Страница:
— Там лежат несметные сокровища, — сказал он. — Надо только знать, как найти их. Думаю, именно это снова и снова влечет людей в космос. — Он вздохнул и одним глотком опорожнил стакан красного вина. Неожиданно он посмотрел на меня в упор. — Ты только представь себе, Джей. Огромное скопление маленьких мирков, больше, чем ты можешь сосчитать, и все почти на одной орбите, так что кораблю приходится буквально продираться сквозь их месиво, никогда не зная, где и когда ему грозит столкновение. Но если ты только осмелишься остаться в Лабиринте и если тебе посчастливится найти нужный мирок, ты вернешься на Эрин самым богатым человеком Сорока Миров. И тебе не нужно будет больше работать.
В то время отличия солнца и звезд от планет и астероидов только-только начинали укладываться в моей голове, так что рассказ о Лабиринте дошел до меня не целиком. Но одно слово из этого рассказа прозвучало для меня ясно и отчетливо.
— Сокровища, — сказал я. — Вы имели в виду золото?
Он едва посмотрел на меня, повернулся к матери и рассмеялся своим скрипучим, кашляющим смехом.
— Золото! Ну, Молли Хара, ты и забиваешь мальчишке голову всякими сказками. Дальше некуда, разве только гномы, да Золотой Горшок, что на том конце радуги.
— Нечто более редкое, чем золото, — обернулся он ко мне, — и куда более ценное. Что золото, его и здесь, на Эрине достаточно. Зато в Лабиринте можно найти любой легкий элемент в момент творения, даже те, каких здесь не найдешь. Знавал я людей, которым повезло наткнуться на литий, или магний, или алюминий. И это еще цветочки. Там лежит сокровище давно минувших дней — находятся такие, что говорят, будто в Лабиринте можно отыскать Сверхскорость, которая...
— Сверхскорость! — не выдержала мать. — Ну, Джимми, и ты еще смеешь обвинять меня в том, что это я забиваю его голову ерундой! Ладно, хватит об этом. — Она поднялась с места, опершись на плечо Грогана одной рукой и похлопывая его по щеке другой. — Ладно, Джей, уже поздно и тебе давно пора спать. Поднимайся к себе. Нам с мистером Гроганом надо еще поговорить.
Я не стал спорить. Весь стол был завален тарелками, стаканами и бутылками, и надо было пользоваться случаем, пока мать не спохватилась и не заставила перемыть их все. Я еще успею расспросить о Сверхскорости утром, прежде чем встанет мать. Когда у нас бывали гости, мать обыкновенно вставала поздно.
Однако вышло так, что мне так и не удалось ни о чем расспросить Джимми Грогана, ибо на следующее утро он встал спозаранку, чтобы вернуться в космопорт на том берегу озера.
А вскорости после полудня во входной двери возникло широко улыбающееся лицо Дункана Уэста. Я давно уже усвоил, что нет смысла обращаться к Дядунке за информацией, будь то Сверхскорость или что угодно другое из отдаленного прошлого. С вопросами пришлось обождать.
В то время отличия солнца и звезд от планет и астероидов только-только начинали укладываться в моей голове, так что рассказ о Лабиринте дошел до меня не целиком. Но одно слово из этого рассказа прозвучало для меня ясно и отчетливо.
— Сокровища, — сказал я. — Вы имели в виду золото?
Он едва посмотрел на меня, повернулся к матери и рассмеялся своим скрипучим, кашляющим смехом.
— Золото! Ну, Молли Хара, ты и забиваешь мальчишке голову всякими сказками. Дальше некуда, разве только гномы, да Золотой Горшок, что на том конце радуги.
— Нечто более редкое, чем золото, — обернулся он ко мне, — и куда более ценное. Что золото, его и здесь, на Эрине достаточно. Зато в Лабиринте можно найти любой легкий элемент в момент творения, даже те, каких здесь не найдешь. Знавал я людей, которым повезло наткнуться на литий, или магний, или алюминий. И это еще цветочки. Там лежит сокровище давно минувших дней — находятся такие, что говорят, будто в Лабиринте можно отыскать Сверхскорость, которая...
— Сверхскорость! — не выдержала мать. — Ну, Джимми, и ты еще смеешь обвинять меня в том, что это я забиваю его голову ерундой! Ладно, хватит об этом. — Она поднялась с места, опершись на плечо Грогана одной рукой и похлопывая его по щеке другой. — Ладно, Джей, уже поздно и тебе давно пора спать. Поднимайся к себе. Нам с мистером Гроганом надо еще поговорить.
Я не стал спорить. Весь стол был завален тарелками, стаканами и бутылками, и надо было пользоваться случаем, пока мать не спохватилась и не заставила перемыть их все. Я еще успею расспросить о Сверхскорости утром, прежде чем встанет мать. Когда у нас бывали гости, мать обыкновенно вставала поздно.
Однако вышло так, что мне так и не удалось ни о чем расспросить Джимми Грогана, ибо на следующее утро он встал спозаранку, чтобы вернуться в космопорт на том берегу озера.
А вскорости после полудня во входной двери возникло широко улыбающееся лицо Дункана Уэста. Я давно уже усвоил, что нет смысла обращаться к Дядунке за информацией, будь то Сверхскорость или что угодно другое из отдаленного прошлого. С вопросами пришлось обождать.
Глава 2
Насколько мне известно, Джимми Гроган никогда больше не возвращался в наш дом. Он провел у нас всего одну ночь, но в жизни моей он сыграл весьма важную роль. Он разбудил во мне любознательность. Только после его визита я обратил внимание на то, что дядя Дункан обязательно исчезает, стоит в доме у матери появиться другому мужчине, и что он возникает словно из ниоткуда, стоит тому уйти.
И, конечно, именно от Грогана услышал я впервые слово, с которого все началось: «Сверхскорость».
Странники из космоса продолжали гостить по одному у матери: иногда они появлялись чуть не каждую неделю, иногда никого не было почти полгода. Они могли провести у нас от одной ночи до целой недели. Когда я стал постарше, я иногда отваживался расспрашивать их о том, что происходит «там, в космосе». Но я уже становился помехой матери. Ибо, когда мне исполнилось десять, она во избежание лишних вопросов начала отсылать меня на то время, когда у нее был гость, к старому дядюшке Тоби в Толтуну. Мне не разрешалось возвращаться домой до тех пор, пока гость не уйдет. «Ты уже достаточно взрослый, Джей», — вот и все объяснения, что я мог получить от матери или дядюшки Тоби.
