Серегин Михаил. Доноры за доллары

   – Это за операцию, да? А почему так мало? – разочарованно тянула Люда.
   – Не знаю. Сколько дали, – огрызнулся Кирилл.
   – Вот те на! – вдруг неожиданно жестко сказала Люда. – Ты что, как лох себя провести позволил? Да за такие деньги зуб не выдерут – не то что человека укокошить!
   Кирилл медленно повернул к ней голову и удивленно уставился на нее.
   – Нет, ты подумай – какие козлы! – Теперь она встала и металась по комнате из угла в угол, по-прежнему забыв запахнуть халат.
   Она резко остановилась напротив кровати и зло спросила:
   – Кто с тобой расплачивался?
   – Головлев.
   – А с кем ты договаривался?
   – С Лямзиным.
   – Так, замечательно. Завтра же идем и разбираемся с этими козлами. – Она сняла халат и, совершенно голая, легла рядом с Кириллом и прижалась к нему жарким телом. – Не расстраивайся, любимый, мы им спуску не дадим.
   И Кирилл почувствовал, что он впервые с той поры, как увидел ее, не испытывает к ней никакого желания.

* * *

   Обнаружив пропажу карточки Сергеенко, я был оглушен.
   Ясно, что это – дело рук Лямзина. Как он проник ко мне в кабинет? Да так же, как и я в его. Нет ничего проще. Ясно, что теперь этого документа мне не видать как своих ушей. Обиднее всего было, что я не только не сумел им воспользоваться, но даже не успел разгадать его значение в моем деле.
   Все эти мысли были достаточно безрадостны, и я не нашел ничего лучшего, как отправиться на свежий воздух и восстановить душевное равновесие.
   Уже выйдя за ворота клиники, вспомнил, что оставил в кабинете свои сигареты. Денег на новую пачку у меня не было, а курить хотелось страшно. Пришлось возвращаться обратно.
   Поднявшись на свой этаж, я нашел дверь своего кабинета незапертой. Я толкнул ее и от неожиданности замер на пороге.
   Первое, что я увидел, войдя в комнату, была Инночка, которая рылась в ящике моего стола.

