Шалимов Александр Иванович. Пир валтасара

   Цезарь отметил про себя, что Пэнки выглядит лучше, чем при последней встрече. Он держался прямо, движения были более уверенными, даже рукопожатие — более энергичным.
   Шарк, поблёскивая стёклами солнцезащитных очков, представил Цезарю своих помощников. Фамилии каждого он предпослал научные степени и звания. Званий и степеней было много, и Цезарь сразу же запутался, кто есть кто и кто чем знаменит.
   Потом Пэнки, на правах хозяина, пригласил всех к ленчу, который был сервирован на затенённой веранде одного из домиков, обращённой в сторону лагуны.
   — Кажется, геологи здесь неплохо устроились, Алоиз, — заметил Цезарь, которого усадили во главе стола рядом с Пэнки.
   Пэнки облизнул бескровные губы.
   — Шарк — хороший организатор. Главное — не бросает слов на ветер. Он уже нащупал кимберлитовую трубку.
   — А алмазы?
   — Есть и алмазы. После ленча покажет.
   — Вы здесь давно, Алоиз?
   — Третий день. Почему, всё-таки, ты оказался в Нью-Йорке?
   — А вам известно, где я был перед этим?
   Пэнки устремил на Цезаря холодный, испытующий взгляд.
   — Нет… Неизвестно.
   — В Бразилии, у Линстера.
   — Ах вот что…
   Цезарь ждал следующего вопроса, но Пэнки вдруг постучал вилкой по фужеру:
   — Господа, прошу внимания. Предлагаю тост за здоровье босса — господина Цезаря Фигуранкайна. Подобно большинству присутствующих, он тоже учёный, но круг его интересов несколько иной. Цезаря Фигуранкайна давно увлекла история древнейших цивилизаций Востока, история буддизма, история… впрочем, не буду перечислять всех направлений его деятельности. Насколько мне известно, он сейчас находится на пороге важного открытия, которое, без сомнения, обогатит историческую науку. К сожалению, вторая сторона его деятельности, — а он не только учёный, но и бизнесмен, — нередко входит в противоречие с первой, но… всему своё время, господа. Итак, за здоровье и дальнейшие успехи — научные и деловые — нашего уважаемого босса — господина Цезаря Фигуранкайна!
   Раздались аплодисменты, и зазвенели бокалы.
   — Твоё здоровье, дорогой Цезарь, — сказал Пэнки, поднося бокал к бокалу Цезаря.
   Это было сказано тихо, но не настолько, чтобы не услышал Шарк, сидящий по другую сторону от Цезаря, и ещё кое-кто из присутствующих.
   «Что с ним случилось? — думал Цезарь, отвечая поклонами на улыбки и приветственные возгласы. — Что все это — демонстрация наших дружеских с ним отношений или очередное предостережение?.. Откуда ему известно о результатах моего поиска на Яве, о „пороге важного открытия“? Или это напоминание: „Имей в виду, знаю каждый твой шаг“?.. Что ему известно о событиях на бразильском полигоне? Что он раскопал в Лондоне?..»
   Были произнесены ещё тосты. Несколько вежливых общих фраз пришлось сказать Цезарю. Он говорил их, продолжая думать о странной игре Пэнки. От внимания Цезаря не укрылось, что профессор Шарк почти не принимал участия в разговоре, едва пригубил свой бокал и с явным нетерпением ждал окончания застолья. Когда один из геологов начал было тост, обращённый к Шарку, тот прервал его резким движением руки и гневной репликой, что не терпит, когда «жуют мел», что говорить «о триумфе» глупо и рано… Реплика Шарка послужила сигналом к окончанию застолья.
