Страница:
Лес был богат дичью, как успел заметить Торуса, а по ручьям бобровых хаток с избытком. Бобровый мех на славянских торгах всегда в цене, заморские гости рвут его с руками. Не ко времени Рогволд здесь обосновался со своими ушкуйниками. Для Торусовых смердов это опасное соседство. Начнут, чего доброго, новоселов зорить, и Рогволд их не удержит.
К полудню подъехали к озерку, а навстречу всадникам с того озерка пырхнули гуси-лебеди. Да так густо пырхнули, что чуть небо собой не заслонили. Торуса только успел крикнуть «бей!», как три стрелы свистнули у него из-за спины, и три птицы камнем попадали на землю. Боготур с удовлетворением отметил, что новый мечник Садко не оплошал, не уступил в меткости и расторопности проверенным лучникам Клычу и Влаху.
Здесь же на берегу озерка испекли на углях подстреленных гусей. В приготовлении птицы Влаху равных не было, умел он ее приготовить так, что никакой стряпухе за ним не угнаться. Для мечника такое умение – божий дар. Чуть не вся жизнь у него проходит в походах, и тут уж если сам о себе не похлопочешь, то никто не подаст.
– На таких озерках вилы[19] чудят в лунную ночь, – сказал Клыч. – Мне один человек рассказывал, как закрутили его озерные женки и едва не уволокли на дно, чудом только спасся. Пришли на водопой кабаны и распугали вил. Месяц он потом от напущенной ими хмари отходил и целый год к воде подходить боялся.
– Вилы – это еще полбеды, – махнул рукой Садко. – А вот если Шатун повадится в село – тогда беда. Еще зимой встретил я на торгу двоих смердов, так они мне поведали, что в их село Шатун сначала вбросил свое семя, а потом, двадцать лет спустя, забрал своего сына. Шатуны в тех местах были хозяевами еще до прихода славянских богов, а потому и не хотят свою землю даром отдавать.
– А Шатунов, отрок пропал, говоришь? – спросил Торуса.
– Пропал, – подтвердил Садко. – Был он по матери из Данборовой семьи рода Молчунов и Осташу, моему знакомому, доводился братаном.
– А твой знакомый на выселки вернулся?
– В хазары он пошел, к гану Горазду. Отрок еще несмышленый, годов восемнадцати. Но ган его знатно приветил: коня дал, меч дал, да еще и отступного отцу – пять гривен.
– Золотой он, что ли, этот твой Осташ? – засмеялся Влах. – Или хазарскому гану серебро некуда девать?
Торуса решил, что ган Горазд приветил отрока неспроста. И имя Листяны Колдуна в связи с объявившимся Шатуном всплыло не случайно. Очень может быть, что шатуненком заинтересовался не только ган Горазд, но и боярин Драгутин с кудесницей Всемилой. Но также очень может быть, расчеты ближников божьих не понравились Шатуну, который поспешил вмешаться в ход событий. Но тогда возникает вопрос – кто он такой, этот Шатун, реальное лицо или призрак, присланный из Страны Забвения?
Занятый тревожными мыслями, Торуса успевал, однако, смотреть по сторонам и настороженно вслушиваться в тревожную тишину леса. Впрочем, тишина была относительной: там ветка хрустнет, там птица пырхнет, пискнув на прощанье что-то свое и очень для нее важное. Торуса ехал по лесной тропе первым, что налагало на него определенные обязанности. Клыч сторожил правую сторону, Влах – левую. Садко защищал тыл, вывернув голову чуть ли не вперед затылком. Тропа была узка, так что двум коням невозможно было разминуться, и вела по лиственному лесу, где схорониться человеку не составило бы труда.
– Шалопуга! – шепнул Клыч в спину боготуру.
– Вижу, – спокойно отозвался Торуса.
Он действительно уже успел приметить наблюдателя, притаившегося в развилке дуба на противоположном краю лесной поляны, на которую должен был ступить из зарослей Торусов конь.
– Может, сбить его с дерева? – предложил Клыч. – Он у меня как на ладони.
Судя по всему, наблюдатель чужаков еще не обнаружил, иначе не вел бы себя так вольно, выставив неприкрытую грудь на всеобщее обозрение.
– Бродяга! – презрительно сплюнул через губу Клыч. Торуса наконец обнаружил второго, более осмотрительного, чем его приятель, притаившегося за соседним стволом почти у самой земли.
– Приколи его к дереву, – велел Торуса, Клычу, – но не до смерти.
Сам боготур тоже взялся за лук. Две стрелы свистнули почти одновременно, а в ответ вскрикнули потревоженные ими люди. Торуса послал коня на поляну вслед за стрелой и поспел к месту события даже раньше, чем подстреленный им человек свалился на землю. Шалопуга, впрочем, почти не пострадал, стрела лишь слегка поцарапала его руку, сжимавшую лук. Теперь лук валялся под деревом, а сам незадачливый сторож потирал ушибленный бок и смотрел испуганными глазами на подскакавшего боготура. Второго бродягу Клыч пришпилил к дереву так удачно, что тот никак не мог оторваться от ствола и спрыгнуть на землю, а потому и орал в ужасе.
– Снимите его! – крикнул Торуса Клычу и Влаху и, повернувшись к стоявшему перед ним лесному разбойнику, спросил: – Кому служишь?
– Боготуру Рогволду.
По рогатому шелому и знакам на щите он уже опознал в Торусе боготура, а потому успокоился. Встреча с хазарами закончилась бы для него немедленной смертью, но с Велесовым ближником он рассчитывал договориться.
– До Рогволдова стана далеко?
– С версту будет, – охотно отозвался шалопуга.
Был он невелик ростом, но в движениях ловок; сбитый с дерева, все-таки умудрился приземлиться, не сломав при этом ни рук, ни ног. Ничего злодейского Торуса в его облике не обнаружил, наверняка из разоренных смердов, которых нужда гонит в лес за пропитанием. Клыч с Влахом, смеясь, притащили второго шалопугу. Этот пострадал еще меньше, чем собрат по разбойному ремеслу, стрела пробила всего лишь ворот его кожуха. А орал он от испуга, неожиданно потеряв опору и повиснув в воздухе.
– Давно в изгоях? – спросил Торуса.
– Как погорели, так и пошли, – посмурнел лицом первый, – малые и старые у добрых людей просить, а нам деваться некуда – либо в закупы идти, либо в шалопуги.
– А родовичи почему не помогли? – спросил Клыч.
– А кто поможет? – зло сплюнул под ноги второй, отошедший от испуга. – Старшине нажитки дороже славянской правды, а простые людины и рады бы, да нечем.