ГЛАВА 18

   Увидев меня, она уронила на пол кипу бумаг и ойкнула.
   – Моя дорогая! – протянул я, одновременно запирая за собой дверь на ключ. – Какая неожиданность, боже мой! Что вам, деточка, понадобилось в моем столе? Вы потеряли краткое руководство по вязанию?
   Инна бросилась к двери, пытаясь открыть ее своим ключом. Я, естественно, не позволил ей так просто от меня сбежать. Схватив ее за запястья, я первым делом вырвал у нее ключ и засунул его в задний карман брюк. Инночка пищала и отбивалась, что, впрочем, у нее получалось достаточно неплохо – видимо, помогала злость.
   – Тише-тише-тише, – уговаривал я ее. – Если вы не прекратите визжать, я заклею ваш прелестный рот скотчем, что вряд ли положительно скажется на красоте вашего лица.
   Продолжая крепко держать ее за руки, я потащил Инночку к дивану и, как она ни упиралась, заставил ее сесть.
   После этого я дотянулся зубами до висящего на крючке полотенца и крепко связал ей руки, скрестив их за спиной.
   – Вам не больно? – участливым тоном спросил я пыхтящую от ярости пленницу, насмешливо глядя ей в глаза.
   – Отпустите меня, иначе я Штейнбергу пожалуюсь! – вопила она.
   – Замечательно. Значит, это Штейнберг вас научил по столам заведующих терапией лазить? Дорогая, откуда такое вероломство? Я вас чем-нибудь когда-нибудь обидел?
   Она молчала, и лицо ее постепенно приняло плаксивое выражение.
   – Не нужно слез – они здесь не помогут. Я бы вам посоветовал просто и незатейливо рассказать, почему я застал вас за этим нелицеприятным занятием. Только в этом случае вы получите свои руки обратно в ваше распоряжение. Ну?
   Она еще минуту поплакала и сказала:
   – Меня Штейнберг попросил проследить за вами. Он велел не брезговать никакими методами и вызнать все, что касается вас, вашей работы и даже вашей личной жизни. Пока вы болели, это было нетрудно. К тому же ключ вы мне сами дали.
   – А чем он объяснил вам такой странный подход к работе с персоналом? Какими-нибудь новомодными теориями менеджмента имени японца Токомото?
   – Нет, – шмыгнула носом Инночка. – Он сказал, что вы на подозрении в каком-то криминальном деле и я просто обязана ему помочь во всем разобраться.
   – И вы так легко согласились?! Подумать только, я, кажется, пригрел на груди змею!
   – Он не просил. Он велел.
   – А вы послушались? Вы что, его раба? Или вам просто не дают покоя лавры Павлика Морозова?
   – Нет, – помотала она головой, и крупные слезы опять полились у нее по лицу. – Он пригрозил, – едва слышно произнесла она.
   – Чем? Пыткой?
   – Прекратите язвить! – нервно вскрикнула она. – Ему есть чем мне угрожать.
   – Что за тайны, вы не можете мне сказать?
   Она покачала головой.
   – Ясно, – сказал я. – Не хотите – как хотите. Надеюсь, у вас были достаточно веские причины. Он что, грозился вас уволить? Я бы, например, на вашем месте сам уволился после подобного предложения. А с вашими данными вы могли бы найти работу и получше.
   – Дело вовсе не в этом, – запальчиво сообщила мне Инночка. – Дело в том, что...
   Она посмотрела на меня и, видимо, решила, что мне доверяться не стоит. Поэтому она опять замолчала.
   – Ладно, – благосклонно сказал я. – Не будем об этом, если вы не хотите. Скажите мне одно: это вы украли у меня из стола карточку?
   – Я, – опустила она голову.
   – А почему именно ее? Он вам сказал, какую надо?
   – Нет, просто он просил меня приносить ему все сколько-нибудь подозрительное. Я спросила, что делать, если вы хватитесь пропажи. Он ответил, чтобы я не беспокоилась – об этом он сам побеспокоится. А карточка этого больного и была чем-то подозрительным: последняя запись в ней сделана задолго до того, как вы у нас появились.
   – И куда вы ее дели, исполнительная вы моя? Штейнбергу отдали?
   Я в этом и не сомневался.
   – Так, и что мне теперь с вами делать? Сжечь на костре или руку отрубить, как воришке?
   Она вздрогнула и с ужасом уставилась на меня.
   Я смотрел в ее заплаканные ореховые глаза и думал о том, как мало, оказывается, я знаю об этой девушке, с которой проработал бок о бок уже столько лет. Посмотришь на нее – такая декоративная, безобидная. А поди ж ты...
   – Ладно, давайте сделаем так. Штейнбергу ничего не говорите. Продолжайте делать вид, что следите за мной. Рассказывайте ему что хотите. Только перед этим советуйтесь со мной, идет? А за то, что вы порушили мои планы, я вам запрещаю пользоваться моим компьютером. – Разговаривая с ней, я все время сбивался на покровительственный отеческий тон, и мне это самому не нравилось.
   Она с изумлением посмотрела на меня и ничего не ответила. Развязав ей руки, я выпроводил ее за дверь и постарался успокоиться.
   Если карточка у Штейнберга, это значит, что я не увижу ее теперь точно. Единственным плюсом в этой ситуации было то, что ее теперь не увидит и Лямзин, хотя зачем она ему, я до сих пор не догадывался.
   Теперь придется все начинать с начала. Почему так долго нет новостей от Чехова?

