Серегин Михаил. Черноморский Клондайк

   В пещеру вползал ровный, окрашенный розоватыми отблесками свет. Все было очень хорошо видно. Да, это та самая пластина, ошибки быть не может. Именно ее давал ему в руки Иннокентий. Валька тихонько, стараясь не дышать, зажал шнурок между двумя пальцами и полоснул по нему лезвием.
   Осторожно снял пластину и почти бесшумно опустил в карман штанов.
   – Ты чего? – услышал он шепот Иннокентия и увидел его полуоткрытые глаза.
   От этого вопроса Валька вздрогнул так, словно рядом разорвался артиллерийский снаряд. Взгляд Иннокентия упал на тонкое блестящее лезвие, и он, Иннокентий, тут же заподозрил неладное.
   – Чего тебе нужно? – Он привстал, оперевшись локтем о каменный пол, и с его шеи соскользнул разрезанный шнурок.
   – Ничего мне от тебя не нужно, ни мне, ни Гальке. Оставь нас в покое, – Валька вдруг сильно толкнул Иннокентия в грудь и, вскочив на ноги, бросился к выходу.
   – Стой, дурак! – Пока Иннокентий поднимался, Валька уже выскочил на площадку перед пещерой.
   – Что случилось? Погоня? – Юрка с Галиной проснулись от неожиданных криков.
   – Твой чудный братец стащил у меня пластину, – на ходу бросил Иннокентий и кинулся следом за Валькой.
   В принципе, пластина была ему не нужна. Он и так помнил текст наизусть.
   Мог бы прочитать его слева направо и наоборот. Просто ему не хотелось, чтобы этот парень выкинул какую-нибудь штуку. Вообще-то он уже выкинул.
   Выбежав из пещеры, Иннокентий увидел, как Валька кубарем скатился с верхней площадки, где сейчас замер он сам, и, поскальзываясь и рискуя каждое мгновение свалиться в пропасть, побежал по узенькой тропке в сторону моря. Он все время оглядывался, чем еще больше увеличивал этот риск. С одной стороны тропинка, по краю которой кое-где попадались чахлые кустики, чудом державшиеся корнями за отвесные склоны, обрывалась глубоким ущельем, на дне которого, метрах в пятидесяти внизу, журчал маленький ручеек. Сейчас же, после проливного дождя, ручеек превратился в быструю реку, с шумом перекатывающую бурные воды через валуны.
   – Стой, Валька! – Иннокентий соскочил с верхней площадки на тропинку. – Ничего я тебе не сделаю. Если тебе нужна эта пластина, могу подарить.
   Но Валентин, казалось, ничего не слышал. Даже окрик сестры, которая выбралась из пещеры и умоляла его остановиться, на него не подействовал.
   – Останови его. Пожалуйста! – в отчаянии крикнула она Иннокентию.
   – Попробую. – Иннокентий, соблюдая возможные предосторожности, помчался следом за парнем.
   Он нагнал его у самого поворота тропинки и сумел ухватить за ворот рубашки.
   – Стой! – Они оба упали, едва не скатившись в пропасть.
   Иннокентий навалился на него всем телом, но Валентин, который был более худым, отчаянно отбивался.
   – Пусти меня, гад! – Он змеей выворачивался из Кешиных рук: – Все равно не удержишь!
   Глаза его горели адским огнем, он даже пытался кусаться – лишь бы вырваться на свободу.
   – Да затухни ты, дурень, кому ты больно нужен?! – Иннокентий схватил его за отвороты рубахи и тут почувствовал подушечками пальцев какой-то странный предмет, напоминавший булавочную головку.
   Только немного крупнее. Он и подумал, что это булавка. Отвернув воротник, чтобы убедиться в этом или опровергнуть это предположение, он увидел миниатюрный радиопередатчик. Несколько раз он видел такие в кино.
   Такие или наподобие, но сейчас он почти не сомневался, для чего предназначен этот приборчик.
