Страница:
Генерал махнул рукой, словно отгонял надоедливую муху. Человек в костюме немедленно поспешил к двери, на ходу извиняющимся тоном бормоча:
– А теперь я вас оставлю, отдыхайте! После обеда вам предстоит встретиться с вашим врачом, который посмотрит вас и расскажет вам обо всех тех процедурах, которые мы рекомендуем вам пройти. Всего доброго!
Генерал вздохнул, расстегнул китель и грузно уселся в кресло.
– Что это за суета у нас сегодня? – поинтересовался Красников, стоя с охапкой простыней и поглядывая в заиндевевшее окно. – Вон и главный выбежал встречать.
– Ты не знаешь? Генерал же приехал, – ответила ему сестра-хозяйка, продолжая грузить его чистым постельным бельем.
– А что за генерал? – спросил Дима, поправляя сползающую наволочку.
– А, не знаю. Какой-то министр обороны в отставке, что ли. Он у нас каждый год лечится. Самый доходный клиент. Хватит болтать, иди уже, – скомандовала она и открыла перед Димой дверь.
– Это для него мы так напрягались?
– И для него – тоже, – загадочно улыбаясь, отозвалась женщина.
Полистав нетолстую на вид брошюрку, я быстро создал себе представление о Сергеенко как о пациенте, но это было немного не то, что мне нужно.
Наконец нашел запись, которая давала информацию об интересующей меня операции. Не стал читать все показания, лихорадочно выискивая запись о ведущем хирурге. Прочитав ее, на минуту опешил. В карточке значилась фамилия Карташова, хирурга, который был уволен еще в прошлом году. Я был разочарован, моя уверенность в причастности к делу Лямзина не подтвердилась.
Тогда зачем ему была нужна карточка Сергеенко? Чтобы узнать, какие операции и когда ему проводились, чтобы не поставить повторно один и тот же диагноз? Тогда получается, что диагноз, который был ему поставлен перед операцией, – вымышленный? Не может этого быть: оперировал не Лямзин и не Головлев, а Жуков, который работает в клинике недавно и к этой хирургической компании никакого отношения, судя по наблюдениям, не имеет.
Значит, диагноз был правильный. Что же тогда здесь на самом деле скрывается? В моей голове это все никак не укладывалось – я снова запутался, будучи уже так близко к разгадке.
В этот момент в палату вошел запыхавшийся от волнения Воробьев.
– Ну, как? – спросил он, с трудом переводя дух.
– Да никак, – зло сказал я, отшвырнув карточку.
Воробьев поднял ее и внимательно просмотрел.
– Разве ты не ее искал?
– Ее, – равнодушно протянул я. – Только там совсем не то, что мне нужно.
– Ладно, давай спать – утро вечера мудренее, – примиряющим тоном произнес Николай, выключая торшер.
В этом я убедился, когда проснулся утром. Нет, я не проснулся с готовым решением всех проблем. Но то, что я увидел, когда открыл глаза, заставило мой дух воспрянуть, а меня самого поверить, что все еще сложится.
Это был человек коренастый, плотный, несколько раздавшийся в талии, с мясистым широким лицом, на котором настороженно сверкали прищуренные бесцветные глаза. Страдал он хроническими заболеваниями желудочно-кишечного тракта, не в порядке у него было все – печень, желудок, кишечник и поджелудочная железа, почему мы с ним, собственно, и познакомились. Для полноты характеристики надо обязательно заметить, что язвенник Чехов к трезвенникам никоим образом не принадлежал.
Сейчас хитрые глаза отставного стража порядка были еще более бесцветными, чем обычно, а лицо одутловатым. Хоть и выглядел он жизнерадостно, но немного нездорово.
– Что, Хаммер, – смеясь, сказал он. – Опять тебе досталось по первое, второе и все остальные числа? Красавец!
– Юрий Николаевич! Вас ли я вижу! И что это – на вас больничный халатик? Неужели...
Чехов крякнул и присел на краешек моей постели:
– Видишь ли, доктор, жизнь такая штука... Без грибков и водки жить не всегда получается, понимаешь?
– Опять желудок? – неприлично улыбаясь от удовольствия видеть его здесь, поинтересовался я.
Он в ответ развел руками.
– Говорил я вам, Юрий Николаевич, не доведет вас до добра такой образ жизни!
– Ну, ты полегче! На себя посмотри! – заржал Чехов.
Я оглядел свое сплошь покрытое бинтами тело и тоже весело засмеялся.
– Ты теперь, доктор, – продолжал он, – персонаж для меня совершенно безобидный. Лежишь себе, отдыхаешь. А мучиться со мной теперь другой специалист будет.
Чехов сладко потянулся, зажмурив свои веселые глазки.
– Ты сам-то как в такое положение попал? Ключи от квартиры забыл и на девятый этаж по трубе лез? – поинтересовался он, похлопывая меня по коленке.
– Да нет. Кому-то на хвост наступил – вот и покусали.
В глазах Чехова засветился азартный огонек:
– Что, Ладыгин, неужели не настал конец приключениям?
Я развел руками – куда уж там.
– Ну-ну, не томи, выкладывай: что у нас на этот раз? – теребил меня Чехов. Было видно, что жизнь его, хоть и с солеными огурцами и водкой, проходила не так весело, как ему бы того хотелось.
– Много чего. Вот это, например. – Я обвел широким жестом самого себя. – Покушение на персону, которая невероятно много знает.
– Ну, я бы на их месте эту персону просто бы убил – так было бы спокойнее.
– Так и убили бы, Юрий Николаевич, только их спугнули не вовремя, – уверил его я.
– Все это уже где-то было, – со скучающим видом сказал Чехов, хитро покосившись на меня.
Я решил испытать его терпение и молчал.
– Да расскажешь ты мне, в конце концов, что происходит – мне же жутко интересно! – наконец не выдержал Чехов.
– Ладно, – смилостивился я. – Рассказываю.
Я поведал Чехову обо всех приключениях, которые произошли со мной за последние несколько месяцев, включая случай с видеокассетой и двумя типами в переулке.
– Все ясно, – объявил Чехов по окончании моего рассказа. – Ты засунул свой нос достаточно далеко, чтобы это их волновало. Какие-нибудь предположения есть? Кто из всех перечисленных тобой людей захотел увидеть тебя в холодильнике морга?