* * *

   Не успела утихнуть суета с прибытием генерала, как снова весь санаторий стоял на ушах. После того как были уничтожены следы пребывания не самых лучших клиентов – для вывоза мусора, оставленного ими, пришлось нанять специальную машину, – номера верхнего этажа были набиты нужными мелочами, в ресторан наняли еще одну смену поваров, и все замерло в радостном ожидании.
   Оно не затянулось надолго. Через три дня, как и было обещано, к подъезду «Сосновой шишки» прибыл кортеж из трех «Фольксвагенов», набитых битком оптимистичными людьми европейского вида. Шумной и пестрой толпой эта отнюдь не цыганская компания бодро взобралась на крылечко, по дороге щелкая фотоаппаратами и истерически улыбаясь. Тем временем бойкие мальчики в национальных костюмах резво расхватали багаж и унесли к черному ходу.
   На крыльце, как водится, их встречала верхушка в полном составе. Козлов стоял впереди и старался улыбаться шире, чем европейцы. Остальные смотрели на них во все глаза и тихо отпускали остроты в адрес иностранцев, комичных, на взгляд исконно русского человека.
   Церемония встречи дорогих гостей проводилась с синхронным переводом гнусавого, как на грех, толмача, которого Зосимову пришлось выписать из МГИМО.
   Сам Зосимов стоял и психовал, ловя косые взгляды сотрудников и слащавую услужливость главного. Он внутренне поздравлял себя с тем, что ему удалось хотя бы уговорить заведующего не устраивать этого цирка с проститутками в кокошниках и с хлебом-солью.
   Козлов же между тем заключил в горячие русские объятья своего иностранного партнера – Отто Ланберга.
   – Здорово-здорово, очкастая каланча! – совершенно неимпозантно вопил Козлов, отвешивая троекратный поцелуй по русскому обычаю.
   Бедняга Отто в растерянности косил светлым глазом в стоpону своих спутников, смущенно отводящих глаза.
   – Здравствуй, – почти совсем без акцента ответил Ланберг, вытаскивая из кармана платок и вытирая щеки.
   Козлов сделал вид, что ничего не заметил.
   – Ну, гости дорогие, проходите, располагайтесь, не побрезгуйте! – заголосил Козлов с интонациями продавщицы пирожков.
   Толмач вздрогнул, словно проснулся, и изрек:
   – Welkome.
   После этого вся ватага наконец просочилась внутрь и стала подниматься по лестнице.
   – Куда? – окликнул иностранцев один из распорядителей. – Лифт же!
   Иностранцы испуганно переглянулись и вопросительно посмотрели на толмача, который достаточно путано им что-то втолковывал.
   – No, no! Thаnk’s! Thаt’s only two flor, – улыбчиво объяснил один из гостей, а толмач добавил от себя, что господа говорят, что они не настолько стары, чтобы самостоятельно не подняться на второй этаж.
   В конце концов иностранцы были размещены по люксам, к каждому приставили мальчика «для особых поручений», причем в этот же вечер большая часть делегации обратилась к администрации с категорическим требованием объяснить необходимость присутствия этих немых стражей возле дверей их номеров. Козлову очень долго пришлось втолковывать непутевым подданным Великобритании, что это сделано из особого уважения и совершенно не предполагает никакой подозрительности по отношению к гостям.
