Страница:
Плов. Спитфайр собрался приготовить плов. Та-ак, от чего танцевать будем? — красный неочищенный рис-девзира, курдючный жир, баранина, репчатый лук, жёлтая морковь, и специи: зира, кашныч, шафран, барбарис и базилик-райхон.
Ник Юсупович промыл казан горячей водой и поставил на плиту — огонь на максимум.
…тушить пламя Спитфайру запретили доктора, мол, ресурс, скорее всего, исчерпался, и вы, молодой человек, реально рискуете остаться в небытии. Так что: бумажки, печати, связь с общественностью, приёмы в мэрии…
Дымиться масло. Значит, можно ронять в казан нарезанный кольцами лук. И помешивать минут пять-десять — пока не образуется золотистая корочка.
…главврач профсоюзной поликлиники не единожды предупреждал феникса, что тот танцует на краю, что в любой момент имеет все шансы оступиться — сгореть и не воскреснуть… Ник Юсупович отшучивался, умолял доктора подписать обходной лист…
Мясо — кубиками. Жарить на сильном огне. Добавить соломку-морковь. Залить всё это кипятком. Получится зирвак. Уже получился.
…Спирас уверял начальство, что он в норме, в полном порядке, а небольшие нервные срывы, неумение и нежелание ладить с коллегами и повышенная агрессивность — это ерунда, это временно, просто чёрная полоса, такой неудачный период в жизни. И начальство не увольняло Спираса, не лишало татуировок и звания: всё-таки у парня умерла жена, такое горе, да на руках остался маленький ребёнок — кроха-девочка, которая обязательно вырастет красоткой, сводящей с ума юных самураев. Уже выросла, уже сводит — одного такого поклонника Нику Юсуповичу сегодня довелось выручать: вытаскивать из дома и чуть ли не пинками заталкивать в канализацию Вавилона. Да-да, Спитфайр был женат, у него есть дочь, и…
Две ложки соли, специи. Засыпать промытый в трёх водах рис. Добавить кипятку.
…десять лет назад он умер и не воскрес. Тело вернулось в мир, позабыв в небытие душу. Старейшины, Прорабы Профсоюза, нашли разлагающуюся плоть феникса ровно через три дня после пожара и серебряной пули с осиновым сердечником. Седенький врач, ковырнув ланцетом ухо, подписал свидетельство о смерти, а потом, после короткой беседы с одним из Прорабов, порвал бумагу на мелкие клочки и сжёг. Тигр бережет свою шкуру, человек — имя. Имя своё Ник Юсупович сохранил — а лучше бы шкуру, да, видать, не судьба…
Уменьшить огонь и собрать рис шумовкой в центре казана, и накрыть тарелкой.
…трое суток молитвословий-норито и сложных ритуалов-мацури — лучше шаманы «Белого Ульгена» били в бубны, кушали мухоморы и плясали над трупом Спитфайра. И таки вернули в истекающее гноем тело заблудившуюся в небытие душу…
Потушить огонь. Крышку не снимать, пусть казан постоит минут десять-пятнадцать. И только потом аккуратно перемешать шумовкой готовый плов, поднимая со дна мясо и морковь. Тщательно перемешать.
…душа вернулась — всхлипнуло тело, открылись глаза — и это было больно, очень больно. Шаманы бились в конвульсиях, роняя на палас хлопья пены, марая мебель экскрементами и глиной рисунков, нанесённых на искажённые лица. Спитфайр видел, как Прорабы закинули обессиливших шаманов на носилки и вынесли из квартиры. Профессионалы тайных мистерий отлично справились со своей задачей…
Теперь выложить плов на ляган — широкое плоское блюдо, украшенное восточными орнаментами. Посыпать пищу богов зернами граната и горьким от перца салатом из тонко нарезанных помидоров и лука. И можно кушать — руками, ни в коем случае не вилками. И пить охлаждённую водку. Когда-то Спитфайр пил водку, сейчас он позволяет себе только пиво. И зелёный чай без сахара.
…мертвеца подняли, поставили на ноги. Мертвецу рассказали, что он умер, но ещё нужен Профсоюзу. Он должен жить. Не так, как раньше, но жить — передвигаться, говорить, курить и любить женщин. Он должен быть похож на человека, чёрт возьми! Прорабы вычистили тело Спитфайра от гнили, Прорабы воткнули в плоть Спитфайра голопроекторы, Прорабы намазали гримом синюшные конечности Спираса. Ему объяснили, что теперь он — Посредник. Теперь он — между мирами. Теперь он — Защитник. Когда-нибудь наступят Смутные Времена, и тогда Спитфайр спасёт Избранника, защитит того, кто прикроет собой Вавилон от Зла…
Плов готов. Вкусный жирный плов. Спитфайр доволен, Спитфайр беспощадно вываливает содержимое казана в утилизатор.
…с дочерью пришлось расстаться. Мол, нервный срыв — слишком девочка похожа на покойницу-мать, доктора запретили видеться. Спирас понимал: так надо — незачем травмировать ребёнка. Юрико будет лучше с тёщей, женщиной суровой, но справедливой. Госпожа Хэйкэ зятя прокляла…
Утилизатор натужно запыхтел, переваривая рис и баранину. Ник Юсупович открыл папку с документами: фотографии, справки, свидетельства, результаты многочисленных анализов. Безымянный ребёнок. Необычный мальчик, которого лейтенант Акира Ода вытащил из пожара. Сегодня пацан умер. Он должен был сгореть, но остался жив, а судьбу очень трудно обмануть — уж кому, как ни Спитфайру, об этом знать.
Мальчик был ненастоящим — клон он и на Марсе клон, к тому же отвратительного качества — изначально нежизнеспособное существо, одноразовая игрушка с определённым набором свойств и опций: вместо мозгов — программа безусловных рефлексов и конкретные указания: куда пойти, что сделать.
Кстати, о рефлексах — жевать и глотать пищу малыш не умел. Совсем! Мальчика сделали не для жизни, а для смерти — пацана задумали как шахида-камикадзе.
Психосканеры «просветили» череп малыша и чётко сняли цель и задачу: поджёчь здание и сгореть самому. Здание-то он поджёг, а вот сам почему-то не сгорел — биоинженеры перестарались, создали слишком хорошего клона, клона, который способен контролировать пламя; просто какой-то лишняя запятая в программе запланированных мутаций.
Но! — те, кто сотворил мальчика-поджигателя, ребята талантливые, несомненно.
Утилизатор затих. Ник Юсупович Спирас наставил на плиту чайник. Кто-то — что-то? пощекотало череп Спитфайра. Автоматически врубилась голограмма, отвечающая за причёску. Виртуальные волосы Спитфайра зашевелились, по щекам его сбежали два крупных жука-скарабея. Спирас отложил папку с документами и аккуратно перенёс скарабеев на дубовую столешницу.
Ник Юсупович забавлялся игрой с жуками: останавливал насекомых на бегу и переворачивал на чёрные спины палочками-хаси. Жукам это не нравилось — в знак протеста они поднимались на задние лапки. Ник Юсупович с умилением наблюдал, как солнечные насекомые кувыркались, вытаскивая из пустоты навозные шарики и опять теряя окатыши в небытие. Аллах велик, но как это похоже на судьбу Ника Юсуповича!..
