Шалимов Александр Иванович. Пир валтасара

   Стив внимательно оглядел себя в зеркало, проверил работу магнитофонов. Все выглядело надёжно. Итак, сети были расставлены; теперь оставалось ждать. «Кардинал» сел в кресло у стола и погрузился в чтение Библии.
   Расчёт оказался точным. Через несколько минут в дверь осторожно постучали.
   — Войдите, — бархатным голосом сказал «кардинал».
   Дверь приотворилась, и в переднюю проскользнула молоденькая горничная. Увидев в гостиной его преосвященство, девушка охнула, всплеснула руками, шлёпнулась на колени и на коленях пошла по полу к столу, за которым сидел «кардинал». Стив видел однажды, что так поступают богомольцы, приходящие в храм Санта Гваделупа на окраине Мехико. От ворот ограды до ступеней портала храма они бредут на коленях через огромный, замощённый каменными плитами двор. Горничная, будучи мексиканкой, очевидно, не нашла иного способа выразить свой экстаз при виде кардинала.
   — Встаньте, встаньте, дитя моё, — мягко сказал «кардинал», — я скромный слуга Бога и не заслужил ничего подобного.
   — О ваше преосвященство, — воскликнула девушка со слезами на глазах, — простите меня, но я ещё никогда в жизни не видела так близко настоящего кардинала. Благословите меня, святой отец, прошу вас.
   Тут она схватила его руку и попыталась поцеловать. Он осторожно высвободил руку из её пальцев, встал и заставил подняться её.
   — Бог благословит тебя, дочь моя, — сказал он по-испански. Затем перекрестил и протянул руку для поцелуя.
   Почувствовав, что рука стала мокрой от её слез, Стив смутился. Ему стало жаль глупенькую девушку. Чтобы порадовать её, он сказал:
   — Пусть Бог пошлёт тебе хорошего жениха, девочка.
   — У меня есть жених, — шепнула она, — но… Сделайте так, святой отец, чтобы он… стал хороший.
   — Чем же он плох? — поинтересовался Стив.
   — Он ветреный парень. Его интересуют только футбол, вино и коррида.
   — Так оставь его.
   — А где я возьму другого, святой отец?
   — Действительно… Пожалуй, ты права. Тогда я помолюсь, чтобы он исправился.
   — О, благодарю вас, святой отец.
   — А теперь ступай.
   — Может быть, вам что-нибудь нужно, святой отец?
   — Нет, ничего. А впрочем, принеси мне стакан воды, холодной чистой воды… Нет-нет, — поспешно продолжал он, заметив, что она сделала движение в сторону дверей кабинета. — Там мой брат и его друг. Они заняты каким-то важным разговором. Не будем им мешать. Принеси мне воды снизу из бара.
   — Сию минуту, святой отец.
   Вода действительно появилась через минуту; её торжественно внёс в хрустальном кувшине метрдотель, напоминающий обликом и манерами премьер-министра небольшого государства. За метрдотелем шествовали трое официантов. Один держал хрустальный бокал, другой — хрустальный поднос, третий — накрахмаленную салфетку. Все четверо с церемонными поклонами приблизились к столу, за которым сидел «кардинал». Последовал ритуал наполнения водой хрустального бокала. Затем бокал на хрустальном подносе был поставлен перед Стивом.
   Стив поблагодарил кивком головы, но так как они продолжали стоять полукругом, вытаращив на него глаза, он благословил их, а метрдотелю разрешил поцеловать руку. После этого они пятясь удалились, не переставая кланяться.
   Метрдотель, отступая последним, поинтересовался, не надо ли его преосвященству ещё чего-нибудь.
   — Я хочу, чтобы меня больше не тревожили, — сказал Стив. — Мне надо помолиться.
   — Поставлю у дверей боя, чтобы никого не пропускал к вашему преосвященству, — поклонился метрдотель.
   — Полагаю, это не обязательно, — заметил Стив, — но, в общем, как хотите.
