Страница:
Ряд Акиры, опять же чуть впереди — буракумины-мусорщики, двое. Молодые парни лет двадцати с небольшим. Спорят о чём-то. Громко спорят. Судя по обрывкам фраз, ребятки девушку поделить не могут. Молодость, хе-хе, любовь…
Позади Акиры покачивается в сидушке наглухо урезанный легалайза драгсом парнишка. Он что-то лепечет, покачивая жгутами дрэдов, похоже, и сам не понимая что. Джанки. Как таких асфальт носит.
Растамана слюняво смеётся, ковыряя грязным пальцем в огромном африканском носу. Поминает Святого Боба Марли и поднимается. Его изрядно штормит. Он, шатаясь, проскакивает мимо Акиры и садится через проход от босого йога.
Растамана поворачивается к индусу:
— Это он. — Шепчет толстыми губами растамана. — Он!
— Да? — индус, похоже, знаком с джанки. — Серьёзно?
Лицо индуса — кусок мрамора. Индус — сама невозмутимость.
— Какие шутки, брат. Это он сразился с демон глубин и победил. — Уверяет ямаец-растамана и кивает в сторону Акиры. Браслеты-амулеты ямайца хищно позвякивают.
Что-то здесь не так. Определённо не так! Йог и растамана — факт! — знакомы. Так почему не сидят вместе?! Почему поглядывают на Акиру?! Откуда растамана знает о приключениях феникса в канализации?!
— Он убил, он!
— Не может быть! Такой невзрачный!
— Он, брат, не вру. И братья подтвердят. Да, братья? — растамана кивает буракуминам-мусорщикам.
— Да. — Шелестят оранжевые комбинезоны неприкасаемых.
— Да. — Звенят колокольчики, назначение которых предупреждать о том, что отверженные идут, разбегайтесь, не дотрагивайтесь, иначе осквернитесь. — Да. Он убил, он — феникс, он — враг.
И тогда индус хмурится, чешет тюрбан и вопрошает:
— Что вы говорите?! Придётся с ним сразится. Как вы считаете?
Рёв, вопль, рык:
— Да! Придётся! Сразимся! О-а-атто-амм-стим-м-м!!
Бред какой-то! О чём эти безумцы толкуют?! Кому мстить?! Что вообще… — Акира оглядывается в поисках стоп-крана, ему надо срочно сойти. Кататься в одном вагоне с бандой, сбежавших из психиатрической лечебницы пациентов — занятие слишком экстремальное для феникса.
Бред! Ну, не бред ли?! — в вагоне нет ни единого стоп-крана! Штук десять биокомпостеров, и ни единого стоп-крана! С каких это пор в трамваях отменили стоп-краны?! Может, теперь в трамваях и «чёрных ящиков» нет?!
Глаза попутчиков Акиры блестят лужами крови на солнце, глаза попутчиков Акиры напоминают фиолетово-жёлтые диоды: мёртвый, ненатуральный свет вырывается из-под век, стрелкой-указателем упираясь в перепуганного феникса. Прямой наводкой сквозь прицелы-зрачки — пли!
Толчок — и резкая, пронзительная боль в груди. Зуд татуировок.
Озноб.
Акиру трясёт и…
Ослепляющая вспышка — так взрываются шарики-гранаты убийц-синоби. Темно — зрение в минус. Акира моргает, он давит на веки «кошачьими глазами» — и картинка слегка проясняется. Вместо старика-индуса — кумо, паук-оборотень. Монстр-арахнид поднимается, и Акира понимает, как же чудовище огромно — мерзкая головогрудь «затылком» упирается в потолок вагона.
Трамвай неимоверно качает. Биомехи-компостеры, как с цепи сорвались, — клацают зубами. Сейчас Акира не решился бы продырявить талончик.
Сгустки.
Слизь.
Туман?..
Там где только что сидели буракумины-мусорщики, что-то происходит, нечто аморфное и лишённое плоти шевелится, пытаясь пронзить защитные покровы реальности и войти в мир людей, почтить своим мерзостным присутствием вагон. Туман? слизь? сгустки? — всё это вместе взятое превращается в троицу приведений-юрэй. Из двоих мусорщиков — три штуки приведений. Акире кажется, что это как бы неравноценный обмен. Ну, почему не два на два? Или, скажем, два на одного? Или, лучше, два на половину приведения? На нижнюю часть?
В вагоне — полумрак, вязкая серость. И тяжело дышать, что-то жилистыми лапами сдавливает грудь, кожистыми перепонками крыльев мешает кислороду протолкнуться в лёгкие и длинными мохнатыми ушами чешет сердечко за клапана-желудочки, что это?! И здесь не слава Будде?! Огромное мускулистое тело — вместо одного вполне приличного байкера. И, понятно, кинжалы-клыки, облагороженные гнойно-зелёной слюной, в наличии. И ветвистые рога тоже имеются.
Растмана? А нет теперь ямайца. Есть второй демон-они — когтями-пятками царапает пол вагона, фыркает смрадным паром, трясёт гривой и поправляет набедренную повязку из тигровой шкуры.
Все в сборе?!
Вроде в вагоне больше пассажиров не было…
А значит…
— Добро пожаловать, жители Ада-Дзигоку!! — что есть силы вопит Акира-феникс, Акира-феникс неимоверно напуган. — Милости просим!! Откушайте от наших щедрот, не побрезгуйте!!
Восемь покрытых бурой шерстью лап хрустят сегментами сочленений. Острые лезвия-шипы выглядят весьма внушительно. Бугрятся могучие мышцы, толстое, переливающееся всеми цветами радуги, брюхо волочится по вагону, марая пол мерзостной слизью, которая тут же застывает красной нитью.
Кумо.
Оборотень.
Тварь из кошмарных снов.
Татуировки Акиры горят огнём, хочется расчесать кожу до крови, выдрать ногтями проклятые профсоюзные рисунки, мешающие нормально жить, быть как все — быть одному из многомиллионного стада любителей.
Жар.
Живот разрезали, засыпали вовнутрь углей, и зашили кое-как.
Один из они, напрягая мощную шею и цепляясь лапами за поручни, движется к фениксу. Второй на ходу трансформируется, плывёт нестабильными образами — вот посреди вагона стоит классический «Харли Девидсон»: амортизатор, вилка, карбюратор, трамблёр, шкивы, бензонасос, крокодиловая кожа кресел — идеал, красота. А в следующее мгновение — косматая морда и спутанная шерсть.
Жар.
Пупок разрывает от жара, лопается истлевшая кожа — сейчас, сейчас огонь вырвется наружу, испепеляя всё на своём пути.
Сгустки, слизь, туман — это юрэй: полупрозрачные, похожие на желе лица, постоянно меняющие очертания и форму: глаза, ресницы, глаза — то здесь, то там, то открываются, то прячут взгляды, вспухают нарывами на худых руках, на изгибах аморфных локтей, вскакивают чирьями на полупрозрачных подбородках. Быть может, приведения надеются загасить пламя феникса потусторонней влагой?