– Путных разбойников из вас не получится, – усмехнулся Торуса. – И коли захотите к земле вернуться, то приходите к Листянину городцу, я новосельцам помощь даю.
Рогволд, похоже, не слишком опасался хазарской мести, ибо на всем пути до его стана незваные гости не встретили больше сторожей. И только когда в воздухе запахло дымом костров и варевом, их наконец окликнули. В вышедшем навстречу мечнике Торуса опознал Зорю, Рогволдова родовича, и приветливо махнул ему рукой.
– Слышали мы, что повезло тебе, боготур, – сказал мечник, – и вроде мы теперь с тобой в соседях.
– В соседях, – подтвердил Торуса. – Заехал вот навестить старых друзей.
Вздумай Торуса сам дорогу искать, так, пожалуй, заблудился бы в подземных переходах, где к тому же было темно, хоть глаз коли. Время от времени Зоря подавал голос, – видимо, предупреждал таившуюся по углам стражу, что идут свои. А закончилось это плутание в потемках в просторной и неожиданно светлой пещере. Торуса даже прикрыл глаза рукой, ступив неожиданно для себя под солнечные лучи.
Встретили его раскатистым смехом. По этому смеху Торуса, еще не открыв глаза, опознал Рогволда. Веселым человеком был младший брат погибшего князя Твердислава, если, конечно, не впадал в буйную ярость из-за действительных и мнимых обид. В ярости же он удержу не знал, а бычья сила сделала его в такие минуты просто опасным. Торуса не без удовольствия разглядывал старого друга. Рогволд был высок ростом, плечист, с толстой шеей, увенчанной крупной, лобастой головой. Бороды он не носил, а рыжие усы гнутой подковой сбегали к подбородку. Серые глаза Рогволда светились весельем, а тяжелая рука дружески похлопывала Торусу по спине. Боготур Рогволд, к слову сказать, неплохо устроился в старом схроне. Пещера была суха, чистый речной песок бодренько похрустывал под лаптями молодки, которая взялась прислуживать боготурам.
– При ней можешь говорить без опаски, – кивнул в сторону женки Рогволд. —Я ей верю как самому себе.
Торуса женщинам вообще не верил, и уж тем более он не собирался доверяться этой вертлявой смуглянке с хитрыми карими глазами. Хотя и признал, что женка хороша собой: черноволоса, широкозада, полногруда, да и ростом ее боги не обидели. Такая в драке не каждому мужику уступит.
Гость из братины отпил, но четырем углам кланяться не стал. Ибо не в дом он пришел к боготуру, а во временное пристанище. Рогволд Торусово поведение оценил и вздохнул тяжко:
– Живу ныне изгоем.
Торуса сочувственно закивал головой. Несправедливо поступают с Рогволдом. Явно против Велесовой правды. Назвать боготура безвинным нельзя, но и вина его не та, чтобы взыскивать полной мерой.
Рогволд сочувственные слова гостя слушал с удовольствием и посверкивал в его сторону смеющимся глазом. Боготур уже сообразил, что осторожный и тороватый Торуса наведался в его стан неспроста. И уж наверняка не без согласия князя Всеволода. Даром, что ли, числится Торуса среди самых близких к Великому князю боготуров.
– Когда это было, чтобы хазарский ган в радимичском городе судил да рядил?! – возмущенно выкрикнул Рогволд, подливая вина в кубок гостя.
Кубок был чужой, неславянской работы и, скорее всего, был отобран у хабибу, подвернувшихся под горячую боготурскую руку. И вино у боготура было хорошее и тоже, конечно, чужое.
– Ган Митус приехал в Берестень, – сказал Торуса, – а с ним две сотни хазар. Так что сил у гана Горазда более чем достаточно.
Рогволд этой вестью явно огорчился, даже лицо у него потемнело. Наверняка рассчитывал пощипать трехсотенного хазарского гана без большого шума, а ныне получался совсем другой расклад.
– Берестяне мне обещали поддержку. Старейшины младших родов отдадут за меня свои голоса. И в дружине щенка Будимира есть мои сторонники.
– Берестяне тебе не простят, если ты начнешь ратиться в городе с большой кровью и разрухой, – остерег боготура Торуса. – Здесь хитрость нужна.
– А князь Всеволод?
– Всеволоду не резон ссориться с каганом Битюсом, – покачал головой Торуса. – Тем более что вече выкликнуло на градский стол не гана Горазда, а малого Будимира.
– Я в семье старший, – напомнил сердито Рогволд. – Не вправе было вече без моего согласия выкликать Будимира.
– Но ты ведь в изгоях ныне по слову Великого князя, и Всеволод не может взять свое слово назад ни с того ни с сего. Не забывай, что твою голову у Великого князя требовал сам каган Битюс.
– Что мне каган! – махнул рукой Рогволд. – Коли князь Всеволод такой осторожный, то я обращусь за поддержкой к даджанам. Возьму Берестень и отдам его под руку князя Яромира.
Торуса не стал спорить с Рогволдом, но сказанное им намотал на ус. Наверняка даджаны уже проторили к опальному боготуру дорожку. И уж конечно здесь не обошлось без боярина Драгутина.
– Шатун объявился в наших краях, – сказал Торуса и потянулся через стол к дичине. – Не слышал?
– А что мне Шатун?! – махнул рукой Рогволд.
– Я это к тому, что Шатун семя в один род вбросил, и ган Горазд тем шатуненком заинтересовался.
– А зачем Горазду шатуненок?
– Есть причина. Ты о Листяниных схронах слышал? На них заклятие наложено, и снять его может либо Шатун, либо сын Шатуна. Теперь понял, зачем хазарскому гану понадобился шатуненок?
– Ловок ган Горазд, – усмехнулся Рогволд, – чужого города ему мало, он решил запустить руку в чужую казну.
– Есть в наших краях люди и половчее Горазда.
– Это кто ж такие? – не понял Рогволд.
– А мы с тобой, – засмеялся Торуса.
– Ты что же, собираешься прибрать к рукам не только Листянин городец, но и его схроны?
– А ты решил свое место на городском столе отдать хазарскому гану?
Рогволд не удержался и в ярости отшвырнул в угол пустой кубок. На Горазда он был страшно зол, и Торуса не сомневался, что подбить боготура на любое, даже самое опасное дело труда не составит. А дело, которое он затевал, было опасным, и главная трудность заключалась не в хазарском гане. Торуса подозревал, что вокруг Листяниных схронов сплетаются интересы многих людей, и разобраться в этом клубке будет непросто. Но разбираться придется, иначе боготуру не усидеть на шестке, куда он неосторожно взобрался.
