Страница:
Я, зная, что не только в деньгах здесь дело, попросил Воробьева присматривать за Головлевым, до тех пор пока он не проснется. И не спускать с него глаз, даже если для этого придется приставить к нему личную охрану.
Я хотел было уйти, но Воробьев добавил, что на этом все интересное не заканчивается. Полчаса назад звонили из управления пожарной охраны и тоже интересовались Головлевым. Сказали, что только что потушили пожар в его квартире.
– То-то парень будет рад, когда очнется! – покачал я головой и отправился к себе.
Вот так история! Чем дальше в лес – тем больше партизанов.
Все становится более чем загадочным. Я позвонил Чехову и рассказал о случившемся.
– Отлично! – отреагировал он, как всегда, оптимистично. – Теперь держите его – мы его потом расколем. Этот парень наверняка может нам очень многое рассказать, я уверен. Нам с тобой, Ладыгин, снова придется ждать, пока эти архаровцы не очухаются, чтобы поговорить с ними по душам. А Кота, представь себе, пришлось выпустить. За него кто-то впрягся, и мне было заявлено, что нет особенных причин мариновать его в камере – нет состава преступления, представляешь? Ну да ладно, он у меня все равно допрыгается... Только вот верхушка пирамиды по-прежнему где-то в облаках. Я тут ребят попросил объявить розыск тех двоих. Но не думаю, что они еще колесят по Москве на своем танке...
Поговорив с Чеховым, я снова поднялся в палату к Головлеву и с интересом понаблюдал за бессознательным грузным телом.
«Спи, родной, спи, – ехидно подумал я про себя. – Ты у меня теперь важнее всех».
Действительно, после смерти главного подозреваемого и исчезновения из поля зрения убийц не оставалось никого, кто мог бы мне помочь разобраться в этом клубке случайностей, совпадений и преступлений, кончик нити которого я держал в своих руках.
Впрочем, тут я ошибался.
ГЛАВА 31
ГЛАВА 32
Я хотел было уйти, но Воробьев добавил, что на этом все интересное не заканчивается. Полчаса назад звонили из управления пожарной охраны и тоже интересовались Головлевым. Сказали, что только что потушили пожар в его квартире.
– То-то парень будет рад, когда очнется! – покачал я головой и отправился к себе.
Вот так история! Чем дальше в лес – тем больше партизанов.
Все становится более чем загадочным. Я позвонил Чехову и рассказал о случившемся.
– Отлично! – отреагировал он, как всегда, оптимистично. – Теперь держите его – мы его потом расколем. Этот парень наверняка может нам очень многое рассказать, я уверен. Нам с тобой, Ладыгин, снова придется ждать, пока эти архаровцы не очухаются, чтобы поговорить с ними по душам. А Кота, представь себе, пришлось выпустить. За него кто-то впрягся, и мне было заявлено, что нет особенных причин мариновать его в камере – нет состава преступления, представляешь? Ну да ладно, он у меня все равно допрыгается... Только вот верхушка пирамиды по-прежнему где-то в облаках. Я тут ребят попросил объявить розыск тех двоих. Но не думаю, что они еще колесят по Москве на своем танке...
Поговорив с Чеховым, я снова поднялся в палату к Головлеву и с интересом понаблюдал за бессознательным грузным телом.
«Спи, родной, спи, – ехидно подумал я про себя. – Ты у меня теперь важнее всех».
Действительно, после смерти главного подозреваемого и исчезновения из поля зрения убийц не оставалось никого, кто мог бы мне помочь разобраться в этом клубке случайностей, совпадений и преступлений, кончик нити которого я держал в своих руках.
Впрочем, тут я ошибался.
ГЛАВА 31
Козлов никогда в жизни еще не крался по коридорам собственного заведения, точно вор. А теперь он едва сдерживался, чтобы не побежать, когда навстречу попадался кто-то из персонала. Ему подобострастно улыбались, а он потом обливался.
Он с болью в сердце проходил мимо всего, чем он так гордился и чем дорожил: зимние сады, роскошные банкетные залы, комнаты отдыха. И все – заполненные солидными клиентами, достойными людьми. В «Шишку» нельзя было попасть просто за деньги. Деньги и власть – вот пропуск.
И все теперь полетело в тартарары. Из-за чего? Из-за тупости каких-то идиотов, которые и жить-то недостойны. Он глубоко вздохнул и стал подниматься по винтовой лестнице в чердачное помещение, ключ от которого всегда носил с собой.
Открыв толстый, но легкий люк, Козлов выбрался на крышу, обрывая пуговицы на костюме. Задвинув щеколду, выпрямился и осмотрелся. Под крышей ворковали горлинки, с присутствием которых, как он ни боролся, ему пришлось смириться. Он подошел к правому скату крыши и пошел, считая балки, по направлению к слуховому окну. Отсчитав нужное количество, приподнялся на цыпочки и стал шарить под деревяшкой, вытаскивая куски утеплителя и труху. Наконец выражение его лица стало каким-то просветленным: он бережно вынул руку с зажатым между пальцами маленьким кожаным мешочком.
Сев тут же, на грязном полу, он осторожно развязал тесемки похожего на кисет мешочка и высыпал на ладонь маленькие камушки. Это была его единственная теперь радость в жизни – коллекция алмазов чистейшей воды, собранная им собственноручно. Он перекатывал камушки на ладони, наслаждаясь игрой света на гранях, потом вздохнул и аккуратно ссыпал их в мешочек, туго перевязал его и спрятал поближе к сердцу.
Тут он услышал шум мотора и визг тормозов. Кинулся к слуховому окну, напрягаясь от тревожного ожидания. Но вместо машины из Министерства юстиции (на меньшее он не рассчитывал) увидел во дворе банальную желтую машину инкассаторов. Водитель заглушил мотор и выпрыгнул из кабины.
Директор проворно открыл люк и спустился вниз, убедившись, что его никто не видел. Отряхнув костюм, он спустился по задней лестнице в нижний вестибюль и как раз успел перехватить Фоя, до того как тот вошел в лифт.
– Пойдем быстрее! – прошипел он ему.
Фой выкатил глаза: он давно не видел босса в таком возбуждении.
Козлов между тем тащил его к выходу, на ходу объясняя план действий. Сейчас они разделятся. Он, хозяин, пойдет в обход к пруду, у которого он оставил свой «Мерседес». А Фой с напарником подгонят инкассаторскую машину туда же минут через двадцать.
