Александр Шакилов
Профессионалы
Игорю Чёрному, с благодарностью за помощь и поддержку.
Вспомните-ка, в школе в одном классе с вами был, наверное, какой-нибудь особо одарённый малыш? Он лучше всех читал вслух и чаще всех отвечал на уроках, а другие сидели, как истуканы, и ненавидели его от всего сердца? И кого же вы колотили и всячески истязали после уроков, как не этого мальчишку?
Рэй Брэдбери «451Њ по Фаренгейту».
— Чебурашка-сан! Чебурашка-сан!! Ты меня слышишь?!!
— Гена-сан, посмотри на меня, добуцу ты зеленое! Ну, конечно, я тебя слышу…
Старый анекдот из жизни первых сёгунов Вавилона.
Пролог
Квадросистема ласкает уши помесью энка и джи-попа.
Под веселую музыку и умирать легче, правда?
Зарево — за два квартала. Сытая отрыжка ветра жарким потом стекает по лбу, путается в бровях и липнет к ресницам. Резко — поворот направо — жалобный визг затёртых покрышек — чёрный след это твой след, твоя копоть, твоя гарь.
Зарево — за квартал. Пунцовые, как назло, радужки светофоров — мигалка, сирена, вперёд. Здесь бы срезать — через дворы. Вот чёрт! — ремонтные работы: исклёванный ржой асфальтоукладчик врос катками в щебень — у-у, мастодонт, ублюдок от ДВС!
Назад. Зарево — в глазницах, по зрительным нервам, картинкой в мозг. И визг, и покрышки-отпечатки. Молодой недоделок из племени сиу-дакота перебежал улицу в неположенном месте — обряд, на, посвящение в мужчины, часть Великого Испытания, м-мать: не убоись, увернись, обмани Жестяного Скакуна, прирученного бледнолицым самураем…
Зарево.
Мурашки вдоль лопаток: строем, боевыми порядками, колоннами по двое — хаяку! быстрее!
Нервы? картинка? — термиты! кожа!
Пот в подмышках — какие ресницы?! И дребезжит на задней сидушке пустой огнетушитель: стучит о крышку аптечки. Под крышкой, оранжевой с крестиком — коричневый пузырёк йода, на всякий тот самый случай — и всё, остальное излишне: балласт выброшен за борт ещё на базе, две недели назад, когда ты расписывался в ведомости за эту — очередную — машину.
…предчувствие, нервы, первая дрожь.
Зарево? — ха, есть контакт, ты уже на месте — фас, птенчик!! лети, пташка!!
Ай, покрышки… — чёрным, смрадным, следом-копотью — стоп, на ручник, приехали, музыку вырубить и носовым платочком стереть со стоек одноразовые динамики-напыление, а то гель скоро засохнет, потом виброножом счищать придётся…
— Где же вы были, юноша?! — не по возрасту резвая бабулька-ниппон суповым набором валится на капот служебной «девятки». И, мало того, яростно молотит сухонькими кулачками по лобовому стеклу. — Сгорит же всё?!
— Не всё, — ты оставляешь ключи в замке зажигания (зажжжигания!!) и смачно хлопаешь казённой дверцей, изуродованной гербом-саламандрой. — Всё никогда не сгорает: только прокисшее, а значит, испорченное, а значит, ненужное. Предназначение Лишних Вещей. Слыхали о таком, уважаемая? В сторонку, гражданка, не мешайте. Дайте поработать профессионалу, разрешите подготовиться к танцу с веерами.
Дым.
Чёрный.
Копоть.
Жаль, местные умельцы — чёртовы любители! — не успели перекрыть газ. Не надо быть экспертом — пожар начался на восьмом этаже — взрывом вынесло кусок стены. В любой момент дом может рухнуть: очень даже запросто. А тут ещё — терпеть нет мочи!! — чешется три дня небритый подбородок, и горло тоже чешется: хр-р, х-рр, ковыряешь щетину ногтём, помечая нежную от природы кожу розовой полоской.
Боль в груди — невыносимая. Кашель, хрипы, кровь на губах. Споткнулся, чуть не упал. Отставить!!! Работать, бл…дь!!
Фу-у, отпустило…
Н-да, пейзаж… Толпа, охи-ахи, ночные рубашки, семейные трусы, кое-кто уже режет себе волосы, другие спешно совершают обряд мисоги: опрыскивают вытащенные из пожара пожитки водой — очищают домашний скарб от злых духов.
И зрителей хоть отбавляй: чужое горе интересней собственного счастья. Плачет манюня-мари, её оставили одну — посадили на диван, поручили охранять куклу Дашу и статую кошки с поднятой лапой, а сами… На девочке только трусики и почему-то шымакш. Стоп! Стоп, стоп, стоп!! Назад — ДИВАН?! А рядом?! — САБАН?! Ну, ничего себе!! такая суматоха, понятно, кто что хватает… — но диван?! И сабан?!!.. Психи? Или в горячке? С перепугу мебель под руку попалась? семейные реликвии? Самое дорогое? — как память о первой брачной ночи? и промыслах далёких предков?!
— Молодой человек… — бабка семенит следом, поддерживая повязку на животе и хлюпая гэта по лужам. Ты непроизвольно замечаешь её промокшее от слёз личико, домашнее и очень доброе: она напоминает тебе модифицированного кролика с длинными розовыми ушками, истыканными серебряным пирсингом от сглаза и порчи. — Молодой человек… молодой…
Ты касаешься лба и поправляешь белую ленточку-хатимаки. Обычно безотказная бредятина о «предназначении вещей» сегодня, похоже, пшикнула вхолостую. А жаль. ТАКИХ КЛИЕНТОВ надо игнорировать. Тогда они замолкают и больше не пристают.
Морду шлакоблоком — благо, имплантированный в нос моток золотой проволоки, проталкивает жёсткий каркас в мимические мышцы, закрепляя лицо в последнем, хмуро-сосредоточенном выражении.
Шаг на длину поперечного шпагата.
Но бабка забегает перед тобой, она как каменная глыба, завёрнутая в линялую голубенькую кофточку-кимоно. Она — кусок базальта, прихваченный почти телесного цвета гамашами и повязанный шерстяным платком, надёжно укутавшим поясницу, безжалостно уничтожаемую радикулитом:
— Я буду…
— Что?!
— …жаловаться!
— Жалуйтесь. Вызов принят сто двадцать одну секунду назад. Согласно Закону о Пожаротушении и профсоюзным нормативам для служб быстрого реагирования у меня ещё пятьдесят девять секунд личного времени. И не мешайте мне медитировать.
Хочется чихнуть. Очень хочется — слишком много людей думают о тебе нехорошо. Сейчас. Слишком много. Спазм, кровь.
Ты огибаешь живое препятствие, выбираешь относительно безлюдное местечко у переполненных миазмами мусорных контейнеров, недалеко от трансформаторной будки. И приседаешь прямо на асфальт — ягодицами падаешь, точнее новыми кожаными джинсами, ага, — да на грязный, истоптанный, заплёванный жевательным табаком асфальт.