– Я думаю, это заветная мечта многих знакомых и малознакомых мне людей. Вину же за данный случай мне очень хочется возложить конкретно на людей, которые занимаются покупкой или же перевозкой органов. Я, правда, еще не выяснил, насколько инкассаторская фирма «Эдельвейс» причастна к этим преступлениям. Во всяком случае, кто-то из их руководства обязательно должен быть в курсе дела. Ясно одно – те, кто пытался убрать меня, были именно те люди, которых так боялся Ураев. Значит, это действительно – сила.
– Сила! Была бы сила, мы бы с тобой тут сейчас не болтали, – проворчал Чехов.
– Я думаю, то, что я жив, объясняется одним – они немного недооценили меня. Просто какой-то наивный идиот приходит в фирму, где работал его товарищ, чтобы найти его, естественно, этот идиот опасен в той мере, что он может, не найдя своего друга, поднять шухер. Шум в любом случае не пойдет фирме на пользу – придется затаиться и не привлекать внимания, а как же они будут осуществлять свою деятельность в таком случае?
– Здраво рассуждаешь, молодец. Видна моя школа! – сказал Чехов. – И что ты собираешься делать дальше? Раз ты такой умный, – язвительно добавил он.
– Еще не знаю. Меня беспокоит местонахождение Ураева. Я как раз в тот вечер шел на встречу с его братом. Думаю, он что-нибудь знает. А теперь... Теперь не знаю, удастся ли мне с ним снова связаться. Это что касается внешнего расследования. Если я найду Романа, то я от него и информацию получу полную, куда уходили вырезанные в нашей клинике органы.
– Так, с этим все ясно. А что у нас с неправдоподобно везучими хирургами, которые скоро себе по клинике купят, если так дела дальше пойдут?
– Я не знаю. Запутался окончательно. Сперва у меня на подозрении был Лямзин, а все остальные, по моему мнению, были только рядовыми исполнителями. Но, если рассуждать здраво – с чего я это взял? Просто предположил. Предположения мои не оправдались, логическая цепочка оказалась неверной – в ее основании лежал недоказанный факт. Единственным аргументом в пользу моей теории был последний смертный случай, в результате которого, как я понял, умер неугодный свидетель. У него даже органы никто не отрезал – просто убили, и все. Если бы Лямзин был тем человеком, который похитил у Сергеенко почку, все встало бы на свои места. Но почку Сергеенко отрезал, судя по всему, другой человек.
– Ну и ляд бы с ним, с этим вашим Сергеенко, – что, других фактов мало? – прервал меня Чехов. – Начни копать с другой стороны – может, что и нароешь.
– А чем, с другой стороны, объясняется тот факт, что Лямзин выкрал карточку Сергеенко и держал ее в своем кабинете?
– Значит, она ему позарез нужна, – задумчиво ответил Чехов. – Знаешь, я бы на твоем месте эту карточку обратно положил – все равно рано или поздно хватятся.
– Ни за что! Это – первое вещественное доказательство, и я слишком долго за ним охотился, чтобы так легко его снова лишиться, – запальчиво возразил ему я.
– Тогда хотя бы спрячь подальше, а то и спрашивать тебя никто не будет, сопрут из тумбочки, и все.
– Да, с этим нельзя не согласиться. Нужно ее в своем кабинете запереть – никто туда соваться не будет, пока я здесь.
– Запри, запри, – кивнул Чехов.
Потом, свесив голову на грудь, стал о чем-то напряженно думать.
– Темноватое это дело и запутанное. Что со своей стороны хочу тебе предложить. Бить всем подозреваемым морды, пока не сознаются, – слишком много невинных людей изуродуем. Сидеть и ждать, пока твои черти кого-то еще зарежут, – нельзя. Открытыми темами на данный момент для меня представляются этот твой «Эдельвейс» и твой пропавший друг. Пожалуй, этим я могу заняться, пока твои болячки не заживут.
– И кто это вас отсюда раньше срока выпишет? – скептически спросил я.
– Выпишут, как миленькие выпишут. Таких крепких орешков и непреклонных врачей, как ты, у вас в терапии больше не осталось. – Он снова засмеялся. – Только тебе самому, пожалуй, нужно с его братом встретиться – мне он не доверится.
– Ладно, попробую как-нибудь, – пообещал я.
Тут в палату вошла Инночка, гневно сверкая своими ореховыми глазами. Она уставилась исподлобья на Чехова и строго произнесла:
– Юрий Николаевич, ну что же вы меня подводите? Почему вы опять не пошли на процедуры?
Чехов мученически вздохнул и закатил глаза:
– Иду, иду, душа моя! Только не плачь!
Инночка распахнула перед ним дверь и выжидающе замерла на пороге.
Чехов не торопясь поднялся и пошел за ней. На пороге он обернулся, подмигнул мне и прошептал:
– А книжечку-то, Владимир Сергеевич, припрячьте! – и вышел.
ГЛАВА 16
– А теперь я вас оставлю, отдыхайте! После обеда вам предстоит встретиться с вашим врачом, который посмотрит вас и расскажет вам обо всех тех процедурах, которые мы рекомендуем вам пройти. Всего доброго!
Генерал вздохнул, расстегнул китель и грузно уселся в кресло.
– Что это за суета у нас сегодня? – поинтересовался Красников, стоя с охапкой простыней и поглядывая в заиндевевшее окно. – Вон и главный выбежал встречать.
– Ты не знаешь? Генерал же приехал, – ответила ему сестра-хозяйка, продолжая грузить его чистым постельным бельем.
– А что за генерал? – спросил Дима, поправляя сползающую наволочку.
– А, не знаю. Какой-то министр обороны в отставке, что ли. Он у нас каждый год лечится. Самый доходный клиент. Хватит болтать, иди уже, – скомандовала она и открыла перед Димой дверь.
– Это для него мы так напрягались?
– И для него – тоже, – загадочно улыбаясь, отозвалась женщина.
* * *
Я забился со своей добычей в самый дальний угол кровати и с трепетом душевным раскрыл карточку, которая одновременно подтверждала виновность Лямзина и давала мне в руки первую вещественную улику.Полистав нетолстую на вид брошюрку, я быстро создал себе представление о Сергеенко как о пациенте, но это было немного не то, что мне нужно.