   Через несколько минут, услышав шелест в коридоре, Стив заглянул в глазок выходной двери и убедился, что охрана, в лице здоровенного мулата в красной фирменной ливрее «Континенталя», у его дверей поставлена.
   Теперь не хватало только главного действующего лица, ради которого происходил весь этот маскарад. Но мистер Феликс Крукс больше не давал о себе знать. Прошло около часа.
   Стив решил позвонить ещё раз портье, как вдруг задребезжал один из телефонов в кабинете.
   «Кардинал» сорвался со своего места и в три прыжка очутился у телефона.
   — Хорхе де Эспиноза слушает.
   — О, сеньор Эспиноза, рад бесконечно, что застал вас. Как вы устроились? Узнали, конечно? Это Феликс Крукс, с которым вы сегодня познакомились в аэропорту.
   — Да, да, припоминаю, — медленно сказал Стив. — А-а, сеньор Крукс, как же, как же! Я даже рассказал о нашей встрече брату.
   — Значит, его преосвященство тоже здесь?
   — Здесь. Кажется, он уже отдыхает. Завтра рано утром мы улетаем в Мериду.
   — Ах, какая жалость, какая жалость… Дело в том, что завтра рано утром я… А я так мечтал быть представленным его преосвященству. Что же теперь делать, сеньор Хорхе?
   — Представитесь в другой раз. Будете в Ватикане и представитесь… Вам ведь это не к спеху… Знаете что, спускайтесь лучше в ночной ресторан. Мы сейчас тоже идём туда с моим приятелем Стивом Роулингом. Он прилетел из Австралии, у него карманы набиты долларами. Не правда ли, Стив? Вот он подтверждает, сеньор Крукс. Повеселимся, как подобает уважающим себя джентльменам, до утра, а утром прямо по самолетам. Что вы на это, сеньор Крукс?
   В трубке послышался тяжёлый вздох.
   — Так идёте с нами?
   — К сожалению, я не могу принять вашего любезного приглашения, сеньор Эспиноза, — снова вздохнула трубка. — Очень, очень жаль. А может быть, его преосвященство ещё не спит…
   «Сейчас проснётся», — подумал Стив, насмешливо улыбаясь. Адвокат хорошо заглотил наживку. Теперь следовало подсечь… Стив сбросил со стола пепельницу, и она с грохотом покатилась по полу.
   — О боже! — закричал в трубку Стив. — Что ты наделал? Брата разбудишь… Ну конечно, так и есть, вот и он сам. Тысяча извинений — Стив совершенно нечаянно… А, вы ещё не ложились… С кем я говорил? Это как раз тот самый сеньор, о котором я вам рассказывал… Извините ради бога, сеньор Крукс, одну минуту… Мы со Стивом тут зашумели и потревожили моего брата. Он зашёл к нам в комнату… Одну минуту…
   Стив зажал ладонью микрофон, продолжая прислушиваться к тому, что кричал в трубку Крукс.
   А Крукс кричал следующее:
   — Сеньор Эспиноза, ах боже мой, сеньор Эспиноза, если его преосвященство ещё не спит, может быть, он смог бы принять меня на несколько минут? Это крайне важно для меня, крайне важно… Помогите мне, сеньор Эспиноза, я останусь вашим должником до конца дней.
   «Интересно, — подумал Стив. — Это может оказаться ещё интереснее, чем я предполагал».
   Он подождал немного, уже не слушая, что кричит в трубку Крукс, потом снял ладонь с микрофона и сказал:
   — Тысяча извинений, сеньор, у нас маленькое происшествие. Я вас слушаю.
   Крукс слово в слово повторил то, что Стив уже слышал.
   — Право, не знаю, — как бы колеблясь, произнёс Стив. — Уже поздно, скоро одиннадцать. Брат, правда, ещё не ложился, но… Впрочем, если для вас это столь важно…
   — Важно, чрезвычайно важно, дорогой сеньор Эспиноза, — горячо заверил Крукс.
   — Ну хорошо, я попрошу его.
