Страница:
Яд?
Наверняка, эта слизь мощный сильнодействующий яд. Иначе, почему бы ей так мерзко капать и откровенно дымиться?!
К тому же, фениксу не импонирует чёрный цвет панциря кумо. К чему нормальному пауку, пусть даже и переростку, чёрный панцирь? Да ещё и хитиновый?
Хотя, скорее всего, наружные покровы хэнгэёкай сделаны из какого-то нового полимера — сверхпрочного и незаметного для сканеров патрульных вертолётов. Иначе как бы кумо — с его-то образиной! — разгуливал по Вавилону, да и не разу не попал под проверку генного кода и номера карточки социального страхования?! Хотя, он же оборотень. Это сейчас кумо трансформировался в нечто малопривлекательное, а на улице он — йог-индус, отец почтенного семейства из тридцати двух душ, жена опять в декрете.
Акира отворачивается, Акира смотрит в окно. И что он видит? — у обочины, усевшись на высокую бровку, беседуют две отвратительнейшие твари. Акира никогда таких уродцев не видел, но по единственному глазу запросто определяет итимэ кодзо, а по гигантским, прямо таки динозавровским размерам — микоси нюдо. Так-так-так, только что к честной компании монстров присоединилась безголовая лошадь. Это, конечно, кубикирэума, или есть иные варианты? Если вы знакомы с какими-нибудь другими безголовыми лошадьми, то вы в курсе больше Акиры. Знания феникса в области коневодства крайне скудны: бывают пони и арабские скакуны, а ещё — из потустороннего мира в Вавилон иногда попадают неподкованные бродяги-кубикирэума.
В обще, и в трамвае, и снаружи собрался знатный зоопарк! Небось, хорошие деньги можно было бы заработать, показывая туристам магических уродцев.
Вот только кто ж их за решётку определит?
Не туристов! Бакэмоно!
Противный скрежет. Это паук-хэнгэёкай движется по проходу между рядами сидений, гребень на черепе кумо вспарывает крышу вагона, как консервный нож вскрывает банку со шпротами. Визг изодранного в клочья и деформированного металла невыносимы. Акира зажимает уши ладонями.
Кумо, похоже, надоело портить общественный транспорт, кумо останавливается (внезапная тишина оглушает не хуже пушечного залпа), кумо приседает — хрустят разбитым стеклом сегменты-сочленения. В прямом смысле разбитым — «коленки» паука, не помещаясь в салоне, выдавили стёкла. Острые осколки повисли на резиновых шнурах, которые, согласно технике безопасности, следует выдернуть прежде чем покинуть трамвай в экстренной ситуации.
А ситуаций экстренней некуда.
Юрико, где ты, милая? Что с тобой, меч, подрубающий жизнь?! — совсем не те мысли лезут Акире в голову, когда он смотрит на восьмилапого монстра. Ну что, скажите, общего между пауком-оборотнем и красивой юной девушкой?!
Ничего.
Совсем ничего.
Всё бы совсем ничего, если б не демоны-они и приведения-юрэй. Почему-то Акире кажется, что с кумо он справился бы, или, в крайнем случае, договорился. Пообещал бы, к примеру, две тонны свежих дрозофил — в обмен на спасение некого феникса.
Откуда Акира взял бы столько мух? — а от верблюда. В смысле, Акира и сам не знает, где и что он взял бы, но пообещать-то оборотню можно всё, что тот пожелает. А дальше — как-нибудь, по обстоятельствам.
Но демоны! Рогатые твари в тигровых шкурах! И приведения!
Ну что ж, придётся убить всю эту нечисть, — Акиры позволил себе расслабиться, и пупок его развязался, перегорели мышцы, лопнула истлевшая кожа живота — огонь вырвался из-под чёрного плаща феникса, выплеснулся в салон трамвая — жар! самый настоящий жар! — окатил бакэмоно.
Страшный многоголосый рёв испугал молодого кынсы, дремлющего под потолком котельной одного из ангаров-инкубаторов. Кынсы взлетел, взмахнул опушенными грязным мехом перепонками и вернулся на уютную балку.
39. ОПУХОЛЬ
Бесконечное удовольствие — что может быть хуже?!
Только бесконечное страдание!
Джамал не чувствует времени, не ощущает ни рук, ни ног, он не понимает, где он, что случилось и почему-зачем… — снайпера корчит от спазмов — началась обратная реакция, организм в агонии пытается выдавить из себя хоть чуток инородной дряни, впрыснутой в кровь. Джамал дёргается в конвульсиях, захваты помечают его дряблую плоть чёрными гематомами. Сердце, разогнанное стимуляторами, без устали качает кровь и в любой момент могло разорваться или попросту пойти вразнос от неимоверного напряжения.
Джамала используют по максимуму.
Джамала выжимают досуха, сцеживая энергетический сок-ауру и срезают слоями жизненную сила-талант. И всё это — в мясорубку, на фарш, и через шланг!
Татуировки погасли минут двадцать назад, миллион лет назад. Профессиональные узоры снайпера пятой категории практически исчезли, спрятались глубоко под кожей, растворились в гормональных инъекциях.
Выверенный техпроцесс — всё чётко, без суеты и сбоев. Препараты, неимоверно ускоряющие обмен веществ? — иглы срослись с венами, запыжевав стыки-проколы аминокислотным клеем-замазкой. Афродизиаки? — а как же! — очередная пол-литровая капсула заряжается в куб-вибратор, голубоватая жидкость струйкой устремляется к кровеносным сосудам. Эротические галлюцинации?! — Будда, ну, сколько же «кислоты» можно вкачать в молодой организм, пока не случится летальный передоз?!
Семя.
Поток белёсой жидкости.
Свист насоса — поток вливается в жерло мобильной генофабрики, настроенной на определённые параметры модификации и…
…сквозь толщу биоподкормки и сверхпрочного пластика…
…гель в глазах, в волосах, в подмышках…
…широко разведённые…
…тёмный треугольник…
Сотни капсул, сотни! Сегодня ты станешь папашкой, красавчик! — звучит противный шопот в голове стрелка.
А потом всё заканчивается. Резко, внезапно. Нехорошие девушки-амазонки (Джамал откуда-то знает, что во всех бедах виноваты именно амазонки) обрывают приятный сон на самом интересном месте, не дают досмотреть до конца, не разрешают в тысячу первый раз исполнить природное предназначение и…
…показать сотне-другой соблазнительных красоток высший пилотаж в будуарах гаремов, на песчаных пляжах, в душевых кабинках, в тамбурах электричек, в сортирах ночных клубов, на лестничных площадках, под пуховыми одеялами обычных кроватей-траходромов, на медвежьих шкурах, при свечах…
И вдруг, без предупреждения — краски мгновенно выцветают, упругая плоть провисает морщинистой кожей, цветы вянут и осыпаются ломкими лепестками в пасть утилизатора — сразу, без полутеней и намёков.
