Страница:
ГЛАВА 24
– Степан Алексеевич, вам посылка. – В кабинет просунулась голова дежурного, а потом – его рука, в которой был прямоугольный бумажный пакет.
Лямзин удивленно поднял брови, но ничего не сказал. Взял пакет, поблагодарил дежурного и задумался. От кого посылка и почему она пришла на адрес клиники – неизвестно.
«Надеюсь, в ней нет ничего опасного», – подумал Лямзин и решительно разорвал обертку. В пакете оказалась видеокассета. Лямзин удивился еще больше и решил немедленно посмотреть, что на ней. Чьи бы это ни были шуточки, они были неудачными – это уж точно.
Запершись в комнате психологической разгрузки, Лямзин приступил к просмотру. На кассете была записана любительская порнуха. Какой-то вислозадый господин сношался с молодой женщиной – и делал это достаточно неумело.
– Фу ты, блин! – ругнулся Степан Алексеевич и собирался выключить видак, совсем уж было решив, что это – неудачный розыгрыш коллег по работе.
Но тут дряблый господин неожиданно решил сменить позу и посадил девушку на себя. Лямзин застыл с пультом в руке, не веря своим глазам. Вислозадым господином был он сам, а на нем извивалась его медсестра Людмила.
И только тут он заметил, что к кассете прилагается письмо. Лямзин дрожащими руками вскрыл конверт, на котором, естественно, не было обратного адреса. В письме было написано следующее:
«Уважаемый Степан Алексеевич!
Высылаем вам одну из копий недавно вышедшего в прокат кинофильма. Поздравляем вас с премьерой! Думаем, вашей жене также понравится эта интересная кинолента о некоторых аспектах жизни ее мужа. И вашим детям и коллегам по работе, мы думаем, тоже будет невредно ознакомиться с этим шедевром.
Если же вы хотите приобрести единоличные права на владение и распространение фильма, то это можно сделать за указанную ниже сумму, переведя ее на указанный ниже счет.
Благодарим за внимание. Поклонники вашего таланта».
В самом конце листа имелась приписка: «И не вздумайте что-то затевать против нас: один экземпляр все равно останется нам на память».
Лямзин медленно поднялся, вытащил кассету из видеомагнитофона и побрел к двери. Только сейчас до него дошло, что в дверь кто-то настойчиво ломится. Открыв запор, Лямзин с каменным лицом прошел мимо какой-то парочки санитарок, которые при виде его захихикали.
Не заходя в свой кабинет, Лямзин спустился по лестнице и побрел к гаражу.
– О-о, рашн герл!
Впрочем, пообщаться с представительницами прекрасной половины туземного населения англичанам не удалось: сопровождавший их Зосимов почему-то очень настойчиво напомнил, что у гостей сейчас по плану – лыжная прогулка в сосновый лес и нельзя выбиваться из графика. Девочки, перед тем как сесть в лифт, послали «мальчикам» по воздушному поцелую и скрылись из виду.
А еще девушек видел толмач Егор. Он наотрез отказался идти кататься на лыжах, сославшись на простуду, и общение с англичанами поручил Зосимову, своему бывшему однокашнику.
– К тому же, Леня, ходьба на лыжах не потребует от тебя тонкого знания иностранного языка, – язвительно, но твердо замотивировал свое поведение Егор, вытолкал Зосимова к иностранцам, а сам отправился на поиски ближайшего бара с напитками.
Побродив по различным этажам клиники и насладившись бездельем, Егор в конце концов заблудился. Проходя по какому-то незнакомому, но весьма фешенебельному холлу, Егор неожиданно для себя натолкнулся на сидящих рядышком в креслах девушек, хихиканье которых можно было расслышать, наверное, на первом этаже.
– О, герлз! – радостно воскликнул Егор, который начал подозревать, что этот санаторий – вроде мужского монастыря и, кроме крайне необщительных горничных, здесь женщин не встретишь. – А откуда здесь такие цыпы?
Девушки, заливаясь глупым смехом, как ненормальные, отвечали что-то в том духе, что там, откуда они, таких уж нет, и тому подобное. Побалагурив с девчонками минуты три, Егор забил с обеими стрелки и рассказал, где он живет в этом «ужасно пошлом» санатории. Узнав, что в непосредственной близости от Егора находится такое количество респектабельных иностранцев, девушки переглянулись и немедленно согласились продлить знакомство со столь «милым молодым человеком». На этой радостной ноте из кабинета напротив выбежал какой-то рассерженный господин и спросил Егора, что он тут делает. Толмачу не осталось ничего другого, как скрыться побыстрее с глаз оравшего чиновника.
Чиновником был не кто иной, как Козлов, который на тот момент отчитывал своих бестолковых подчиненных за небрежное отношение к данным инструкциям.
– Мало того что вы приперли девок позже на половину суток, чем было велено, вы их еще засветили в полный рост! – орал Дмитрий Анатольевич. – Где они?
– В коридоре, – несмело отозвался один из «инкассаторов».
– О черт! Почему – в коридоре? Вы что, не получали распоряжения разместить их сразу по приезде в двенадцатую палату?
Подчиненные растерянно переглянулись, из чего можно было понять, что если распоряжение и было получено, то пролетело у них мимо ушей. Вне себя от бешенства Козлов выскочил в коридор и обнаружил Егора, мирно беседующего с девушками. После этого ничего не оставалось, как самостоятельно препроводить гостий в медицинский блок.
Заперев девушек в палате, Козлов отыскал Карташова, который из-за свалившихся на него забот был бледнее, чем обычно.
– Итак, Михаил Петрович, все ли у вас готово для проведения операции?
Михаил Петрович искоса посмотрел на Козлова, как-то странно улыбнулся и ответил:
– Практически.
– Отлично! – просиял Козлов, стараясь не замечать металлических ноток в голосе хирурга. – Через четверть часа вам необходимо произвести удаление органов, подходящих для пересадки, у двух молодых особ женского пола...
Карташов стал еще бледнее, и видно было, что он едва сдерживается, чтобы не задать какой-то мучивший его вопрос. Видимо, так и не решившись на это, Карташов только сказал:
– Я думаю, не будет особенных трудностей с тем, что операции придется проводить поочередно – на двоих сразу у нас не хватает мощностей...
