Шустов В Н. Человек не устает жить

Сказал и побежал по лужам в сторону фабрики, заслонясь от дождя
куском ржавого железа.
- Все, - сказал Тима. - Конец!
- Это Юлька спор начал.
- Спорили все вместе. Ясно? Теперь нам надо обязательно уезжать
на розыски Лапина. Иначе мира не будет. Давайте договоримся!
Друзья уселись в кружок.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ПОКОРИТЕЛИ ВОЗДУХА

Лагерный день начинался в девять часов утра. Но сегодня общей
зарядки не было из-за сырости. Дождь закончился ночью. Кое-где
виднелись лужи. Деревья, кустарники, травы и цветы блестели каплями
влаги.
Ванюшка Бобров моментально промочил ноги. Подошвы у сандалий
разбухли и стали скользкими, белые носки потеряли свой цвет. Но это,
конечно, к делу не относилось. Ванюшка во что бы то ни стало должен
был первым встретить начальника лагеря и рассказать ему о вчерашней
ссоре и о том, что сегодня рано-рано утром, когда Ванюшка выглянул в
окно посмотреть, перестал ли дождь, у Павкиного подъезда стояла синяя
"Победа" дяди Сережи Катаева, а в нее с клетками в руках садились
Павлик, Тима и Юля. Дядя Сережа в черном кожаном пальто улыбался и
что-то говорил ребятам. Но что он говорил, этого Ванюшка не знает.
Во-первых, как ни старайся, а с третьего этажа слов не разобрать, и,
во-вторых, на улицу его не отпустила мама. Ей ведь не докажешь, что
узнать, куда едут заготовители, гораздо важнее насморка, который, по
словам мамы, получит Ванюшка, если только промочит ноги.
Заметив начальника лагеря, Ванюшка стремглав бросился к нему
навстречу.
- Сеня, Сеня! Они нас выгнали вчера! - закричал малыш. - Он
сказал: "Уходите!" Мы ушли. А они сегодня утром с дядей Сережей
уехали. И с клетками уехали!
- Подожди, Ванюшка, не торопись. Говори по порядку. Кто кого
выгнал? Кто куда уехал?
- Из голубятни Тима нас повыгонял. Меня, Васю и всех, всех. Он на
"Победе" уехал с Павликом и Юлей. Я просил маму отпустить, а она -
нет. Я подбежал к окну, а "Победа" поехала уже... Они за тысячу
километров ехали...
Но синяя "Победа" мчалась по шоссе всего в пятнадцати километрах
от города. На повороте к бокситовому руднику она остановилась.
Распахнулись дверки, и на асфальт один за другим вылезли заготовители.
Одеты они были по-походному: в спортивные брюки и куртки с "молниями",
в соломенные шляпы. В руках у каждого по клетке с голубем.
- Через пять часов я поеду обратно, - сказал ребятам Сергей. -
Ждите меня у Зеленой Гривы.
- Есть, ждать у Зеленой Гривы! Ясно, - ответил за всех Тима.
Машина зарокотала мотором, выбросила облачко сизого дыма и,
пробежав метров пятьдесят по гладкому шоссе, скрылась в лесу, за
поворотом.
- Ну, вот мы и приехали! - Тима перепрыгнул через кювет, поставил
клетку на траву и с удовольствием потянулся, разминая отекшие при
неудобном сидении ноги. - Красота то какая!
Полянка, на которой стояли ребята, была покрыта необыкновенно
зеленой, омытой недавним дождем травой. Капли воды сверкали золотыми
россыпями на листьях подорожника, на венчиках ромашек и колокольчиков.
В теплом прозрачном воздухе стоял смолистый аромат тайги. Справа, в
сизой голубоватой дымке, высились черные шапки гор.
- Красота! - еще раз сказал Тима и, раскинув на траве плащ,
предусмотрительно прихваченный им в голубятне, пригласил: - Садитесь.
Давайте обсудим. Выпускаем Сизого здесь, Дымаря - у Сухого Лога,
Мраморного - у Зеленой Гривы.
- Сизаря надо выпускать в паре с Мраморным, - вставил Павка. -
Один он не долетит. В прошлом году его не тренировали.
- Какой же он тогда почтовый, если за пятнадцать километров
дорогу к дому не найдет? А придется от Малахита лететь. Сто пятьдесят
километров! Ясно?