   – Ну ты, Валя, и сволочь, – ухватив брата Галины одной рукой за горло, со злобой произнес он. – Так вот почему Хазар тебя так быстро отпустил. Оказывается, тут нет никакой тайны: обычное предательство!
   Иннокентий на секунду ослабил хватку, обдав Вальку презрительным холодом.
   Валентин вдруг утроил свои усилия. Ему хватило этой секунды, чтобы перехватить инициативу. Он вцепился Иннокентию в кисть обеими руками и, вывернув запястье, оттолкнул его от себя. Иннокентий чуть не взвыл от боли. К тому же от толчка он ударился затылком об острый камень, и на мгновение у него потемнело в глазах.
   Валька крутанулся ужом и вскочил на ноги. Снова было бросился бежать, но тут уж не повезло ему. Наступив впопыхах на круглый камень величиной с куриное яйцо, он потерял равновесие и полетел к обрыву. Он пытался как-то замедлить падение, но было слишком поздно, он был на самом краю пропасти, где удержаться было практически невозможно. Из-под его ног посыпались мелкие камушки, и земля стала уходить из-под него.
   Сделав невероятное усилие, Валька успел схватить за ствол чахлый кустик, и казалось, что сможет спастись, но куст не выдержал. Вся нижняя половина Валькиного корпуса уже была над пропастью. Свободной рукой он, ломая ногти, впивался в землю.
   Придя в себя, Иннокентий метнулся к обрыву, обдирая колени и локти, распластался в падении на самом краю, чтобы протянуть руку, но его ладонь схватила лишь воздух. Жалкие корни куста мелькнули у него перед глазами и… уже нельзя было ничего поделать.
   – А-а-а! – услышал он быстро удалявшийся крик Валентина.
   Потом, через несколько мгновений, ему показалось, что он услышал стук ударившегося о валуны тела. Рискуя сам свалиться с кручи, он посмотрел вниз. Изломанное безжизненное тело крутил и увлекал по течению бурный поток.
   Ему почудилось, что он видит все это во сне. Так потрясло его неправдоподобие этой трагической ситуации. Он смотрел на темную точку, двигавшуюся по реке, и не мог поверить в происходящее.
   – Где он? – подлетела Галина.
   Иннокентий обернулся к ней. Галина дико таращилась на него, остолбеневшего, потерявшего дар речи.
   – Он упал?! – вырвался у нее истерический вопль.
   Лицо ее нервически дернулось и окаменело. В глазах застыл ужас. Не думая об опасности, она подскочила к обрыву.
   – Черт! – ринулся к ней Иннокентий.
   Он схватил ее за плечи и оттащил от края пропасти.
   – С ума сошла! – испуганно воскликнул он.
   – Сам ты сошел! – она резко выдернула руку, за которую Иннокентий продолжал ее удерживать. – Он… он…
   Губы у нее дрожали, на глаза навертывались слезы.
   – Что с ним, он погиб? – заорала она и, сжав виски ладонями, как затравленное животное, глянула Иннокентию в глаза.
   – Он сам виноват, – с трудом проговорил Иннокентий, – дурак…
   Он вздохнул и бессильно опустился на камни.
   – Боже, боже… – скулила, словно раненая собака, Галина. – Как же это случилось? Ты… это ты… Это ты вынудил его… Валька! – отчаянно взвыла Галина. – Ты ненавидел его, желал ему смерти!
   Она перестала качаться и теперь надвигалась на сидящего на земле Иннокентия.
   Он медленно поднялся.
   – Что ты говоришь! – крикнул он. – Да если бы я хотел его смерти, я бы не стал спасать его на реке!
   – Тогда спас, а теперь угробил! – заладила свое Галина.
   Она налетела на него точно шквал ветра и принялась ожесточенно колотить его в грудь своими острыми кулачками. Он крепко обнял ее, трясущуюся от злобы и желания зарыдать. Галина дернулась, но Иннокентий оказался сильнее. Он еще сдавил ее тело, так что ее голова вжалась ему в грудь.