В груди почти не болит — хорошо-то как!.. Просто сесть, успокоится и привычно дышать гарью… расслабиться, подумать о хорошем… Сакура-но хана-га сайтэ имас. Кадзэ соё-соё фуку…
— Молодой человек, что вы?!.. Как можно?!.. Сгорит… я буду жаловаться…
Вот прицепилась!!.. старая кошёлка!.. — ты легонько, аккуратно, чтоб не отломать мультифильтр дрожащими пальцами, выдёргиваешь сигаретку из мятой пачки. Вкусную, сладкую сигаретку, естественно «Firestarter Light» — настоящий, пожаробезопасный табачок со встроенным в угольную прослойку миниатюрным термодатчиком-транслятором. Принцип простой: если количество теплоты и концентрация кислорода в воздухе в радиусе метра от окурка не соответствует госстандартам Вавилона, то автоматически включается встроенный маячок, наводящий на очаг возгорания патрульные цистерны любителей из службы доверия 911.
Тушить окурки, ха-ха, самая работа для романтиков-мечтателей, обожающих лазить по штурмовым лестницам да с огнетушителями в зубах.
Порыв ветра осыпает мусорный киоск сдутыми из-под крыши искрами и углями. Сорвало кусок пылающего рубероида — парит, как дельтаплан; ты засмотрелся на свободный полёт… — рубероид ударил в крыло «газельки» скорой помощи. Плотненькая в нужным местах медсестричка, очень похожая на юную Савагути Мики, ойкнула и уронила в грязь упаковку, ага, уже не стерильной ваты. Вот ведь корова, прости Сува, дойная! — вымя есть, ещё и какое, а вот мозгами Будда обидел…
Жар ощущается метров с шестидесяти. Н-да… однако, полыхает не по-детски… — ты клацаешь золотым «ронсоном» и втягиваешь в бронхи дым. Если дом рухнет, зацепит два соседних здания: шестнадцатиэтажку, сестру-близняшку пылающей, и кирпичную девятину-пагоду…
А бабка всё не уймётся:
— А где брандспойт?! где вода?! Пена где?!
Ну, старая!! — и мёртвого достанет!! Все люди как люди, пожитки наспех собранные сторожат-караулят. Да на домашний очаг свой, высокий да панельный, поглядывают:
— Слышите, сосед, а из вашей квартиры, по-моему, сильней сверкает.
— Ага, и правда! Сильней, да. Зато у меня одна комната, а у вас четыре сгорит, да. Вон у вас уже и занавесочки на кухне прихватило. А вы, я помню, месяцок как евроремонт закончили, или ошибаюсь, да?..
Люди. Нормальные обычные люди. А эта, чтоб её! — вцепилась, как блоха в клок шерсти зооморфа:
— Нет, я вас спрашиваю! Где вода, где пена?!
— Пена в огнетушителе. Огнетушитель в машине. — Ты плюёшь в ладонь и окунаешь оранжевый кончик окурка в слюну. Вот бы так всегда — раз плюнул и… Ладно, пора, время вышло.
— Огнетушитель?! Где?!
— В маши-нЕ.
— Что?! Шутить изволим?! Я этого так не оставлю!.. — взволнованная хрипотца надламывается истеричным визгом. — Не подарю вам, слышите, не подарю!
— Оба-сан, не надо, не надо, бабушка! Не волнуйся, тебе нельзя, оба-сан… — весьма симпатичная девица, на вид лет восемнадцати-двадцати, обнимает перечницу б/у за плечи. — Не надо, он сделает всё, что сможет… Действительно сделает! Он же!..
Она хочет сказать «герой»? Или даже «великий принц Ямато-такэру»?
Бабка рыдает:
— Юрико, он же подонок! Как твой отец! Посмотри на него, Юрико! Подонок! Сгорит всё! Всё! Столько лет… И на телевизор большой копили!!.. и холодильник… и копили… и большой…
— Успокойся, нельзя…
Ты — белая повязка давит на виски — замечаешь взгляд этой миленькой девочки: надежда и обожание — такой мужчина, сильный, красивый, спасёт, выручит, в беде не оставит. Нормальный взгляд. И ещё немножко, в довесок: а как с ним?.. ну… вы понимаете… вот бы в кино пригласил, темно, романтика, туда-сюда…
…бледно-розовые нити тянуться от бровей красотки — к твоим ресницам и ниже, оплетают, вяжут, дёргают и валят — с размаху, плашмя, на асфальт — судьба, по-другому никак, смирись, прими, наслаждайся…
И дёргает сердечко, твоё, чьё ж ещё: а ведь нэко о-го-го и кися знатная, да-да, симпатичная девуля и даже очень — чёрные волосы пышно усыпали плечи, глазёнки голубые в пол-лица, соски приятно округлой груди едва не протыкают тонкую ночную рубашку.
…за руки, под луной…
…первый робкий поцелуй…
…обручальные кольца…
…купить сыну тетрадки в клеточку…
Взгляд — синтетический, с гипноэффектом: лазерная система через зрачки излучает световые импульсы определённой частоты, импульсы, измельчающие мозги оппонента в фарш, из которого можно вылепить всё, что угодно — и если надо, зажарить: хрустящая корочка, ням-ням. Глазёнки в пол-лица? — отличная маскировка. Аниме-мода почему-то очень популярна среди японской молодёжи. Твои страдающие от гормональных всплесков соотечественники обожают прятать типично азиатские очи под красивыми, но весьма неправдоподобными иллюзиями-голограммами — и получается: голубые радужки едва не наползают на уши.
Гипноэффект? — под луной, поцелуй, кольца в клеточку?..
Ха!!
Похабно, дебильно скалясь, ты хватаешь девочку за грудь: жмёшь, тискаешь, щупаешь. И ныряя под локоток, ускользаешь от пощёчины.
— Подонок! Мразь! Ненавижу! П-пож!-жар!!-рный! — последнее выплёскивается из её пухлых губок, как бэнто в алюминиевый чан для отходов, предварительно раскалённый ацетиленовой горелкой: пш-ш-ш!.. — ПРОФЕСССИОНАЛЛ!!!
Ацетиленовой горелкой?.. Надо же — такое в голову лезет, не вовремя, чёрти что…
Толпа молча раздвигается. Не глядя под ноги, ты шлёпаешь по лужам — скоро осень: месяца через два. Редкий слабосильный дождик не спас город от жары лета-нацу. В плаще парко, но плащ есть символ принадлежности к особой касте.
— Молодой человек, а нельзя ли побыстрее?! — толпа дублирует возмущённое эхо. Звук отражается от твоего затылка, частично поглощается, частично сползает по позвоночному столбу и теряется где-то в демисезонной подкладке нижнего белья.
Треск зубов, хруст челюстей, мелодия самопожирания. Если задать аксиомой предел биологического существования — вся жизнь приравнивается к уничтожению себя, любимого. Ах, как высокопарно сформулировано, тьфу! — и растереть!
— Осс, — Ты киваешь Джамалу Судзуки, участковому стрелку-лейтенанту; тебе не единожды приходилось встречаться с ним по долгу службы и не только: оформление всяческих бумажек, актов и прочих бюрократических заморочек плюс трёп под пиво и общие знакомые. — Как жизнь?