За эти годы я набрался некоторых сведений о космосе и Сорока Мирах, но все они были настолько отрывочными, что я даже не помню, что и откуда я узнавал. Впрочем, не так уж это и важно, ведь доктор Эйлин сказала мне, что я могу располагать события в любом удобном мне порядке. Ну что ж, поймаю ее на слове и расскажу о том, что я знал — или считал, что знал, — к шестнадцати годам, когда на сцене появился Пэдди Эндертон.
Мир моего детства ограничивался матерью, и домом, и озером Шилин, и городком Толтуной — вот, пожалуй, и все. Позже я узнал, что все это — лишь малая толика огромной Вселенной. Мы жили на западном берегу озера Шилин, вытянутого с севера на юг, причем наш дом находился ближе к южной его части. Можно было выйти из нашего дома и за три дня, обогнув озеро с юга, дойти пешком до космопорта. Такое же путешествие, но по северной дороге, занимало никак не меньше двенадцати дней. А кругосветный переход вокруг Эрина (конечно, если путешественник сможет пересечь моря и океаны, рядом с которыми нашего озера даже не заметишь) занял бы, наверное, тысячу дней.
Для меня было большим потрясением узнать, что существуют самолеты, способные облететь всю планету за один день, так что солнце всю дорогу будет над головой.
И Эрин был только частью всего остального. Наш мир — один из многих, обращающихся вокруг нашего солнца, Мэйвина. Мы живем на шестой от солнца планете, одной из двенадцати внутренних планет. Затем следует огромная планета, Антрим, космос вокруг которой чист (так называемая Брешь). За Антримом расположен Лабиринт с бесчисленным множеством крошечных мирков-астероидов; их так много, они так теснятся на орбите, что никто и никогда не пытался сосчитать их или дать им названия. Следом за Лабиринтом идет еще одна гигантская газовая планета, Тайрон, а за ней — двадцать четыре замерзших и безжизненных планеты Внешней Системы завершают список Сорока Миров.
Для нынешних космоплавателей пределом дальности были внешние планеты, куда время от времени совершались вылазки в поисках редких на Эрине легких элементов; большинство же полетов ограничивалось орбитой Тайрона. Дальше не летал никто. Но когда-то, поколений десять назад, существовала Сверхскорость. В те времена путешествия к дальним звездам, торговля между звездными системами были обыденным явлением. И так было до того дня, когда корабли со звезд вдруг прекратили появляться в системе Мэйвина.
Это может показаться странным, но, зная все это, я тем не менее интересовался не столько Сверхскоростью, но космолетчиками, что рисковали своими жизнями в пределах Сорока Миров. Сверхскорость, если и существовала когда-то, была все же чем-то ушедшим давным-давно — мать, когда я приставал к ней с расспросами, вообще отрицала ее существование; дядя Дункан, да и многие другие говорили то же самое. Зато космолетчики были реальны, осязаемы. Они были сейчас, они дразнили мое воображение. Без Сверхскорости я мог и обойтись. Космос же лежал передо мной.
Когда мне исполнилось пятнадцать, мне, наконец, разрешили пользоваться нашей маленькой парусной лодкой, что стояла у пристани прямо перед нашим домом. Разрешили, но при условии, что я буду следовать трем нехитрым правилам: не отплывать далеко от берега, не выходить в плохую погоду, не плавать после наступления темноты.
И коль скоро уж я собираюсь быть честным — а только так и можно рассказать о том, что произошло, — самое время признаться: я нарушал эти правила. Все три. Правда, я не позволял этого себе, когда жил дома, и мать могла приглядывать за мной.
Но стоило в доме появиться новому гостю, как я начинал собирать свои вещи, чтобы перебираться к дядюшке Тоби, непременно спрашивая при этом: могу ли я отправиться в Толтуну по воде, не отходя далеко от берега. И если погода была хорошей, мать обычно не возражала. Тогда я был свободен от ее опеки на срок от дня до недели, а старый дядюшка Тоби — подслеповатый, глуховатый, да и нетвердый на ноги — бывал только рад спровадить меня с глаз долой с утра и до позднего вечера.
Очень скоро я методом проб и ошибок узнал, что можно, а чего нельзя делать на озере. Идеальным для плавания под парусом был сильный ровный ветер с севера. Он позволял мне плыть прямо через озеро, не делая галсов, и возвращаться тем же путем. Так я мог затратить на переход к восточному берегу всего два часа, и еще два — на дорогу обратно домой. И тогда у меня оставался почти целый день на то, чтобы быть там, где мне хотелось быть: в космопорте Малдун.
В первое свое плавание туда я слишком трусил, слишком боялся опоздать обратно, чтобы побывать в самом космопорте. Я так и не сошел на берег. Я сидел в лодке, жевал свой завтрак и не отрываясь смотрел на загадочные здания и сооружения на берегу. Их было множество, и я понятия не имел, для чего они все предназначены. Разумеется, больше всего мне хотелось увидеть старт или посадку корабля, но ничего похожего на это не было и в помине. После полуторачасового ожидания, прерываемого только моим неуклюжими попытками притвориться удящим рыбу или чинящим лодку, стоило кому-либо спуститься к причалу (к нему были пришвартованы большие грузовые баржи), я неохотно отчалил обратно в Толтуну. В тот раз я вернулся в дом дядюшки Тоби рано — к нашему обоюдному неудовольствию — и мне пришлось убивать весь остаток дня.
В следующую попытку я вел себя смелее. Поскольку никаких знаков, запрещавших мне сходить на берег, не было, я привязал лодку к краю причала и отправился в космопорт. Почти сразу я наткнулся на щит, наглядно показывавший план всего комплекса. Он был поставлен здесь для людей с озерных барж, но сослужил добрую службу и мне. Я изучал его до тех пор, пока не получил общего представления о том, где и что находится. Только тогда я двинулся дальше. Остаток дня прошел, словно в волшебном сне.
Первой моей целью были огромные стартовые площадки. Даже на расстоянии видел я окружающие их пышки с коммуникационными системами. Невидимыми моему глазу оставались решетки под их основанием, ожидающие чудовищного импульса энергии, что оторвет корабль от земли или, напротив, плавно опустит его. После нескольких минут колебаний я подошел к защитной ограде. Я ждал довольно долго и в конце концов сообразил то, что мог бы знать и раньше, исходя из опыта — то, что запуски и посадки происходят ближе к закату. Все, что я видел сейчас, было всего лишь обычной подготовкой.
