Страница:
…ты выжег весь — весь! — южный блок девятого уровня, испепелив кухонные уголки, трельяжи и отдел парфюмерии… испепелил, не поморщился… но ведь разок попробовать можно… компенсировать моральные убытки…
Вспышка. Память. Память!!
…движение, трепет, боль…
…закрыл «глаза», тебе не нравится смотреть на извивающихся в пламени людей, людей, которых ты сейчас сжига-а… ..ешь…
…тела. Вкусные, жирные и костлявые, мужские и женские, взрослые, старые и детские…много тел… много…
…люди…
…плоть…
…ты никогда не утолял голод, и уж тем более не ел человечину…
…ты!!..
Вспышка.
Память.
Акира Ода, феникс пятой категории, настоящий профессионал по призванию и рождения, офицер пожарных войск Вавилона… — СЖЁГ ЛЮДЕЙ!!
Сжёг!!!
Сожрал и не подавился.
Акира вспомнил. Вспомнил всё. И ему стало плохо.
«Вина феникса, убившего погорельца ничуть не меньше, того, кто предал Вольный Город Вавилон. Близкие друзья опального феникса, члены его семьи — даже самые дальние родственники — должны быть уничтожены, разрублены на куски до корней и волокон. Вина феникса только поднявшего руку-огонь на погорельца, даже если он не убил его, является точно такой же».
30. ТРИО
31. ГРАФФИТИ
32. БИОМЕХ
Вспышка. Память. Память!!
…движение, трепет, боль…
…закрыл «глаза», тебе не нравится смотреть на извивающихся в пламени людей, людей, которых ты сейчас сжига-а… ..ешь…
…тела. Вкусные, жирные и костлявые, мужские и женские, взрослые, старые и детские…много тел… много…
…люди…
…плоть…
…ты никогда не утолял голод, и уж тем более не ел человечину…
…ты!!..
Вспышка.
Память.
Акира Ода, феникс пятой категории, настоящий профессионал по призванию и рождения, офицер пожарных войск Вавилона… — СЖЁГ ЛЮДЕЙ!!
Сжёг!!!
Сожрал и не подавился.
Акира вспомнил. Вспомнил всё. И ему стало плохо.
«Вина феникса, убившего погорельца ничуть не меньше, того, кто предал Вольный Город Вавилон. Близкие друзья опального феникса, члены его семьи — даже самые дальние родственники — должны быть уничтожены, разрублены на куски до корней и волокон. Вина феникса только поднявшего руку-огонь на погорельца, даже если он не убил его, является точно такой же».
30. ТРИО
Джамал не может найти себе места. Он мечется по квартире. Свет галогеновой люстры неимоверно раздражает профессионала.
Длинные волосы Джамала биоклеем стянуты в пучок у затылка — потом, конечно, придётся побриться налысо, зато сейчас причёска очень даже аккуратная, не растреплется.
Пятицветные пряди, согласно последней мужской моде, сверкают фиолетово-бардовым и розовым, «металликом» и «мокрым асфальтом». Так уж получилось, снайпер сегодня покрасился, почтил своим присутствием парикмахерскую «Snow Crash», ту, что выделяется белизной портиков на фоне серого песчаника профсоюзной поликлиники. Джамал, так получилось, забегал в больничку насчёт погутарить по душам с одним скверным докторишкой, ага. Чтоб тот без стеснения — быстро, сука, а не то башку прострелю! — выписал рецепт на какое-нибудь сильнодействующее снотворное.
А на выходе из больнички, вежливо уложив пятнистых охранников мордами в пол, уже, можно сказать, на ступеньках-самоскатах Джамалу вдруг подумалось: «А почему бы мне и не зайти в парикмахерскую „Snow Crash“: как бы побриться и вообще изменить имидж? Тем более рядом и рукой подать?»
Джамал спрятал ствол в бедро, в имплантант-кобуру — и зашёл. Решения он всегда принимал очень быстро.
Оказалось, что парикмахерская принадлежит Чужому, и работают в ней Чужие: Чужие стригут, Чужие укладывают, Чужие подносят опасную бритву к твоему кадыку. Джамал хотел, было, уйти, а потом… — да, какого хрена?! — сел в кресло, пристегнул ремни, послушно проглотил три голубеньких таблетки обезболивающего и, потея от страха, приготовился к изменению причёсочного имиджа.
Причёсочный имидж — это всё, поверьте, это основа отношений. Люди — любители, профессионалы — смотрят на твою причёску и принимают тебя не по одёжке — что вы?! — а укладке, по завивке и пробору. Это естественно, это нормально, такова жизнь. Не расчешешься, не пожнёшь. Кто рано бигуди достаёт, тому Будда даёт.
…и Сильвия говорила: постригись, на кого ты стал похож. Так и говорила: на кого…
Чужой копался в волосах Джамала, а ствол «глока» упирался инопленетнику в мягкое зелёное пузо, прикрытое игривой маечкой салатного цвета. Джамал смутно представлял, где у похожего одновременно на кальмара и лося пришельца расположены жизненно важные органы, поэтому ткнул пистолетом наугад.
И вот теперь у Джамала новый причёсочный имидж. Теперь Джамал забаррикадировался в квартире и ладошкой ласкает любимый дзиттэ-тэппо. Снайперу нравиться трогать крышку над полкой, снайперу нравится, что его дорогой антиквариат всегда заряжен и готов к стрельбе.
Символ Мира, да? Мира, м-мать, не разделённого на профессионалов и любителей?!
А вот взять это символ да приставить к виску, и… — мир-дружба-жвачка — пускай уроды-патологоанатомы ковыряются в осколках костей, разбираясь, где мозжечок, а где гипофиз. Пациент скорее мёртв, чем жив. Интересно, а пациент перед смертью потел? Да?! Что вы говорите?! Это хорошо, это замечательно, это просто, м-мать, великолепно!
Инкубаторы?! Ну, почему Инкубаторы?!.. — Джамалу Судзуки, снайперу пятой категории, безумно хочется курить. Господин Судзуки в ярости, ему больно — на глазах комки вонючей слизи и толстые катаракты, ему срочно нужно кого-нибудь убить — в ближайшие несколько часов — иначе зрение может и не восстановится. Есть такое понятие как «точка возврата» — Джамал где-то рядом.
Курить?! Профи сдерживается — он выбрасывает зажигалку в форточку, он прячет дзиттэ-тэппо в сейф. Он одевается. Он звонит трапперу, которого нанял позавчера в баре «Олимп»:
— Йо! Как? По моему вопросу? Новости есть? — как бы беззаботно спрашивает Джамал. Через трубку трудно рассмотреть желваки, натянувшие кожу на скулах. Кожа вот-вот лопнет. В трубку не увидеть щёлочки-глазки.