Наконец нашел запись, которая давала информацию об интересующей меня операции. Не стал читать все показания, лихорадочно выискивая запись о ведущем хирурге. Прочитав ее, на минуту опешил. В карточке значилась фамилия Карташова, хирурга, который был уволен еще в прошлом году. Я был разочарован, моя уверенность в причастности к делу Лямзина не подтвердилась.
Тогда зачем ему была нужна карточка Сергеенко? Чтобы узнать, какие операции и когда ему проводились, чтобы не поставить повторно один и тот же диагноз? Тогда получается, что диагноз, который был ему поставлен перед операцией, – вымышленный? Не может этого быть: оперировал не Лямзин и не Головлев, а Жуков, который работает в клинике недавно и к этой хирургической компании никакого отношения, судя по наблюдениям, не имеет.
Значит, диагноз был правильный. Что же тогда здесь на самом деле скрывается? В моей голове это все никак не укладывалось – я снова запутался, будучи уже так близко к разгадке.
В этот момент в палату вошел запыхавшийся от волнения Воробьев.
– Ну, как? – спросил он, с трудом переводя дух.
– Да никак, – зло сказал я, отшвырнув карточку.
Воробьев поднял ее и внимательно просмотрел.
– Разве ты не ее искал?
– Ее, – равнодушно протянул я. – Только там совсем не то, что мне нужно.
– Ладно, давай спать – утро вечера мудренее, – примиряющим тоном произнес Николай, выключая торшер.
В этом я убедился, когда проснулся утром. Нет, я не проснулся с готовым решением всех проблем. Но то, что я увидел, когда открыл глаза, заставило мой дух воспрянуть, а меня самого поверить, что все еще сложится.
* * *
То, что я увидел первым делом, было расплывающееся лицо Юрия Николаевича Чехова, полковника МВД, с недавних пор находящегося в отставке по причине непримиримых противоречий с высоким начальством. Юрий Николаевич намекал на расхищение этим самым начальством бюджетных средств, незаконное распределение квартир, контрабанду оружия и выколачивание денег из коммерческих структур. Полковник выкладывал все тайны открытым текстом, упоминая при этом такие известные фамилии и в таком нелицеприятном контексте, что усидеть на своей должности в московском РУОПе не мог никак.Это был человек коренастый, плотный, несколько раздавшийся в талии, с мясистым широким лицом, на котором настороженно сверкали прищуренные бесцветные глаза. Страдал он хроническими заболеваниями желудочно-кишечного тракта, не в порядке у него было все – печень, желудок, кишечник и поджелудочная железа, почему мы с ним, собственно, и познакомились. Для полноты характеристики надо обязательно заметить, что язвенник Чехов к трезвенникам никоим образом не принадлежал.
Сейчас хитрые глаза отставного стража порядка были еще более бесцветными, чем обычно, а лицо одутловатым. Хоть и выглядел он жизнерадостно, но немного нездорово.
– Что, Хаммер, – смеясь, сказал он. – Опять тебе досталось по первое, второе и все остальные числа? Красавец!
– Юрий Николаевич! Вас ли я вижу! И что это – на вас больничный халатик? Неужели...
Чехов крякнул и присел на краешек моей постели:
– Видишь ли, доктор, жизнь такая штука... Без грибков и водки жить не всегда получается, понимаешь?
– Опять желудок? – неприлично улыбаясь от удовольствия видеть его здесь, поинтересовался я.
Он в ответ развел руками.
– Говорил я вам, Юрий Николаевич, не доведет вас до добра такой образ жизни!
– Ну, ты полегче! На себя посмотри! – заржал Чехов.
Я оглядел свое сплошь покрытое бинтами тело и тоже весело засмеялся.
– Ты теперь, доктор, – продолжал он, – персонаж для меня совершенно безобидный. Лежишь себе, отдыхаешь. А мучиться со мной теперь другой специалист будет.
Чехов сладко потянулся, зажмурив свои веселые глазки.
– Ты сам-то как в такое положение попал? Ключи от квартиры забыл и на девятый этаж по трубе лез? – поинтересовался он, похлопывая меня по коленке.
– Да нет. Кому-то на хвост наступил – вот и покусали.
В глазах Чехова засветился азартный огонек:
– Что, Ладыгин, неужели не настал конец приключениям?
Я развел руками – куда уж там.
– Ну-ну, не томи, выкладывай: что у нас на этот раз? – теребил меня Чехов. Было видно, что жизнь его, хоть и с солеными огурцами и водкой, проходила не так весело, как ему бы того хотелось.
– Много чего. Вот это, например. – Я обвел широким жестом самого себя. – Покушение на персону, которая невероятно много знает.
– Ну, я бы на их месте эту персону просто бы убил – так было бы спокойнее.
– Так и убили бы, Юрий Николаевич, только их спугнули не вовремя, – уверил его я.
– Все это уже где-то было, – со скучающим видом сказал Чехов, хитро покосившись на меня.
Я решил испытать его терпение и молчал.
– Да расскажешь ты мне, в конце концов, что происходит – мне же жутко интересно! – наконец не выдержал Чехов.
– Ладно, – смилостивился я. – Рассказываю.
Я поведал Чехову обо всех приключениях, которые произошли со мной за последние несколько месяцев, включая случай с видеокассетой и двумя типами в переулке.
– Все ясно, – объявил Чехов по окончании моего рассказа. – Ты засунул свой нос достаточно далеко, чтобы это их волновало. Какие-нибудь предположения есть? Кто из всех перечисленных тобой людей захотел увидеть тебя в холодильнике морга?
– Я думаю, это заветная мечта многих знакомых и малознакомых мне людей. Вину же за данный случай мне очень хочется возложить конкретно на людей, которые занимаются покупкой или же перевозкой органов. Я, правда, еще не выяснил, насколько инкассаторская фирма «Эдельвейс» причастна к этим преступлениям. Во всяком случае, кто-то из их руководства обязательно должен быть в курсе дела. Ясно одно – те, кто пытался убрать меня, были именно те люди, которых так боялся Ураев. Значит, это действительно – сила.
– Сила! Была бы сила, мы бы с тобой тут сейчас не болтали, – проворчал Чехов.
– Я думаю, то, что я жив, объясняется одним – они немного недооценили меня. Просто какой-то наивный идиот приходит в фирму, где работал его товарищ, чтобы найти его, естественно, этот идиот опасен в той мере, что он может, не найдя своего друга, поднять шухер. Шум в любом случае не пойдет фирме на пользу – придется затаиться и не привлекать внимания, а как же они будут осуществлять свою деятельность в таком случае?