– Надо выманить Горазда из города с малой силой, – прошептал Торуса.
– С малой силой он в наши края не сунется.
– Так ведь золото! – напомнил Торуса. – А ежели с большой силой идти за кладом, то потом придется делиться. А ган Горазд жадноват, как ты только что правильно заметил.
Рогволд захохотал, откинув назад кудрявую голову. Дураком брат князя Твердислава не был, это Торуса знал точно. Вот только не напорол бы глупостей в горячке.
– Хочешь подсунуть ему шатуненка? – спросил Рогволд, отсмеявшись.
– Абы кого подсунуть не удастся. В хазарах у Горазда ходит братан шатуненка, он разоблачит подмену без труда.
– А где мы настоящего шатуненка возьмем?
– В ваших краях он бродит, не исключено, что успел уже к твоим шалопугам прибиться.
– Рада, – окликнул женщину Рогволд, – появлялся кто-нибудь новенький в нашем стане за последние дни?
– Отрок лет двадцати, и с ним человек в годах, – отозвалась таившаяся в тени женка. – Отрока зовут Искаром, а его спутника – Щеком.
– Похоже, они, – кивнул головой Торуса. Уверенности, что Искар, бежавший из Макошина городца, является сыном Шатуна, у Торусы не было, зато он почти не сомневался, что этот прибившийся к Рогволдову стану отрок – родович боярина Драгутина или, точнее, человек, которого даджан выдает за такового. Многое было неясно в этом деле для Торусы, но сейчас как раз представился случай разобраться, кто и зачем плетет сети вокруг Листяниных схронов. Отрок Искар и есть ключ к разгадке чужой и очень замысловатой игры.
Шалопуги в пещеру не допускались. Люди были подозрительные, собранные с бору по сосенке, и знакомить их с системой переходов было бы глупостью. Торуса вскоре убедился, что и сам Рогволд не очень уверенно ориентируется в своем подземном граде.
– Кто накопал эти бесовы норы?! – ругнулся боготур, выбираясь на свежий воздух. – Я бы ему руки оторвал.
– Зато тебя отсюда не враз выковырнешь, – усмехнулся Торуса.
На кострах варили похлебку. Сытый Торуса к запаху варева остался равнодушен, зато не оставил своим вниманием собравшихся вокруг костров людей. Шалопуг было не меньше сотни, в основном обычные смерды, изгнанные нуждой из родных мест. Но попадались среди них в немалом числе и люди бывалые, этих легко было отличить по ухваткам и по взглядам исподлобья, которые они метали в незнакомого боготура.
– С таким сбродом много не навоюешь, – покачал головой Торуса.
– Хороших мечников у меня полсотни, – вздохнул Рогволд. – А более взять негде. Никто к изгою даром служить не пойдет.
Торуса отметил, что Рогволдов стан расположен на редкость удачно, во всяком случае, захватить шалопуг врасплох вряд ли кому-то удастся. До реки рукой подать, но берег высок и обрывист. А вокруг стана густой, непролазный лес, пройти через который с большой ратью будет непросто. И вдобавок – схроны. В один миг вся разбойная рать скроется под землю и начнет оттуда жалить нападающих стрелами.
– Опознал? – спросил Торуса у подошедшего Клыча. Клыч сверкнул зубами в подступившей темноте и тихонько выругался. Торуса хорошо знал злопамятный нрав родовича, а потому остерег его от скорой расправы.
Отрок боготуру понравился: высок ростом, плечист, ликом чист, да и нравом, похоже, спокоен. Одно обстоятельство поразило Торусу: уж больно похож был отрок на боярина Драгутина. А боготур было засомневался, что тот ему доводится родовичем.
– Из каких мест будешь, отрок? – спросил Торуса, останавливаясь у костра.
Искар ответил не сразу, подозрительно оглядывая подошедших:
– Из дальнего сельца, что у Поганых болот.
Торуса ответу почти удивился. Неужто и вправду этот вполне обычный с виду отрок – шатуненок? Но тогда при чем здесь боярин Драгутин? И как быть с несомненным сходством?
– Погорелец, что ли?
– Просто ушел искать свою долю, – покачал головой Искар. – Может, пристану к ушкуйникам, хочется поглядеть на чужие края.
– В чужих краях голову запросто потерять можно, – усмехнулся Торуса. – Иди, отрок, в мою дружину. Мне мечники нужны, а ты по виду молодец хоть куда.
– Мне за стенами городца скучно, – покачал головой Искар. – Послужу пока боготуру Рогволду.
Отрок был явно себе на уме. И к Рогволдову стану он похоже, неспроста прибился. Однако вряд ли Листяна свое золото в этих схронах спрятал, поскольку известны они многим и не одна разбойная ватажка облазила их вдоль и поперек.
– Шатуненок? – спросил Рогволд, когда они отошли на приличное расстояние от костра.
– Похоже на то, – кивнул головой Торуса. – Ты отправь Искара в Берестень, за продуктами или по иной надобности. Понял?
– А если Горазд приберет его к рукам?
– Так затем и направь, чтобы прибрал. А иначе как ты выманишь гана из города?
– Пошлю Раду, – сказал Рогволд, задумчиво глядя на огни затихающего к ночи стана. – Она сумеет обвести Горазда вокруг пальца.
Торуса возражать не стал: женщина, судя по всему, действительно неглупая. Вот только преданность ее Рогволду у боготура вызывала сомнение. Но даже если подослана она к Рогволду ганом Митусом или даджаном, делу это помешать не должно.
– Садко опознал Щека, – прошептал на ухо Торусе Клыч, когда Рогволд отошел в сторону. – Он тайно приезжал к князю Твердиславу. Синяга как-то при Садко этого Щека другим именем назвал, а потом спохватился и велел мечнику помалкивать.
– А имя Садко не запомнил?
– Имя урсское, а более Садко ничего не удержал в памяти. Уже более двух месяцев прошло после того случая.
Конечно, Садко мог и обознаться. Но предчувствие подсказывало боготуру Торусе, что мечник, скорее всего, прав и этот лже-Щек тоже неспроста крутится возле шатуненка. Ну и главное, что предстоит выяснить Торусе, – почему эти двое, Искар и Щек, оказались в розвальнях боярина Драгутина?