   Стив положил трубку и, намеренно громко ступая, прошёл к двери. У двери он громко сказал:
   — Слушай, Стив, ты спускайся в ресторан. Я приду следом, а может, захвачу с собой и этого американца, если брат откажется его сейчас принять. — Потом он хлопнул дверью, постоял немного, вернулся к телефону и взял трубку: — Вы слушаете, сеньор Крукс?
   — Да-да, конечно…
   — Брат согласен уделить вам несколько минут, но спускайтесь тотчас же. Вы где живёте?
   — Тремя этажами выше вас.
   — Вот и превосходно, спускайтесь.
   — Буду через две минуты.
   — А после, сеньор Крукс, приходите к нам в ресторан.
   — Благодарю, но не обещаю… Благодарю вас, сеньор Хорхе, — торопливо говорил Крукс, видимо спеша закончить разговор.
   — Желаю вам полезной беседы с его преосвященством. Проходите прямо в гостиную. Брат будет ждать вас.
   — Тысяча благодарностей, дорогой сеньор Эспиноза.
   Послышался щелчок. Крукс повесил трубку.
   Стив усмехнулся, поправил парик и прошёл в гостиную.
   Как он и ожидал, через две минуты за дверью в коридоре послышались шум и возмущённый голос Крукса. Подождав немного, Стив подошёл к двери и распахнул её.
   Феликс Крукс, взволнованный и раскрасневшийся, препирался с боем, который охранял вход в апартаменты Стива.
   На шорох отворённой двери бой обернулся и, увидев «кардинала», склонился в почтительном поклоне.
   — Что здесь происходит, друзья мои? — удивлённо осведомился «кардинал».
   — Он, — чуть не плача начал Крукс, указывая на боя, — ради бога, простите меня, ваше преосвященство, что потревожил… Я тот самый Феликс Крукс… — И он торопливо вытащил из кармана уже знакомую Стиву визитную карточку с золотым обрезом.
   — Ах вот что, — сказал по-английски Стив, растягивая слова, как это часто делают иностранцы. — Тогда проходите, пожалуйста. — А вы, молодой человек, — обратился он по-испански к бою, — совсем не нужны здесь. Меня не надо охранять. Скажите тому, кто вас здесь поставил, что я отослал вас. Проходите же, сударь, — продолжал он, снова обращаясь к Круксу, застывшему без движения перед заветной дверью.
   — Только после вас, ваше преосвященство, — прошептал Крукс, с трудом переводя дыхание.
   «Кардинал» шевельнул бровью, но, как человек, всюду привыкший быть первым, прошёл вперёд, оставив входную дверь на попечении Крукса. От внимания «кардинала» не ускользнуло, что адвокат не только запер дверь на задвижку, но и наложил цепочку. Это насторожило Стива, и он невольно пожалел, что оставил пистолет вместе с пиджаком в кабинете.
   Пригласив Крукса занять место в кресле у стола, «кардинал» сел напротив, захлопнул раскрытую Библию и кивком головы дал понять своему гостю, что готов выслушать его. Одновременно он нажал кнопку, включившую магнитофон под столом.
   Совершенно неожиданно для Стива, толстяк-адвокат всхлипнул. Пытаясь справиться с волнением, он вытащил из кармана пиджака батистовый носовой платок, громко высморкался и принялся вытирать платком глаза и потное лицо, бормоча:
   — Простите меня, ради бога, простите, ваше преосвященство, это сейчас пройдёт, но я… вы поймёте, я в ужасном положении… Простите…
   — Успокойтесь, — мягко сказал «кардинал», — вот выпейте воды, соберитесь с мыслями и… расскажите мне, что вас заставило… искать встречи со мной. — Он пододвинул гостю хрустальный бокал, до краёв наполненный водой и как бы невзначай взглянул на большие часы в углу гостиной.
   — Сейчас, — пробормотал Крукс, взяв дрожащей рукой бокал. Он поднёс его к губам, и Стив услышал, как зубы толстяка застучали о край бокала. — Благодарю, — сказал он, сделав несколько глотков и осторожно ставя бокал на стол, — благодарю вас, ваше преосвященство.