Папка, документы. Малыш помог на многое раскрыть «кошачьи глаза». Теперь Спитфайр знает, откуда ждать удара. Спитфайр, начальник пожарного депо N9/21, счастлив — сегодня он, наконец, узнал ЧТО случится и КОГДА это закончится.
Жуки — потешные, красивые жуки.
Хорошее настроение Спитфайра не испортили даже воспоминания о гибели маленького камикадзе. За трое суток клон сильно похудел, внутривенное кормление не помогло — мальчик умер от истощения. Спустя два часа кожа трупа истончилась, лопнули кровеносные сосуды, кости размякли, не скелет, а желе какое-то — всё тело мальчонки превратилось в вонючий студень. Белесую едкую массу санитары слили в утилизатор морга, туда же отправились и копии документации — единственный вариант заключения экспертов достался Спитфайру.
Для ознакомления.
25. БУРУСЭРА
26. КРОКОДИЛ
Ник Юсупович промыл казан горячей водой и поставил на плиту — огонь на максимум.
…тушить пламя Спитфайру запретили доктора, мол, ресурс, скорее всего, исчерпался, и вы, молодой человек, реально рискуете остаться в небытии. Так что: бумажки, печати, связь с общественностью, приёмы в мэрии…
Дымиться масло. Значит, можно ронять в казан нарезанный кольцами лук. И помешивать минут пять-десять — пока не образуется золотистая корочка.
…главврач профсоюзной поликлиники не единожды предупреждал феникса, что тот танцует на краю, что в любой момент имеет все шансы оступиться — сгореть и не воскреснуть… Ник Юсупович отшучивался, умолял доктора подписать обходной лист…
Мясо — кубиками. Жарить на сильном огне. Добавить соломку-морковь. Залить всё это кипятком. Получится зирвак. Уже получился.
…Спирас уверял начальство, что он в норме, в полном порядке, а небольшие нервные срывы, неумение и нежелание ладить с коллегами и повышенная агрессивность — это ерунда, это временно, просто чёрная полоса, такой неудачный период в жизни. И начальство не увольняло Спираса, не лишало татуировок и звания: всё-таки у парня умерла жена, такое горе, да на руках остался маленький ребёнок — кроха-девочка, которая обязательно вырастет красоткой, сводящей с ума юных самураев. Уже выросла, уже сводит — одного такого поклонника Нику Юсуповичу сегодня довелось выручать: вытаскивать из дома и чуть ли не пинками заталкивать в канализацию Вавилона. Да-да, Спитфайр был женат, у него есть дочь, и…
Две ложки соли, специи. Засыпать промытый в трёх водах рис. Добавить кипятку.
…десять лет назад он умер и не воскрес. Тело вернулось в мир, позабыв в небытие душу. Старейшины, Прорабы Профсоюза, нашли разлагающуюся плоть феникса ровно через три дня после пожара и серебряной пули с осиновым сердечником. Седенький врач, ковырнув ланцетом ухо, подписал свидетельство о смерти, а потом, после короткой беседы с одним из Прорабов, порвал бумагу на мелкие клочки и сжёг. Тигр бережет свою шкуру, человек — имя. Имя своё Ник Юсупович сохранил — а лучше бы шкуру, да, видать, не судьба…
Уменьшить огонь и собрать рис шумовкой в центре казана, и накрыть тарелкой.
…трое суток молитвословий-норито и сложных ритуалов-мацури — лучше шаманы «Белого Ульгена» били в бубны, кушали мухоморы и плясали над трупом Спитфайра. И таки вернули в истекающее гноем тело заблудившуюся в небытие душу…
Потушить огонь. Крышку не снимать, пусть казан постоит минут десять-пятнадцать. И только потом аккуратно перемешать шумовкой готовый плов, поднимая со дна мясо и морковь. Тщательно перемешать.
…душа вернулась — всхлипнуло тело, открылись глаза — и это было больно, очень больно. Шаманы бились в конвульсиях, роняя на палас хлопья пены, марая мебель экскрементами и глиной рисунков, нанесённых на искажённые лица. Спитфайр видел, как Прорабы закинули обессиливших шаманов на носилки и вынесли из квартиры. Профессионалы тайных мистерий отлично справились со своей задачей…
Теперь выложить плов на ляган — широкое плоское блюдо, украшенное восточными орнаментами. Посыпать пищу богов зернами граната и горьким от перца салатом из тонко нарезанных помидоров и лука. И можно кушать — руками, ни в коем случае не вилками. И пить охлаждённую водку. Когда-то Спитфайр пил водку, сейчас он позволяет себе только пиво. И зелёный чай без сахара.
…мертвеца подняли, поставили на ноги. Мертвецу рассказали, что он умер, но ещё нужен Профсоюзу. Он должен жить. Не так, как раньше, но жить — передвигаться, говорить, курить и любить женщин. Он должен быть похож на человека, чёрт возьми! Прорабы вычистили тело Спитфайра от гнили, Прорабы воткнули в плоть Спитфайра голопроекторы, Прорабы намазали гримом синюшные конечности Спираса. Ему объяснили, что теперь он — Посредник. Теперь он — между мирами. Теперь он — Защитник. Когда-нибудь наступят Смутные Времена, и тогда Спитфайр спасёт Избранника, защитит того, кто прикроет собой Вавилон от Зла…
Плов готов. Вкусный жирный плов. Спитфайр доволен, Спитфайр беспощадно вываливает содержимое казана в утилизатор.
…с дочерью пришлось расстаться. Мол, нервный срыв — слишком девочка похожа на покойницу-мать, доктора запретили видеться. Спирас понимал: так надо — незачем травмировать ребёнка. Юрико будет лучше с тёщей, женщиной суровой, но справедливой. Госпожа Хэйкэ зятя прокляла…
Утилизатор натужно запыхтел, переваривая рис и баранину. Ник Юсупович открыл папку с документами: фотографии, справки, свидетельства, результаты многочисленных анализов. Безымянный ребёнок. Необычный мальчик, которого лейтенант Акира Ода вытащил из пожара. Сегодня пацан умер. Он должен был сгореть, но остался жив, а судьбу очень трудно обмануть — уж кому, как ни Спитфайру, об этом знать.
Мальчик был ненастоящим — клон он и на Марсе клон, к тому же отвратительного качества — изначально нежизнеспособное существо, одноразовая игрушка с определённым набором свойств и опций: вместо мозгов — программа безусловных рефлексов и конкретные указания: куда пойти, что сделать.
Кстати, о рефлексах — жевать и глотать пищу малыш не умел. Совсем! Мальчика сделали не для жизни, а для смерти — пацана задумали как шахида-камикадзе.
Психосканеры «просветили» череп малыша и чётко сняли цель и задачу: поджёчь здание и сгореть самому. Здание-то он поджёг, а вот сам почему-то не сгорел — биоинженеры перестарались, создали слишком хорошего клона, клона, который способен контролировать пламя; просто какой-то лишняя запятая в программе запланированных мутаций.