– Здраво рассуждаешь, молодец. Видна моя школа! – сказал Чехов. – И что ты собираешься делать дальше? Раз ты такой умный, – язвительно добавил он.
– Еще не знаю. Меня беспокоит местонахождение Ураева. Я как раз в тот вечер шел на встречу с его братом. Думаю, он что-нибудь знает. А теперь... Теперь не знаю, удастся ли мне с ним снова связаться. Это что касается внешнего расследования. Если я найду Романа, то я от него и информацию получу полную, куда уходили вырезанные в нашей клинике органы.
– Так, с этим все ясно. А что у нас с неправдоподобно везучими хирургами, которые скоро себе по клинике купят, если так дела дальше пойдут?
– Я не знаю. Запутался окончательно. Сперва у меня на подозрении был Лямзин, а все остальные, по моему мнению, были только рядовыми исполнителями. Но, если рассуждать здраво – с чего я это взял? Просто предположил. Предположения мои не оправдались, логическая цепочка оказалась неверной – в ее основании лежал недоказанный факт. Единственным аргументом в пользу моей теории был последний смертный случай, в результате которого, как я понял, умер неугодный свидетель. У него даже органы никто не отрезал – просто убили, и все. Если бы Лямзин был тем человеком, который похитил у Сергеенко почку, все встало бы на свои места. Но почку Сергеенко отрезал, судя по всему, другой человек.
– Ну и ляд бы с ним, с этим вашим Сергеенко, – что, других фактов мало? – прервал меня Чехов. – Начни копать с другой стороны – может, что и нароешь.
– А чем, с другой стороны, объясняется тот факт, что Лямзин выкрал карточку Сергеенко и держал ее в своем кабинете?
– Значит, она ему позарез нужна, – задумчиво ответил Чехов. – Знаешь, я бы на твоем месте эту карточку обратно положил – все равно рано или поздно хватятся.
– Ни за что! Это – первое вещественное доказательство, и я слишком долго за ним охотился, чтобы так легко его снова лишиться, – запальчиво возразил ему я.
– Тогда хотя бы спрячь подальше, а то и спрашивать тебя никто не будет, сопрут из тумбочки, и все.
– Да, с этим нельзя не согласиться. Нужно ее в своем кабинете запереть – никто туда соваться не будет, пока я здесь.
– Запри, запри, – кивнул Чехов.
Потом, свесив голову на грудь, стал о чем-то напряженно думать.
– Темноватое это дело и запутанное. Что со своей стороны хочу тебе предложить. Бить всем подозреваемым морды, пока не сознаются, – слишком много невинных людей изуродуем. Сидеть и ждать, пока твои черти кого-то еще зарежут, – нельзя. Открытыми темами на данный момент для меня представляются этот твой «Эдельвейс» и твой пропавший друг. Пожалуй, этим я могу заняться, пока твои болячки не заживут.
– И кто это вас отсюда раньше срока выпишет? – скептически спросил я.
– Выпишут, как миленькие выпишут. Таких крепких орешков и непреклонных врачей, как ты, у вас в терапии больше не осталось. – Он снова засмеялся. – Только тебе самому, пожалуй, нужно с его братом встретиться – мне он не доверится.
– Ладно, попробую как-нибудь, – пообещал я.
Тут в палату вошла Инночка, гневно сверкая своими ореховыми глазами. Она уставилась исподлобья на Чехова и строго произнесла:
– Юрий Николаевич, ну что же вы меня подводите? Почему вы опять не пошли на процедуры?
Чехов мученически вздохнул и закатил глаза:
– Иду, иду, душа моя! Только не плачь!
Инночка распахнула перед ним дверь и выжидающе замерла на пороге.
Чехов не торопясь поднялся и пошел за ней. На пороге он обернулся, подмигнул мне и прошептал:
– А книжечку-то, Владимир Сергеевич, припрячьте! – и вышел.
ГЛАВА 16
Начинало светать. Кирилл сидел на краю кровати и задумчиво курил. Он с ненавистью смотрел на бледнеющее небо и чувствовал себя как человек, который объелся до тошноты. Его мышцы под гладкой кожей судорожно сжимались от каждого ее прикосновения.
Людмила гладила его горячей ладонью по спине и ничего не замечала. Она любовалась его телом, синим дымом, поднимавшимся над его головой, и ощущала наступление сонного оцепенения, которое она так любила.
– Кир, – позвала она.
– Что? – холодно отозвался он.
– Кир, а давай опять помечтаем, давай?
«Мечты» – это было любимое развлечение Людмилы, без которого она не мыслила себе ни одного вечера. Каждый мужчина, которого угораздило попасть в постель Людмилы, был просто обязан на сон грядущий развлекать ее рассказами о том, как он на ней женится, какая красивая будет свадьба, как они потом заживут долго и счастливо, какой у них будет дом, куда они отдадут учиться детей... Все эти утопии так нравились Людмиле, что в конце концов она начинала верить, что перед ней – реальная картина ее будущей жизни, и страстно желала приблизить наступление того счастливого момента, когда все это станет настоящим. Она начинала требовать от своих партнеров, чтобы они приложили все возможные усилия, чтобы помочь будущему осуществиться. Все это приводило в конце концов к тому, что мужчины сбегали от нее, как от чумы. Ведь некоторым из них достаточно лишь слова «женитьба», чтобы потерять к мечтательной особе всяческий интерес.
Ее новый любовник по сравнению с другими совсем другой. Кирилл всегда был честолюбив и пылок. Каждая бредовая идея, которая рождалась в голове у него или у его друзей, становилась новым проектом, требующим немедленного воплощения. К счастью, вся авантюристская компания имела четкие представления о рамках законности и вовремя останавливалась в своих многочисленных затеях, чтобы не поплатиться за свои шалости.
С той поры как Кирилл с друзьями убегали из дома в поисках каких-то несуществующих кладов, строили свой самолет для перелета через страну и скупали цветные металлы у населения с целью извлечения весьма сомнительных прибылей, прошло достаточно много времени. Кирилл вырос, остепенился, закончил медицинский, устроился работать в престижную клинику.