На этом они и расстались. Встретившись в назначенном месте, они растолкали все еще полусонного Вжика и пересадили его в машину Козлова.
После этого, прижав камнем педаль газа, направили инкассаторский фургон в незамерзающее теплое озеро, проводив его торжественное погружение полным молчанием.
Каждый из них сейчас абсолютно точно знал, что думает и что чувствует другой. И тема их переживаний была сейчас одна и та же: вот окончилось очередное крупное дело, закончился период оседлой жизни, как это бывало раньше уже не раз. Снова они переходят в положение гонимых, убегающих, снова будет борьба за жизнь и за место под этим злым солнцем. И то, чем окончится эта борьба, напрямую зависело от их понимания друг друга.
Все это пронеслось по задворкам их сознания в одну секунду и увенчалось последним громким всплеском тонущей машины. После этого они повернулись и молча пошли в машину босса, причем Фой сел за руль.
– Куда едем, Виверна? – не поворачиваясь, спросил он.
– На запад, – устраиваясь на заднем сиденье, отозвался Козлов.
– Могу я услышать Владимира Сергеевича Ладыгина? – ровным тоном говорил голос.
– Я вас слушаю. С кем имею честь? – осторожно поинтересовался я.
– Павел Петрович Юдин вас беспокоит, – так же бесцветно ответил голос.
Вот это да! Уж кого-кого я не ожидал услышать, так это строптивого терапевта, о котором я постепенно стал забывать. Увы, нет ничего короче человеческой памяти.
– Здравствуйте, Павел Петрович! – сказал я, искренне обрадовавшись. – Какими судьбами? Ностальгия по любимой клинике достала?
– Нет уж, – уже немного насмешливо провозгласил Юдин. – Не думаю, что я бы к вам хотел вернуться. У меня к вам просто важное и неотложное дело. Тут у меня пациент один – очень тяжелый случай, сплошной перелом, как выжил – непонятно, недавно в сознание пришел и хочет видеть почему-то вас. Откуда он вас знает, рассказывать отказался. Но требует нешуточно – говорит, дело жизни и смерти. Так прямо и говорит. Так что вы, Сергей Владимирович, уважьте, если сможете. И чем скорее, тем лучше – состояние критическое, не знаю, как все повернется...
Я был заинтригован и не знал даже, что и предположить. И пообещал явиться, как только смогу. После этого я попытался связаться с Чеховым. Чехов отсутствовал. Мне сказали, что он ездит по каким-то срочным и важным делам. Я в который раз пожалел, что он чужд всяческим достижениям прогресса и до сих пор не обзавелся ни пейджером, ни тем более – мобильным. Что ж, придется действовать самостоятельно – не маленький уже.
Я на прощание снова сбегал проверить самочувствие Головлева и посоветовал Воробьеву привязать того к кровати, на случай, если проснется. Потом оставил свои координаты и поспешил в Склиф.
Там я с огромным трудом нашел своего Юдина, который уже заведовал целым отделением. Мы обменялись рукопожатиями, и он меня повел к загадочному больному, который лежал в палате отделения тяжелобольных.
– Его сюда только что перевели из реанимации, – неторопливо рассказывал мне Юдин по дороге. – Я не думал, что он выживет. Многочисленные переломы, ушиб внутренних органов, сотрясение. Когда его привезли, мы его из машины вдесятером вытаскивали: под каждую косточку пришлось руки подкладывать. А потом собирали, как конструктор. Если бы я не занимался этой проблемой вплотную, его бы тут просто под систему положили и умирать оставили. Но я настоял, и мы его прооперировали. Все ждали, когда умрет. А он нет – выкарабкался. Вот что значит – молодой здоровый организм.
В палате на высокой койке лежала мумия – такие ассоциации рождало это сплошь загипсованное перебинтованное тело, распятое на противовесах. Было видно только лицо с ввалившимися глазами.
Рядом с кроватью сидел неопрятный дед и что-то штопал. Увидев нас, он осторожно поднялся и вышел на цыпочках в коридор.
Честно говоря, я не мог узнать этого человека, который в столь критическом состоянии захотел видеть не кого-нибудь, а именно меня. Юдин кивнул головой и сказал:
– Вот, я вам его привел.
Потом мне:
– Если что, я в коридоре.
Я присел в кресло рядом с кроватью, чувствуя себя не очень уверенно. Может быть, произошла какая-то ошибка?
Человек перевел на меня глаза и тихим, чуть осипшим голосом спросил:
– Вы меня не помните, Владимир Сергеевич?
Что-то шевельнулось во мне, но так и не оформилось в мысль. Я отрицательно покачал головой.
Он слабо улыбнулся:
– Да, видно, меня действительно прилично изуродовало! Я – Дима Красников, в вашей клинике моя девушка... лежала. Помните?
Я с удивлением смотрел на это изможденное лицо, которое мне запомнилось таким привлекательным, и понял, что этот юноша отнюдь не оставил просто так той истории, которая позабылась уже всем.
К моему удивлению, он не стал задавать мне вопросов, а начал говорить сам.
– Видите, доктор, инициатива наказуема. Я был настолько самонадеян, что решил справиться со всем в одиночку. Вот чем все кончилось. – Он показал глазами на свое загипсованное тело. – Но это было бы ничего, если бы я добился каких-нибудь результатов, а то...
Он вздохнул и рассказал мне всю свою историю от начала и до конца. И про слежку за клиникой, и про желтую машину с зеленой полосой, и про сторожку, и про его работу в санатории. И, наконец, про кражу документов из кабинета директора.
– И где теперь эти документы? – с замиранием сердца спросил я, понимая, что судьба преподнесла мне в подарок последний кусок этой головоломки.
Дима вздохнул.
– Я же вам говорю, что все было напрасно. У меня их вытащили.
– Кто?
– Те двое, что сбили меня машиной. Я бы умер, если бы не Матвеич...
– Какие двое? – не очень вежливо перебил его я. – Инкассаторы?
– Ну да, а вы откуда знаете?
– О, эти люди уже многим намозолили глаза. Думаю, их скоро поймают.
– Хорошо бы, – прошептал Дима. – Кстати, я не все вам сказал. Во-первых, кое-чего у меня все же осталось. Вон, посмотрите в тумбочке.