– Это – как вам угодно, – досадливо поморщился Козлов. – По окончании операции органы помещаете в контейнеры. Приготовьте результаты нужных анализов и что у вас там еще – это необходимо для фиксации характеристик. И позаботьтесь, чтобы все было высшего качества.
Карташов проводил Козлова до двери и медленно повернулся к ассистенту, чтобы отдать нужные распоряжения. Потом зашел в палату к «пациенткам». Девушек он застал валяющимися на кроватях. К счастью, медсестра уже произвела необходимые приготовления, и пациентки являли любопытное зрелище в казенных «распашонках» и пластиковых чепчиках.
– Доктор, а зачем нам там побрили? – со смехом спросила одна. – Нам же сиськи резать будут, а? А может, мы сперва посмотрим, какие сиськи – вдруг нам не понравится?
Карташов поморщился от запаха табака. Дым клубился под потолком в чудовищных количествах. Проигнорировав последний вопрос, ткнул пальцем в ту, что помоложе:
– Вы сейчас идете со мной, а вы, – он кивнул ее подружке, – остаетесь здесь и ждете своей очереди. Только не курите больше, хорошо?
Девушки как-то сразу приумолкли и беспрекословно подчинились. Уже на пороге первая жертва повернулась и несмело помахала подружке пальчиками. На прощание.
Любоваться действительно было чем. На мерцающем экране монитора красовалась фотография лысого детины – анфас и профиль. Рядом было описано славное прошлое этого замечательного человека, чья фотография, более приличная, смотрела на Чехова с обложки личного дела работника «Эдельвейса» Доброва Ф. О.
– Красавчик! – еще раз с удовлетворением отметил для себя Чехов и поставил принтер на печать.
Следующим, что он распечатал, был такой же листок, только на нем была фотография второго сотрудника – Федина С. А. Чехов пришпилил листки к личным делам обоих архаровцев и поспешил вернуться в «Эдельвейс». На этот раз он пошел непосредственно к главному. Прошел, цыкнув на секретаршу и махнув корочками охраннику.
Главный уставился на Чехова с настороженностью. С тех пор как его фирмой заинтересовались органы, он был предельно осторожен с посетителями.
– Вы что-то хотели? – спросил он, повернув голову, как встревоженный страус.
Чехов подошел к столу, пододвинул стул и грузно опустился на него.
– Как? – строго спросил он, насупив брови. – Как получается, что под вашим чутким руководством работают прожженные уголовники?
Главный даже отпрянул, не ожидав такого напора.
– В смысле? – растерянно пробормотал он.
Чехов молча достал две тонкие папки и, вытащив листки из одной, хорошо поставленным голосом громко прочитал:
– Добров Федор Олегович. Три судимости. Один раз взят под стражу по подозрению в убийстве, освобожден из-под следствия за неимением улик. В последний раз отбывал заключение за нанесение тяжких телесных повреждений. Досрочно освобожден – попал под амнистию. Федин Сергей Александрович. Дважды осужден за ограбление, один раз – за изнасилование несовершеннолетней, освобожден досрочно – попал под амнистию.
Чехов положил оба личных дела перед директором и спросил, глядя на него исподлобья:
– Вам, Игорь Константинович, известны эти люди?
Директор покраснел, как рак, встал, запер дверь и посмотрел на Чехова.
– Выпить хотите? – внезапно охрипшим голосом спросил он.
– Нет, спасибо – язва, – насмешливо ответил Юрий Николаевич, с возросшим любопытством глядя на директора.
– А я выпью, – сказал тот и полез в бар. – Видите ли, вы мне, конечно, не поверите, – наливая себе коньяку, сказал он. – Но я действительно ничего не знаю. Вы меня, естественно, снова начнете пытать, но все это бесполезно. Я, конечно, подозревал, что эти люди в моей фирме не только за зарплату работают. Но для чего они здесь еще – не знал. И даже выяснить не пытался – боялся.
– Чего? Кого? – вкрадчиво спросил Чехов.
Директор неопределенно повел рукой. Он снова сел напротив Чехова и задушевно проговорил:
– Понимаете, я – лицо наемное. Я эту фирму не покупал и не организовывал. Я делаю то, что входит в мои обязанности, – и не больше. Ее держат совсем другие люди...
– Какие люди? Вы не могли бы поконкретнее? – не унимался Чехов.
– Разные, – уверил его директор. – Но не о том сейчас речь. Речь об этих двоих. Вам же интересно знать подробности?
Чехов кинул.
– Так вот, – продолжал директор, наливая себе еще. – Этого Доброва в нашу фирму прислал один из совладельцев – я даже не знаю точно какой. Просто позвонили в отдел кадров и сказали: придет человек, нужно принять на место водителя-инкассатора. И мне потом. Тоже позвонили.
Директор поморщился и обсосал дольку лимона.
– Мне тогда совершенно не были нужны сотрудники, но я не мог отказать. Я его посадил со своим лучшим работником в пару. То, что машины часто не было на месте и бензин расходовался сверх нормы, приходилось упускать из виду – не мог же я у него спрашивать. Недавно пропал его напарник, и мне прислали еще одного... Того, второго, Федина. И мне пришлось машину буквально списать с баланса – я ее просто не вижу.
Директор замолчал и уставился на Чехова.
– Это все? – спросил тот.
– Все, – кивнул директор.
– Значит, вы не можете сказать, куда заезжала ваша машина и от кого прислали этих людей?
– Нет, – решительно покачал головой главный.
– Ясно. Спасибо. – Чехов собрал бумаги и пошел к выходу.
Ему было непонятно, почему директору неизвестно то, что известно другим сотрудникам. Вероятно, он и не подозревает, какой информацией на самом деле обладает Чехов. Скорее всего директор пудрит мозги.