Я пошел дальше, к огромным куполам ремонтных доков. Я не осмеливался зайти внутрь — там было слишком много людей, чьей работой, похоже, было только следить за тем, что делают другие, — но я заглядывал в раскрытые ворота ангаров и замирал при виде ремонтников, ползавших по поверхности кораблей-челноков, каждый размером с наш дом. В немом восторге глядел я на то, как монтируют на их днище сверкающие панели отражателей. После запуска их можно снять и оставить на высокой орбите, если челноку надо идти дальше в космос. Большинству нормальных людей эти панели показались бы просто большими вогнутыми блюдами, но мне, знавшему их назначение, казалось, будто я никогда еще не видел ничего столь прекрасного.
В то посещение космопорта я вряд ли обращал внимание на вмятины и царапины на бортах кораблей, на заплаты, на неровные сварные швы. В голову мне и прийти не могло, что столь потрепанные снаружи корабли могут и внутри быть не лучше.
В конце концов один из людей у ворот обратил на меня внимание и двинулся в мою сторону. Я не сделал ничего плохого, но на всякий случай поспешил к одному из больших, крытых металлическими панелями зданий, что служили одновременно торговым центром и рестораном.
Я вошел внутрь и в первые же тридцать секунд увидел больше космолетчиков, чем, я думал, их существует на свете.
Они сидели на табуретках за столами с едой и питьем или стояли, прислонившись к голым металлическим стенам. И они говорили, говорили... В зале стоял гул от их разговоров — о космосе! Мне хотелось слышать каждое их слово.
Вот только люди, раз посмотрев на меня, уже не сводили с меня глаз. Я был чужой здесь — не из-за возраста (тут было полно мальчишек не старше меня, разносивших еду и питье), но из-за моего платья. Все остальные были либо вдвое старше меня, либо одеты в форму обслуживающего персонала: белую куртку и голубые брюки в обтяжку.
Все больше людей смотрели на меня. Пора было уходить. Я торопливо вышел из ресторана и вернулся на берег, исполненный решимости по возвращении домой попросить мать сшить мне белую куртку и голубые штаны.
По возвращении домой... С этим вышла загвоздка. Я позабыл о времени, более того, я забыл, что ближе к вечеру ветер обычно стихает. Я поднял парус, но лодка почти не двигалась с места.
Вот так я впервые увидел космический старт вблизи.
Сумерки над озером начали сгущаться еще до того, как я отчалил. Я без труда находил дорогу: Толтуна издалека угадывалась по цепочке огоньков на другом берегу озера. Я не преодолел и десятой части пути, когда все за моей спиной внезапно осветилось. На мой белый парус упал странный фиолетовый отсвет, и все в лодке окрасилось в причудливые, неестественные цвета.
Я обернулся. Балансируя на верхушке ослепительного фиолетового столба, в небо поднимался корабль. Подъем был медленный, почти торжественный. Я был на достаточно близком расстоянии, чтобы видеть отраженный луч — тонкую струю плазмы, движущейся (как я знал) почти со скоростью света. Она была светлее, бело-голубого цвета, и упиралась точно в центр мощного стартового лазера. Через водную гладь до меня доносился треск ионных разрядов.
И вдруг моя лодка дернулась и набрала ход. Не знаю, чего было больше, ветра или мощного потока энергии, истекающей со стороны космопорта. Ко времени, когда фиолетовый столб исчез, мы уже двигались с приличной скоростью. Спустя два часа я привязывал лодку к одному из причалов Толтуны. Я поднялся на холм, к дому дядюшки Тоби — и узнал, что он не так уж слеп и глух, как я надеялся.
— И где это ты шлялся? — спросил он, стоило мне ступит на порог, и добавил, прежде чем я успел открыть рот в свое оправдание: — И пожалуйста, без этих вымышленных историй, Джей Хара. Ты был на том берегу, не отпирайся, и все это в темноте. А бедная Молли тут с ног сбилась в поисках сына.
— Мама знает, что меня не было?
— А как ты думаешь, с чего она беспокоилась? Она заходила ко мне днем. Она хочет, чтобы ты вернулся домой так быстро, как только можешь. И как по-твоему я выглядел, если мне и сказать-то ей нечего насчет того, где ты и когда будешь обратно?
— Откуда ты знаешь, что я плавал через озеро?
— Где еще быть мальцу, который во сне и наяву грезит космосом и у которого есть лодка? Ты обедал?
— Нет. Я ничего не ел с самого завтрака.
Я ожидал обеда или хотя бы сочувствия. Но Дядюшка Тоби фыркнул и сказал только:
— Ну что ж, ты сам виноват, не так ли? Обед был, да сплыл. Ступай домой — и пешком. Пешком, понял?
— Но у мамы ведь гость. Я думал, он задержится не меньше, чем на три дня.
— Задержится. Но это особый случай. Марш домой, Джей. И если тебе повезет, Молли, может статься, накормит тебя.
Дядюшка Тоби уже собирал мой маленький рюкзачок. Я двинулся в путь. Было облачно, темень стояла непроглядная, но и заблудиться было невозможно. По правую руку от меня всю дорогу было озеро. Дорога вела из Толтуны к нашему дому и кончалась прямо у дверей. Она была пуста. Я старался идти быстрее: стояла уже поздняя осень, а ночи у нас холодные.
Моя голова была полна воспоминаниями о Малдунском космопорте, о ночном старте, о ночном плавании в Толтуну. Не помню, чтобы я думал о странном желании матери вернуть меня домой в то время, как у нее гость.
Но когда я, наконец, оказался дома и смог пообщаться с Пэдди Эндертоном, то, что мать хотела иметь меня рядом, стало казаться совершенно естественным.
И, конечно, именно от Грогана услышал я впервые слово, с которого все началось: «Сверхскорость».
Странники из космоса продолжали гостить по одному у матери: иногда они появлялись чуть не каждую неделю, иногда никого не было почти полгода. Они могли провести у нас от одной ночи до целой недели. Когда я стал постарше, я иногда отваживался расспрашивать их о том, что происходит «там, в космосе». Но я уже становился помехой матери. Ибо, когда мне исполнилось десять, она во избежание лишних вопросов начала отсылать меня на то время, когда у нее был гость, к старому дядюшке Тоби в Толтуну. Мне не разрешалось возвращаться домой до тех пор, пока гость не уйдет. «Ты уже достаточно взрослый, Джей», — вот и все объяснения, что я мог получить от матери или дядюшки Тоби.