Я порылся в ящичках и нашел две сложенные и помятые бумажки:
– Это?
Дима кивнул:
– Да. Это какие-то договора. Видимо, что-то они затевают с иностранцами. А еще я нашел одежду двух девушек, которые прибыли в санаторий, но оттуда больше не выходили. Я спрятал одежду поблизости.
– Девушки? – Я решил не говорить парню, что мы нашли и их тела. – Это интересно. А можешь мне набросать планчик? Изобрази, где искать эту «Сосновую шишку». И про свои улики тоже не забудь.
– Я вам бы нарисовал, но мне нечем. Позовите лучше Матвеича – он вам толково объяснит.
Я высунул голову в коридор и окликнул деда, сидящего на кушетке напротив двери. Тот встревоженно прошел внутрь, думая, что с его подопечным нехорошо.
Узнав, что от него требуется, он присел на краешек стула и стал монотонно и обстоятельно объяснять:
– Проезжаете Софрино, проезжаете еще километра два. Потом съезжаете налево, там дорога в лесу. Едете по ней и упираетесь прямо в ворота. Это и есть та самая «Шишка»...
– А от «Шишки» – через задние ворота по тропинке до развилки. Там есть корявое дерево с сухой верхушкой. Все – под ним.
Я не стал больше утомлять парня, к тому же времени снова было в обрез. Не успел выйти, как меня снова окликнули:
– Чуть не забыл, Владимир Сергеевич. Есть еще один свидетель – он ведь, как я понимаю, следствию тоже необходим. Его зовут Егор Зимин. Он работал переводчиком.
К моему счастью, Чехов оказался на месте.
– Слушай, Ладыгин! – закричал он в трубку, не давая мне раскрыть рот. – Я тут кое-чего нарыл! Помнишь того хрена из «Медтехники»? У него, как оказалось, нормальный такой послужной список. Тут у него чего только нет! И мошенничество, и крупные финансовые операции, и контрабанда. Это все – секретные данные. Но они – не полные. Здесь его славный путь прослеживается до мая 1982 года, а потом... Потом – концы в воду. Но я – мужчина умный. Я же умею сопоставлять. И вот чего я насопоставлял: если эти два придурка на него работают, то и он должен быть в это дело замешан. Где? Не в вашей клинике – это уж точно. И не в «Эдельвейсе» – это для него мелковато. Что, если он как раз один из тех, кто это дело организовывал? Что, если он один из пауков, сидящих в центре паутины? Как пить дать, что он – либо какой-нибудь управленец, либо имеет отношение к какому-то медучреждению, которому позарез нужны были органы. Я стал наводить справки, и оказалось, что таких учреждений в окрестностях Москвы не так уж и много...
– «Сосновая шишка»! – наконец смог вклиниться я в этот хвастливый монолог.
– Что ты сказал?
– Санаторий «Сосновая шишка».
– Да, такой есть у меня в списке. Так вот, я послал запрос...
– Ничего не нужно больше посылать. Нужно брать людей и ехать туда. У вас же есть люди?
– Ну да, – опешил Чехов. – Могу достать пару десятков. А откуда ты знаешь, что это именно там?
– У меня свидетель имеется. Надежный.
– Ладно, Ладыгин, жди меня и моих парней.
Что мне нравилось в Чехове, так это его привычка быстро реагировать, без лишних вопросов.
Чехов стоял с развевающимися на холодном ветру волосами и орал в мегафон:
– Здание окружено! Любая попытка оказать сопротивление будет подавляться немедленно! Нам нужен ваш директор – Козлов. Пусть выходит немедленно, с поднятыми руками!
Через некоторое время из здания вышел какой-то человек и стал размахивать над головой кухонным полотенцем, как поднятым флагом.
Мы дождались, когда он приблизится.
– Это он? – спросил я у Чехова.
Тот покосился на фотографию, достав ее из-за пазухи:
– Что-то не похож. Хотя, если он владелец этого санатория, то мог и пластическую операцию сделать – для пущей конспирации.
Человека между тем схватили и привели к нам. Он был ужасно напуган и совершенно не соответствовал моим представлениям о негодяях и директорах.
– Господа, я от всего нашего коллектива убедительно прошу – выключите ваши ужасные лампы и не пугайте наших клиентов криками. Вы просто не представляете, какая нас всех ждет выволочка. Мы просто останемся без работы! – начал лепетать он.
– Где Козлов?
– Господина директора нет.
– Где же он? – орал Чехов.
– Никто не знает. Он был утром, а теперь, видимо, уехал.
– А кто есть из руководства?
– В том-то и дело, что нет никого. Заместитель улетел сегодня с англичанами. Старший хирург тоже уехал. Разъезжайтесь, ради бога! – снова запричитал человек.
– Ладно, – проворчал Чехов. – Разберемся. Ребята, посадите его в машину. Приготовиться к захвату здания!
Не успели наши бравые парни привести себя в состояние боевой готовности, как сверху раздался нарастающий стрекочущий звук. Все подняли головы и увидели, как на площадку перед зданием садится маленький вертолет.
Из вертолета выпрыгнул высокий осанистый человек и пошел прямо к нам. Он подошел к машине и жестом пригласил Чехова следовать за собой. Они удалились и под грохот вертолета стали о чем-то разговаривать. При этом незнакомец сурово хмурился и говорил одними губами, не меняя выражения лица. Чехов же о чем-то горячо с ним спорил и отчаянно жестикулировал. Наконец незнакомец сделал отрицательный жест и, повернувшись к Чехову спиной, зашагал обратно к вертолету.
Когда вертолет взмыл в небо, Чехов повернулся и медленно побрел к кольцу машин. В его осанке появилась какая-то обреченная сутулость, а в глазах померк азартный блеск. Он подошел к машине, взял мегафон и зло проорал:
– По коням, ребята! И – по домам.
Повернувшись ко мне, сказал:
– Так я и знал! Продажные шкуры, бля! – И сплюнул в снег.
Сев в машину, мы отъехали от санатория подальше, и там, нервно куря и морщась от покалываний в желудке, Чехов объяснил мне, кто был этот человек и что он хотел.
Оказалось, что вертолет принадлежит Федеральной службе безопасности, а человек этот – порядочная фээсбэшная шишка. Он просто и доходчиво объяснил Чехову, что поднимать шум вокруг этого заведения не следует, иначе... В общем, гоняться за преступниками можно сколько угодно, но в зону отдыха влиятельных лиц заезжать больше не надо.