— И вам здравствуйте. Пока глухо. — Голос наёмника-траппера. Чёрти где, на другом конце Вавилона, кто-то заливисто смеётся. Кому-то, м-мать-перемать, весело.
— Глухо?.. Ну-у… если что, сразу звони. Сразу.
«Глок» активируется в руке — отпечатки пальцев и приятное тепло подключения: умнопластик анализирует температуру окружающей среды и температуру тела стрелка — и подогревает/охлаждает поверхность пистолета до комфортного оптимума. Эргономика. Вот почему «глок» так приятно держать-щупать.
Та-ак, а теперь, когда проверен феромоновый пароль, можно и нужно загнать патрон в ствол — тоже понадобится, ой, как понадобится. Пули, конечно, серебряные, а сердечники, понятно, осиновые. Да, дорого — если за свой счёт. Но у профессиональных снайперов очень немаленькая зарплата. А у Джамала нет детей. От Джамала ушла жена. И на что ему, извините, тратить аванс? В смысле, на кого?
Бандольеры с магазинами под куртку — наверняка пригодятся. Если берёшь с собой пистолет и уж тем более если загоняешь патрон в ствол, то! — парочка бандольер с десятком магазинов в кармашках не помешают. Особенно, если учесть, что кое-кто отправляется в Инкубаторы. На прогулку. Проведать кое-кого. Навестить, так сказать, и поговорить, и выяснить отношения — от и до, почему и где, и с кем. И, возможно, давай начнём сначала.
И вообще…
Джамал соскучился. Ему нужна законная супруга. Ведь кто-то должен стирать его носки, кто-то должен готовить ему ужин. Без кого-то слишком одиноко в постели.
Сильвия, наверно, это любовь, милая.
Пару часов назад рядом с поликлиникой стреляли, в пристройку-парикмахерскую приезжала полиция. А сейчас за окном темно. Пальчики листают меню телефона. И ещё раз вызов — может, хоть сейчас повезёт: подрагивает анимашка-колокольчик на экране трубки — и всё, и никак, абонент вне зоны, не отвечает.
Не отвечает!!..
Плохо. Очень плохо. Хуже некуда.
Апатия. Авитаминоз — креатива нету!..
Телевизор мечет рекламу как бисер перед скаковыми носорогами. Новости: пожар в метро; подростки-пуэрториканцы обстреляли из сарбаканов патрульную танкетку; после продолжительной болезни скончалась гетера Таис Галустян — профессионалка была зверски убита в своей квартире на проспекте Трёх Звёзд, ведётся следствие; поразительно, но свидетели, как один, утверждают, что подозреваемый в преступлении очень похож на боевого клона-камикадзе времён Первой Войны…
Надоело торчать в палате. Четыре стены, дверь закрыта. На крики и стук охрана не реагирует. Юрико паршиво. Нет, битвы с демонами не при чём. Просто Юрико нужно работать, её профессиональный организм требует контактных телефонов, навязших в голосовых связках, и слоганов, пропечатанных фосфорицирующей краской на пупке. Юрико трясёт от желания рассказать народу Вавилона о качественно-крылатых сорокаслойных прокладках, втягивающих до пятидесяти литров жидкости с переменной плотностью: девушки, не проходите мимо, до Нового года значительные скидки для больных раком груди. Вы болеете раком груди? О, вам просто необходимо воспользоваться нашими скидками! Вы не болеете раком груди? Жаль! Очень жаль! Но! — до Нового года ещё немало времени, и возможно вам повезёт…
О, Великая Мать Аматэрасу, как же Юрико соскучилась по своей точке у метро и нажористым клиентам-эстетам! Как она истосковалась по ламинированию растяжек и прогулкам меж щитами статических наружек, по щекотке миниатюрных пиктур на животе и масштабным корпоративным пи-ар кампаниям-"групповухам". Самое время «окучивать лужайки» — сезон начинается! — у риэлтеров опять «щёки краснеют».
За дверью резкие голоса. Так не говорят, так отдают приказы. Так снимают пижаму и кваркают от восторга.
А потом гаснет свет. И больше не включается.
Без электричества так неуютно.
…от укуса любимого жука Ника Юсуповича простой смертный умирает секунд за пятнадцать — в страшных корчах и мучениях. Слава Будде, не так уж часто скарабеям доводилось убивать людей. Обычно Ник Юсупович сдерживает своих ручных питомцев, обычно он способен управлять хитиновыми синоби. Если надо успокоить разбушевавшихся жуков-убийц, Ник Юсупович читает усыпляющую мантру — и тогда скарабеи застывают на бегу, прилипнув к окатышам навоза, нашпигованные наномелинитом. И тогда Спитфайр берёт широкие чёрные тела и возвращает их в гнёзда — в дыры-проломы черепа, Спитфайр осторожно укладывает опасных scarabaeus в гниль мозга, законсервированного мощными заклинаниями реаниматоров-шаманов.
Из мёртвого мозга Спитфайра жуки и черпают трупный яд и перерабатывают его в своих крохотных желудочках, закачивая жвала смертельной отравой.
«Каждое яблоко мечтает найти своего Ньютона. И набить ему шишку» — обугленные дыры-слова на поверхности столешницы. Типичная шутка — не людская, профессиональная: у любителей совсем иной склад чувства юмора. От делать нечего Спитфайр концентрирует жар в кончике указательного пальца. Лёгкое напряжение — и сантиметров на десять ниже «яблока» дымиться новая хохма: «Саламандра любит кипяток. Она мочится кипятком. Саламандра зверь крутой». Ник Юсупович ещё хотел добавить что-то насчёт «яиц очень не всмятку» той же рептилии, но передумал — и так сойдёт.
Н-да, сутки расслабленного умиления, хитиновых кувырков и навозных шариков из пустоты не проходят даром. Спитфайра клинит, он безнадёжно мёртв и отчётливо понимает это. Давно пора успокоиться, отдать тело огню, душу — предкам. Давно…
…пора.
Папка с документами исчезла в урчащем утилизаторе. Был клон, да сплыл — и следа не осталось. Жалко малыша, жалко, но — кому как предназначено, кому как по судьбе нарисовано. Зато теперь Спитфайр точно знает, откуда ждать удара и от кого.
Тросы-трубы.
Красное Зло.
Беспокойство одолевает мёртвую плоть профессионала, жажда крови бередит душу феникса, давным-давно исчерпавшего ресурс. Спифтайр в ярости — он бессилен изменить расписание фатума: ту-ту, чух-чух, слышите? Если вы опоздали на поезд, то это не ваш поезд…
Жуки — потешные, красивые жуки. Уже сутки Ник Юсупович Спирас мучит скарабеев.