Но! — те, кто сотворил мальчика-поджигателя, ребята талантливые, несомненно.
Утилизатор затих. Ник Юсупович Спирас наставил на плиту чайник. Кто-то — что-то? пощекотало череп Спитфайра. Автоматически врубилась голограмма, отвечающая за причёску. Виртуальные волосы Спитфайра зашевелились, по щекам его сбежали два крупных жука-скарабея. Спирас отложил папку с документами и аккуратно перенёс скарабеев на дубовую столешницу.
Ник Юсупович забавлялся игрой с жуками: останавливал насекомых на бегу и переворачивал на чёрные спины палочками-хаси. Жукам это не нравилось — в знак протеста они поднимались на задние лапки. Ник Юсупович с умилением наблюдал, как солнечные насекомые кувыркались, вытаскивая из пустоты навозные шарики и опять теряя окатыши в небытие. Аллах велик, но как это похоже на судьбу Ника Юсуповича!..
Папка, документы. Малыш помог на многое раскрыть «кошачьи глаза». Теперь Спитфайр знает, откуда ждать удара. Спитфайр, начальник пожарного депо N9/21, счастлив — сегодня он, наконец, узнал ЧТО случится и КОГДА это закончится.
Жуки — потешные, красивые жуки.
Хорошее настроение Спитфайра не испортили даже воспоминания о гибели маленького камикадзе. За трое суток клон сильно похудел, внутривенное кормление не помогло — мальчик умер от истощения. Спустя два часа кожа трупа истончилась, лопнули кровеносные сосуды, кости размякли, не скелет, а желе какое-то — всё тело мальчонки превратилось в вонючий студень. Белесую едкую массу санитары слили в утилизатор морга, туда же отправились и копии документации — единственный вариант заключения экспертов достался Спитфайру.
Для ознакомления.
25. БУРУСЭРА
В метро троица арендовала четырёхместный люкс-вагон. Расплачивался, понятно, якудза — откуда у молодых фениксов, ещё, небось, стажёров, лишняя наличность? Молодёжь и в общем вагоне неплохо себя чувствовала бы. А вот для якудзы толкаться с катаги — западло, свои не оценят, не положено.
Госпожа Хэйкэ купила билет в средний класс. Скоренько забежала в вагон, плюхнулась в ближайшую свободную гель-камеру и закрыла крышку, изнутри наклацав на панели управления код станции назначения.
Стравив радиоактивный пар, состав тронулся — натужно загудела турбина.
Госпожа Хэйкэ отменила заказ, крышка, чмокнув уплотнениями, плавно откатилась в сторону. Вдова выбралась из камеры. Придерживаясь за поручни, прошла мимо ряда упакованных пассажиров — к порталу-сцепке вагонов.
При переходе в первый класс требуется доплата — Кицунэ-годзэн пожертвовала метрополитену ещё парочку виртуальных купюр с банковского счёта.
В первом классе всё то же, что и в среднем — те же гель-камеры, те же поручни, но с двумя отличиями: пассажирам предоставляются дополнительные услуги — гигиенические разъёмы (а вдруг в пути захочется пи-пи?) и виртуальные услуги. Госпожа Хэйкэ никогда не понимала смысла виртуалки: ну, скажите в чём радость жизни в придуманных мирах? Максимум, что могла себе позволить Кицунэ-годзэн, так это Конъюнктиву — специальные линзы, позволяющие видеть глазами чужого человека. Кто-то смотрит твоими глазами на мир, и ты смотришь сквозь чужие зрачки. Кому-то интересен быт Вавилона, а госпоже Хэйкэ нравилось наблюдать горные пейзажи, особенно заснеженный Тибет — госпожа Хэйкэ обожает лохматых яков, медленно бредущих по узким тропам. У внучки есть парочка конъюнктива-линз — подарок зятя, что ему пусто было.
Из первого класса в арендованный люкс-вагон не пробраться — нет между ними портала. Надавив мизинцами на веки, Кицунэ-годзэн настроила особенное зрение; пощупала мочки — отладила микрофоны, встроенные в уши.
Чёткая картинка — инфа поступает в мозг вдовы. Изображение и звук — сквозь металлопластиковые стены двух вагонов, сквозь теплоизоляцию и провода, сквозь оптоволокно и противорадиационные экраны.
Ребятки сидят в кожаных креслах. Не развалились, а именно сидят — нет в фениксах обычной для всех профессионалов уверенности, нет ни миллиграмма вальяжности. Мальчики выслушивают нотации от якудзы, мальчики чувствуют себя виноватыми — смотрят в пол, застеленный бухарскими коврами. Пухленький якудза меряет шагами крохотный, по сравнению с общим, люкс-вагон. Система виброгасителей скрадывает тряску — в люксе, при желании, можно проводить операции по микрохирургии глаза, или, к примеру, по сращиванию нервов — есть гарантия, что лазерный скальпель не вильнёт при остановке состава.
Госпожа Хэйкэ внимательно наблюдает за якудзой. Что-то в его движениях настораживает вдову. Ритм шагов. Отмашка руками. Задранный под определённым, точно выверенным углом подбородок. Бёдра. Якудза виляет бёдрами как какая-нибудь шлюшка-яриман из Красного квартала. Якудза преднамеренно оттопыривает дэмбу. Ему не хватает разве что буферов-оппай! — прилепите молочные железы на диафрагму, и будет вылитый транссексуал-извращенец! Уж слишком неправильные движения, не женские — пародия, но пародия преднамеренная, просчитанная до мелочей.
Когда Кицунэ-годзэн была маленькой девочкой, в её подъезде жила девушка-бурусэра. Девушка зарабатывала тем, что продавала свои ношеные трусики в секс-шопы для фетишистов. Сейчас молодые фениксы напоминают госпоже Хэйкэ клиентов соседки-бурусэра — психи-рэйдзи, мать их, свихнувшихся на не стиранном женском белье. Чем вызвана ассоциация? — а тем, как напрягаются причандалы-тибу фениксов при взгляде на вытанцовывающего якудзу.
— Масами?! — вопрошает толстячок, сладострастно изгибаясь; поясница его изламывается, пышка-якудза кувыркается назад и садится в поперечный шпагат. — Масами?!
— Я! — дрожит профессионал, высокий увалень (его доброе бесхитростное лицо пугает госпожу Хэйкэ собачьей преданностью).
— Хисока?! — облизывает губы толстячок, елозя промежностью о центральный шест-поручень вагона.
— Я! — всхлипывает похожий на девушку красавчик-бисенен.
И оба феникса — в унисон! — орут, надо понимать, от восхищении:
— Кавайи! Кавайи!!
Госпожу Хэйкэ передёргивает от омерзения. Извращенцы! Точно извращенцы! Хотя… Саа…
Ритм шагов якудзы — маятник, метроном: чётко, плавно, ничего лишнего. Отлаженный механизм, программа без глюков, оптоволокно без сколов. Ритм. Ритм. Ритм.