«Он явно чего-то боится, – решил Чехов. – Определенно, за этим много чего кроется. То, что он открестился от этих двух головорезов, вполне объяснимо. И очень может быть, что действительно все так и есть, как он сказал. Но кто же их послал? Куда нити тянутся? Из этого любителя коньяка сведений не выбьешь: органы его пугают гораздо меньше, чем его криминальная „крыша“... Ладно, оставим пока. Надо посмотреть, не имеет ли отношения к этому делу тот замечательный „медтехнический“ директор. Это да еще то, что они были соседями по камере, и есть общее у Доброва и Федина. Что там, интересно, у Ладыгина?»
Чехов снова уселся в свой допотопный автомобиль и незамедлительно отправился навещать своего неугомонного друга.
Карташов почувствовал, что его затошнило, хотя он никогда не подозревал в себе никакой особой щепетильности.
– Так, все – уберите эту и готовьте следующую, – сказал он, чтобы избавиться от тяжкого состояния и что-нибудь уже делать.
Вымыв руки и выйдя из операционной, он присел, чтобы покурить, и призадумался. Когда он поднял голову, перед ним стояла подружка только что разрезанной девушки и смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Видимо, пресловутая женская интуиция завела какой-то механизм тревоги в этой душе.
– Где Света? – одними губами спросила девушка, босая и потешная в этом своем предоперационном маскараде.
Потешным был ее вид, но ситуация, как это сразу пришло в голову хирургу, становилась вовсе не смешной.
– Она в реабилитационной палате – приходит в себя после наркоза, – совершенно неубедительным тоном проговорил Карташов, не замечая, что сигарета уже обжигает ему пальцы. – А вы почему вышли? Идите, готовьтесь, сейчас мы будем работать с вами...
Он не успел договорить, как девушка вдруг повернулась и бросилась бежать, истошно крича. Карташов, едва успев сообразить, что произошло, кинулся ее догонять. Ему повезло: он ее быстро догнал. Схватив упирающуюся «пациентку» в охапку и зажав ей ладонью рот, Карташов потащил ее к операционной, зовя по дороге ассистента и санитара. Уложив извивающуюся жертву на стол, они с трудом привязали ее ремнями. Набрав сверхдозу успокоительного, Карташов попытался всадить ей укол, избавившись от ее набирающих силу отчаянных рывков, но все никак не мог попасть в вену.
– Держите руку! – прорычал он растерянным помощникам.
Те подскочили и в шесть рук зажали конечности девушки. По расковыренному локтевому сгибу уже вовсю струилась кровь, и Карташов проклинал все на свете: свою жадность, этот дурацкий санаторий, себя. Наконец игла легко вошла в вену. Хирург выжал поршень до конца и с облегчением отошел. Девушка подергалась еще немного, потом утихла. Когда ее глаза остекленели, Карташов надел резиновые перчатки и сказал:
– Приступаем.
– Здесь ровно пятнадцать тысяч, наличными, – звенящим от волнения голосом с нажимом повторяла она. – Вы уверены, что хотите перевести именно эту сумму?
– Девушка, по-вашему, я похож на идиота? Да, я хочу, я ужас как хочу немедленно перевести эту сумму! – нервно орал он.
Девушка испуганно заморгала и начала заполнять квитанцию.
Выйдя с голубым квитком в руке на улицу, Лямзин заплакал. Он чувствовал себя живым мертвецом. В один момент все его фантастическое состояние, его надежда на лучшую долю, счастье всей жизни пошло на уплату своего супружеского долга. Снова эта ужасная женщина, которая была его женой, добилась того, что он остался униженным, раздавленным и снова – нищим, как церковная мышь.
Кто, кто это сделал? Дураком надо быть, чтобы не догадаться, что на деньги его кинули анестезиолог и эта баба. Лямзину только сейчас пришло в голову, что она вообще-то была любовницей Воронцова.
– Ах я, старый дурак! – хлопнул он себя по лбу.
Лямзин заскрипел зубами. Руки у него теперь были связаны: возмездие было невозможным, парочка подстраховалась, оставив себе копию.
Он шлепнулся на скамейку и достал из-за пазухи видеокассету. И стал в бешенстве разматывать пленку, отрывать от нее куски и выкидывать на ветер. Это занятие его несколько успокоило. Он вспомнил, что еще не все потеряно. Головлев – мужик сообразительный. Он что-то говорил о карточке...
«Да! Вспомнил! Это – мой последний козырь», – сказал себе Лямзин и пошел обратно в клинику.
Лямзин удивленно поднял брови, но ничего не сказал. Взял пакет, поблагодарил дежурного и задумался. От кого посылка и почему она пришла на адрес клиники – неизвестно.
«Надеюсь, в ней нет ничего опасного», – подумал Лямзин и решительно разорвал обертку. В пакете оказалась видеокассета. Лямзин удивился еще больше и решил немедленно посмотреть, что на ней. Чьи бы это ни были шуточки, они были неудачными – это уж точно.
Запершись в комнате психологической разгрузки, Лямзин приступил к просмотру. На кассете была записана любительская порнуха. Какой-то вислозадый господин сношался с молодой женщиной – и делал это достаточно неумело.
– Фу ты, блин! – ругнулся Степан Алексеевич и собирался выключить видак, совсем уж было решив, что это – неудачный розыгрыш коллег по работе.
Но тут дряблый господин неожиданно решил сменить позу и посадил девушку на себя. Лямзин застыл с пультом в руке, не веря своим глазам. Вислозадым господином был он сам, а на нем извивалась его медсестра Людмила.
И только тут он заметил, что к кассете прилагается письмо. Лямзин дрожащими руками вскрыл конверт, на котором, естественно, не было обратного адреса. В письме было написано следующее:
«Уважаемый Степан Алексеевич!
Высылаем вам одну из копий недавно вышедшего в прокат кинофильма. Поздравляем вас с премьерой! Думаем, вашей жене также понравится эта интересная кинолента о некоторых аспектах жизни ее мужа. И вашим детям и коллегам по работе, мы думаем, тоже будет невредно ознакомиться с этим шедевром.
Если же вы хотите приобрести единоличные права на владение и распространение фильма, то это можно сделать за указанную ниже сумму, переведя ее на указанный ниже счет.
Благодарим за внимание. Поклонники вашего таланта».