— Яххо. Нормально, — Джамал, сдвигает фуражку козырьком на ухо и поправляет смоляные волосы, прилипшие к влажному виску. — Хисасибури дэсу… А у тебя? делишки? пучком? Цветёшь и пахнешь?!
— Я нормально и ещё лучше!
Сейчас — только работа, ничего личного: чистое, не омрачённое приятельством взаимное равнодушие: пустые фразы ритуала — порядок, норма, проценты плана по отправлениям обрядов в текущем квартале.
Вот только дом горит. И огнетушителем, обычным любительским огнетушителем, здесь не обойтись.
Сегодня Джамал работает в паре со своей любимой СВД. Классика жанра: уничтожение движущихся, открытых и одиночных целей. В частности фениксов, хе-хе. Иногда лейтенант Судзуки веселится, и на отстрел пылающих профессионалов берёт антиквариат времён Второй Мировой войны — древнюю, испытанную боями в Финляндии СВТешку. Иногда — проверенную Кавказом ВСК-94. А бывает и развлекается старинным французским мушкетом.
Пожар. Рядом. Живёт, дышит.
И ты радостно кричишь:
— Тадайма! Я вернулся, я дома!
Треск зубов, хруст челюстей — огонь отвечает:
— Окаэри насай. Добро пожаловать домой…
Ты голоден, тебе хочется есть. Отринь суетное — и насытишься. Ни друзей, ни привязанностей, дети это хлопоты, детей не надо… Ты никому не нужен, тебя никто не любит, и даже сурово наоборот — откровенно ненавидят и люто боятся — ты же пожар!-ный.
Как хлыстом по лицу — крик:
— Тварь, ну чего ты ждёшь!.. Ублюдок нэдзуми и кумо!.. Помесь крысы и паука!!
Ну, бабка, ну, перечница!..
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Ресницы заворачиваются кверху и обугливаются. И зеркало-глюк. Огромное. Первый признак грядущей трансформации. Смотри на себя, это я, это ты, это мы. Ты голоден? А я отражаю преломлённый свет, но — уже не тебя. Ты… — да вот он ты, любуйся. Сквозь слёзы — водопадом -…
— дым!
Чёрный!
Копоть.
Пот горным селем омывает отроги лопаток и перевалы ключиц, и увлажняет долину живота — горячая рубашка липнет расплавом, не отодрать, тлеет плащ в подмышках. Ты с сожалением роняешь зажигалку, подаренную мамой на двадцатилетие — ведь поцарапается об асфальт! А по-другому — расплавится.
Судорогой сводит косые мышцы живота — не первый, но пока ещё нежный позыв голода. Ты падаешь на колени, вдавливая мизинец вместе с тканью и мягкой пластмассовой пуговицей в пупок. Чуток отпускает, но ты не обольщаешься — дальше хуже. Будет. Значительно хуже.
Голод, го-о-о-о-л-лод-ддд!!
Гарь.
Пепел.
Обожжённые щёки.
Ты достаёшь из кармана шоколадку, половина размазывается по фольге. Течение воздушных потоков внутри пылающего здание непредсказуемо: резкие перепады давления, попробуй, угадай?! Язык пламени шаловливо высовывается из губ подъезда и облизывает тебя с головы до ног: волос больше нет, плащ горит, синтетика липнет к бордовому эпидермису.
И это больно. Действительно больно.
Но! — голод! ГОЛОД!!! И только что ты-пожар попробовал себя-плоть, и это было вкусно, да-да, вкусно. Пальчики — ням-ням! — и нет больше рисунка отпечатков. Нос — запахи исчезли — сразу: были, и нет уже — золотая проволока стекает по обнажённым косточкам челюстей.
Хр-р-р! — Будда, прости чревоугодника. Меню гурмана: дым, копоть, гарь и пепел — ой как хочется, а нельзя. Себя? — себя можно, себя даже нужно. Но…
…ты знаешь, сколько не терпи, а придётся укусить, отхватить кусок потолще, пожирнее. Быстрее! — мясо отваливается от костей. Пока есть мышцы — быстрее!
Шевели булками!
Второй этаж.
Пузырями краска на стенах — была, ты чувствуешь её тень, её сожжённый состав, химию. И обугленные до металла перила — красные. Пятки остаются на ступеньках — отломались.
Третий.
Может, хватит? Пора бы показать себя в пролёте окна…
Пора?..
Будда, как не хочется!!
Оранжевое облако, и наклониться бы, плавно уйти… Нельзя. Правую руку унесло, шмякнуло о бронированную дверь чьей-то недешёвой квартиры. Плохо — ты же не левша, очень плохо…
Четвёртый. Отпала голова. Уже не больно — так, неприятно чуть-чуть. Слегка.
Пятый. Всё, выше не получится. На четвереньках вползаешь в прогоревший косяк. Вместо лёгких — парующий ливер жареного пирожка. Горит побелка. Ещё чуть-чуть! — а не дойти. Ты укладываешься на пол — паркет под тобой вспучивается девятым валом. Ничего, бывает. Прикусить бы язык — но голова… где голова?! — пепел! — и ждать… недолго…
Всё. Трансформация.
Нужный поток выносит тебя на балкон.
Ты — чистая плазма. Ты — обнажённый голод. А вокруг столько пищи… столько пищи!! Дотянуться до соседней пагоды? Или подмять панельную высотку?! Высотка больше, а кирпич — вкусней… А?..
Ага.
А ведь ещё нетронуто, не надкушено левое крыло этого — этого! — дома!!
— Смотрите!! Не-человек! Оборотень! Исчадье ада!!
— Феникс!!
— Профессионал!!! Хэнгэёкай!!!
— А-а!!
— …куда смотрит полиция?! Стреляйте быстрее!!
И, правда, куда?
И кого ОНИ, любители, ожидали увидеть в огне? Карлсона? Мери Попинс? Дзасики-Вараси?..
Стреляйте быстрее?! — хе-хе! — vox populi, vox dei…
Упс!.. — Джамал поднимает винтовку, блики от линз прицела — вот-вот тебя пощупают серебром, каким обычно ласкают всех активированных…
…добропобедных мучеников.
Палец Джамала мягко тянет спусковой крючок…
Звук — громкий. И боль. Другая, приятная: холод. И пустота — где-то ря-а-адом.
Смерть? Скорее бы… Давно… пор-ра-а…
И ты привычно умираешь.
Под веселую музыку и умирать легче, правда?
Зарево — за два квартала. Сытая отрыжка ветра жарким потом стекает по лбу, путается в бровях и липнет к ресницам. Резко — поворот направо — жалобный визг затёртых покрышек — чёрный след это твой след, твоя копоть, твоя гарь.
Зарево — за квартал. Пунцовые, как назло, радужки светофоров — мигалка, сирена, вперёд. Здесь бы срезать — через дворы. Вот чёрт! — ремонтные работы: исклёванный ржой асфальтоукладчик врос катками в щебень — у-у, мастодонт, ублюдок от ДВС!
