Шведов Сергей. Шатун

   Горелуха сошла вниз вместе с Ляной, чтобы поздороваться с гостем и ответить на его вопросы. А вопросы у Искара к старухе были, и он не замедлил их задать.
   – Ты знаешь, чей я сын и внук?
   Старуха ответила не сразу, а посмотрела сначала на Ляну, которая сидела на лавке чуть в стороне. То ли Горелуха боялась ведуньи, то ли спрашивала у нее разрешения.
   – Отцом твоим был мой сын Лихарь, а дедом – Листяна Урс, прозванный Колдуном.
   – А почему его так прозвали?
   – Предки Листяны были волхвами Лесного бога. Всегда считалось, что волхвы эти – оборотни. Да они и сами поддерживали людей в этом заблуждении. Когда радимичи воевали с нашим племенем, то в первую голову они убивали волхвов-шатунов, чтобы без их догляда племя урсов утратило связь с Лесным богом и распалось. После смерти Листяны и сына моего Лихаря у урсов остался только один волхв – Ичал Шатун. По его слову многие мои соплеменники живут и по сию пору.
   – Горестную весть принес я тебе, старая, – сочувственно вздохнул Искар. – Нет больше на свете Ичала Шатуна, пал он от предательской руки и умер на наших с Ляной руках. Свидетелями тому были урсские ганы.
   Горелуху потрясла смерть близкого человека. Лицо ее побледнело, а губы затряслись от сдерживаемого рыдания. Однако старуха справилась с собой, и переполнявшая ее сердце боль не прорвалась наружу слезами и криком. Не первая это была потеря в жизни Горелухи, и свои горести она научилась нести с достоинством.
   – Ичал перед смертью снял со своей груди тайный знак Лесного бога и повесил его на шею Ляны, – продолжал рассказ Искар. – Почему он это сделал, я не знаю. Пророчество его было темным. Кряжан слова Шатуна в свою сторону истолковал, но, сдается мне, толкование гана было ложным. Ичал сказал, что потомки щуров и пращуров, кровь которых сольется в рожденном Ляной от меня ребенке, не должны поднимать мечи друг на друга.
   – А что же тут темного? – удивилась старуха. – Если в вашем с Ляной ребенке смешается кровь полян, новгородцев, радимичей и урсов, то, значит, они не должны устраивать меж собой усобиц.
   – Кряжан толковал слова Ичала по-иному, – нахмурился Искар.
   – Предки Кряжана никогда не ходили в волхвах Лесного бога, – сверкнула глазами Горелуха, – и не ему толковать слова Ичала Шатуна.
   Искар снял с груди золотой знак и протянул старухе:
   – Можешь мне сказать, что эта пластина означает и кому она принадлежала прежде?
   Видимо, Горелухе эта пластина была знакома, во всяком случае, рука ее дрожала, когда она рассматривала замысловатую вязь на ней.
   – Откуда она у тебя?
   – Я нашел ее в тех самых схронах, к которым ты нас вывела. Я отдал пластину Ичалу Шатуну, но он мне ее вернул и собственной рукой повесил на шею.
   – Этот знак принадлежал Листяне Шатуну, – сказала дрогнувшим голосом Горелуха. – Очень многие люди пытались им завладеть, но в руки он дался только тебе… И если Ичал его тебе вернул, значит, все свершилось по воле бога. Твое слово, Искар, отныне будет отзвуком слова высшего. Вам с Ляной теперь предстоит найти дорогу, по которой пойдут урсы.
   В голосе старухи была такая убежденность, что Искар даже слегка пригнулся под тяжестью, которую она взвалила на его плечи. Он в себе еще не успел разобраться, а от него уже требуют указать дорогу целому племени.
   – Я ведь только человек и могу ошибиться, – покачал головой Искар. – А потом, кто мне скажет, что будет с душой моей матери, если ее сын станет Шатуном?
   – Милица из рода Молчунов по доброй воле пошла за моим сыном, – твердо сказала старуха. – И богиня Макошь одобрила их союз.
   – А у нас в сельце говорят по-иному.
   – Люди часто заблуждаются, когда судят и прошлое, и настоящее, а то и по злобе или из выгоды пытаются его переиначить, – вздохнула Горелуха. – Но воля богов превыше людских наветов, и воля эта ясно выражена тем, что вы с Ляной сидите сейчас передо мной рука об руку и в сердцах ваших имена богини Макоши и Лесного бога. А Милица из рода Молчунов нашла дорогу в Страну Света, Искар, и дорога эта была прямой. Но если в твоем сердце сомнение, то взойди на Макошино ложе вместе с Ляной, и милость богини к вам будет подтверждением моих слов.