Жар. Сколько же огня накопилось в Акире?!! — сотни тонн углей сгоревших зданий, температура расплавленного пластика и треснувшего бетона перекрытий, бугры рубероида и смрад палёной стекловаты, истлевшая мудрость исковерканной словами бумаги и треск окислённых терабайтов. Каждый феникс — аккумулятор. Пожар — ещё один рубец, ещё одна рана. Жар — гной из свища. Воскрешение — отсрочка, хе-хе, перерывчик небольшой: день, два, три, пять — и феникс будет харкать лёгкими и мечтать о пожаре, бредить и вспоминать серебро, проколовшее плазму и осиновые опилки, сгорающие без дыма под хвостом огненной саламандры.
Наму Амида-буцу! Наму Амида-буцу! Наму…
Трамвай резко затормозил. Двери распахнулись. Акира взглянул в окно — огромные противоракетные ангары-конуса, построенные по технологии Чужих.
Инкубаторы?!
Как?! Почему?! Сюда даже рельсы не проложены?!
Магия-Анмийоджи! — не иначе!
36. ДОНОР
37. НАНОСКАФАНДРЫ
38. БАКЭМОНО
Ну не нравятся Акире хелицеры вот этого отдельно взятого кумо. Странно, да? — Акира опасается, что мутная слизь, которая капает с хитиновых лап (да ещё и дымиться!), на самом деле жуткая отрава и вообще редкостная пакость.
Позади Акиры покачивается в сидушке наглухо урезанный легалайза драгсом парнишка. Он что-то лепечет, покачивая жгутами дрэдов, похоже, и сам не понимая что. Джанки. Как таких асфальт носит.
Растамана слюняво смеётся, ковыряя грязным пальцем в огромном африканском носу. Поминает Святого Боба Марли и поднимается. Его изрядно штормит. Он, шатаясь, проскакивает мимо Акиры и садится через проход от босого йога.
Растамана поворачивается к индусу:
— Это он. — Шепчет толстыми губами растамана. — Он!
— Да? — индус, похоже, знаком с джанки. — Серьёзно?
Лицо индуса — кусок мрамора. Индус — сама невозмутимость.
— Какие шутки, брат. Это он сразился с демон глубин и победил. — Уверяет ямаец-растамана и кивает в сторону Акиры. Браслеты-амулеты ямайца хищно позвякивают.
Что-то здесь не так. Определённо не так! Йог и растамана — факт! — знакомы. Так почему не сидят вместе?! Почему поглядывают на Акиру?! Откуда растамана знает о приключениях феникса в канализации?!
— Он убил, он!
— Не может быть! Такой невзрачный!
— Он, брат, не вру. И братья подтвердят. Да, братья? — растамана кивает буракуминам-мусорщикам.
— Да. — Шелестят оранжевые комбинезоны неприкасаемых.
— Да. — Звенят колокольчики, назначение которых предупреждать о том, что отверженные идут, разбегайтесь, не дотрагивайтесь, иначе осквернитесь. — Да. Он убил, он — феникс, он — враг.
И тогда индус хмурится, чешет тюрбан и вопрошает:
— Что вы говорите?! Придётся с ним сразится. Как вы считаете?
Рёв, вопль, рык:
— Да! Придётся! Сразимся! О-а-атто-амм-стим-м-м!!
Бред какой-то! О чём эти безумцы толкуют?! Кому мстить?! Что вообще… — Акира оглядывается в поисках стоп-крана, ему надо срочно сойти. Кататься в одном вагоне с бандой, сбежавших из психиатрической лечебницы пациентов — занятие слишком экстремальное для феникса.
Бред! Ну, не бред ли?! — в вагоне нет ни единого стоп-крана! Штук десять биокомпостеров, и ни единого стоп-крана! С каких это пор в трамваях отменили стоп-краны?! Может, теперь в трамваях и «чёрных ящиков» нет?!
Глаза попутчиков Акиры блестят лужами крови на солнце, глаза попутчиков Акиры напоминают фиолетово-жёлтые диоды: мёртвый, ненатуральный свет вырывается из-под век, стрелкой-указателем упираясь в перепуганного феникса. Прямой наводкой сквозь прицелы-зрачки — пли!
Толчок — и резкая, пронзительная боль в груди. Зуд татуировок.
Озноб.
Акиру трясёт и…
Ослепляющая вспышка — так взрываются шарики-гранаты убийц-синоби. Темно — зрение в минус. Акира моргает, он давит на веки «кошачьими глазами» — и картинка слегка проясняется. Вместо старика-индуса — кумо, паук-оборотень. Монстр-арахнид поднимается, и Акира понимает, как же чудовище огромно — мерзкая головогрудь «затылком» упирается в потолок вагона.
Трамвай неимоверно качает. Биомехи-компостеры, как с цепи сорвались, — клацают зубами. Сейчас Акира не решился бы продырявить талончик.
Сгустки.
Слизь.
Туман?..
Там где только что сидели буракумины-мусорщики, что-то происходит, нечто аморфное и лишённое плоти шевелится, пытаясь пронзить защитные покровы реальности и войти в мир людей, почтить своим мерзостным присутствием вагон. Туман? слизь? сгустки? — всё это вместе взятое превращается в троицу приведений-юрэй. Из двоих мусорщиков — три штуки приведений. Акире кажется, что это как бы неравноценный обмен. Ну, почему не два на два? Или, скажем, два на одного? Или, лучше, два на половину приведения? На нижнюю часть?
В вагоне — полумрак, вязкая серость. И тяжело дышать, что-то жилистыми лапами сдавливает грудь, кожистыми перепонками крыльев мешает кислороду протолкнуться в лёгкие и длинными мохнатыми ушами чешет сердечко за клапана-желудочки, что это?! И здесь не слава Будде?! Огромное мускулистое тело — вместо одного вполне приличного байкера. И, понятно, кинжалы-клыки, облагороженные гнойно-зелёной слюной, в наличии. И ветвистые рога тоже имеются.
Растмана? А нет теперь ямайца. Есть второй демон-они — когтями-пятками царапает пол вагона, фыркает смрадным паром, трясёт гривой и поправляет набедренную повязку из тигровой шкуры.
Все в сборе?!
Вроде в вагоне больше пассажиров не было…
А значит…
— Добро пожаловать, жители Ада-Дзигоку!! — что есть силы вопит Акира-феникс, Акира-феникс неимоверно напуган. — Милости просим!! Откушайте от наших щедрот, не побрезгуйте!!
Восемь покрытых бурой шерстью лап хрустят сегментами сочленений. Острые лезвия-шипы выглядят весьма внушительно. Бугрятся могучие мышцы, толстое, переливающееся всеми цветами радуги, брюхо волочится по вагону, марая пол мерзостной слизью, которая тут же застывает красной нитью.
