Шведов Сергей. Шатун

   Осташ мигом подхватился на ноги и исчез в темноте. Клыч с Садко пересмеивались. Оба были уверены, что вилявый отрок наконец попался и пустая болтовня не сойдет ему с рук. Осташ вернулся скоро и не дал мечникам сполна насладиться торжеством. За уши отрок держал небольшого зайчонка. Зайчонок пищал и был очень хорошо виден в лунном свете. Растерянный Садко зачем-то потрогал его рукой. Сомнений не оставалось, зайчонок был живой и в любую минуту готов был задать стрекача.
   – Ну ты и жук! – только и смог вымолвить Клыч.
   – Честнее Осташа сына Данбора нет человека в радимичских землях, – сказал отрок, на что Клыч и Садко только хмыкнули.
   Садко предположил, что зайчонок просто угодил в расставленные кем-то силки, а Осташ его увидел и обвел вокруг пальца рассудительных людей. Впредь Клычу следует быть осторожнее с хитрованом.
   – Есть же в этом мире недоверчивые люди! – всплеснул руками Осташ. – Давай с тобой теперь, Садко, побьемся об заклад.
   – Нет уж, – отмахнулся осторожный мечник. – Может, в те силки целый выводок угодил, а ты у нас с Клычом все серебро выманишь под этих зайцев.
   – Да какие силки! – возмутился Осташ. – Тут на десятки верст в округе нет человеческого жилья.
   Тем не менее Садко биться об заклад с настырным отроком категорически отказался. А расстроенный Клыч и вовсе сделал вид, что спит, разморенный дорогой. Осташ, посмеиваясь, спрятал зайчонка в седельную сумку. Садко зевнул, показывая тем самым, что спор окончен, и завалился спать рядом с Клычем. Неугомонный отрок еще раз куда-то отлучался, но вернулся с пустыми руками. Ступал он неслышно, так что Клыч даже не проснулся. Садко же хоть и лежал с закрытыми глазами, притворяясь спящим, но все-таки слышал, как где-то поодаль заржал конь. Судя по тому, что пристроившийся неподалеку Осташ не отреагировал на это ржание, отлучался он неспроста. Расспрашивать отрока о таинственном незнакомце, который крутится вокруг стана, Садко не стал, но на всякий случай придвинул поближе лук. Не то чтобы он опасался предательства со стороны Осташа, но ведь зачем-то же тот умолчал о нечаянной встрече. Осташ уже давно сопел рядом, а Садко все вслушивался в ночную тишину, которую, впрочем, никто больше не потревожил.
   Поутру, улучив момент, Садко рассказал Клычу о ночных похождениях отрока и присутствии неподалеку чужого коня. Если бы конь был бесхозный, то Осташ наверняка бы прибрал его к рукам, уж он-то своего не упустит. Значит, хозяин был, сделал вывод Садко, и этот всадник, надо полагать, хороший знакомый хитрована.
   – Ты за этим бакуней^[24] присматривай, – нахмурился Клыч. – Уж больно он расторопен.
   Более ничего примечательного с мечниками до самого Макошина городца не случилось. Садко всю дорогу зыркал по сторонам, но ничего подозрительного не обнаружил. Осташ, по своему обыкновению, болтал без умолку, досаждая приунывшему Клычу.
   У стен городца Клыч приструнил разгорячившегося коня и пронзительно свистнул. В последнем, впрочем, не было необходимости, поскольку с привратной вежи на подъехавших всадников уже смотрели строгие глаза. Окликнули прибывших грубыми, хотя и явно бабьими голосами. Осташ уже готов был отозваться на бабий крик своей обычной шуточкой, но Клыч сердито шикнул на него. Не на городское торжище прибыли мечники, чтобы попусту лясы точить, а в Макошину обитель, куда не каждого пустят.
   – От боготура Торусы к кудеснице Всемиле с поклоном, – громко крикнул Клыч.