Глава 12
К полудню подъехали к озерку, а навстречу всадникам с того озерка пырхнули гуси-лебеди. Да так густо пырхнули, что чуть небо собой не заслонили. Торуса только успел крикнуть «бей!», как три стрелы свистнули у него из-за спины, и три птицы камнем попадали на землю. Боготур с удовлетворением отметил, что новый мечник Садко не оплошал, не уступил в меткости и расторопности проверенным лучникам Клычу и Влаху.
Здесь же на берегу озерка испекли на углях подстреленных гусей. В приготовлении птицы Влаху равных не было, умел он ее приготовить так, что никакой стряпухе за ним не угнаться. Для мечника такое умение – божий дар. Чуть не вся жизнь у него проходит в походах, и тут уж если сам о себе не похлопочешь, то никто не подаст.
– На таких озерках вилы[19] чудят в лунную ночь, – сказал Клыч. – Мне один человек рассказывал, как закрутили его озерные женки и едва не уволокли на дно, чудом только спасся. Пришли на водопой кабаны и распугали вил. Месяц он потом от напущенной ими хмари отходил и целый год к воде подходить боялся.
– Вилы – это еще полбеды, – махнул рукой Садко. – А вот если Шатун повадится в село – тогда беда. Еще зимой встретил я на торгу двоих смердов, так они мне поведали, что в их село Шатун сначала вбросил свое семя, а потом, двадцать лет спустя, забрал своего сына. Шатуны в тех местах были хозяевами еще до прихода славянских богов, а потому и не хотят свою землю даром отдавать.
– А Шатунов, отрок пропал, говоришь? – спросил Торуса.
– Пропал, – подтвердил Садко. – Был он по матери из Данборовой семьи рода Молчунов и Осташу, моему знакомому, доводился братаном.
– А твой знакомый на выселки вернулся?
– В хазары он пошел, к гану Горазду. Отрок еще несмышленый, годов восемнадцати. Но ган его знатно приветил: коня дал, меч дал, да еще и отступного отцу – пять гривен.
– Золотой он, что ли, этот твой Осташ? – засмеялся Влах. – Или хазарскому гану серебро некуда девать?
Торуса решил, что ган Горазд приветил отрока неспроста. И имя Листяны Колдуна в связи с объявившимся Шатуном всплыло не случайно. Очень может быть, что шатуненком заинтересовался не только ган Горазд, но и боярин Драгутин с кудесницей Всемилой. Но также очень может быть, расчеты ближников божьих не понравились Шатуну, который поспешил вмешаться в ход событий. Но тогда возникает вопрос – кто он такой, этот Шатун, реальное лицо или призрак, присланный из Страны Забвения?
Занятый тревожными мыслями, Торуса успевал, однако, смотреть по сторонам и настороженно вслушиваться в тревожную тишину леса. Впрочем, тишина была относительной: там ветка хрустнет, там птица пырхнет, пискнув на прощанье что-то свое и очень для нее важное. Торуса ехал по лесной тропе первым, что налагало на него определенные обязанности. Клыч сторожил правую сторону, Влах – левую. Садко защищал тыл, вывернув голову чуть ли не вперед затылком. Тропа была узка, так что двум коням невозможно было разминуться, и вела по лиственному лесу, где схорониться человеку не составило бы труда.
– Шалопуга! – шепнул Клыч в спину боготуру.
– Вижу, – спокойно отозвался Торуса.
Он действительно уже успел приметить наблюдателя, притаившегося в развилке дуба на противоположном краю лесной поляны, на которую должен был ступить из зарослей Торусов конь.
– Может, сбить его с дерева? – предложил Клыч. – Он у меня как на ладони.
Судя по всему, наблюдатель чужаков еще не обнаружил, иначе не вел бы себя так вольно, выставив неприкрытую грудь на всеобщее обозрение.
– Бродяга! – презрительно сплюнул через губу Клыч. Торуса наконец обнаружил второго, более осмотрительного, чем его приятель, притаившегося за соседним стволом почти у самой земли.
– Приколи его к дереву, – велел Торуса, Клычу, – но не до смерти.
Сам боготур тоже взялся за лук. Две стрелы свистнули почти одновременно, а в ответ вскрикнули потревоженные ими люди. Торуса послал коня на поляну вслед за стрелой и поспел к месту события даже раньше, чем подстреленный им человек свалился на землю. Шалопуга, впрочем, почти не пострадал, стрела лишь слегка поцарапала его руку, сжимавшую лук. Теперь лук валялся под деревом, а сам незадачливый сторож потирал ушибленный бок и смотрел испуганными глазами на подскакавшего боготура. Второго бродягу Клыч пришпилил к дереву так удачно, что тот никак не мог оторваться от ствола и спрыгнуть на землю, а потому и орал в ужасе.
– Снимите его! – крикнул Торуса Клычу и Влаху и, повернувшись к стоявшему перед ним лесному разбойнику, спросил: – Кому служишь?
– Боготуру Рогволду.
По рогатому шелому и знакам на щите он уже опознал в Торусе боготура, а потому успокоился. Встреча с хазарами закончилась бы для него немедленной смертью, но с Велесовым ближником он рассчитывал договориться.
– До Рогволдова стана далеко?
– С версту будет, – охотно отозвался шалопуга.
Был он невелик ростом, но в движениях ловок; сбитый с дерева, все-таки умудрился приземлиться, не сломав при этом ни рук, ни ног. Ничего злодейского Торуса в его облике не обнаружил, наверняка из разоренных смердов, которых нужда гонит в лес за пропитанием. Клыч с Влахом, смеясь, притащили второго шалопугу. Этот пострадал еще меньше, чем собрат по разбойному ремеслу, стрела пробила всего лишь ворот его кожуха. А орал он от испуга, неожиданно потеряв опору и повиснув в воздухе.
– Давно в изгоях? – спросил Торуса.
– Как погорели, так и пошли, – посмурнел лицом первый, – малые и старые у добрых людей просить, а нам деваться некуда – либо в закупы идти, либо в шалопуги.
– А родовичи почему не помогли? – спросил Клыч.
– А кто поможет? – зло сплюнул под ноги второй, отошедший от испуга. – Старшине нажитки дороже славянской правды, а простые людины и рады бы, да нечем.
– Путных разбойников из вас не получится, – усмехнулся Торуса. – И коли захотите к земле вернуться, то приходите к Листянину городцу, я новосельцам помощь даю.
Рогволд, похоже, не слишком опасался хазарской мести, ибо на всем пути до его стана незваные гости не встретили больше сторожей. И только когда в воздухе запахло дымом костров и варевом, их наконец окликнули. В вышедшем навстречу мечнике Торуса опознал Зорю, Рогволдова родовича, и приветливо махнул ему рукой.