   – Чертовы инглиши, – ворчал Дмитрий Анатольевич, утирая пот с шеи. – Насмотрелись там своего Би-би-си и думают, что здесь кагэбэшные агенты на каждом углу. А еще образованные люди, черт. Кстати, Зосимов, позаботься о том, чтобы на обеде они были как штык!
   Зосимов еще раз безнадежно вздохнул и пошел выполнять распоряжения.
   На обеде, который состоялся ровно в двенадцать, конечно, присутствовали все. Однако только делегацию удалось усадить за стол, как они стали переглядываться и перешептываться. Наконец осоловевший было совсем переводчик был вытолкнут из-за стола и отправлен с докладом к начальству.
   – Леонид Андреич, – фальцетом блеял он, теребя Зосимова за пуговицу. – Ну вы чего меня подставляете? Эти сэры послали спросить, сколько человек мы ждем на ленч и когда уже подадут кофе...
   Зосимов хлопнул себя по лбу папкой и застонал:
   – О боже ты мой! Ну, сходи попробуй к главному и объясни ему, что у них обедают вечером, а в двенадцать им положен только легкий ленч с кофе и тостами. Иди, иди, объясняй, если сможешь.
   По возвращении в столовую толмач застал там Козлова, который, как в детском саду, заглядывал в тарелки с нетронутым супом и расспрашивал каждого, что ему не понравилось.
   Когда недоразумение выяснилось, Дмитрий Анатольевич погнал официантов за апельсиновым соком и долго рассыпался перед англичанами, ссылаясь на бестолковость персонала.
   После ленча, который все-таки прошел в дружественной и непринужденной обстановке, Ланберг отвел Козлова в уголок и стал, конфузясь и путая русский и английский, объяснять ему положение дел:
   – Деметрий, пожалуста, не нада столько фалш. Эти пипл – доктора и ученые, они не понимать всех этой суета. Не нада, – не подобрав нужного слова, Отто обвел рукой перегруженную декором гостиную, призывая Козлова в свидетели излишнего рвения персонала.
   – Ладно-ладно, – скривился Козлов. – Не понимают они широты русской души – куда уж им? Хотят, чтоб по-простому, – получат что хотят.
   Понимая, что дал промашку, Дмитрий Анатольевич потер макушку и спросил:
   – Отто, ну хоть ты мне подскажи – я ж гостиничным бизнесом не занимался. Чего им, шельмам, надо?
   Отто не успел ответить, как к ним подошел один из приезжих профессоров, седой, как лунь, с ласковой ребячьей физиономией, и что-то спросил, заглядывая Ланбергу в глаза. Тот в свою очередь повернулся к главному и сообщил:
   – Господин Дик Нортон – владелец клиники Йоркшира. Он приветствует вас и спрашивает, где находится спортивный зал, которым он может воспользоваться.
   Козлов, округлив глаза, смотрел на сэра Нортона и нервически потел:
   – Ты смотри, из него уж песок сыплется, а он – туда же...
   – Господину Нортону – девяносто лет, – уважительно откомментировал Отто.
   Козлов зажмурился, будто прыгал в холодную воду, и крикнул через плечо:
   – Мишка!
   Тут же материализовался бледный юноша в униформе.
   – Проводи господина в качалку на первый этаж, только попроси Степаныча убрать оттуда штангу. И желающих присоединиться – тоже проводи... Черт знает, что такое, – продолжал сокрушаться Козлов, понимая, сколько хлопот ему еще предстоит с этими иностранцами. – Ну, теперь прошу пожаловать в мои апартаменты – для деловой беседы, так сказать.
   Отто кивнул головой и, отдав толмачу пару распоряжений по-английски, прошел за Дмитрием Анатольевичем в его кабинет.