   Он почувствовал, как разжались готовые укусить его зубы, как содрогнулось тело девушки, а потом ощутил, как быстро намокает от ее горючих слез рубашка.
   Подошедший к ним Юрка, который все это время растерянно наблюдал за ними со стороны, не раскрывал рта. Он встретился глазами с Иннокентием.
   Тот прочитал во взгляде приятеля сочувствие. Между тем плач Галины сменился неистовыми рыданиями. Иннокентий ослабил хватку, и она опустилась на камни, не в силах больше стоять. Иннокентий и Юрка сели рядом.
   – Чертовы сокровища… – стонала Галина, – если бы не они… Валька был бы жив!
   – Если бы не его характер… – Иннокентий умолк, понимая, что Галина не в том состоянии, когда прислушиваются к разумным доводам.
   – И зачем ты только появился! – сквозь слезы девушка с ненавистью и упреком смотрела на Иннокентия.
   Юрку она упорно не замечала.
   – Никто не заставлял его прыгать с обрыва, – последние слова задели Иннокентия, и выдержка ему изменила. – Он украл у меня пластину по заданию Хазара… Вот почему тот вас отпустил – он прицепил Вальке маяк, и Хазар досконально знал наш маршрут. И сейчас знает, где мы находимся…
   Все это Иннокентий произнес на одном дыхании. Рыдания смолкли. Теперь Галина тихо лила слезы и качала головой, словно не соглашаясь с тем, что сказал Иннокентий.
   – Врешь! – прорычала она, и ее глаза мгновенно высохли, наполнившись свирепой ненавистью. – Ты врешь!
   Она поднялась, шатаясь, и пошла к пещере. Потом вдруг застыла на месте, оглянулась и глазами сумасшедшей уставилась на Иннокентия.
   – Все вы врете, вы заодно! – крикнула она и заковыляла к пещере. – Я с вами не пойду, вы – убийцы!
   Иннокентий с Юркой двинулись за ней. Они снова услышали душераздирающие рыдания. В пещеру войти не решились и только молча переглядывались, стоя у входа.
   – Валька-а-а-а… – ревела Галина. – Валька-а-а-а…
   Что же я теперь буду дела-а-ать? – причитала она.
   – Нужно ее как-то успокоить, – тихо сказал Юрка.
   – Надо, – без энтузиазма согласился Иннокентий.
   Он исповедовал мнение, что человека успокаивать не надо, нужно просто ему дать время, чтобы он сам успокоился. Тем более что-то объяснять девушке, склонной во всем обвинять его и видеть в нем едва ли не врага и тайного ненавистника, было задачей не просто пустой, но заведомо проигрышной. Мрачные мысли шевелились у Иннокентия в мозгу.
   Он думал, что Галина никогда не простит его, что она для него навсегда потеряна. И даже если она смягчится или сделает вид, что смягчилась, если даже захочет и дальше быть с ним, тень Валентина вечно будет стоять между ними. Но ведь она должна была все видеть…
   Юрка тоже повесил голову. Он плохо знал Галину, а потому не предполагал, как к ней подойти. Он ждал каких-то действий от Иннокентия, но, видя, что тот пребывает в растерянности, решил не вмешиваться.
   Чуть только рыдания утратили свою неистовую силу и протяжность, приятели все же рискнули показаться в пещере. Галина сидела в дальнем конце, обхватив колени руками и положив на них голову. Ее глаза смотрели в каменный пол. Она и вовсе прекратила плакать, только порой редкая слеза стекала по ее грязной от соленых разводов щеке.
   – Ты опять будешь говорить, что он сам виноват? – подняла она на Иннокентия неприязненный взгляд.
   – Ничего я говорить не буду. – Он сел рядом, потрепал ее рукой по плечу. – Но как бы то ни было, думаю, тебе не стоит уходить. Мы продолжим путь… Тебе негде жить, а в Питер, полагаю, ты со мной не поедешь…
   Галина сделала гримасу. Но, услышав про Питер, она потеплела.