И здесь он встретил ее – женщину, чей пунцовый рот часто снился ему по ночам, вызывая мучительные боли в паху. Он смотрел на Людмилу и не верил, что такие женщины могут существовать. Ему казалось, что каждое ее движение порождает волнение магнитных полей, и от этого у него едва не останавливается сердце. Кирилл был еще молод, чтобы верно поставить себе диагноз. Только спустя много времени он понял, что это была не любовь, а сильная похоть.
Но первые ночи обладания этим телом были полны таких чувств, что, пожалуй, не забудутся ему уже никогда. Воспоминание о том, как он лежал рядом с ней, мокрый и задыхающийся, и чувствовал, что только что умер и снова родился, до сей поры вызывает у него спазм где-то в животе.
Именно в те безумные и светлые ночи он услышал ее обычный бред о собственном доме, о респектабельной жизни с ним в качестве мужа и с их общими детьми.
Кирилл не верил своим ушам – так он был счастлив. Он покрывал ее тело поцелуями и бормотал: «Милая, милая, все так и будет, слышишь?»
Последующие дни были полны долгих и мучительных раздумий о том, каким образом осуществить эти планы, как стать вдруг достаточно богатым, чтобы купить трехэтажный дом где-нибудь на побережье.
Именно в один из таких дней к нему подошел один из коллег и, пристально глядя ему в глаза, спросил:
– Кирилл, а не хочешь ли ты немного подкалымить?
И вот теперь...
Теперь она теребила его волосы, а он содрогался от отвращения. Он смотрел в светлеющее небо и думал, что теперь ему не выбраться из этой пропасти.
О настороженной враждебности по отношению ко мне говорил весь его вид – насупленный, подозрительный и угрюмый.
– Здравствуйте, Алексей! – поприветствовал его я, протягивая руку.
Он руки не подал, а мне ответил злобным взглядом. Я мог его понять – все, что сейчас касалось его брата, было для него наверняка источником жесточайших душевных мук.
Мне удалось все-таки организовать с Алексеем встречу. Только обретя способность более или менее держаться на своих ногах, я сбежал из-под надзора медсестер (спасибо Воробьеву!) и настоял на встрече, с трудом дозвонившись к нему на работу.
Разглядев мою забинтованную голову, он спросил:
– Вот из-за этого вы не пришли в прошлый раз?
– Именно. Только это – следствие. Причиной были два резвых молодчика, которые перехватили меня на пути к вам и за что-то поломали мне ребро и пробили голову. Думается, эти юноши были каким-то образом знакомы с вашим братом.
Его лицо стало еще более пасмурным.
– Что вам известно о моем брате? – наконец спросил он.
– У меня к вам тот же вопрос. Скажите, вы знаете, где сейчас находится ваш брат?
Он зло засмеялся.
– Не знаю. А знал бы, вам все равно бы не сказал. Зачем он вам?
– Понимаете, Алексей, мне понятно ваше недоверие – так и нужно, согласен. Но дело в том, что я совсем не тот, кого бы вам следовало опасаться – вас и вашему брату. Я был его товарищем, и, видимо, кроме меня и вас, у него здесь никого нет. Я сужу об этом так уверенно только потому, что именно ко мне он обратился за помощью в трудную минуту.
Услышав мои последние слова, Алексей недоверчиво покосился на меня и криво ухмыльнулся.
– Мое заявление не голословно. Незадолго до того как я позвонил вам, мною была получена видеокассета. На ней запись, проливающая свет на некоторые события в жизни Романа, которые определенным образом касаются и меня.
– А, – протянул Алексей. – Кассета? Знаю.
– Что вы знаете об этой видеозаписи?
– Она была сделана у меня дома, – лаконично ответил он. – Только я не знаю ее содержания.
– Понятно. А после того, как ваш брат заходил к вам для записи этой кассеты, вы его видели?
– Нет.
– А вы не могли бы рассказать об этой встрече с ним, и вообще, о его поведении, его делах, мыслях, планах в последний период вашего общения?
Он поежился.
– Мы здесь будем стоять? – спросил он.
– Как пожелаете, – пожал плечами я.
– Пойдемте.
Я послушно пошел за ним к маленькой пивной, обшарпанный бок которой торчал из-за угла.
Внутри оказалось более уютно, чем при взгляде со стороны. Мы устроились в темном уголке, и перед нами немедленно возникла официантка:
– Что будете заказывать?
– Кофе, – сказали мы в один голос.
Официантка тяжело вздохнула и ушла.
– В последние две встречи Роман вел себя довольно странно. В первый раз он пришел ко мне бледный, трясущийся. На вопросы не отвечал, только говорил: «Не дрейфь, Лешка, мы прорвемся!» Он надолго у меня не задержался – попросил ключи от второй квартиры и ушел. Еще просил никому не говорить, где он и когда вернется, – ни под каким предлогом. Потом он пропал, и его не было где-то с неделю. А потом он снова пришел ко мне, снова какой-то взволнованный. Попросил видеокамеру, а меня в ларек отослал. Когда я вернулся, он уже из квартиры выходил. Попросил меня в случае чего продать его квартиру, а деньги маме в Красноярск отослать. Какой должен быть случай, он не сказал. И больше я его с той поры не видел.
– Что за вторая квартира?
– Моя старая, холостяцкая, что в Теплом Стане. Нежилая практически. Для дочки оставил. Я, после того как Ромка пропал, туда не раз наведывался. Только не собирался он туда возвращаться – ключи на столе оставил, а дверь захлопнул.
– У кого еще мог спрятаться ваш брат?
Алексей покачал головой:
– Ни у кого больше. Здесь у него никого больше не было. Вы и сами говорите...
Девушка принесла нам душистый кофе, и мы стали греть о чашки руки. Настал тот тягостный момент, когда ходить вокруг да около уже невозможно, а говорить в лоб еще нет смелости. Мы молчали. Он не выдержал первым:
– Скажите, что с моим братом случилось?
– Да я и сам точно не знаю. Но, видимо, что-то очень серьезное.
Я еще минуту подумал, стоит ли посвящать в эти темные дела достаточно постороннего человека. В конце концов я решил, что он имеет право знать правду о своем собственном брате.
Поэтому я придвинулся поближе к нему и вполголоса произнес:
– Вы видите эти бинты на голове? Они на ней по той же причине, по которой пропал Роман.
Лямзин постукивал карандашом по столу и осматривал присутствующих достаточно вызывающе.