   Сразу после ленча Шарк предложил Цезарю осмотреть «хозяйство острова». Пэнки от участия в поездке уклонился, заявив:
   — Я уже все видел. Отдохну, пока спадёт жара… Вечером побеседуем…
   Поехали «лендровером» вчетвером: Цезарь, Суонг, Шарк, который сам вёл машину, и один из помощников Шарка со странной фамилией Чикенкоцур. Подумав немного, Цезарь мысленно перевёл её как «цыплячий кот». Пока осматривали посёлок, солнечную и волновую электростанции, амбулаторию, клуб, столовую и установку для опреснения воды, Цезарь развлекался догадками — к какой национальности может принадлежать человек с подобной фамилией, тем более что Чикенкоцур говорил с ужасным акцентом и по-английски, и по-немецки.
   Осмотрев причал, возле которого разгружался контейнеровоз, пришедший из Гонолулу, поехали узкой бетонкой вдоль берега лагуны к западной оконечности атолла. До этого все пояснения давал Чикенкоцур на смеси английского и немецкого. Теперь роль гида принял на себя сам Шарк.
   — Мы сейчас находимся в наиболее узком месте острова, — сказал он, обращаясь к Цезарю, — отсюда до внешнего края атолла меньше километра. Видите белую кайму вдали? Это буруны на рифах, окаймляющих атолл. Толщина рифовой постройки тут всего четыреста метров и уменьшается к западу.
   — А что находится ниже? — поинтересовался Цезарь.
   — Основание рифа. Некогда здесь был остров. Он начал погружаться около пятидесяти миллионов лет назад и был постепенно наращён рифом.
   — Остров погрузился или уровень воды в океане поднялся? — снова спросил Цезарь. — Насколько мне известно, уровень Мирового океана менялся в связи с оледенением.
   По губам Шарка промелькнула усмешка.
   — Уровень океанов менялся не только в связи с оледенением, если оно было, в чём я, например, не убеждён… Изменения происходили в течение всей геологической истории Земли. Уровень океанов постоянно повышается из-за притока глубинных вод. Строго говоря, земные континенты постепенно тонут в водах Мирового океана. Наступит эпоха, пока ещё достаточно далёкая, когда океан покроет и вершины высочайших гор. Вот когда оживёт библейская легенда о Великом потопе. Правда, человечеству не грозит опасность утонуть. Оно погибнет гораздо раньше в результате самоуничтожения цивилизации. Но это уже иная тема… Что касается здешнего рифа — он образовался именно в результате погружения острова; погружение не один раз сменялось поднятиями. Это был прерывистый процесс. Например, в разрезе нашего рифа нет отложений неогена. Это значит, что в неогене риф не наращивался, а, наоборот, размывался океаном, потому что основание рифа поднималось.
   — Основание — древний вулкан? — решился уточнить Цезарь.
   — Нет… То есть в основании многих коралловых атоллов Тихого океана действительно находятся базальтовые вулканы — уснувшие и даже действующие. Для нас такие острова не представляют интереса. Кимберлитов там близко нет. Я выбрал Паитуи именно потому, что здесь риф покоится не на базальтовом вулкане.
   — А на чём?
   — Выяснением этого мы сейчас и занимаемся. Пока могу лишь сказать, что это приподнятый блок очень древних пород, которыми сложено дно Тихого океана.
   — И среди них есть кимберлиты?
   Шарк немного помедлил с ответом.
   — Не исключено, что большая часть фундамента нашего атолла… сложена кимберлитом. Это означало бы, что тут находится одна из самых больших кимберлитовых трубок Земли.
   — С соответствующим количеством алмазов?
   Шарк резко увеличил скорость «лендровера».
   — Об этом говорить рано, но… алмазы есть. Через несколько минут вы сможете убедиться собственными глазами.
   Перед спуском в шахту Шарк показал Цезарю несколько больших кусков зеленовато-чёрной, маслянисто поблёскивающей породы:
   — Кимберлиты из забоя шахты. Вот вкрапления алмазов… Вот ещё…
   — Такая мелочь!