   – Я проклинаю эти сокровища, – дрожа всем телом, пробормотала она. – А ты мне продолжаешь капать на мозги!
   – Мы не должны сдаваться, – упорствовал Иннокентий. – Иначе грош нам цена.
   – Тебе легко говорить – ты не любил Вальку! – с обидой воскликнула она.
   – Да, не любил, признаюсь, но не желал ему смерти…
   Они тронулись в путь, когда на Юркиных часах обе стрелки сошлись на одной цифре – двенадцать. Галина была удручена и неразговорчива, Иннокентий и Юрка хранили молчание. Галина не убежала, не бросила друзей. И это Иннокентий считал своим скромным достижением.
   Значит, она ему поверила. Несмотря на все оскорбления и показное недоверие.
   Они медленно продвигались к границе с Абхазией. Взбираясь все выше и выше, они недоумевали: сколько же продлится этот подъем.
   Около четырех сделали привал недалеко от тисовой рощи. Миновав ее, чуть спустились по склону, а потом дорога снова повела их вверх. Они вошли в дубовый лес, оплетенный змеиным маревом лиан. Ломоносы, сассапарили, обвойник источали знойную влагу. Продираясь сквозь это чадящее зеленое облако, друзья растеряли остатки сил и снова расположились на привал.
   Галина дала волю чувствам. Ни о какой еде никто не думал – все были слишком подавлены. Даже Иннокентий, не питавший к Валентину дружеских чувств, ощущал какую-то странную пустоту. Он привык с кем-то спорить, не соглашаться, противоречить, что-то отстаивать, а в наступившем молчании образовалась незаполнимая брешь.
   Поднявшись еще выше, они снова увидели сосновый лес. Сосна не знала себе равных по взбиранию на кручи. Несмотря на большую высоту, путешественники больше не видели море – мешали несколько параллельно идущих горных цепей.
   Напоминавший лавандовые заросли закат поверг их в печаль.
   Галина сокрушалась о брате, Юрка тихо сочувствовал ей, а Иннокентий ощущал себя лишним в этом покойном соразмерном мире, где солнце, нисходя, одевает горы в яркую фиолетовую тень, а небо при этом тлеет и расплывается, как воск декоративной сиреневой свечи.
   Такого заката Иннокентий никогда не видел. Он был таким же неспешным, как и на море, но выдержан в единой гамме, и потому от него веяло каким-то гармоничным смирением. А когда душа пребывает в сумятице, когда ее неволят грустные думы, великолепие морских закатов порой повергает в ужас. Дивишься собственной серости и незначительности.
   В горах, где чувствуешь себя более оторванным от мира, чем на берегу или среди водной пустыни, тебя посещает печаль, глубокая, как ущелье, безмолвная, как горная вершина. Ты равен миру, его вечернему покою, и это равенство, как достигнутая цель – причем достигнутая единственно благодаря твоему присутствию на определенной высоте, – будит в тебе умиротворенную грусть с тонким отзвуком сожаления.

ГЛАВА 24

   Солнце не щадило никого – ни многочисленных туристов, едущих в Гагры или Пицунду на раздолбанных «пазиках», ни абхазцев и грузин с тележками, груженными разным барахлом, ни самих пограничников.
   Видимо, солнце так напекло головы последним, что они (и с той, и с другой стороны) стояли как попало, половина – в штатском, половина – в камуфляже. И кавказцы, и русские, казалось, были спаяны негласной тайной, а именно – «скромной» уверенностью, что это их вотчина и здесь законы устанавливают они.
   Порядок прохождения границы был беспорядочным. Пограничники выборочно проверяли документы, без конца дублируя друг друга, отпуская обидные шуточки по адресу абхазских крестьян-горлопанов, отвечавших парням в камуфляже с бесшабашной смелостью, а порой и с бесцеремонной наглостью.