– Слышали мы, что повезло тебе, боготур, – сказал мечник, – и вроде мы теперь с тобой в соседях.
– В соседях, – подтвердил Торуса. – Заехал вот навестить старых друзей.
Вздумай Торуса сам дорогу искать, так, пожалуй, заблудился бы в подземных переходах, где к тому же было темно, хоть глаз коли. Время от времени Зоря подавал голос, – видимо, предупреждал таившуюся по углам стражу, что идут свои. А закончилось это плутание в потемках в просторной и неожиданно светлой пещере. Торуса даже прикрыл глаза рукой, ступив неожиданно для себя под солнечные лучи.
Встретили его раскатистым смехом. По этому смеху Торуса, еще не открыв глаза, опознал Рогволда. Веселым человеком был младший брат погибшего князя Твердислава, если, конечно, не впадал в буйную ярость из-за действительных и мнимых обид. В ярости же он удержу не знал, а бычья сила сделала его в такие минуты просто опасным. Торуса не без удовольствия разглядывал старого друга. Рогволд был высок ростом, плечист, с толстой шеей, увенчанной крупной, лобастой головой. Бороды он не носил, а рыжие усы гнутой подковой сбегали к подбородку. Серые глаза Рогволда светились весельем, а тяжелая рука дружески похлопывала Торусу по спине. Боготур Рогволд, к слову сказать, неплохо устроился в старом схроне. Пещера была суха, чистый речной песок бодренько похрустывал под лаптями молодки, которая взялась прислуживать боготурам.
– При ней можешь говорить без опаски, – кивнул в сторону женки Рогволд. —Я ей верю как самому себе.
Торуса женщинам вообще не верил, и уж тем более он не собирался доверяться этой вертлявой смуглянке с хитрыми карими глазами. Хотя и признал, что женка хороша собой: черноволоса, широкозада, полногруда, да и ростом ее боги не обидели. Такая в драке не каждому мужику уступит.
Гость из братины отпил, но четырем углам кланяться не стал. Ибо не в дом он пришел к боготуру, а во временное пристанище. Рогволд Торусово поведение оценил и вздохнул тяжко:
– Живу ныне изгоем.
Торуса сочувственно закивал головой. Несправедливо поступают с Рогволдом. Явно против Велесовой правды. Назвать боготура безвинным нельзя, но и вина его не та, чтобы взыскивать полной мерой.
Рогволд сочувственные слова гостя слушал с удовольствием и посверкивал в его сторону смеющимся глазом. Боготур уже сообразил, что осторожный и тороватый Торуса наведался в его стан неспроста. И уж наверняка не без согласия князя Всеволода. Даром, что ли, числится Торуса среди самых близких к Великому князю боготуров.
– Когда это было, чтобы хазарский ган в радимичском городе судил да рядил?! – возмущенно выкрикнул Рогволд, подливая вина в кубок гостя.
Кубок был чужой, неславянской работы и, скорее всего, был отобран у хабибу, подвернувшихся под горячую боготурскую руку. И вино у боготура было хорошее и тоже, конечно, чужое.
– Ган Митус приехал в Берестень, – сказал Торуса, – а с ним две сотни хазар. Так что сил у гана Горазда более чем достаточно.
Рогволд этой вестью явно огорчился, даже лицо у него потемнело. Наверняка рассчитывал пощипать трехсотенного хазарского гана без большого шума, а ныне получался совсем другой расклад.
– Берестяне мне обещали поддержку. Старейшины младших родов отдадут за меня свои голоса. И в дружине щенка Будимира есть мои сторонники.
– Берестяне тебе не простят, если ты начнешь ратиться в городе с большой кровью и разрухой, – остерег боготура Торуса. – Здесь хитрость нужна.
– А князь Всеволод?
– Всеволоду не резон ссориться с каганом Битюсом, – покачал головой Торуса. – Тем более что вече выкликнуло на градский стол не гана Горазда, а малого Будимира.
– Я в семье старший, – напомнил сердито Рогволд. – Не вправе было вече без моего согласия выкликать Будимира.
– Но ты ведь в изгоях ныне по слову Великого князя, и Всеволод не может взять свое слово назад ни с того ни с сего. Не забывай, что твою голову у Великого князя требовал сам каган Битюс.
– Что мне каган! – махнул рукой Рогволд. – Коли князь Всеволод такой осторожный, то я обращусь за поддержкой к даджанам. Возьму Берестень и отдам его под руку князя Яромира.
Торуса не стал спорить с Рогволдом, но сказанное им намотал на ус. Наверняка даджаны уже проторили к опальному боготуру дорожку. И уж конечно здесь не обошлось без боярина Драгутина.
– Шатун объявился в наших краях, – сказал Торуса и потянулся через стол к дичине. – Не слышал?
– А что мне Шатун?! – махнул рукой Рогволд.
– Я это к тому, что Шатун семя в один род вбросил, и ган Горазд тем шатуненком заинтересовался.
– А зачем Горазду шатуненок?
– Есть причина. Ты о Листяниных схронах слышал? На них заклятие наложено, и снять его может либо Шатун, либо сын Шатуна. Теперь понял, зачем хазарскому гану понадобился шатуненок?
– Ловок ган Горазд, – усмехнулся Рогволд, – чужого города ему мало, он решил запустить руку в чужую казну.
– Есть в наших краях люди и половчее Горазда.
– Это кто ж такие? – не понял Рогволд.
– А мы с тобой, – засмеялся Торуса.
– Ты что же, собираешься прибрать к рукам не только Листянин городец, но и его схроны?
– А ты решил свое место на городском столе отдать хазарскому гану?
Рогволд не удержался и в ярости отшвырнул в угол пустой кубок. На Горазда он был страшно зол, и Торуса не сомневался, что подбить боготура на любое, даже самое опасное дело труда не составит. А дело, которое он затевал, было опасным, и главная трудность заключалась не в хазарском гане. Торуса подозревал, что вокруг Листяниных схронов сплетаются интересы многих людей, и разобраться в этом клубке будет непросто. Но разбираться придется, иначе боготуру не усидеть на шестке, куда он неосторожно взобрался.
– Надо выманить Горазда из города с малой силой, – прошептал Торуса.
– С малой силой он в наши края не сунется.
– Так ведь золото! – напомнил Торуса. – А ежели с большой силой идти за кладом, то потом придется делиться. А ган Горазд жадноват, как ты только что правильно заметил.
Рогволд захохотал, откинув назад кудрявую голову. Дураком брат князя Твердислава не был, это Торуса знал точно. Вот только не напорол бы глупостей в горячке.