- Ладно, выпускай!
Юля поднялся, открыл клетку, вытащил голубя и, размахнувшись,
подкинул над головой. Сизый часто захлопал крыльями, взмыл в синеву и
взял курс на город.
- Долетит, - сказал Тима, следя за голубем, который скоро
превратился в темную точку, а затем и вовсе пропал за кромкой леса. -
Значит, едем завтра. Ясно? Все делаем так, как решили вчера. Для связи
берем голубей. Юлька, возьмешь Сизого, Павка - Дымаря. Я - Мраморного.
Как только узнаем о Лапине, посылаем голубеграмму в лагерь... Да, а
кто будет принимать голубеграммы ?
- Попросим Ванюшку Боброва, чтобы следил, - предложил Юля.
- Нет, Ванюшка не подойдет!
- Слушайте! Нельзя нам всем уезжать! - Тима привстал на коленях и
начал доказывать, что один кто-то должен обязательно остаться в
лагере. Юля с Павкой нахмурились. По лицам было видно, что перспектива
остаться в лагере их не устраивала.
- Кто согласен добровольно? - спросил звеньевой, окидывая
взглядом помрачневшие лица товарищей.
- Может быть, Павка, - неуверенно сказал Юля, избегая смотреть на
Павку, который от неожиданного предложения широко открыл рот и с
изумлением созерцал друга, посмевшего назвать его добровольцем. Тима,
заметив Павкино замешательство, поддержал Юлю:
- А что, Павка, правильно! Останешься в лагере. Будешь знать все,
что получат ребята из городов. А мы найдем, ты первый узнаешь и Васе
или Семену сообщишь. Ясно?
- Ну, не-е-ет, - протянул Павка. - Пусть Юлька добровольно
остается. Он любит на экскурсии ходить. А Семен сказал, что
послезавтра пойдем на алюминиевый комбинат. Вот пусть Юлька и
остается.
- Правильно, Юлька, оставайся! Знать все будешь, на экскурсию
сходишь...
- Ты почему не остаешься? - спросил Юля.
- Я? Я - командир. Мне нельзя.
- Нам тоже нельзя! - отрезал Юля, и глаза его зажглись такой
решимостью, что Тима отказался от мысли уговорить кого-нибудь из
друзей остаться в лагере добровольно.
- Сделаем так, - сказал он, доставая из кармана брюк записную
книжку. - Я пишу названия двух городов и слово "база". Кто вытянет
базу, остается без спора! Ясно!
- Если ты вытянешь?
- Останусь!
Тима быстро заполнил бумажки, свернул их в трубочки и бросил в
шляпу.
- На, Павка, потряси, чтобы перемешались!
Первым предложили вытянуть жребий Юле. Он долго колебался, не
решаясь выбрать бумажку. Все бумажки были одинаковы, и кто знает, что
кроется в середине каждого скрученного листка!
- Вытаскивай! - сказал Тима.
- Пусть Павка. Пусть он первый!
Павка смело запустил руку в шляпу, вытащил трубочку и медленно
развернул ее. На лице заиграла радостная улыбка. Он торжествующе
посмотрел на Юлю и сообщил:
- Дорога на Малахит!
Юля приуныл: зря не согласился первым тянуть жребий. Теперь шансы
уменьшились ровно наполовину. С тяжелым вздохом потянулся он к шляпе и
снова оробел. Тима, затаив дыхание, следил за каждым движением
товарища. Вот пальцы уже коснулись бумажки. Ее-то и хотел взять Тима.
Вот... Но Юля отдернул руку, будто прикоснулся к чему-то колючему:
- Бери, Тимка, ты! Мне, что останется!
Звеньевой, не колеблясь, взял бумажку, к которой только что
прикасался Юля.
- Дорога на Урминск!
Конечно! Юле было все ясно. На дне шляпы лежала одна бумажка с
надписью "база". Он остается в лагере. Он не будет разыскивать Лапина
и не пожмет ему руку, не скажет ему о надписи на горе Крутой.
- Надо быть решительным, - сказал Павка. - А то тянешь - не
тянешь.
- Сам знаю, молчи уж! - раздраженно ответил Юля и, насупившись,
стал слушать, как товарищи обсуждают детали отъезда.