За эти годы я набрался некоторых сведений о космосе и Сорока Мирах, но все они были настолько отрывочными, что я даже не помню, что и откуда я узнавал. Впрочем, не так уж это и важно, ведь доктор Эйлин сказала мне, что я могу располагать события в любом удобном мне порядке. Ну что ж, поймаю ее на слове и расскажу о том, что я знал — или считал, что знал, — к шестнадцати годам, когда на сцене появился Пэдди Эндертон.
Мир моего детства ограничивался матерью, и домом, и озером Шилин, и городком Толтуной — вот, пожалуй, и все. Позже я узнал, что все это — лишь малая толика огромной Вселенной. Мы жили на западном берегу озера Шилин, вытянутого с севера на юг, причем наш дом находился ближе к южной его части. Можно было выйти из нашего дома и за три дня, обогнув озеро с юга, дойти пешком до космопорта. Такое же путешествие, но по северной дороге, занимало никак не меньше двенадцати дней. А кругосветный переход вокруг Эрина (конечно, если путешественник сможет пересечь моря и океаны, рядом с которыми нашего озера даже не заметишь) занял бы, наверное, тысячу дней.
Для меня было большим потрясением узнать, что существуют самолеты, способные облететь всю планету за один день, так что солнце всю дорогу будет над головой.
И Эрин был только частью всего остального. Наш мир — один из многих, обращающихся вокруг нашего солнца, Мэйвина. Мы живем на шестой от солнца планете, одной из двенадцати внутренних планет. Затем следует огромная планета, Антрим, космос вокруг которой чист (так называемая Брешь). За Антримом расположен Лабиринт с бесчисленным множеством крошечных мирков-астероидов; их так много, они так теснятся на орбите, что никто и никогда не пытался сосчитать их или дать им названия. Следом за Лабиринтом идет еще одна гигантская газовая планета, Тайрон, а за ней — двадцать четыре замерзших и безжизненных планеты Внешней Системы завершают список Сорока Миров.
Для нынешних космоплавателей пределом дальности были внешние планеты, куда время от времени совершались вылазки в поисках редких на Эрине легких элементов; большинство же полетов ограничивалось орбитой Тайрона. Дальше не летал никто. Но когда-то, поколений десять назад, существовала Сверхскорость. В те времена путешествия к дальним звездам, торговля между звездными системами были обыденным явлением. И так было до того дня, когда корабли со звезд вдруг прекратили появляться в системе Мэйвина.
Это может показаться странным, но, зная все это, я тем не менее интересовался не столько Сверхскоростью, но космолетчиками, что рисковали своими жизнями в пределах Сорока Миров. Сверхскорость, если и существовала когда-то, была все же чем-то ушедшим давным-давно — мать, когда я приставал к ней с расспросами, вообще отрицала ее существование; дядя Дункан, да и многие другие говорили то же самое. Зато космолетчики были реальны, осязаемы. Они были сейчас, они дразнили мое воображение. Без Сверхскорости я мог и обойтись. Космос же лежал передо мной.
Когда мне исполнилось пятнадцать, мне, наконец, разрешили пользоваться нашей маленькой парусной лодкой, что стояла у пристани прямо перед нашим домом. Разрешили, но при условии, что я буду следовать трем нехитрым правилам: не отплывать далеко от берега, не выходить в плохую погоду, не плавать после наступления темноты.
И коль скоро уж я собираюсь быть честным — а только так и можно рассказать о том, что произошло, — самое время признаться: я нарушал эти правила. Все три. Правда, я не позволял этого себе, когда жил дома, и мать могла приглядывать за мной.
Но стоило в доме появиться новому гостю, как я начинал собирать свои вещи, чтобы перебираться к дядюшке Тоби, непременно спрашивая при этом: могу ли я отправиться в Толтуну по воде, не отходя далеко от берега. И если погода была хорошей, мать обычно не возражала. Тогда я был свободен от ее опеки на срок от дня до недели, а старый дядюшка Тоби — подслеповатый, глуховатый, да и нетвердый на ноги — бывал только рад спровадить меня с глаз долой с утра и до позднего вечера.
Очень скоро я методом проб и ошибок узнал, что можно, а чего нельзя делать на озере. Идеальным для плавания под парусом был сильный ровный ветер с севера. Он позволял мне плыть прямо через озеро, не делая галсов, и возвращаться тем же путем. Так я мог затратить на переход к восточному берегу всего два часа, и еще два — на дорогу обратно домой. И тогда у меня оставался почти целый день на то, чтобы быть там, где мне хотелось быть: в космопорте Малдун.
В первое свое плавание туда я слишком трусил, слишком боялся опоздать обратно, чтобы побывать в самом космопорте. Я так и не сошел на берег. Я сидел в лодке, жевал свой завтрак и не отрываясь смотрел на загадочные здания и сооружения на берегу. Их было множество, и я понятия не имел, для чего они все предназначены. Разумеется, больше всего мне хотелось увидеть старт или посадку корабля, но ничего похожего на это не было и в помине. После полуторачасового ожидания, прерываемого только моим неуклюжими попытками притвориться удящим рыбу или чинящим лодку, стоило кому-либо спуститься к причалу (к нему были пришвартованы большие грузовые баржи), я неохотно отчалил обратно в Толтуну. В тот раз я вернулся в дом дядюшки Тоби рано — к нашему обоюдному неудовольствию — и мне пришлось убивать весь остаток дня.
В следующую попытку я вел себя смелее. Поскольку никаких знаков, запрещавших мне сходить на берег, не было, я привязал лодку к краю причала и отправился в космопорт. Почти сразу я наткнулся на щит, наглядно показывавший план всего комплекса. Он был поставлен здесь для людей с озерных барж, но сослужил добрую службу и мне. Я изучал его до тех пор, пока не получил общего представления о том, где и что находится. Только тогда я двинулся дальше. Остаток дня прошел, словно в волшебном сне.
Первой моей целью были огромные стартовые площадки. Даже на расстоянии видел я окружающие их пышки с коммуникационными системами. Невидимыми моему глазу оставались решетки под их основанием, ожидающие чудовищного импульса энергии, что оторвет корабль от земли или, напротив, плавно опустит его. После нескольких минут колебаний я подошел к защитной ограде. Я ждал довольно долго и в конце концов сообразил то, что мог бы знать и раньше, исходя из опыта — то, что запуски и посадки происходят ближе к закату. Все, что я видел сейчас, было всего лишь обычной подготовкой.