Что ж поделать, красавчик, это реальность, всего лишь реальность — в которой от тебя ушла жена. Реальность, из-за которой тебе хочется выть на луну и кусать прохожих за ляжки, и чтобы не делать глупостей ты слишком часто тонешь в пивных кружках и рюмках с добротным скотчем.
Бесконечное страдание — что может быть хуже?!
Только бесконечное удовольствие!
И никого вокруг. Темнота и тишина. Джамал пытается перевернуться со спины на живот и падает с крестообразного лежбища. Больно ударившись коленкой, снайпер, как полупустой мешок с порченным бататом, валится на холодную керамику пола. Автоматически, совершенно непроизвольно «летучие мыши» врубаются аккурат в четверть накала — срабатывает инстинкт самосохранения: дабы хоть что-то рассмотреть вокруг, надобно «подсветить» себе татуировками.
Активированные тату прожигают тоненькие веки, кровь заливает глаза Джамала, но прежде чем весь мир погружается во тьму, стрелок успевает заметить, что коленкой приложился о куб— mecha! Тот самый! С привинченным к торцу шлангом!
Кошмар!
— Эй!!! — вопит, что есть мочи Джамал. Из горла снайпера вместе с криком вылетают куски лёгких и комки дурно пахнущей слизи.
Кровь на щеках. Тьма. Боль в колене.
— Эй!!!
И ни слова в ответ. Даже эха и того нет — в ангаре смонтирована отличная система шумопоглощения.
— Эй!! Есть тут кто?! Кто-нибудь есть?!
Никого. Или молчат, как зооморфы на допросе.
Скрываются?
40. ВАГОНЕТКИ
Демоны и приведения сгинули без следа. Безголовая лошадь и похожий на динозавра монстр убрались туда, откуда пришли. Передняя часть трамвая расплавилась. Задняя тоже. В относительной целости сохранился лишь тот кусок вагона, где находился Акира. От испуга оба выживших биомеха-компостера прикусили языки — по бордовым тельцам-корпусам струится кровь.
Акира валяется на полу и как-то чересчур отстранёно размышляет о том, хватит ли ему сил, чтобы самостоятельно исцелить рану в животе — для регенерации обычно нужно много энергии. О-оч-чень много. Вернуть кишки и желудок это не мизинчик заново нарастить. Последняя доза «бодрости-ф/4» всасывается в кровь.
Особыми знаниями и умениями врачевания Акира не обладает — не его это талант, не его специализация. Но и врачей вокруг как бы тоже не наблюдается, и если лейтенант Ода желает выжить, то надо оказать первую помощь — себе оказать, кому ж ещё. Искусственное дыхание рот в рот? — не наш случай. Прямой массаж сердца? — Будда избавь! Считать удары пульса необходимости тоже нет.
Ветер.
Вечер.
Прохладно.
В воздухе — комары и тагирчики. Вьются над Акирой, но присесть не решаются — феникс ещё не остыл, ещё слишком горячий.
Надо исцелить рану. Как-нибудь. Слава Будде, у Акиры всё в порядке с воображением. Он запросто может представить аккуратную такую энергетическую иголочку с протянутой в искрящееся от жара ушко силовой ниткой. Иголка та совершенно безболезненно прокалывает обугленную кожу и стежками штопает дыру в выжженном животе феникса. Хуже — когда надо представить внутренности и прочий ливер. От виртуального вида собственных воображаемых кишок Акиру начинает тошнить, хотя тошнить-то ему и нечем — вообразить отсутствующий желудок он ещё и не пытался.
Татуировки профессионала светятся белым и голубым цветами созидания. Это не алые предвестники скорой трансформации, это…
…желудок! Акире удалось представить собственный желудок!!
Победа!
Виктори!
Получилось! Среди цветов — вишня, среди людей — самурай! Эх, сейчас бы танец с веерами сбацать! Феникс доволен, феникс рад — он завалил банду бакэмоно и спасся и из серьёзной передряги, он…
— Акира-сан?
Голос. Знакомый голос…
— Кто?! Кто здесь?!
Уже стемнело, и лейтенант Ода, даже активировав «кошачьи глаза», вряд ли увидит намного больше, чем при свете луны.
— Это мы, Акира-сан.
Привычный зуд татуировок. Из темноты появляются два фигуры. Стажёры, м-мать их! — слегка женственный Хисока Исузу и высокий мощный Масами Арисава. Недавние дуэлянты, чуть не угробившие себя и секундантов посредством чёрной магии, с помощью… — с помощью демонов-они и приведений-юрэй!!
— Вы?! Оба?! Здесь?!
— Да, Акира-сан, мы! — смеётся Хисока.
— Мы за вами, Акира-сан! — хохочет Масами. — Мы соскучились!
— Парни, я что-то…
Стажёры расправляют руки, выставив их перпендикулярно закутанным в пончо телам, и взлетают над землёй, над обломками прошлого — медленно и величественно парят будущие фениксы над дорогой, заросшей сурепкой и лианами. Парнишки неспешно планируют над прохудившимся щебнем и крысиными норами асфальтом. Да уж, ребятки умеют красиво держаться в восходящих потоках очень тёплого воздуха, это они умеют, молодцы-бойцы. И помирились — тоже молодцы.
Стажёры приземляются на куске металла, что остался от крыши трамвая — два глухих удара над головой Акиры, две пары нижних конечностей состыковались с покорёженной поверхностью.
Сверху:
— Как Ваше самочувствие? — Не голоса, а змеиный шелест; какой-то странно протяжный, но всё-таки змеиный. — С-с-с-саммма-а-а-ачччувввсс-с-сствиййййеэ-эээ-э-э?!
— Спасибо. Отлично.
У Акиры нет сил сопротивляться стажёрам. Он позволяет связать себя и вытащить из разгромленного трамвая, и сознание гаснет задутой свечой.
…визг вагонеток, спешащих опрокинуться в топку. Подшипники давно пора заменить, или же — хотя бы! — создать видимость ремонта: смазать. Даже трупы гримируют, чем вагонетки хуже? Да видно, местным рабочим звуковые спецэффекты без разницы: как говорится, если за ребёнка отвечают семь самураев, быть им ронинами, а великому роду без наследниками. А, может, здесь, в этой отдельно взятой котельной, полная автоматизация? — и лопаты, вспоровшие штыками кучу угля в загаженном ветошью углу, это всего лишь напоминание о кошмарном индустриальном прошлом, не окультуренном нанотехнологиями?
Сомнительно, очень сомнительно.
Ангар. Точнее котельная. Кто бы мог подумать, что в Инкубаторах есть котельные?!..
Рядом с Акирой — Дзиро Пузырь.
— Привет, Дзиро. Как дела, дружище?
— Здравствуй, феникс, здравствуй. — Дзиро Пузырь обнажён по пояс. Дзиро Пузырь поворачивается к Акире спиной. На спине Дзиро — сточасовая татуировка якудзы: переплетения драконов, буйство красок.