– Хочешь подсунуть ему шатуненка? – спросил Рогволд, отсмеявшись.
– Абы кого подсунуть не удастся. В хазарах у Горазда ходит братан шатуненка, он разоблачит подмену без труда.
– А где мы настоящего шатуненка возьмем?
– В ваших краях он бродит, не исключено, что успел уже к твоим шалопугам прибиться.
– Рада, – окликнул женщину Рогволд, – появлялся кто-нибудь новенький в нашем стане за последние дни?
– Отрок лет двадцати, и с ним человек в годах, – отозвалась таившаяся в тени женка. – Отрока зовут Искаром, а его спутника – Щеком.
– Похоже, они, – кивнул головой Торуса. Уверенности, что Искар, бежавший из Макошина городца, является сыном Шатуна, у Торусы не было, зато он почти не сомневался, что этот прибившийся к Рогволдову стану отрок – родович боярина Драгутина или, точнее, человек, которого даджан выдает за такового. Многое было неясно в этом деле для Торусы, но сейчас как раз представился случай разобраться, кто и зачем плетет сети вокруг Листяниных схронов. Отрок Искар и есть ключ к разгадке чужой и очень замысловатой игры.
Шалопуги в пещеру не допускались. Люди были подозрительные, собранные с бору по сосенке, и знакомить их с системой переходов было бы глупостью. Торуса вскоре убедился, что и сам Рогволд не очень уверенно ориентируется в своем подземном граде.
– Кто накопал эти бесовы норы?! – ругнулся боготур, выбираясь на свежий воздух. – Я бы ему руки оторвал.
– Зато тебя отсюда не враз выковырнешь, – усмехнулся Торуса.
На кострах варили похлебку. Сытый Торуса к запаху варева остался равнодушен, зато не оставил своим вниманием собравшихся вокруг костров людей. Шалопуг было не меньше сотни, в основном обычные смерды, изгнанные нуждой из родных мест. Но попадались среди них в немалом числе и люди бывалые, этих легко было отличить по ухваткам и по взглядам исподлобья, которые они метали в незнакомого боготура.
– С таким сбродом много не навоюешь, – покачал головой Торуса.
– Хороших мечников у меня полсотни, – вздохнул Рогволд. – А более взять негде. Никто к изгою даром служить не пойдет.
Торуса отметил, что Рогволдов стан расположен на редкость удачно, во всяком случае, захватить шалопуг врасплох вряд ли кому-то удастся. До реки рукой подать, но берег высок и обрывист. А вокруг стана густой, непролазный лес, пройти через который с большой ратью будет непросто. И вдобавок – схроны. В один миг вся разбойная рать скроется под землю и начнет оттуда жалить нападающих стрелами.
– Опознал? – спросил Торуса у подошедшего Клыча. Клыч сверкнул зубами в подступившей темноте и тихонько выругался. Торуса хорошо знал злопамятный нрав родовича, а потому остерег его от скорой расправы.
Отрок боготуру понравился: высок ростом, плечист, ликом чист, да и нравом, похоже, спокоен. Одно обстоятельство поразило Торусу: уж больно похож был отрок на боярина Драгутина. А боготур было засомневался, что тот ему доводится родовичем.
– Из каких мест будешь, отрок? – спросил Торуса, останавливаясь у костра.
Искар ответил не сразу, подозрительно оглядывая подошедших:
– Из дальнего сельца, что у Поганых болот.
Торуса ответу почти удивился. Неужто и вправду этот вполне обычный с виду отрок – шатуненок? Но тогда при чем здесь боярин Драгутин? И как быть с несомненным сходством?
– Погорелец, что ли?
– Просто ушел искать свою долю, – покачал головой Искар. – Может, пристану к ушкуйникам, хочется поглядеть на чужие края.
– В чужих краях голову запросто потерять можно, – усмехнулся Торуса. – Иди, отрок, в мою дружину. Мне мечники нужны, а ты по виду молодец хоть куда.
– Мне за стенами городца скучно, – покачал головой Искар. – Послужу пока боготуру Рогволду.
Отрок был явно себе на уме. И к Рогволдову стану он похоже, неспроста прибился. Однако вряд ли Листяна свое золото в этих схронах спрятал, поскольку известны они многим и не одна разбойная ватажка облазила их вдоль и поперек.
– Шатуненок? – спросил Рогволд, когда они отошли на приличное расстояние от костра.
– Похоже на то, – кивнул головой Торуса. – Ты отправь Искара в Берестень, за продуктами или по иной надобности. Понял?
– А если Горазд приберет его к рукам?
– Так затем и направь, чтобы прибрал. А иначе как ты выманишь гана из города?
– Пошлю Раду, – сказал Рогволд, задумчиво глядя на огни затихающего к ночи стана. – Она сумеет обвести Горазда вокруг пальца.
Торуса возражать не стал: женщина, судя по всему, действительно неглупая. Вот только преданность ее Рогволду у боготура вызывала сомнение. Но даже если подослана она к Рогволду ганом Митусом или даджаном, делу это помешать не должно.
– Садко опознал Щека, – прошептал на ухо Торусе Клыч, когда Рогволд отошел в сторону. – Он тайно приезжал к князю Твердиславу. Синяга как-то при Садко этого Щека другим именем назвал, а потом спохватился и велел мечнику помалкивать.
– А имя Садко не запомнил?
– Имя урсское, а более Садко ничего не удержал в памяти. Уже более двух месяцев прошло после того случая.
Конечно, Садко мог и обознаться. Но предчувствие подсказывало боготуру Торусе, что мечник, скорее всего, прав и этот лже-Щек тоже неспроста крутится возле шатуненка. Ну и главное, что предстоит выяснить Торусе, – почему эти двое, Искар и Щек, оказались в розвальнях боярина Драгутина?
Глава 12
ГАН И КУПЕЦ
Ган Горазд успел уже почувствовать себя в Берестене хозяином, когда какой-то зловредный бес принес по весеннему солнцепеку гостей с немалой свитой. Гости, оказавшие внимание захудалому гану, только-только почувствовавшему вкус удачи, были непростые. Ган Горазд, как хозяин отменно гостеприимный, сиял добродушием, но в душе его копошилась злоба. И опасение было – как бы первые ближники кагана не вырвали кусок из его горла.