Тишину кухни изничтожает бравурный марш. Спитфайр всегда любил марши — и до, и особенно после смерти. Подходящую мелодию для мобильника нашёл в Сети.
— Где он? Что с ним? — Трубка мягко липнет присоской к уху, повисает. У Спитфайра два жука, и две палочки-хаси — и рук тоже не пять, телефон держать нечем. — Ну?
— Он сбежал. Ему было видение. — Голос из мембраны. Страх. Раскаяние. Смирение и готовность понести любое наказание.
— Он вспомнил?
— Да.
— Я же просил… — шепчет Спитфайр, хаси падают на пол, освобождённые скарабеи медленно взбираются по рукавам Ника Юсуповича. Прячутся в черепе мертвеца. — Просил…
Кишки бизонов, сушёные скальпы, маисовые лепёшки у костра. В трубке звучит голос одного из шаманов, воскресивших Ника Юсуповича. Это глупый старик из племени шошон-ивитем. У старика есть погребок с «огненной водой» и моноциклетная куртка с цветами фратрии Койота. Старик много пьёт. Пожалуй, слишком много.
— Я виноват, я приму кару, я готов понести любое наказание, я… сеппуку… — Индеец ненавидит телефоны. В телефонах обитают духи, они захватывают в плен голоса людей, а иногда полностью перевирают разговор. Индеец ненавидит телефоны. Другое дело Интернет…
— О чём ты, брат, какая кара и никаких самурайских заскоков. Не о том думаешь… Пошли Гарриса и Гиту, пусть найдут Избранника. Пусть вернут его в Гаражи, пусть спеленают, если будет брыкаться. Они это умеют.
— Да, Узбек. Умеют. Они уже в пути. Они рыщут. Они найдут мальчишку.
— Хорошо. Смутные Времена наступают, да, Мудрый Койот? Зло зашевелилось, выползло из преисподней.
— Да, Узбек.
Отбой.
Трубка вся также висит, растягивая непрочную резину уха.
Где может быть Избранник? Куда выведет его тропа судьбы? — Спитфайр разбрасывает по столешнице старые засаленные карты. Комбинации-символы, символы-комбинации…
ЯЙЦО.
ПТЕНЕЦ.
СМЕРТЬ.
Инкубаторы?! Надо помочь парнишке! Выручить из беды! — вспыхивают татуировки, усиленные шаманами «Белого Ульгена». Вещи — комбинезон, шлем, трубка с кисетом — догоняют Ника Юсуповича в воздухе.
Позади — звон разбитого стекла.
Внизу — полста этажей и асфальт.
Длинные волосы Джамала биоклеем стянуты в пучок у затылка — потом, конечно, придётся побриться налысо, зато сейчас причёска очень даже аккуратная, не растреплется.
Пятицветные пряди, согласно последней мужской моде, сверкают фиолетово-бардовым и розовым, «металликом» и «мокрым асфальтом». Так уж получилось, снайпер сегодня покрасился, почтил своим присутствием парикмахерскую «Snow Crash», ту, что выделяется белизной портиков на фоне серого песчаника профсоюзной поликлиники. Джамал, так получилось, забегал в больничку насчёт погутарить по душам с одним скверным докторишкой, ага. Чтоб тот без стеснения — быстро, сука, а не то башку прострелю! — выписал рецепт на какое-нибудь сильнодействующее снотворное.
А на выходе из больнички, вежливо уложив пятнистых охранников мордами в пол, уже, можно сказать, на ступеньках-самоскатах Джамалу вдруг подумалось: «А почему бы мне и не зайти в парикмахерскую „Snow Crash“: как бы побриться и вообще изменить имидж? Тем более рядом и рукой подать?»
Джамал спрятал ствол в бедро, в имплантант-кобуру — и зашёл. Решения он всегда принимал очень быстро.
Оказалось, что парикмахерская принадлежит Чужому, и работают в ней Чужие: Чужие стригут, Чужие укладывают, Чужие подносят опасную бритву к твоему кадыку. Джамал хотел, было, уйти, а потом… — да, какого хрена?! — сел в кресло, пристегнул ремни, послушно проглотил три голубеньких таблетки обезболивающего и, потея от страха, приготовился к изменению причёсочного имиджа.
Причёсочный имидж — это всё, поверьте, это основа отношений. Люди — любители, профессионалы — смотрят на твою причёску и принимают тебя не по одёжке — что вы?! — а укладке, по завивке и пробору. Это естественно, это нормально, такова жизнь. Не расчешешься, не пожнёшь. Кто рано бигуди достаёт, тому Будда даёт.
…и Сильвия говорила: постригись, на кого ты стал похож. Так и говорила: на кого…
Чужой копался в волосах Джамала, а ствол «глока» упирался инопленетнику в мягкое зелёное пузо, прикрытое игривой маечкой салатного цвета. Джамал смутно представлял, где у похожего одновременно на кальмара и лося пришельца расположены жизненно важные органы, поэтому ткнул пистолетом наугад.
И вот теперь у Джамала новый причёсочный имидж. Теперь Джамал забаррикадировался в квартире и ладошкой ласкает любимый дзиттэ-тэппо. Снайперу нравиться трогать крышку над полкой, снайперу нравится, что его дорогой антиквариат всегда заряжен и готов к стрельбе.
Символ Мира, да? Мира, м-мать, не разделённого на профессионалов и любителей?!
А вот взять это символ да приставить к виску, и… — мир-дружба-жвачка — пускай уроды-патологоанатомы ковыряются в осколках костей, разбираясь, где мозжечок, а где гипофиз. Пациент скорее мёртв, чем жив. Интересно, а пациент перед смертью потел? Да?! Что вы говорите?! Это хорошо, это замечательно, это просто, м-мать, великолепно!
Инкубаторы?! Ну, почему Инкубаторы?!.. — Джамалу Судзуки, снайперу пятой категории, безумно хочется курить. Господин Судзуки в ярости, ему больно — на глазах комки вонючей слизи и толстые катаракты, ему срочно нужно кого-нибудь убить — в ближайшие несколько часов — иначе зрение может и не восстановится. Есть такое понятие как «точка возврата» — Джамал где-то рядом.
Курить?! Профи сдерживается — он выбрасывает зажигалку в форточку, он прячет дзиттэ-тэппо в сейф. Он одевается. Он звонит трапперу, которого нанял позавчера в баре «Олимп»:
— Йо! Как? По моему вопросу? Новости есть? — как бы беззаботно спрашивает Джамал. Через трубку трудно рассмотреть желваки, натянувшие кожу на скулах. Кожа вот-вот лопнет. В трубку не увидеть щёлочки-глазки.
— И вам здравствуйте. Пока глухо. — Голос наёмника-траппера. Чёрти где, на другом конце Вавилона, кто-то заливисто смеётся. Кому-то, м-мать-перемать, весело.