Я пошел дальше, к огромным куполам ремонтных доков. Я не осмеливался зайти внутрь — там было слишком много людей, чьей работой, похоже, было только следить за тем, что делают другие, — но я заглядывал в раскрытые ворота ангаров и замирал при виде ремонтников, ползавших по поверхности кораблей-челноков, каждый размером с наш дом. В немом восторге глядел я на то, как монтируют на их днище сверкающие панели отражателей. После запуска их можно снять и оставить на высокой орбите, если челноку надо идти дальше в космос. Большинству нормальных людей эти панели показались бы просто большими вогнутыми блюдами, но мне, знавшему их назначение, казалось, будто я никогда еще не видел ничего столь прекрасного.
В то посещение космопорта я вряд ли обращал внимание на вмятины и царапины на бортах кораблей, на заплаты, на неровные сварные швы. В голову мне и прийти не могло, что столь потрепанные снаружи корабли могут и внутри быть не лучше.
В конце концов один из людей у ворот обратил на меня внимание и двинулся в мою сторону. Я не сделал ничего плохого, но на всякий случай поспешил к одному из больших, крытых металлическими панелями зданий, что служили одновременно торговым центром и рестораном.
Я вошел внутрь и в первые же тридцать секунд увидел больше космолетчиков, чем, я думал, их существует на свете.
Они сидели на табуретках за столами с едой и питьем или стояли, прислонившись к голым металлическим стенам. И они говорили, говорили... В зале стоял гул от их разговоров — о космосе! Мне хотелось слышать каждое их слово.
Вот только люди, раз посмотрев на меня, уже не сводили с меня глаз. Я был чужой здесь — не из-за возраста (тут было полно мальчишек не старше меня, разносивших еду и питье), но из-за моего платья. Все остальные были либо вдвое старше меня, либо одеты в форму обслуживающего персонала: белую куртку и голубые брюки в обтяжку.
Все больше людей смотрели на меня. Пора было уходить. Я торопливо вышел из ресторана и вернулся на берег, исполненный решимости по возвращении домой попросить мать сшить мне белую куртку и голубые штаны.
По возвращении домой... С этим вышла загвоздка. Я позабыл о времени, более того, я забыл, что ближе к вечеру ветер обычно стихает. Я поднял парус, но лодка почти не двигалась с места.
Вот так я впервые увидел космический старт вблизи.
Сумерки над озером начали сгущаться еще до того, как я отчалил. Я без труда находил дорогу: Толтуна издалека угадывалась по цепочке огоньков на другом берегу озера. Я не преодолел и десятой части пути, когда все за моей спиной внезапно осветилось. На мой белый парус упал странный фиолетовый отсвет, и все в лодке окрасилось в причудливые, неестественные цвета.
Я обернулся. Балансируя на верхушке ослепительного фиолетового столба, в небо поднимался корабль. Подъем был медленный, почти торжественный. Я был на достаточно близком расстоянии, чтобы видеть отраженный луч — тонкую струю плазмы, движущейся (как я знал) почти со скоростью света. Она была светлее, бело-голубого цвета, и упиралась точно в центр мощного стартового лазера. Через водную гладь до меня доносился треск ионных разрядов.
И вдруг моя лодка дернулась и набрала ход. Не знаю, чего было больше, ветра или мощного потока энергии, истекающей со стороны космопорта. Ко времени, когда фиолетовый столб исчез, мы уже двигались с приличной скоростью. Спустя два часа я привязывал лодку к одному из причалов Толтуны. Я поднялся на холм, к дому дядюшки Тоби — и узнал, что он не так уж слеп и глух, как я надеялся.
— И где это ты шлялся? — спросил он, стоило мне ступит на порог, и добавил, прежде чем я успел открыть рот в свое оправдание: — И пожалуйста, без этих вымышленных историй, Джей Хара. Ты был на том берегу, не отпирайся, и все это в темноте. А бедная Молли тут с ног сбилась в поисках сына.
— Мама знает, что меня не было?
— А как ты думаешь, с чего она беспокоилась? Она заходила ко мне днем. Она хочет, чтобы ты вернулся домой так быстро, как только можешь. И как по-твоему я выглядел, если мне и сказать-то ей нечего насчет того, где ты и когда будешь обратно?
— Откуда ты знаешь, что я плавал через озеро?
— Где еще быть мальцу, который во сне и наяву грезит космосом и у которого есть лодка? Ты обедал?
— Нет. Я ничего не ел с самого завтрака.
Я ожидал обеда или хотя бы сочувствия. Но Дядюшка Тоби фыркнул и сказал только:
— Ну что ж, ты сам виноват, не так ли? Обед был, да сплыл. Ступай домой — и пешком. Пешком, понял?
— Но у мамы ведь гость. Я думал, он задержится не меньше, чем на три дня.
— Задержится. Но это особый случай. Марш домой, Джей. И если тебе повезет, Молли, может статься, накормит тебя.
Дядюшка Тоби уже собирал мой маленький рюкзачок. Я двинулся в путь. Было облачно, темень стояла непроглядная, но и заблудиться было невозможно. По правую руку от меня всю дорогу было озеро. Дорога вела из Толтуны к нашему дому и кончалась прямо у дверей. Она была пуста. Я старался идти быстрее: стояла уже поздняя осень, а ночи у нас холодные.
Моя голова была полна воспоминаниями о Малдунском космопорте, о ночном старте, о ночном плавании в Толтуну. Не помню, чтобы я думал о странном желании матери вернуть меня домой в то время, как у нее гость.
Но когда я, наконец, оказался дома и смог пообщаться с Пэдди Эндертоном, то, что мать хотела иметь меня рядом, стало казаться совершенно естественным.
Глава 3
С тех пор, как я последний раз оставался дома, пока мать развлекала кого-то из своих гостей, прошло пять лет. За это время я, должно быть, изменился в смысле восприятия того, что вижу. Ибо с первого же взгляда человек, сидевший в нашем лучшем кресле, показался мне непохожим на тех, кого мне доводилось встречать раньше.
Когда я открыл дверь, он нервно откинулся на спинку кресла, а потом резко обернулся, чтобы взглянуть на вошедшего. Я увидел массивную голову, украшенную темной шевелюрой и пышной бородой. Голова красовалась на широченных плечах и самой мощной шее, какие мне только приходилось видеть у космолетчиков. Его лицо было чрезвычайно бледно и лишено обычных для работавших в космосе вздутых вен и ожогов. Зато на нем было странное выражение — смесь удивления и подозрительности.