   Ждать пришлось долго, но в конце концов разрешение было получено, и подъемный мост опустился. Во дворе городца Клыч спешился. Садко и Осташ последовали его примеру. В главный терем их, конечно, не пустили, велели ждать у дровяного склада, под присмотром одетых в колонтари женщин. Осташ попытался было затеять с ними разговор, но в ответ не дождался ни слова.
   – Каменные глыбы, а не женки, – подмигнул Осташ Садко. Кроме стражниц во дворе были женщины повеселее и поотзывчивее. Во всяком случае, с одной из них Осташ сумел завести разговор. Дебелая, в годах женщина была, судя по знакам на платье, не простой приживалкой, а ведуньей. Клыч бросал в сторону Осташа сердитые взгляды, но не станешь же обрывать отрока, коли Макошина ближница слушает его с большим интересом. Осташ рассказывал очередную байку о том, как в его сельце ловят летом зайчат, а потом за зиму раскармливают до размеров доброго борова. Клыч на такое вранье только возмущенно фыркал, ведунья улыбалась, а стоявшие неподалеку девки-приживалки восхищенно хихикали.
   Собственно, ради них и заливался соловьем Осташ. В завершение рассказа он подарил дебелой ведунье пойманного зайчонка. Девки восторженно взвизгнули, словно сроду не видели зайцев, а ведунья, поблагодарив Осташа, по древнему обычаю отдарила услужливого отрока средних размеров корчагой, наполненной медовой брагой.
   Вполне возможно, что Осташ и дальше развлекал бы женок и девок не без прибытка для себя, но тут во дворе появилась еще одна ведунья. И, судя по тому, как притихли приживалки и стушевалась дебелая дарительница, эта горделиво выступающая по мощеному двору молодая женщина была не последней в Макошиной обители. При виде молодой ведуньи Осташ открыл рот и даже издал звук то ли удивления, то ли испуга, но тут же примолк. Зеленоглазая Макошина ближница не обратила на отрока никакого внимания и повела разговор с польщенным Клычем. Мечник степенно изложил ведунье все подробности неудачного хазарского напуска на Торусов городец, а также поведал о чудесном исцелении боярина Ратибора на Макошином ложе. Слушали Клыча с куда большим вниманием, чем пустобреха Осташа. Рассказ его произвел большое впечатление и на зеленоглазую ведунью, и на дебелую, не говоря уже о приживалках.
   – Ждите здесь, – сказала зеленоглазая ведунья. – Я перескажу все кудеснице Всемиле, и как она решит, так и будет.
   Перед тем как подняться на крыльцо терема, зеленоглазая ведунья прикрикнула на приживалок, чтобы занялись наконец делом, а не толклись ленивыми утицами посреди двора. Окрик подействовал незамедлительно, приживалки разбежались в разные стороны, словно их разметало вихрем. Дебелая ведунья тоже не осмелилась перечить зеленоглазой и поплыла прочь обиженной лебедицей.
   – Строгая, – с уважением сказал Клыч и осуждающе глянул на Осташа.
   Осташ смотрелся не то расстроенным, не то растерянным, словно увидел нечто поразившее его до глубины души. Садко, пристально за ним наблюдавший, пришел к выводу, что отрока поразила именно зеленоглазая ведунья. Слов нет, женщина была молода и хороша собой, но не до такой же степени хороша, чтобы лишить бакуню языка. Что-то здесь было не так, но расспрашивать Осташа Садко не стал. Место для разговора, было неподходящим, да и вряд ли отрок пустился бы с ним в откровенность. Как успел заметить Садко, Осташ хоть и болтал без умолку, но ничего важного не выбалтывал. Такой скрытности мог бы позавидовать любой молчун.
   Зеленоглазая Макошина ближница, вернувшись из терема, объявила, что волею кудесницы Всемилы она отправляется вместе с мечниками в Торусов городец, чтобы там принести богине жертву за чудесное исцеление боярина. Клыч, выслушав ведунью, согласно закивал головой: для боготура Торусы большая честь – принять посланниц Макоши, и для угождения богини он не пожалеет ни золота, ни крови.