Назад. Зарево — в глазницах, по зрительным нервам, картинкой в мозг. И визг, и покрышки-отпечатки. Молодой недоделок из племени сиу-дакота перебежал улицу в неположенном месте — обряд, на, посвящение в мужчины, часть Великого Испытания, м-мать: не убоись, увернись, обмани Жестяного Скакуна, прирученного бледнолицым самураем…
Зарево.
Мурашки вдоль лопаток: строем, боевыми порядками, колоннами по двое — хаяку! быстрее!
Нервы? картинка? — термиты! кожа!
Пот в подмышках — какие ресницы?! И дребезжит на задней сидушке пустой огнетушитель: стучит о крышку аптечки. Под крышкой, оранжевой с крестиком — коричневый пузырёк йода, на всякий тот самый случай — и всё, остальное излишне: балласт выброшен за борт ещё на базе, две недели назад, когда ты расписывался в ведомости за эту — очередную — машину.
…предчувствие, нервы, первая дрожь.
Зарево? — ха, есть контакт, ты уже на месте — фас, птенчик!! лети, пташка!!
Ай, покрышки… — чёрным, смрадным, следом-копотью — стоп, на ручник, приехали, музыку вырубить и носовым платочком стереть со стоек одноразовые динамики-напыление, а то гель скоро засохнет, потом виброножом счищать придётся…
— Где же вы были, юноша?! — не по возрасту резвая бабулька-ниппон суповым набором валится на капот служебной «девятки». И, мало того, яростно молотит сухонькими кулачками по лобовому стеклу. — Сгорит же всё?!
— Не всё, — ты оставляешь ключи в замке зажигания (зажжжигания!!) и смачно хлопаешь казённой дверцей, изуродованной гербом-саламандрой. — Всё никогда не сгорает: только прокисшее, а значит, испорченное, а значит, ненужное. Предназначение Лишних Вещей. Слыхали о таком, уважаемая? В сторонку, гражданка, не мешайте. Дайте поработать профессионалу, разрешите подготовиться к танцу с веерами.
Дым.
Чёрный.
Копоть.
Жаль, местные умельцы — чёртовы любители! — не успели перекрыть газ. Не надо быть экспертом — пожар начался на восьмом этаже — взрывом вынесло кусок стены. В любой момент дом может рухнуть: очень даже запросто. А тут ещё — терпеть нет мочи!! — чешется три дня небритый подбородок, и горло тоже чешется: хр-р, х-рр, ковыряешь щетину ногтём, помечая нежную от природы кожу розовой полоской.
Боль в груди — невыносимая. Кашель, хрипы, кровь на губах. Споткнулся, чуть не упал. Отставить!!! Работать, бл…дь!!
Фу-у, отпустило…
Н-да, пейзаж… Толпа, охи-ахи, ночные рубашки, семейные трусы, кое-кто уже режет себе волосы, другие спешно совершают обряд мисоги: опрыскивают вытащенные из пожара пожитки водой — очищают домашний скарб от злых духов.
И зрителей хоть отбавляй: чужое горе интересней собственного счастья. Плачет манюня-мари, её оставили одну — посадили на диван, поручили охранять куклу Дашу и статую кошки с поднятой лапой, а сами… На девочке только трусики и почему-то шымакш. Стоп! Стоп, стоп, стоп!! Назад — ДИВАН?! А рядом?! — САБАН?! Ну, ничего себе!! такая суматоха, понятно, кто что хватает… — но диван?! И сабан?!!.. Психи? Или в горячке? С перепугу мебель под руку попалась? семейные реликвии? Самое дорогое? — как память о первой брачной ночи? и промыслах далёких предков?!
— Молодой человек… — бабка семенит следом, поддерживая повязку на животе и хлюпая гэта по лужам. Ты непроизвольно замечаешь её промокшее от слёз личико, домашнее и очень доброе: она напоминает тебе модифицированного кролика с длинными розовыми ушками, истыканными серебряным пирсингом от сглаза и порчи. — Молодой человек… молодой…
Ты касаешься лба и поправляешь белую ленточку-хатимаки. Обычно безотказная бредятина о «предназначении вещей» сегодня, похоже, пшикнула вхолостую. А жаль. ТАКИХ КЛИЕНТОВ надо игнорировать. Тогда они замолкают и больше не пристают.
Морду шлакоблоком — благо, имплантированный в нос моток золотой проволоки, проталкивает жёсткий каркас в мимические мышцы, закрепляя лицо в последнем, хмуро-сосредоточенном выражении.
Шаг на длину поперечного шпагата.
Но бабка забегает перед тобой, она как каменная глыба, завёрнутая в линялую голубенькую кофточку-кимоно. Она — кусок базальта, прихваченный почти телесного цвета гамашами и повязанный шерстяным платком, надёжно укутавшим поясницу, безжалостно уничтожаемую радикулитом:
— Я буду…
— Что?!
— …жаловаться!
— Жалуйтесь. Вызов принят сто двадцать одну секунду назад. Согласно Закону о Пожаротушении и профсоюзным нормативам для служб быстрого реагирования у меня ещё пятьдесят девять секунд личного времени. И не мешайте мне медитировать.
Хочется чихнуть. Очень хочется — слишком много людей думают о тебе нехорошо. Сейчас. Слишком много. Спазм, кровь.
Ты огибаешь живое препятствие, выбираешь относительно безлюдное местечко у переполненных миазмами мусорных контейнеров, недалеко от трансформаторной будки. И приседаешь прямо на асфальт — ягодицами падаешь, точнее новыми кожаными джинсами, ага, — да на грязный, истоптанный, заплёванный жевательным табаком асфальт.
В груди почти не болит — хорошо-то как!.. Просто сесть, успокоится и привычно дышать гарью… расслабиться, подумать о хорошем… Сакура-но хана-га сайтэ имас. Кадзэ соё-соё фуку…
— Молодой человек, что вы?!.. Как можно?!.. Сгорит… я буду жаловаться…
Вот прицепилась!!.. старая кошёлка!.. — ты легонько, аккуратно, чтоб не отломать мультифильтр дрожащими пальцами, выдёргиваешь сигаретку из мятой пачки. Вкусную, сладкую сигаретку, естественно «Firestarter Light» — настоящий, пожаробезопасный табачок со встроенным в угольную прослойку миниатюрным термодатчиком-транслятором. Принцип простой: если количество теплоты и концентрация кислорода в воздухе в радиусе метра от окурка не соответствует госстандартам Вавилона, то автоматически включается встроенный маячок, наводящий на очаг возгорания патрульные цистерны любителей из службы доверия 911.
Тушить окурки, ха-ха, самая работа для романтиков-мечтателей, обожающих лазить по штурмовым лестницам да с огнетушителями в зубах.