Арисава и Масами держат связанного Акиру — силой своей молодой крепко прихватили, не отпускают. И лейтенант Ода ничего не может поделать: все его попытки пережечь верёвки и трансформироваться в огонь ни к чему не приводят — если одному фениксу, пусть даже и пятой категории, противодействуют двое молодых и перспективных профессионалов, то, похоже, сила упирается в силу, активация одних татуировок гасится зудом других.
Да, не зря Дзиро Токусацу, лучший друг Акиры, привёл с собой этих ублюдков-коллаборационистов. Интересно, чем Пузырь прельстил мальчишек? Лицензией на поджог спальных гетто в обновлённом Вавилоне? Безнаказанностью огненных завтраков в притонах зооморфов? Аппетитными жертвами в родильных домах? Обещаниями процента от доходов якудзы? Ведь Дзиро, оказывается, якудза.
— Держите?! — каркает-рычит Пузырь, наливаясь мертвенной синевой, как было перед тем, как он надулся в шар в баре «Олимп» и перепугал пышнотелую Афродиту. Потревоженные колибри вьются над головой Дзиро.
— Да! — Синхронно отвечают молодые фениксы, вытягиваясь по стойке смирно.
Магия.
Злая.
Чёрная.
Акира дрожит, его обволакивают красные нити чужой, противоестественной силы. И почему он раньше не чувствовал магии Пузыря?!
…два пива, «Даосское светлое», пожалуйста. Феникс платит. Во-от тот молодой человек, профессионал который. Пожарный. Симпатичный парень, да? неженатый, кстати…
…давай жахнем… поддержать друга в трудную минуту, тем более на халяву — святое!..
…мгновенно догнавшись до кондиции «я тебя уважаю», продолжил банкет…
…перегаром в губы и прямым массажем молочных желез…
…долго обнимались и уверяли друг друга в верности до гроба, или хотя бы до следующего воскрешения…
Круговорот жидкостей в природе. Бытовой алкоголизм, которым грешат все профессионалы. Так получилось, что Акира ни разу не встречался с Дзиро в трезвом виде, а после изрядной дозы спиртного феникс не чувствует чужой магии. Не чувствует и всё — проверено! Даже Спитфайр при встрече всегда угощал Акиру пивом, чтобы притупить «нюх» молодого лейтенанта.
Даже Спитфайр…
Будда, только бы вырваться из этой передряги, как пить дать, брошу пить!! — обещает себе Акира, в очередной раз безуспешно концентрируя около пупка тепло и прогоняя его к запястьям и оптоволоконной верёвке, и натыкаясь на ощутимое противодействие — мальчики гонят холод от своих глупых голов, используя активированные височные татуировки «Арктика» и «Санта Клаус».
Акире всегда нравилось пользоваться «сантой»: первый шаг в огонь — сохраняя тело человеческим, оптимально распределяя бодрящую свежесть по поверхности тела. А потом «Арктика» — чтоб по максимуму продвинуться в глубь пожара, не пылая факелом, но хотя внешне напоминая хомо сапиенса.
— Эй, ты, данкон! — смеётся Акира и уточняет: — Тебе я говорю, Пузырь, тебе! Тут вокруг есть только одна типатама!
— Что?! — всё ещё не понимает Дзиро Токусацу. — ЧТО?!!
Мудрецы хором утверждают, что никогда не помешает вывести противника из состояния душевного спокойствия, особенно, если не знаешь, что от него можно ожидать. Акира именно не знает — зачем Дзиро его поймал, зачем связал, зачем и для чего использует мальчишек-стажёров, почему от человека, которого лейтенант Ода считал если не другом, то отличным парнем и незаменимым собутыльником — почему?! почему?! — от этого улыбчивого обладателя странного таланта теперь разит гнилью и плесенью?!
— Не данкон? Хе-хе, значит, варэмэ! Протухшая момо! Что ты здесь делаешь?! Твоё место в Красном квартале Ака Тётин! Среди проституток-зооморфов!
— Что?! — похоже, Пузыря взбешён. Колибри возвращаются в гнёзда, вагонетки противно визжат.
41. КЫНСЫ
Сказать, что бабушка не предупредила Юрико о том, что они полезут в соляные пещеры, было бы неправдой. Бабушка предупредила любимую внучку:
— Юрико, нам придётся спуститься в копи.
А вот то, что в соляных пещерах давно обосновалась колония кынсы, оба-сан как-то упустила из вида.
Первая атака — самая внезапная и страшная. Монстров слишком много, они везде — сверху, снизу, в подмышках и между ног. Они кусают икры и пилят зубчатыми перьями коленные сочленения скафандров. Кынсы вмиг вскрыли наружную освинцовку и разодрали многослойный противорадиационный пластик. И вот тогда Юрико поняла, что терять ей больше нечего — вариантов будущего не так уж и много: или загрызут злобные чудовища, эти летающий пираньи Вавилона, или же тихая и мирная девочка выблюёт собственный ливер, подыхая от лучевой болезни в катакомбах, кишащих ядовитыми челюстями и жвалами. Альтернативы ещё те, не правда ли?
Монстров слишком много, значительно больше, чем патронов, щедро выплёвываемых оружием оба-сан и Юрико. Лишь спустя минуту после начала бойни плотный клубок крылатый клыков и когтей распался на отдельные нити мёртвой плоти, обильно сдобрённой зелёно-чёрной кровью.
— Равновесие в движении, вот настоящая проблема, — шепчет оба-сан по внутренней связи Юрико, расстреливая из дробовика атакующих кынсы. — Изначально роботы-андроиды должны были касаться горизонтали хотя бы одной нижней конечностью. Эта методика называлась Zero Moment Point.
Юрико, почти не слышит оба-сан, Юрико один за одним меняет двадцатизарядные магазины своего дамского «мини-узи» и молится, чтобы оружие не заклинило.
— Потом спецы корпорации «Сони-Вавилон» разработали кинематический привод Intelligent Servo Actuator и сверхсовременный вестибулярный аппарат, благодаря которому «Тэнсукаку» умеет ходить по ступеням, нестабильным плоскостям и запросто передвигается по пересечённой местности. Короче, болота нашему «Тэнсукаку» по колено! — Хохочет оба-сан, швыряя гранаты в составленные из металлолома гнёзда.
Наноскафандр висит на Юрико ошмётками, треснувший шлем валяется под ногами. Юрико не слушает оба-сан, у Юрико закончились патроны. Пока она трансформирует руки во что-то наподобие ороговевших ласт, одна из тварей садится на оголённую спину девушки, тварь кусает Юрико за лопатку, тварь путается в распущенных волосах, выбившихся из-под баллонов системы регенерации воздушной смеси. Юрико раскручивается вокруг своей оси, и кынсы летит, как на карусели, запутавшись в длинных косах девушки — и ударяется о стену пещеры. Мгновенная смерть. У Юрико нет времени выдирать из волос расплющенный труп. Только что созданными ластами она сбивает всё новых и новых крылатых тварей. Юрико нельзя отвлекаться, она прикрывает бабушку со спины.