Кумо.
Оборотень.
Тварь из кошмарных снов.
Татуировки Акиры горят огнём, хочется расчесать кожу до крови, выдрать ногтями проклятые профсоюзные рисунки, мешающие нормально жить, быть как все — быть одному из многомиллионного стада любителей.
Жар.
Живот разрезали, засыпали вовнутрь углей, и зашили кое-как.
Один из они, напрягая мощную шею и цепляясь лапами за поручни, движется к фениксу. Второй на ходу трансформируется, плывёт нестабильными образами — вот посреди вагона стоит классический «Харли Девидсон»: амортизатор, вилка, карбюратор, трамблёр, шкивы, бензонасос, крокодиловая кожа кресел — идеал, красота. А в следующее мгновение — косматая морда и спутанная шерсть.
Жар.
Пупок разрывает от жара, лопается истлевшая кожа — сейчас, сейчас огонь вырвется наружу, испепеляя всё на своём пути.
Сгустки, слизь, туман — это юрэй: полупрозрачные, похожие на желе лица, постоянно меняющие очертания и форму: глаза, ресницы, глаза — то здесь, то там, то открываются, то прячут взгляды, вспухают нарывами на худых руках, на изгибах аморфных локтей, вскакивают чирьями на полупрозрачных подбородках. Быть может, приведения надеются загасить пламя феникса потусторонней влагой?
Жар. Сколько же огня накопилось в Акире?!! — сотни тонн углей сгоревших зданий, температура расплавленного пластика и треснувшего бетона перекрытий, бугры рубероида и смрад палёной стекловаты, истлевшая мудрость исковерканной словами бумаги и треск окислённых терабайтов. Каждый феникс — аккумулятор. Пожар — ещё один рубец, ещё одна рана. Жар — гной из свища. Воскрешение — отсрочка, хе-хе, перерывчик небольшой: день, два, три, пять — и феникс будет харкать лёгкими и мечтать о пожаре, бредить и вспоминать серебро, проколовшее плазму и осиновые опилки, сгорающие без дыма под хвостом огненной саламандры.
Наму Амида-буцу! Наму Амида-буцу! Наму…
Трамвай резко затормозил. Двери распахнулись. Акира взглянул в окно — огромные противоракетные ангары-конуса, построенные по технологии Чужих.
Инкубаторы?!
Как?! Почему?! Сюда даже рельсы не проложены?!
Магия-Анмийоджи! — не иначе!
36. ДОНОР
Джамала тащили под локти, запястья же крепко связали оптобечевой, от груза бандольер с магазинами милостиво освободили. Надо признать, со снайпером обращались крайне осторожно: не роняли без надобности и пинали не слишком часто.
Если б не испорченное воздержанием зрение — убить! застрелить! — можно было бы пофантазировать на тему озабоченных дамочек из секты амазонок, да в кожаном белье, с хлыстами…
Джамал напрягся — незаметно — ровно настолько, чтобы активировать «летучие мыши», набитые иглой профессионального художника на внутренней поверхности век. Ночное зрение. Монохромное, серое.
Джамал, покачиваясь и едва переставляя ноги, поглядывал по сторонам. Люди, много людей. Джамал и подумать не мог, что в Инкубаторах проживает столько народу!
На фоне серых конусов-ангаров — чёткие, ровные ряды молодых парней. Серых парней. Парней в камуфляжах: разводы светло и тёмно-серых пятен, нашивки, погоны, закатанные рукава. И все парни — одного роста. И все — на одно лицо.
Клоны!!
Боевые клоны!!
— Слышь, красавчик, ты черепом не верти, да? А то, не ровен час, отвертится череп-то?
Снайпер послушно опустил голову: думай, Джамал, думай! — хмель вышибло ударом об асфальт. Снайпер прикидывал расклад, сопоставлял факты, анализировал информацию.
Думай, Джамал, думай!
Перед «летучими мышками» — дорога, асфальт, мусор.
— Жена моя у вас. — Как бы между прочим, не поворачивая головы, сказал Джамал.
— Была твоя, стала наша. — Довольный смешок. Ехидный смешок.
— Я скучаю.
— Ничего, красавчик, сейчас мы удовлетворим все твои естественные потребности!
Тащили Джамала долго: может час, может два, а то и все три. А, может, и минут пятнадцать, как знать — вдруг амазонки используют магию времени? Попытки запомнить дорогу увенчались неудачей: казалось, лабиринтам заброшенных строений не будет конца. То тут, то там валялись куски дорогущего герметика. Герметик этот накануне Первой Войны поставляли в Вавилон Чужие. Тогда, говорят, Конденсатор работал круглые сутки, непрерывно материализуя «капли»-транспортники инопланетников. Три смены грузчиков вынимали цистерны и контейнеры с нанозаготовками. Опустевшие «капли» сразу же перетаскивали в Испаритель.
— Это незаконно.
— Что?
— Незаконно. Всё, что здесь происходит незаконно.
— О чём ты, красавчик?
— Клоны.
— Какие ещё клоны, ха-ха?!
— Боевые. Зачем столько? Их же здесь сотни.
— Тысячи, красавчик, десятки тысяч.
— Зачем?
— Смутные Времена настали, красавчик. Ничего не поделаешь. Пора менять мир.
Джамал не мог вертеть по сторонам головой, но он мог активировать «око поиска» и «сдвинуть» «летучих мышей» на уши, а, если надо, и на затылок. Стрелок внимательно рассмотрел конвоиров. Девушки, молодые ещё, совсем девчонки — лет восемнадцати-двадцати; амазонки — виски обезображены любительскими татуировками, груди ампутированы. Высшая степень эмансипации. Радикальная группировка. Эти сверхфеминистки ненавидят мужчин, только за то, что те — мужчины. А главная у амазонок — профессионалка, настоящая женщина: дородная, грузная, широкие бёдра — о-очень широкие! — и просто огромное вымя с выпирающими сквозь полимерную ткань сосками. И причёска: толстая коса, трижды обёрнутая вокруг внушительного черепа.
Самка.
Джамал увидел «оком поиска» то, что скрыто от взглядов амазонок — КАКИЕ у эмансипе-начальницы татуировки. Такие рисунки Джамал можно встретить только в книгах по истории Профсоюза.
Знаки Матери Полка. Подкожные орнаменты суррогатной коровы!
…камеры-теплицы, аппараты жизнеобеспечения, биодобавки — круглосуточный конвейер приёма младенцев…
Она — из тех, кто всю Первую Войну плодил солдат для армии Вавилона. Все её дети мертвы. Она — жива. Вот она, рядом.
…модифицированная сперма, мобильная генофабрика, наркоз…
Джамал был уверен, что все матери полков давно скопытились от нехватки кальция в организмах, или сердечно-сосудистистых заболеваний — вследствие нарушенного обмена веществ: излишний вес — это не шутка.