Он принадлежал к разряду тех людей, которые, испытав неудачи, отыгрываются на своих ближних. Если этим людям случается занять хотя бы небольшую должность, их характер портится очень быстро. Попадая под давление вышестоящих, перед которыми они трепещут, как осиновые листы, они отыгрываются после на подчиненных.
Лямзин, переживший в последнее время ряд унижений от различных сильных мира сего и параллельно – несколько скандалов со своей склочной женой, теперь был желчен и вреден до невыносимости. Однако все свои эмоции ему удавалось излить только на медсестер и молодых специалистов.
Те двое, что сидели перед ним в кабинете, смотрели на его красную от злости лысину слегка насмешливо.
– Это чьи вообще проблемы? – сощурив серые глаза, спросил Головлев, развалившийся на диване и нервно ощипывающий стоящую в вазе гвоздику. – Кто у нас организатор и великий комбинатор? Уж не ты ли, Степан Алексеевич? Вот с тебя и надо спросить – какого ляда у нас все так плохо? Мы-то люди маленькие – нам прикажут, мы сделаем...
Власов поддержал Головлева мрачным взглядом и еще глубже вдавился в кресло, которое под его весом жалобно скрипнуло.
Лямзин с ненавистью посмотрел на полосатые носки Головлева, которые выглядывали из-под задравшихся щеголеватых брюк. Он уже и сам был не рад, что позволил себе взять командный тон с этой опасной компанией.
– И все-таки удовлетворить все ваши финансовые претензии я не в силах. Я уже неоднократно обращался к нашим партнерам с просьбами и протестами. Они считают, что мы получили все, что заслужили, – примирительно сказал завхирургией.
– Да-а? Может, мы им еще за бесплатно должны товар поставлять? Мол, возьмите, господа, от нас подарочек, а со своими проблемами мы как-нибудь сами справимся? – язвительно кинул Власов и угрожающе сжал кулаки.
– И что вы предлагаете? – совсем уже сник Степан Алексеевич.
Головлев покрутил головой, пытаясь ослабить галстук, который ему за день порядком поднадоел. Так же ему поднадоел этот нудный и трусливый горе-начальник, который облажал их всех и не смог отстоять их интересы перед заказчиками. Те, конечно, думают теперь, что нарвались на лохов и будут из них веревки вить, как им угодно. Он тяжело вздохнул и в который раз обвинил жизнь в несправедливом распределении власти. Почему этот чепушила занимает должность и потому напрямую может работать с заказчиком, а он, такой замечательный, талантливый и умный, должен попадать на деньги из-за промахов этого идиота?
Вслух же он заявил:
– Я своих требований снижать не собираюсь. Если понадобится, могу сам поговорить с нашими строптивыми партнерами. Они что, не понимают, что нам достаточно просто сходить до ближайшего отделения РУОПа – и вся их лавочка закроется к чертовой матери?
Лямзин закатил глаза. Этого ему только не хватало! С зарвавшимся хирургом можно было справиться административными мерами, а как справляться со строптивым подельником?
– Семен, – ласково сказал он. – Давай рассуждать здраво. Те, по чьему заказу мы работаем, не такие идиоты, как тебе кажется. Если бы они боялись ментов, мы бы об этом узнали первыми. Если же они не боятся вызывать наше недовольство, значит, у них все давно уже схвачено – неужели не ясно?
– Ничего это не значит! – горячился Головлев. – То, что им попросту плевать на наше мнение, значит, что они попросту за лохов нас держат, за безобидных и покорных лохов!
Видимо, «лох» было самым оскорбительным выражением для Головлева. Лямзин отметил про себя, что у этого человека слишком много слабых мест, чтобы его по-настоящему опасаться.
– Я так понимаю, наш разговор пошел по проторенной дорожке. Давайте не будем переливать из пустого в порожнее. Все-таки мы взрослые люди и коллеги, – тоном архиепископа на проповеди вещал Лямзин, стараясь прекратить эти прения, которые с каждым разом становились для него все более неприятными.
– Давайте без «давайте», – пробасил вдруг молчавший в основном Власов. Его багровый затылок от напряжения приобрел вообще непонятный цвет. – Я хочу только одного – получить положенную мне сумму, которая должна быть в полтора раза выше обычной, а не наоборот.
– Батенька мой, а с какого перепуга? Вы-то в последней операции вообще никакого участия не принимали! – возмутился на этот раз уже Головлев.
Власов замолчал и недовольно покосился на него своими свиными глазами, однако возразить не посмел.
– Давайте так. – Головлев понял, что нужно идти на компромисс – иначе ничего не выйдет вообще. – Разработаем совместный план, как выбить необходимые нам деньги из заказчиков. Тогда не нужно будет делить шкуру неубитого медведя, а останется только разделить деньги. Вы, Степан Алексеевич, сделали, что я вас просил?
– Вы о карточке? – понизив голос, переспросил Лямзин.
Головлев важно кивнул.
– Да, она у меня. – Лямзин поднялся и полез на полку с картотекой.
Пока он рылся там, Власов с Головлевым за его спиной переглядывались и обменивались знаками. Поиски Лямзина затягивались.
Людмила гладила его горячей ладонью по спине и ничего не замечала. Она любовалась его телом, синим дымом, поднимавшимся над его головой, и ощущала наступление сонного оцепенения, которое она так любила.
– Кир, – позвала она.
– Что? – холодно отозвался он.
– Кир, а давай опять помечтаем, давай?
«Мечты» – это было любимое развлечение Людмилы, без которого она не мыслила себе ни одного вечера. Каждый мужчина, которого угораздило попасть в постель Людмилы, был просто обязан на сон грядущий развлекать ее рассказами о том, как он на ней женится, какая красивая будет свадьба, как они потом заживут долго и счастливо, какой у них будет дом, куда они отдадут учиться детей... Все эти утопии так нравились Людмиле, что в конце концов она начинала верить, что перед ней – реальная картина ее будущей жизни, и страстно желала приблизить наступление того счастливого момента, когда все это станет настоящим. Она начинала требовать от своих партнеров, чтобы они приложили все возможные усилия, чтобы помочь будущему осуществиться. Все это приводило в конце концов к тому, что мужчины сбегали от нее, как от чумы. Ведь некоторым из них достаточно лишь слова «женитьба», чтобы потерять к мечтательной особе всяческий интерес.