— Ориентация в пространстве! О, это нечто! — кричит оба-сан, с неодобрением поглядывая на внучку, не разделяющую её восхищения. — Наш робот знает что-где-куда с помощью пяти тысяч сенсоров! Половина из которых ультразвуковые, остальные — инфракрасные! «Глаз Аргуса» и рядом не топтался! Полизрачки — это кошмарное прошлое робототехники!
По лицу Юрико течёт кровь. Чужая едкая кровь. Зелёно-чёрная кровь, отвратительно пахнущая и вязкая. Юрико хочется спрятаться под горячими струями душа и выпить чашечку матэ. Оскаленная пасть — удар, рассекающий шипастое тело твари надвое — куски внутренностей, брызги жидкостей, фекалий в том числе. А если учесть, что кынсы питаются, дохлятиной и отбросами из мусорных контейнеров, то нетрудно представить, что вывалилось на девушку из желудка тотемного животного, чуда биоинженерной мысли.
— Наш «Тэнсукаку» это не какой-то там «Асимо» производства «Хонды», способный разве что на фрачных приёмах пожимать ладошки нуворишам и резать золотыми ножницами ленточки на презентациях. — Хрипит оба-сан, отдирая зубастую пакость от горла. — Наш боевой робот это нечто, милая моя!
«Глаза у него — словно красные плоды кагата, а из тела восемь голов, восемь хвостов выходят. А еще на теле мох и криптомерии растут. А длиной он — на восемь долин. На брюхо взглянешь — всё кровью сочится».
Бред. Сказка. В копях нет никакого робота. Оба-сан ведёт Юрико на верную смерть.
Радиация или кынсы? — выбирай, что больше нравится.
Бабушка смотрит на внучку и вздыхает:
— Юрико, в тебе нет ни капли libido sciendi!
К тому моменту, когда Юрико и оба-сан добираются таки к бетонным воротам хранилища, внучка люто ненавидит бабушку, и такой же приязнью относится к хвалённому боевому роботу.
42. НЕКРОЗ
Наверняка, эта слизь мощный сильнодействующий яд. Иначе, почему бы ей так мерзко капать и откровенно дымиться?!
К тому же, фениксу не импонирует чёрный цвет панциря кумо. К чему нормальному пауку, пусть даже и переростку, чёрный панцирь? Да ещё и хитиновый?
Хотя, скорее всего, наружные покровы хэнгэёкай сделаны из какого-то нового полимера — сверхпрочного и незаметного для сканеров патрульных вертолётов. Иначе как бы кумо — с его-то образиной! — разгуливал по Вавилону, да и не разу не попал под проверку генного кода и номера карточки социального страхования?! Хотя, он же оборотень. Это сейчас кумо трансформировался в нечто малопривлекательное, а на улице он — йог-индус, отец почтенного семейства из тридцати двух душ, жена опять в декрете.
Акира отворачивается, Акира смотрит в окно. И что он видит? — у обочины, усевшись на высокую бровку, беседуют две отвратительнейшие твари. Акира никогда таких уродцев не видел, но по единственному глазу запросто определяет итимэ кодзо, а по гигантским, прямо таки динозавровским размерам — микоси нюдо. Так-так-так, только что к честной компании монстров присоединилась безголовая лошадь. Это, конечно, кубикирэума, или есть иные варианты? Если вы знакомы с какими-нибудь другими безголовыми лошадьми, то вы в курсе больше Акиры. Знания феникса в области коневодства крайне скудны: бывают пони и арабские скакуны, а ещё — из потустороннего мира в Вавилон иногда попадают неподкованные бродяги-кубикирэума.
В обще, и в трамвае, и снаружи собрался знатный зоопарк! Небось, хорошие деньги можно было бы заработать, показывая туристам магических уродцев.
Вот только кто ж их за решётку определит?
Не туристов! Бакэмоно!
Противный скрежет. Это паук-хэнгэёкай движется по проходу между рядами сидений, гребень на черепе кумо вспарывает крышу вагона, как консервный нож вскрывает банку со шпротами. Визг изодранного в клочья и деформированного металла невыносимы. Акира зажимает уши ладонями.
Кумо, похоже, надоело портить общественный транспорт, кумо останавливается (внезапная тишина оглушает не хуже пушечного залпа), кумо приседает — хрустят разбитым стеклом сегменты-сочленения. В прямом смысле разбитым — «коленки» паука, не помещаясь в салоне, выдавили стёкла. Острые осколки повисли на резиновых шнурах, которые, согласно технике безопасности, следует выдернуть прежде чем покинуть трамвай в экстренной ситуации.
А ситуаций экстренней некуда.
Юрико, где ты, милая? Что с тобой, меч, подрубающий жизнь?! — совсем не те мысли лезут Акире в голову, когда он смотрит на восьмилапого монстра. Ну что, скажите, общего между пауком-оборотнем и красивой юной девушкой?!
Ничего.
Совсем ничего.
Всё бы совсем ничего, если б не демоны-они и приведения-юрэй. Почему-то Акире кажется, что с кумо он справился бы, или, в крайнем случае, договорился. Пообещал бы, к примеру, две тонны свежих дрозофил — в обмен на спасение некого феникса.
Откуда Акира взял бы столько мух? — а от верблюда. В смысле, Акира и сам не знает, где и что он взял бы, но пообещать-то оборотню можно всё, что тот пожелает. А дальше — как-нибудь, по обстоятельствам.
Но демоны! Рогатые твари в тигровых шкурах! И приведения!
Ну что ж, придётся убить всю эту нечисть, — Акиры позволил себе расслабиться, и пупок его развязался, перегорели мышцы, лопнула истлевшая кожа живота — огонь вырвался из-под чёрного плаща феникса, выплеснулся в салон трамвая — жар! самый настоящий жар! — окатил бакэмоно.
Страшный многоголосый рёв испугал молодого кынсы, дремлющего под потолком котельной одного из ангаров-инкубаторов. Кынсы взлетел, взмахнул опушенными грязным мехом перепонками и вернулся на уютную балку.
39. ОПУХОЛЬ
Бесконечное удовольствие — что может быть хуже?!
Только бесконечное страдание!
Джамал не чувствует времени, не ощущает ни рук, ни ног, он не понимает, где он, что случилось и почему-зачем… — снайпера корчит от спазмов — началась обратная реакция, организм в агонии пытается выдавить из себя хоть чуток инородной дряни, впрыснутой в кровь. Джамал дёргается в конвульсиях, захваты помечают его дряблую плоть чёрными гематомами. Сердце, разогнанное стимуляторами, без устали качает кровь и в любой момент могло разорваться или попросту пойти вразнос от неимоверного напряжения.
Джамала используют по максимуму.