   — Мелочь! — фыркнул Шарк. — Совсем не мелочь, уважаемый босс. Это кристаллы размером около четверти карата. Их тут несколько… На рудниках ЮАР давно не держали в руках подобных образцов. Если бы господа из «Де Бирс компани» прослышали об этой находке… — Шарк махнул рукой.
   — Тогда что? — поинтересовался Цезарь.
   — Устроили бы нам весёлую жизнь, — проворчал Шарк. — Пришлось бы рыть бомбоубежища и обзаводиться торпедными катерами.
   — Неужели настолько серьёзно?
   — Будто вы не знаете! — Костистое лицо Шарка искривила судорога. — Кстати, могу сообщить: за нами уже следят… У берегов несколько раз появлялся перископ какой-то подводной лодки, а неделю назад наше исследовательское судно «Ураган» в сорока милях севернее атолла было обстреляно из пулемёта неизвестным самолётом. Хорошо ещё, мои сотрудники не растерялись — выпустили по самолёту пару метеорологических ракет, после чего он ретировался.
   — Люди не пострадали?
   — Только приборы.
   — Надо подумать о защите.
   — Мистер Пэнки обещал, что на следующей неделе будут доставлены зенитные пулемёты и ракеты нескольких типов.
   — И люди для охраны?
   — Нет, — отрезал Шарк. — Сами управимся. Бездельники, умеющие только стрелять, мне не нужны.
   Осмотр шахты, в которую спустились с помощью довольно примитивной клети, утвердил Цезаря в представлении, что внизу темно, мокро и душно и что кимберлиты, в которые начал углубляться ствол, удобнее рассматривать наверху. Когда клеть снова вынырнула на поверхность, Цезарь со вздохом облегчения выбрался из утлой металлической коробки и с удовольствием ощутил твёрдую землю под ногами.
   Солнце висело совсем низко над серебристо-голубой поверхностью океана. Прямые лучи уже не обжигали, а упругие порывы ветра, зарождающиеся где-то над гладью вод, несли лёгкую прохладу.
   — Прошу в мою лабораторию, — сказал Шарк, — представлю господину Пэнки и вам ещё кое-какие итоги, ближайшие намерения и… потребности экспедиции.
   Беседа в лаборатории затянулась. Говорил преимущественно Шарк. Иногда короткие реплики вставлял Пэнки. Цезарь, услышав, что добыча алмазов в ближайшие месяцы налажена быть не может, потерял интерес к разговору и слушал Шарка с плохо скрываемой скукой и нарастающим раздражением.
   «Чего ради Пэнки прилетел сюда? Чтобы подержать в руках темно-зелёные куски камня, извлечённого из мокрой и душной шахты, и выслушивать учёные разглагольствования Шарка, нафаршированные множеством непонятных слов?»
   Время от времени Шарк прерывал геологическую лекцию и называл суммы, необходимые для продолжения исследований — здесь на атолле, на кораблях, на дне океана, где планировалось создание каких-то подводных сооружений. Общая сумма стремительно росла, и Цезарь окончательно потерял представление, сколько ещё денег потребуется Шарку, прежде чем начнёт действовать первый алмазный рудник.
   Наконец, Шарк замолчал. Цезарь вопросительно посмотрел на Пэнки. Тот, по обыкновению прикрыв глаза, о чём-то размышлял.
   — Вопросы? — поинтересовался Шарк, наливая себе в стакан воды из сифона. Он мельком взглянул на Цезаря и повернулся к Пэнки.
   — Два, — Пэнки чуть приподнял веки. — По-вашему, главный источник алмазов здесь не кимберлиты?
   — Нет… Так же, как и в Африке, главный источник — россыпи. Россыпи на дне. До них мы ещё не добрались. Но они есть. Это так же достоверно, как и то, что за сегодняшней ночью последует завтрашний день. Десятки, а может быть, сотни миллионов лет здесь разрушались кимберлитовые трубки, подобные той, что находится под островом. Эта трубка для меня лишь доказательство наличия россыпей. Богатых россыпей, — он многозначительно поднял костистый палец, — и не исключено — очень богатых.