— Глухо?.. Ну-у… если что, сразу звони. Сразу.
«Глок» активируется в руке — отпечатки пальцев и приятное тепло подключения: умнопластик анализирует температуру окружающей среды и температуру тела стрелка — и подогревает/охлаждает поверхность пистолета до комфортного оптимума. Эргономика. Вот почему «глок» так приятно держать-щупать.
Та-ак, а теперь, когда проверен феромоновый пароль, можно и нужно загнать патрон в ствол — тоже понадобится, ой, как понадобится. Пули, конечно, серебряные, а сердечники, понятно, осиновые. Да, дорого — если за свой счёт. Но у профессиональных снайперов очень немаленькая зарплата. А у Джамала нет детей. От Джамала ушла жена. И на что ему, извините, тратить аванс? В смысле, на кого?
Бандольеры с магазинами под куртку — наверняка пригодятся. Если берёшь с собой пистолет и уж тем более если загоняешь патрон в ствол, то! — парочка бандольер с десятком магазинов в кармашках не помешают. Особенно, если учесть, что кое-кто отправляется в Инкубаторы. На прогулку. Проведать кое-кого. Навестить, так сказать, и поговорить, и выяснить отношения — от и до, почему и где, и с кем. И, возможно, давай начнём сначала.
И вообще…
Джамал соскучился. Ему нужна законная супруга. Ведь кто-то должен стирать его носки, кто-то должен готовить ему ужин. Без кого-то слишком одиноко в постели.
Сильвия, наверно, это любовь, милая.
* * *
Позвонить… Предупредить Акиру… — Юрико едва не плачет. И бабушка куда-то пропала. Заходил доктор Джино, сказал, что оба-сан звонила, интересовалась здоровьем любимой внучки.Пару часов назад рядом с поликлиникой стреляли, в пристройку-парикмахерскую приезжала полиция. А сейчас за окном темно. Пальчики листают меню телефона. И ещё раз вызов — может, хоть сейчас повезёт: подрагивает анимашка-колокольчик на экране трубки — и всё, и никак, абонент вне зоны, не отвечает.
Не отвечает!!..
Плохо. Очень плохо. Хуже некуда.
Апатия. Авитаминоз — креатива нету!..
Телевизор мечет рекламу как бисер перед скаковыми носорогами. Новости: пожар в метро; подростки-пуэрториканцы обстреляли из сарбаканов патрульную танкетку; после продолжительной болезни скончалась гетера Таис Галустян — профессионалка была зверски убита в своей квартире на проспекте Трёх Звёзд, ведётся следствие; поразительно, но свидетели, как один, утверждают, что подозреваемый в преступлении очень похож на боевого клона-камикадзе времён Первой Войны…
Надоело торчать в палате. Четыре стены, дверь закрыта. На крики и стук охрана не реагирует. Юрико паршиво. Нет, битвы с демонами не при чём. Просто Юрико нужно работать, её профессиональный организм требует контактных телефонов, навязших в голосовых связках, и слоганов, пропечатанных фосфорицирующей краской на пупке. Юрико трясёт от желания рассказать народу Вавилона о качественно-крылатых сорокаслойных прокладках, втягивающих до пятидесяти литров жидкости с переменной плотностью: девушки, не проходите мимо, до Нового года значительные скидки для больных раком груди. Вы болеете раком груди? О, вам просто необходимо воспользоваться нашими скидками! Вы не болеете раком груди? Жаль! Очень жаль! Но! — до Нового года ещё немало времени, и возможно вам повезёт…
О, Великая Мать Аматэрасу, как же Юрико соскучилась по своей точке у метро и нажористым клиентам-эстетам! Как она истосковалась по ламинированию растяжек и прогулкам меж щитами статических наружек, по щекотке миниатюрных пиктур на животе и масштабным корпоративным пи-ар кампаниям-"групповухам". Самое время «окучивать лужайки» — сезон начинается! — у риэлтеров опять «щёки краснеют».
За дверью резкие голоса. Так не говорят, так отдают приказы. Так снимают пижаму и кваркают от восторга.
А потом гаснет свет. И больше не включается.
Без электричества так неуютно.
* * *
Ник Юсупович Спирас, мертвец на полной ставке, забавляется игрой с жуками-скарабеями: прерванный бег и чёрные спины. Палочки-хаси испачканы ядовитой дрянью из жвал насекомых — когда жуки раздражаются и готовы на всё, лишь бы отомстить обидчику, они встают на задние лапки и кусают — впрыскивают под кожу модифицированный трупный яд. А если учесть, что скарабеи у Спитфайра не совсем обычные, то……от укуса любимого жука Ника Юсуповича простой смертный умирает секунд за пятнадцать — в страшных корчах и мучениях. Слава Будде, не так уж часто скарабеям доводилось убивать людей. Обычно Ник Юсупович сдерживает своих ручных питомцев, обычно он способен управлять хитиновыми синоби. Если надо успокоить разбушевавшихся жуков-убийц, Ник Юсупович читает усыпляющую мантру — и тогда скарабеи застывают на бегу, прилипнув к окатышам навоза, нашпигованные наномелинитом. И тогда Спитфайр берёт широкие чёрные тела и возвращает их в гнёзда — в дыры-проломы черепа, Спитфайр осторожно укладывает опасных scarabaeus в гниль мозга, законсервированного мощными заклинаниями реаниматоров-шаманов.
Из мёртвого мозга Спитфайра жуки и черпают трупный яд и перерабатывают его в своих крохотных желудочках, закачивая жвала смертельной отравой.
«Каждое яблоко мечтает найти своего Ньютона. И набить ему шишку» — обугленные дыры-слова на поверхности столешницы. Типичная шутка — не людская, профессиональная: у любителей совсем иной склад чувства юмора. От делать нечего Спитфайр концентрирует жар в кончике указательного пальца. Лёгкое напряжение — и сантиметров на десять ниже «яблока» дымиться новая хохма: «Саламандра любит кипяток. Она мочится кипятком. Саламандра зверь крутой». Ник Юсупович ещё хотел добавить что-то насчёт «яиц очень не всмятку» той же рептилии, но передумал — и так сойдёт.
Н-да, сутки расслабленного умиления, хитиновых кувырков и навозных шариков из пустоты не проходят даром. Спитфайра клинит, он безнадёжно мёртв и отчётливо понимает это. Давно пора успокоиться, отдать тело огню, душу — предкам. Давно…
…пора.
Папка с документами исчезла в урчащем утилизаторе. Был клон, да сплыл — и следа не осталось. Жалко малыша, жалко, но — кому как предназначено, кому как по судьбе нарисовано. Зато теперь Спитфайр точно знает, откуда ждать удара и от кого.