   Кроме зеленоглазой ведуньи, которую звали Ляной, к дальнему походу готовились еще две молодые Макошины ближницы. Расторопный Осташ кинулся было помогать женщинам устроиться в седлах, но те вежливо отказались от его услуг. Ведуньям, похоже, к верховой езде было не привыкать, во всяком случае, в седлах они держались уверенно.
   – Хватит на меня зенки пялить, мечник, – сердито прикрикнула на Осташа Ляна. – Макошина ближница перед тобой, а не гулящая женка.
   – Это еще большой вопрос, ведунья ты или только прикидываешься, – негромко процедил отрок сквозь зубы.
   Кроме Садко, никто слов Осташа не слышал, да они и не предназначались для чужих ушей. Похоже, отрок не в первый раз видит Ляну. Но почему она тогда его не узнала? Да и сам Осташ не спешит ей. напоминать о прежнем знакомстве.
   – Дороги сейчас небезопасны, – осторожно прокашлялся Клыч, – а нас всего трое. Может, стоит попросить подмоги у мечников князя Всеволода?
   – Обойдемся, – отрезала Ляна, направляя кобылу к подъемному мосту. – Макошиным ведуньям некого бояться на славянских землях.
   Клычу осталось только вздохнуть да головой покачать. Прежде так оно и было, но ныне наступили смутные времена. И бродяг в порубежных леса прячется с избытком, и хазары в правде славянской нетверды. Шалопуги могут просто не заметить, что перед ними ведуньи, и выбить из седел, как простых женок. Исходя из этих соображений, Клыч держался поближе к Ляне, чтобы в случае опасности прикрыть ведунью своим щитом. Садко ехал сбоку, пристально глядя в заросли. А Осташ пылил в хвосте, посвистывая время от времени.
   Свист Осташа раздражал зеленоглазую ведунью, во всяком случае, она несколько раз оборачивалась назад и хмурила брови.
   – Где вы взяли этого неслуха? – в сердцах бросила она наконец.
   – Он из дальних выселок, – пояснил Садко, – сын Данбора из рода Молчунов. Сначала пристал к хазарскому гану, а потом переметнулся к боготуру Вузлеву.
   Садко готов был поклясться, что ведунья прежде слышала о Данборе. Во всяком случае, более она на свист Осташа не оборачивалась и вопросов не задавала. А Садко пришло на ум, что вилявый отрок заливается соловьем неспроста – очень может быть, подает кому-то сигнал.
   – Ты чего рассвистелся, словно Соловей-разбойник?!
   – А почему разбойник? – удивился Осташ. – Соловьи птахи мирные.
   – Не о птахах речь, – хмуро бросил Садко. – Есть такой колдун в Муромских лесах. Рассказывают, он там тысячу лет обитает и никому проходу не дает.
   – Байки это, – хмыкнул Осташ. – Тысячу лет не живут даже шатуны. Всему живому в этом мире отмерен свой срок.
   – А богам тоже отмерен срок?
   – Об этом ты спроси у ведуний, кому, как не им, знать.
   – Боги наши вечны, – строго сказала едущая ошуюю Садко синеглазая ведунья, – ибо вечна любовь к ним в славянских душах.
   – А колдун может быть вечен? – спросил Садко.
   – Вечным может быть только добро, идущее к нам от богов, а все остальное в этом мире тленно.
   – А как же нечистая сила? – удивился Осташ.
   – Зло – это то, что не захотело стать добром, а все недоброе конечно.
   – Все может быть, – вздохнул Осташ. – Вот только когда этот конец наступит для нечистой силы? Пока что она себя ведет бодро.
   – А что же ты тогда не веришь в тысячелетнего колдуна? – усмехнулся Садко.
   – Колдуны из живой плоти, а человеческая плоть изнашивается быстро.
   – А что стоит колдуну, износив одну плоть, переметнуться в другую? – стоял на своем Садко. – Шатуны ведь тоже меняют личины.
   – Личины меняют, но тысячу лет не живут, потому что основа их остается неизменной, – возразил Осташ.
   – Откуда ты знаешь? – удивился садко.