   Горелуха не была ведуньей, и уверенность ее стоила немного. А Искару предстояло решить непростую задачу: мстить ли ему за смерть отца своего Лихаря или счесть его смерть карой богов за убийство Веско Молчуна и смерть Милицы. Многие люди тянули и толкали его в разные стороны, понуждая к действиям, выгодным для себя. Но эта их личная выгода могла обернуться разором и смертью для многих людей. А красно говорить умели все – и Драгутин, и Хабал, и ган Багун, и Рада, и даже Горелуха. Вот только была ли божья правда в их красивых словах и как много было той правды?

Глава 8
ПОДОЗРЕНИЕ

   Боготур Торуса уехал домой, не дождавшись окончания Даджбоговых празднеств. Честь он князю Всеволоду оказал, долг боготурский выполнил, пора было вспомнить о долге мужа, ибо оставил он дома беременную жену, которая вот-вот должна была родить. А тут еще и сомнения замучили боготура. Если верить Садко, то кудесница Всемила, так и не открывшись ни Сновиду, ни Солоху, ни князю Всеволоду, все эти дни провела в купеческом доме, где остановился боярин Драгутин. Не открыла Всемила лица даже перед спасителями, которые, рискуя жизнью, отбили ее у наемных убийц. Мечника Садко прибежавший к шапочному разбору Божибор щедро наградил, но повелел молчать о случившемся. А второго защитника Всемилы опознать не удалось, хотя Садко утверждал, что это, скорее всего, был Шатуненок.
   – Разве ж обычный человек способен броситься на четверых вооруженных мечами и облаченных в бронь убийц с одним ножом в руке, – покачал головой мечник. – И ведь одолели мы их, вот что удивительно. Ну и кто он после этого, как не оборотень?
   Положим, Торусе не было дела до того, чем занимались в купеческом доме боярин и кудесница. Но в последнее время у него появились серьезные подозрения в отношении человека, называющего себя Драгутином. Первой каплей яда, упавшей на сердце боготура, был Шатуненок, который своим сходством с боярином навел Торусу на мысль о связях даджана с медвежьим капищем. Потом побывавший в капище Клыч принес боготуру солярный знак из тех, что дают только самым ближним к Даджбогу ведунам. Такими вещами не разбрасываются. Правда, Торуса поначалу решил, что Драгутин всего лишь ступил в след истинного Шатуна с целью проникнуть в замыслы врагов, и это его предположение вроде бы подтвердилось тайным браком боярина и Макоши. Если Драгутин и провинился перед славянскими богами, то с этого ложа он поднялся чистым. Но вот объявился в радимичских землях ган Карочей с утверждением, что существует некий оборотень по имени Лихарь, и это именно он приходится отцом Шатуненку. Кроме того, Торусе показалось, что переодетый в женскую одежду знакомец гана Карочея опознал боярина Драгутина. Во всяком случае, смотрел он на него с ненавистью. Клыч, проследивший чужака, утверждал, что тот скрылся в доме купца-персиянина, издавна живущего среди радимичей.
   Нет слов, Драгутин действовал успешно, но действовал он далеко не всегда к пользе князя Всеволода, которого все чаще оттирали в сторону при решении многих вопросов, да к тому же пытались рассорить с каганом, что могло привести к новым печенежским набегам на радимичские земли. Приезд кудесника Солоха в стольный град не был, конечно, случайностью. Даджаны тем самым давали понять радимичским старейшинам и хазарским ганам, что не оставят союзников в беде. Но Торуса в последнее время не верил уже и кудесникам. Взять ту же Всемилу – только слепой не увидел бы ее бабьей страсти к боярину. Торуса имел все основания полагать, что не столько волею Макоши оказался Драгутин на священном ложе, сколько хотением ее первой ближницы, которая принудила богиню к этой связи, чтобы избавить своего любовника от возможных подозрений со стороны волхвов Велеса, а, возможно, и Даджбога. То, что боярин не моргнув глазом сначала возлег на священное ложе, а потом с него поднялся целым и невредимым, говорило, что он либо чист как слеза младенца, либо за ним стоят небесные силы, с которыми вынуждена считаться даже гневливая Макошь. Последнее предположение было, конечно, из ряда вон выходящим, но ведь и поведение Драгутина не укладывалось в Торусовы представления о том, что допустимо для божьего ближника, а что нет.
   В воротах родного городца Ревун порадовал Торусу доброй вестью: Дарица разродилась от бремени двумя детьми сразу. При виде новорожденных Торуса испытал радость, но к этой радости примешивалась и доля тревоги, которую он попытался скрыть от жены. Однако Дарица, успевшая изучить мужа, эту тревогу заметила и глянула на Торусу с удивлением:
   – Что случилось?