Порыв ветра осыпает мусорный киоск сдутыми из-под крыши искрами и углями. Сорвало кусок пылающего рубероида — парит, как дельтаплан; ты засмотрелся на свободный полёт… — рубероид ударил в крыло «газельки» скорой помощи. Плотненькая в нужным местах медсестричка, очень похожая на юную Савагути Мики, ойкнула и уронила в грязь упаковку, ага, уже не стерильной ваты. Вот ведь корова, прости Сува, дойная! — вымя есть, ещё и какое, а вот мозгами Будда обидел…
Жар ощущается метров с шестидесяти. Н-да… однако, полыхает не по-детски… — ты клацаешь золотым «ронсоном» и втягиваешь в бронхи дым. Если дом рухнет, зацепит два соседних здания: шестнадцатиэтажку, сестру-близняшку пылающей, и кирпичную девятину-пагоду…
А бабка всё не уймётся:
— А где брандспойт?! где вода?! Пена где?!
Ну, старая!! — и мёртвого достанет!! Все люди как люди, пожитки наспех собранные сторожат-караулят. Да на домашний очаг свой, высокий да панельный, поглядывают:
— Слышите, сосед, а из вашей квартиры, по-моему, сильней сверкает.
— Ага, и правда! Сильней, да. Зато у меня одна комната, а у вас четыре сгорит, да. Вон у вас уже и занавесочки на кухне прихватило. А вы, я помню, месяцок как евроремонт закончили, или ошибаюсь, да?..
Люди. Нормальные обычные люди. А эта, чтоб её! — вцепилась, как блоха в клок шерсти зооморфа:
— Нет, я вас спрашиваю! Где вода, где пена?!
— Пена в огнетушителе. Огнетушитель в машине. — Ты плюёшь в ладонь и окунаешь оранжевый кончик окурка в слюну. Вот бы так всегда — раз плюнул и… Ладно, пора, время вышло.
— Огнетушитель?! Где?!
— В маши-нЕ.
— Что?! Шутить изволим?! Я этого так не оставлю!.. — взволнованная хрипотца надламывается истеричным визгом. — Не подарю вам, слышите, не подарю!
— Оба-сан, не надо, не надо, бабушка! Не волнуйся, тебе нельзя, оба-сан… — весьма симпатичная девица, на вид лет восемнадцати-двадцати, обнимает перечницу б/у за плечи. — Не надо, он сделает всё, что сможет… Действительно сделает! Он же!..
Она хочет сказать «герой»? Или даже «великий принц Ямато-такэру»?
Бабка рыдает:
— Юрико, он же подонок! Как твой отец! Посмотри на него, Юрико! Подонок! Сгорит всё! Всё! Столько лет… И на телевизор большой копили!!.. и холодильник… и копили… и большой…
— Успокойся, нельзя…
Ты — белая повязка давит на виски — замечаешь взгляд этой миленькой девочки: надежда и обожание — такой мужчина, сильный, красивый, спасёт, выручит, в беде не оставит. Нормальный взгляд. И ещё немножко, в довесок: а как с ним?.. ну… вы понимаете… вот бы в кино пригласил, темно, романтика, туда-сюда…
…бледно-розовые нити тянуться от бровей красотки — к твоим ресницам и ниже, оплетают, вяжут, дёргают и валят — с размаху, плашмя, на асфальт — судьба, по-другому никак, смирись, прими, наслаждайся…
И дёргает сердечко, твоё, чьё ж ещё: а ведь нэко о-го-го и кися знатная, да-да, симпатичная девуля и даже очень — чёрные волосы пышно усыпали плечи, глазёнки голубые в пол-лица, соски приятно округлой груди едва не протыкают тонкую ночную рубашку.
…за руки, под луной…
…первый робкий поцелуй…
…обручальные кольца…
…купить сыну тетрадки в клеточку…
Взгляд — синтетический, с гипноэффектом: лазерная система через зрачки излучает световые импульсы определённой частоты, импульсы, измельчающие мозги оппонента в фарш, из которого можно вылепить всё, что угодно — и если надо, зажарить: хрустящая корочка, ням-ням. Глазёнки в пол-лица? — отличная маскировка. Аниме-мода почему-то очень популярна среди японской молодёжи. Твои страдающие от гормональных всплесков соотечественники обожают прятать типично азиатские очи под красивыми, но весьма неправдоподобными иллюзиями-голограммами — и получается: голубые радужки едва не наползают на уши.
Гипноэффект? — под луной, поцелуй, кольца в клеточку?..
Ха!!
Похабно, дебильно скалясь, ты хватаешь девочку за грудь: жмёшь, тискаешь, щупаешь. И ныряя под локоток, ускользаешь от пощёчины.
— Подонок! Мразь! Ненавижу! П-пож!-жар!!-рный! — последнее выплёскивается из её пухлых губок, как бэнто в алюминиевый чан для отходов, предварительно раскалённый ацетиленовой горелкой: пш-ш-ш!.. — ПРОФЕСССИОНАЛЛ!!!
Ацетиленовой горелкой?.. Надо же — такое в голову лезет, не вовремя, чёрти что…
Толпа молча раздвигается. Не глядя под ноги, ты шлёпаешь по лужам — скоро осень: месяца через два. Редкий слабосильный дождик не спас город от жары лета-нацу. В плаще парко, но плащ есть символ принадлежности к особой касте.
— Молодой человек, а нельзя ли побыстрее?! — толпа дублирует возмущённое эхо. Звук отражается от твоего затылка, частично поглощается, частично сползает по позвоночному столбу и теряется где-то в демисезонной подкладке нижнего белья.
Треск зубов, хруст челюстей, мелодия самопожирания. Если задать аксиомой предел биологического существования — вся жизнь приравнивается к уничтожению себя, любимого. Ах, как высокопарно сформулировано, тьфу! — и растереть!
— Осс, — Ты киваешь Джамалу Судзуки, участковому стрелку-лейтенанту; тебе не единожды приходилось встречаться с ним по долгу службы и не только: оформление всяческих бумажек, актов и прочих бюрократических заморочек плюс трёп под пиво и общие знакомые. — Как жизнь?
— Яххо. Нормально, — Джамал, сдвигает фуражку козырьком на ухо и поправляет смоляные волосы, прилипшие к влажному виску. — Хисасибури дэсу… А у тебя? делишки? пучком? Цветёшь и пахнешь?!
— Я нормально и ещё лучше!
Сейчас — только работа, ничего личного: чистое, не омрачённое приятельством взаимное равнодушие: пустые фразы ритуала — порядок, норма, проценты плана по отправлениям обрядов в текущем квартале.
Вот только дом горит. И огнетушителем, обычным любительским огнетушителем, здесь не обойтись.
Сегодня Джамал работает в паре со своей любимой СВД. Классика жанра: уничтожение движущихся, открытых и одиночных целей. В частности фениксов, хе-хе. Иногда лейтенант Судзуки веселится, и на отстрел пылающих профессионалов берёт антиквариат времён Второй Мировой войны — древнюю, испытанную боями в Финляндии СВТешку. Иногда — проверенную Кавказом ВСК-94. А бывает и развлекается старинным французским мушкетом.
Пожар. Рядом. Живёт, дышит.
И ты радостно кричишь:
— Тадайма! Я вернулся, я дома!
Треск зубов, хруст челюстей — огонь отвечает:
— Окаэри насай. Добро пожаловать домой…
Ты голоден, тебе хочется есть. Отринь суетное — и насытишься. Ни друзей, ни привязанностей, дети это хлопоты, детей не надо… Ты никому не нужен, тебя никто не любит, и даже сурово наоборот — откровенно ненавидят и люто боятся — ты же пожар!-ный.