* * *

   Допрос директора «Эдельвейса» не принес никаких результатов. Хотя его и обрабатывали лучшие люди, у которых была на него заготовлена порядочная куча компромата, да и психологическое давление следователя не вынес бы и самый прожженный уркаган, Пупков молчал. Он обливался потом и горючими слезами и клялся, что ничего не знает.
   Его еще немножко промариновали в камере, а потом выпустили. Чехов призадумался. Все это значило только одно: Пупков действительно ничего не знает.
   «Отлично, – думал Юрий Николаевич. – Значит, „Эдельвейс“ вовсе и ни при чем. Возят себе тихонечко что-то, а что – их не корябает. Во всяком случае, если бандиты с кем-то договаривались, то только не с директором. А с кем? Этого мне пока узнать не дано. Нужно выходить на заказчика, а потом... Попробуем зайти с другой стороны».
   Чехов вытащил из кармана список сотрудников, которые общались с Ураевым. Первым в этом списке был водитель, с которым Ураев работал в паре. Потом шел менеджер по работе с персоналом и табельщица, которая, судя по рассказу Ладыгина, была любовницей Романа.
   Первым, что Чехов попытался выяснить, было то, кто последним видел пропавшего инкассатора на работе. Это была табельщица, и она утверждала, что тот вел себя, как обычно, и перед последним выездом ни о чем с ней не говорил.
   По поводу шофера было известно, что тот вообще в ту неделю приболел – Роман выезжал один.
   «Уже кое-что», – удовлетворенно подумал Чехов и стал размышлять, какие из этого можно сделать выводы.
   Видимо, роковое открытие он сделал именно в тот день, когда вышел в рейс в одиночку. Отсутствие шофера машины и дало ему возможность сунуть нос не в свои дела.
   «Не в свои – а в чьи же? Шофера? Возможно, он и был в курсе того, что происходит, если до той поры мог позаботиться о сохранении тайны. Значит, нужно проверить еще и шофера».
   Задерживать водителя он не стал. Зато зашел в РУОП и выхлопотал там разрешение организовать слежку за инкассаторской машиной с номером: «Е564СУ». Убедить в необходимости этого было сложно, но в конце концов Чехов своего добился, пообещав нужным людям организовать зимнюю охоту (у Юрия Николаевича бы знакомый егерь, и это знакомство иногда бывало чуть ли не более полезным, чем знакомство с каким-нибудь министром).
   Было выделено несколько машин различных моделей, которые в течение двух дней водили инкассаторов по Москве и давали немедленный и подробный отчет по радио сидевшему в «рафике» Чехову.
   Слежка результатов не дала никаких. Машина методично объехала все подопечные магазины, рестораны и банки, не посетив ни одного мало-мальски медицинского учреждения, если не считать салона пластической хирургии на Новом Арбате.
   Чехов поблагодарил всех, кто ему помогал, снова пересел в свой раздолбанный «Москвич» и поехал в клинику к Ладыгину, чтобы поделиться с ним своими наблюдениями.
   – Видимо, ты их своим неприкрытым рвением спугнул. Они теперь будут лежать на дне, пока ты не успокоишься. Раз уж тебя не удалось угомонить...
   – Зато мои подопечные уж очень шевелятся. Сперли у меня карточку наглейшим образом, постоянно о чем-то шепчутся по углам. Но опять-таки, ничего особенного не происходит. Я начинаю уже подумывать о провокации, – отвечал ему Ладыгин.
   – О какой провокации ты говоришь! Этого не понадобится – все равно ничего ты не узнаешь. Я думаю, нужно продолжать копать в этом направлении, а с твоих хануриков просто глаз не спускать. Я в свою очередь постараюсь расколупать этих монстров-инкассаторов – что-то с ними не чисто. Пока не знаю что... А ты – работай, тебе это полезно.