Ероша и без того взъерошенные волосы и постукивая свободной рукой
по разостланной на плаще карте, Тима рисовал перед Павкой грандиозную
картину поисков.
- Мы приезжаем, - говорил он, - и сразу идем в музей. Ясно? Там
собрана вся история. Находим Григория Лапина и узнаем, где он сейчас,
и посылаем в лагерь голубеграмму.
- В чем вы посылать будете? - с подковыркой спросил Юля.
- Правильно, Юлька! - подхватил Тима. - Чуть не забыл. Надо будет
достать гусиных перьев и сделать футлярчики. Перья раздобудем у
соседей во дворе. Там у прудика есть наверняка. Слушай, Павка, дальше.
Мы должны вернуться обратно через три дня. Не больше, а то потеряют
нас. Говорим, что поехали к моему дедушке на рыбалку. Ясно? Если
кто-нибудь из нас найдет Лапина, посылает в лагерь депешу и едет к
Лапину. Все.
- А денег у вас хватит? - поинтересовался Юля и коварно
улыбнулся. - На дорогу надо рублей по сто пятьдесят!
Тима с Павкой приуныли. Тщательно продуманное и подготовленное
путешествие стало неосуществимой, далекой мечтой,
- Ну вот, - вздохнул Павка, - приехали! - На розовощеком лице его
появилось плаксивое выражение.
- Я вам дам десять рублей, - великодушно сказал Юля. - Пусть уж!
Я на лыжи и коньки деньги коплю. Но раз такое дело, лыжи и коньки
подождут!
- У меня тоже есть! - радостно воскликнул Павка. - На фотоаппарат
накоплено.
- Я велосипедные возьму! Ясно! - с подъемом сообщил Тима.
Звеньевой подсчитал кассу. Тридцать два рубля. Коньки, лыжи,
фотоаппарат и велосипед как менее важное в жизни отошли на второй
план.
- Вот и все! - сказал Тима. - Решение принято. Ясно? Забирайте
клетки, пошли к Зеленой Гриве. Я же говорил, что здесь нам никто не
помешает.
Домой ребята приехали под вечер. Никем не замеченные, они
пробрались в голубятню и закрылись в ней. Даже трех прилетевших
голубей Тима не разрешил загнать в клетку: отложил до вечера, когда во
дворе никого не будет. Сизый, Дымарь и Мраморный остались на крыше.
У сарайчика показался Ванюшка Бобров. Он подошел к дощатым дверям
и постучал кулаком.
- Тима! Если вы тут, то Семен зовет в штаб.
Малыш переступил с ноги на ногу, прислушался, поддернул трусики и
решительно удалился.
Тима видел в щелку, как Ванюшка скрылся в боковой аллее.
- Нас теперь нет, - сказал он, оборачиваясь к друзьям. - Сейчас
идем за перьями. Пойдем вдвоем - я и Павка.
- Нет уж, с Павкой пойду я, - возразил Юля и направился к выходу.
- А то ехать - вы, за перьями - вы, а я?..
- Хорошо, идите вы с Павкой. Я буду починять клетки. Только на
глаза никому не попадайтесь. Ясно? Буду ждать. Стучитесь три раза.
Юля с Павкой отправились добывать перья.
Хоронясь за кустами, ребята пересекли территорию лагеря,
подобрались к забору и стали наблюдать. Сквозь щели был виден соседний
двор. В глубине его небольшой прудик, обрамленный кустами шиповника. В
воде плескались гуси. Поблизости не было ни души. Юля толкнул Павку
локтем:
- Я подберусь к пруду и поищу перьев. Там есть! Ты оставайся
здесь и следи. Если кто-нибудь из дома выйдет, свисти. Только тихо.
- Ладно, лезь!
Павка отвел в сторону доску, болтавшуюся на одном верхнем гвозде.