   «Кардинал» молчал. Выражения его глаз за тёмными очками Крукс, как ни старался, не мог разглядеть.
   — Сегодня утром, когда я имел удовольствие познакомиться с достойным братом вашего преосвященства, — начал Крукс, — я мечтал лишь о минутной аудиенции, чтобы выразить вашему преосвященству своё глубочайшее уважение и смиренно просить о благословении.
   Стив, не отрывая взгляда от взволнованного лица толстяка, мысленно усмехнулся.
   — Я католик и глубоко верующий человек, — продолжал Крукс, — и в своей профессиональной деятельности я всегда старался быть честным. Это подтвердят все, кто знает меня. Но ныне веры и честности недостаточно, сэр… простите… ваше преосвященство. Я… я прошу вас отпустить мои грехи… Я догадываюсь, что они осудили меня, как и его , возможно… И если я должен умереть, я хотел бы предстать там, — Крукс поднял глаза к потолку, — очищенным от грехов, ваше преосвященство…
   — Ничего не понимаю, сударь, — медленно сказал «кардинал». — Кто они ? Кто смеет ныне осудить человека, помимо Всевышнего и судьи, действующего по закону? Вы просите меня об отпущении грехов, но по канонам нашей церкви это происходит при таинстве исповеди, и вам проще было бы обратиться к вашему приходскому исповеднику, который вас знает.
   — Я не мог бы сказать ему всего, ваше преосвященство. Вы, очевидно, не представляете, что такое наша современная американская церковь. Мой исповедник, о нет… И кроме того, я даже не уверен, дадут ли мне возможность возвратиться в Нью-Йорк.
   — Вы богохульствуете, сударь, — сурово сказал «кардинал». — В моем присутствии вы позволяете себе хулить церковь. Мне кажется, сударь…
   — О, не гоните меня, ваше преосвященство, — вскричал Крукс, — не отталкивайте человека, который очутился на краю бездны. Ведь эта ночь может оказаться моей последней ночью.
   — Ну что вы такое говорите, — с оттенком раздражения сказал «кардинал». — Мы с вами находимся в цивилизованной католической стране. Если вам угрожают, если вас кто-то шантажирует, обратитесь в полицию.
   — Ах, ваше преосвященство, полиция бессильна перед ними. Ну что может сделать, например, ваша итальянская полиция с вашей мафией?
   — Вот вы о чём, — кивнул «кардинал». — Вы хотите сказать, что вас преследует ваша американская мафия?
   — Те, кого я опасаюсь, — зашептал Крукс, тревожно оглядываясь, — похуже любой мафии. Но позвольте мне, ваше преосвященство, объяснить, в чём дело, и тогда вы, быть может, согласитесь снять тяжкое бремя с моей души.
   — Хорошо, говорите.
   — Я — глава адвокатской фирмы, очень солидной адвокатской фирмы, монсеньор. Одним из моих клиентов был человек, которого я давно знаю, с которым мы были почти друзьями. Могу добавить, что он разбогател на моих глазах, причём не всегда он… делал деньги в соответствии с правом. Ему везло, и он стал одним из богатейших людей мира. Впрочем, он никогда не афишировал своего богатства и своих возможностей. Он предпочитал оставаться в тени, хотя мог многое. Очень многое, монсеньор… После рождения сына он составил завещание, по которому сын являлся его единственным наследником. Я вёл многие его дела, и, естественно, завещание он доверил мне. Но около года назад он решил изменить завещание. Он вызвал меня в Сан-Паулу, где тогда находился, и продиктовал новое завещание. Признаюсь, оно меня удивило, но… я был только его поверенным в делах. По новому завещанию сыну он почти ничего не оставлял, а все остальное… в общем, это уже неважно…
   — Нет, сударь, говорите все до конца, если вы решили довериться мне и ждёте моей поддержки, — холодно сказал «кардинал», — Или вообще ничего не говорите.