— Кавайи!!
Отмашка руками — отбивка тактов, рифмоплётский размер, незатейливая, но въедливая мелодия — не хочешь, а напеваешь. А якудза дирижирует.
— Кавайи!!
Задранный подбородок?! — лидер обязан демонстрировать харизму!! — фас, профиль, три четверти. Играют скулы, блестят глаза, ровные ряды белоснежных резцов.
— Кавайи!!
Бёдра и дэмбу?! — намёк на гармоничный секс и звериные инстинкты, половое созревание и потерю ориентации. Дэмбу и бёдра?! — да, якудза не обернётся прекрасной девушкой, от одного вида которой в сердцах парней вспыхивает любовь, а неизмеримая нежность зашкаливает в красный сектор идиотизма и безумия. Да, ничего подобного не случится. Не имеет толстячок такой возможности. Не способен прикинуться даже изнывающей от течки ама, или одзёсама, в разгар наркотической оргии выставившей на всеобщее обозрение пушистый лобок. Нет, не беспокойтесь, между якудзой и трансформацией пятой категории нет ничего общего. Но! — толстячку под силу приворожить ребят, заставить их любить пышную плоть и подчиняться жирным телесам, обожаемым и прекрасным, единственным и неповторимым.
Магия.
Гипноз.
Зло!!
— Масами?!
— Да, Дзиро-сан?! — высокий мощный феникс падает на колени, длинная чёлка его закрывает лицо, искажённое страданием и восхищением.
— Масами, зачем ты затеял дуэль?!
Похоже, разговор, начатый на ипподроме, не закончен.
— Дзиро-сан, я… Я не мог терпеть!! Вы, Дзиро-сан, и он… — парень, названный якудзой Масами, кивает на сотоварища-феникса. — Вы… Ему больше!! внимания… ласки… Вы… И он!!.. А я?!..
— Ты ревновал, Масами?! — Это не голос человека, это шелест обёрток от соевых батончиков, это змеиное шипение у обнажённой лодыжки, это скрежет боевого клинка по стеклу, обрамлённому рассохшейся оконной рамой. — Р-рь-рь-е-евь-н-но-а-вал-л?! Т-т-ы-ы?!
— Да, сэнсэй… ревновал, сэнсэй… — и это тоже не голос, это песок, жёлтый горячий песок, это капля аквавиты в пустыне. — Да! Но не только! Я должен был пощупать! Проверить на что годятся Избранник и его Смерть! Я знаю, сэнсэй, я слишком много взял на себя, но…
Якудза повисает на шесте вниз головой, удерживаясь ногами — на толстых ляжках, наверняка, отпечатаются гематомы. Кровь приливает к круглой голове пышки-якудзы, кровь плещется от щеки до щеки, эритроциты омывают чисто выбритые, вспухшие от напряжения виски.
— Чего замолчал, тикусёмо?! Киитэ итэ кудасай! Ватаси-ва сэнсэй дэс! Аната-ва сэйто дэс! И никак иначе! Я приказал — вы сделали! Я хочу — вы выполняете! Я подумал — вы готовы служить! И никак иначе! Я сказал! Я!
Фениксы торопливо, перебивая друг дружку, оправдываются, щебечут какую-то чушь. Очей на якудзу (как его? — Дзиро?) не поднимают — опасаются? не смеют?
— А мальчик?! Клон?! Не проследили?! Почему он жив?! Почему не сгорел?! Вы должны были проследить, проконтролировать каждый его шаг, вы…
— Так ведь мы… — опять в унисон, опять дрожат. От страха. Ибо Дзиро-якудза недоволен. Да что там, Дзиро-якудза в гневе. — Если в огонь, то опять на трое суток выключит, до воскрешения… К тому же, если без снайпера, то…
— А девчонка?! Почему эта сучка до сих пор жива?! Почему кумо и они вернулись без её скальпа?! Я просил отрезать ей голову?! Я хотел посмотреть, какого цвета у неё глаза!! Её настоящие глаза под голограммами!! Я!!.. Вы!!
Глаза?! Под голограммами?! Как у внучки, у Юрико… — вскинулась Кицунэ-годзэн и сильно-сильно дёрнула себя за уши — усилила звук до максимума. Теперь чужие голоса грохотали так, будто в её пустую голову впились одновременно десяток отбойных молотков. Вдова дважды моргнула — и картинка приобрела изумительную чёткость — на пределе возможностей линз: подробности, подробности и ещё раз подробности. Плюс акцент на мелочи, фиксация и запись изображения-звука в блок памяти, вживлённый в затылочную кость.
— Дзиро-сан, вы же знаете…
— ЧТО?!
— Демоны неуправляемы, заклятья на них почти не действуют. Мы… — заикается худенький красавчик. — Вы нас учили, но мы… И кумо и они уверяют, что не могли убить хэнгэёкай. Вроде, девчонка — оборотень, своя! Мы пытались… мы…
— Усо! Вы же ахо!! Бакаяро!! Как можно было всё испортить?!! Как?!! Обычная девчонка, трансформер-маркетолог, ходячая реклама!!
Трансформер-маркетолог! Реклама! — госпожа Хэйкэ едва сдержалась, чтобы не прорубить боевым алмазно-титановым веером проход в люкс-вагон. И решить проблему раз и навсегда. Но… — если убрать людей, которые создают неприятности, это ещё не означает, что исчезнут и сами неприятности. Госпожа Хэйкэ заскрипела зубами. Сдержалась. Десять спиц складного веера-тэссэн вернулись в сумочку. Не время для трупов. Ждать. Смотреть, слушать и запоминать.
— Мы… — оправданьям нет предела, степень вины неизмерима, Кицунэ-годзэн не удивится, если Дзиро-якудза предложит мальчишка смыть позор кровью: сэппуку, мои дорогие, только сэппуку реабилитирует вас в моих глазах.
— Вы!! — рычит тигром Дзиро-якудза. За внешней неповоротливостью, под складками жира скрывается серьёзный боец, опасный и сильный.
— Мы…
— Вы должны убить девчонку. И найти Избранника. И убить. Но так, чтобы он не воскрес! — Внезапно Дзиро-якудза сползает с шеста, подходит к фениксам, на ходу сбрасывая с себя одежду, и, обнажённый, начинает надуваться. В прямом смысле слова. Он резко и глубоко дышит, и тело его округляется, как воздушный шар. Как глобус.
Молодые профессионалы поднимаются с колен:
— Да, Дзиро-сан! Да!
— Масами?!
— Я!
— Хисока?!
— Я!
— Мальчики мои?!
— Кавайи!! Кавайи!!
Фениксы касаются руками живого шара, трогают, ласкают. Ритм. Новый ритм. Новые движения. Красные нити между сферой-якудзой и парнями. Нити? — верёвки, тросы. Не разорвать, нечего и пытаться, слишком поздно. Зло опутало сердца профессионалов, Зло пронзило насквозь почки, Зло сидит в печёнках и регулирует сфинктеры. Теперь госпожа Хэйкэ видит, что вместо фениксов остались лишь оболочки, наполненные осквернённым ливером.