Джамал слышал, многие из суррогатных матерей покончили жизнь самоубийством. Нет, они не совершали сеппуку — они кушали таблетки, как ириски, и вскрывали вены в горячих ваннах. И никто из уважения и милости не отрубал им головы — суррогатные матери умирали в одиночестве уютных однокомнатных квартирок, от щедрот мэрии выделенных ветеранам.
Но одна из матерей выжила. Клоны. Слишком много клонов. Неужели эта дамочка тайком плодила новых бойцов?!
Рёв ДВС-движков армейских грузовиков. Полевые кухни и БТРы, оружейки и склады обмундирования — слишком серьёзно для психованной дамочки, размах действа поражает. Государственный переворот? путч? хунта?
Конвоиры остановились. Путешествие, похоже, завершилось. Джамала доставили в пункт назначения. «Летучие мыши», или что творится в этом мире бушующем — картинка: вокруг — покрытые антирадарной керамикой ангары, впереди — тоже ангар, сзади — дорога между ангарами. Н-да, однако пейзаж разнообразием не радует.
Джамала уронили, и он упал на колени и набок. Одна из амазонок выдвинулась по направлению — а куда ж ещё?! — к ангару. Поколдовала над спрятанной в стене панелью управления — кнопочки-сенсоры-пароли — и голограммы, маскирующие вход в строение, погасли, обнажив портал, зажатый бронелистами диафрагм-ворот.
Джамала подняли. Визг и скрежет — диафрагмы разомкнули лепестки. Дальше — портал с электромагнитной защитой. Потом — портал, опрыскивавший Джамала и его конвоиров вонючей дезинфицирующей жидкостью. СВЧ-излучение. Ультразвук.
И вот Джамал внутри. Белые халаты, резиновые перчатки — примерьте, пожалуйста. Спрячьте, уважаемый, перхоть под шапочкой.
Чистота, стерильность, блеск — уж тут, под крышей инкубатора, Джамалу никто не запрещал вертеть черепом по сторонам. «Мышки» здесь не нужны — освещение на уровне, электричества не жалеют.
Снайпера вели мимо сотен капсул, заполненных витаминизированным гелем. В капсулах — молодые и не очень женщины, преимущественно амазонки. Джамал заметил несколько самочек-зооморфов и…
СИЛЬВИЯ!!
Джамал дёрнулся, но искусственные мышцы конвоиров крепко держали снайпера: свиная отбивная в тисках, нога в «испанском сапоге» — чуть-куда: брызги крови, хруст костей.
— Сильвия!!
…и вообще, что за танцы в строю?! Красивая женщина — всегда к хорошему настроению. Примета такая, профессиональная — у снайперов. Стряхнула креветок, запутавшихся в роскошных волосах, и ТАК зыркнула!.. Действительно, без всяких «но» красивая кошечка: высокая, стройная, коротенький топик обнажает спортивный животик, цветные ленты в рыжих кудряшках, смуглая кожа — одним словом: маори. Встала с пола, сбросила крокодиловую сумочку с веснушчатого плеча и…
Жена смотрела на Джамала сквозь толщу биоподкормки и сверхпрочного пластика. Гель в глазах, гель в волосах, гель в подмышках. Широко разведённые ноги, тёмный треугольник лобка, руки перпендикулярно телу, как всегда, великолепному телу.
— Твоя? — Мать Полка проследила за взглядом Джамала.
— Моя. Отпустите!
— Тебя?
— Её!
Мать Полка рассмеялась и ухватила Джамала за пах. Сжала. Больно. Джамал взвыл.
— Тише, красавчик, тише. У тебя никогда не было детей. — Профессиональная роженица определила это тактильно? Джамал не исключал такой возможности. — И у жены твоей не было. Потому она и пришла к нам. У нас — все беременеют.
Коса в три витка, широкие бёдра, огромные соски:
— Девочки, на стол его! Сделаем из красавчика многодетного папашку!
Сильные женские руки, шершавые ладони, бугры шрамированных бицепсов. Перепиленная лазерным резаком оптобечева упала на белый скользкий пол. Сопротивление бесполезно — мышцы не слушаются, руки затекли, предплечий нет — и не получиться ловко, в одно касание выхватить «глок» из распахнувшейся до кости плоти правого бедра. Джамал уверенно не сумеет быстро и без лишних движений перебить психованных сучек. Джамал пока не боец. Пока — выждать и не суетиться. И уж тогда…
…лимфа, трупы — боль отпустит, зрение восстановится.
И ведь главное, всё по Закону, без нарушения статутов цеха и Профсоюза: самооборона, пресечение нарушения Прав Человека, раскрытие антиконституционного заговора — формулировочки ещё те.
Джамала, снайпера пятой категории, швырнули на крестообразный лежак, опутанный проводами и силиконовыми прокладками. Керамическая основа с подогревом. Сплошная эргономика — всё для удобства пользователя. Эластичные захваты зафиксировали конечности — не пошевелиться.
— Разденьте красавчика! — амазонки споро срезали с Джамала всю одежду. Не побрезговали даже нижним бельём — кстати, не очень свежим (Джамал в отсутствие жены совсем запаршивел).
— Кляп! — стрелку разжали челюсти штык-ножом, в окровавленный рот воткнули знатный кусок резины.
— Прибор! — на половой отросток Джамала приспособили пугающего вида куб с функциональным отверстием. В торец куба— mecha ввинтили прозрачный шланг.
— Прививка! — из-под потолка к Джамалу рухнул хирургический станок, нависнув над распростёртым телом. Десяток игл одновременно впились в вены на сгибах локтей. Руки мгновенно онемели.
— Стимуляция! — куб— mecha отвратительно завибрировал, функциональное отверстие сузилось, аккуратно обхватив член Джамала. И… — чёртова вибрация! — снайпер почувствовал, как приливает кровь к самому мужскому из мужских органов.
От исколотых вен — волна тепла, озаглавленная пеной волнения — прямиком в мозг, разжижая химией нейроны, истребляя клетки гипофиза, изничтожая мозжечок, требуя всё больше и больше эндорфинов. В глазах Джамала — винегрет вспышек стробоскопа и неимоверное паскудство, замешанное на безумной похоти: женские прелести, акробатические позы, сплетения тел, окружности сосков, крепкие ягодицы, плоские животики… — и ритм, ритм, ритм! фрикции, фрикции, ритм!
На лбу Джамала выступил пот. Язык живёт сам по себе, он удлинился, он шершавый, но в то же время приятно тёплый и влажный, язык сдвоённым кончиком слизнул солёные капли со лба снайпера.
Пот.
Капли.
Я-йа-а-а-аз-зззыы-ком-ммм!!
И вот тогда-то в пространстве-времени появился этот шёпот, сладострастный, нежный, прекрасный, как обесцвеченный завиток на девичьем лобке:
— Максимум, вашу мать!!!
И Джамал испытал неземное наслаждение, это…
…вспышка. Взрыв. Ручей, река, водопад — талый снег.