   — О монсеньор, — пробормотал адвокат, вытирая платком крупные капли пота, выступившие на лице, — о монсеньор, — повторил он шёпотом, — если бы вы только знали…
   — Не бойтесь, здесь никого нет. Мой брат и его друг ушли ещё до вашего прихода.
   — Он завещал все одному международному сообществу, которое… разрабатывает какое-то новое оружие. Оно находится в ФРГ, называется ОТРАГ… В завещании был ряд ограничений, которые давали моему клиенту определённые гарантии, что его… не ликвидируют раньше времени, дабы воспользоваться его деньгами. Но это уже технические детали.
   — Сын знал о том, что завещание изменено? — спросил «кардинал».
   — Нет… По-видимому, нет, — поправился адвокат. — Дело в том, что он поручил мне известить об этом сына после того, как вернусь в Нью-Йорк и уничтожу первое завещание.
   — Значит, оно не было уничтожено, когда он подписывал второе?
   — Нет… Я не привёз его в Сан-Паулу. Я не знал, зачем он меня вызывает. Но я обещал ему уничтожить первое завещание тотчас же, как возвращусь в Нью-Йорк.
   Адвокат умолк и тяжело вздохнул.
   — Вы, конечно, выполнили своё обещание, сударь?
   — В том-то и дело, что нет, ваше преосвященство… Но без всякого злого умысла. Первое завещание уже потеряло юридическую силу… Я ждал, что его сын появится у меня или подаст о себе весть. Время от времени я… снабжал его деньгами, с согласия отца, конечно. Но в этот последний год он не появлялся, а я… все откладывал… Само по себе уничтожение первого завещания — акт пустяковый… Даже трудно объяснить, зачем я продолжал хранить его. Может, главная причина — в моем отношении к мальчику… Я хорошо знал его и… решение старика считал очередным жестоким чудачеством и несправедливостью… Они ведь не ладили. Сын пошёл не в отца… Ну, а старик не мог примириться с этим.
   На днях он позвонил мне снова. Его первым вопросом было, уничтожил ли я то, первое завещание. Я сказал, что уничтожил. Я солгал ему, но… Я мог исправить ложь тотчас же, как закончится телефонный разговор. Его дальнейшие слова удивили меня. Он сказал: «Поклянись, Феликс, что ты действительно уничтожил первое завещание». Что было делать? Я сказал: «Клянусь». Если бы я только мог предполагать… После этого он велел мне уничтожить и второе завещание, сейчас же, до окончания нашего разговора. Я понял, что он очень возбуждён, и не стал возражать. Я открыл сейф — такие завещания хранятся в особом сейфе, рядом с моим кабинетом, — взломал печати, порвал завещание на мелкие клочки и сжёг его в специальной электрической печи, стоящей у меня в кабинете. И он снова велел мне поклясться, что я действительно сжёг второе завещание. Ему хорошо известно, что я честный человек и ревностный католик… Я поклялся и почувствовал по его тону, что ему сразу стало легче. Мы поговорили ещё немного, он даже шутил, а потом вдруг сказал мне, что хочет встретиться со мной, чтобы составить новое завещание. И предложил приехать в Акапулько. И вот я здесь, монсеньор, на мне тяжкий грех клятвопреступления и… самое ужасное, что они … вероятно, уже догадываются, что с завещанием дело обстоит не так, как им хотелось бы. Если я не ошибаюсь, я обречён — ничто не спасёт меня. Мне остаётся молить вас, ваше преосвященство, облегчить мои последние часы — снять с меня бремя тяжкого греха.
   — Сударь, — сказал «кардинал», наклонив голову и испытующе глядя на Крукса поверх тёмных очков, — не проще ли вам признаться во всем вашему клиенту и, насколько я понял, другу, попросить у него прощения? Оно снимет с вас грех клятвопреступления.
   — Увы, ваше преосвященство, — прошептал Крукс, низко опуская голову, — я лишён возможности последовать вашему доброму совету. Сегодня утром Цезарь погиб в авиакатастрофе.
   — Цезарь? — поднял брови «кардинал».