Зло.
Зло.
Зло.
Да уж, госпожа Хэйкэ была права: дело дрянь. Не зря троица сразу привлекла внимание вдовы.
Юрико, внучка. Помочь. Спасти.
Вагон неимоверно трясёт — в первом классе не предусмотрены виброкомпенсаторы. Это же не люкс-вагон, здесь пассажиры наслаждаются прелестями путешествия в комфортабельных гель-камерах, пассажирам без разницы, что там снаружи, они затерялись иллюзиях виртуальных миров. Во-он тот зулус, небось, прогуливается по планете Чужих, он разглядывает гигантские пирамиды из пульсирующих человеческих сердец, пахнущих как пенка для бритья. Белокурая девочка-амазонка, наверняка, нежится в райских кущах — игриво трепыхается в запрещенных её сектой мужских объятьях, а потом, укусив красавца-брюнета за локоть, вырывается и в костюме «бабочки» взмывает в поднебесье, она хохочет, она счастлива. Бесконечный садо-мазо-ад, кипящее масло, когти, раздирающие плоть, покрытую бурой шерстью — не чужды эротические фантазии и костлявому зооморфу-дикобразу, ассенизатору, расчищающему своими крепки иглами наслоения дряни в газовых трубопроводах; а ведь зооморф лишён половых признаков — рабочая лошадка, интим биоинженерами и техпроцессом не предусмотрен… Да мало ли кого и куда может завести тропа компьютерной реальности?
Вагон неимоверно трясёт, но гель надёжно предохраняет тела от толчков и ударов. Надёжно. Предохраняет. Ничего ни с кем не случиться — будут живы, не помрут. Значит, можно устроить небольшую аварию в метрополитене. Резкий останов. Интересно, а как отреагируют виброкомпенсаторы люкс-вагона на резкий останов? Вдруг кое-кому сломает позвоночник о шест-поручень? Или размажет по стенам, увешанным рекламными плакатами и схемами маршрутов подземки.
Кицунэ-годзэн не курит — вредная отвратительная привычка! — но зажигалка у неё имеется. Так, на всякий пожарный случай. П-по-а-жарр-ный, ага. Вот на такой, как сейчас.
Зажигалку, кстати, госпоже Хэйкэ подарил зятёк. Мол, вот вам, мама, презент от меня. На добрую память. Госпожа Хэйэкэ подарок взяла, а вот память — извините.
Металлический цилиндрик, колёсико, кремень. Огонь долго не берёт мягкий пластик полового покрытия. И не тронул бы вообще, если бы зажигалка была обычной. Но! — зятёк постарался, вложил в подарок часть своей силы-таланта, снабдил презент энергией профсоюзных татуировок.
Первый пожар — а сколько их будет?! — на совести госпожи Хэйкэ. Она постаралась, она начала новую войну.
Госпожа Хэйкэ купила билет в средний класс. Скоренько забежала в вагон, плюхнулась в ближайшую свободную гель-камеру и закрыла крышку, изнутри наклацав на панели управления код станции назначения.
Стравив радиоактивный пар, состав тронулся — натужно загудела турбина.
Госпожа Хэйкэ отменила заказ, крышка, чмокнув уплотнениями, плавно откатилась в сторону. Вдова выбралась из камеры. Придерживаясь за поручни, прошла мимо ряда упакованных пассажиров — к порталу-сцепке вагонов.
При переходе в первый класс требуется доплата — Кицунэ-годзэн пожертвовала метрополитену ещё парочку виртуальных купюр с банковского счёта.
В первом классе всё то же, что и в среднем — те же гель-камеры, те же поручни, но с двумя отличиями: пассажирам предоставляются дополнительные услуги — гигиенические разъёмы (а вдруг в пути захочется пи-пи?) и виртуальные услуги. Госпожа Хэйкэ никогда не понимала смысла виртуалки: ну, скажите в чём радость жизни в придуманных мирах? Максимум, что могла себе позволить Кицунэ-годзэн, так это Конъюнктиву — специальные линзы, позволяющие видеть глазами чужого человека. Кто-то смотрит твоими глазами на мир, и ты смотришь сквозь чужие зрачки. Кому-то интересен быт Вавилона, а госпоже Хэйкэ нравилось наблюдать горные пейзажи, особенно заснеженный Тибет — госпожа Хэйкэ обожает лохматых яков, медленно бредущих по узким тропам. У внучки есть парочка конъюнктива-линз — подарок зятя, что ему пусто было.
Из первого класса в арендованный люкс-вагон не пробраться — нет между ними портала. Надавив мизинцами на веки, Кицунэ-годзэн настроила особенное зрение; пощупала мочки — отладила микрофоны, встроенные в уши.
Чёткая картинка — инфа поступает в мозг вдовы. Изображение и звук — сквозь металлопластиковые стены двух вагонов, сквозь теплоизоляцию и провода, сквозь оптоволокно и противорадиационные экраны.
Ребятки сидят в кожаных креслах. Не развалились, а именно сидят — нет в фениксах обычной для всех профессионалов уверенности, нет ни миллиграмма вальяжности. Мальчики выслушивают нотации от якудзы, мальчики чувствуют себя виноватыми — смотрят в пол, застеленный бухарскими коврами. Пухленький якудза меряет шагами крохотный, по сравнению с общим, люкс-вагон. Система виброгасителей скрадывает тряску — в люксе, при желании, можно проводить операции по микрохирургии глаза, или, к примеру, по сращиванию нервов — есть гарантия, что лазерный скальпель не вильнёт при остановке состава.
Госпожа Хэйкэ внимательно наблюдает за якудзой. Что-то в его движениях настораживает вдову. Ритм шагов. Отмашка руками. Задранный под определённым, точно выверенным углом подбородок. Бёдра. Якудза виляет бёдрами как какая-нибудь шлюшка-яриман из Красного квартала. Якудза преднамеренно оттопыривает дэмбу. Ему не хватает разве что буферов-оппай! — прилепите молочные железы на диафрагму, и будет вылитый транссексуал-извращенец! Уж слишком неправильные движения, не женские — пародия, но пародия преднамеренная, просчитанная до мелочей.
Когда Кицунэ-годзэн была маленькой девочкой, в её подъезде жила девушка-бурусэра. Девушка зарабатывала тем, что продавала свои ношеные трусики в секс-шопы для фетишистов. Сейчас молодые фениксы напоминают госпоже Хэйкэ клиентов соседки-бурусэра — психи-рэйдзи, мать их, свихнувшихся на не стиранном женском белье. Чем вызвана ассоциация? — а тем, как напрягаются причандалы-тибу фениксов при взгляде на вытанцовывающего якудзу.
— Масами?! — вопрошает толстячок, сладострастно изгибаясь; поясница его изламывается, пышка-якудза кувыркается назад и садится в поперечный шпагат. — Масами?!
— Я! — дрожит профессионал, высокий увалень (его доброе бесхитростное лицо пугает госпожу Хэйкэ собачьей преданностью).
— Хисока?! — облизывает губы толстячок, елозя промежностью о центральный шест-поручень вагона.