   Кое-кого мурыжили в течение полутора часов, других пропускали, едва заглянув в их документы, у третьих паспортов вообще не спрашивали.
   Этот процесс своей непредсказуемой логикой посеял бы панику в любом иностранце. Но у здешних жителей не вызвал даже слабых эмоций. Эта порода граждан отличалась мрачным и вязким фатализмом и, если было бы нужно, простояла бы в очереди полдня без видимого возмущения.
   Иннокентию, Галине и Юрке не повезло больше всех. Они даже не успели добраться до будки на абхазской стороне с простой вывеской «Регистрация».
   Русские пограничники задержали их, лишенных документов, с подозрительно облегченным багажом, покрытых дорожной пылью, с дерзкими глазами, насмешливо-отчаянного выражения которых они так и не сумели скрыть.
   Их тщательно обыскали. Иннокентий подумал, как вовремя он решил избавиться от пистолета, который Юрка до сих пор таскал в своем рюкзаке.
   В нагретом домике нечем было дышать, но это, кажется, никого не волновало.
   Парень в камуфляже, с насупленными бровями и щетинистым подбородком, записывал их данные в журнал. Иннокентий назвался другим именем, не испугавшись строгого предупреждения сержанта «не врать». Парень грозил навести самые подробные справки о каждом из них. Даже чары Галины, сколько она ни улыбалась парням, не могли смягчить их закаленных сердец.
   Конечно, ребята рисковали, но у них не было выбора. Они отважились еще и потому, что видели, как многие туристы переходят границу без предъявления документов. И каким бы это ни было парадоксальным предположением, но Иннокентий, как только их задержали, сразу подумал, что это происки Хазара или ментов.
   – Слишком велико совпадение, – шепотом говорил Юрий, не соглашаясь с ним.
   – Тогда почему одни проходят, а другим – от ворот поворот? – недовольно спросила Галина.
   В этот момент сержант связался с кем-то по рации, не заботясь о том, слышат ли его задержанные. Он говорил недолго, но его короткие реплики подтвердили догадку Иннокентия.
   – Мы попали, – покачал он головой, – задержали нас не случайно. Подозреваю, что даже если бы у нас были паспорта, нас все равно бы здесь оставили.
   – Эта затея с самого начала была обречена, – поморщилась Галина.
   Она сдвинула брови, сцепила пальцы, склонила голову.
   Иннокентий понял, что она думает о брате. Он перевел взгляд на пищущего в журнале сержанта. Тот почувствовал его взгляд, вскинул глаза. В них не было ни тени симпатии. Ничего, кроме холодного интереса.
   Иннокентий решил ни о чем не просить и не спрашивать сержанта.
   – И что же мы будем делать? – тихо сказал Юрка.
   – Ничего. Думаю, нас будут допрашивать на предмет сокровищ, – пожал плечами Иннокентий.
   В маленьком оконце он видел медленно продвигающуюся очередь – старые маршрутки, тележки, люди. Над пыльной дорогой гордо возвышались темные кипарисы. Пограничники, теребя автоматы, позевывая, проверяли документы. Одних пропускали, другим приказывали отойти в сторону.
   С толстой абхазкой, брызжущей слюной, вообще не стали разговаривать, резко отстранив ее с дороги – мол, жди, когда тобой займутся.
   На душе скребли кошки. Может, права была Галина, говоря, что не стоило связываться с этими сокровищами? Интересно, существуют ли они, или результатом стольких преодоленных препятствий явится разочарование.
   Да о каком преодолении он говорит! Вот они сидят, пойманные, беззащитные, словно кролики. А их судьба в руках этого хмурого сержанта с пронзительными глазами.
   – Но из нас троих только тебе известно, где они, – вспомнила Галина. – Где пластина?
   – Я же говорил, она упала…
   «Вместе с твоим братом», – хотел он добавить, но замолчал.
   – Нет у меня пластины… ты плохо слушаешь…
   – Извини, – капризно надула губы Галина, – но мне простительно.