   — Но сами кимберлиты — второй источник? — спросил Пэнки.
   — Нет, — с явным раздражением ответил Шарк. — То есть они могли бы стать источником добычи алмазов — для дурней…
   — Тогда зачем шахта? — не выдержал Цезарь.
   — Для дурней, — повторил Шарк, игнорируя вопрос Цезаря, — не понимающих собственной выгоды. Когда нащупаем россыпи, начнём добычу мощными драгами прямо с поверхности дна без горных выработок, дробления пород и прочего.
   — Но вы упомянули о двух источниках, профессор, — возразил Пэнки, устремив на Шарка свой немигающий взгляд. — Я хочу услышать подробности о втором источнике…
   Цезарю показалось, что сейчас Шарк вспылит. Однако он сумел сдержаться.
   — Я специально не развивал этой темы, — сказал он, сплетя пальцы и хрустя суставами, — Специально. Россыпи на дне — очевидность. Второй источник — пока моя гипотеза. Хотя… не сомневаюсь в её справедливости…
   — На её проверку вам нужны деньги, и немалые, — заметил Пэнки, снова прикрывая глаза.
   — Да… Именно, — Шарк продолжал хрустеть пальцами, — хорошо, поясню, но… — Он вдруг пугливо оглянулся. — Это должно остаться… абсолютной тайной. Даже никто из моих сотрудников не подозревает… Вы меня поняли?
   Пэнки молча пожал плечами. Шарк взглянул на Цезаря, и тот невольно повторил движение Пэнки.
   — Да-да, конечно, — продолжал Шарк. — Это может показаться смешным, и тем не менее… Это необыкновенно важно. Сама идея… Самая гениальная из моих идей! Её проверка — смысл моей жизни… В верхней мантии Земли находится слой, где температура и давление наиболее благоприятны для кристаллизации алмазов. Я называю его «алмазным слоем». Это не чудо… Просто метаморфическая порода, в которой алмаз и гранит-пироп — породообразующие минералы. Представляете, горная порода, в которой тридцать — сорок процентов составляют алмазы. А может, и больше. Слой, в котором такие алмазы, как знаменитый Куллинан^[11], — обычное явление. Под континентами этот слой залегает глубоко — он недоступен. Но Тихий океан — глубочайшая рана в теле нашей планеты. На его дне местами обнажена мантия. Мой «алмазный слой» здесь находится близко от поверхности дна, а кое-где выходит на поверхность… Путеводной нитью к нему послужат… самые богатые россыпи алмазов. А алмазы в кимберлитах, — он махнул рукой, — всего лишь обломки, увлечённые наверх из моего «алмазного слоя».
   — Я все понял, — сказал Пэнки, делая движение, чтобы встать. — Обсудим ваши предложения на ближайшем заседании совета.
   «Зато я ничего не понял, — подумал Цезарь, тоже поднимаясь. — Что обсуждать, если в ближайшее время добыча не будет организована? А последняя идея вообще смахивает на бред».
   — Мне теперь можно не присутствовать на совете? — спросил Шарк.
   Цезарь хотел сказать, что теперь-то присутствие Шарка на совете совершенно обязательно, но Пэнки опередил его.
   — Да, — сказал он, — можете не приезжать в Нью-Йорк. Оставайтесь и продолжайте работы. О досылке оборудования и оружия я позабочусь. Сейчас это главное.
   — Благодарю, — сказал Шарк с видимым облегчением. Он обращался теперь только к Пэнки, словно не замечая присутствия Цезаря.
   Они вышли из лаборатории. Впереди Цезарь, за ним Пэнки и Шарк. Ночь уже наступила. Сделав несколько шагов по едва различимой во мраке гравийной дорожке, Цезарь остановился и оглянулся. Сквозь листву матово светили окна лабораторного корпуса. Силуэты Пэнки и Шарка застыли в раме дверного проёма. Пэнки что-то говорил, склонив голову к самому уху Шарка. Тот слушал молча, потом кивнул, и они двинулись дальше вслед за Цезарем.