Как хлыстом по лицу — крик:
— Тварь, ну чего ты ждёшь!.. Ублюдок нэдзуми и кумо!.. Помесь крысы и паука!!
Ну, бабка, ну, перечница!..
Шаг.
Шаг.
Шаг.
Ресницы заворачиваются кверху и обугливаются. И зеркало-глюк. Огромное. Первый признак грядущей трансформации. Смотри на себя, это я, это ты, это мы. Ты голоден? А я отражаю преломлённый свет, но — уже не тебя. Ты… — да вот он ты, любуйся. Сквозь слёзы — водопадом -…
— дым!
Чёрный!
Копоть.
Пот горным селем омывает отроги лопаток и перевалы ключиц, и увлажняет долину живота — горячая рубашка липнет расплавом, не отодрать, тлеет плащ в подмышках. Ты с сожалением роняешь зажигалку, подаренную мамой на двадцатилетие — ведь поцарапается об асфальт! А по-другому — расплавится.
Судорогой сводит косые мышцы живота — не первый, но пока ещё нежный позыв голода. Ты падаешь на колени, вдавливая мизинец вместе с тканью и мягкой пластмассовой пуговицей в пупок. Чуток отпускает, но ты не обольщаешься — дальше хуже. Будет. Значительно хуже.
Голод, го-о-о-о-л-лод-ддд!!
Гарь.
Пепел.
Обожжённые щёки.
Ты достаёшь из кармана шоколадку, половина размазывается по фольге. Течение воздушных потоков внутри пылающего здание непредсказуемо: резкие перепады давления, попробуй, угадай?! Язык пламени шаловливо высовывается из губ подъезда и облизывает тебя с головы до ног: волос больше нет, плащ горит, синтетика липнет к бордовому эпидермису.
И это больно. Действительно больно.
Но! — голод! ГОЛОД!!! И только что ты-пожар попробовал себя-плоть, и это было вкусно, да-да, вкусно. Пальчики — ням-ням! — и нет больше рисунка отпечатков. Нос — запахи исчезли — сразу: были, и нет уже — золотая проволока стекает по обнажённым косточкам челюстей.
Хр-р-р! — Будда, прости чревоугодника. Меню гурмана: дым, копоть, гарь и пепел — ой как хочется, а нельзя. Себя? — себя можно, себя даже нужно. Но…
…ты знаешь, сколько не терпи, а придётся укусить, отхватить кусок потолще, пожирнее. Быстрее! — мясо отваливается от костей. Пока есть мышцы — быстрее!
Шевели булками!
Второй этаж.
Пузырями краска на стенах — была, ты чувствуешь её тень, её сожжённый состав, химию. И обугленные до металла перила — красные. Пятки остаются на ступеньках — отломались.
Третий.
Может, хватит? Пора бы показать себя в пролёте окна…
Пора?..
Будда, как не хочется!!
Оранжевое облако, и наклониться бы, плавно уйти… Нельзя. Правую руку унесло, шмякнуло о бронированную дверь чьей-то недешёвой квартиры. Плохо — ты же не левша, очень плохо…
Четвёртый. Отпала голова. Уже не больно — так, неприятно чуть-чуть. Слегка.
Пятый. Всё, выше не получится. На четвереньках вползаешь в прогоревший косяк. Вместо лёгких — парующий ливер жареного пирожка. Горит побелка. Ещё чуть-чуть! — а не дойти. Ты укладываешься на пол — паркет под тобой вспучивается девятым валом. Ничего, бывает. Прикусить бы язык — но голова… где голова?! — пепел! — и ждать… недолго…
Всё. Трансформация.
Нужный поток выносит тебя на балкон.
Ты — чистая плазма. Ты — обнажённый голод. А вокруг столько пищи… столько пищи!! Дотянуться до соседней пагоды? Или подмять панельную высотку?! Высотка больше, а кирпич — вкусней… А?..
Ага.
А ведь ещё нетронуто, не надкушено левое крыло этого — этого! — дома!!
— Смотрите!! Не-человек! Оборотень! Исчадье ада!!
— Феникс!!
— Профессионал!!! Хэнгэёкай!!!
— А-а!!
— …куда смотрит полиция?! Стреляйте быстрее!!
И, правда, куда?
И кого ОНИ, любители, ожидали увидеть в огне? Карлсона? Мери Попинс? Дзасики-Вараси?..
Стреляйте быстрее?! — хе-хе! — vox populi, vox dei…
Упс!.. — Джамал поднимает винтовку, блики от линз прицела — вот-вот тебя пощупают серебром, каким обычно ласкают всех активированных…
…добропобедных мучеников.
Палец Джамала мягко тянет спусковой крючок…
Звук — громкий. И боль. Другая, приятная: холод. И пустота — где-то ря-а-адом.
Смерть? Скорее бы… Давно… пор-ра-а…
И ты привычно умираешь.
ЧАСТЬ 1
ЗИККУРАТ, ИЛИ ВВЕДЕНИЕ В СПЕЦИАЛЬНОСТЬ
1. ЮРИКО
Юрико проснулась.
Вот так: проснулась и всё. Захотелось — и прекрасный мачо-кугё не нужен: принцесса без слюнявых поцелуев очнулась от летаргической спячки. Пришла в себя, ага, и лёгкой дрожью — аккуратно! — локотком тронула нежную поверхность управления, напылённую на быльце кровати. И сразу же по щучьему велению, хе-хе, а точнее по хотению Юрико распахнулись створки двуспального анабиозника-саркофага, совмещённого с дешёвенькой барокамерой. Кстати, у барокамеры маловато функций, она давно устарела — заменить бы, обгрейдить. С премии или наследства. Да где ж они, шальные деньги? Где спонсоры-меценаты и мультимиллионеры-поклонники талантов?
В общем, проснулась. И — привычно, рефлекторно — по-утреннему удлинёнными ресничками провентилировала личико, унавоженное регенеративной плодово-ягодной наномаской. Отключила Всемирную Конъюнктиву и врубила обычное зрение — и увидела реальный свет настоящего солнца, заглянувшего в окно сквозь бамбуковые щели жалюзи. Та-а-ак, — не замутнённый аниме-голограммами кареглазый взгляд изучил синоптическую панель, стилизованную под металлопластиковую форточку: что день грядущий нам готовит? — бури, шквалы, замечательную погоду?
Ясно, жарко, влажность.
— Аа-ааа-хх, — зевнула девица-красавица.
Смачно так ротик приоткрыла. Даже нижней челюстью хрустнула. И куснула пухленькую губку — нижнюю. И… — в общем, соблюдение ритуала согласно расписанию.
Будильники Юрико не любила, точнее терпеть не могла. Вот такая у дамочки патологическая неприязнь к любым подъёмным устройствам — осознанная ненависть, не иначе. Да и за что, спрашивается, любить эти механические дзинь-дзинь-дзинь? и прочие электронные пищалки-побудки? Тем более в единственный законный выходной?! Рано утром?! В четырнадцать тридцать?!