Но самая разительная перемена произошла с матерью.
— Ну что ж, почти вовремя, — сказала она. — Мистер Эндертон, это мой сын, Джей. Он поможет вам поднять наверх ваши вещи. Он сильный, он справится.
И ни слова о том, где я был или почему пришел так поздно. Мне это было очень даже с руки. Однако еще более странным было поведение матери по отношению к гостю. Того сияния, какое она обычно излучала при появлении в доме новых мужчин, не было и в помине: не было ни кокетливого наклона головы, ни якобы случайных мимолетных прикосновений, ни стреляющих глазок. Напротив, вид у нее был совершенно деловой.
— Возьми это, Джей, — махнула она рукой в сторону двери. — Мне этого не поднять.
Еще входя, я обратил внимание на большой сундук — не обратить на него внимания было невозможно, поскольку он почти полностью перегородил вход. Если мне было суждено тащить его наверх, то уж никак не в одиночку. Но Пэдди Эндертон был уже на ногах и направлялся ко мне. Теперь я увидел, что сидя он производил обманчивое впечатление. У него были богатырские голова и торс, но ноги оказались такими короткими, что ростом он был не выше меня.
— Значит, ты и есть Джей, — без особой приветливости сказал он. Взгляд его был тяжелым, оценивающим. И ни намека на рукопожатие. — Ну что ж, ты и впрямь не хиляк. Взялись?
На столе еще стояли остатки обеда, и, будь у меня выбор, я бы сначала поел. Но Эндертон уже взялся за ручку на боковой поверхности сундука. Мне ничего не оставалось, как взяться за другую; я ожидал, что не смогу даже сдвинуть сундук с места, однако к моему удивлению дно его настолько легко оторвалось от пола, что я даже усомнился в том, что Эндертону действительно нужна моя помощь.
Но она ему не помешала. Мы втащили сундук по лестнице на второй этаж. Мне это показалось плевым делом, а вот Эндертон задыхался на каждым шагу. На верхней площадке он к моему удивлению повернул налево.
Чтобы мое изумление было понятно, надо сказать, что в нашем доме было три спальни. Та, что выходила окнами на озеро, была моей. На другую сторону выходили спальня матери и маленькая, гостевая.
Слева от площадки была одна дверь — в мою комнату. И, когда мы вошли в нее, я увидел, что из комнаты исчезли все мои пожитки.
— Все правильно, — мать поднималась по лестнице следом за нами. — Мистеру Эндертону подходит только комната с видом на дорогу. Поживешь пока в гостевой комнате, Джей. Я перенесла твои вещи. Это ненадолго.
На сколько? Выселять меня из моей собственной комнаты всего на пару дней казалось совершенным абсурдом.
Мать, наконец, посмотрела на Эндертона, но кроме простого вопроса во взгляде ее ничего не было.
Он опустил свой угол сундука на пол и выпрямился, с хрипом переводя дыхание.
— Я же говорил, — выдавил он из себя наконец, — я еще не решил. — Он прижал руку к груди, лицо его стало еще бледнее. Наступившая пауза длилась довольно долго.
— Я еще не решил, — повторил он наконец. — Недели три-четыре.
Он не сказал больше ничего, но стоял, задыхаясь и потея, и поминутно бросал взгляды на закрытый сундук. Видно было, что он ждет, и спустя несколько секунд мать кивнула мне:
— Пошли, Джей, — сказала она и первая начала спускаться по лестнице.
— Но он же ужасен! — взорвался я, стоило нам оказаться в гостиной, за пределами слышимости из спальни. — Как ты позволила ему остаться даже на ночь, не то что на месяц?
Мать не отвечала. Она накладывала в тарелку холодное мясо и хлеб.
— Ладно, Джей, — неохотно сказала мать, протягивая мне тарелку. Не спорю, Пэдди Эндертон — совсем не то, что я ожидала. Но он обещал платить гораздо больше, чем любой другой. И к тому же за сущую ерунду.
— Ничего себе ерунда! Ты его кормишь, верно? И ты позволила ему жить в моей комнате.
— Это... это особый случай.
— Не сомневаюсь. Только почему ты не оставила меня жить у дядюшки Тоби до тех пор, пока он не уедет?
— Чтобы ты шатался под парусом по всему озеру, пока твой бедный старый дядька места себе не находит? — Впрочем, голос у матери был не сердитый, а скорее задумчивый. — Просто мне спокойнее, когда ты здесь. Да и дяде Дункану. Ну ладно, ешь побыстрее и убери потом со стола. Я иду спать.
Да, похоже, в этот вечер мать решила добить меня сюрпризами, думал я, обедая в одиночестве и убирая за собой посуду. Выходит, в доме буду не только я, но и дядя Дункан — дело вообще неслыханное, учитывая то, что у нас гость.
Впрочем, все это было слабым утешением за лишение меня моей собственной комнаты. И любви к Пэдди Эндертону вовсе не прибавилось, когда, войдя в гостевую комнату, я обнаружил там все свои вещи, второпях распиханные по полкам.
Но даже это не помешало мне заснуть, стоило лишь опустить голову на подушку. Слишком уж длинным выдался прошедший день, слишком много всего произошло. Я воскрешал в памяти плавание к Космопорту Малдун, величие космического старта, обратное плавание в темноте, шелест воды по бортам лодки... Последняя мысль была о лодке. Она осталась у причала в Толтуне. Завтра надо сходить туда и пригнать ее домой.
Я быстро оделся, спустился вниз, направился к двери и чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда из дверей кухни на меня выплыла чья-то фигура.
Это был Пэдди Эндертон, а в правой руке он сжимал большой кинжал.
— Ха! — произнес он. — Так это ты. — Он опустил нож. — Я как раз собирался позавтракать. Что это ты делаешь в такую рань?
— Вчера вечером я оставил свою лодку в Толтуне. Я собирался пригнать ее сюда.
— Ты управляешься с парусом, да? — спросил он, помолчав. — Что, хочешь стать матросом или рыбаком?
— Надеюсь, нет. — Я хотел уйти, но что поделаешь, приходилось быть вежливым. По крайней мере в это утро он говорил со мной как с человеком. — Мне хотелось бы стать космолетчиком. Как вы.