   – Видел собственными глазами, как Шатун менял личины. – Осташ понизил голос. – То был безбородым мужем средних лет, то вдруг стал седобородым старцем. В медвежьем капище это было.
   Синеглазая ведунья, которую звали Синильдой, пристально посмотрела на Осташа, но ничего не сказала. Садко попытался вызнать у отрока побольше о Шатуне, но Осташ только посмеивался да отмахивался. Так и не понял мечник, действительно ли видел сын Данбора меняющего личины Шатуна или приврал, по своему обыкновению?
   Дважды всадники делали привал, чтобы дать коням роздых, а после вновь пускались в путь. Но как ни спешили, дотемна покрыли только чуть более половины расстояния до Торусова городца. Когда лесная тропа совсем утонула в темноте, Ляна приказала останавливаться на ночлег. В этот раз костер все-таки разожгли, дабы женщинам не так страшно было в ночном лесу. Конечно, ведуньи не простые женщины, но и близость к Макоши не меняет их бабьего нутра. Во всяком случае, Клыч считал именно так, а потому и отправил Осташа собирать хворост. Осторожный Садко вздумал было проследить отрока, но очень быстро потерял его в темноте. Лесовик двигался в зарослях бесшумно. Раздосадованный мечник вернулся к стану, где Клыч уже запалил огонь. Осташ, впрочем, отсутствовал недолго и вернулся с огромной вязанкой хвороста, которого хватило бы и на десяток костров.
   – Ты полегче, – остерег отрока Клыч, – раззадорил огонь чуть не до самого неба.
   В сторожа решили ходить по очереди и не лежать под кустом, а осматриваться по сторонам, дабы какой-нибудь злодей не подобрался близко. Первым заступил Клыч, а к средине ночи его сменил Садко.
   – Осташа разбудишь перед утром, – кивнул Клыч на спящего отрока.
   – Веры у меня к нему нет, – покачал головой Садко. – Пожалуй, я сам до утра посторожу.
   – Как знаешь, – легко согласился Клыч. – Вот тебе корчажка, чтоб не скучно было.
   Корчажку ту ополовинили еще вчера. Брага у Макошиных ведуний крепостью не отличалась, а потому Садко допил остатки без опаски, дабы утолить жажду. Не полагаясь на слова товарища, мечник обошел вокруг стана, но ничего подозрительного не обнаружил. Стреноженные кони вели себя смирно, не чуя звериного запаха. Садко слегка поуспокоился душой, но к костру возвратился не сразу, а какое-то время постоял в тени развесистого дуба. Ночной лес был наполнен шорохами и звуками, в которых выросший в городе Садко разбирался плохо, а потому и реагировал часто без нужды, откликаясь то на вскрик ночной птицы, то на треск гнилой ветки, ломающейся под собственной тяжестью и порывом ветра. Бесцельные метания по ночному лесу быстро утомили Садко, он вернулся к костру, почти уверенный, что до рассвета больше ничего существенного не случится.
   А поутру вдруг выяснилось, что зеленоглазая ведунья Ляна пропала, словно растаяла в воздухе. Клыч хмурился и вопрошающе смотрел на растерявшегося сторожа, но Садко в ответ лишь разводил руками.
   – Да спал он, – усмехнулся Осташ. – Какой с него теперь спрос.
   Садко пыхнул было на отрока гневом, но быстро остыл. Как ни крути, а он кругом виноват, ведунья-то пропала.
   – Может, она сама ушла? – предположил Осташ. – Мало ли какие заботы могут быть у Макошиной ведуньи?
   – Не могла она уйти, не предупредив нас, – возразила Синильда. – Наверняка ее похитили.
   – Кто же ее мог похитить, если вокруг на десятки верст ни одной живой души, – пожал плечами Осташ.