— Я! — всхлипывает похожий на девушку красавчик-бисенен.
И оба феникса — в унисон! — орут, надо понимать, от восхищении:
— Кавайи! Кавайи!!
Госпожу Хэйкэ передёргивает от омерзения. Извращенцы! Точно извращенцы! Хотя… Саа…
Ритм шагов якудзы — маятник, метроном: чётко, плавно, ничего лишнего. Отлаженный механизм, программа без глюков, оптоволокно без сколов. Ритм. Ритм. Ритм.
— Кавайи!!
Отмашка руками — отбивка тактов, рифмоплётский размер, незатейливая, но въедливая мелодия — не хочешь, а напеваешь. А якудза дирижирует.
— Кавайи!!
Задранный подбородок?! — лидер обязан демонстрировать харизму!! — фас, профиль, три четверти. Играют скулы, блестят глаза, ровные ряды белоснежных резцов.
— Кавайи!!
Бёдра и дэмбу?! — намёк на гармоничный секс и звериные инстинкты, половое созревание и потерю ориентации. Дэмбу и бёдра?! — да, якудза не обернётся прекрасной девушкой, от одного вида которой в сердцах парней вспыхивает любовь, а неизмеримая нежность зашкаливает в красный сектор идиотизма и безумия. Да, ничего подобного не случится. Не имеет толстячок такой возможности. Не способен прикинуться даже изнывающей от течки ама, или одзёсама, в разгар наркотической оргии выставившей на всеобщее обозрение пушистый лобок. Нет, не беспокойтесь, между якудзой и трансформацией пятой категории нет ничего общего. Но! — толстячку под силу приворожить ребят, заставить их любить пышную плоть и подчиняться жирным телесам, обожаемым и прекрасным, единственным и неповторимым.
Магия.
Гипноз.
Зло!!
— Масами?!
— Да, Дзиро-сан?! — высокий мощный феникс падает на колени, длинная чёлка его закрывает лицо, искажённое страданием и восхищением.
— Масами, зачем ты затеял дуэль?!
Похоже, разговор, начатый на ипподроме, не закончен.
— Дзиро-сан, я… Я не мог терпеть!! Вы, Дзиро-сан, и он… — парень, названный якудзой Масами, кивает на сотоварища-феникса. — Вы… Ему больше!! внимания… ласки… Вы… И он!!.. А я?!..
— Ты ревновал, Масами?! — Это не голос человека, это шелест обёрток от соевых батончиков, это змеиное шипение у обнажённой лодыжки, это скрежет боевого клинка по стеклу, обрамлённому рассохшейся оконной рамой. — Р-рь-рь-е-евь-н-но-а-вал-л?! Т-т-ы-ы?!
— Да, сэнсэй… ревновал, сэнсэй… — и это тоже не голос, это песок, жёлтый горячий песок, это капля аквавиты в пустыне. — Да! Но не только! Я должен был пощупать! Проверить на что годятся Избранник и его Смерть! Я знаю, сэнсэй, я слишком много взял на себя, но…
Якудза повисает на шесте вниз головой, удерживаясь ногами — на толстых ляжках, наверняка, отпечатаются гематомы. Кровь приливает к круглой голове пышки-якудзы, кровь плещется от щеки до щеки, эритроциты омывают чисто выбритые, вспухшие от напряжения виски.
— Чего замолчал, тикусёмо?! Киитэ итэ кудасай! Ватаси-ва сэнсэй дэс! Аната-ва сэйто дэс! И никак иначе! Я приказал — вы сделали! Я хочу — вы выполняете! Я подумал — вы готовы служить! И никак иначе! Я сказал! Я!
Фениксы торопливо, перебивая друг дружку, оправдываются, щебечут какую-то чушь. Очей на якудзу (как его? — Дзиро?) не поднимают — опасаются? не смеют?
— А мальчик?! Клон?! Не проследили?! Почему он жив?! Почему не сгорел?! Вы должны были проследить, проконтролировать каждый его шаг, вы…
— Так ведь мы… — опять в унисон, опять дрожат. От страха. Ибо Дзиро-якудза недоволен. Да что там, Дзиро-якудза в гневе. — Если в огонь, то опять на трое суток выключит, до воскрешения… К тому же, если без снайпера, то…
— А девчонка?! Почему эта сучка до сих пор жива?! Почему кумо и они вернулись без её скальпа?! Я просил отрезать ей голову?! Я хотел посмотреть, какого цвета у неё глаза!! Её настоящие глаза под голограммами!! Я!!.. Вы!!
Глаза?! Под голограммами?! Как у внучки, у Юрико… — вскинулась Кицунэ-годзэн и сильно-сильно дёрнула себя за уши — усилила звук до максимума. Теперь чужие голоса грохотали так, будто в её пустую голову впились одновременно десяток отбойных молотков. Вдова дважды моргнула — и картинка приобрела изумительную чёткость — на пределе возможностей линз: подробности, подробности и ещё раз подробности. Плюс акцент на мелочи, фиксация и запись изображения-звука в блок памяти, вживлённый в затылочную кость.
— Дзиро-сан, вы же знаете…
— ЧТО?!
— Демоны неуправляемы, заклятья на них почти не действуют. Мы… — заикается худенький красавчик. — Вы нас учили, но мы… И кумо и они уверяют, что не могли убить хэнгэёкай. Вроде, девчонка — оборотень, своя! Мы пытались… мы…
— Усо! Вы же ахо!! Бакаяро!! Как можно было всё испортить?!! Как?!! Обычная девчонка, трансформер-маркетолог, ходячая реклама!!
Трансформер-маркетолог! Реклама! — госпожа Хэйкэ едва сдержалась, чтобы не прорубить боевым алмазно-титановым веером проход в люкс-вагон. И решить проблему раз и навсегда. Но… — если убрать людей, которые создают неприятности, это ещё не означает, что исчезнут и сами неприятности. Госпожа Хэйкэ заскрипела зубами. Сдержалась. Десять спиц складного веера-тэссэн вернулись в сумочку. Не время для трупов. Ждать. Смотреть, слушать и запоминать.
— Мы… — оправданьям нет предела, степень вины неизмерима, Кицунэ-годзэн не удивится, если Дзиро-якудза предложит мальчишка смыть позор кровью: сэппуку, мои дорогие, только сэппуку реабилитирует вас в моих глазах.
— Вы!! — рычит тигром Дзиро-якудза. За внешней неповоротливостью, под складками жира скрывается серьёзный боец, опасный и сильный.
— Мы…
— Вы должны убить девчонку. И найти Избранника. И убить. Но так, чтобы он не воскрес! — Внезапно Дзиро-якудза сползает с шеста, подходит к фениксам, на ходу сбрасывая с себя одежду, и, обнажённый, начинает надуваться. В прямом смысле слова. Он резко и глубоко дышит, и тело его округляется, как воздушный шар. Как глобус.
Молодые профессионалы поднимаются с колен:
— Да, Дзиро-сан! Да!
— Масами?!
— Я!
— Хисока?!
— Я!
— Мальчики мои?!