Чехов на чем свет стоит крыл коррумпированное начальство, продажных ментов и «эту гребаную страну».
– Ладно, Юрий Николаевич, оставьте. Здесь все равно уже никого нет. А ловить преступников нам же не запретили. Так что – не вижу поводов для отчаяния. Нужно продолжать заниматься своим делом.
– Да их, сук, всех надо было в этом гадючьем гнезде передавить, чтобы не плодились!
– Как-нибудь в другой жизни, Юрий Николаевич.
Он с болью в сердце проходил мимо всего, чем он так гордился и чем дорожил: зимние сады, роскошные банкетные залы, комнаты отдыха. И все – заполненные солидными клиентами, достойными людьми. В «Шишку» нельзя было попасть просто за деньги. Деньги и власть – вот пропуск.
И все теперь полетело в тартарары. Из-за чего? Из-за тупости каких-то идиотов, которые и жить-то недостойны. Он глубоко вздохнул и стал подниматься по винтовой лестнице в чердачное помещение, ключ от которого всегда носил с собой.
Открыв толстый, но легкий люк, Козлов выбрался на крышу, обрывая пуговицы на костюме. Задвинув щеколду, выпрямился и осмотрелся. Под крышей ворковали горлинки, с присутствием которых, как он ни боролся, ему пришлось смириться. Он подошел к правому скату крыши и пошел, считая балки, по направлению к слуховому окну. Отсчитав нужное количество, приподнялся на цыпочки и стал шарить под деревяшкой, вытаскивая куски утеплителя и труху. Наконец выражение его лица стало каким-то просветленным: он бережно вынул руку с зажатым между пальцами маленьким кожаным мешочком.
Сев тут же, на грязном полу, он осторожно развязал тесемки похожего на кисет мешочка и высыпал на ладонь маленькие камушки. Это была его единственная теперь радость в жизни – коллекция алмазов чистейшей воды, собранная им собственноручно. Он перекатывал камушки на ладони, наслаждаясь игрой света на гранях, потом вздохнул и аккуратно ссыпал их в мешочек, туго перевязал его и спрятал поближе к сердцу.
Тут он услышал шум мотора и визг тормозов. Кинулся к слуховому окну, напрягаясь от тревожного ожидания. Но вместо машины из Министерства юстиции (на меньшее он не рассчитывал) увидел во дворе банальную желтую машину инкассаторов. Водитель заглушил мотор и выпрыгнул из кабины.
Директор проворно открыл люк и спустился вниз, убедившись, что его никто не видел. Отряхнув костюм, он спустился по задней лестнице в нижний вестибюль и как раз успел перехватить Фоя, до того как тот вошел в лифт.
– Пойдем быстрее! – прошипел он ему.
Фой выкатил глаза: он давно не видел босса в таком возбуждении.
Козлов между тем тащил его к выходу, на ходу объясняя план действий. Сейчас они разделятся. Он, хозяин, пойдет в обход к пруду, у которого он оставил свой «Мерседес». А Фой с напарником подгонят инкассаторскую машину туда же минут через двадцать.
На этом они и расстались. Встретившись в назначенном месте, они растолкали все еще полусонного Вжика и пересадили его в машину Козлова.
После этого, прижав камнем педаль газа, направили инкассаторский фургон в незамерзающее теплое озеро, проводив его торжественное погружение полным молчанием.
Каждый из них сейчас абсолютно точно знал, что думает и что чувствует другой. И тема их переживаний была сейчас одна и та же: вот окончилось очередное крупное дело, закончился период оседлой жизни, как это бывало раньше уже не раз. Снова они переходят в положение гонимых, убегающих, снова будет борьба за жизнь и за место под этим злым солнцем. И то, чем окончится эта борьба, напрямую зависело от их понимания друг друга.
Все это пронеслось по задворкам их сознания в одну секунду и увенчалось последним громким всплеском тонущей машины. После этого они повернулись и молча пошли в машину босса, причем Фой сел за руль.
– Куда едем, Виверна? – не поворачиваясь, спросил он.
– На запад, – устраиваясь на заднем сиденье, отозвался Козлов.
* * *
Я не успел еще отойти от всего произошедшего, как телефон снова зазвонил. На этот раз из трубки раздавался холодный мужской голос, который казался мне знакомым, но откуда, я никак не мог понять.– Могу я услышать Владимира Сергеевича Ладыгина? – ровным тоном говорил голос.
– Я вас слушаю. С кем имею честь? – осторожно поинтересовался я.
– Павел Петрович Юдин вас беспокоит, – так же бесцветно ответил голос.
Вот это да! Уж кого-кого я не ожидал услышать, так это строптивого терапевта, о котором я постепенно стал забывать. Увы, нет ничего короче человеческой памяти.
– Здравствуйте, Павел Петрович! – сказал я, искренне обрадовавшись. – Какими судьбами? Ностальгия по любимой клинике достала?
– Нет уж, – уже немного насмешливо провозгласил Юдин. – Не думаю, что я бы к вам хотел вернуться. У меня к вам просто важное и неотложное дело. Тут у меня пациент один – очень тяжелый случай, сплошной перелом, как выжил – непонятно, недавно в сознание пришел и хочет видеть почему-то вас. Откуда он вас знает, рассказывать отказался. Но требует нешуточно – говорит, дело жизни и смерти. Так прямо и говорит. Так что вы, Сергей Владимирович, уважьте, если сможете. И чем скорее, тем лучше – состояние критическое, не знаю, как все повернется...
Я был заинтригован и не знал даже, что и предположить. И пообещал явиться, как только смогу. После этого я попытался связаться с Чеховым. Чехов отсутствовал. Мне сказали, что он ездит по каким-то срочным и важным делам. Я в который раз пожалел, что он чужд всяческим достижениям прогресса и до сих пор не обзавелся ни пейджером, ни тем более – мобильным. Что ж, придется действовать самостоятельно – не маленький уже.
Я на прощание снова сбегал проверить самочувствие Головлева и посоветовал Воробьеву привязать того к кровати, на случай, если проснется. Потом оставил свои координаты и поспешил в Склиф.
Там я с огромным трудом нашел своего Юдина, который уже заведовал целым отделением. Мы обменялись рукопожатиями, и он меня повел к загадочному больному, который лежал в палате отделения тяжелобольных.