   Она многозначительно взглянула на Иннокентия. Ему стало стыдно.
   – А ты помнишь, где находится это место? – с интересом спросила Галина, чем вызвала на губах Иннокентия ироничную улыбку.
   Он был прав – Галина та еще авантюристка и не намерена сдаваться. Только вот удастся ли им выпутаться?
   Время текло с утомительной медлительностью.
   – Пошли, – сержант вошел в домик и мотнул головой в сторону двери.
   – Куда? – Иннокентий поднялся, глядя на него в упор.
   – Сейчас узнаешь, – таинственно и как-то отстраненно улыбнулся сержант.
   Он замер рядом с дверью, ожидая, пока задержанные выйдут наружу. Здесь было лишь немного свежее. Солнце снова пекло, как обреченное.
   Сержант, поигрывая автоматом, повел их в сторону гор. Это Иннокентию показалось странным. Что там могло находиться? Почему к ним привязались пограничники? На эти вопросы он не находил ответа, хотя смутно догадывался, с чем это связано. Они прошли примерно полкилометра вверх по довольно узкой тропинке, пока не остановились у небольшого деревянного домика.
   – Куда он нас ведет? – потихоньку спросила Галина у Иннокентия.
   – Не знаю, – честно признался он, – только все это мне не нравится.
   – Мне тоже все это кажется подозрительным, – прошептал Юрка, который слышал их разговор.
   – Только не нужно делать резких движений, – предупредил их Иннокентий, – возможно, тогда нам удастся выкарабкаться.
   – Ты думаешь, это связано с тем, за чем мы направляемся? – Галина тронула его за локоть.
   – Это более чем вероятно, – кивнул он, – только вот пластину у меня не нашли, – улыбнулся он, – поэтому и чувствуют себя не в своей тарелке.
   Галина снова замкнулась, вспомнив, что пропажа пластины связана с гибелью ее брата. Или, наоборот, гибель ее брата была обусловлена пропажей пластины. Собственно, теперь это не имело никакого значения.
   Пограничники их в чем-то подозревают, но у них нет никаких доказательств.
   Если бы их задержали просто потому, что у них не оказалось никаких документов, их бы просто продержали до выяснения личности, как говорится, а потом отпустили. Но у них только спросили фамилии. А теперь привели куда-то в горы. Это настораживало не только Иннокентия.

ГЛАВА 25

   Хазар нажал на «отбой» и перевел дух. Прекрасный план, который он так быстро и легко придумал, рухнул на глазах. Дохлый Валька валяется в горах, а беглецы вообще пропали из поля зрения. А тут еще Пеньков на хвосте. Конечно, он воспользуется ситуацией, и он, Хазар, не получит ни шиша, все достанется этому гребаному педерасту!
   Хазар встал с шезлонга и едва сдержался, чтобы не зашвырнуть сотовый далеко в море. Вместо этого он опустил его на столик и злобно посмотрел на следящего за каждым его движением Михаила.
   – Сука Пенек, – свирепо прорычал он, – хочет меня надуть. Только ничего у него не выйдет.
   Он спустился в каюту. В кресле дремал Арсений Адольфович. Во сне он шевелил губами, его тяжелые, цвета пергамента веки то и дело вздрагивали, ему отвечал быстрым подергиванием кончик длинного носа. Хазар сел напротив и с нескрываемым презрением уставился на профессора. Каждая прожилка на профессорском носу раздражала сейчас Хазара. Ему надо было выплеснуть гнев, а лучшей кандидатуры, чем Арсений Адольфович, на яхте не было. Если бы не прохиндейство последнего, пластина была бы у него, Хазара, и он спокойно, не посвящая в это дело Пенькова, овладел бы кладом.
   Несколько минут Хазар с мстительной яростью пялился на спящего профессора, потом топнул ногой. Арсений Адольфович засопел, втянул воздух носом, вздрогнул и открыл глаза. В них Хазар прочел боязливое удивление. Арсений Адольфович выпрямился в кресле, поправил съехавшие очки и, приняв деловитый вид, уже без испуга взглянул на авторитета.