— Что еще? — Кинжал дернулся вверх, лезвие нацелилось в мою сторону. — Кто тебе сказал, что я космолетчик?
— Никто.
— Тебе кажется, я похож на космолетчика?
— Нет, не похожи. Не внешне, — меня пугал не столько кинжал, сколько его взгляд, — но по тому, как вы дышите. И все прошлые мамины гости — они тоже были космолетчики.
— Прошлые гости? — Его бледное лицо порозовело, дыхание сделалось еще более хриплым. — У вас здесь были гости-космолетчики?
Хотелось бы мне, чтобы мать была рядом и объяснила ему все, но до обычного времени, когда она встает, было еще долго. Пришлось это делать мне самому. Я поведал ему всю правду и ничего кроме правды: то, что, сколько я себя помню, у нас бывали гости — все космолетчики. Правда, со времени, когда у нас был последний гость, прошло уже месяца четыре.
Последний факт, похоже, несколько успокоил его, и он медленно покачал своей массивной головой.
— Мне стоило бы навести справки, — произнес он, — прежде чем снимать комнату. Теперь уже поздно.
— Так вы космолетчик? — спросил я.
Вместо ответа он ушел на кухню и вернулся оттуда, неся сэндвич с горячей ветчиной.
— Вот, — он протянул сэндвич мне. — Съешь это. У меня аппетит пропал. — Он внимательно разглядывал меня, пока я откусывал кусок. — Так значит, ты часто бываешь в Толтуне, а? И к тому же ты моряк, мечтающий стать космолетчиком. Тебе никогда не хотелось сплавать через озеро, в порт Малдун?
— Я делал это только вчера, — не удержался от того, чтобы не похвастаться. — Я видел старт, совсем близко.
— Подумать только! — Он в первый раз улыбнулся. Улыбка вышла не слишком приятной: устрашающая гримаса, грязные зубы. — Ну, Джей Хара, ты прирожденный искатель приключений. Тебе не трудно было бы сплавать через озеро еще раз — для меня?
Трудно? Для меня это было бы удовольствием, как мало что другое. Впрочем, одна трудность была, и довольно значительная.
— Мама не любит, когда я плаваю далеко от берега.
— Забавы ради — конечно. Но если за это хорошо платят, тогда совсем другое дело.
Наверное, мое нежелание обсуждать этот вопрос с матерью отчетливо проявилось на моем лице, поскольку он продолжал:
— Разумеется, я поговорю с ней насчет этого. И если ты время от времени будешь делать для меня кое-что, ты получишь и еще что-то помимо денег. То, что должно тебе понравиться, ведь ты хочешь стать космолетчиком, верно? Глянь-ка, вот эту вещицу я дам тебе прямо сейчас.
Он выудил из кармана плоский диск размером в монету и протянул мне. Я осмотрел его с обеих сторон и не обнаружил ничего.
— Ну? — спросил Эндертон.
— Это просто картонка.
— Тебе так кажется? — Казалось, это его забавляло. — Бери куртку и ступай за мной.
Когда я открыл дверь, он нервно откинулся на спинку кресла, а потом резко обернулся, чтобы взглянуть на вошедшего. Я увидел массивную голову, украшенную темной шевелюрой и пышной бородой. Голова красовалась на широченных плечах и самой мощной шее, какие мне только приходилось видеть у космолетчиков. Его лицо было чрезвычайно бледно и лишено обычных для работавших в космосе вздутых вен и ожогов. Зато на нем было странное выражение — смесь удивления и подозрительности.
Но самая разительная перемена произошла с матерью.
— Ну что ж, почти вовремя, — сказала она. — Мистер Эндертон, это мой сын, Джей. Он поможет вам поднять наверх ваши вещи. Он сильный, он справится.
И ни слова о том, где я был или почему пришел так поздно. Мне это было очень даже с руки. Однако еще более странным было поведение матери по отношению к гостю. Того сияния, какое она обычно излучала при появлении в доме новых мужчин, не было и в помине: не было ни кокетливого наклона головы, ни якобы случайных мимолетных прикосновений, ни стреляющих глазок. Напротив, вид у нее был совершенно деловой.
— Возьми это, Джей, — махнула она рукой в сторону двери. — Мне этого не поднять.
Еще входя, я обратил внимание на большой сундук — не обратить на него внимания было невозможно, поскольку он почти полностью перегородил вход. Если мне было суждено тащить его наверх, то уж никак не в одиночку. Но Пэдди Эндертон был уже на ногах и направлялся ко мне. Теперь я увидел, что сидя он производил обманчивое впечатление. У него были богатырские голова и торс, но ноги оказались такими короткими, что ростом он был не выше меня.
— Значит, ты и есть Джей, — без особой приветливости сказал он. Взгляд его был тяжелым, оценивающим. И ни намека на рукопожатие. — Ну что ж, ты и впрямь не хиляк. Взялись?
На столе еще стояли остатки обеда, и, будь у меня выбор, я бы сначала поел. Но Эндертон уже взялся за ручку на боковой поверхности сундука. Мне ничего не оставалось, как взяться за другую; я ожидал, что не смогу даже сдвинуть сундук с места, однако к моему удивлению дно его настолько легко оторвалось от пола, что я даже усомнился в том, что Эндертону действительно нужна моя помощь.
Но она ему не помешала. Мы втащили сундук по лестнице на второй этаж. Мне это показалось плевым делом, а вот Эндертон задыхался на каждым шагу. На верхней площадке он к моему удивлению повернул налево.
Чтобы мое изумление было понятно, надо сказать, что в нашем доме было три спальни. Та, что выходила окнами на озеро, была моей. На другую сторону выходили спальня матери и маленькая, гостевая.
Слева от площадки была одна дверь — в мою комнату. И, когда мы вошли в нее, я увидел, что из комнаты исчезли все мои пожитки.
— Все правильно, — мать поднималась по лестнице следом за нами. — Мистеру Эндертону подходит только комната с видом на дорогу. Поживешь пока в гостевой комнате, Джей. Я перенесла твои вещи. Это ненадолго.
На сколько? Выселять меня из моей собственной комнаты всего на пару дней казалось совершенным абсурдом.
Мать, наконец, посмотрела на Эндертона, но кроме простого вопроса во взгляде ее ничего не было.
Он опустил свой угол сундука на пол и выпрямился, с хрипом переводя дыхание.