В самом конце листа имелась приписка: «И не вздумайте что-то затевать против нас: один экземпляр все равно останется нам на память».
Лямзин медленно поднялся, вытащил кассету из видеомагнитофона и побрел к двери. Только сейчас до него дошло, что в дверь кто-то настойчиво ломится. Открыв запор, Лямзин с каменным лицом прошел мимо какой-то парочки санитарок, которые при виде его захихикали.
Не заходя в свой кабинет, Лямзин спустился по лестнице и побрел к гаражу.
* * *
Длинноногих девушек заметил не только Дима. Вся партия иностранных гостей, столкнувшись с подружками в холле, с восторгом уставилась на них и стала шипеть:– О-о, рашн герл!
Впрочем, пообщаться с представительницами прекрасной половины туземного населения англичанам не удалось: сопровождавший их Зосимов почему-то очень настойчиво напомнил, что у гостей сейчас по плану – лыжная прогулка в сосновый лес и нельзя выбиваться из графика. Девочки, перед тем как сесть в лифт, послали «мальчикам» по воздушному поцелую и скрылись из виду.
А еще девушек видел толмач Егор. Он наотрез отказался идти кататься на лыжах, сославшись на простуду, и общение с англичанами поручил Зосимову, своему бывшему однокашнику.
– К тому же, Леня, ходьба на лыжах не потребует от тебя тонкого знания иностранного языка, – язвительно, но твердо замотивировал свое поведение Егор, вытолкал Зосимова к иностранцам, а сам отправился на поиски ближайшего бара с напитками.
Побродив по различным этажам клиники и насладившись бездельем, Егор в конце концов заблудился. Проходя по какому-то незнакомому, но весьма фешенебельному холлу, Егор неожиданно для себя натолкнулся на сидящих рядышком в креслах девушек, хихиканье которых можно было расслышать, наверное, на первом этаже.
– О, герлз! – радостно воскликнул Егор, который начал подозревать, что этот санаторий – вроде мужского монастыря и, кроме крайне необщительных горничных, здесь женщин не встретишь. – А откуда здесь такие цыпы?
Девушки, заливаясь глупым смехом, как ненормальные, отвечали что-то в том духе, что там, откуда они, таких уж нет, и тому подобное. Побалагурив с девчонками минуты три, Егор забил с обеими стрелки и рассказал, где он живет в этом «ужасно пошлом» санатории. Узнав, что в непосредственной близости от Егора находится такое количество респектабельных иностранцев, девушки переглянулись и немедленно согласились продлить знакомство со столь «милым молодым человеком». На этой радостной ноте из кабинета напротив выбежал какой-то рассерженный господин и спросил Егора, что он тут делает. Толмачу не осталось ничего другого, как скрыться побыстрее с глаз оравшего чиновника.
Чиновником был не кто иной, как Козлов, который на тот момент отчитывал своих бестолковых подчиненных за небрежное отношение к данным инструкциям.
– Мало того что вы приперли девок позже на половину суток, чем было велено, вы их еще засветили в полный рост! – орал Дмитрий Анатольевич. – Где они?
– В коридоре, – несмело отозвался один из «инкассаторов».
– О черт! Почему – в коридоре? Вы что, не получали распоряжения разместить их сразу по приезде в двенадцатую палату?
Подчиненные растерянно переглянулись, из чего можно было понять, что если распоряжение и было получено, то пролетело у них мимо ушей. Вне себя от бешенства Козлов выскочил в коридор и обнаружил Егора, мирно беседующего с девушками. После этого ничего не оставалось, как самостоятельно препроводить гостий в медицинский блок.
Заперев девушек в палате, Козлов отыскал Карташова, который из-за свалившихся на него забот был бледнее, чем обычно.
– Итак, Михаил Петрович, все ли у вас готово для проведения операции?
Михаил Петрович искоса посмотрел на Козлова, как-то странно улыбнулся и ответил:
– Практически.
– Отлично! – просиял Козлов, стараясь не замечать металлических ноток в голосе хирурга. – Через четверть часа вам необходимо произвести удаление органов, подходящих для пересадки, у двух молодых особ женского пола...
Карташов стал еще бледнее, и видно было, что он едва сдерживается, чтобы не задать какой-то мучивший его вопрос. Видимо, так и не решившись на это, Карташов только сказал:
– Я думаю, не будет особенных трудностей с тем, что операции придется проводить поочередно – на двоих сразу у нас не хватает мощностей...
– Это – как вам угодно, – досадливо поморщился Козлов. – По окончании операции органы помещаете в контейнеры. Приготовьте результаты нужных анализов и что у вас там еще – это необходимо для фиксации характеристик. И позаботьтесь, чтобы все было высшего качества.
Карташов проводил Козлова до двери и медленно повернулся к ассистенту, чтобы отдать нужные распоряжения. Потом зашел в палату к «пациенткам». Девушек он застал валяющимися на кроватях. К счастью, медсестра уже произвела необходимые приготовления, и пациентки являли любопытное зрелище в казенных «распашонках» и пластиковых чепчиках.
– Доктор, а зачем нам там побрили? – со смехом спросила одна. – Нам же сиськи резать будут, а? А может, мы сперва посмотрим, какие сиськи – вдруг нам не понравится?
Карташов поморщился от запаха табака. Дым клубился под потолком в чудовищных количествах. Проигнорировав последний вопрос, ткнул пальцем в ту, что помоложе:
– Вы сейчас идете со мной, а вы, – он кивнул ее подружке, – остаетесь здесь и ждете своей очереди. Только не курите больше, хорошо?
Девушки как-то сразу приумолкли и беспрекословно подчинились. Уже на пороге первая жертва повернулась и несмело помахала подружке пальчиками. На прощание.
* * *
– О-о, как хорошо! Красавчики! – прищелкивал языком Чехов, просматривая файлы, которые он откопал в картотеке.Любоваться действительно было чем. На мерцающем экране монитора красовалась фотография лысого детины – анфас и профиль. Рядом было описано славное прошлое этого замечательного человека, чья фотография, более приличная, смотрела на Чехова с обложки личного дела работника «Эдельвейса» Доброва Ф. О.