   Легкомыслие Осташа Клычу не понравилось. Вспомнился рассказ Садко о заржавшем прошлой ночью жеребце. Да и зайчонок этот, стоивший Клычу двух гривен серебром, не с ветру же взялся. К Садко у мечника тоже не было полного доверия. Как-никак, а прежде он служил князю Твердиславу, мечники которого переметнулись к гану Горазду. Вполне могли хазары подослать этого Садко к боготуру Торусе. Но как бы там ни было на самом деле, а спрос за пропажу ведуньи будет с Клыча.
   Поиски вокруг стана результата не дали. Клыч сам осмотрел чуть ли не каждый ближний кустик, но не обнаружил нигде ни человеческого следа, ни сломанной ветки. Словно неведомая сила подняла на воздух ведунью и унесла с глаз долой.
   – Сама ушла, – стоял на своем Осташ. – Никто не мог сюда прийти, не потревожив нас. Обязательно кто-нибудь да проснулся бы.
   – Может, кто-то и проснулся, да глаза прижмурил, – зло ответил ему Садко.
   – Это ты о себе? – криво усмехнулся Осташ.
   – Это я о тебе. Даром, что ли, ты всю дорогу насвистывал, подавая кому-то сигнал.
   – Ты тень на плетень не наводи, – рассердился Осташ. – «Насвистывал»! Проспал девку, сторож, а вину на других норовишь свалить.
   – Кончай лай, – оборвал обоих Клыч. – Вернемся в городец, боготур Торуса воздаст всем и по вине, и по заслугам.
   Ничего не оставалось делать, как продолжать прерванный путь. Повздыхав о пропавшей товарке, ведуньи согласились с Клычем. Искать человека в лесу, тянущемся на сотни верст, было делом совершенно бесполезным.
   – Не иначе как лешему поглянулась наша ведунья, – хмыкнул Осташ.
   – А может, шатуненку? – прищурился в сторону отрока Садко.
   Клычу показалось, что Осташа слегка смутил этот в лоб заданный вопрос, однако хитрован быстро оправился и лишь присвистнул в ответ. Очень может быть, что Садко попал с точку. Непонятно только, зачем шатуненку понадобилась Макошина ведунья?
   Синильда, как успел заметить Клыч, тоже косилась в сторону Осташа с подозрением, но от вопросов пока воздерживалась. И вообще, ведуньи хоть и выказывали озабоченность по поводу исчезновения подруги, но страха на их лицах почему-то не было. Очень может быть, что исчезновение Ляны не явилось для них такой уж неожиданностью

Глава 22
ХАЗАРЫ

   Боготур Торуса лично вышел встречать Макошиных ближниц. От его услуг ведуньи не отказались, а Синильда даже повисла у боготура на шее, к большому неудовольствию ключницы Дарицы. Торуса на ногах удержался и осторожно поставил немалую весом женщину на землю. По словам боготура, боярин Ратибор оправлялся от ран с невиданной быстротой, что, конечно, не могло происходить без участия высших сил. Ведуньи кивали головами и почему-то вздыхали, хотя слова Торусы должны были их скорее радовать, чем огорчать.
   – Ведунья у нас одна пропала по дороге, – разъяснил состояние гостий Клыч. – Такая вот получилась незадача.
   – Как – пропала?! – побагровел от гнева Торуса. – А вы куда смотрели?
   Оставив Макошиных ближний на попечение Дарицы, Торуса повел мечников в гридню чинить спрос. Дело, что ни говори, было неслыханным и грозило боготуру большими неприятностями.
   Клыч рассказал все в подробностях, ничего не утаив. Торуса слушал своего мечника с большим вниманием, но так и не понял, каким образом исчезла из охраняемого стана зеленоглазая ведунья. Клыч в ответ на поставленный в лоб вопрос только руками развел и сослался на Садко, который стоял на страже.
   – Не спал я, – обиделся Садко. – Глаз со стана не спускал.
   – А вас случайно в Макошином городце медами не угощали?
   – Не только угощали, но и на дорогу дали, – расплылся в улыбке Осташ. – Целую корчажку.
   – Корчажку до городца вы, конечно, не довезли?
   – Так как ее довезешь? – удивился Осташ. – Пылища кругом. Приложились по дороге.