Ее новый любовник по сравнению с другими совсем другой. Кирилл всегда был честолюбив и пылок. Каждая бредовая идея, которая рождалась в голове у него или у его друзей, становилась новым проектом, требующим немедленного воплощения. К счастью, вся авантюристская компания имела четкие представления о рамках законности и вовремя останавливалась в своих многочисленных затеях, чтобы не поплатиться за свои шалости.
С той поры как Кирилл с друзьями убегали из дома в поисках каких-то несуществующих кладов, строили свой самолет для перелета через страну и скупали цветные металлы у населения с целью извлечения весьма сомнительных прибылей, прошло достаточно много времени. Кирилл вырос, остепенился, закончил медицинский, устроился работать в престижную клинику.
И здесь он встретил ее – женщину, чей пунцовый рот часто снился ему по ночам, вызывая мучительные боли в паху. Он смотрел на Людмилу и не верил, что такие женщины могут существовать. Ему казалось, что каждое ее движение порождает волнение магнитных полей, и от этого у него едва не останавливается сердце. Кирилл был еще молод, чтобы верно поставить себе диагноз. Только спустя много времени он понял, что это была не любовь, а сильная похоть.
Но первые ночи обладания этим телом были полны таких чувств, что, пожалуй, не забудутся ему уже никогда. Воспоминание о том, как он лежал рядом с ней, мокрый и задыхающийся, и чувствовал, что только что умер и снова родился, до сей поры вызывает у него спазм где-то в животе.
Именно в те безумные и светлые ночи он услышал ее обычный бред о собственном доме, о респектабельной жизни с ним в качестве мужа и с их общими детьми.
Кирилл не верил своим ушам – так он был счастлив. Он покрывал ее тело поцелуями и бормотал: «Милая, милая, все так и будет, слышишь?»
Последующие дни были полны долгих и мучительных раздумий о том, каким образом осуществить эти планы, как стать вдруг достаточно богатым, чтобы купить трехэтажный дом где-нибудь на побережье.
Именно в один из таких дней к нему подошел один из коллег и, пристально глядя ему в глаза, спросил:
– Кирилл, а не хочешь ли ты немного подкалымить?
И вот теперь...
Теперь она теребила его волосы, а он содрогался от отвращения. Он смотрел в светлеющее небо и думал, что теперь ему не выбраться из этой пропасти.
* * *
Я узнал его сразу – в нем было что-то общее с Романом. Что-то в походке, в манере держать голову чуть-чуть набок. Я немедленно воспылал к нему искренней симпатией, совершенно не рассчитывая на взаимность.О настороженной враждебности по отношению ко мне говорил весь его вид – насупленный, подозрительный и угрюмый.
– Здравствуйте, Алексей! – поприветствовал его я, протягивая руку.
Он руки не подал, а мне ответил злобным взглядом. Я мог его понять – все, что сейчас касалось его брата, было для него наверняка источником жесточайших душевных мук.
Мне удалось все-таки организовать с Алексеем встречу. Только обретя способность более или менее держаться на своих ногах, я сбежал из-под надзора медсестер (спасибо Воробьеву!) и настоял на встрече, с трудом дозвонившись к нему на работу.
Разглядев мою забинтованную голову, он спросил:
– Вот из-за этого вы не пришли в прошлый раз?
– Именно. Только это – следствие. Причиной были два резвых молодчика, которые перехватили меня на пути к вам и за что-то поломали мне ребро и пробили голову. Думается, эти юноши были каким-то образом знакомы с вашим братом.
Его лицо стало еще более пасмурным.
– Что вам известно о моем брате? – наконец спросил он.
– У меня к вам тот же вопрос. Скажите, вы знаете, где сейчас находится ваш брат?
Он зло засмеялся.
– Не знаю. А знал бы, вам все равно бы не сказал. Зачем он вам?
– Понимаете, Алексей, мне понятно ваше недоверие – так и нужно, согласен. Но дело в том, что я совсем не тот, кого бы вам следовало опасаться – вас и вашему брату. Я был его товарищем, и, видимо, кроме меня и вас, у него здесь никого нет. Я сужу об этом так уверенно только потому, что именно ко мне он обратился за помощью в трудную минуту.
Услышав мои последние слова, Алексей недоверчиво покосился на меня и криво ухмыльнулся.
– Мое заявление не голословно. Незадолго до того как я позвонил вам, мною была получена видеокассета. На ней запись, проливающая свет на некоторые события в жизни Романа, которые определенным образом касаются и меня.
– А, – протянул Алексей. – Кассета? Знаю.
– Что вы знаете об этой видеозаписи?
– Она была сделана у меня дома, – лаконично ответил он. – Только я не знаю ее содержания.
– Понятно. А после того, как ваш брат заходил к вам для записи этой кассеты, вы его видели?
– Нет.
– А вы не могли бы рассказать об этой встрече с ним, и вообще, о его поведении, его делах, мыслях, планах в последний период вашего общения?
Он поежился.
– Мы здесь будем стоять? – спросил он.
– Как пожелаете, – пожал плечами я.
– Пойдемте.
Я послушно пошел за ним к маленькой пивной, обшарпанный бок которой торчал из-за угла.
Внутри оказалось более уютно, чем при взгляде со стороны. Мы устроились в темном уголке, и перед нами немедленно возникла официантка:
– Что будете заказывать?
– Кофе, – сказали мы в один голос.
Официантка тяжело вздохнула и ушла.
– В последние две встречи Роман вел себя довольно странно. В первый раз он пришел ко мне бледный, трясущийся. На вопросы не отвечал, только говорил: «Не дрейфь, Лешка, мы прорвемся!» Он надолго у меня не задержался – попросил ключи от второй квартиры и ушел. Еще просил никому не говорить, где он и когда вернется, – ни под каким предлогом. Потом он пропал, и его не было где-то с неделю. А потом он снова пришел ко мне, снова какой-то взволнованный. Попросил видеокамеру, а меня в ларек отослал. Когда я вернулся, он уже из квартиры выходил. Попросил меня в случае чего продать его квартиру, а деньги маме в Красноярск отослать. Какой должен быть случай, он не сказал. И больше я его с той поры не видел.
– Что за вторая квартира?
– Моя старая, холостяцкая, что в Теплом Стане. Нежилая практически. Для дочки оставил. Я, после того как Ромка пропал, туда не раз наведывался. Только не собирался он туда возвращаться – ключи на столе оставил, а дверь захлопнул.