Семя.
— Врубай отбор! — насос втянул выделения Джамала в присоединённый к кубу шланг.
— Анестезию и подкормку! И выжмите его досуха! — шёпот-шёпот-шёпот, сладострастный, нежный и сдвоённый кончик, и стробоскоп, крепкие животики…
…огромная — великолепная! — грудь, нависшая над снайпером, и круглое лицо, такое милое, такое симпатичное и желанное, и улыбка слегка асимметричных, чуток неровных зубов, таких загадочно жёлтых — шёпот трансформировался в плоть, настоящую женскую плоть, спелую и домашнюю.
И Джамал услышал:
— Сегодня ты станешь папашкой, красавчик. Я тебе это обещаю.
Если б не испорченное воздержанием зрение — убить! застрелить! — можно было бы пофантазировать на тему озабоченных дамочек из секты амазонок, да в кожаном белье, с хлыстами…
Джамал напрягся — незаметно — ровно настолько, чтобы активировать «летучие мыши», набитые иглой профессионального художника на внутренней поверхности век. Ночное зрение. Монохромное, серое.
Джамал, покачиваясь и едва переставляя ноги, поглядывал по сторонам. Люди, много людей. Джамал и подумать не мог, что в Инкубаторах проживает столько народу!
На фоне серых конусов-ангаров — чёткие, ровные ряды молодых парней. Серых парней. Парней в камуфляжах: разводы светло и тёмно-серых пятен, нашивки, погоны, закатанные рукава. И все парни — одного роста. И все — на одно лицо.
Клоны!!
Боевые клоны!!
— Слышь, красавчик, ты черепом не верти, да? А то, не ровен час, отвертится череп-то?
Снайпер послушно опустил голову: думай, Джамал, думай! — хмель вышибло ударом об асфальт. Снайпер прикидывал расклад, сопоставлял факты, анализировал информацию.
Думай, Джамал, думай!
Перед «летучими мышками» — дорога, асфальт, мусор.
— Жена моя у вас. — Как бы между прочим, не поворачивая головы, сказал Джамал.
— Была твоя, стала наша. — Довольный смешок. Ехидный смешок.
— Я скучаю.
— Ничего, красавчик, сейчас мы удовлетворим все твои естественные потребности!
Тащили Джамала долго: может час, может два, а то и все три. А, может, и минут пятнадцать, как знать — вдруг амазонки используют магию времени? Попытки запомнить дорогу увенчались неудачей: казалось, лабиринтам заброшенных строений не будет конца. То тут, то там валялись куски дорогущего герметика. Герметик этот накануне Первой Войны поставляли в Вавилон Чужие. Тогда, говорят, Конденсатор работал круглые сутки, непрерывно материализуя «капли»-транспортники инопланетников. Три смены грузчиков вынимали цистерны и контейнеры с нанозаготовками. Опустевшие «капли» сразу же перетаскивали в Испаритель.
— Это незаконно.
— Что?
— Незаконно. Всё, что здесь происходит незаконно.
— О чём ты, красавчик?
— Клоны.
— Какие ещё клоны, ха-ха?!
— Боевые. Зачем столько? Их же здесь сотни.
— Тысячи, красавчик, десятки тысяч.
— Зачем?
— Смутные Времена настали, красавчик. Ничего не поделаешь. Пора менять мир.
Джамал не мог вертеть по сторонам головой, но он мог активировать «око поиска» и «сдвинуть» «летучих мышей» на уши, а, если надо, и на затылок. Стрелок внимательно рассмотрел конвоиров. Девушки, молодые ещё, совсем девчонки — лет восемнадцати-двадцати; амазонки — виски обезображены любительскими татуировками, груди ампутированы. Высшая степень эмансипации. Радикальная группировка. Эти сверхфеминистки ненавидят мужчин, только за то, что те — мужчины. А главная у амазонок — профессионалка, настоящая женщина: дородная, грузная, широкие бёдра — о-очень широкие! — и просто огромное вымя с выпирающими сквозь полимерную ткань сосками. И причёска: толстая коса, трижды обёрнутая вокруг внушительного черепа.
Самка.
Джамал увидел «оком поиска» то, что скрыто от взглядов амазонок — КАКИЕ у эмансипе-начальницы татуировки. Такие рисунки Джамал можно встретить только в книгах по истории Профсоюза.
Знаки Матери Полка. Подкожные орнаменты суррогатной коровы!
…камеры-теплицы, аппараты жизнеобеспечения, биодобавки — круглосуточный конвейер приёма младенцев…
Она — из тех, кто всю Первую Войну плодил солдат для армии Вавилона. Все её дети мертвы. Она — жива. Вот она, рядом.
…модифицированная сперма, мобильная генофабрика, наркоз…
Джамал был уверен, что все матери полков давно скопытились от нехватки кальция в организмах, или сердечно-сосудистистых заболеваний — вследствие нарушенного обмена веществ: излишний вес — это не шутка.
Джамал слышал, многие из суррогатных матерей покончили жизнь самоубийством. Нет, они не совершали сеппуку — они кушали таблетки, как ириски, и вскрывали вены в горячих ваннах. И никто из уважения и милости не отрубал им головы — суррогатные матери умирали в одиночестве уютных однокомнатных квартирок, от щедрот мэрии выделенных ветеранам.
Но одна из матерей выжила. Клоны. Слишком много клонов. Неужели эта дамочка тайком плодила новых бойцов?!
Рёв ДВС-движков армейских грузовиков. Полевые кухни и БТРы, оружейки и склады обмундирования — слишком серьёзно для психованной дамочки, размах действа поражает. Государственный переворот? путч? хунта?
Конвоиры остановились. Путешествие, похоже, завершилось. Джамала доставили в пункт назначения. «Летучие мыши», или что творится в этом мире бушующем — картинка: вокруг — покрытые антирадарной керамикой ангары, впереди — тоже ангар, сзади — дорога между ангарами. Н-да, однако пейзаж разнообразием не радует.
Джамала уронили, и он упал на колени и набок. Одна из амазонок выдвинулась по направлению — а куда ж ещё?! — к ангару. Поколдовала над спрятанной в стене панелью управления — кнопочки-сенсоры-пароли — и голограммы, маскирующие вход в строение, погасли, обнажив портал, зажатый бронелистами диафрагм-ворот.
Джамала подняли. Визг и скрежет — диафрагмы разомкнули лепестки. Дальше — портал с электромагнитной защитой. Потом — портал, опрыскивавший Джамала и его конвоиров вонючей дезинфицирующей жидкостью. СВЧ-излучение. Ультразвук.
И вот Джамал внутри. Белые халаты, резиновые перчатки — примерьте, пожалуйста. Спрячьте, уважаемый, перхоть под шапочкой.
Чистота, стерильность, блеск — уж тут, под крышей инкубатора, Джамалу никто не запрещал вертеть черепом по сторонам. «Мышки» здесь не нужны — освещение на уровне, электричества не жалеют.