Юля быстро скользнул в отверстие, переполз на животе полянку, залег у
пруда в кустах. Лежать было неудобно. В шиповнике, оказывается, росла
крапива, густая и жгучая. Руки моментально покрылись белыми
волдыриками и зачесались. "Вот чертова травка", - думал Юля, стискивая
зубы. Пока он устраивался поудобнее, на крутой бережок вышли гуси и
вразвалку направились по тропе прямо к засаде. Юля хотел отползти в
сторону, но приглушенный свист прижал его к земле. Он боязливо
покосился на домик с резными ставнями и черепичной крышей. На высоком
крыльце стоял рыжий Трезор, тот самый знаменитый Трезор, про ученость
которого рассказывали настоящие легенды. У Юли заколотилось сердце,
мелькнула смутная надежда, что Трезор уйдет со двора. Но пес лег,
вытянул перед собой лапы и положил на них большелобую ушастую голову.
- Отползай... Отползай, Юлька, - долетел испуганный Павкин шепот.
- Задом, задом пяться!.. Потихоньку пяться!
"Отползай, - с досадой думал Юля, - что я, рак, по-твоему". Он
хотел вытянуть руку из крапивы, но кусты предательски дрогнули. Трезор
поднял голову и навострил уши. А крапива жалилась сильнее. Юле
казалось, что лежит он на муравейнике. Вот ведь есть такие люди -
гипнотизеры. Скажет гипнотизер: "Усни!" Глаза сами закроются. И Юля
решил испытать свои способности, может, выйдет.
- Усни, Трезор... Трезор, усни... Усни, Трезор... - твердил он.
К укрытию подошел крупный белый гусак, вожак стаи. Придирчиво, со
знанием дела осмотрел он распластанного в крапиве мальчика, затем
качнул головой и, изогнув шею, долбанул твердым, как железо, оранжевым
клювом в голую кисть. Резкая боль пронзила тело. Но, помня о Трезоре,
Юля только плотнее стиснул зубы: "Будь что будет!" Теперь уж никто не
обвинит его в трусости или нерешимости! Он докажет, что сила воли у
него есть.
Гусак обнаглел, обошел Юлю со стороны, заметил на заднем кармане
брюк блестящую пуговицу и снова прицелился. Юля дрыгнул ногой, гусь,
замахав крыльями, с гоготом ринулся в глубину двора, за ним
устремилась стая.
Трезор вскочил и подозрительно уставился на кусты. Юле казалось,
что собака смотрит прямо на него.
- Павка, - чуть слышно позвал он. - Павка...
За забором послышались удаляющиеся шаги.
"Неужели сбежал. Не может быть!"
И тут, перед лицом "опасности", Юля вдруг почувствовал в себе
уверенность. Он стал обдумывать создавшееся положение. Осторожно
осмотревшись - надо ведь наметить путь к отходу, - Юля увидел в траве
несколько гусиных перьев. Они лежали почти рядом. Не спуская с Трезора
глаз, мальчуган дотянулся до находки и распухшими от крапивных ожогов
пальцами собрал перья. В это время с улицы в калитку дома, во дворе
которого "застрял" Юля, громко постучали.
Трезор гигантскими прыжками бросился к воротам. Юля
воспользовался этим, подскочил к забору и скрылся в отверстии.
Тима уже потерял терпение, ожидая приятелей в голубятне.
Несколько раз он чуть было не открыл двери без сигнала. Но вот
наконец-то три удара. Тима откинул крючок.
- Где Павка? - спросил Юля, перешагивая порожек.
- Не прибыл еще.
- Куда же он делся? Ну, Тимка, я чуть Трезсру в зубы не попался.
Вот была бы история. На, бери перья.
В дощатые двери опять трижды постучали. Появился Павка.
- Здесь уже? - сказал он удовлетворенно. - А Трезор чуть через
ворота не перепрыгнул, пока я стучался.
- Так это ты стучал?
- А кто же, - просто, с некоторым даже изумлением ответил Павка.
Разложив на ящике с таким трудом добытые перья, ребята принялись
за изготовление футлярчиков. Юля обрезал перья сантиметра на два-три
от основания. Получились легкие, удобные трубочки. Павка проткнул
каждую трубочку иголкой и продернул в отверстия по суровой нитке для
того, чтобы прикрепить футляры к ногам голубей. Тима, взяв лист
плотной бумаги, нарезал бланки для депеш.
В эту ночь, получив разрешение родителей на ночлег в дровянике и
на поездку к Тиминому дедушке в Малую Падь, друзья снова собрались в
голубятне. На полатях расстелили кошму, потом тулуп. Укрылись одеялом.