– Его сюда только что перевели из реанимации, – неторопливо рассказывал мне Юдин по дороге. – Я не думал, что он выживет. Многочисленные переломы, ушиб внутренних органов, сотрясение. Когда его привезли, мы его из машины вдесятером вытаскивали: под каждую косточку пришлось руки подкладывать. А потом собирали, как конструктор. Если бы я не занимался этой проблемой вплотную, его бы тут просто под систему положили и умирать оставили. Но я настоял, и мы его прооперировали. Все ждали, когда умрет. А он нет – выкарабкался. Вот что значит – молодой здоровый организм.
В палате на высокой койке лежала мумия – такие ассоциации рождало это сплошь загипсованное перебинтованное тело, распятое на противовесах. Было видно только лицо с ввалившимися глазами.
Рядом с кроватью сидел неопрятный дед и что-то штопал. Увидев нас, он осторожно поднялся и вышел на цыпочках в коридор.
Честно говоря, я не мог узнать этого человека, который в столь критическом состоянии захотел видеть не кого-нибудь, а именно меня. Юдин кивнул головой и сказал:
– Вот, я вам его привел.
Потом мне:
– Если что, я в коридоре.
Я присел в кресло рядом с кроватью, чувствуя себя не очень уверенно. Может быть, произошла какая-то ошибка?
Человек перевел на меня глаза и тихим, чуть осипшим голосом спросил:
– Вы меня не помните, Владимир Сергеевич?
Что-то шевельнулось во мне, но так и не оформилось в мысль. Я отрицательно покачал головой.
Он слабо улыбнулся:
– Да, видно, меня действительно прилично изуродовало! Я – Дима Красников, в вашей клинике моя девушка... лежала. Помните?
Я с удивлением смотрел на это изможденное лицо, которое мне запомнилось таким привлекательным, и понял, что этот юноша отнюдь не оставил просто так той истории, которая позабылась уже всем.
К моему удивлению, он не стал задавать мне вопросов, а начал говорить сам.
– Видите, доктор, инициатива наказуема. Я был настолько самонадеян, что решил справиться со всем в одиночку. Вот чем все кончилось. – Он показал глазами на свое загипсованное тело. – Но это было бы ничего, если бы я добился каких-нибудь результатов, а то...
Он вздохнул и рассказал мне всю свою историю от начала и до конца. И про слежку за клиникой, и про желтую машину с зеленой полосой, и про сторожку, и про его работу в санатории. И, наконец, про кражу документов из кабинета директора.
– И где теперь эти документы? – с замиранием сердца спросил я, понимая, что судьба преподнесла мне в подарок последний кусок этой головоломки.
Дима вздохнул.
– Я же вам говорю, что все было напрасно. У меня их вытащили.
– Кто?
– Те двое, что сбили меня машиной. Я бы умер, если бы не Матвеич...
– Какие двое? – не очень вежливо перебил его я. – Инкассаторы?
– Ну да, а вы откуда знаете?
– О, эти люди уже многим намозолили глаза. Думаю, их скоро поймают.
– Хорошо бы, – прошептал Дима. – Кстати, я не все вам сказал. Во-первых, кое-чего у меня все же осталось. Вон, посмотрите в тумбочке.
Я порылся в ящичках и нашел две сложенные и помятые бумажки:
– Это?
Дима кивнул:
– Да. Это какие-то договора. Видимо, что-то они затевают с иностранцами. А еще я нашел одежду двух девушек, которые прибыли в санаторий, но оттуда больше не выходили. Я спрятал одежду поблизости.
– Девушки? – Я решил не говорить парню, что мы нашли и их тела. – Это интересно. А можешь мне набросать планчик? Изобрази, где искать эту «Сосновую шишку». И про свои улики тоже не забудь.
– Я вам бы нарисовал, но мне нечем. Позовите лучше Матвеича – он вам толково объяснит.
Я высунул голову в коридор и окликнул деда, сидящего на кушетке напротив двери. Тот встревоженно прошел внутрь, думая, что с его подопечным нехорошо.
Узнав, что от него требуется, он присел на краешек стула и стал монотонно и обстоятельно объяснять:
– Проезжаете Софрино, проезжаете еще километра два. Потом съезжаете налево, там дорога в лесу. Едете по ней и упираетесь прямо в ворота. Это и есть та самая «Шишка»...
– А от «Шишки» – через задние ворота по тропинке до развилки. Там есть корявое дерево с сухой верхушкой. Все – под ним.
Я не стал больше утомлять парня, к тому же времени снова было в обрез. Не успел выйти, как меня снова окликнули:
– Чуть не забыл, Владимир Сергеевич. Есть еще один свидетель – он ведь, как я понимаю, следствию тоже необходим. Его зовут Егор Зимин. Он работал переводчиком.
* * *
Я пулей вылетел из Склифосовского, торопясь отыскать Чехова. Юдину я долго жал руку и обещал, что непременно наведаюсь к нему в ближайшие дни и обязательно во всех подробностях расскажу ему о всех тех неприятностях, которые он когда-то так прозорливо предсказал.К моему счастью, Чехов оказался на месте.
– Слушай, Ладыгин! – закричал он в трубку, не давая мне раскрыть рот. – Я тут кое-чего нарыл! Помнишь того хрена из «Медтехники»? У него, как оказалось, нормальный такой послужной список. Тут у него чего только нет! И мошенничество, и крупные финансовые операции, и контрабанда. Это все – секретные данные. Но они – не полные. Здесь его славный путь прослеживается до мая 1982 года, а потом... Потом – концы в воду. Но я – мужчина умный. Я же умею сопоставлять. И вот чего я насопоставлял: если эти два придурка на него работают, то и он должен быть в это дело замешан. Где? Не в вашей клинике – это уж точно. И не в «Эдельвейсе» – это для него мелковато. Что, если он как раз один из тех, кто это дело организовывал? Что, если он один из пауков, сидящих в центре паутины? Как пить дать, что он – либо какой-нибудь управленец, либо имеет отношение к какому-то медучреждению, которому позарез нужны были органы. Я стал наводить справки, и оказалось, что таких учреждений в окрестностях Москвы не так уж и много...
– «Сосновая шишка»! – наконец смог вклиниться я в этот хвастливый монолог.
– Что ты сказал?
– Санаторий «Сосновая шишка».