Снайпера вели мимо сотен капсул, заполненных витаминизированным гелем. В капсулах — молодые и не очень женщины, преимущественно амазонки. Джамал заметил несколько самочек-зооморфов и…
СИЛЬВИЯ!!
Джамал дёрнулся, но искусственные мышцы конвоиров крепко держали снайпера: свиная отбивная в тисках, нога в «испанском сапоге» — чуть-куда: брызги крови, хруст костей.
— Сильвия!!
…и вообще, что за танцы в строю?! Красивая женщина — всегда к хорошему настроению. Примета такая, профессиональная — у снайперов. Стряхнула креветок, запутавшихся в роскошных волосах, и ТАК зыркнула!.. Действительно, без всяких «но» красивая кошечка: высокая, стройная, коротенький топик обнажает спортивный животик, цветные ленты в рыжих кудряшках, смуглая кожа — одним словом: маори. Встала с пола, сбросила крокодиловую сумочку с веснушчатого плеча и…
Жена смотрела на Джамала сквозь толщу биоподкормки и сверхпрочного пластика. Гель в глазах, гель в волосах, гель в подмышках. Широко разведённые ноги, тёмный треугольник лобка, руки перпендикулярно телу, как всегда, великолепному телу.
— Твоя? — Мать Полка проследила за взглядом Джамала.
— Моя. Отпустите!
— Тебя?
— Её!
Мать Полка рассмеялась и ухватила Джамала за пах. Сжала. Больно. Джамал взвыл.
— Тише, красавчик, тише. У тебя никогда не было детей. — Профессиональная роженица определила это тактильно? Джамал не исключал такой возможности. — И у жены твоей не было. Потому она и пришла к нам. У нас — все беременеют.
Коса в три витка, широкие бёдра, огромные соски:
— Девочки, на стол его! Сделаем из красавчика многодетного папашку!
Сильные женские руки, шершавые ладони, бугры шрамированных бицепсов. Перепиленная лазерным резаком оптобечева упала на белый скользкий пол. Сопротивление бесполезно — мышцы не слушаются, руки затекли, предплечий нет — и не получиться ловко, в одно касание выхватить «глок» из распахнувшейся до кости плоти правого бедра. Джамал уверенно не сумеет быстро и без лишних движений перебить психованных сучек. Джамал пока не боец. Пока — выждать и не суетиться. И уж тогда…
…лимфа, трупы — боль отпустит, зрение восстановится.
И ведь главное, всё по Закону, без нарушения статутов цеха и Профсоюза: самооборона, пресечение нарушения Прав Человека, раскрытие антиконституционного заговора — формулировочки ещё те.
Джамала, снайпера пятой категории, швырнули на крестообразный лежак, опутанный проводами и силиконовыми прокладками. Керамическая основа с подогревом. Сплошная эргономика — всё для удобства пользователя. Эластичные захваты зафиксировали конечности — не пошевелиться.
— Разденьте красавчика! — амазонки споро срезали с Джамала всю одежду. Не побрезговали даже нижним бельём — кстати, не очень свежим (Джамал в отсутствие жены совсем запаршивел).
— Кляп! — стрелку разжали челюсти штык-ножом, в окровавленный рот воткнули знатный кусок резины.
— Прибор! — на половой отросток Джамала приспособили пугающего вида куб с функциональным отверстием. В торец куба— mecha ввинтили прозрачный шланг.
— Прививка! — из-под потолка к Джамалу рухнул хирургический станок, нависнув над распростёртым телом. Десяток игл одновременно впились в вены на сгибах локтей. Руки мгновенно онемели.
— Стимуляция! — куб— mecha отвратительно завибрировал, функциональное отверстие сузилось, аккуратно обхватив член Джамала. И… — чёртова вибрация! — снайпер почувствовал, как приливает кровь к самому мужскому из мужских органов.
От исколотых вен — волна тепла, озаглавленная пеной волнения — прямиком в мозг, разжижая химией нейроны, истребляя клетки гипофиза, изничтожая мозжечок, требуя всё больше и больше эндорфинов. В глазах Джамала — винегрет вспышек стробоскопа и неимоверное паскудство, замешанное на безумной похоти: женские прелести, акробатические позы, сплетения тел, окружности сосков, крепкие ягодицы, плоские животики… — и ритм, ритм, ритм! фрикции, фрикции, ритм!
На лбу Джамала выступил пот. Язык живёт сам по себе, он удлинился, он шершавый, но в то же время приятно тёплый и влажный, язык сдвоённым кончиком слизнул солёные капли со лба снайпера.
Пот.
Капли.
Я-йа-а-а-аз-зззыы-ком-ммм!!
И вот тогда-то в пространстве-времени появился этот шёпот, сладострастный, нежный, прекрасный, как обесцвеченный завиток на девичьем лобке:
— Максимум, вашу мать!!!
И Джамал испытал неземное наслаждение, это…
…вспышка. Взрыв. Ручей, река, водопад — талый снег.
Семя.
— Врубай отбор! — насос втянул выделения Джамала в присоединённый к кубу шланг.
— Анестезию и подкормку! И выжмите его досуха! — шёпот-шёпот-шёпот, сладострастный, нежный и сдвоённый кончик, и стробоскоп, крепкие животики…
…огромная — великолепная! — грудь, нависшая над снайпером, и круглое лицо, такое милое, такое симпатичное и желанное, и улыбка слегка асимметричных, чуток неровных зубов, таких загадочно жёлтых — шёпот трансформировался в плоть, настоящую женскую плоть, спелую и домашнюю.
И Джамал услышал:
— Сегодня ты станешь папашкой, красавчик. Я тебе это обещаю.
37. НАНОСКАФАНДРЫ
Позади — темнота и десятки трупов в пятнистой униформе.
Бабушка как будто помолодела лет на двадцать, а то и на тридцать, — Юрико протискивается бочком в древнюю ДВС-развалюху. Кажется, это убожество инженерной мысли называется «фиат-уно».
Протискивается? — да-да-да! — в салоне этого, так сказать, лимузина, кроме доктора Джино Паскаля, ещё и целый арсенал размещён: и на переднем сидении, и на полу, и, наверняка, в багажнике кое-что смертоубийственное имеется.
Крайне деликатно Юрико двигает попочкой гранатомёт — девушке удаётся отвоевать у оружия краешек обтянутой потёртым дерматином сидушки. Поверх груды железа сидит Степашка, ручной зооморф Юрико — значит, бабушка заезжала домой и захватила с собой пушистого малыша.
Оружие. Надо признаться, Юрико с детства привыкла к странному увлечению оба-сан механизмами и лезвиями, предназначение которых — уничтожать и калечить людей. Юрико без тени смущения и малейшего признака удивления изучает обычный бабушкин ассортимент: вот любимый «мини-узи» Юрико, рядом «ингрем» оба-сан, и бандольеры с магазинами, и парочка тяжеленных пулемётов, и так далее, по мелочам — гранаты, пистолеты, портативный огнемёт…
— Оба-сан, зачем это? Доброй ночи, доктор Джино.