А ведь тело-исходник ощущается правильно. Уже хорошо. Приятно. Значит, ситуация под контролем. Расслабляться себе дороже: трать потом часа три — не меньше! — дабы привести параметры в надлежащий порядок-стандарт.
Та-ак, что там у нас по основным замерам… — Юрико приподняла голову над силиконовой желе-подушкой и оценила показания микрометров по трём основным позициям: диаметрам талии, бёдер и грудной клетки. Ну-у, почти попали, н-да: по бюсту отклонение в плюс полмиллиметра. Но плюс это не минус, корректировать проще…
Минут сорок Юрико кокетничала перед зеркалом — голенькая. Трогала пальчиками соски, пока не довела диафрагму до нормы и не отрегулировала размер молочных желез: профи есть профи, даже в воскресенье.
Жарко.
Бабушка ещё спит, она давно на пенсии, ей можно.
Тапочки, халатик, поправить волосы. Прогуляться на кухню. Пластиковый стакан малинового синтойогурта из холодильника-гриля на стол. Потом — неспешный подсчёт калорий — годится, не отрава, но пища. Одноразовая ложечка, одноразовая салфеточка — и завтрак успешно завершён: спасибо, не за что, потребляйте ещё.
Ночью Юрико приснился сон. Вещий, ага. Юрико отчётливо видела парафиновую свечу, сложенный «ёлочкой» костёр и маленькую лампадку. Свеча обожгла Юрико пальцы, лампада погасла, когда юная красавица попыталась долить масло. И только костёр согрел плутающую во мраке девушку.
Да-да, это вещий сон. Знак! Фатум, никуда не деться…
Хотя чего на судьбу роптать?! — Избранник Юрико понравился — позавчера, на пожаре. Настоящий феникс, с ума сойти! И симпатичный к тому же, кирэйна-красавчик. Каккоии! Сутэки! Правду говорят: в человеке всё должно быть прекрасно — и кимоно, и тай, и као.
Как бы с ним поближе познакомится?..
По возможности случайно?
«Всё возникает из огня, и всё в огонь превращается», — Юрико улыбнулась и впервые заметила на стенах фотолюминесцентные эвакуационные указатели для ориентации в помещении в темноте и при сильном задымлении. Да, Юрико и раньше слышала об эффекте длительного послесвечения: в ПВХ-пластик, краску и самоклеющуюся плёнку добавляют мельчайшие кристаллы сульфида цинка. Мол, кристаллы те запасают световую энергию, а потом, по необходимости, излучают кванты видимого спектра. Слышала, но никогда не обращала внимания на забавные стрелочки-указатели в сорока сантиметрах над полом — да-да, именно на четвереньках, согласно технике безопасности, надлежит ориентироваться и выбираться из задымлённого помещения.
Ох, уж эти пожарные приспособления! Это ведь так романтично — стрелочки, и на карачках, и попой кверху!
Жарко. Обмахиваясь веером-тэссэном, Юрико долго стояла у окна: впечатляющий вид — сорок восьмой этаж небоскрёба, а внизу — город, Вавилон, промышленно-деловые задворки мегаполиса Дзию. Пластмассо-металлическая лента транспорта-норимоно: электро и пневмокары, ДВС-авто и карьерные грузовики, не заезжающие дальше окружного шоссе. Поток людей: граждане всех мастей и национальностей, любители и профессионалы, заплывшие жиром туристы и диссиденты тоталитарных режимов… Подводные течения, волны, хлопья пены — шуршащие обёртки, громкие голоса, клаксоны и рекламные щиты-голограммы…
Город. Море. Океан.
Попросту — Вавилон.
Люди-капли, машины-капли, дома-капли.
Одна капелька — вдруг! — вырвалась из потока, плавно ушла в сторонку, испарилась-взлетела — красивая такая: транспортный космолёт — рейс к Марсу? или на Венеру?
Вот бы сейчас — автостопом, за пару парсеков! Или в туннеле Сейкан, по дну моря от Хоккайдо до Хонсю. Или под фонарём «Зеро» на палубе авианосца — от Итурупа до Пёрл-Харбора не так уж и далеко.
Вот так: проснулась и всё. Захотелось — и прекрасный мачо-кугё не нужен: принцесса без слюнявых поцелуев очнулась от летаргической спячки. Пришла в себя, ага, и лёгкой дрожью — аккуратно! — локотком тронула нежную поверхность управления, напылённую на быльце кровати. И сразу же по щучьему велению, хе-хе, а точнее по хотению Юрико распахнулись створки двуспального анабиозника-саркофага, совмещённого с дешёвенькой барокамерой. Кстати, у барокамеры маловато функций, она давно устарела — заменить бы, обгрейдить. С премии или наследства. Да где ж они, шальные деньги? Где спонсоры-меценаты и мультимиллионеры-поклонники талантов?
В общем, проснулась. И — привычно, рефлекторно — по-утреннему удлинёнными ресничками провентилировала личико, унавоженное регенеративной плодово-ягодной наномаской. Отключила Всемирную Конъюнктиву и врубила обычное зрение — и увидела реальный свет настоящего солнца, заглянувшего в окно сквозь бамбуковые щели жалюзи. Та-а-ак, — не замутнённый аниме-голограммами кареглазый взгляд изучил синоптическую панель, стилизованную под металлопластиковую форточку: что день грядущий нам готовит? — бури, шквалы, замечательную погоду?
Ясно, жарко, влажность.
— Аа-ааа-хх, — зевнула девица-красавица.
Смачно так ротик приоткрыла. Даже нижней челюстью хрустнула. И куснула пухленькую губку — нижнюю. И… — в общем, соблюдение ритуала согласно расписанию.
Будильники Юрико не любила, точнее терпеть не могла. Вот такая у дамочки патологическая неприязнь к любым подъёмным устройствам — осознанная ненависть, не иначе. Да и за что, спрашивается, любить эти механические дзинь-дзинь-дзинь? и прочие электронные пищалки-побудки? Тем более в единственный законный выходной?! Рано утром?! В четырнадцать тридцать?!
А ведь тело-исходник ощущается правильно. Уже хорошо. Приятно. Значит, ситуация под контролем. Расслабляться себе дороже: трать потом часа три — не меньше! — дабы привести параметры в надлежащий порядок-стандарт.
Та-ак, что там у нас по основным замерам… — Юрико приподняла голову над силиконовой желе-подушкой и оценила показания микрометров по трём основным позициям: диаметрам талии, бёдер и грудной клетки. Ну-у, почти попали, н-да: по бюсту отклонение в плюс полмиллиметра. Но плюс это не минус, корректировать проще…
Минут сорок Юрико кокетничала перед зеркалом — голенькая. Трогала пальчиками соски, пока не довела диафрагму до нормы и не отрегулировала размер молочных желез: профи есть профи, даже в воскресенье.
Жарко.
Бабушка ещё спит, она давно на пенсии, ей можно.
Тапочки, халатик, поправить волосы. Прогуляться на кухню. Пластиковый стакан малинового синтойогурта из холодильника-гриля на стол. Потом — неспешный подсчёт калорий — годится, не отрава, но пища. Одноразовая ложечка, одноразовая салфеточка — и завтрак успешно завершён: спасибо, не за что, потребляйте ещё.