– Да, такой есть у меня в списке. Так вот, я послал запрос...
– Ничего не нужно больше посылать. Нужно брать людей и ехать туда. У вас же есть люди?
– Ну да, – опешил Чехов. – Могу достать пару десятков. А откуда ты знаешь, что это именно там?
– У меня свидетель имеется. Надежный.
– Ладно, Ладыгин, жди меня и моих парней.
Что мне нравилось в Чехове, так это его привычка быстро реагировать, без лишних вопросов.
* * *
Картина была та еще. Санаторий окружен патрульными машинами с мигалками, на капот каждой опирается крепкий парень из ОМОНа с «АКМ». Все, как в кино.Чехов стоял с развевающимися на холодном ветру волосами и орал в мегафон:
– Здание окружено! Любая попытка оказать сопротивление будет подавляться немедленно! Нам нужен ваш директор – Козлов. Пусть выходит немедленно, с поднятыми руками!
Через некоторое время из здания вышел какой-то человек и стал размахивать над головой кухонным полотенцем, как поднятым флагом.
Мы дождались, когда он приблизится.
– Это он? – спросил я у Чехова.
Тот покосился на фотографию, достав ее из-за пазухи:
– Что-то не похож. Хотя, если он владелец этого санатория, то мог и пластическую операцию сделать – для пущей конспирации.
Человека между тем схватили и привели к нам. Он был ужасно напуган и совершенно не соответствовал моим представлениям о негодяях и директорах.
– Господа, я от всего нашего коллектива убедительно прошу – выключите ваши ужасные лампы и не пугайте наших клиентов криками. Вы просто не представляете, какая нас всех ждет выволочка. Мы просто останемся без работы! – начал лепетать он.
– Где Козлов?
– Господина директора нет.
– Где же он? – орал Чехов.
– Никто не знает. Он был утром, а теперь, видимо, уехал.
– А кто есть из руководства?
– В том-то и дело, что нет никого. Заместитель улетел сегодня с англичанами. Старший хирург тоже уехал. Разъезжайтесь, ради бога! – снова запричитал человек.
– Ладно, – проворчал Чехов. – Разберемся. Ребята, посадите его в машину. Приготовиться к захвату здания!
Не успели наши бравые парни привести себя в состояние боевой готовности, как сверху раздался нарастающий стрекочущий звук. Все подняли головы и увидели, как на площадку перед зданием садится маленький вертолет.
Из вертолета выпрыгнул высокий осанистый человек и пошел прямо к нам. Он подошел к машине и жестом пригласил Чехова следовать за собой. Они удалились и под грохот вертолета стали о чем-то разговаривать. При этом незнакомец сурово хмурился и говорил одними губами, не меняя выражения лица. Чехов же о чем-то горячо с ним спорил и отчаянно жестикулировал. Наконец незнакомец сделал отрицательный жест и, повернувшись к Чехову спиной, зашагал обратно к вертолету.
Когда вертолет взмыл в небо, Чехов повернулся и медленно побрел к кольцу машин. В его осанке появилась какая-то обреченная сутулость, а в глазах померк азартный блеск. Он подошел к машине, взял мегафон и зло проорал:
– По коням, ребята! И – по домам.
Повернувшись ко мне, сказал:
– Так я и знал! Продажные шкуры, бля! – И сплюнул в снег.
Сев в машину, мы отъехали от санатория подальше, и там, нервно куря и морщась от покалываний в желудке, Чехов объяснил мне, кто был этот человек и что он хотел.
Оказалось, что вертолет принадлежит Федеральной службе безопасности, а человек этот – порядочная фээсбэшная шишка. Он просто и доходчиво объяснил Чехову, что поднимать шум вокруг этого заведения не следует, иначе... В общем, гоняться за преступниками можно сколько угодно, но в зону отдыха влиятельных лиц заезжать больше не надо.
Чехов на чем свет стоит крыл коррумпированное начальство, продажных ментов и «эту гребаную страну».
– Ладно, Юрий Николаевич, оставьте. Здесь все равно уже никого нет. А ловить преступников нам же не запретили. Так что – не вижу поводов для отчаяния. Нужно продолжать заниматься своим делом.
– Да их, сук, всех надо было в этом гадючьем гнезде передавить, чтобы не плодились!
– Как-нибудь в другой жизни, Юрий Николаевич.
ГЛАВА 32
Если кто-то думал, что одно явление архангела на вертолете способно вызвать в бывшем полковнике почтительный трепет, то он глубоко ошибался. Не успел стихнуть грохот пропеллера, как Чехов уже сориентировался и продолжил свое дело.
Во-первых, мы извлекли из патрульной машины несчастного служащего и устроили ему допрос с пристрастием. Бедняга был так напуган напористостью Чехова, что без лишних экивоков отвечал на каждый поставленный вопрос. А так как он был неплохо осведомлен, то вскоре нам стало ясно, в каком направлении нужно действовать дальше.
От служащего, фамилия которого была тут же забыта, мы узнали, что их директор и бывший управляющий концерна «Медтехника» – одно и то же лицо. Чехову наконец удалось раздобыть фотографию, и наш свидетель легко узнал своего босса.
– Он такой же, как сейчас, только с усами, – закивал головой он.
Выяснилось так же, что директор обычно передвигается на серебристо-сером «мерсе» пресловутой шестисотой модели.
– Скажите, – спросил у служащего Чехов. – А появлялись ли сегодня инкассаторы?
– Да, были с утра. Я еще удивился: что это они здесь делают? Обычно они приезжали по пятницам, вечером. В исключительных случаях – в другие дни. Но выручку уже позавчера забрали, и это показалось мне странным...
– А они когда уехали? – перебил его Чехов.
– Тогда же приблизительно.
– А почему в санатории никого из начальства не осталось?
– Ну, а мне-то откуда знать? – развел руками служащий. – Мы – люди подневольные, кто же у нас будет отпрашиваться.
Побеседовав с этим человеком еще минут десять, мы отпустили его с миром, велев, если что, звонить нам. Он обещал.
Мы велели одной из патрульных машин оставаться на месте, а сами поехали в объезд санатория в поисках других путей. Очевидно, за «Шишкой» находилась еще какая-нибудь дорога: по словам патрульных, они ни одной из описанных нами машин на трассе не встречали.