Ган Митус, муж невеликого роста, но дородный, с хитроватым прищуром заплывших жиром глаз, тяжело отдувался после обильной пищи и немалой толики вина, принятой за пиршественным столом. Сам ган Горазд, уступив место во главе стола Митусу, скромно сидел одесную Битюсова ближника. Ошуюю расположился Ицхак Жучин, человек молодой, приятной наружности, улыбчивый и доброжелательный в отношении не только ганов, но и простых мечников. Ган Горазд, хоть и не был близко знаком с Жучином, но немало был о нем наслышан, а потому его улыбкам не верил.
Князя Будимира по младости лет за стол сажать не стали, но гостям показали. Ган Митус облобызал ребенка жирными губами, а Ицхак подарил ему зверя, вырезанного из камня. Дружина же малого князя была допущена к столу вперемешку с хазарами Митуса и Горазда.
Ган Митус, насытив утробу, высказал немало лестных слов в сторону как Будимировых мечников, так и Гораздовых хазар, а также выразил глубочайшее сожаление по поводу безвременной кончины князя Твердислава, чем свел на нет все предыдущие похвалы. Ибо сидевшие за столом мечники и хазары не могли не чувствовать своей вины за случившееся. Сила, конечно, на детинец навалилась немалая, и застала она его защитников врасплох, но ведь и сопротивления никто не оказал. В словах Митуса, вроде бы хвалебных, многим почудилась насмешка. Во всяком случае, ган Горазд воспринял слова гостя именно так и затаил обиду. Словом, пир не задался. Мечники, привыкшие к простым шуткам Твердислава, двусмысленные речи гана Митуса воспринимали с трудом, а потому помалкивали, налегая на вино и брагу. Сильно пьяных за столом не было: и Будимировы мечники, и Гораздовы хазары чувствовали себя за столом как в гостях, правда, неясно, у какого хозяина.
– Каган Битюс надеется, что берестяне не станут терпеть бесчинства, творимые даджанами на радимичских землях, и осудят Великого князя Всеволода, лишившего безвинно жизни своего родовича по наущению пришлых людей. Каган же со своей стороны обещает берестянам поддержку и защиту.
Брех с Глуздом, сидевшие неподалеку от гана Горазда, переглянулись. Похоже, каган Битюс решил поквитаться с божьими ближниками и ищет теперь застрельщиков опасного дела. Но в застрельщиках Твердиславовым, а ныне Будимировым мечникам ходить не хотелось. Пока это каган Битюс подойдет с помощью, а за это время князь Всеволод трижды успеет головы снять с мятежников.
– Так ведь нет прямой вины Всеволода в смерти Твердислава, – осторожно заметил Брех. – Это волхвы осудили его на смерть.
Слова Бреха мечники встретили одобрительным гулом. Хазары Горазда помалкивали, да и сам он не сказал в поддержку Митуса ни слова.
– Князь Всеволод хитрит, – поморщился толстый ган, – а сам за вашими спинами науськивает боготура Рогволда, который собрал под свою руку немалую силу и готовится к напуску на город.
– Если Рогволд пойдет на нас войной, то мы скажем свое слово, – отозвался Брех, – но задираться самим нам незачем.
И опять угодил Брех своим товарищам мечникам, огорчив при этом знатного гостя. Впрочем, ган Митус вслух своего огорчения высказывать не стал, а предложил пустить по кругу прощальную братину за здоровье кагана Битюса. За кагана выпили стоя и молча сошли от стола. Пора было и честь знать. Да и разговор принимал оборот, для многих нежелательный.
– Торопишься ты, ган, не в обиду тебе будет сказано, – вздохнул Горазд. – Не совладать нам со Всеволодом теми силами, которые у нас есть.
– Ты уже решил, что я тебя брошу на Всеволодовы городцы? – засмеялся Митус. – Не для того я завел этот разговор, чтобы ополчить трусливых людишек против Всеволода, а для того, чтобы мои слова дошли до ушей Великого князя и отбили у него охоту к союзу с даджанами и новгородцами. Князь Всеволод человек осторожный, чтобы не сказать трусоватый, и, прежде чем собраться в поход, сто раз подумает. Вот я и подбросил ему пищу для размышления.
Жучин захохотал, показав два ряда великолепных зубов, которыми можно было разгрызать не только мясо, но и кости. Горазд сердито покосился на развеселого купца, но не стал высказывать своего недовольства вслух.
– Почему бы кагану прямо не сказать берестянам, что он берет их под свою руку?
– А какой прок кагану от одного города? – Митус поморщился и отставил кубок в сторону.
– У кагана хватит сил не только на Берестень, – возразил Горазд.
– Кто ж спорит? – пожал плечами Жучин. – Но для того чтобы подмять под себя города, их придется жечь и зорить. Кагану достанутся одни головешки.
– Князья не пойдут добром под руку кагана и не откажутся от правды славянских богов, – махнул рукой Горазд.
– Нам не князья нужны, а обыватели, – сказал веско Митус. – Обыватель пойдет за тем, кто даст ему защиту и порядок. Ближников богов славянских следует избыть с этих земель не силой, а хитростью. Для этого нужно, чтобы простолюдины от них отвернулись и направили свои взоры на кагана. Ты, ган Горазд, Берестень под себя взял с умом, и каган тобой доволен, но если будешь здесь сидеть сиднем, то город у тебя из рук вырвут. Про боготура Рогволда я ведь сказал не шутя. Он готовится к захвату Берестеня, об этом у меня имеются верные сведения.
Про Твердиславова брата Горазд, конечно, слышал, но в расчет его не брал. Стены Берестеня крепки, защитников достаточно, и взять его с наскока не только Рогволду, но и князю Всеволоду будет непросто.
– Затевают что-то божьи ближники, – задумчиво проговорил Митус. – Не худо бы вызнать, что именно, ган Горазд. Ицхак тебе поможет. Прислушивайся к его словам, худого он тебе не присоветует.
Горазд в этом как раз не был уверен, но не стал спорить с Митусом. Молодой ган подосадовал на то, что Митус с Жучином, прожив в этих краях всего лишь семидницу, знают о том, что делается в округе, больше, чем он. Конечно, у Митуса и Жучина в окрестных градах и весях туча соглядатаев, но кто мешал Горазду подобными людишками обзавестись.
Объевшийся на пиру ган Митус отправился отдыхать, а Жучин остался и теперь лениво тянул из кубка красное вино, кося на Горазда насмешливыми глазами. Горазду чужак не нравился, но выставлять напоказ свою нелюбовь он не торопился. Ицхак богат, близок к кагану и, коли озлобится на Горазда, много крови ему сможет попортить.