Ночью Юрико приснился сон. Вещий, ага. Юрико отчётливо видела парафиновую свечу, сложенный «ёлочкой» костёр и маленькую лампадку. Свеча обожгла Юрико пальцы, лампада погасла, когда юная красавица попыталась долить масло. И только костёр согрел плутающую во мраке девушку.
Да-да, это вещий сон. Знак! Фатум, никуда не деться…
Хотя чего на судьбу роптать?! — Избранник Юрико понравился — позавчера, на пожаре. Настоящий феникс, с ума сойти! И симпатичный к тому же, кирэйна-красавчик. Каккоии! Сутэки! Правду говорят: в человеке всё должно быть прекрасно — и кимоно, и тай, и као.
Как бы с ним поближе познакомится?..
По возможности случайно?
«Всё возникает из огня, и всё в огонь превращается», — Юрико улыбнулась и впервые заметила на стенах фотолюминесцентные эвакуационные указатели для ориентации в помещении в темноте и при сильном задымлении. Да, Юрико и раньше слышала об эффекте длительного послесвечения: в ПВХ-пластик, краску и самоклеющуюся плёнку добавляют мельчайшие кристаллы сульфида цинка. Мол, кристаллы те запасают световую энергию, а потом, по необходимости, излучают кванты видимого спектра. Слышала, но никогда не обращала внимания на забавные стрелочки-указатели в сорока сантиметрах над полом — да-да, именно на четвереньках, согласно технике безопасности, надлежит ориентироваться и выбираться из задымлённого помещения.
Ох, уж эти пожарные приспособления! Это ведь так романтично — стрелочки, и на карачках, и попой кверху!
Жарко. Обмахиваясь веером-тэссэном, Юрико долго стояла у окна: впечатляющий вид — сорок восьмой этаж небоскрёба, а внизу — город, Вавилон, промышленно-деловые задворки мегаполиса Дзию. Пластмассо-металлическая лента транспорта-норимоно: электро и пневмокары, ДВС-авто и карьерные грузовики, не заезжающие дальше окружного шоссе. Поток людей: граждане всех мастей и национальностей, любители и профессионалы, заплывшие жиром туристы и диссиденты тоталитарных режимов… Подводные течения, волны, хлопья пены — шуршащие обёртки, громкие голоса, клаксоны и рекламные щиты-голограммы…
Город. Море. Океан.
Попросту — Вавилон.
Люди-капли, машины-капли, дома-капли.
Одна капелька — вдруг! — вырвалась из потока, плавно ушла в сторонку, испарилась-взлетела — красивая такая: транспортный космолёт — рейс к Марсу? или на Венеру?
Вот бы сейчас — автостопом, за пару парсеков! Или в туннеле Сейкан, по дну моря от Хоккайдо до Хонсю. Или под фонарём «Зеро» на палубе авианосца — от Итурупа до Пёрл-Харбора не так уж и далеко.
2. КАОДАЙ
Акира Ода, полномочный феникс пятой категории, воскрес на третьи сутки после самосожжения.
Очнулся он, как обычно, в собственной квартире на улице Спокойствия — привязка к заданной точке пространства работала исправно и, тьфу-тьфу-тьфу, пока ещё не сбоила — ни разу. И замечательно. Наверняка крайне неприятно в голом виде материализоваться, к примеру, посреди широкого перекрёстка, скажем, на стыке проспектов Хризантем и Восходящего Солнца — и попасть под катки патрульной киботанкетки, мчащейся на разгон очередной демонстрации зооморфов: борьба за гражданские права, ага, — есть дело кровавое и неблагодарное! Короче, честного феникса раздавят и не заметят.
Сухость во рту, зудит и чешется кожа на спине и в паху — обычные симптомы того, что феникс жив.
Опять жив!
Акира оделся — по-простому, по-людски: натянул трусы (расцветка: пчёлки-цветочки), втиснул мускулистый, разукрашенный татуировками и ожогами торс в смутно-белую «домашнюю» майку с надписью «Две башни — forever!». Побрился — чётко обозначилась розовая полоса на горле. Изодрав кухонным ножом клеёнчатую упаковку, обнаружил кожаные брюки а-ля ковбой Мальборо, розовую рубашку из синтетического шёлка и подарочную мамину зажигалку (значит, подобрали ребята из группы поддержки, вернули, спасибо). Нашёл в прихожей, возле зеркала, пару новых десантных ботинок и обулся. Ботинки, как всегда, впору — не жмут: спецпошив профсоюзной мастерской, доставка бесплатная — обувь для фениксов, ага: с допусками на постпожарную усушку пяток. Спасибо, дорогие, уважили.
Акира захлопнул бронированную несгораемую дверь. Споро завинтил трёхосевые червячные засовы. Врубил вибро и термочуткую сигнализацию, активировал «жёсткую» систему предупредительного воздействия: ежели кто особо жадный до чужого добра прикоснётся к кодовому замку чем-нибудь непотребным, тот неслабо ощутит на собственном копчике всю прелесть законов электротехники.
Очнулся он, как обычно, в собственной квартире на улице Спокойствия — привязка к заданной точке пространства работала исправно и, тьфу-тьфу-тьфу, пока ещё не сбоила — ни разу. И замечательно. Наверняка крайне неприятно в голом виде материализоваться, к примеру, посреди широкого перекрёстка, скажем, на стыке проспектов Хризантем и Восходящего Солнца — и попасть под катки патрульной киботанкетки, мчащейся на разгон очередной демонстрации зооморфов: борьба за гражданские права, ага, — есть дело кровавое и неблагодарное! Короче, честного феникса раздавят и не заметят.
Сухость во рту, зудит и чешется кожа на спине и в паху — обычные симптомы того, что феникс жив.
Опять жив!
Акира оделся — по-простому, по-людски: натянул трусы (расцветка: пчёлки-цветочки), втиснул мускулистый, разукрашенный татуировками и ожогами торс в смутно-белую «домашнюю» майку с надписью «Две башни — forever!». Побрился — чётко обозначилась розовая полоса на горле. Изодрав кухонным ножом клеёнчатую упаковку, обнаружил кожаные брюки а-ля ковбой Мальборо, розовую рубашку из синтетического шёлка и подарочную мамину зажигалку (значит, подобрали ребята из группы поддержки, вернули, спасибо). Нашёл в прихожей, возле зеркала, пару новых десантных ботинок и обулся. Ботинки, как всегда, впору — не жмут: спецпошив профсоюзной мастерской, доставка бесплатная — обувь для фениксов, ага: с допусками на постпожарную усушку пяток. Спасибо, дорогие, уважили.
Акира захлопнул бронированную несгораемую дверь. Споро завинтил трёхосевые червячные засовы. Врубил вибро и термочуткую сигнализацию, активировал «жёсткую» систему предупредительного воздействия: ежели кто особо жадный до чужого добра прикоснётся к кодовому замку чем-нибудь непотребным, тот неслабо ощутит на собственном копчике всю прелесть законов электротехники.