Поиски наши были недолгими. Мы очень скоро вырулили на неширокую, но накатанную дорожку, которая уходила в лес. Проехав по ней минут пятнадцать, наткнулись на лесное озеро. Чехов вышел из машины и внимательно обследовал берег. Вернувшись, сказал:
– Убежали! На дне этого озерца лежит инкассаторская машина. Из этого следует, что они уехали на «мерине».
Мы вернулись к патрульной машине и из нее передали по рации приметы автомобиля и преступников.
Нам очень повезло. Мы пришли к санаторию буквально по горячим следам. Они не успели уехать далеко. Через пять минут с одного из постов сообщили, что видели похожий автомобиль. Было велено остановить «мерс», в случае отказа – начать преследование.
Чехов возбужденно бегал вокруг машины. Я его очень хорошо понимал: я сам бы многое отдал, чтобы поучаствовать в этой погоне. Однако приходится ожидать и вслушиваться в бормотание рации.
Их догоняли недолго. Первые же два поста лишились двух патрульных машин. Потом все было еще веселее: преследуемые открыли стрельбу, чем доказали острое нежелание дешево отдавать свою жизнь.
Не прошло и получаса, как загнанный «мерин» спланировал в кювет и замер, вращая в воздухе колесами. Мы бросились в патрульную машину и, включив сирену, помчались к месту происшествия. По дороге радировали, чтобы никто с места не трогался.
Однако когда мы прибыли, то застали только одну патрульную машину, которая дожидалась нас.
Со слов милиционеров мы узнали, что все закончилось быстро. При аварии погибли два человека, один тяжело ранен. Преступник доставлен в ближайшее отделение, тела погибших увезли на экспертизу, машину отбуксировали.
По дороге мы обсуждали с Чеховым наши дальнейшие шаги. И решили, что наше поведение зависит от того, кого мы застанем в живых и насколько в живых этот кто-то будет. Не нужно объяснять, что мы изо всех сил надеялись, что судьба будет к нам благосклонна и мы получим в свое распоряжение именно того, кого хотим. Главного.
Доброву хорошо досталось, поэтому проводить с ним какие то ни было беседы нам не разрешили. Чехов долго матерился, после чего потребовал перевести больного в палату с решетками на окнах и приставить к нему охрану.
После этого мы наведались к одному из следователей, которому было поручено ведение дела, и представили имеющиеся у нас улики против Доброва и его сообщников.
В числе прочих были результаты экспертизы спермы, найденной в телах покойных девушек, и сведения о калибре пули и марке пистолета, из которого были убиты Лямзин и Людмила.
Следователь был несколько обескуражен и хотел знать подробности дела, которым, к его удивлению, кто-то уже вплотную позанимался.
Чехов, сославшись на спешку, утащил меня из отделения.
После этого мы нанесли еще один визит – к судмедэксперту, который как раз в тот момент занимался вскрытием тел двух других членов преступного экипажа.
Патологоанатом нервно рассмеялся, когда мы спросили, в каком состоянии находятся оба тела и есть ли у убитых какие-нибудь особенности. Он протянул нам пустой флакончик из-под таблеток. На дне перекатывались какие-то, как сначала показалось, стекляшки.
– Это что? – спросил Чехов, беря баночку из рук патологоанатома.
– Это я нашел в пищеводе и желудке одного из погибших. Алмазы, кажется. – Он снова хохотнул. – Вы именно это и разыскивали?
– Нет, честно говоря, – пробормотал Чехов. – Но и это – тоже неплохо. Передайте следователю.
После этого мы попросили разрешения посмотреть наконец на хищников, которые принесли нам столько неприятностей, но которых мы так и не смогли поймать живыми. Нам это позволили.
Чехов стоял и с брезгливостью рассматривал уже несколько приведенные в порядок, но все еще ужасные тела.
– Вот этим и кончается... Жизнь, как говорится, за жизнь. Жаль, нельзя вас убить дважды.
Мы вышли на воздух, и Чехов сказал:
– Так, теперь осталось только подобрать мою колымагу и подвести итоги.
Пока мы ехали за его машиной, составили схему преступной организации, расставив крестики там, где все закончилось смертью или разоблачением, и вопросы там, где до сей поры было что-то не ясно.
К нашему изумлению, вопросительных знаков было гораздо больше.
– Так, – подытожил Чехов. – У нас есть главарь и связующе-транспортное звено. Также разобрались кое с кем из исполнителей. Остались: бессознательный Головлев, истерический Воронцов, переломанный Добров. Также меня интересует, кто еще в санатории был причастен к этому делу. Кто-то же должен был похищенные органы пересаживать. Нужно поработать в этом направлении. Надеюсь, все подробности нам расскажут все наши многочисленные больные и никакого дорасследования проводить не придется. А то меня уже тошнит от этих сказок с подробностями. Так что езжай сейчас в клинику и постарайся привести в чувство этого горе-путешественника, а я наведаюсь к вашему анестезиологу, может быть, он мне что-нибудь поведает. Поехали, завернем за вещдоками, которые тебе этот парень припрятал.
Так мы и поступили.
Перепоручив обход больных одному из терапевтов, я поднялся в палату и сразу же наткнулся на его угрюмый взгляд.
– Здравствуйте, Сергей Львович! – радушно поприветствовал я его, не обращая внимания на презрительное молчание. – Как вы себя чувствуете? Головка не болит?
Во-первых, мы извлекли из патрульной машины несчастного служащего и устроили ему допрос с пристрастием. Бедняга был так напуган напористостью Чехова, что без лишних экивоков отвечал на каждый поставленный вопрос. А так как он был неплохо осведомлен, то вскоре нам стало ясно, в каком направлении нужно действовать дальше.
От служащего, фамилия которого была тут же забыта, мы узнали, что их директор и бывший управляющий концерна «Медтехника» – одно и то же лицо. Чехову наконец удалось раздобыть фотографию, и наш свидетель легко узнал своего босса.
– Он такой же, как сейчас, только с усами, – закивал головой он.
Выяснилось так же, что директор обычно передвигается на серебристо-сером «мерсе» пресловутой шестисотой модели.
– Скажите, – спросил у служащего Чехов. – А появлялись ли сегодня инкассаторы?
– Да, были с утра. Я еще удивился: что это они здесь делают? Обычно они приезжали по пятницам, вечером. В исключительных случаях – в другие дни. Но выручку уже позавчера забрали, и это показалось мне странным...