Долго шептались в темноте. Тима мечтал разыскать Лапина.
- Только бы найти. И Семен бы обрадовался, и Вася. Он вообще-то
хороший. Спорит, правда.
- А как мы с тобой будем? - приподнялся на локте Павка. - Я найду
Лапина, а ты в другой стороне, как узнаешь?
- Если я найду, тебе Юлька сообщит. Ну и ты тоже.
- Юлька, не забывай, слышишь?
Юля что-то буркнул в ответ и отодвинулся. Обидно было оставаться
дома, когда товарищи едут на серьезное и важное дело.
- Тима, ты спишь? - не унимался Павка. - Давай, знаешь, как
назовем наш отряд?
- Какой отряд?
- Меня, тебя, Юльку. Хорошее название выдумаем. Как вот
партизаны. Я уже придумал: "Победители воздуха".
- Не подходит. Давай лучше "покорители". Это воздух нам
покорится. Слушаться нас будет! "Покорители воздуха"!
На площадке прозвучал горн, и вскоре в лагере затихли голоса.
Кто-то торопливо протопал босыми пятками у самых дверей голубятни.
- Наши отбой сыграли, - вздохнул Тима, - спим, Павка. А отряд наш
пусть называется "Покорители воздуха". Очень правильное название.
На город опустилась ночь, на улицах вспыхнули сверкающие гирлянды
электрических огней. С пристани на реке раздались звуки колокола,
верно, отбивали склянки. С неба подмигивали звезды. Из-за Крутой
выплыл ущербный диск луны. Лагерь уснул.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ПУТИ-ДОРОГИ

"Велика наша земля. За три года и то, пожалуй, да что - пожалуй,
наверняка не обойти ее всю. Шагай и день и ночь по лесам, горам,
степям и равнинам без ночевок и привалов - все равно не успеешь: мал
срок три года! Если даже поплывешь по бесчисленным рекам на лодке, по
морям на пароходе, по пустыням, где пока еще не орошены сыпучие пески,
поедешь на верблюдах, не хватит одной тысячи восьмидесяти дней, чтобы
осмотреть Родину. А за три года ой-ой-ой что можно сделать..." - так
размышлял Тима, сидя у окна вагона скорого поезда Новострой - Урминск.
На востоке будто вишневый сок разливался по светлому небу. Подожженные
солнцем, запылали закраины облаков. Они разгорались все ярче и ярче, и
вот из-за гор выкатилось солнце. От его лучей вспыхнули росинки на
траве и цветах. Но это только на холмах. В низинах еще курился туман.
Густые молочные хлопья расползались, редели, рассеивались. Сквозь них,
как сквозь матовое стекло, виднелись поля.
"Ле-чу, ле-чу, ле-чу..." - попыхивал паровоз. Сонная речка с
зеркальными омутками в осоке осталась позади. Хорошо у таких омутков
сидеть по утрам с удочкой и подкарауливать серебристых язей!
Пронесся мимо лесок. Стройные, кудрявые березки, гибкие рябины,
пышные черемухи. Хорошо в таких рощах собирать белые грибы на крепких
пузатых ножках. Заметишь в траве одну коричневую шляпку, присядешь,
раздвинешь зеленые стебли, а там - целое грибное семейство!
В низине у реки просыпалось село. Брели на пастбище коровы,
лениво помахивая хвостами. На шеях у коров болтались колокольчики. За
околицей, на пригорке, шевельнула плоскими крыльями мельница.
А поезд мчал Тиму по уральской земле. Удивительно! Недавно тайга
подходила почти к самому полотну, к окнам вагонов тянулись колючие
лапы пихт, елей и сосен, а сейчас - равнина. И родные горы вдалеке,
похожие одна на другую. Которая из них Крутая?
Тима вспомнил, как провожал его Юля. Одиноко стоял он на пустом
перроне (Павку в Малахит отправили раньше). "Чудак Юлька. Обеими
руками махать начал и побежал еще вдогонку". Представилось опечаленное
скуластое лицо друга, его взлохмаченные волосы и грусть в
глазах-незабудках. Тима вздохнул, подложил под голову узелок с
провизией и прилег. Вагон мягко покачивало, и колеса будто напевали
колыбельную песню.
Проспал Тима недолго. Кто-то настойчиво теребил его за плечо.