Тросы-трубы.
Красное Зло.
Беспокойство одолевает мёртвую плоть профессионала, жажда крови бередит душу феникса, давным-давно исчерпавшего ресурс. Спифтайр в ярости — он бессилен изменить расписание фатума: ту-ту, чух-чух, слышите? Если вы опоздали на поезд, то это не ваш поезд…
Жуки — потешные, красивые жуки. Уже сутки Ник Юсупович Спирас мучит скарабеев.
Тишину кухни изничтожает бравурный марш. Спитфайр всегда любил марши — и до, и особенно после смерти. Подходящую мелодию для мобильника нашёл в Сети.
— Где он? Что с ним? — Трубка мягко липнет присоской к уху, повисает. У Спитфайра два жука, и две палочки-хаси — и рук тоже не пять, телефон держать нечем. — Ну?
— Он сбежал. Ему было видение. — Голос из мембраны. Страх. Раскаяние. Смирение и готовность понести любое наказание.
— Он вспомнил?
— Да.
— Я же просил… — шепчет Спитфайр, хаси падают на пол, освобождённые скарабеи медленно взбираются по рукавам Ника Юсуповича. Прячутся в черепе мертвеца. — Просил…
Кишки бизонов, сушёные скальпы, маисовые лепёшки у костра. В трубке звучит голос одного из шаманов, воскресивших Ника Юсуповича. Это глупый старик из племени шошон-ивитем. У старика есть погребок с «огненной водой» и моноциклетная куртка с цветами фратрии Койота. Старик много пьёт. Пожалуй, слишком много.
— Я виноват, я приму кару, я готов понести любое наказание, я… сеппуку… — Индеец ненавидит телефоны. В телефонах обитают духи, они захватывают в плен голоса людей, а иногда полностью перевирают разговор. Индеец ненавидит телефоны. Другое дело Интернет…
— О чём ты, брат, какая кара и никаких самурайских заскоков. Не о том думаешь… Пошли Гарриса и Гиту, пусть найдут Избранника. Пусть вернут его в Гаражи, пусть спеленают, если будет брыкаться. Они это умеют.
— Да, Узбек. Умеют. Они уже в пути. Они рыщут. Они найдут мальчишку.
— Хорошо. Смутные Времена наступают, да, Мудрый Койот? Зло зашевелилось, выползло из преисподней.
— Да, Узбек.
Отбой.
Трубка вся также висит, растягивая непрочную резину уха.
Где может быть Избранник? Куда выведет его тропа судьбы? — Спитфайр разбрасывает по столешнице старые засаленные карты. Комбинации-символы, символы-комбинации…
ЯЙЦО.
ПТЕНЕЦ.
СМЕРТЬ.
Инкубаторы?! Надо помочь парнишке! Выручить из беды! — вспыхивают татуировки, усиленные шаманами «Белого Ульгена». Вещи — комбинезон, шлем, трубка с кисетом — догоняют Ника Юсуповича в воздухе.
Позади — звон разбитого стекла.
Внизу — полста этажей и асфальт.
31. ГРАФФИТИ
Пока автопилот «фиата-уно» пробирается сквозь джунгли светофоров по тропам проезжей части, оба-сан и доктор Джино беседуют о том, о сём. О непомерно возросших ценах на нефть и опий-сырец, о ресторанчиках Чужих в центре Вавилона и пандемии неоСПИДа в Юго-Восточной Азии, о бальзамировании фараонов гудроном и кассией и вкусовых качествах филе карликового кенгуру с шампиньонами под ананасовым соусом. Джино переводит разговор на тему сербского террора и предстоящих выборах мэра. Кицунэ-годзэн политикой не интересуется, она спрашивает мнение Джино о новинках калифорнийских нанооружейных заводов. В общем, о том, о сём они беседуют, наслаждаются общением и пониманием, довольны друг другом, им так хочется, чтобы дорога не кончалась, чтоб разговор длился вечно.
У них взаимная симпатия.
Госпожа Хэйэкэ нервничает, когда мимо «фиата» грохочут траками полицейские «Те-Ке». Госпожа Хэйкэ переживает за Юрико и надеется, что доктору незаметны её волнения.
И Кицунэ-годзэн, и Джино одновременно замечают незамысловатое граффити, испачкавшее рифмованной текстовкой торец старинной девятиэтажки. Чуть ниже узора — бронзовая табличка «Памятник архитектуры. Охраняется законом».
Джино даже цитирует вслух:
…страсть накатывает внезапно, мощно, перекрывая дыхание — госпожа Хэйэкэ только и успевает, что моргнуть линзами: проверяет — а не зло ли это? а не красного ли цвета её ощущения?
Магия?
Да, пожалуй. Но хорошая, тёплая. Добрая.
И любовь.
И нет сил сдерживаться. Очень своевременно темнеют стёкла «фиата». Госпожа Хэйкэ целует доктора Джино в губы. Доктор Джино — настоящий мачо, племенной жеребец, обладатель нефритового стебля и тысяч добродетелей. Госпожа Хэйэкэ ласкает героя-любовника, его мускулистое тело, его… — ага, те самые органы. Она!!..
Как в юности, как много лет назад, как миллион лет назад, как…
Сидения так легко падают, фиксируясь в горизонтальном положении. Ритм. Ритм. Ритм. Влажно там, где засуха, казалось, уничтожила последние родники сотню лет назад, миллион лет назад.
Стёкла светлеют. ДВС-авто останавливается. Указатель на доме: «Улица имени Акутагавы Рюноскэ, 147». Приехали. Гаснет курсор-указатель бортового компьютера.
— Поднимитесь? Со мной? — игриво спрашивает Кицунэ-годзэн. Ей хочется ритма. Ещё. И ещё. И ещё, и опять ещё! — Подниметесь?
— А как же! Конечно! — чешет стетоскопы доктор Джино. Сексуально чешет. Очень-очень сексуально.
Они — вместе, за руку, обнявшись. Скоростной лифт швыряет престарелую парочку на сорок восьмой этаж. Есть! Стоп машина! Квартира 302/48. Код замка «Лисичка5478пробел47профи».
— Прошу!
— Спасибо! — Джино смешно развязывает шнурки пальцами-ланцетами. Очень смешно развязывает, очень-очень. Госпоже Хэйкэ хочется помочь доктору развязать шнурки и раздеться. Да-да, раздеться и…
Но! — прежде всего, дело, а уж потом…
Так-с, не забыть бы мобильный телефон Юрико — сиреневый такой, с полимер-титановым корпусом, он обычно валяется на тумбочке возле анабиозника внучки, во второй комнате от тясицу. И надо бы покормить Степашку. И взять кое-что необходимое. Очень-очень нужное — кто ж без пары-тройки автоматов навещает больную? И без десятка-другого гранат? Огнемёт тоже не помешает. И пяток автоматических гранатомётов АГР-107 «Месса»…
Госпожа Хэйкэ обозревает содержимое кладовки. А в кладовке у госпожи Хэйкэ есть на что посмотреть. Огнестрельные игрушки и пневматические, яды для стрел и арбалетные болты, пластиковые сарбаканы и финские ножи, несколько десятков не распечатанных упаковок с сюрикенами и длиннющий нодати в чехле-хикихада.