– А они когда уехали? – перебил его Чехов.
– Тогда же приблизительно.
– А почему в санатории никого из начальства не осталось?
– Ну, а мне-то откуда знать? – развел руками служащий. – Мы – люди подневольные, кто же у нас будет отпрашиваться.
Побеседовав с этим человеком еще минут десять, мы отпустили его с миром, велев, если что, звонить нам. Он обещал.
Мы велели одной из патрульных машин оставаться на месте, а сами поехали в объезд санатория в поисках других путей. Очевидно, за «Шишкой» находилась еще какая-нибудь дорога: по словам патрульных, они ни одной из описанных нами машин на трассе не встречали.
Поиски наши были недолгими. Мы очень скоро вырулили на неширокую, но накатанную дорожку, которая уходила в лес. Проехав по ней минут пятнадцать, наткнулись на лесное озеро. Чехов вышел из машины и внимательно обследовал берег. Вернувшись, сказал:
– Убежали! На дне этого озерца лежит инкассаторская машина. Из этого следует, что они уехали на «мерине».
Мы вернулись к патрульной машине и из нее передали по рации приметы автомобиля и преступников.
Нам очень повезло. Мы пришли к санаторию буквально по горячим следам. Они не успели уехать далеко. Через пять минут с одного из постов сообщили, что видели похожий автомобиль. Было велено остановить «мерс», в случае отказа – начать преследование.
Чехов возбужденно бегал вокруг машины. Я его очень хорошо понимал: я сам бы многое отдал, чтобы поучаствовать в этой погоне. Однако приходится ожидать и вслушиваться в бормотание рации.
Их догоняли недолго. Первые же два поста лишились двух патрульных машин. Потом все было еще веселее: преследуемые открыли стрельбу, чем доказали острое нежелание дешево отдавать свою жизнь.
Не прошло и получаса, как загнанный «мерин» спланировал в кювет и замер, вращая в воздухе колесами. Мы бросились в патрульную машину и, включив сирену, помчались к месту происшествия. По дороге радировали, чтобы никто с места не трогался.
Однако когда мы прибыли, то застали только одну патрульную машину, которая дожидалась нас.
Со слов милиционеров мы узнали, что все закончилось быстро. При аварии погибли два человека, один тяжело ранен. Преступник доставлен в ближайшее отделение, тела погибших увезли на экспертизу, машину отбуксировали.
По дороге мы обсуждали с Чеховым наши дальнейшие шаги. И решили, что наше поведение зависит от того, кого мы застанем в живых и насколько в живых этот кто-то будет. Не нужно объяснять, что мы изо всех сил надеялись, что судьба будет к нам благосклонна и мы получим в свое распоряжение именно того, кого хотим. Главного.
* * *
Чуда не произошло. Когда мы приехали в УВД Серпуховского района, то узнали, что судьба решила не делать нам никаких поблажек. В живых остался водитель, тот самый Добров, о славном прошлом которого Чехов узнал так много интересного.Доброву хорошо досталось, поэтому проводить с ним какие то ни было беседы нам не разрешили. Чехов долго матерился, после чего потребовал перевести больного в палату с решетками на окнах и приставить к нему охрану.
После этого мы наведались к одному из следователей, которому было поручено ведение дела, и представили имеющиеся у нас улики против Доброва и его сообщников.
В числе прочих были результаты экспертизы спермы, найденной в телах покойных девушек, и сведения о калибре пули и марке пистолета, из которого были убиты Лямзин и Людмила.
Следователь был несколько обескуражен и хотел знать подробности дела, которым, к его удивлению, кто-то уже вплотную позанимался.
Чехов, сославшись на спешку, утащил меня из отделения.
После этого мы нанесли еще один визит – к судмедэксперту, который как раз в тот момент занимался вскрытием тел двух других членов преступного экипажа.
Патологоанатом нервно рассмеялся, когда мы спросили, в каком состоянии находятся оба тела и есть ли у убитых какие-нибудь особенности. Он протянул нам пустой флакончик из-под таблеток. На дне перекатывались какие-то, как сначала показалось, стекляшки.
– Это что? – спросил Чехов, беря баночку из рук патологоанатома.
– Это я нашел в пищеводе и желудке одного из погибших. Алмазы, кажется. – Он снова хохотнул. – Вы именно это и разыскивали?
– Нет, честно говоря, – пробормотал Чехов. – Но и это – тоже неплохо. Передайте следователю.
После этого мы попросили разрешения посмотреть наконец на хищников, которые принесли нам столько неприятностей, но которых мы так и не смогли поймать живыми. Нам это позволили.
Чехов стоял и с брезгливостью рассматривал уже несколько приведенные в порядок, но все еще ужасные тела.
– Вот этим и кончается... Жизнь, как говорится, за жизнь. Жаль, нельзя вас убить дважды.
Мы вышли на воздух, и Чехов сказал:
– Так, теперь осталось только подобрать мою колымагу и подвести итоги.
Пока мы ехали за его машиной, составили схему преступной организации, расставив крестики там, где все закончилось смертью или разоблачением, и вопросы там, где до сей поры было что-то не ясно.
К нашему изумлению, вопросительных знаков было гораздо больше.
– Так, – подытожил Чехов. – У нас есть главарь и связующе-транспортное звено. Также разобрались кое с кем из исполнителей. Остались: бессознательный Головлев, истерический Воронцов, переломанный Добров. Также меня интересует, кто еще в санатории был причастен к этому делу. Кто-то же должен был похищенные органы пересаживать. Нужно поработать в этом направлении. Надеюсь, все подробности нам расскажут все наши многочисленные больные и никакого дорасследования проводить не придется. А то меня уже тошнит от этих сказок с подробностями. Так что езжай сейчас в клинику и постарайся привести в чувство этого горе-путешественника, а я наведаюсь к вашему анестезиологу, может быть, он мне что-нибудь поведает. Поехали, завернем за вещдоками, которые тебе этот парень припрятал.
Так мы и поступили.
* * *
В клинике меня ждало радостное известие: Головлев пришел в себя, и с ним вполне можно пообщаться.Перепоручив обход больных одному из терапевтов, я поднялся в палату и сразу же наткнулся на его угрюмый взгляд.
– Здравствуйте, Сергей Львович! – радушно поприветствовал я его, не обращая внимания на презрительное молчание. – Как вы себя чувствуете? Головка не болит?