– Красавчик! – еще раз с удовлетворением отметил для себя Чехов и поставил принтер на печать.
Следующим, что он распечатал, был такой же листок, только на нем была фотография второго сотрудника – Федина С. А. Чехов пришпилил листки к личным делам обоих архаровцев и поспешил вернуться в «Эдельвейс». На этот раз он пошел непосредственно к главному. Прошел, цыкнув на секретаршу и махнув корочками охраннику.
Главный уставился на Чехова с настороженностью. С тех пор как его фирмой заинтересовались органы, он был предельно осторожен с посетителями.
– Вы что-то хотели? – спросил он, повернув голову, как встревоженный страус.
Чехов подошел к столу, пододвинул стул и грузно опустился на него.
– Как? – строго спросил он, насупив брови. – Как получается, что под вашим чутким руководством работают прожженные уголовники?
Главный даже отпрянул, не ожидав такого напора.
– В смысле? – растерянно пробормотал он.
Чехов молча достал две тонкие папки и, вытащив листки из одной, хорошо поставленным голосом громко прочитал:
– Добров Федор Олегович. Три судимости. Один раз взят под стражу по подозрению в убийстве, освобожден из-под следствия за неимением улик. В последний раз отбывал заключение за нанесение тяжких телесных повреждений. Досрочно освобожден – попал под амнистию. Федин Сергей Александрович. Дважды осужден за ограбление, один раз – за изнасилование несовершеннолетней, освобожден досрочно – попал под амнистию.
Чехов положил оба личных дела перед директором и спросил, глядя на него исподлобья:
– Вам, Игорь Константинович, известны эти люди?
Директор покраснел, как рак, встал, запер дверь и посмотрел на Чехова.
– Выпить хотите? – внезапно охрипшим голосом спросил он.
– Нет, спасибо – язва, – насмешливо ответил Юрий Николаевич, с возросшим любопытством глядя на директора.
– А я выпью, – сказал тот и полез в бар. – Видите ли, вы мне, конечно, не поверите, – наливая себе коньяку, сказал он. – Но я действительно ничего не знаю. Вы меня, естественно, снова начнете пытать, но все это бесполезно. Я, конечно, подозревал, что эти люди в моей фирме не только за зарплату работают. Но для чего они здесь еще – не знал. И даже выяснить не пытался – боялся.
– Чего? Кого? – вкрадчиво спросил Чехов.
Директор неопределенно повел рукой. Он снова сел напротив Чехова и задушевно проговорил:
– Понимаете, я – лицо наемное. Я эту фирму не покупал и не организовывал. Я делаю то, что входит в мои обязанности, – и не больше. Ее держат совсем другие люди...
– Какие люди? Вы не могли бы поконкретнее? – не унимался Чехов.
– Разные, – уверил его директор. – Но не о том сейчас речь. Речь об этих двоих. Вам же интересно знать подробности?
Чехов кинул.
– Так вот, – продолжал директор, наливая себе еще. – Этого Доброва в нашу фирму прислал один из совладельцев – я даже не знаю точно какой. Просто позвонили в отдел кадров и сказали: придет человек, нужно принять на место водителя-инкассатора. И мне потом. Тоже позвонили.
Директор поморщился и обсосал дольку лимона.
– Мне тогда совершенно не были нужны сотрудники, но я не мог отказать. Я его посадил со своим лучшим работником в пару. То, что машины часто не было на месте и бензин расходовался сверх нормы, приходилось упускать из виду – не мог же я у него спрашивать. Недавно пропал его напарник, и мне прислали еще одного... Того, второго, Федина. И мне пришлось машину буквально списать с баланса – я ее просто не вижу.
Директор замолчал и уставился на Чехова.
– Это все? – спросил тот.
– Все, – кивнул директор.
– Значит, вы не можете сказать, куда заезжала ваша машина и от кого прислали этих людей?
– Нет, – решительно покачал головой главный.
– Ясно. Спасибо. – Чехов собрал бумаги и пошел к выходу.
Ему было непонятно, почему директору неизвестно то, что известно другим сотрудникам. Вероятно, он и не подозревает, какой информацией на самом деле обладает Чехов. Скорее всего директор пудрит мозги.
«Он явно чего-то боится, – решил Чехов. – Определенно, за этим много чего кроется. То, что он открестился от этих двух головорезов, вполне объяснимо. И очень может быть, что действительно все так и есть, как он сказал. Но кто же их послал? Куда нити тянутся? Из этого любителя коньяка сведений не выбьешь: органы его пугают гораздо меньше, чем его криминальная „крыша“... Ладно, оставим пока. Надо посмотреть, не имеет ли отношения к этому делу тот замечательный „медтехнический“ директор. Это да еще то, что они были соседями по камере, и есть общее у Доброва и Федина. Что там, интересно, у Ладыгина?»
Чехов снова уселся в свой допотопный автомобиль и незамедлительно отправился навещать своего неугомонного друга.
* * *
С первой девицей никаких проблем не возникло. Она мило поулыбалась, перед тем как на ее лицо легла маска. Ее сердце еще билось, когда Карташов вскрыл брюшную полость и стал методично отделять почки и печень, которые были в отличном состоянии, судя по чистоте внутренних покровов. Механически проведя все необходимые манипуляции и поместив органы в контейнеры с раствором, Карташов повернулся к операционному столу, намереваясь тщательно зашить кровоточащие сосуды, сделать аккуратный «косметический» шов на брюшине, чтобы хоть как-то обеспечить девушке последующую личную жизнь. Только увидев удивленные глаза ассистента, которые лихорадочно блестели над марлевой повязкой, он вспомнил, что перед ним на операционном столе лежит уже не человек, а «полуфабрикат». И что у этого только что жившего тела не будет уже личной жизни. Впрочем, как и никакой другой.Карташов почувствовал, что его затошнило, хотя он никогда не подозревал в себе никакой особой щепетильности.
– Так, все – уберите эту и готовьте следующую, – сказал он, чтобы избавиться от тяжкого состояния и что-нибудь уже делать.