   – Пластина исчезла, – нервно начал Хазар, – нет ее. Твои услуги мне больше не нужны. Отправляйся в Анапу, Адольф.
   Ты сам все испортил. Если бы я тебе доверял, не пришлось бы мне сейчас торчать тут на яхте…
   Арсений Адольфович замер в изумлении.
   – Не по…ни…маю, – запинаясь, пробормотал он.
   – А я тебе объясняю, – повысил голос Хазар, – пластина с письменами тю-тю. Так что можешь отправляться в Анапу.
   – Но ведь клад существует… – Арсений Адольфович с недоумением и обидой глядел на Хазара.
   Его осанка утратила гордую прямизну. Он снова растекся по креслу.
   Но в его позе не было ни спокойствия, ни вальяжности. Слова Хазара будто прибили его к земле, лишили его тело твердого стержня.
   – Понятное дело, – хмыкнул тот. – Только ты мне не нужен. Искать я его буду один, усек?
   – Но ведь вам понадобятся консультации, – выпрямился было Арсений Адольфович.
   – Не понадобятся, – пренебрежительно усмехнулся Хазар. – Мотай в Анапу. Ник тебя ссадит на берегу. Ясно? Собирай манатки.
   Авторитет резко поднялся. Вид у него был мрачный и решительный.
   Арсений Адольфович растерянно заморгал.
   Просить что-либо у этого грубого человека он считал ниже собственного достоинства, но и просто так лишиться возможности приобщения к сокровищам Митридата он не мог. Раздираемый противоречиями, он тоже встал с кресла.
   – Я не шучу, – в ту же секунду обернулся к нему Хазар.
   Дверь за ним закрылась, а Арсению Адольфовичу все еще казалось, что он видит хмурое лицо авторитета. Так, когда долго смотришь на освещенные ярким солнцем предметы, а потом закрываешь глаза, под веками все еще бушует огненный свет.
   Арсений Адольфович задумался. Такого исхода он не предполагал.
   Все его надежды, мечты, планы были сметены одним движением руки. Да кто он вообще такой, этот авторитет? Тупой мужик, ничего не понимающий в истории! Благодаря ему, Арсению Адольфовичу, он стал шевелить мозгами, заинтересовался раскопами.
   Профессору стало нехорошо. Он вышел из каюты. Голос Хазара долетал из каюты напротив. Арсений Адольфович почувствовал прилив дикой злобы. Он очутился на юте, бессильно опустился в шезлонг. Скосил глаза на сотовый. Рука его вдруг потянулась к телефону. Он долго не размышлял, решение пришло само собой.
   – Алло, добрый вечер, могу я поговорить с Артеменко Сергеем Тарасовичем?
   – Представьтесь, пожалуйста, – раздался мелодичный голос.
   – Профессор Арсений Адольфович.
   – По какому вопросу? – спросила секретарша.
   – Дело первостепенной важности, – взволнованно произнес Арсений Адольфович. – Сергей Тарасович меня знает, скажите, что звонит профе…
   – Одну минуту.
   Вскоре Арсений Адольфович услышал бодрый голос мэра.
   – Слушаю.
   – Сергей Тарасович, вас беспокоит… – начал было профессор.
   – Я узнал вас, Арсений Адольфович, чем могу помочь?
   – Понимаете… в это трудно поверить… – дрожал у профессора голос, – это так неожиданно, я понимаю…
   – А если покороче? – с легкой усмешкой сказал мэр.
   – На протяжении многих лет я старался выяснить, где спрятана казна Митридата Эвпатора. И вот мне удалось… вернее, не мне…
   – Кто такой этот Митридат? – с юмором отозвался мэр.
   – Боспорский царь… Так вот обнаружилась пластина с указанием места, где она захоронена. Казна имеет колоссальную ценность.
   – Могу себе представить, – с некоторым недоверием произнес мэр.