   — Его так звали, — тяжко вздохнул Крукс — Мы не виделись с ним больше после того телефонного разговора.
   — Значит, этот достойный человек, уйдя из жизни, не оставил завещания?
   — Осталось его первое завещание, — прошептал Крукс, не поднимая головы. — Я так и не уничтожил его.
   В комнате воцарилась тишина. Стив пытался сообразить, что ему дают полученные сведения. Уточнять сейчас подробности было бы рискованно… Кое-кто из журналистов пытался связывать африканские владения Фигуранкайна именно с ОТРАГом, но надёжных данных ни у кого не было. Слова Крукса кое-что проясняли, но не до конца. Во всяком случае, нить снова ухвачена; она настолько осязаема, что может завести далеко. Неужели Старик сознательно дал ему эту возможность? Ведь если ОТРАГ — это капиталы Фигуранкайна… Такое может стать сенсацией года. Вопрос в том — захотят ли рисковать владельцы газеты?
   Феликс Крукс продолжал сидеть, низко опустив розовую лысую голову. Стиву стало почти жаль его… Правда, грозящую опасность адвокат, конечно, преувеличивает. Сейчас ему едва ли что-либо угрожает, но после того, как будет открыто единственное сохранившееся завещание Фигуранкайна… «Ну, до тех пор он опомнится и найдёт средства обезопасить себя», — решил Стив. Надо было кончать затянувшийся разговор, и «кардинал» сказал:
   — Мне искренне жаль вас, сударь. По собственной неосторожности вы попали в трудное и двусмысленное положение, Я не думаю, чтобы кто-нибудь мог быть опасным для вас сейчас, тем более тут, в Мексике. Надеюсь, всё, что я сейчас услышал, это правда…
   — Чистая правда, ваше преосвященство, чистейшая, как вода в этом графине.
   — Хорошо. Я принимаю вашу исповедь и готов отпустить вам грехи, но… наложу на вас… наказание. Вы переведёте, скажем, двадцать тысяч долларов в фонд помощи бедным детям Латинской Америки. Вас не обеднит такая сумма?
   — Нет, конечно. Я сейчас же подпишу чек.
   — Нет. Вы переведёте деньги непосредственно благотворительному обществу сразу, как возвратитесь в Нью-Йорк. Адрес вам известен?
   — Разумеется.
   — Значит, сразу по прибытии. Не забудьте!
   — Ваше преосвященство, клянусь вам…
   — Не надо… А теперь властью, дарованной мне церковью, снимаю с вас грех лживой клятвы и отпускаю прочие менее серьёзные прегрешения. Идите с миром, и да хранит вас Бог.
   Адвокат склонился в низком поклоне. Стив коснулся ладонью его мокрой от пота лысины и потом протянул ему руку, которую адвокат осторожно поцеловал.
   Затем «кардинал» проводил гостя до дверей своих апартаментов и, когда тот выходил, убедился, что в коридоре никого не было.
   Возвратившись в гостиную, Стив прежде всего выключил магнитофон под столом и вынул кассету. Подбросив её на ладони, Стив невольно подумал, что её цена намного превышает сумму, которую Крукс переведёт бедным детям Латинской Америки. Не снимая облачения, Стив прошёл в кабинет и присел к письменному столу. Теперь оставалось «вылепить» из тех сведений, которыми он уже располагал, несколько сенсационных «конфеток» для читателей «Калифорния таймс», передать их по ночному телетайпу из пресс-центра Акапулько Старику в Лос-Анджелес и позвонить Мэй.
 
   Позвонить Мэй Стив всё-таки не успел. Когда около трех часов ночи он возвратился из пресс-центра в «Континенталь», в холле отеля он неожиданно столкнулся с Феликсом Круксом. Адвокат, видимо, собрался уезжать. Он был в плаще, с жёлтым кожаным портфелем в руках, за ним следовал бой с чемоданом и сумкой.
