они на нас пялятся?
   – Не заводись, Малыш, – поморщился Леха, – они скоро уезжают. Видишь, уже пепси допили.
   Но Малышу, видимо утомленному долгой дорогой от Анапы, хотелось размяться.
   Тренажерного зала с «железом» рядом не было, зато были эти путешественники. Их тоже было трое, и они не внушали ему доверия.
   Все в белых рубашках с коротким рукавом, в темных легких брюках, они походили на бизнесменов средней руки. У каждого на поясе болтался сотовый. Сотовые почему-то раздражали Малыша больше всего. Один из парней был с черными короткими волосами и большим мясистым носом, похожим на картофелину, другой был блондином с длинными, забранными в хвост волосами, а третий особо ничем не выделялся, разве что небольшим ростом и тонкими губами. Но смотрели они что-то слишком уж нагло.
   Так, во всяком случае, показалось Малышу. Особенно пристально смотрел в их сторону блондин.
   – Ты чего, решил в гляделки поиграть? – Малыш выпятил нижнюю губу и расширил маленькие, заплывшие жиром глазки.
   Блондин то ли не понял, что он обращается именно к нему, то ли просто не обратил на него внимания, достал сигарету и молча закурил, переглянувшись со своими товарищами.
   – И не кури здесь, не видишь, ветер на наш столик все несет, – громче произнес Малыш.
   – Остынь, – прошипел ему Леха, но было уже поздно.
   – Какого хрена ты здесь куришь? – Малыш уже поднимался со своего места.
   – Ладно, посмотрим, – улыбнулся Лехе Сальмон, – пусть маленький развлечется.
   – Черт с ним, пусть развлекается, – Леха махнул рукой и принялся ждать, как будут разворачиваться события.
   Он не сомневался, что в случае чего придется встревать в потасовку, если, конечно, она начнется, но был уверен, что сила на их стороне.
   С этими троими они справятся легко. Какие-то доходяги. Тем более курят.
   Малыш уже был рядом с соседним столиком.
   – Тебе чего, толстый? – блондин развернулся вместе со стулом, продолжая нагло смотреть на Малыша и пускать дым кольцами.
   – Щас я тебя поставлю, – Малыш поигрывал бицепсами. – Ты что, глухой, не слышишь, что я сказал?
   – Я тебя щас сам поставлю, урод, – презрительно хмыкнул блондин, и Леха сразу врубился, что они нарвались.
   Таким тоном мог разговаривать только очень уверенный в своих силах человек.
   – Пошел вон, – блондин вынул изо рта сигарету и плюнул на сандалии Малыша.
   Тот еще не въехал, что не на того напал, и размахнулся, чтобы выбить блондину мозги с одного удара. Тот, не вставая с места, резко поднял ногу, и носок дорогого ботинка врезался Малышу в пах. Малыш мгновенно забыл, что он собирался сделать с этим наглецом, и быстренько схватился обеими руками за свои орехи. Недолго думая, блондин толкнул его ногой в мощную грудь. Малыш отлетел к своему столику, плюхнулся на пятую точку и застыл, медленно вращая глазами. Наглец повернулся к столику и как ни в чем не бывало продолжал курить. Он даже не поднялся со стула!
   Леха и Сальмон вскочили почти одновременно. Теперь уже отступать было поздно. Они рванули к столику, за которым сидела троица в белых рубашках, готовые смести их с лица земли вместе со стульями. На их пути уже стояли коротко стриженный брюнет и тонкогубый коротышка. Лехе попался брюнет. Он вмазал ему с правой в голову, но тот успел пригнуться, нанеся серию ударов по корпусу. Стальной пресс Лехи выдержал эти удары.
   Теперь Леха действовал осторожнее. Показав, что собирается еще раз ударить справа, он двинул левой, целя опять же в голову. Перехватив его руку, брюнет сделал короткий шаг в сторону, и Леха, перелетев через столик, приземлился почти у стены кафе.
   Сальмон принял боксерскую стойку и наступал на коротышку. Он не сомневался, что завалит этого тонкогубого первым же ударом. Нужно только попасть.
   Вот он уже совсем близко. Коротышке никуда не деться. На кого ты письку дрочишь?! – успел подумать Сальмон, до того как получил сзади сильнейший удар по почкам. Выгнувшись назад, он опустил руки, и тут же коротышка нанес ему удар в солнечное сплетение и, когда он, согнувшись пополам, хватал ртом воздух, добил его ребром ладони по толстой шее.
   Все произошло настолько быстро, что никто из Лехиной команды не успел толком ничего понять. Откуда-то появились омоновцы в бронежилетах, и уже через несколько минут Леху, Сальмона и Малыша с защелкнутыми на запястьях браслетами заталкивали в милицейский «уазик».
 
* * *
 
   Ваня бросил прощальный взгляд на пенную кромку у берега, на голубые и красные зонтики, шезлонги, лежаки, голые загорелые тела и вышел через аккуратную калиточку за пределы платного нудистского пляжа, успев состроить глазки охраннику в темно-синей форме. Развинченной походкой Ваня направился к обсаженному пальмами бульвару, вдыхая соленый ветер с моря и щуря даже сквозь черные очки «Пьер Карден» свои продолговатые дерзкие глазки. Издалека он был похож на марионетку.
   Картинно выставляя худые ноги, Ваня лениво дефилировал мимо идущих к пляжу людей в шортах, майках и купальниках. Его взгляд порой задерживался на каком-нибудь привлекательном мужском теле, но быстро соскальзывал, при этом его чувственные губы чуть надувались, словно Ваня был разочарован.
   На правой щиколотке у него посверкивал рокерскими металлическими бляшками широкий чернокожаный браслет. На мизинце левой руки тускло блестел плоский серебряный перстень с надписью на английском языке. Ваня был одет очень даже демократично – в джинсовые бриджи с живописными дырами на ляжках и коленях и красную майку без рукавов, на которой красовалось нервически-скандальное: «fuck off!» Несмотря на свои педерастические замашки и тридцать лет, Ваня в душе оставался вредным мальчишкой. На ногах Ваня носил очень стильные кожаные сандалии – без задников, на плоской подошве, которые держались в основном на ступне за счет колечка, куда продевался большой палец. На плече у Вани болтался модный матерчатый рюкзачок.
   Он лениво приблизился к стоявшему в ряду прочих иномарок роскошному лазурному лимузину. Из машины выскочил накачанный смуглолицый парень с крупным носом и бритвенно-тонкими губами. Рубашка едва не лопалась на его мощном торсе.