Госпожа Хэйкэ внимательно присматривается к подвешенному на бамбуковых распорках доспеху о-ёрой. Может, переодеться?
Вдова самурая снимает с ореховой подставки маслянисто-чёрный «мини-узи» — это для Юрико. «Ингрем» — для более опытной воительницы. Госпожа Хэйкэ открывает огромный металлический шкаф: на полках — ряды магазинов для сотен типов оружия. Надо основательно запастись патронами. Вот только Джино-проказник, прекрасный принц-кугё… — подкрался сзади, обнимает-целует. Вторая молодость?
Или третья?
А впрочем, какая разница?!
У них взаимная симпатия.
Госпожа Хэйэкэ нервничает, когда мимо «фиата» грохочут траками полицейские «Те-Ке». Госпожа Хэйкэ переживает за Юрико и надеется, что доктору незаметны её волнения.
И Кицунэ-годзэн, и Джино одновременно замечают незамысловатое граффити, испачкавшее рифмованной текстовкой торец старинной девятиэтажки. Чуть ниже узора — бронзовая табличка «Памятник архитектуры. Охраняется законом».
Джино даже цитирует вслух:
Кицунэ-годзэн смеётся. А потом…
"Встану сталью — красно-оргазмной
Пальмой встану — цельно-печальной
А ты в платьице звёздно-венечном
Расцелуешь мою оконечность"
…страсть накатывает внезапно, мощно, перекрывая дыхание — госпожа Хэйэкэ только и успевает, что моргнуть линзами: проверяет — а не зло ли это? а не красного ли цвета её ощущения?
Магия?
Да, пожалуй. Но хорошая, тёплая. Добрая.
И любовь.
И нет сил сдерживаться. Очень своевременно темнеют стёкла «фиата». Госпожа Хэйкэ целует доктора Джино в губы. Доктор Джино — настоящий мачо, племенной жеребец, обладатель нефритового стебля и тысяч добродетелей. Госпожа Хэйэкэ ласкает героя-любовника, его мускулистое тело, его… — ага, те самые органы. Она!!..
Как в юности, как много лет назад, как миллион лет назад, как…
Сидения так легко падают, фиксируясь в горизонтальном положении. Ритм. Ритм. Ритм. Влажно там, где засуха, казалось, уничтожила последние родники сотню лет назад, миллион лет назад.
Стёкла светлеют. ДВС-авто останавливается. Указатель на доме: «Улица имени Акутагавы Рюноскэ, 147». Приехали. Гаснет курсор-указатель бортового компьютера.
— Поднимитесь? Со мной? — игриво спрашивает Кицунэ-годзэн. Ей хочется ритма. Ещё. И ещё. И ещё, и опять ещё! — Подниметесь?
— А как же! Конечно! — чешет стетоскопы доктор Джино. Сексуально чешет. Очень-очень сексуально.
Они — вместе, за руку, обнявшись. Скоростной лифт швыряет престарелую парочку на сорок восьмой этаж. Есть! Стоп машина! Квартира 302/48. Код замка «Лисичка5478пробел47профи».
— Прошу!
— Спасибо! — Джино смешно развязывает шнурки пальцами-ланцетами. Очень смешно развязывает, очень-очень. Госпоже Хэйкэ хочется помочь доктору развязать шнурки и раздеться. Да-да, раздеться и…
Но! — прежде всего, дело, а уж потом…
Так-с, не забыть бы мобильный телефон Юрико — сиреневый такой, с полимер-титановым корпусом, он обычно валяется на тумбочке возле анабиозника внучки, во второй комнате от тясицу. И надо бы покормить Степашку. И взять кое-что необходимое. Очень-очень нужное — кто ж без пары-тройки автоматов навещает больную? И без десятка-другого гранат? Огнемёт тоже не помешает. И пяток автоматических гранатомётов АГР-107 «Месса»…
Госпожа Хэйкэ обозревает содержимое кладовки. А в кладовке у госпожи Хэйкэ есть на что посмотреть. Огнестрельные игрушки и пневматические, яды для стрел и арбалетные болты, пластиковые сарбаканы и финские ножи, несколько десятков не распечатанных упаковок с сюрикенами и длиннющий нодати в чехле-хикихада.
Госпожа Хэйкэ внимательно присматривается к подвешенному на бамбуковых распорках доспеху о-ёрой. Может, переодеться?
Вдова самурая снимает с ореховой подставки маслянисто-чёрный «мини-узи» — это для Юрико. «Ингрем» — для более опытной воительницы. Госпожа Хэйкэ открывает огромный металлический шкаф: на полках — ряды магазинов для сотен типов оружия. Надо основательно запастись патронами. Вот только Джино-проказник, прекрасный принц-кугё… — подкрался сзади, обнимает-целует. Вторая молодость?
Или третья?
А впрочем, какая разница?!
32. БИОМЕХ
Тогда. Давно. Акира говорил, ругался и намекал: «Мама, он же биомех!!! Мама, очнись!! Биомех!!» Она спокойно смотрела в ультрамарин дорогих контактных линз сына, совсем недавно подключённых к Всеобщей Конъюнктиве. Смотрела — и улыбалась. А сейчас… — вот она, мама, напротив. Ей осталось четыре месяца — «до звонка».
— Привет. — Акира прижимает чёрный силикон трубки к горячему покрасневшему уху. Сигарету в губы: где спички?.. куда подевались любимые стеклянные спички? с фарфоровыми головками?..
По ту сторону бронегель-стекла госпожа Ода-Иванова, смешно наморщив лоб, поджатыми губами и взглядом намекает на пришпиленную к серой стене картонку «Не курить».
— Привет, мама.
— Здравствуй, сынок.
— Как ты? Здоровье нормально? — Акира укладывает табачно-каннабисную палочку в ядовитую прозелень гроб-пачки и хоронит потенциальный дым во внутреннем кармане пиджака: «если Джа хочет, то Джа хлопочет»… ага, не судьба, надо понимать. — Как ты? Как жизнь?
— Вполне. Не жалуюсь, не жалею. — Привычный ответ на привычный вопрос. Помолчала и добавила: — Ни о чём не жалею.
— Это хорошо.
— Да, неплохо.