   Порыв ветра донёс гул прибоя со стороны рифов. Над головой зашелестели листья пальм. Цезарь глянул вверх. Неправдоподобно яркие звезды показались ему совсем близкими.
   Мелькнула мысль: «Как у нас в Канди… Что за красота! Нет на свете ничего прекраснее тропической ночи… Кажется, весь мир обнял бы сейчас, даже вместе с Пэнки… Хотя эти-то двое — что они могут сейчас чувствовать».
   Но Пэнки, словно догадавшись, что Цезарь подумал о нем, вдруг ускорил шаги.
   — Удивительная ночь, не правда ли? — тихо сказал он, взяв Цезаря под руку. — В том нашем мире необходимости и обязанностей, которые сами возлагаем на себя, мы уже позабыли, что на свете бывают такие ночи. И когда почти все позади… — Он вздохнул и, отпуская руку Цезаря, закончил совсем иным тоном — резко и отрывисто: — После ужина нам надо поговорить наедине…
   — Но я… — начал было Цезарь.
   — Знаю — устал. Я тоже… Все-таки поговорить придётся сегодня. Утром улетаю отсюда.
   — Нет, я не о том, — Цезарь покачал головой, — просто подумал… — он умолк, подбирая ускользающее слово, — я подумал…
   — О чем?
   — О бессмыслице происходящего, об абсурдности задуманного и совершаемого… Я все чаще чувствую себя марионеткой… в спектакле абсурда.
   — Вот и поговорим — об этом тоже. — Пэнки снова взял Цезаря под руку. — Спокойно, как разумные люди и… единомышленники. Мы по одну сторону барьера, дорогой мой… А относительно театра марионеток… Все мы в той или иной степени участники большого представления марионеток. Кого-то мы дёргаем за верёвочки, кто-то дёргает нас… Таков мир, не мы с тобой его придумали. Значит, после ужина…
   — Хорошо, — отрешённо кивнул Цезарь. — После ужина.
 
   Решающий разговор, о котором Цезарь думал все последние дни, не получился… Пэнки, узнав о событиях на бразильском полигоне и о смерти Герберта Люца, несколько минут сидел молча, плотно сжав губы и прикрыв глаза фиолетовыми складками век. Потом, подперев пергаментный лоб высохшими склеротическими пальцами, тихо сказал:
   — Непостижимо… Может быть, он сошёл с ума?.. У меня нет оснований не верить тебе, Цезарь, но поверь и ты — я не давал подобных инструкций. Ни о каком захвате корабля силой я не думал. Зачем? Задание Люца было чётко определено… Что касается моего письма, оно не более чем способ воздействия на Линстера, у которого при всех его качествах выдающегося конструктора многовато паров в чёрной голове. Люц обращался уже с полигона с просьбой… расширить его права…
   — В тот момент я был его заложником, — вставил Цезарь.
   — Ему передали моё категорическое запрещение, — медленно продолжал Пэнки, — категорическое, Цезарь…
   — Тем не менее, он…
   — Или действительно ошалел, или… — Пэнки умолк и задумался.
   — Вам известно, на кого он работал ещё, Алоиз?
   Пэнки приподнял веки и взглянул в упор на Цезаря. Но это не был его обычный холодный, немигающий взгляд. На этот раз Цезарь прочитал во взгляде удивление, сменившееся оттенком одобрения и почти тепла.
   — Кое-что он всё-таки сказал?
   — Нет.
   — Жаль… Понимаешь, я думал об этом… Люц предлагал захватить силой корабль и… Линстера.
   — И меня?
   Взгляд Пэнки снова стал холодным, глача О1сруглились.