Джамала выжимают досуха, сцеживая энергетический сок-ауру и срезают слоями жизненную сила-талант. И всё это — в мясорубку, на фарш, и через шланг!
Татуировки погасли минут двадцать назад, миллион лет назад. Профессиональные узоры снайпера пятой категории практически исчезли, спрятались глубоко под кожей, растворились в гормональных инъекциях.
Выверенный техпроцесс — всё чётко, без суеты и сбоев. Препараты, неимоверно ускоряющие обмен веществ? — иглы срослись с венами, запыжевав стыки-проколы аминокислотным клеем-замазкой. Афродизиаки? — а как же! — очередная пол-литровая капсула заряжается в куб-вибратор, голубоватая жидкость струйкой устремляется к кровеносным сосудам. Эротические галлюцинации?! — Будда, ну, сколько же «кислоты» можно вкачать в молодой организм, пока не случится летальный передоз?!
Семя.
Поток белёсой жидкости.
Свист насоса — поток вливается в жерло мобильной генофабрики, настроенной на определённые параметры модификации и…
…сквозь толщу биоподкормки и сверхпрочного пластика…
…гель в глазах, в волосах, в подмышках…
…широко разведённые…
…тёмный треугольник…
Сотни капсул, сотни! Сегодня ты станешь папашкой, красавчик! — звучит противный шопот в голове стрелка.
А потом всё заканчивается. Резко, внезапно. Нехорошие девушки-амазонки (Джамал откуда-то знает, что во всех бедах виноваты именно амазонки) обрывают приятный сон на самом интересном месте, не дают досмотреть до конца, не разрешают в тысячу первый раз исполнить природное предназначение и…
…показать сотне-другой соблазнительных красоток высший пилотаж в будуарах гаремов, на песчаных пляжах, в душевых кабинках, в тамбурах электричек, в сортирах ночных клубов, на лестничных площадках, под пуховыми одеялами обычных кроватей-траходромов, на медвежьих шкурах, при свечах…
И вдруг, без предупреждения — краски мгновенно выцветают, упругая плоть провисает морщинистой кожей, цветы вянут и осыпаются ломкими лепестками в пасть утилизатора — сразу, без полутеней и намёков.
Что ж поделать, красавчик, это реальность, всего лишь реальность — в которой от тебя ушла жена. Реальность, из-за которой тебе хочется выть на луну и кусать прохожих за ляжки, и чтобы не делать глупостей ты слишком часто тонешь в пивных кружках и рюмках с добротным скотчем.
Бесконечное страдание — что может быть хуже?!
Только бесконечное удовольствие!
И никого вокруг. Темнота и тишина. Джамал пытается перевернуться со спины на живот и падает с крестообразного лежбища. Больно ударившись коленкой, снайпер, как полупустой мешок с порченным бататом, валится на холодную керамику пола. Автоматически, совершенно непроизвольно «летучие мыши» врубаются аккурат в четверть накала — срабатывает инстинкт самосохранения: дабы хоть что-то рассмотреть вокруг, надобно «подсветить» себе татуировками.
Активированные тату прожигают тоненькие веки, кровь заливает глаза Джамала, но прежде чем весь мир погружается во тьму, стрелок успевает заметить, что коленкой приложился о куб— mecha! Тот самый! С привинченным к торцу шлангом!
Кошмар!
— Эй!!! — вопит, что есть мочи Джамал. Из горла снайпера вместе с криком вылетают куски лёгких и комки дурно пахнущей слизи.
Кровь на щеках. Тьма. Боль в колене.
— Эй!!!
И ни слова в ответ. Даже эха и того нет — в ангаре смонтирована отличная система шумопоглощения.
— Эй!! Есть тут кто?! Кто-нибудь есть?!
Никого. Или молчат, как зооморфы на допросе.
Скрываются?
40. ВАГОНЕТКИ
Демоны и приведения сгинули без следа. Безголовая лошадь и похожий на динозавра монстр убрались туда, откуда пришли. Передняя часть трамвая расплавилась. Задняя тоже. В относительной целости сохранился лишь тот кусок вагона, где находился Акира. От испуга оба выживших биомеха-компостера прикусили языки — по бордовым тельцам-корпусам струится кровь.
Акира валяется на полу и как-то чересчур отстранёно размышляет о том, хватит ли ему сил, чтобы самостоятельно исцелить рану в животе — для регенерации обычно нужно много энергии. О-оч-чень много. Вернуть кишки и желудок это не мизинчик заново нарастить. Последняя доза «бодрости-ф/4» всасывается в кровь.
Особыми знаниями и умениями врачевания Акира не обладает — не его это талант, не его специализация. Но и врачей вокруг как бы тоже не наблюдается, и если лейтенант Ода желает выжить, то надо оказать первую помощь — себе оказать, кому ж ещё. Искусственное дыхание рот в рот? — не наш случай. Прямой массаж сердца? — Будда избавь! Считать удары пульса необходимости тоже нет.
Ветер.
Вечер.
Прохладно.
В воздухе — комары и тагирчики. Вьются над Акирой, но присесть не решаются — феникс ещё не остыл, ещё слишком горячий.
Надо исцелить рану. Как-нибудь. Слава Будде, у Акиры всё в порядке с воображением. Он запросто может представить аккуратную такую энергетическую иголочку с протянутой в искрящееся от жара ушко силовой ниткой. Иголка та совершенно безболезненно прокалывает обугленную кожу и стежками штопает дыру в выжженном животе феникса. Хуже — когда надо представить внутренности и прочий ливер. От виртуального вида собственных воображаемых кишок Акиру начинает тошнить, хотя тошнить-то ему и нечем — вообразить отсутствующий желудок он ещё и не пытался.
Татуировки профессионала светятся белым и голубым цветами созидания. Это не алые предвестники скорой трансформации, это…
…желудок! Акире удалось представить собственный желудок!!
Победа!
Виктори!
Получилось! Среди цветов — вишня, среди людей — самурай! Эх, сейчас бы танец с веерами сбацать! Феникс доволен, феникс рад — он завалил банду бакэмоно и спасся и из серьёзной передряги, он…
— Акира-сан?
Голос. Знакомый голос…
— Кто?! Кто здесь?!
Уже стемнело, и лейтенант Ода, даже активировав «кошачьи глаза», вряд ли увидит намного больше, чем при свете луны.
— Это мы, Акира-сан.
Привычный зуд татуировок. Из темноты появляются два фигуры. Стажёры, м-мать их! — слегка женственный Хисока Исузу и высокий мощный Масами Арисава. Недавние дуэлянты, чуть не угробившие себя и секундантов посредством чёрной магии, с помощью… — с помощью демонов-они и приведений-юрэй!!
— Вы?! Оба?! Здесь?!
— Да, Акира-сан, мы! — смеётся Хисока.
— Мы за вами, Акира-сан! — хохочет Масами. — Мы соскучились!