Будда, ну почему с мамой всегда так тяжело разговаривать?! Она же выдавливает слова — цедит, отмерено, щепотку — экономит? Чтоб идиоту-муженьку больше досталось? — небось, за четыре года и потрепаться нормально не успели — в тиши уютной двухместной камеры: комфортабельные нары, ватерклозет-джакузи, великолепные завтраки и милый обслуживающий персонал. А роскошь, понимаете ли, отвлекает от главного — от теплоты человеческого общения: вот, к примеру, сервируют вам к обеду деликатесную баланду, и вы кушаете — неторопливо, обстоятельно, а когда я ем, я глух и нем — опаньки, и не поговоришь по душам, не обсудишь чувственную дрожь в пятой точке и положение на фронтах Венеры. За четыре года не всё, ага, друг дружке поведать успели, а слов ой как мало осталось — запас, простите, ограничен, надо беречь — так что ты, сынуля, в пролёте, скатертью логины…
— Мама, почему…
— Что почему?
— Да так… не обращай.
Акира всё понимает, и мама понимает, и чувствует его вымученное понимание, и… Ну, в общем, типичный замкнутый круг. Глупый такой и тупой, куда ни ткни — и причины нет, и следствие окончено, и суд состоялся. Два года лишения гражданства недочеловеку-муженьку припаяли — на предплечье личным номером выжгли: колония умеренного режима, Ново-Западный сектор Вавилона; хорошо хоть, не в крио-казематы Холодной Горы определили.
Два года без конфискации — и не просто так, но за дело.
Потому как дурак.
Потому как начальство облаивать себе дороже, особенно если работаешь на Конденсаторе — и твой босс-любитель запросто может повернуть незаметный, но такой важный рычажок по полделения…
Пачка в кармане — ядовито-зелёная. Будда, как хочется курить!!.. Феникс давится сгустками крови — кашель.
— …не обращай. Чего у вас нового? Как настроение?
— Нового ничего. Настроение отличное.
Тогда. Давно. Акира говорил, ругался и намекал. Без толку: смотрела и через силу напрягала личико улыбкой, будто доводы сына не более чем лепет абсолютно больного трудоголика.
Лепет.
Трудоголика.
— А я вот на работе, мама… Много работы… Понимаешь, завалили выше крыши. Сезон: лето, очаги то тут, то там. Любители не успевают рукава разматывать. Нам, мне и ребятам из районной управы, приходится. Мотаемся по городу как угорелые. И на область выезжаем — к периметру, и так. Сезон огненных штормов, мама. Воздушная конвергенция, конвекционные потоки. На пятнадцати метрах в секунду любители просто не справляются. Ничто не помогает, ни пятитонные водосливы Ми-26Т, ни альбумин, ни карналлит. И тогда, приходим мы — фениксы, мама, элита.
— Да-да. — Она кивает. Для виду изображает интерес к проблемам Акиры. Зачем изображает? Привычка?
Если в дорогой мамочке не осталось ничего родственного к сыночку, если любви ласки в ней ни на понюшку драгса, если… Зачем? Ну, вот зачем мучить друг друга?! Акиру откровенно напрягают эти визиты, но мама настояла — категорически! — она добавила себе и мужу лишних полгода отсидки, обязав судебных приставов к исполнению её Конституционного Права на Единство Семьи. В тюрягу Акира не захотел, но от посещений «добропожаловать»-заведения отвертеться не удалось. Приставы работают на уровне, в смысле, категория и специфика деятельности «мордоворотов в законе» наверняка подразумевает солидный ясак в закрома Профсоюза. И соевое молочко за вредность. Помниться, года два назад Акира решил «забыть» об очередном визите. И таки забыл: глобально хлебнул сакэ, добавил кумыса и заполировал ванильное экстази-мороженое «Даосским светлым». Что ещё? — ага, ну и познакомился в чеченском кафешантане «Гаски джалеш» с настоящей туркменской леди из ПТУ N15. Зачем? — а для совместного общения о сравнительных характеристиках методик дыхания в Агни-йоге и кё-кусинкай. В общем, забыл о визите. Напрочь. Заобщался, поигрывая прекрасной гурии на чондырке. Характеристики, хе-хе, они, знаете ли, способствует поднятию… э-э… в общем, способствует… Ненавязчиво, с намёком, томно, эротично: а не помыться ли нам в баньке, дорогая Гюльчатай?.. А значит: стопануть рикшу, и домчаться до ближайшей термы. И…
…явились приставы, чтоб их, хамы невоспитанные: даже не поздоровались. И выдернули разомлевшего от изысканных ласк Акиру из парилки. Сволочи! — не дали девочку дотрогать, поволокли на свиданку к матери в чём мать родила.
Закон!
Единство Семьи!
Конституционное право!
Больше Акира не «забывал». Раз в две недели, в воскресенье — как штык АКМа: всегда готов — резать пупки, колоть лёд, жестяные банки с тушёнкой вспарывать.
На этот раз Акира явился раньше срока — Закон это не запрещает, наоборот — милости просим, не желаете ли присоединится? Пятнистый охранник скользнул взглядом по лицу Акиры и кивнул, мол, проходи, парень, чего стоишь. Акиру тут отлично знают, не впервой в гости заявляется. И пропуск смотреть не надо, свой хлопец.
Похоже, ориентировку на Акиру охранник не видел, портрет не изучал, особые приметы не запомнил. И хорошо, и замечательно — значит, задержание до выяснения, наручники и наножники, а также ректальный досмотр временно отменяются.
Акире нужно повидать маму. После всего, что произошло, после всего, что он вспомнил… Он больше не профессионал, он хуже любителя, он…
…тела… вкусные, жирные и костлявые, мужские и женские, взрослые, старые и детские… много…
Вырваться из Гаражей оказалось делом не особо сложным. Хотя Акира подозревал, что Спитфайр не просто так определил опального подчинённого под надзор и на поселение к индейцу-шошону.
Что задумал Ник Юсупович? зачем ему надо было выручать Акиру? почему он спас убийцу-лейтенанта от трибунала?
Метит в мэры?
Собирается подать заявку на вступление в Совет Сёгунов?
И?! А?! Как вступительный взнос планирует преподнести сильным мира сего свихнувшегося профессионала-феникса, поправшего икрами цеховые статуты?!
— Привет. — Акира прижимает чёрный силикон трубки к горячему покрасневшему уху. Сигарету в губы: где спички?.. куда подевались любимые стеклянные спички? с фарфоровыми головками?..
По ту сторону бронегель-стекла госпожа Ода-Иванова, смешно наморщив лоб, поджатыми губами и взглядом намекает на пришпиленную к серой стене картонку «Не курить».
— Привет, мама.
— Здравствуй, сынок.