– У кого еще мог спрятаться ваш брат?
Алексей покачал головой:
– Ни у кого больше. Здесь у него никого больше не было. Вы и сами говорите...
Девушка принесла нам душистый кофе, и мы стали греть о чашки руки. Настал тот тягостный момент, когда ходить вокруг да около уже невозможно, а говорить в лоб еще нет смелости. Мы молчали. Он не выдержал первым:
– Скажите, что с моим братом случилось?
– Да я и сам точно не знаю. Но, видимо, что-то очень серьезное.
Я еще минуту подумал, стоит ли посвящать в эти темные дела достаточно постороннего человека. В конце концов я решил, что он имеет право знать правду о своем собственном брате.
Поэтому я придвинулся поближе к нему и вполголоса произнес:
– Вы видите эти бинты на голове? Они на ней по той же причине, по которой пропал Роман.
* * *
– Что я могу сказать, коллеги? Ситуация наша не очень благоприятна. Мало того что все выполненные нами заказы не прошли незамеченными из-за сбоев в организации, ко всему прочему от наших услуг хотят отказаться вовсе.Лямзин постукивал карандашом по столу и осматривал присутствующих достаточно вызывающе.
Он принадлежал к разряду тех людей, которые, испытав неудачи, отыгрываются на своих ближних. Если этим людям случается занять хотя бы небольшую должность, их характер портится очень быстро. Попадая под давление вышестоящих, перед которыми они трепещут, как осиновые листы, они отыгрываются после на подчиненных.
Лямзин, переживший в последнее время ряд унижений от различных сильных мира сего и параллельно – несколько скандалов со своей склочной женой, теперь был желчен и вреден до невыносимости. Однако все свои эмоции ему удавалось излить только на медсестер и молодых специалистов.
Те двое, что сидели перед ним в кабинете, смотрели на его красную от злости лысину слегка насмешливо.
– Это чьи вообще проблемы? – сощурив серые глаза, спросил Головлев, развалившийся на диване и нервно ощипывающий стоящую в вазе гвоздику. – Кто у нас организатор и великий комбинатор? Уж не ты ли, Степан Алексеевич? Вот с тебя и надо спросить – какого ляда у нас все так плохо? Мы-то люди маленькие – нам прикажут, мы сделаем...
Власов поддержал Головлева мрачным взглядом и еще глубже вдавился в кресло, которое под его весом жалобно скрипнуло.
Лямзин с ненавистью посмотрел на полосатые носки Головлева, которые выглядывали из-под задравшихся щеголеватых брюк. Он уже и сам был не рад, что позволил себе взять командный тон с этой опасной компанией.
– И все-таки удовлетворить все ваши финансовые претензии я не в силах. Я уже неоднократно обращался к нашим партнерам с просьбами и протестами. Они считают, что мы получили все, что заслужили, – примирительно сказал завхирургией.
– Да-а? Может, мы им еще за бесплатно должны товар поставлять? Мол, возьмите, господа, от нас подарочек, а со своими проблемами мы как-нибудь сами справимся? – язвительно кинул Власов и угрожающе сжал кулаки.
– И что вы предлагаете? – совсем уже сник Степан Алексеевич.
Головлев покрутил головой, пытаясь ослабить галстук, который ему за день порядком поднадоел. Так же ему поднадоел этот нудный и трусливый горе-начальник, который облажал их всех и не смог отстоять их интересы перед заказчиками. Те, конечно, думают теперь, что нарвались на лохов и будут из них веревки вить, как им угодно. Он тяжело вздохнул и в который раз обвинил жизнь в несправедливом распределении власти. Почему этот чепушила занимает должность и потому напрямую может работать с заказчиком, а он, такой замечательный, талантливый и умный, должен попадать на деньги из-за промахов этого идиота?
Вслух же он заявил:
– Я своих требований снижать не собираюсь. Если понадобится, могу сам поговорить с нашими строптивыми партнерами. Они что, не понимают, что нам достаточно просто сходить до ближайшего отделения РУОПа – и вся их лавочка закроется к чертовой матери?
Лямзин закатил глаза. Этого ему только не хватало! С зарвавшимся хирургом можно было справиться административными мерами, а как справляться со строптивым подельником?
– Семен, – ласково сказал он. – Давай рассуждать здраво. Те, по чьему заказу мы работаем, не такие идиоты, как тебе кажется. Если бы они боялись ментов, мы бы об этом узнали первыми. Если же они не боятся вызывать наше недовольство, значит, у них все давно уже схвачено – неужели не ясно?
– Ничего это не значит! – горячился Головлев. – То, что им попросту плевать на наше мнение, значит, что они попросту за лохов нас держат, за безобидных и покорных лохов!
Видимо, «лох» было самым оскорбительным выражением для Головлева. Лямзин отметил про себя, что у этого человека слишком много слабых мест, чтобы его по-настоящему опасаться.
– Я так понимаю, наш разговор пошел по проторенной дорожке. Давайте не будем переливать из пустого в порожнее. Все-таки мы взрослые люди и коллеги, – тоном архиепископа на проповеди вещал Лямзин, стараясь прекратить эти прения, которые с каждым разом становились для него все более неприятными.
– Давайте без «давайте», – пробасил вдруг молчавший в основном Власов. Его багровый затылок от напряжения приобрел вообще непонятный цвет. – Я хочу только одного – получить положенную мне сумму, которая должна быть в полтора раза выше обычной, а не наоборот.
– Батенька мой, а с какого перепуга? Вы-то в последней операции вообще никакого участия не принимали! – возмутился на этот раз уже Головлев.
Власов замолчал и недовольно покосился на него своими свиными глазами, однако возразить не посмел.
– Давайте так. – Головлев понял, что нужно идти на компромисс – иначе ничего не выйдет вообще. – Разработаем совместный план, как выбить необходимые нам деньги из заказчиков. Тогда не нужно будет делить шкуру неубитого медведя, а останется только разделить деньги. Вы, Степан Алексеевич, сделали, что я вас просил?
– Вы о карточке? – понизив голос, переспросил Лямзин.
Головлев важно кивнул.
– Да, она у меня. – Лямзин поднялся и полез на полку с картотекой.
Пока он рылся там, Власов с Головлевым за его спиной переглядывались и обменивались знаками. Поиски Лямзина затягивались.