— Парни, я что-то…
Стажёры расправляют руки, выставив их перпендикулярно закутанным в пончо телам, и взлетают над землёй, над обломками прошлого — медленно и величественно парят будущие фениксы над дорогой, заросшей сурепкой и лианами. Парнишки неспешно планируют над прохудившимся щебнем и крысиными норами асфальтом. Да уж, ребятки умеют красиво держаться в восходящих потоках очень тёплого воздуха, это они умеют, молодцы-бойцы. И помирились — тоже молодцы.
Стажёры приземляются на куске металла, что остался от крыши трамвая — два глухих удара над головой Акиры, две пары нижних конечностей состыковались с покорёженной поверхностью.
Сверху:
— Как Ваше самочувствие? — Не голоса, а змеиный шелест; какой-то странно протяжный, но всё-таки змеиный. — С-с-с-саммма-а-а-ачччувввсс-с-сствиййййеэ-эээ-э-э?!
— Спасибо. Отлично.
У Акиры нет сил сопротивляться стажёрам. Он позволяет связать себя и вытащить из разгромленного трамвая, и сознание гаснет задутой свечой.
…визг вагонеток, спешащих опрокинуться в топку. Подшипники давно пора заменить, или же — хотя бы! — создать видимость ремонта: смазать. Даже трупы гримируют, чем вагонетки хуже? Да видно, местным рабочим звуковые спецэффекты без разницы: как говорится, если за ребёнка отвечают семь самураев, быть им ронинами, а великому роду без наследниками. А, может, здесь, в этой отдельно взятой котельной, полная автоматизация? — и лопаты, вспоровшие штыками кучу угля в загаженном ветошью углу, это всего лишь напоминание о кошмарном индустриальном прошлом, не окультуренном нанотехнологиями?
Сомнительно, очень сомнительно.
Ангар. Точнее котельная. Кто бы мог подумать, что в Инкубаторах есть котельные?!..
Рядом с Акирой — Дзиро Пузырь.
— Привет, Дзиро. Как дела, дружище?
— Здравствуй, феникс, здравствуй. — Дзиро Пузырь обнажён по пояс. Дзиро Пузырь поворачивается к Акире спиной. На спине Дзиро — сточасовая татуировка якудзы: переплетения драконов, буйство красок.
Арисава и Масами держат связанного Акиру — силой своей молодой крепко прихватили, не отпускают. И лейтенант Ода ничего не может поделать: все его попытки пережечь верёвки и трансформироваться в огонь ни к чему не приводят — если одному фениксу, пусть даже и пятой категории, противодействуют двое молодых и перспективных профессионалов, то, похоже, сила упирается в силу, активация одних татуировок гасится зудом других.
Да, не зря Дзиро Токусацу, лучший друг Акиры, привёл с собой этих ублюдков-коллаборационистов. Интересно, чем Пузырь прельстил мальчишек? Лицензией на поджог спальных гетто в обновлённом Вавилоне? Безнаказанностью огненных завтраков в притонах зооморфов? Аппетитными жертвами в родильных домах? Обещаниями процента от доходов якудзы? Ведь Дзиро, оказывается, якудза.
— Держите?! — каркает-рычит Пузырь, наливаясь мертвенной синевой, как было перед тем, как он надулся в шар в баре «Олимп» и перепугал пышнотелую Афродиту. Потревоженные колибри вьются над головой Дзиро.
— Да! — Синхронно отвечают молодые фениксы, вытягиваясь по стойке смирно.
Магия.
Злая.
Чёрная.
Акира дрожит, его обволакивают красные нити чужой, противоестественной силы. И почему он раньше не чувствовал магии Пузыря?!
…два пива, «Даосское светлое», пожалуйста. Феникс платит. Во-от тот молодой человек, профессионал который. Пожарный. Симпатичный парень, да? неженатый, кстати…
…давай жахнем… поддержать друга в трудную минуту, тем более на халяву — святое!..
…мгновенно догнавшись до кондиции «я тебя уважаю», продолжил банкет…
…перегаром в губы и прямым массажем молочных желез…
…долго обнимались и уверяли друг друга в верности до гроба, или хотя бы до следующего воскрешения…
Круговорот жидкостей в природе. Бытовой алкоголизм, которым грешат все профессионалы. Так получилось, что Акира ни разу не встречался с Дзиро в трезвом виде, а после изрядной дозы спиртного феникс не чувствует чужой магии. Не чувствует и всё — проверено! Даже Спитфайр при встрече всегда угощал Акиру пивом, чтобы притупить «нюх» молодого лейтенанта.
Даже Спитфайр…
Будда, только бы вырваться из этой передряги, как пить дать, брошу пить!! — обещает себе Акира, в очередной раз безуспешно концентрируя около пупка тепло и прогоняя его к запястьям и оптоволоконной верёвке, и натыкаясь на ощутимое противодействие — мальчики гонят холод от своих глупых голов, используя активированные височные татуировки «Арктика» и «Санта Клаус».
Акире всегда нравилось пользоваться «сантой»: первый шаг в огонь — сохраняя тело человеческим, оптимально распределяя бодрящую свежесть по поверхности тела. А потом «Арктика» — чтоб по максимуму продвинуться в глубь пожара, не пылая факелом, но хотя внешне напоминая хомо сапиенса.
— Эй, ты, данкон! — смеётся Акира и уточняет: — Тебе я говорю, Пузырь, тебе! Тут вокруг есть только одна типатама!
— Что?! — всё ещё не понимает Дзиро Токусацу. — ЧТО?!!
Мудрецы хором утверждают, что никогда не помешает вывести противника из состояния душевного спокойствия, особенно, если не знаешь, что от него можно ожидать. Акира именно не знает — зачем Дзиро его поймал, зачем связал, зачем и для чего использует мальчишек-стажёров, почему от человека, которого лейтенант Ода считал если не другом, то отличным парнем и незаменимым собутыльником — почему?! почему?! — от этого улыбчивого обладателя странного таланта теперь разит гнилью и плесенью?!
— Не данкон? Хе-хе, значит, варэмэ! Протухшая момо! Что ты здесь делаешь?! Твоё место в Красном квартале Ака Тётин! Среди проституток-зооморфов!
— Что?! — похоже, Пузыря взбешён. Колибри возвращаются в гнёзда, вагонетки противно визжат.
41. КЫНСЫ
Сказать, что бабушка не предупредила Юрико о том, что они полезут в соляные пещеры, было бы неправдой. Бабушка предупредила любимую внучку:
— Юрико, нам придётся спуститься в копи.
А вот то, что в соляных пещерах давно обосновалась колония кынсы, оба-сан как-то упустила из вида.
Первая атака — самая внезапная и страшная. Монстров слишком много, они везде — сверху, снизу, в подмышках и между ног. Они кусают икры и пилят зубчатыми перьями коленные сочленения скафандров. Кынсы вмиг вскрыли наружную освинцовку и разодрали многослойный противорадиационный пластик. И вот тогда Юрико поняла, что терять ей больше нечего — вариантов будущего не так уж и много: или загрызут злобные чудовища, эти летающий пираньи Вавилона, или же тихая и мирная девочка выблюёт собственный ливер, подыхая от лучевой болезни в катакомбах, кишащих ядовитыми челюстями и жвалами. Альтернативы ещё те, не правда ли?