— Кавайи!! Кавайи!!
Фениксы касаются руками живого шара, трогают, ласкают. Ритм. Новый ритм. Новые движения. Красные нити между сферой-якудзой и парнями. Нити? — верёвки, тросы. Не разорвать, нечего и пытаться, слишком поздно. Зло опутало сердца профессионалов, Зло пронзило насквозь почки, Зло сидит в печёнках и регулирует сфинктеры. Теперь госпожа Хэйкэ видит, что вместо фениксов остались лишь оболочки, наполненные осквернённым ливером.
Зло.
Зло.
Зло.
Да уж, госпожа Хэйкэ была права: дело дрянь. Не зря троица сразу привлекла внимание вдовы.
Юрико, внучка. Помочь. Спасти.
Вагон неимоверно трясёт — в первом классе не предусмотрены виброкомпенсаторы. Это же не люкс-вагон, здесь пассажиры наслаждаются прелестями путешествия в комфортабельных гель-камерах, пассажирам без разницы, что там снаружи, они затерялись иллюзиях виртуальных миров. Во-он тот зулус, небось, прогуливается по планете Чужих, он разглядывает гигантские пирамиды из пульсирующих человеческих сердец, пахнущих как пенка для бритья. Белокурая девочка-амазонка, наверняка, нежится в райских кущах — игриво трепыхается в запрещенных её сектой мужских объятьях, а потом, укусив красавца-брюнета за локоть, вырывается и в костюме «бабочки» взмывает в поднебесье, она хохочет, она счастлива. Бесконечный садо-мазо-ад, кипящее масло, когти, раздирающие плоть, покрытую бурой шерстью — не чужды эротические фантазии и костлявому зооморфу-дикобразу, ассенизатору, расчищающему своими крепки иглами наслоения дряни в газовых трубопроводах; а ведь зооморф лишён половых признаков — рабочая лошадка, интим биоинженерами и техпроцессом не предусмотрен… Да мало ли кого и куда может завести тропа компьютерной реальности?
Вагон неимоверно трясёт, но гель надёжно предохраняет тела от толчков и ударов. Надёжно. Предохраняет. Ничего ни с кем не случиться — будут живы, не помрут. Значит, можно устроить небольшую аварию в метрополитене. Резкий останов. Интересно, а как отреагируют виброкомпенсаторы люкс-вагона на резкий останов? Вдруг кое-кому сломает позвоночник о шест-поручень? Или размажет по стенам, увешанным рекламными плакатами и схемами маршрутов подземки.
Кицунэ-годзэн не курит — вредная отвратительная привычка! — но зажигалка у неё имеется. Так, на всякий пожарный случай. П-по-а-жарр-ный, ага. Вот на такой, как сейчас.
Зажигалку, кстати, госпоже Хэйкэ подарил зятёк. Мол, вот вам, мама, презент от меня. На добрую память. Госпожа Хэйэкэ подарок взяла, а вот память — извините.
Металлический цилиндрик, колёсико, кремень. Огонь долго не берёт мягкий пластик полового покрытия. И не тронул бы вообще, если бы зажигалка была обычной. Но! — зятёк постарался, вложил в подарок часть своей силы-таланта, снабдил презент энергией профсоюзных татуировок.
Первый пожар — а сколько их будет?! — на совести госпожи Хэйкэ. Она постаралась, она начала новую войну.
26. КРОКОДИЛ
— Он?
— Вроде, он. А может, и не он. Сильно вы его?
— Как обычно.
— Значит, крепкий парень. Раз живой ещё.
Голоса. Рядом. Над Акирой. Чьи-то прокуренные хриплые голоса.
Прокуренные…
Курить…
Сигарету просили, табачок… и огоньку… и… — а дальше темно, и тихо. Гоп-стоп? Не похоже.
Лейтенант Ода открыл глаза, и яркий свет тут же заставил его зажмуриться. Под веками — боевой гопак — выкидывают коленца разноцветные круги и пятна: что с закрытыми глазами, что с открытыми — один хрен, ничего не видно.
Тошнит.
Феникса тошнит. Он с трудом перевернулся набок и… — ну, вы понимаете. Сотрясение мозга всё-таки. Иммунитет от ударов кастетами по черепу у Акиры пока не выработался — отсутствовали, ага, в организме антитела и прочая дребедень. Как-то всё недосуг было соответствующими прививками осквернить ягодицы — в профсоюзной поликлинике, ага, в кабинете N20.
От воспоминаний Акире стало ещё хуже, и он… — да-да, опять — ну-у, если вы бывали на приёме у Надежды Джоновны Смит, то вы поймёте, что случилось — рефлекс! — с профессиональным пожарным на бетонном полу.
В общем, Акиру в Гаражах приняли хорошо. Можно сказать, замечательно встретили гостя дорогого. Да, могли убить. Но ведь не убили. Да, могли определить в инвалиды на всю жизнь. Так ведь шевелится феникс и водки просит! А раз чего-то желает, то… И жить будет, и на ноги станет. Не сегодня, конечно. Завтра. Может быть.
Повезло Акире — и-мейл, письмецо от Спитфайра дошло таки, адресат с посланием ознакомился, да вот незадача — оповестить население о визите инкогнито не успел. Потому и табачок, потому и закурить по темечку.
— Водки дайте. Стакан. Два. — Наконец, Акира может безболезненно смотреть. Глаза привыкли свету. Да и прожектор от личика пожарного убрали. Похоже, мордаху феникса сравнивали с миниатюрной «паспортной» голограммой, которая до сих пор, активированная, болтается над грудью Акиры. Феникс смотрит на свою копию: ну, и рожа у вас, мил человек Акира Ода, профессионал пятой — высшей! — категории.
— Водки? — Ехидно интересуется шошон-ивитем. Индейцы, они все ехидные. Циники все. Особенно те, что щеголяют головными уборами из перьев кынсы. Типа, охотник, типа сумею воробью со ста шагов в клюв плюнуть, а тот и не поморщиться, но замертво коготками асфальт почешет.
— Водки? — Переспрашивает индеец. И улыбается, морду пергаментную морщиня — зубы жёлтые напоказ. Старейшина? Возможно. А на моноциклетной куртке у него цвета банды-фратрии Койота. А «койоты» — ребята солидные, с ними лучше без серьёзного повода не шутить. И без пулемёта «Дятел-47» в руках. С пятью запасными лентами-коробками.
— Жалко? Водки?
— Да нет, отчего же? Для бледнолицего «огненной воды» хоть бидончик, а завсегда нацедим. — Трясёт перьями шошон. — Гаррис, плесни гостю. Чуток.
Чуток Акиру впечатлил. Чуток оказался искусно инкрустированным бизоньим рогом — по прикидкам феникса, объём данной ёмкости аккурат — в пропорции один к одному! — соответствовал пол-литровому эквиваленту. В общем, бутылка водки за раз в «чутке» поместилась.
— Вам от Узбека привет. От Ника Юсуповича. — Акира шумно выдохнул и слизнул с губы последние капли. От желудка потянуло сквозняком приятного тепла.