Ган Митус, муж невеликого роста, но дородный, с хитроватым прищуром заплывших жиром глаз, тяжело отдувался после обильной пищи и немалой толики вина, принятой за пиршественным столом. Сам ган Горазд, уступив место во главе стола Митусу, скромно сидел одесную Битюсова ближника. Ошуюю расположился Ицхак Жучин, человек молодой, приятной наружности, улыбчивый и доброжелательный в отношении не только ганов, но и простых мечников. Ган Горазд, хоть и не был близко знаком с Жучином, но немало был о нем наслышан, а потому его улыбкам не верил.
Князя Будимира по младости лет за стол сажать не стали, но гостям показали. Ган Митус облобызал ребенка жирными губами, а Ицхак подарил ему зверя, вырезанного из камня. Дружина же малого князя была допущена к столу вперемешку с хазарами Митуса и Горазда.
Ган Митус, насытив утробу, высказал немало лестных слов в сторону как Будимировых мечников, так и Гораздовых хазар, а также выразил глубочайшее сожаление по поводу безвременной кончины князя Твердислава, чем свел на нет все предыдущие похвалы. Ибо сидевшие за столом мечники и хазары не могли не чувствовать своей вины за случившееся. Сила, конечно, на детинец навалилась немалая, и застала она его защитников врасплох, но ведь и сопротивления никто не оказал. В словах Митуса, вроде бы хвалебных, многим почудилась насмешка. Во всяком случае, ган Горазд воспринял слова гостя именно так и затаил обиду. Словом, пир не задался. Мечники, привыкшие к простым шуткам Твердислава, двусмысленные речи гана Митуса воспринимали с трудом, а потому помалкивали, налегая на вино и брагу. Сильно пьяных за столом не было: и Будимировы мечники, и Гораздовы хазары чувствовали себя за столом как в гостях, правда, неясно, у какого хозяина.
– Каган Битюс надеется, что берестяне не станут терпеть бесчинства, творимые даджанами на радимичских землях, и осудят Великого князя Всеволода, лишившего безвинно жизни своего родовича по наущению пришлых людей. Каган же со своей стороны обещает берестянам поддержку и защиту.
Брех с Глуздом, сидевшие неподалеку от гана Горазда, переглянулись. Похоже, каган Битюс решил поквитаться с божьими ближниками и ищет теперь застрельщиков опасного дела. Но в застрельщиках Твердиславовым, а ныне Будимировым мечникам ходить не хотелось. Пока это каган Битюс подойдет с помощью, а за это время князь Всеволод трижды успеет головы снять с мятежников.
– Так ведь нет прямой вины Всеволода в смерти Твердислава, – осторожно заметил Брех. – Это волхвы осудили его на смерть.
Слова Бреха мечники встретили одобрительным гулом. Хазары Горазда помалкивали, да и сам он не сказал в поддержку Митуса ни слова.
– Князь Всеволод хитрит, – поморщился толстый ган, – а сам за вашими спинами науськивает боготура Рогволда, который собрал под свою руку немалую силу и готовится к напуску на город.
– Если Рогволд пойдет на нас войной, то мы скажем свое слово, – отозвался Брех, – но задираться самим нам незачем.
И опять угодил Брех своим товарищам мечникам, огорчив при этом знатного гостя. Впрочем, ган Митус вслух своего огорчения высказывать не стал, а предложил пустить по кругу прощальную братину за здоровье кагана Битюса. За кагана выпили стоя и молча сошли от стола. Пора было и честь знать. Да и разговор принимал оборот, для многих нежелательный.
– Торопишься ты, ган, не в обиду тебе будет сказано, – вздохнул Горазд. – Не совладать нам со Всеволодом теми силами, которые у нас есть.
– Ты уже решил, что я тебя брошу на Всеволодовы городцы? – засмеялся Митус. – Не для того я завел этот разговор, чтобы ополчить трусливых людишек против Всеволода, а для того, чтобы мои слова дошли до ушей Великого князя и отбили у него охоту к союзу с даджанами и новгородцами. Князь Всеволод человек осторожный, чтобы не сказать трусоватый, и, прежде чем собраться в поход, сто раз подумает. Вот я и подбросил ему пищу для размышления.
Жучин захохотал, показав два ряда великолепных зубов, которыми можно было разгрызать не только мясо, но и кости. Горазд сердито покосился на развеселого купца, но не стал высказывать своего недовольства вслух.
– Почему бы кагану прямо не сказать берестянам, что он берет их под свою руку?
– А какой прок кагану от одного города? – Митус поморщился и отставил кубок в сторону.
– У кагана хватит сил не только на Берестень, – возразил Горазд.
– Кто ж спорит? – пожал плечами Жучин. – Но для того чтобы подмять под себя города, их придется жечь и зорить. Кагану достанутся одни головешки.
– Князья не пойдут добром под руку кагана и не откажутся от правды славянских богов, – махнул рукой Горазд.
– Нам не князья нужны, а обыватели, – сказал веско Митус. – Обыватель пойдет за тем, кто даст ему защиту и порядок. Ближников богов славянских следует избыть с этих земель не силой, а хитростью. Для этого нужно, чтобы простолюдины от них отвернулись и направили свои взоры на кагана. Ты, ган Горазд, Берестень под себя взял с умом, и каган тобой доволен, но если будешь здесь сидеть сиднем, то город у тебя из рук вырвут. Про боготура Рогволда я ведь сказал не шутя. Он готовится к захвату Берестеня, об этом у меня имеются верные сведения.
Про Твердиславова брата Горазд, конечно, слышал, но в расчет его не брал. Стены Берестеня крепки, защитников достаточно, и взять его с наскока не только Рогволду, но и князю Всеволоду будет непросто.
– Затевают что-то божьи ближники, – задумчиво проговорил Митус. – Не худо бы вызнать, что именно, ган Горазд. Ицхак тебе поможет. Прислушивайся к его словам, худого он тебе не присоветует.
Горазд в этом как раз не был уверен, но не стал спорить с Митусом. Молодой ган подосадовал на то, что Митус с Жучином, прожив в этих краях всего лишь семидницу, знают о том, что делается в округе, больше, чем он. Конечно, у Митуса и Жучина в окрестных градах и весях туча соглядатаев, но кто мешал Горазду подобными людишками обзавестись.
Объевшийся на пиру ган Митус отправился отдыхать, а Жучин остался и теперь лениво тянул из кубка красное вино, кося на Горазда насмешливыми глазами. Горазду чужак не нравился, но выставлять напоказ свою нелюбовь он не торопился. Ицхак богат, близок к кагану и, коли озлобится на Горазда, много крови ему сможет попортить.