Монстров слишком много, значительно больше, чем патронов, щедро выплёвываемых оружием оба-сан и Юрико. Лишь спустя минуту после начала бойни плотный клубок крылатый клыков и когтей распался на отдельные нити мёртвой плоти, обильно сдобрённой зелёно-чёрной кровью.
— Равновесие в движении, вот настоящая проблема, — шепчет оба-сан по внутренней связи Юрико, расстреливая из дробовика атакующих кынсы. — Изначально роботы-андроиды должны были касаться горизонтали хотя бы одной нижней конечностью. Эта методика называлась Zero Moment Point.
Юрико, почти не слышит оба-сан, Юрико один за одним меняет двадцатизарядные магазины своего дамского «мини-узи» и молится, чтобы оружие не заклинило.
— Потом спецы корпорации «Сони-Вавилон» разработали кинематический привод Intelligent Servo Actuator и сверхсовременный вестибулярный аппарат, благодаря которому «Тэнсукаку» умеет ходить по ступеням, нестабильным плоскостям и запросто передвигается по пересечённой местности. Короче, болота нашему «Тэнсукаку» по колено! — Хохочет оба-сан, швыряя гранаты в составленные из металлолома гнёзда.
Наноскафандр висит на Юрико ошмётками, треснувший шлем валяется под ногами. Юрико не слушает оба-сан, у Юрико закончились патроны. Пока она трансформирует руки во что-то наподобие ороговевших ласт, одна из тварей садится на оголённую спину девушки, тварь кусает Юрико за лопатку, тварь путается в распущенных волосах, выбившихся из-под баллонов системы регенерации воздушной смеси. Юрико раскручивается вокруг своей оси, и кынсы летит, как на карусели, запутавшись в длинных косах девушки — и ударяется о стену пещеры. Мгновенная смерть. У Юрико нет времени выдирать из волос расплющенный труп. Только что созданными ластами она сбивает всё новых и новых крылатых тварей. Юрико нельзя отвлекаться, она прикрывает бабушку со спины.
— Ориентация в пространстве! О, это нечто! — кричит оба-сан, с неодобрением поглядывая на внучку, не разделяющую её восхищения. — Наш робот знает что-где-куда с помощью пяти тысяч сенсоров! Половина из которых ультразвуковые, остальные — инфракрасные! «Глаз Аргуса» и рядом не топтался! Полизрачки — это кошмарное прошлое робототехники!
По лицу Юрико течёт кровь. Чужая едкая кровь. Зелёно-чёрная кровь, отвратительно пахнущая и вязкая. Юрико хочется спрятаться под горячими струями душа и выпить чашечку матэ. Оскаленная пасть — удар, рассекающий шипастое тело твари надвое — куски внутренностей, брызги жидкостей, фекалий в том числе. А если учесть, что кынсы питаются, дохлятиной и отбросами из мусорных контейнеров, то нетрудно представить, что вывалилось на девушку из желудка тотемного животного, чуда биоинженерной мысли.
— Наш «Тэнсукаку» это не какой-то там «Асимо» производства «Хонды», способный разве что на фрачных приёмах пожимать ладошки нуворишам и резать золотыми ножницами ленточки на презентациях. — Хрипит оба-сан, отдирая зубастую пакость от горла. — Наш боевой робот это нечто, милая моя!
«Глаза у него — словно красные плоды кагата, а из тела восемь голов, восемь хвостов выходят. А еще на теле мох и криптомерии растут. А длиной он — на восемь долин. На брюхо взглянешь — всё кровью сочится».
Бред. Сказка. В копях нет никакого робота. Оба-сан ведёт Юрико на верную смерть.
Радиация или кынсы? — выбирай, что больше нравится.
Бабушка смотрит на внучку и вздыхает:
— Юрико, в тебе нет ни капли libido sciendi!
К тому моменту, когда Юрико и оба-сан добираются таки к бетонным воротам хранилища, внучка люто ненавидит бабушку, и такой же приязнью относится к хвалённому боевому роботу.
42. НЕКРОЗ
— Кавайи!! Кавайи!!
Тупое обожание может довести до нервного срыва кого угодно, но только не Дзиро Токусацу.
А вот оскорбления… — данкон?! типатама?!
— Убейте его! Да так чтоб наверняка, чтоб не воскрес!
Молодые фениксы готовы исполнить любое приказание Дзиро. Любое!
Плащи с шелестом падают на бетонный пол котельной, рубашки тлеют и вспыхивают, обнажая юные тела. Руки стажёров светятся активированными татуировками, руки тянутся к связанному пленнику и…
…вот-вот! Сейчас!
— Здравствуй, мертвец.
Голос. Сильный, но негромкий — уверенный голос, голос человека, привыкшего командовать:
— Отзови своих псов. Разговор есть. Серьёзный.
Костюмчик пошива Du Pont de Nemour и ВНИИ полимерных волокон: комбинезон с капюшоном, средства защиты рук и ног, противогаз и радиостанция — Дзиро Токусацу, якудза не по рождению, но по смерти, стоит напротив Спитфайра, пожарного, достойно встретившего и проводившего жизнь.
Дзиро Токусацу не боится смерти, как не боится её, родимой, и Спитфайр — мертвецам Костлявая не страшна. Что случилось, то произошло — дважды, как говориться, в одну реку не наш метод и по колено.
Дзиро Токусацу по прозвищу Пузырь давно и глупо погиб. Очень давно и так же глупо. Так давно и глупо, что память иногда отказывалась предоставить отчёт о прошлом. Живой он был никому не нужным учителем географии, у него было глупое безобидное хобби — по вечерам он творил глобусы: из папье-маше, из древесины, из пластика и свинца, из биомассы и глины. Дзиро Токусацу, которого тогда ещё не называли Пузырём, обожал раскрашивать свои глобусы в разные цвета. У него был чёрно-белый глобус и глобус буро-синий. Оранжево-зелёный и розово-серый. Радужный и серебристо-оливковый. Много. Разные. Большие и маленькие. Идеально круглые и скорее кубические, чем овальные. Вот так вот сесть после трудового дня на циновку — и творить очередной глобус-шедевр. Это же счастье! — своё, только своё, никому и даром не нужное — зато никто не позавидует, никто не отнимет.
А потом…
…однажды, это было в среду, да-да, в среду, Дзиро переходил перекрёсток и засмотрелся на витрину с карликовыми деревьями (Дзиро всегда трепетно относился к бонсай). Да-да, перекрёсток и засмотрелся, там ещё были такие красивые сливовые деревца… — и внезапно, как-то очень неожиданно, спортивный пневмокар сбил Дзиро. Насмерть.