— Доброй ночи, Юрико. Как твоё самочувствие? — седенький главврач нервно ковырнул ланцетом стетоскоп.
— Уже значительно лучше.
«Фиат» в меру ограниченных лошадиными силами возможностей рванул с места.
Ночной город, гранатомёт давит в ягодицы — романтика! Как в кино. Вот только на улицах слишком мало пневмокаров и ДВС-авто. И на тротуарах народу кынсы наплакал.
В правом верхнем углу лобового стекла мелькают «окна» рекламной панели. «Фиат-уно» — похоже, весьма дешёвый автомобиль, проданный со значительной скидкой, но при обязательном условии: да-да, «промывка мозгов», прошитая в лобовое стекло, должна всегда быть активной. Очередной видеоряд (остовы деревьев, зелень, уничтоженная какой-то химической дрянью) сменяется слоганом: «Наши дефолианты — лучшие! Не оставь сорняку шанса! „Оранж ВиНа“ — для гидропонных ферм!»
Перекрёстки. Паутина моноциклетных желобов. Абонент не отвечает, или находится вне зоны покрытия «Вавилон комьюникэйшнс», или же «Вавилон комьюникэйшнс» в долгосрочном отпуске — Юрико опускает стекло и вышвыривает телефон в темноту.
Скорее бы…
…что-нибудь…
…случилось!!
Но только через сорок три минуты двадцать пять секунд оба-сан нежно чмокнула главврача в морщинистую щёку, что-то проворковала на ушко и попросила «милашку Джино» не беспокоиться: мол, всё путём, а если пока и не путём, то наладится в ближайшее время.
Джино Паскаль помог выгрузить «железяки», а потом долго-долго не соглашался уезжать. Долго-долго — минут пять. Но бабушка таки его уговорила, пообещав как только, так сразу позвонить:
— Ты угостишь меня пиццой, милашка Джино?
— Да, Кицунэ! — с воодушевлением пролепетал доктор, и его развалюха-"фиат", наконец, отчалил в неизвестном направлении.
— Надо было ему сказать, чтобы он забронировал апартаменты в каком-нибудь комфортабельном бомбоубежище.
Последнюю шутку бабушки Юрико не поняла. Юрико оглядывается по сторонам — окраина мегаполиса Дзию. Сюда не летают дирижабли, не ездят такси и рикши, и дельтаплан до этих мест напрокат не сдадут даже за солидное вознаграждение. Слишком близко Соляные Копи.
Да-да, те самые Мёртвые Земли — ещё сорок лет назад плодородные, под рис заливные латки чернозёма. С полей собирали по три урожая за год, полностью обеспечивая Вавилон основным продуктом питания. А потом кто-то очень умный решил, что выковыривать из недр соль значительно выгодней. А перед самой Первой Войной уже другой умный человек выкупил шахты вместе с вагонетками, сунул на лапу мэрии и сделал из копей хранилище радиоактивных отходов. По крайней мере, официальная версия Юрико вполне устраивала.
Оказалось, всё не так просто. Оказалось, глубоко под землёй другие умные люди спрятали секретную лабораторию. И бабушка Юрико, госпожа Хэйкэ Кицунэ работала в этой самой лаборатории. Да-да, она участвовала в проекте «Мэкэникэл Файт».
— Наше руководство понимало: Второй Войны не избежать. Мы знали, что Империю не спасти. И поэтому… Мы решили спасти хотя бы Вавилон. — Поведала Юрико оба-сан, помогая одеть специальный противорадиационный наноскафандр.
Ещё минуту назад скафандр был всего лишь маленьким бумажным конвертиком, который запросто помещался в дамской сумочке оба-сан — между косметичкой и жалобно попискивающим тамагочи.
Бабушка вскрыла конверт пилкой для ногтей и высыпала порошок прямо под ноги Юрико. Порошок просочился в щели между арматурой и жестяными банками из-под пива, пылью осел на сигаретные окурки и одноразовые «баяны» — дураку понятно, какой контингент проживает в бетонопластовых будках гетто, кто поставил чумы у растрескавшегося асфальта шоссе и палит костры по ночам, наигрвает на балалайках заунывные мелодии и горланит залихватские частушки.
Оба-сан уронила конверт в кучу мусора — и началась бурная реакция: жестянки расплавились, шприцы вспухли пузырями, арматура расползлась тонкой проволокой. Проволока сплелась в остов, жидкий пластик плеснул волной и прилип к сетке, натягиваясь тонкой полупрозрачной кожицей. Смерч — dust devil — сдул пыль на не застывший полимер, равномерно покрывая его корундовой корочкой. Отдельные веточки проволоки дотянулись к скоплениям металлолома, погрузившись в воняющие отбросами лужи-болотца…
Пар.
Тепло.
Процесс.
Минута-другая — и скафандр готов, вырос, как фасоль на гидропонной грядке. Шлем, дыхательный аппарат, модуль контроля, рукава, штанины, аккумуляторная батарея и перчатки. Вокруг, в радиусе десяти метров не осталось мусора — всё пережевали-трансформировали щупальца-проволочки.
— Оба-сан?
— Да, внученька?
— Это…
— Это очень дорогое оборудование, Юрико. — Бабушка распечатывает второй конверт. — Я берегла его много лет. Я боялась, я знала, когда-нибудь наступят Смутные Времена.
— Оба-сан?
— Да, внученька? — бабушка натягивает скафандр.
— А куда мы теперь?
— В гости, — бабушка вешает на плечо «ингрем», на грудь — бандольеры, на бедро — кобуру с автоматическим арбалетом.
— К кому? В гости? — Юрико рассматривает противогаз из комплекта наноскафандра, вышвыривает на бетон шлем-маску и регенеративный блок и определяет Степашку в облагороженный двумя лямками подсумок. Морфик идеально помещается в «рюкзачке». — К кому, а?
— К «Тэнсукаку», к кому ж ещё? Я так соскучилась. — Бабушка передёргивает затвор автомата, бабушка прячет лицо под забралом шлема.
Бабушка как будто помолодела лет на двадцать, а то и на тридцать, — Юрико протискивается бочком в древнюю ДВС-развалюху. Кажется, это убожество инженерной мысли называется «фиат-уно».
Протискивается? — да-да-да! — в салоне этого, так сказать, лимузина, кроме доктора Джино Паскаля, ещё и целый арсенал размещён: и на переднем сидении, и на полу, и, наверняка, в багажнике кое-что смертоубийственное имеется.
Крайне деликатно Юрико двигает попочкой гранатомёт — девушке удаётся отвоевать у оружия краешек обтянутой потёртым дерматином сидушки. Поверх груды железа сидит Степашка, ручной зооморф Юрико — значит, бабушка заезжала домой и захватила с собой пушистого малыша.