Вымыв руки и выйдя из операционной, он присел, чтобы покурить, и призадумался. Когда он поднял голову, перед ним стояла подружка только что разрезанной девушки и смотрела на него расширенными от ужаса глазами. Видимо, пресловутая женская интуиция завела какой-то механизм тревоги в этой душе.
– Где Света? – одними губами спросила девушка, босая и потешная в этом своем предоперационном маскараде.
Потешным был ее вид, но ситуация, как это сразу пришло в голову хирургу, становилась вовсе не смешной.
– Она в реабилитационной палате – приходит в себя после наркоза, – совершенно неубедительным тоном проговорил Карташов, не замечая, что сигарета уже обжигает ему пальцы. – А вы почему вышли? Идите, готовьтесь, сейчас мы будем работать с вами...
Он не успел договорить, как девушка вдруг повернулась и бросилась бежать, истошно крича. Карташов, едва успев сообразить, что произошло, кинулся ее догонять. Ему повезло: он ее быстро догнал. Схватив упирающуюся «пациентку» в охапку и зажав ей ладонью рот, Карташов потащил ее к операционной, зовя по дороге ассистента и санитара. Уложив извивающуюся жертву на стол, они с трудом привязали ее ремнями. Набрав сверхдозу успокоительного, Карташов попытался всадить ей укол, избавившись от ее набирающих силу отчаянных рывков, но все никак не мог попасть в вену.
– Держите руку! – прорычал он растерянным помощникам.
Те подскочили и в шесть рук зажали конечности девушки. По расковыренному локтевому сгибу уже вовсю струилась кровь, и Карташов проклинал все на свете: свою жадность, этот дурацкий санаторий, себя. Наконец игла легко вошла в вену. Хирург выжал поршень до конца и с облегчением отошел. Девушка подергалась еще немного, потом утихла. Когда ее глаза остекленели, Карташов надел резиновые перчатки и сказал:
– Приступаем.
* * *
Кассирша смотрела на Лямзина круглыми глазами, пересчитывая в третий раз толстенную пачку долларов.– Здесь ровно пятнадцать тысяч, наличными, – звенящим от волнения голосом с нажимом повторяла она. – Вы уверены, что хотите перевести именно эту сумму?
– Девушка, по-вашему, я похож на идиота? Да, я хочу, я ужас как хочу немедленно перевести эту сумму! – нервно орал он.
Девушка испуганно заморгала и начала заполнять квитанцию.
Выйдя с голубым квитком в руке на улицу, Лямзин заплакал. Он чувствовал себя живым мертвецом. В один момент все его фантастическое состояние, его надежда на лучшую долю, счастье всей жизни пошло на уплату своего супружеского долга. Снова эта ужасная женщина, которая была его женой, добилась того, что он остался униженным, раздавленным и снова – нищим, как церковная мышь.
Кто, кто это сделал? Дураком надо быть, чтобы не догадаться, что на деньги его кинули анестезиолог и эта баба. Лямзину только сейчас пришло в голову, что она вообще-то была любовницей Воронцова.
– Ах я, старый дурак! – хлопнул он себя по лбу.
Лямзин заскрипел зубами. Руки у него теперь были связаны: возмездие было невозможным, парочка подстраховалась, оставив себе копию.
Он шлепнулся на скамейку и достал из-за пазухи видеокассету. И стал в бешенстве разматывать пленку, отрывать от нее куски и выкидывать на ветер. Это занятие его несколько успокоило. Он вспомнил, что еще не все потеряно. Головлев – мужик сообразительный. Он что-то говорил о карточке...
«Да! Вспомнил! Это – мой последний козырь», – сказал себе Лямзин и пошел обратно в клинику.
ГЛАВА 25
Вечером Дима нашел своего нового «приятеля» и сообщил ему о своем намерении сегодня «оттопыриться» как следует. Егор воспринял предложение с оживлением и помчался доложиться Зосимову о том, что ему необходимо отлучиться сегодня по важным и неотложным делам. Зосимов хоть и посмотрел криво, но разрешил – у него сегодня без того было дел невпроворот, чтобы призывать к порядку заленившегося толмача.
Итак, не успело еще стемнеть, как оба «друга» вывалили из санатория. Один – в надежде хорошо повеселиться, другой – со своими, известными только ему намерениями. Когда они пересекали двор, Дима обратил внимание на то, что инкассаторская машина все еще здесь. В этот момент машина завелась и поехала.
– О! – воскликнул Егор. – Попутка! Эй, парни, подбросьте до Москвы!
Махая руками, он бросился к машине. Та сердито фыркнула, взревела двигателем и промчалась мимо.
– У, жлобы, – погрозил кулаком вслед уезжающей инкассаторской машине Егор.
Дима стоял и пристально смотрел машине вслед.
– Ну, и что ты замер? – задиристо спросил переводчик у Красникова. – Если хочешь хотя бы к утру до Москвы добраться, ножками перебирай побыстрее.
Он повернулся и, отмахивая одной рукой, пошел к автостраде. До города им удалось добраться достаточно быстро. Они выбрали ближайший маленький бар и засели там, хорошенько затарившись спиртным. К огромному Диминому счастью, место было достаточно спокойным: классический паб с умеренно громкой музыкой и немногочисленной публикой. Егор, правда, немного поворчал, что столь скучного бара он в жизни не видел, и предлагал доехать до центра и погулять там, как следует. Вскоре он достиг такого состояния, в котором в принципе все равно было, где пить. Дима терпеливо дождался этого момента, выслушав тысячу историй из жизни разочаровавшегося в жизни переводчика, и даже подал несколько жизненных советов, впрочем, достаточно формальных, чтобы не придавать им никакого значения.
После того, как собеседник прошелся по всем периодам своей жизни, от детства и вплоть до неудачного опыта женитьбы, Дима, украдкой глянув на часы, решил, что пора переводить беседу в нужное русло.
– А к нам-то ты как попал?
Получив более чем исчерпывающую информацию по этому поводу, Дима стал распространяться насчет внутреннего устройства и распорядка санатория, которые известны более всего служащим, провоцируя тем самым Егора высказываться на сей счет. Больше всего Дима рассчитывал на заключительную фразу своего монолога:
– И все время мне кажется, что все у нас неспроста и за всем этим что-то кроется...