— Я же говорил, — выдавил он из себя наконец, — я еще не решил. — Он прижал руку к груди, лицо его стало еще бледнее. Наступившая пауза длилась довольно долго.
— Я еще не решил, — повторил он наконец. — Недели три-четыре.
Он не сказал больше ничего, но стоял, задыхаясь и потея, и поминутно бросал взгляды на закрытый сундук. Видно было, что он ждет, и спустя несколько секунд мать кивнула мне:
— Пошли, Джей, — сказала она и первая начала спускаться по лестнице.
— Но он же ужасен! — взорвался я, стоило нам оказаться в гостиной, за пределами слышимости из спальни. — Как ты позволила ему остаться даже на ночь, не то что на месяц?
Мать не отвечала. Она накладывала в тарелку холодное мясо и хлеб.
— Ладно, Джей, — неохотно сказала мать, протягивая мне тарелку. Не спорю, Пэдди Эндертон — совсем не то, что я ожидала. Но он обещал платить гораздо больше, чем любой другой. И к тому же за сущую ерунду.
— Ничего себе ерунда! Ты его кормишь, верно? И ты позволила ему жить в моей комнате.
— Это... это особый случай.
— Не сомневаюсь. Только почему ты не оставила меня жить у дядюшки Тоби до тех пор, пока он не уедет?
— Чтобы ты шатался под парусом по всему озеру, пока твой бедный старый дядька места себе не находит? — Впрочем, голос у матери был не сердитый, а скорее задумчивый. — Просто мне спокойнее, когда ты здесь. Да и дяде Дункану. Ну ладно, ешь побыстрее и убери потом со стола. Я иду спать.
Да, похоже, в этот вечер мать решила добить меня сюрпризами, думал я, обедая в одиночестве и убирая за собой посуду. Выходит, в доме буду не только я, но и дядя Дункан — дело вообще неслыханное, учитывая то, что у нас гость.
Впрочем, все это было слабым утешением за лишение меня моей собственной комнаты. И любви к Пэдди Эндертону вовсе не прибавилось, когда, войдя в гостевую комнату, я обнаружил там все свои вещи, второпях распиханные по полкам.
Но даже это не помешало мне заснуть, стоило лишь опустить голову на подушку. Слишком уж длинным выдался прошедший день, слишком много всего произошло. Я воскрешал в памяти плавание к Космопорту Малдун, величие космического старта, обратное плавание в темноте, шелест воды по бортам лодки... Последняя мысль была о лодке. Она осталась у причала в Толтуне. Завтра надо сходить туда и пригнать ее домой.
* * *
С этой же мыслью я проснулся. Начинало светать. В доме было тихо. Если я поспешу, то успею в Толтуну и обратно до того, как проснется мать.Я быстро оделся, спустился вниз, направился к двери и чуть не подпрыгнул от неожиданности, когда из дверей кухни на меня выплыла чья-то фигура.
Это был Пэдди Эндертон, а в правой руке он сжимал большой кинжал.
— Ха! — произнес он. — Так это ты. — Он опустил нож. — Я как раз собирался позавтракать. Что это ты делаешь в такую рань?
— Вчера вечером я оставил свою лодку в Толтуне. Я собирался пригнать ее сюда.
— Ты управляешься с парусом, да? — спросил он, помолчав. — Что, хочешь стать матросом или рыбаком?
— Надеюсь, нет. — Я хотел уйти, но что поделаешь, приходилось быть вежливым. По крайней мере в это утро он говорил со мной как с человеком. — Мне хотелось бы стать космолетчиком. Как вы.
— Что еще? — Кинжал дернулся вверх, лезвие нацелилось в мою сторону. — Кто тебе сказал, что я космолетчик?
— Никто.
— Тебе кажется, я похож на космолетчика?
— Нет, не похожи. Не внешне, — меня пугал не столько кинжал, сколько его взгляд, — но по тому, как вы дышите. И все прошлые мамины гости — они тоже были космолетчики.
— Прошлые гости? — Его бледное лицо порозовело, дыхание сделалось еще более хриплым. — У вас здесь были гости-космолетчики?
Хотелось бы мне, чтобы мать была рядом и объяснила ему все, но до обычного времени, когда она встает, было еще долго. Пришлось это делать мне самому. Я поведал ему всю правду и ничего кроме правды: то, что, сколько я себя помню, у нас бывали гости — все космолетчики. Правда, со времени, когда у нас был последний гость, прошло уже месяца четыре.
Последний факт, похоже, несколько успокоил его, и он медленно покачал своей массивной головой.
— Мне стоило бы навести справки, — произнес он, — прежде чем снимать комнату. Теперь уже поздно.
— Так вы космолетчик? — спросил я.
Вместо ответа он ушел на кухню и вернулся оттуда, неся сэндвич с горячей ветчиной.
— Вот, — он протянул сэндвич мне. — Съешь это. У меня аппетит пропал. — Он внимательно разглядывал меня, пока я откусывал кусок. — Так значит, ты часто бываешь в Толтуне, а? И к тому же ты моряк, мечтающий стать космолетчиком. Тебе никогда не хотелось сплавать через озеро, в порт Малдун?
— Я делал это только вчера, — не удержался от того, чтобы не похвастаться. — Я видел старт, совсем близко.
— Подумать только! — Он в первый раз улыбнулся. Улыбка вышла не слишком приятной: устрашающая гримаса, грязные зубы. — Ну, Джей Хара, ты прирожденный искатель приключений. Тебе не трудно было бы сплавать через озеро еще раз — для меня?
Трудно? Для меня это было бы удовольствием, как мало что другое. Впрочем, одна трудность была, и довольно значительная.
— Мама не любит, когда я плаваю далеко от берега.
— Забавы ради — конечно. Но если за это хорошо платят, тогда совсем другое дело.
Наверное, мое нежелание обсуждать этот вопрос с матерью отчетливо проявилось на моем лице, поскольку он продолжал:
— Разумеется, я поговорю с ней насчет этого. И если ты время от времени будешь делать для меня кое-что, ты получишь и еще что-то помимо денег. То, что должно тебе понравиться, ведь ты хочешь стать космолетчиком, верно? Глянь-ка, вот эту вещицу я дам тебе прямо сейчас.
Он выудил из кармана плоский диск размером в монету и протянул мне. Я осмотрел его с обеих сторон и не обнаружил ничего.
— Ну? — спросил Эндертон.
— Это просто картонка.
— Тебе так кажется? — Казалось, это его забавляло. — Бери куртку и ступай за мной.