Оружие. Надо признаться, Юрико с детства привыкла к странному увлечению оба-сан механизмами и лезвиями, предназначение которых — уничтожать и калечить людей. Юрико без тени смущения и малейшего признака удивления изучает обычный бабушкин ассортимент: вот любимый «мини-узи» Юрико, рядом «ингрем» оба-сан, и бандольеры с магазинами, и парочка тяжеленных пулемётов, и так далее, по мелочам — гранаты, пистолеты, портативный огнемёт…
— Оба-сан, зачем это? Доброй ночи, доктор Джино.
— Доброй ночи, Юрико. Как твоё самочувствие? — седенький главврач нервно ковырнул ланцетом стетоскоп.
— Уже значительно лучше.
«Фиат» в меру ограниченных лошадиными силами возможностей рванул с места.
Ночной город, гранатомёт давит в ягодицы — романтика! Как в кино. Вот только на улицах слишком мало пневмокаров и ДВС-авто. И на тротуарах народу кынсы наплакал.
В правом верхнем углу лобового стекла мелькают «окна» рекламной панели. «Фиат-уно» — похоже, весьма дешёвый автомобиль, проданный со значительной скидкой, но при обязательном условии: да-да, «промывка мозгов», прошитая в лобовое стекло, должна всегда быть активной. Очередной видеоряд (остовы деревьев, зелень, уничтоженная какой-то химической дрянью) сменяется слоганом: «Наши дефолианты — лучшие! Не оставь сорняку шанса! „Оранж ВиНа“ — для гидропонных ферм!»
Перекрёстки. Паутина моноциклетных желобов. Абонент не отвечает, или находится вне зоны покрытия «Вавилон комьюникэйшнс», или же «Вавилон комьюникэйшнс» в долгосрочном отпуске — Юрико опускает стекло и вышвыривает телефон в темноту.
Скорее бы…
…что-нибудь…
…случилось!!
Но только через сорок три минуты двадцать пять секунд оба-сан нежно чмокнула главврача в морщинистую щёку, что-то проворковала на ушко и попросила «милашку Джино» не беспокоиться: мол, всё путём, а если пока и не путём, то наладится в ближайшее время.
Джино Паскаль помог выгрузить «железяки», а потом долго-долго не соглашался уезжать. Долго-долго — минут пять. Но бабушка таки его уговорила, пообещав как только, так сразу позвонить:
— Ты угостишь меня пиццой, милашка Джино?
— Да, Кицунэ! — с воодушевлением пролепетал доктор, и его развалюха-"фиат", наконец, отчалил в неизвестном направлении.
— Надо было ему сказать, чтобы он забронировал апартаменты в каком-нибудь комфортабельном бомбоубежище.
Последнюю шутку бабушки Юрико не поняла. Юрико оглядывается по сторонам — окраина мегаполиса Дзию. Сюда не летают дирижабли, не ездят такси и рикши, и дельтаплан до этих мест напрокат не сдадут даже за солидное вознаграждение. Слишком близко Соляные Копи.
Да-да, те самые Мёртвые Земли — ещё сорок лет назад плодородные, под рис заливные латки чернозёма. С полей собирали по три урожая за год, полностью обеспечивая Вавилон основным продуктом питания. А потом кто-то очень умный решил, что выковыривать из недр соль значительно выгодней. А перед самой Первой Войной уже другой умный человек выкупил шахты вместе с вагонетками, сунул на лапу мэрии и сделал из копей хранилище радиоактивных отходов. По крайней мере, официальная версия Юрико вполне устраивала.
Оказалось, всё не так просто. Оказалось, глубоко под землёй другие умные люди спрятали секретную лабораторию. И бабушка Юрико, госпожа Хэйкэ Кицунэ работала в этой самой лаборатории. Да-да, она участвовала в проекте «Мэкэникэл Файт».
— Наше руководство понимало: Второй Войны не избежать. Мы знали, что Империю не спасти. И поэтому… Мы решили спасти хотя бы Вавилон. — Поведала Юрико оба-сан, помогая одеть специальный противорадиационный наноскафандр.
Ещё минуту назад скафандр был всего лишь маленьким бумажным конвертиком, который запросто помещался в дамской сумочке оба-сан — между косметичкой и жалобно попискивающим тамагочи.
Бабушка вскрыла конверт пилкой для ногтей и высыпала порошок прямо под ноги Юрико. Порошок просочился в щели между арматурой и жестяными банками из-под пива, пылью осел на сигаретные окурки и одноразовые «баяны» — дураку понятно, какой контингент проживает в бетонопластовых будках гетто, кто поставил чумы у растрескавшегося асфальта шоссе и палит костры по ночам, наигрвает на балалайках заунывные мелодии и горланит залихватские частушки.
Оба-сан уронила конверт в кучу мусора — и началась бурная реакция: жестянки расплавились, шприцы вспухли пузырями, арматура расползлась тонкой проволокой. Проволока сплелась в остов, жидкий пластик плеснул волной и прилип к сетке, натягиваясь тонкой полупрозрачной кожицей. Смерч — dust devil — сдул пыль на не застывший полимер, равномерно покрывая его корундовой корочкой. Отдельные веточки проволоки дотянулись к скоплениям металлолома, погрузившись в воняющие отбросами лужи-болотца…
Пар.
Тепло.
Процесс.
Минута-другая — и скафандр готов, вырос, как фасоль на гидропонной грядке. Шлем, дыхательный аппарат, модуль контроля, рукава, штанины, аккумуляторная батарея и перчатки. Вокруг, в радиусе десяти метров не осталось мусора — всё пережевали-трансформировали щупальца-проволочки.
— Оба-сан?
— Да, внученька?
— Это…
— Это очень дорогое оборудование, Юрико. — Бабушка распечатывает второй конверт. — Я берегла его много лет. Я боялась, я знала, когда-нибудь наступят Смутные Времена.
— Оба-сан?
— Да, внученька? — бабушка натягивает скафандр.
— А куда мы теперь?
— В гости, — бабушка вешает на плечо «ингрем», на грудь — бандольеры, на бедро — кобуру с автоматическим арбалетом.
— К кому? В гости? — Юрико рассматривает противогаз из комплекта наноскафандра, вышвыривает на бетон шлем-маску и регенеративный блок и определяет Степашку в облагороженный двумя лямками подсумок. Морфик идеально помещается в «рюкзачке». — К кому, а?
— К «Тэнсукаку», к кому ж ещё? Я так соскучилась. — Бабушка передёргивает затвор автомата, бабушка прячет лицо под забралом шлема.
38. БАКЭМОНО
Ну не нравятся Акире хелицеры вот этого отдельно взятого кумо. Странно, да? — Акира опасается, что мутная слизь, которая капает с хитиновых лап (да ещё и дымиться!), на самом деле жуткая отрава и вообще редкостная пакость.