– Вот-вот! – к радости Красникова, подхватил Егор. – Я у вас без году неделя, и мне тоже показалось, что у вас пахнет жареным, причем на всех этажах. Например, сегодня: подснял в холле двух хорошеньких девчушек, хотел их с собой сюда прихватить, а их уж и след простыл. И никаких следов. Мне почему-то кажется, что они из санатория не уходили...
– А может, они на той же машине уехали, что и приехали?
Егор задумался.
– Нет, не думаю. Они мне рассказывали, что им здесь какую-то пластическую операцию должны сделать, а на это время нужно. Хотя – могли и наврать...
Дима подлил Егору еще немного коньяку. Егор немедля выпил и продолжал:
– Эх, сегодня обещал быть вечерок! Счастье, что мы с тобой смотались. Мои англичане пойдут сегодня на какую-то демонстрацию. Знаю, чем это у них обычно кончается...
– На какую демонстрацию? С флагами и транспарантами? – насмешливо спросил Красников.
– Шутишь, – обиделся Егор. – Нет, им что-то ваши доктора должны показывать. Свои научные достижения, что ли...
Из последующего разговора Диме не удалось разузнать ничего существенного, кроме некоторой информации о составе делегации и целях их визита. Но все это было вскользь и неконкретно, так что сделать какие-то далеко идущие выводы было невозможно. Но и того, что он узнал, было предостаточно. Оставалось только кое-что проверить.
В телефонной трубке стоял такой треск, что услышать что-либо не было никакой возможности.
– Алло, Володя? – наконец донесся откуда-то издалека знакомый женский голос. – Я тебе с мобильника звоню, и еще из машины. Поэтому слышно так плохо. Я неподалеку – ехала по делам и решила завезти тебе результаты анализов. Ты меня встретишь?
– Конечно!
Я немедленно задвинул ногой под стол пивные бутылки и стал быстро натягивать джинсы. Принимать женщину в этом хроническом бардаке было совершенно невозможно. Нужно попробовать поговорить с ней в машине, хотя... Хотя, конечно, угостить ее чаем на моей кухне, как в старые добрые времена, – что было бы сейчас лучше.
Мои сомнения разрешились сами собой.
– Может быть, мы поднимемся к тебе? – спросила меня Марина, как только мы обменялись приветствиями. – Я, признаться, сегодня порядочно устала.
Она вопросительно посмотрела на меня поверх пушистого воротника.
– Конечно! – сразу же сказал я, пытаясь выдернуть полу пальто, которую прищемило дверью.
– У тебя есть кофе? Если нет, то мы можем доехать до супермаркета.
– У меня есть кофе. Поэтому ехать никуда не надо.
– Тогда пойдем, – сказала Марина, глуша мотор.
Мы поднялись, и мне, как всегда, пришлось краснеть за то, что у меня творилось в квартире. Марина окинула бардак насмешливым взглядом и сказала:
– А ты не изменился.
– Проходи на кухню, – не обратил я внимания на ее реплику.
Пока варился кофе, Марина предложила мне сразу же разобраться с нашими делами.
– Я провела анализ, который ты просил. – Марина достала из сумочки какие-то листочки. – Вот, смотри.
– Это что? Результаты анализа ДНК?
– Да.
– Если я не ошибаюсь, здесь два одинаковых.
– Не ошибаешься...
– И что это значит?
– Это значит, что волосы и щетина принадлежали одному из сожженных людей, – тихо проговорила Марина.
Я опустился на стул и уставился в окно. Кофе медленно вытекал на белоснежную плиту. Неприятно пахло паленым. Я не шевелился. Марина – тоже.
Через пять минут Марина встала:
– Мне, пожалуй, пора. Твои образцы я оставлю на столе. Позвонишь мне потом.
Она пошла к выходу, а я, не оборачиваясь, сказал:
– Останься.
– Что? – переспросила она.
– Останься. Пожалуйста.
По моему тону она, видимо, поняла, что мне нужно сейчас хоть чье-то присутствие. Она покорно села на табурет и молчала до тех пор, пока я не повернулся к ней.
– Это можно подтвердить документально? – спросил я.
– Можно.
– Хорошо, – кивнул я. – Давай пить кофе.
Я разлил остатки темной жидкости из кофейника по фарфоровым чашкам, автоматически насыпал по две ложки сахара и поставил на стол печенье.
Марина стала макать печенье в чашку и грустно смотреть куда-то вбок.
– Это был твой друг, о котором ты тогда говорил? – спросила она.
– Да, это был он.
– Что случилось, ты мне не можешь рассказать?
– Давай как-нибудь потом. Мне не хочется.
Марина пересела ко мне поближе и вдруг стала гладить меня по волосам и приговаривать:
– Сережа, милый, что же у тебя за жизнь? Опять ты куда-то встрял.
Ее голос был совсем тихим, а прикосновения – легкими, но этого было достаточно, чтобы во мне прорвалась плотина чувств и мыслей – горьких и радостных вперемешку.
Итак, не успело еще стемнеть, как оба «друга» вывалили из санатория. Один – в надежде хорошо повеселиться, другой – со своими, известными только ему намерениями. Когда они пересекали двор, Дима обратил внимание на то, что инкассаторская машина все еще здесь. В этот момент машина завелась и поехала.
– О! – воскликнул Егор. – Попутка! Эй, парни, подбросьте до Москвы!
Махая руками, он бросился к машине. Та сердито фыркнула, взревела двигателем и промчалась мимо.
– У, жлобы, – погрозил кулаком вслед уезжающей инкассаторской машине Егор.
Дима стоял и пристально смотрел машине вслед.
– Ну, и что ты замер? – задиристо спросил переводчик у Красникова. – Если хочешь хотя бы к утру до Москвы добраться, ножками перебирай побыстрее.