Тима открыл глаза и оторопел: перед ним стоял проводник и держал в
руках клетку с Мраморным.
- Твоя птица? - спросил он.
- Моя.
- Разлучить тебя с ней придется. В пассажирских вагонах возить
птиц запрещено. Будем составлять акт.
"Вот так штука! Не учли. Павка тоже, наверное, в акт попадет.
Высадят! Конечно, высадят, раз правила нарушили". Тима собрался с
духом, умоляюще взглянул на проводника и как можно вежливее попросил:
- Дядя, разрешите до Урминска. Дело у меня очень, очень важное.
До Урминска недалеко, совсем рядом. А голубь ведет себя тихо. Он и не
воркует даже. Можно, дядя?
Голос у мальчика был так покорен, а в глазах такое отчаяние, что
проводник задумался. А Тима с лихорадочной быстротой перебирал в
голове возможные варианты завершения неожиданной истории.
"Если согласится, хорошо. А если будет отбирать Мраморного, надо
вылезать. До Урминска уже близко и можно дойти пешком..."
- Для птиц, племянник, особый вагон есть.
"Все пропало!"
На верхней полке кто-то закряхтел, свесились ноги в мохнатых
шерстяных носках. "Сейчас и этот скажет: "нельзя, мешают, беспокоят",
- с горечью подумал Тима. Но пассажир, могучий старик с окладистой
бородой, спустился вниз, сел рядом с Тимой и сказал басом:
- Пусть везет голубя. Парень в лагерь к друзьям торопится.
- И то, - поддержала соседка, женщина в цветастом платье с
корзинкой на коленях. Готовясь к завтраку, она вынимала из корзины и
раскладывала на столике всякую снедь: вареное мясо, ватрушки, пирожки,
огурцы. - Не мешают нам голуби. Парень - тоже, видать, тихий. Как
звать-то?
- Тимой.
- Тимофеем, значит? Доброе имя. Старшего у меня Тимофеем зовут.
Может, слыхал про Героя Труда тракториста Тимофея Лосева? Про него во
всех газетах писали, и портреты были. Есть, поди, хочешь? - Не
дожидаясь согласия, она пододвинула Тиме сдобную творожную ватрушку,
поджаренный кусок мяса и сочный соленый огурец.
- Ты, товарищ проводник, разреши парню птицу довезти, все просим
за Тимофея.
Вошел еще пассажир, статный, подтянутый военный с зелеными
погонами старшины-пограничника. Через плечо - полотенце с бахромой, в
руках - мыльница. Он посмотрел на проводника, на Тиму, на клетку,
сразу понял, в чем дело, и блеснул ровными зубами:
- Присоединяюсь и тоже прошу!
Проводник перевел взгляд с веселого, пышущего здоровьем лица
старшины на расстроенную физиономию Тимы и махнул рукой.
- Уступаю! - он поднял клетку. - Хорош голубок! Почтарь чистых
кровей, и расцветка под мрамор! - В голосе его прозвучали теплые
нотки, знакомые каждому голубеводу. И Тима понял, что никогда бы этот
усатый и строгий человек в форменной фуражке железнодорожника не
высадил его с голубем.
- Ишь, какой бойкий, - сказал проводник. - Только, племянник, для
порядка я голубя у себя в купе повезу. Согласен?
Тима проводил Мраморного до служебного купе, попутно умылся и,
свежий, сияющий, возвратился обратно.
Дорога делала крюк. В окне мелькнула белая будка путеобходчика.
"Так-так-так, так-так-так" - лязгнули под колесами вагона стрелки.
Рванулся и сразу затих басовитый гудок паровоза.
- Бери ложку, бери бак, бери ложку, бери бак, - шутлива пропел
старшина, раскрывая коричневый чемодан. - А ну, солдат, приобщайся, -
он улыбнулся Тиме и, заметив на его рукаве красную нашивку,
поправился, - товарищ пионерский сержант, милости прошу к нашему
шалашу!
Очень вкусным бывает любое угощение, если оно предложено от души,
от чистого сердца. Тима с аппетитом выпил две кружки какао из
огромного термоса, попробовал домашнего печенья. Потом завязался
оживленный разговор.