* * *

   На следующий же день после того как Люда устроила ему скандал, он плелся за ней по коридору клиники, и ему почему-то было невыносимо противно. Но она тащила его вперед, приговаривая:
   – Пойдем-пойдем! Если не мы, то кто же?
   Влетев без стука в кабинет Лямзина, они застали там всю компанию: хирурга Головлева, патологоанатома Власова и самого заведующего отделением.
   Люда с грохотом захлопнула за собой дверь. Воронцов остановился поодаль. Все посмотрели на странную парочку. У Головлева в глазах почему-то зажегся насмешливый огонек.
   – Степан Алексеевич, в чем дело? – грозно спросила Людмила, встав около стола и опершись на столешницу кулаками.
   – В смысле? – ошарашенно спросил Лямзин, не понимая, что происходит.
   – В смысле где те деньги, которые вы должны Кириллу за ту операцию?
   – Ему их отдали, если я не ошибаюсь. – Лямзин вопросительно посмотрел на Головлева.
   Тот утвердительно кивнул.
   – Ну, и что вам еще нужно? – уже более строго спросил заведующий.
   – Это не та сумма, на которую мы договаривались, – бесновалась медсестра.
   Кирилл стоял в углу и молча смотрел в ковер.
   – Да, – утвердительно кивнул Лямзин. – Сумма несколько меньше, чем предполагалась сперва. Но столько было выделено заказчиками. Я не могу им возражать, а уж тем более покрывать все расходы из своего кармана.
   Головлев удовлетворенно кивал.
   – Значит, вы платить отказываетесь? Отлично, в таком случае мы немедленно отправляемся в ментуру и рассказываем там все.
   Людмила решительно отправилась к двери.
   – Что рассказываете? – насмешливо бросил ей в спину Головлев. – Что ваш хахаль заморил человека?
   Она на секунду остановилась, но после снова упрямо тряхнула шелковыми кудрями, взяла Кирилла за рукав и вывела его из кабинета, по дороге шипя, как фурия.
   – Козлы, сволочи! Я им устрою веселую жизнь! – ругалась она, идя по коридору.
   Кирилл следовал на два шага позади нее. За время всей сцены он не проронил ни слова и теперь тоже сохранял молчание. Он уже столько пережил, что теперь был совершенно равнодушен ко всему: и к этой взбесившейся женщине, и к деньгам, и к тому, что произошло. Больше всего на свете ему хотелось поскорее выкинуть из головы все и снова обрести душевный покой. Именно это для него было совершенно невозможно.
   – Люда, – окликнул он идущую впереди любовницу. – Я хочу попросить тебя забыть эту историю.
   Она круто повернулась на каблуках:
   – Что?
   – Пожалуйста, успокойся. Нам этих денег хватит на первое время. Потом я что-нибудь придумаю.
   – Ты с ума сошел, да? Ты вообще соображаешь, что говоришь? У тебя что, времени столько, чтобы ждать, когда тебе снова предоставится возможность кого-то укокошить? – распсиховалась она.
   – Никого кокошить я не собираюсь. А времени у нас с тобой предостаточно – вся жизнь впереди. – Он старался говорить спокойно.
   – Какая жизнь, о чем ты говоришь? Ты придурок, что ли? А чем я твоего ребенка кормить буду? Своим мясом?
   – Какого ребенка? У меня нет детей... – растерянно пробормотал он.
   Потом, сообразив, он посмотрел на нее:
   – Как?... Люда, ты же таблетки пила...
   – Пила-пила и перестала, – сказала она голосом капризной девочки.
   – Почему перестала? Зачем?
   – Ну, ты же на мне жениться собирался, вот я и думала... Сюрприз тебе сделать хотела.
   Кирилл прислонился к стене и закрыл глаза.