Если выражаться вычурно и для дам, то разукрашенный драконами «Хунь-тунь ZX» присосками колёс буквально расплющил учителя географии. А если сказать по существу и честно, то «ZX» рифлёным нанопротектором в мацу раскатал господина Токусацу по асфальту: кишки, кости, волосы и мозги — равномерным слоем от «зебры» до канализационного люка.
Из пневмокара вышел солидный бизнесмен. Измазав кончик трости дорожной пылью и закурив сигару, посмотрел бизнесмен на кровавое месиво под днищем «Хунь-тунь». Удручённо цокнул языком и вернулся в салон. Пыхнув сжатым воздухом, пневмокар прямо с места набрал сто двадцать кэмэ в час. В общем, убийца не стал дожидаться копов — наверное, опаздывал на деловую встречу. Да и потом никто не явился в полицию с повинной.
Подробностей своей смерти Дзиро, конечно, видеть не мог — он был уже мёртв. Но ему почему-то до сих пор кажется, что всё так и случилось, так и произошло: трость, сигара, месиво, отличная спортивная тачка.
— Псов отзови, да? — из подстёжки комбинезона Спитфайр достаёт длиннющую курительную трубку-кисэру: из нагрудного кармана — кожаный кисет. Прикуривает Спитфайр от указательного пальца.
…закурив сигару…
…измазав кончик трости…
Дзиро трясёт головой, прогоняя наваждение. Напротив Дзиро — мертвец. Такой же мертвец, как и сам Дзиро. И не более того. Напротив всего лишь кусок разлагающейся плоти — бывший профессионал, бывший пожарный, бывший муж и отец.
Если бы у Дзиро было чувство юмора, он пошутил бы что-то насчёт того, что мёртвые не потеют, не кусаются и всегда молчаливы. Но у Дзиро и при жизни были напряги с чувством юмора, а что уж сейчас-то. Если бы Дзиро любил просто так молоть языком и тревожить атмосферу глупыми ненужными словами, то он сказал бы какую-нибудь банальность, вроде «Трупы, наконец, встретились — чтобы убить недруг недруга». Но Дзиро Пузырь никогда не был особо разговорчивым малым.
Тупое обожание может довести до нервного срыва кого угодно, но только не Дзиро Токусацу.
А вот оскорбления… — данкон?! типатама?!
— Убейте его! Да так чтоб наверняка, чтоб не воскрес!
Молодые фениксы готовы исполнить любое приказание Дзиро. Любое!
Плащи с шелестом падают на бетонный пол котельной, рубашки тлеют и вспыхивают, обнажая юные тела. Руки стажёров светятся активированными татуировками, руки тянутся к связанному пленнику и…
…вот-вот! Сейчас!
— Здравствуй, мертвец.
Голос. Сильный, но негромкий — уверенный голос, голос человека, привыкшего командовать:
— Отзови своих псов. Разговор есть. Серьёзный.
Костюмчик пошива Du Pont de Nemour и ВНИИ полимерных волокон: комбинезон с капюшоном, средства защиты рук и ног, противогаз и радиостанция — Дзиро Токусацу, якудза не по рождению, но по смерти, стоит напротив Спитфайра, пожарного, достойно встретившего и проводившего жизнь.
Дзиро Токусацу не боится смерти, как не боится её, родимой, и Спитфайр — мертвецам Костлявая не страшна. Что случилось, то произошло — дважды, как говориться, в одну реку не наш метод и по колено.
Дзиро Токусацу по прозвищу Пузырь давно и глупо погиб. Очень давно и так же глупо. Так давно и глупо, что память иногда отказывалась предоставить отчёт о прошлом. Живой он был никому не нужным учителем географии, у него было глупое безобидное хобби — по вечерам он творил глобусы: из папье-маше, из древесины, из пластика и свинца, из биомассы и глины. Дзиро Токусацу, которого тогда ещё не называли Пузырём, обожал раскрашивать свои глобусы в разные цвета. У него был чёрно-белый глобус и глобус буро-синий. Оранжево-зелёный и розово-серый. Радужный и серебристо-оливковый. Много. Разные. Большие и маленькие. Идеально круглые и скорее кубические, чем овальные. Вот так вот сесть после трудового дня на циновку — и творить очередной глобус-шедевр. Это же счастье! — своё, только своё, никому и даром не нужное — зато никто не позавидует, никто не отнимет.
А потом…
…однажды, это было в среду, да-да, в среду, Дзиро переходил перекрёсток и засмотрелся на витрину с карликовыми деревьями (Дзиро всегда трепетно относился к бонсай). Да-да, перекрёсток и засмотрелся, там ещё были такие красивые сливовые деревца… — и внезапно, как-то очень неожиданно, спортивный пневмокар сбил Дзиро. Насмерть.
Если выражаться вычурно и для дам, то разукрашенный драконами «Хунь-тунь ZX» присосками колёс буквально расплющил учителя географии. А если сказать по существу и честно, то «ZX» рифлёным нанопротектором в мацу раскатал господина Токусацу по асфальту: кишки, кости, волосы и мозги — равномерным слоем от «зебры» до канализационного люка.
Из пневмокара вышел солидный бизнесмен. Измазав кончик трости дорожной пылью и закурив сигару, посмотрел бизнесмен на кровавое месиво под днищем «Хунь-тунь». Удручённо цокнул языком и вернулся в салон. Пыхнув сжатым воздухом, пневмокар прямо с места набрал сто двадцать кэмэ в час. В общем, убийца не стал дожидаться копов — наверное, опаздывал на деловую встречу. Да и потом никто не явился в полицию с повинной.
Подробностей своей смерти Дзиро, конечно, видеть не мог — он был уже мёртв. Но ему почему-то до сих пор кажется, что всё так и случилось, так и произошло: трость, сигара, месиво, отличная спортивная тачка.
— Псов отзови, да? — из подстёжки комбинезона Спитфайр достаёт длиннющую курительную трубку-кисэру: из нагрудного кармана — кожаный кисет. Прикуривает Спитфайр от указательного пальца.
…закурив сигару…
…измазав кончик трости…
Дзиро трясёт головой, прогоняя наваждение. Напротив Дзиро — мертвец. Такой же мертвец, как и сам Дзиро. И не более того. Напротив всего лишь кусок разлагающейся плоти — бывший профессионал, бывший пожарный, бывший муж и отец.
Если бы у Дзиро было чувство юмора, он пошутил бы что-то насчёт того, что мёртвые не потеют, не кусаются и всегда молчаливы. Но у Дзиро и при жизни были напряги с чувством юмора, а что уж сейчас-то. Если бы Дзиро любил просто так молоть языком и тревожить атмосферу глупыми ненужными словами, то он сказал бы какую-нибудь банальность, вроде «Трупы, наконец, встретились — чтобы убить недруг недруга». Но Дзиро Пузырь никогда не был особо разговорчивым малым.