Каждый рассказывал о своем крае. Тима тоже рассказал о городе
Новострое, которого пока еще нет на картах, а в жизни он имеется, о
металлургическом комбинате, самом большом в Союзе, о замечательном
пионерском лагере во дворе рабочего городка, о ребятах, о новых
стройках... Как только Тима упомянул о строительстве, старшина
загорелся. Он потирал руки и все расспрашивал подробности.
- Ждите меня в гости, - решительно объявил он. - Демобилизуюсь,
обязательно к вам приеду. Ведь я, товарищ пионерский сержант, по
мирной специальности - строитель.
- А там, на границе? - заметил Тима. - Там тоже нужно, чтобы
охранять.
- Ну, об этом не беспокойся: не пролезут, не проплывут, не
проползут и не пролетят! А строить надо, и много строить.
- Вы на границе скажите своим, что мы строим, - попросил Тима.-
Не мы сами, а взрослые, но пионеры тоже помогают. Наша дружина лом
железный собирает, на полях помогает. Нас, пионеров, много! Ясно?
Старик-сосед одобрительно крякнул и погладил бороду:
- Люблю молодежь! Огонь! Видно, и мне придется к вам, Тимофей,
ехать. Рассказывай-ка, как у вас с посевами?
Тима смутился: этого он не знал. Поля вокруг города видел, а что
на них - рожь ли, пшеница ли? Сады в Новострое наверняка есть. На
пришкольном участке нынче шестые классы сажали ветвистую иргу,
стелющиеся яблони, смородину. Да и во дворе рабочего городка Коля
Хлебников с Василием Тимофеевичем Катаевым развели целый
плодово-ягодный питомник. А вот посевы! Тима начал покрываться краской
стыда. Выручила соседка. Она строго взглянула на старика:
- Мал еще он в таких делах разбираться! Подрастет, все знать
будет!
- Мал? - лохматые брови деда поднялись вверх. - Ну, нет,
гражданочка, свой край каждый знать должен. Я встречал таких-то, как
он. Большие дела им знакомы. Один, вроде Тимофея, у нас в партизанском
отряде был - воевал.
С удовольствием отметив, что к рассказу прислушались, старик
откашлялся, степенно погладил бороду и продолжал:
- Пришел малец в отряд ночью. Стужа лютая, метель меж сосен, что
твои курские соловьи, посвистывает, весь лес насквозь продувает, как
дырявый полушубок. Видит часовой, бредет кто-то по сугробам. Шагнет -
остановится, шагнет - остановится. Что, думает, за шагомер такой
пожаловал? А сугробы намело в ту зиму, я вам доложу, мне по пояс...
Тима мысленно поставил себя рядом с дедом и с огорчением отметил,
что те сугробы закрыли бы его, Тиму, с головой.
- Привел часовой задержанного в землянку. Смотрим - малец. Без
валенок. Ноги тряпьем замотаны и крест-накрест кабелем телефонным
перехвачены. Кабель немецкий. Ватник на парнишке - дыра на дыре,
шапчонка с оторванным ухом, вата клочьями торчит. Смотрю, на месте
оторванного уха вата вытянута. Вроде второе ухо сделано. Значит,
сообразительный малец. Догадался, как мороз перехитрить.
Тарасыч, наш командир - серьезный человек - генерал сейчас,-
спрашивает: "Кто? Откуда? Зачем пожаловал?" А парнишка смотрит на
него, глаза углями горят: "В партизаны я пришел, из села". Села... Эх,
забыл, как оно называется. От Минска недалеко!.. "Я, говорит, хоть
ростом и мал, а годов мне много... В день Красной Армии мне тринадцать
исполнилось, сейчас четырнадцатый вторую неделю идет". Смотрим на
него, а по лицу, как крапинки по яблоку, веснушки разбросаны.
"Ничего тогда не поделаешь, - сказал Тарасыч, - родителей,
говоришь, у тебя нет, возраст - призывной. Оставайся связный при
штабе? Заулыбался Гришук - мальца-то Григорием звали, - обрадовался,
не знает, что и сказать в ответ, как отблагодарить, значит.
Распахнул он ватничишко, ворот у заплатанной рубахи расстегнул и
галстук показывает. На голом теле, на груди его хранил. При фашистах
ни на один день не снял!..
Проворным и ловким разведчиком оказался парнишка. И как боец - на