ГЛАВА 19

   Разговор с Отто можно было расценивать двояко – как успешный и как не очень успешный. Оставшись в одиночестве, Козлов долго анализировал все услышанное, стараясь сделать все возможные выводы и учесть все возможные последствия.
   Положительным было то, что Ланберг уверил Козлова в своей лояльности и обещал, что он со своей стороны сделает все от него зависящее, чтобы сотрудничество и впредь было столь же плодотворным. Но все это можно было с легкостью истолковать как дипломатические экивоки, которые ровным счетом ничего не значат.
   С другой стороны, Ланберг сообщил, что уж коли делегация все-таки собралась и приехала, то это может означать, что им двоим вполне удалось убедить «мировую общественность» в законности их бизнеса. Козлов торопился и спрашивал, как скоро ими будет подписан договор о сотрудничестве и все документы, в которых будут оговорены сроки, условия поставки, форма оплаты и прочие сопутствующие условия. Ланберг посоветовал не гнать лошадей и не форсировать события – все не так-то просто.
   – Понимаешь, Дима, у цивилизованных людей в этом случае закономерно возникают некоторые вопросы по поводу происходящего. Никто тебе не поверит просто так, что люди добровольно расстаются с частями своего тела...
   – Ну, Отто, наша с тобой задача как раз и состояла в том, чтобы их убедить, что впоследствии их не прищучит ни один Интерпол, – задумчиво проговорил Козлов, разжевывая кончик сигары.
   – Вот именно! – поднял свой узловатый палец Отто. – Мне удалось кое-что, но вот главу делегации ты должен взять на себя. От него зависит, как специалисты воспримут твое предложение. Собственно говоря, большую часть делегации составляют скорее бизнесмены, нежели медики, а бизнесмену – сам знаешь – гораздо важнее дешево купить товар хорошего качества, а там... – Отто выразительно повел ладонью над столешницей, жестом выразив русскую пословицу «...хоть трава не расти».
   – А этот Нортон – старой закалки профессор, – продолжил Отто, все больше мрачнея. – Клятва Гиппократа – ты понимаешь, о чем я? Так вот, если ты ему не сможешь закомпостировать мозги настолько, что он поверит в твое благородство, считай, что все пропало.
   На этой радостной ноте Ланберг откланялся, сославшись на усталость. Козлов же немедленно вызвал Зосимова.
   – Ладно, Лень, твоя взяла, – лениво проговорил он. – Давай устраивай своих архаровцев так, как у них там по национальным обычаям – народ приехал слишком уж разборчивый. Этого старикашку, что сейчас спортзал песком посыпает, окружить неусыпной заботой и вниманием. Ловить каждое слово. Исполнять все желания. Понял?
   – Не дурак, – буркнул Зосимов.

* * *

   Сперва Лямзин долго не мог решить, говорить ли о своей находке Головлеву. Он ненавидел его и боялся. Иметь какой-то козырь всегда хорошо. Беда в том, что Лямзин совершенно не понимал, для чего этот козырь нужен. Он напоминал сам себе человека, который в пустыне нашел колодец, но не мог достать оттуда воды.
   Выждав пару дней, он все же решил рассказать.
   Головлев, услышав радостную новость, расплылся в довольной улыбке и сказал:
   – Ну, теперь наши деньги от нас не уйдут!
   Он помахал карточкой перед носом удивленного Лямзина и сказал:
   – Бумага с печатями – это всегда верный способ найти дорогу к сердцу любого, даже самого зажравшегося человека. Вы мне доверяете?
   Лямзин завороженно кивнул.
   – Тогда отдайте ее мне – я обо всем позабочусь, – вкрадчиво попросил Головлев.
   – Нет, я не могу. Это – моя карточка, и я вам ее не доверю. Конечно, если вы мне не скажете, что вы хотите с ней сделать.
   С этими словами Степан Алексеевич ловко выхватил карточку из рук зазевавшегося хирурга.
   Головлев снова улыбнулся, на этот раз покровительственно. Он отошел к креслу и удобно расположился в нем, по своему обычаю положив одну ногу на другую.
   – Видите ли, наивнейший мой Степан Алексеевич, вы, видимо, не читали господина Дейла Карнеги. Этот почтенный капиталист и лицемер утверждает, что оказывать влияние на людей, а значит – править миром, можно только с помощью ма-аленьких крючочков. Крючочки эти есть у каждого человека, и найти их – наиглавнейшая задача любого уважающего себя дипломата. А что есть предприниматель, если не дипломат? – начал разглагольствовать Головлев, посматривая на Лямзина поверх своих очков-хамелеонов. – Так вот, на эти крючочки нужно развешивать приманку – лапшичку всякую для ушей, лесть. Но главное, – тут Головлев поднял вверх указательный палец, – главное, нужно пообещать человеку то, что его интересует. И не он должен вас об этом просить. Вы сами должны догадаться.
   Головлев замолчал, полагая, что сказал достаточно. Лямзин выжидающе смотрел на него.
   – Ну, и какое это имеет отношение к моему вопросу? – наконец спросил он у Головлева.
   Тот рассмеялся, задев тем самым завхирургией до самой души. Лямзин немедленно пожалел, что показал карточку этому нахалу. Уж лучше бы он сам придумал, как ею воспользоваться.