— Как ты? Здоровье нормально? — Акира укладывает табачно-каннабисную палочку в ядовитую прозелень гроб-пачки и хоронит потенциальный дым во внутреннем кармане пиджака: «если Джа хочет, то Джа хлопочет»… ага, не судьба, надо понимать. — Как ты? Как жизнь?
— Вполне. Не жалуюсь, не жалею. — Привычный ответ на привычный вопрос. Помолчала и добавила: — Ни о чём не жалею.
— Это хорошо.
— Да, неплохо.
Будда, ну почему с мамой всегда так тяжело разговаривать?! Она же выдавливает слова — цедит, отмерено, щепотку — экономит? Чтоб идиоту-муженьку больше досталось? — небось, за четыре года и потрепаться нормально не успели — в тиши уютной двухместной камеры: комфортабельные нары, ватерклозет-джакузи, великолепные завтраки и милый обслуживающий персонал. А роскошь, понимаете ли, отвлекает от главного — от теплоты человеческого общения: вот, к примеру, сервируют вам к обеду деликатесную баланду, и вы кушаете — неторопливо, обстоятельно, а когда я ем, я глух и нем — опаньки, и не поговоришь по душам, не обсудишь чувственную дрожь в пятой точке и положение на фронтах Венеры. За четыре года не всё, ага, друг дружке поведать успели, а слов ой как мало осталось — запас, простите, ограничен, надо беречь — так что ты, сынуля, в пролёте, скатертью логины…
— Мама, почему…
— Что почему?
— Да так… не обращай.
Акира всё понимает, и мама понимает, и чувствует его вымученное понимание, и… Ну, в общем, типичный замкнутый круг. Глупый такой и тупой, куда ни ткни — и причины нет, и следствие окончено, и суд состоялся. Два года лишения гражданства недочеловеку-муженьку припаяли — на предплечье личным номером выжгли: колония умеренного режима, Ново-Западный сектор Вавилона; хорошо хоть, не в крио-казематы Холодной Горы определили.
Два года без конфискации — и не просто так, но за дело.
Потому как дурак.
Потому как начальство облаивать себе дороже, особенно если работаешь на Конденсаторе — и твой босс-любитель запросто может повернуть незаметный, но такой важный рычажок по полделения…
Пачка в кармане — ядовито-зелёная. Будда, как хочется курить!!.. Феникс давится сгустками крови — кашель.
— …не обращай. Чего у вас нового? Как настроение?
— Нового ничего. Настроение отличное.
Тогда. Давно. Акира говорил, ругался и намекал. Без толку: смотрела и через силу напрягала личико улыбкой, будто доводы сына не более чем лепет абсолютно больного трудоголика.
Лепет.
Трудоголика.
— А я вот на работе, мама… Много работы… Понимаешь, завалили выше крыши. Сезон: лето, очаги то тут, то там. Любители не успевают рукава разматывать. Нам, мне и ребятам из районной управы, приходится. Мотаемся по городу как угорелые. И на область выезжаем — к периметру, и так. Сезон огненных штормов, мама. Воздушная конвергенция, конвекционные потоки. На пятнадцати метрах в секунду любители просто не справляются. Ничто не помогает, ни пятитонные водосливы Ми-26Т, ни альбумин, ни карналлит. И тогда, приходим мы — фениксы, мама, элита.
— Да-да. — Она кивает. Для виду изображает интерес к проблемам Акиры. Зачем изображает? Привычка?
Если в дорогой мамочке не осталось ничего родственного к сыночку, если любви ласки в ней ни на понюшку драгса, если… Зачем? Ну, вот зачем мучить друг друга?! Акиру откровенно напрягают эти визиты, но мама настояла — категорически! — она добавила себе и мужу лишних полгода отсидки, обязав судебных приставов к исполнению её Конституционного Права на Единство Семьи. В тюрягу Акира не захотел, но от посещений «добропожаловать»-заведения отвертеться не удалось. Приставы работают на уровне, в смысле, категория и специфика деятельности «мордоворотов в законе» наверняка подразумевает солидный ясак в закрома Профсоюза. И соевое молочко за вредность. Помниться, года два назад Акира решил «забыть» об очередном визите. И таки забыл: глобально хлебнул сакэ, добавил кумыса и заполировал ванильное экстази-мороженое «Даосским светлым». Что ещё? — ага, ну и познакомился в чеченском кафешантане «Гаски джалеш» с настоящей туркменской леди из ПТУ N15. Зачем? — а для совместного общения о сравнительных характеристиках методик дыхания в Агни-йоге и кё-кусинкай. В общем, забыл о визите. Напрочь. Заобщался, поигрывая прекрасной гурии на чондырке. Характеристики, хе-хе, они, знаете ли, способствует поднятию… э-э… в общем, способствует… Ненавязчиво, с намёком, томно, эротично: а не помыться ли нам в баньке, дорогая Гюльчатай?.. А значит: стопануть рикшу, и домчаться до ближайшей термы. И…
…явились приставы, чтоб их, хамы невоспитанные: даже не поздоровались. И выдернули разомлевшего от изысканных ласк Акиру из парилки. Сволочи! — не дали девочку дотрогать, поволокли на свиданку к матери в чём мать родила.
Закон!
Единство Семьи!
Конституционное право!
Больше Акира не «забывал». Раз в две недели, в воскресенье — как штык АКМа: всегда готов — резать пупки, колоть лёд, жестяные банки с тушёнкой вспарывать.
На этот раз Акира явился раньше срока — Закон это не запрещает, наоборот — милости просим, не желаете ли присоединится? Пятнистый охранник скользнул взглядом по лицу Акиры и кивнул, мол, проходи, парень, чего стоишь. Акиру тут отлично знают, не впервой в гости заявляется. И пропуск смотреть не надо, свой хлопец.
Похоже, ориентировку на Акиру охранник не видел, портрет не изучал, особые приметы не запомнил. И хорошо, и замечательно — значит, задержание до выяснения, наручники и наножники, а также ректальный досмотр временно отменяются.
Акире нужно повидать маму. После всего, что произошло, после всего, что он вспомнил… Он больше не профессионал, он хуже любителя, он…
…тела… вкусные, жирные и костлявые, мужские и женские, взрослые, старые и детские… много…
Вырваться из Гаражей оказалось делом не особо сложным. Хотя Акира подозревал, что Спитфайр не просто так определил опального подчинённого под надзор и на поселение к индейцу-шошону.
Что задумал Ник Юсупович? зачем ему надо было выручать Акиру? почему он спас убийцу-лейтенанта от трибунала?
Метит в мэры?
Собирается подать заявку на вступление в Совет Сёгунов?
И?! А?! Как вступительный взнос планирует преподнести сильным мира сего свихнувшегося профессионала-феникса, поправшего икрами цеховые статуты?!