   – Не спал я, – упрямо повторял свое Садко, но Торуса после Осташевых откровений ему не поверил.
   Садко уже и сам в себе начал сомневаться. Осташ ведь сказал правду, как ни крути. Выпили они весь мед из той корчажки, а остатки Садко допивал, когда стоял на страже.
   – Да сколько того меду было! – запротестовал Клыч. – Не мог он нас из памяти выбить.
   – Так, может, брага была непростой, – задумчиво протянул Осташ, – подсыпали в нее сон-травы ведуньи.
   – Несешь невесть что, – махнул на него рукой расстроенный Торуса.
   – Он пропавшую ведунью обзывал нечистой и скалил зубы по поводу ее пропажи, – не выдержал Садко. – Как хочешь, боготур, но я ему не верю. А сон-траву он сам мог в брагу подмешать и нам с Клычем подсунуть. Корчага была приторочена к его седлу.
   – Вот человек! – возмутился Осташ. – Только бы свою вину замазать! То он глаз, видишь ли, не сомкнул, то теперь, выходит, спал без просыпу от подмешанной в брагу сон-травы. Ты лучше скажи, почему не разбудил меня на подмену, как тебе велел Клыч? Если б я был на страже, то ведунья не пропала бы. А ты как присел под дубок, так и проспал до самого утра. Тут не только ведунью, а и всех нас могли повязать и уволочь.
   У Садко от обиды даже задрожали губы. Вот ведь гад вилявый! Ни одного слова правды не сказал, а концы с концами у него сошлись. И как ни оправдывайся теперь, все равно останешься в подозрении. Ну, дайте срок, выведет Садко этого хитрована на чистую воду. Теперь-то он точно знает, что ведунью украли с помощью Осташа.
   Хмурый Торуса объяснений больше слушать не стал и махнул рукой, отпуская мечников. Довольный Осташ покидал гридню насвистывая. А Садко от этого свиста разъярился еще больше. Яснее ясного ему было, что у боготура Торусы доверия к нему больше не будет. Садко еще не избавился от чувства вины за смерть князя Твердислава, которая свершилась не в последнюю очередь из-за его промаха, а тут ведунью из-под носа увели. Какое тут может быть доверие к мечнику-растяпе?
   – Как хочешь, Клыч, а без Осташа здесь не обошлось, – сказал Садко. – Я этого вилявого отрока на чистую воду выведу. Иначе вина за пропавшую ведунью будет висеть на мне.
   – Как ты его выведешь, он же как налим выскальзывает из пальцев?
   – В этом деле не обошлось без участия шатуненка, и Осташ, помяни мое слово, скоро отправится на встречу с братаном. Неспроста они ведунью украли, она им зачем-то понадобилась. Сдается мне, что они нацелились на Листянины схроны.
   – А ты откуда про Листянины схроны знаешь?
   – На постоялом дворе в Берестене о них было много разговоров.
   – Ладно, – согласился Клыч, – покрутись вокруг городца, может, выйдешь на след шатуненка.
   Озаботившись припасом на пару-тройку дней, Садко выехал со двора. День уже клонился к вечеру, но мечника это обстоятельство не слишком заботило. Ночь была ему только на руку. Вдруг потерявший осторожность шатуненок вздумает развести костер. Как-никак у него девушка на руках. Путь свой Садко держал вдоль реки, по знакомой тропинке, зорко при этом поглядывая по сторонам. Направлялся он к холму, с которого на все четыре стороны был прекрасный обзор. Оттуда и Торусов городец хорошо просматривался. Ночью Осташа не выпустят из городца, а с рассветом путь отрока будет у Садко как на ладони.
   К удивлению Садко, над холмом вился дымок. Если это шатуненок, то надо признать, что сын оборотня ведет себя с вызывающей наглостью. Дым с холма виден всей округе. Боготур Торуса собирался здесь поставить сторожевую вышку, да пока руки не дошли.