   Увидев Стива, адвокат обрадовался:
   — Сеньор Эспиноза, какая удача! Мне пришлось ускорить отъезд, но я не решился тревожить вас ночью…
   — А я уже не лягу сегодня, — объявил Стив, пошатнувшись, и ухватился за руку адвоката, который поспешил его поддержать. — Мы с приятелем были в одном месте… Ну, знаете, скажу я вам, такие женщины — увидеть и умереть. Да… — Стив захохотал. — Приятеля пришлось оставить там, а я вот вернулся… А то брат будет сердиться. Он у меня строгий, сеньор Крукс, да… Вы много потеряли, что отказались пойти с нами…
   — Дорогой сеньор Эспиноза, — перебил Крукс со страдальческим выражением лица, — я тороплюсь в аэропорт, самолет через час с небольшим. Я бесконечно благодарен вам, я теперь ваш должник, и когда будете в Нью-Йорке…
   — Значит, надо выпить на дорогу! — закричал Стив. — Я не отпущу вас так. Хочу выпить за ваше здоровье, сеньор Крукс.
   И Стив подхватил адвоката под руку и, пошатываясь, потащил к бару.
   — Ну хорошо, — вздохнул Крукс, когда Стив усадил его на круглый табурет у блистающей никелем мраморной стойки. — Только плачу я.
   — Пожалуйста, — великодушно согласился Стив и добавил: — Для меня двойную кровавую б-б…
   — «Беатриче»? — подсказал бармен.
   — Вот именно… С икрой и лимоном,
   — И немного коньяка, — добавил Крукс, неодобрительно поглядывая на Стива.
   Они выпили, и Стив с аппетитом закусил ярко-красную жидкость чёрной икрой и кусочком лимона.
   — Ну, мне пора, — решительно заявил Крукс, расплачиваясь.
   — Знаете что, дорогой сеньор Крукс, — воскликнул Стив, ударив себя по голове. — Я поеду с вами. Позвольте мне проводить вас до самолёта.
   — Стоит ли? — нерешительно возразил Крукс. — Что скажет его преосвященство? Ведь вы тогда явитесь в «Континен-таль» к рассвету.
   — Вот и прекрасно. Я разбужу его, и мы опять поедем в аэропорт. Наш самолёт в восемь утра.
   — Ну хорошо, — согласился Крукс. — Вы очень любезны, сеньор Эспиноза, и мне, конечно, будет приятно совершить эту ночную поездку в вашем обществе.
   «Ещё бы, — подумал Стив, — по крайней мере, не будешь так трусить».
   Они сели рядом в комфортабельную машину, и мгновение спустя навстречу им стремительно замелькали пустые улицы, скверы и бульвары спящего Акапулько, а затем крутые виражи горной дороги.
   Стив откинулся на сиденье и, прикрыв глаза, внимательно наблюдал за соседом. Адвокат беспокойно крутился на своём месте, пугливо вглядывался в темноту. Когда миновали высокий каменный крест на скале над городом, словно парящий во тьме в ореоле подсветки, Крукс торопливо перекрестился.
   Голова Стива мотнулась и упёрлась в плечо Крукса. Адвокат отодвинулся. Стив приоткрыл глаза и выпрямился на сиденье.
   — Ну и мрак, — пробормотал он, зевая, — И надо было вам ехать в такую пору, сеньор Крукс. Разве не могли подождать до утра?
   — Пришлось ускорить вылет, — тихо ответил Крукс. — Позвонили из Мехико. Ночью привезут останки жертв авиакатастрофы. Я должен опознать одного человека. Это необходимо сделать срочно.
   — Разве была катастрофа?
   — Вчера… В ней погиб… мой друг.
   — Это ужасно. Примите моё искреннее соболезнование, сеньор Крукс. И много людей погибло?
   — Человек тридцать.
   — Ого… Значит, вам предстоит узнать среди тридцати изуродованных трупов тело вашего друга?
   — По-видимому, — сказал Крукс, и лицо его страдальчески скривилось.
   — У вашего друга, конечно, остались родственники. — Наверное, и они прибудут?
   — Не знаю… У него есть сын, но…
   — Они не ладили, да?