— Спасибо. И как он? Там, у вас?
— Жив-здоров. — Осоловело осклабился Акира. — Закурить дайте, а? Хочется очень.
— Жив, говоришь? Ха-ха, смешной ты малый, лейтенант Акира Ода. Смешной. Гаррис, дай ему табачку.
А потом феникса оставили одного. Руки ему не развязали — а зачем? Ежели настоящий профи, то и сам от верёвок освободится, а на нет и гильотины нет. А что на бетонном полу валяется, та ведь феникс, а у фениксов душа горячая, как-нибудь тельце обогреет, спасёт от стужи и переохлаждения. Тем более летом. Тем более в подвале.
Верёвки Акира, понятно, пережёг — как два мизинца о стеклопластик, запросто. Хотел сквозь стены плазмой пройти, огоньком в дверные щели просочиться, но передумал — только-только в Гаражах, с людьми нормально пообщался и не успел — и вот так вот сразу умничать? превосходство своё показывать? — излишне это, не по-людски, хе-хе.
Сел в углу подвала и заснул, подогревая резервным теплом стены. Ой как, развело Акиру от водки, да и голова очень-очень болела…
Проснулся, когда разбудили — по плечу похлопали. Шошон разбудил. Поздоровался за руку — крепкая у «койота» ладошка, мозолистая: захотел бы индеец Акире конечность испортить — враз бы сломал. И обжёгся бы, конечно, но… На то, что Акира «развязался», шошон внимания не обратил — воспринял, как само собой разумеется.
— Узбек просил тебя схоронить до поры, до времени. Так что ты за подвал не серчай — самое надёжное местечко: сканеры патрульных вертолётов не берут. Отлежался? Полегчало?
— Вроде, он. А может, и не он. Сильно вы его?
— Как обычно.
— Значит, крепкий парень. Раз живой ещё.
Голоса. Рядом. Над Акирой. Чьи-то прокуренные хриплые голоса.
Прокуренные…
Курить…
Сигарету просили, табачок… и огоньку… и… — а дальше темно, и тихо. Гоп-стоп? Не похоже.
Лейтенант Ода открыл глаза, и яркий свет тут же заставил его зажмуриться. Под веками — боевой гопак — выкидывают коленца разноцветные круги и пятна: что с закрытыми глазами, что с открытыми — один хрен, ничего не видно.
Тошнит.
Феникса тошнит. Он с трудом перевернулся набок и… — ну, вы понимаете. Сотрясение мозга всё-таки. Иммунитет от ударов кастетами по черепу у Акиры пока не выработался — отсутствовали, ага, в организме антитела и прочая дребедень. Как-то всё недосуг было соответствующими прививками осквернить ягодицы — в профсоюзной поликлинике, ага, в кабинете N20.
От воспоминаний Акире стало ещё хуже, и он… — да-да, опять — ну-у, если вы бывали на приёме у Надежды Джоновны Смит, то вы поймёте, что случилось — рефлекс! — с профессиональным пожарным на бетонном полу.
В общем, Акиру в Гаражах приняли хорошо. Можно сказать, замечательно встретили гостя дорогого. Да, могли убить. Но ведь не убили. Да, могли определить в инвалиды на всю жизнь. Так ведь шевелится феникс и водки просит! А раз чего-то желает, то… И жить будет, и на ноги станет. Не сегодня, конечно. Завтра. Может быть.
Повезло Акире — и-мейл, письмецо от Спитфайра дошло таки, адресат с посланием ознакомился, да вот незадача — оповестить население о визите инкогнито не успел. Потому и табачок, потому и закурить по темечку.
— Водки дайте. Стакан. Два. — Наконец, Акира может безболезненно смотреть. Глаза привыкли свету. Да и прожектор от личика пожарного убрали. Похоже, мордаху феникса сравнивали с миниатюрной «паспортной» голограммой, которая до сих пор, активированная, болтается над грудью Акиры. Феникс смотрит на свою копию: ну, и рожа у вас, мил человек Акира Ода, профессионал пятой — высшей! — категории.
— Водки? — Ехидно интересуется шошон-ивитем. Индейцы, они все ехидные. Циники все. Особенно те, что щеголяют головными уборами из перьев кынсы. Типа, охотник, типа сумею воробью со ста шагов в клюв плюнуть, а тот и не поморщиться, но замертво коготками асфальт почешет.
— Водки? — Переспрашивает индеец. И улыбается, морду пергаментную морщиня — зубы жёлтые напоказ. Старейшина? Возможно. А на моноциклетной куртке у него цвета банды-фратрии Койота. А «койоты» — ребята солидные, с ними лучше без серьёзного повода не шутить. И без пулемёта «Дятел-47» в руках. С пятью запасными лентами-коробками.
— Жалко? Водки?
— Да нет, отчего же? Для бледнолицего «огненной воды» хоть бидончик, а завсегда нацедим. — Трясёт перьями шошон. — Гаррис, плесни гостю. Чуток.
Чуток Акиру впечатлил. Чуток оказался искусно инкрустированным бизоньим рогом — по прикидкам феникса, объём данной ёмкости аккурат — в пропорции один к одному! — соответствовал пол-литровому эквиваленту. В общем, бутылка водки за раз в «чутке» поместилась.
— Вам от Узбека привет. От Ника Юсуповича. — Акира шумно выдохнул и слизнул с губы последние капли. От желудка потянуло сквозняком приятного тепла.
— Спасибо. И как он? Там, у вас?
— Жив-здоров. — Осоловело осклабился Акира. — Закурить дайте, а? Хочется очень.
— Жив, говоришь? Ха-ха, смешной ты малый, лейтенант Акира Ода. Смешной. Гаррис, дай ему табачку.
А потом феникса оставили одного. Руки ему не развязали — а зачем? Ежели настоящий профи, то и сам от верёвок освободится, а на нет и гильотины нет. А что на бетонном полу валяется, та ведь феникс, а у фениксов душа горячая, как-нибудь тельце обогреет, спасёт от стужи и переохлаждения. Тем более летом. Тем более в подвале.
Верёвки Акира, понятно, пережёг — как два мизинца о стеклопластик, запросто. Хотел сквозь стены плазмой пройти, огоньком в дверные щели просочиться, но передумал — только-только в Гаражах, с людьми нормально пообщался и не успел — и вот так вот сразу умничать? превосходство своё показывать? — излишне это, не по-людски, хе-хе.
Сел в углу подвала и заснул, подогревая резервным теплом стены. Ой как, развело Акиру от водки, да и голова очень-очень болела…
Проснулся, когда разбудили — по плечу похлопали. Шошон разбудил. Поздоровался за руку — крепкая у «койота» ладошка, мозолистая: захотел бы индеец Акире конечность испортить — враз бы сломал. И обжёгся бы, конечно, но… На то, что Акира «развязался», шошон внимания не обратил — воспринял, как само собой разумеется.
— Узбек просил тебя схоронить до поры, до времени. Так что ты за подвал не серчай — самое надёжное местечко: сканеры патрульных вертолётов не берут. Отлежался? Полегчало?