   — Выбрось это раз и навсегда из головы, Цезарь. Я не враг тебе. Пойми, наконец, я понятия не имел, что ты в Бразилии. Ты мог быть где угодно — в Канди, на Яве, в Сингапуре, черт побери, даже в Париже… Но Бразилия, полигон… Мне известно — когда-то у тебя было столкновение с Люцем. Именно поэтому момент миссии Люца выбирался так, чтобы вы не встретились. И надо же случиться… — Пэнки покачал головой. — Повторяю, Цезарь, я не врапвой. Это худшее из твоих заблуждений.
   — А остальные?
   — Неважно… сейчас неважно. Каждый имеет право заблуждаться… Ты попал в эту переделку по неосмотрительности, а ещё потому, что не предупредил меня. Нам нельзя действовать порознь. Я тоже виноват — не убедился, где ты…
   — Вам известно, какое значение я придаю полигонам, — начал Цезарь, — кстати, ведь Линстера открыл я…
   — Разумеется, ты прав, — поспешно перебил Пэнки, — хотя, может быть, стремишься объять необъятное… Я, впрочем, тоже, а сил все меньше… Вероятно, пора бы уходить, и ты, по-видимому, готов уже предложить мне это… Но, видишь ли, Цезарь, момент сейчас не наилучший, хотя я рад был бы избавиться от груза, под которым изнемогаю. Подобно многим транснациональным объединениям, «Фигуранкайн корпорейшен» сейчас балансирует на лезвии опасного риска. Полигоны, работы Линстера, исследования Шарка поглотили огромные средства и самой корпорации, и те, что мне удалось привлечь… Отдача пока минимальна — мы уже стояли на грани банкротства. Нам помогли… благодаря моим связям, но теперь мы зависим от сил, перед которыми сами бессильны. Эта ситуация сохранится некоторое время. Пока мы снова не станем самостоятельными, я просто не имею права уйти… Иначе — крах…
   — Это, вероятно, ещё не все? — заметил Цезарь.
   — Не все, — согласился Пэнки, снова прикрыв глаза, — последние месяцы были особенно неблагоприятными. Я уже не говорю о том, что произошло на бразильском полигоне… У Вайста тоже неприятности с человеческими жертвами. Официальная версия — несчастный случай, но не исключаю диверсии… И ещё: несколько дней назад исчез директор нашего лондонского банка Хэл Венус — исчез, прихватив значительную сумму денег и важные документы. Я принял необходимые меры, но… возможны неприятные разоблачения или шантаж… Завтра я лечу в Японию. Предстоят нелёгкие переговоры о новых кредитах и ещё по некоторым важным вопросам… Я не очень убеждён в успехе, но приложу все старания… Перед разговором с японцами я хотел лично убедиться в перспективности алмазных дел Шарка. К счастью, мы не ошиблись. Шарк — верная ставка, хоть и тут отдачи придётся подождать.
   Цезарь печально усмехнулся:
   — Алмазы необходимы сейчас. Иначе корабли Линстера придётся держать на приколе. Им требуется много алмазного «горючего»…
   — Пусть думает о заменителях… Его корабли должны летать. Должны… И вооружение… Без вооружения они ничто…
   — Чтобы летали, прежде всего нужны алмазы…
   — Шарк получит все, о чём просил, — жёстко сказал Пэн-ки, — а мы потребуем ускорить результативность.
   — Можем не успеть, — возразил Цезарь, — вам, конечно, известно, что в ООН подготовлена новая конвенция по морскому праву. Там есть пункт относительно использования богатств океана. Его предложили русские. Если президент подпишет конвенцию, мы тут теряем все привилегии. А наш нынешний президент начал заигрывать и с русскими, и с китайцами.