   Оставив коня у подножия, Садко, осторожно ступая, двинулся по откосу холма. Несколько раз под его ногой предательски хрустели ветки, но, к счастью, все обошлось. От костра слышались громкие, уверенные голоса, а на крадущегося человека никто не обращал внимания. Голоса были мужскими, и принадлежали они, скорее всего, шалопугам. Тем не менее Садко все-таки подобрался к костру почти вплотную и осторожно выглянул из-за толстого ствола. Возле огня сидели давние его знакомцы Глузд и Брех, с которыми мечнику не раз доводилось пить из одной братины. Обида на бывших товарищей еще сидела в его сердце занозой, но это была не та обида, за которую льют кровь. Непонятно было Садко только одно – каким ветром занесло Глузда и Бреха в эти глухие края, да еще в компании двух неизвестных в бараньих шапках. Таиться далее не имело смысла, а потому Садко смело шагнул к костру:
   – Принимайте гостя.
   «Хозяева» мгновенно вскочили на ноги и схватились за рукояти мечей. Свет костра выхватил из темноты настороженные злые лица.
   – Садко, – облегченно вздохнул Глузд.
   – Он самый, – усмехнулся мечник. – Похлебкой угостите?
   – А ты один? – спросил осторожный Брех.
   – Один. Решил проверить, кто это среди ночи разложил костер на виду у Торусова городца.
   – Мы худого твоему боготуру не желаем, – хмуро сказал Глузд, усаживаясь рядом с гостем, – так что и прятаться нам незачем.
   – А разве вы не гану Горазду служите?
   – Отслужили уже. – Брех плюнул в костер. – Берестень мы потеряли из-за предательства щенка Осташа. А осерчавший ган не стал разбираться, кто прав, кто виноват. Подстриг всех под одну гребенку.
   – Осташ уже в боготуры нацелился, – поведал Садко. – Погодите, он вас еще в свою дружину будет звать.
   – Кол в глотку тому щенку, а не боготурство, – со злобой выдохнул Брех.
   – Решать будут волхвы, а не мечники, – сказал смурной хазар, сидевший ошуюю Глузда. – Плохо, когда заведенный щурами ряд рушится в угоду пустой блажи. Нельзя ставить смердов выше хазар и мечников.
   – Так ведь каган Битюс стал первым рушить тот ряд, – напомнил Садко. – И чужого бога позвал себе на подмогу.
   – Я кагана не одобряю, – сказал смурной хазар, которого звали Гудяем, – и чужому богу не кланяюсь. Жертвую только славянским богам: Даджбогу – на процветание семьи и рода, Перуну – на воинскую удачу, Велесу – на скотий приплод, Стрибогу – на легкую дорогу. Зачем простому хазару пришлый бог?
   – А зачем вы на боготура ополчились, коли почитаете Велеса-бога?
   – Торуса не бог, – усмехнулся второй хазар, – а всего лишь Велесов ближник. А ведуны тоже вовсю щиплют хазарских ганов. Боготур Рогволд грабил купцов, Торуса тоже оседлал реку неспроста, того и гляди начнет щипать торговых людей.
   – Больно много вы, хазары, берете дани, – заупрямился Садко. – Вас не прокормишь.
   – Где же много! – возмутился Гудяй. —Я с малых лет в седле, и Хвет тоже. Во многих сечах побывали, прикрывая рубежи. Не будет хазар – степняки хлынут на славянские города. Золото вы свое считаете хорошо, а хазарской крови вам не жаль.
   – Можно подумать, что я мало ратился в своей жизни, – нахмурился Садко. – И со степняками бился, и с нурманами, и с поморами, и с иными племенами. А ваш каган отдал славянские грады ростовщикам на разграбление. Где это видано, чтобы, дав гривну, требовать три.
   – Порядка нет, – кивнул головой Хвет. – Ныне родовая старшина гребет все под себя. Ганы службы от простых хазар требуют, а ущерб семье за потерянную жизнь возмещать отказываются. Потому и уходят из рода люди, живут наособицу. Я вот тоже ушел от своего гана и пристал к Горазду, хотя он мне не родович. Но ведь и ты боготуру чужой?