Он повернулся и, отмахивая одной рукой, пошел к автостраде. До города им удалось добраться достаточно быстро. Они выбрали ближайший маленький бар и засели там, хорошенько затарившись спиртным. К огромному Диминому счастью, место было достаточно спокойным: классический паб с умеренно громкой музыкой и немногочисленной публикой. Егор, правда, немного поворчал, что столь скучного бара он в жизни не видел, и предлагал доехать до центра и погулять там, как следует. Вскоре он достиг такого состояния, в котором в принципе все равно было, где пить. Дима терпеливо дождался этого момента, выслушав тысячу историй из жизни разочаровавшегося в жизни переводчика, и даже подал несколько жизненных советов, впрочем, достаточно формальных, чтобы не придавать им никакого значения.
После того, как собеседник прошелся по всем периодам своей жизни, от детства и вплоть до неудачного опыта женитьбы, Дима, украдкой глянув на часы, решил, что пора переводить беседу в нужное русло.
– А к нам-то ты как попал?
Получив более чем исчерпывающую информацию по этому поводу, Дима стал распространяться насчет внутреннего устройства и распорядка санатория, которые известны более всего служащим, провоцируя тем самым Егора высказываться на сей счет. Больше всего Дима рассчитывал на заключительную фразу своего монолога:
– И все время мне кажется, что все у нас неспроста и за всем этим что-то кроется...
– Вот-вот! – к радости Красникова, подхватил Егор. – Я у вас без году неделя, и мне тоже показалось, что у вас пахнет жареным, причем на всех этажах. Например, сегодня: подснял в холле двух хорошеньких девчушек, хотел их с собой сюда прихватить, а их уж и след простыл. И никаких следов. Мне почему-то кажется, что они из санатория не уходили...
– А может, они на той же машине уехали, что и приехали?
Егор задумался.
– Нет, не думаю. Они мне рассказывали, что им здесь какую-то пластическую операцию должны сделать, а на это время нужно. Хотя – могли и наврать...
Дима подлил Егору еще немного коньяку. Егор немедля выпил и продолжал:
– Эх, сегодня обещал быть вечерок! Счастье, что мы с тобой смотались. Мои англичане пойдут сегодня на какую-то демонстрацию. Знаю, чем это у них обычно кончается...
– На какую демонстрацию? С флагами и транспарантами? – насмешливо спросил Красников.
– Шутишь, – обиделся Егор. – Нет, им что-то ваши доктора должны показывать. Свои научные достижения, что ли...
Из последующего разговора Диме не удалось разузнать ничего существенного, кроме некоторой информации о составе делегации и целях их визита. Но все это было вскользь и неконкретно, так что сделать какие-то далеко идущие выводы было невозможно. Но и того, что он узнал, было предостаточно. Оставалось только кое-что проверить.
* * *
– Алло? Кто это?В телефонной трубке стоял такой треск, что услышать что-либо не было никакой возможности.
– Алло, Володя? – наконец донесся откуда-то издалека знакомый женский голос. – Я тебе с мобильника звоню, и еще из машины. Поэтому слышно так плохо. Я неподалеку – ехала по делам и решила завезти тебе результаты анализов. Ты меня встретишь?
– Конечно!
Я немедленно задвинул ногой под стол пивные бутылки и стал быстро натягивать джинсы. Принимать женщину в этом хроническом бардаке было совершенно невозможно. Нужно попробовать поговорить с ней в машине, хотя... Хотя, конечно, угостить ее чаем на моей кухне, как в старые добрые времена, – что было бы сейчас лучше.
Мои сомнения разрешились сами собой.
– Может быть, мы поднимемся к тебе? – спросила меня Марина, как только мы обменялись приветствиями. – Я, признаться, сегодня порядочно устала.
Она вопросительно посмотрела на меня поверх пушистого воротника.
– Конечно! – сразу же сказал я, пытаясь выдернуть полу пальто, которую прищемило дверью.
– У тебя есть кофе? Если нет, то мы можем доехать до супермаркета.
– У меня есть кофе. Поэтому ехать никуда не надо.
– Тогда пойдем, – сказала Марина, глуша мотор.
Мы поднялись, и мне, как всегда, пришлось краснеть за то, что у меня творилось в квартире. Марина окинула бардак насмешливым взглядом и сказала:
– А ты не изменился.
– Проходи на кухню, – не обратил я внимания на ее реплику.
Пока варился кофе, Марина предложила мне сразу же разобраться с нашими делами.
– Я провела анализ, который ты просил. – Марина достала из сумочки какие-то листочки. – Вот, смотри.
– Это что? Результаты анализа ДНК?
– Да.
– Если я не ошибаюсь, здесь два одинаковых.
– Не ошибаешься...
– И что это значит?
– Это значит, что волосы и щетина принадлежали одному из сожженных людей, – тихо проговорила Марина.
Я опустился на стул и уставился в окно. Кофе медленно вытекал на белоснежную плиту. Неприятно пахло паленым. Я не шевелился. Марина – тоже.
Через пять минут Марина встала:
– Мне, пожалуй, пора. Твои образцы я оставлю на столе. Позвонишь мне потом.
Она пошла к выходу, а я, не оборачиваясь, сказал:
– Останься.
– Что? – переспросила она.
– Останься. Пожалуйста.
По моему тону она, видимо, поняла, что мне нужно сейчас хоть чье-то присутствие. Она покорно села на табурет и молчала до тех пор, пока я не повернулся к ней.
– Это можно подтвердить документально? – спросил я.
– Можно.
– Хорошо, – кивнул я. – Давай пить кофе.
Я разлил остатки темной жидкости из кофейника по фарфоровым чашкам, автоматически насыпал по две ложки сахара и поставил на стол печенье.
Марина стала макать печенье в чашку и грустно смотреть куда-то вбок.
– Это был твой друг, о котором ты тогда говорил? – спросила она.
– Да, это был он.
– Что случилось, ты мне не можешь рассказать?
– Давай как-нибудь потом. Мне не хочется.
Марина пересела ко мне поближе и вдруг стала гладить меня по волосам и приговаривать:
– Сережа, милый, что же у тебя за жизнь? Опять ты куда-то встрял.
Ее голос был совсем тихим, а прикосновения – легкими, но этого было достаточно, чтобы во мне прорвалась плотина чувств и мыслей – горьких и радостных вперемешку.