   — Нынешний президент, конечно, сукин сын, — убеждённо заявил Пэнки, — но он наш сукин сын… Не следует этого забывать, Цезарь. Кроме того, пока утвердят новую конвенцию, в Штатах сменится не один президент… Думаю, надо кончать сегодняшний разговор. Твоё приключение на бразильском полигоне прискорбно, но, может, к лучшему, что Люца больше нет… Не исключено, что он работал… на кого-то ещё… Это не первый случай, когда меня пытаются обойти, запутать… То же и в Лондоне…
   — Что теперь будет с лондонским банком?
   — Поисками сбежавшего директора занялся Интерпол… Надо думать о новом директоре. Не представляю, кого туда ставить…
   — Интересно, какую роль вы отводите мне, Алоиз, в ваших планах ближайших лет? — усмехнулся Цезарь.
   — Общее руководство, конечно, а конкретно — полигоны, коль скоро они тебя так волнуют. Пусть Вайст, Бишор и Линстер подчиняются непосредственно тебе. Устраивает тебя такое?
   — Надо подумать. — Цезарь снова усмехнулся.
   — Подумай… Побывай у Вайста. Ты там давно не был.
   — Подумаю и об этом. А вы не забывайте про алмазы.
   — Я ничего не забываю… Спокойной тебе ночи.
   «Ну вот, опять я в дураках, — направляясь к себе, думал Цезарь. — В который раз!.. Стив и Цвикк вправе наплевать мне в бороду. Все же сегодня прорезалось нечто новое. Впервые он говорил со мной более или менее откровенно и не угрожал. В главном он прав… Сейчас никто не заменит его. Конечно, можно было бы воспользоваться этим и пустить машину под откос уже теперь. Но ОТРАГ ещё может уцелеть. Спасут те, на кого намекал Пэнки. В этом случае мы со Стивом уйдём, а „змеиная нора“ в Африке сохранится. Со вторым полигоном проще. Тибб в считанные часы может все ликвидировать. Но подходить к финалу ещё рано. Придётся подождать и с реформами. Может, и Стив это поймёт?.. Странный, однако, оборот приняли события в Лондоне… Все ли сказал Пэнки? Сомнения, опять сомнения…»
   Прежде чем войти в свой коттедж, Цезарь поднял глаза к усыпанному звёздами небу. В россыпях созвездий блестел и искрился ромб Южного Креста… Ощущение тревоги и неудовлетворённости постепенно исчезало. Свет бесчисленных звёзд словно освобождал от забот, сомнений, горечи ошибок и поражений, очищал душу от дурных мыслей, подозрений, недобрых намерений. Цезарем вдруг овладело чувство удивительной лёгкости. Казалось, ещё немного — и он взлетит навстречу мерцающим звёздам в этой пронзительной тишине экваториальной ночи. Взгляд его продолжал бездумно блуждать по узору знакомых и неведомых созвездий.
   Откуда эта лёгкость? Редчайший миг проникновения в скрытую гармонию мира?.. Экстаз нирваны? Или сигнал оттуда? От тех, чьё послание он угадал среди старинных рукописей в библиотеке буддийского монастыря Суракарты?
   Цезарь тряхнул головой. Он ещё возвратится к тем манускриптам и брату Хионгу. И они все обсудят такой же вот тихой, звёздной ночью. И тогда… Неужели ощущение, которое он носит в себе, сбудется? Райя верит в него… Райя… Его подруга, путеводная звезда, судьба… Как все переплелось — поиск неведомого, таинственный след из глубин космоса, любовь Райи, жестокость и прагматизм действительности, странная метаморфоза перевоплощения в миллиардера, ставшего союзником Стива… «Сколько путей! А где истинный? Где?» Цезарь неотрывно глядел на звезды, словно ожидая от них ответа. И ответ пришёл, как это уже не раз бывало.
   «Вернись, жду тебя; ты нужен здесь; вернись».
   В призыве, прозвучавшем где-то в глубине мозга, не было тревоги, только настойчивость и нежность. Голос любви, вечности, голос Райи…
   «Понял, — мысленно ответил он. — Возвращаюсь».
   Он перешёл в свой коттедж и разбудил Суонга.