   – Пока все в порядке, – улыбнулся боготур. – Да пребудет над нашими детьми благословение Велеса и Макоши.
   Дарица сама взялась кормить мужа, не передоверяя эту обязанность челядинкам. При этом она время от времени поглядывала на Торусу, словно ждала от него объяснений.
   – Зачем Шатуненок приезжал в городец? – спросил боготур.
   – Я его не видела, ко мне поднималась только Ляна.
   – Давно хотел тебя спросить – ведь Ляна дочь кудесницы Всемилы?
   – Дочь, – подтвердила Дарица, – но об этом не принято говорить вслух. У простой ведуньи могут быть дети, но кудесница обязана отринуть все земные связи.
   – Наверное, присутствие Ляны возле матери вызывает пересуды среди ведуний богини?
   – Не пойму, к чему ты клонишь?! – рассердилась Дарица.
   – Ответь мне на вопрос – если тайным мужем богини Макоши станет отец ведуньи Ляны, то это ведь упрочит ее положение среди ближниц Макоши? Никто не посмеет сказать, что кудесница идет против воли богини, ибо и Макошь, и Всемила любят одного и того же мужчину. Рожая Ляну, Всемила выполняла тайную волю богини, которая в поисках мужа, достойного своего ложа, давно уже обратила внимание на Драгутина. Таким образом, Ляна плод любви не только Всемилы, но и богини Макоши к одному мужчине. У ведуньи Ляны в связи с этим появляется право не только жить рядом с кудесницей на правах дочери богини, но и со временем занять место первой Макошиной ближницы. Кому же быть кудесницей, как не дочери богини Макоши?
   – Ну и что?
   – Боярин Драгутин, используя любовь к нему кудесницы Всемилы, расставляет женщин из вашей семьи на самые ближние к богине Макоши места.
   – Ты забыл, что Драгутина поддерживает кудесник Сновид.
   – Недавно я узнал, что боготур Вузлев, которого считают внуком Сновида, берет в жены дочь князя Яромира, тоже Макошину ведунью, а боярин Ратибор, ваш с Драгутином братан, в свою очередь женится на единокровной сестре Вузлева Синильде.
   – И что здесь плохого?
   – Плохо здесь то, что кудесник Сновид, способствуя возвышению своей семьи за счет родства с Великим князем Яромиром, хочет ущемить интересы и права Великого князя Всеволода.
   – А тебе до этого какое дело?
   – Я присягал Всеволоду и данной клятвы не нарушу.
   – Прежде чем присягать князю, ты присягнул Велесу-богу, – сердито отозвалась Дарица. – И прежде чем думать о княжьем интересе, ты должен подумать о божьей правде. Каган Битюс не только сам кланяется пришлому богу, но и принуждает к этому ганов Хазарии и Руси. Радимичские старейшины колеблются. Князь Всеволод слаб: еле-еле удалось уговорить его отречься от родовича Твердислава, предавшего Велесову правду. У Всеволода только один сын, да и тот слаб здоровьем. А о братьях Великого князя доброго слова не скажешь, это ты знаешь не хуже меня. Никто на власть Всеволода не покушается, но волхвы славянских богов не имеют права допустить, чтобы на великом столе радимичской земли утвердился Борислав Сухорукий.
   После слов Дарицы до Торусы наконец дошло, в чем суть игры, которую ведут с помощью боярина Драгутина кудесники славянских богов. Смущал его, правда, Шатуненок. Торуса уже успел выяснить, что урсы числят Искара в сыновьях и внуках ближников Лесного бога, которого прежде кудесники и волхвы относили к нечистой силе, а ныне, похоже, решили возвысить до уровня славянских богов, чтобы утихомирить вечно бунтующих урсов. Подобные действия кудесников Торуса готов был одобрить – худой мир лучше доброй ссоры. Другое дело – всегда ли интересы боярина Драгутина совпадают с интересами кудесников славянских богов, или у него есть еще и своя тайная цель?
   – Хочу тебя о брате спросить – вы ведь разными матерями рождены?
   – Разными, – кивнула головой Дарица. – Драгутин меня на двадцать лет старше. Первый раз я его увидела, когда мне было десять лет.
   – Ты что, взаперти жила?
   – Почему взаперти? – засмеялась Дарица. – Просто в пору моего младенчества Великим князем был брат моего отца Богуслав. Между Яромиром и Богуславом шла страшная распря, и Драгутин вынужден был скрываться в чужих краях. Именно в ту пору он познакомился с Всемилой. А вернулся Драгутин уже после смерти Богуслава, когда на великий стол взошел наш отец Яромир.
   По прикидкам Торусы, отсутствовал мятежный боярин долгонько – лет десять. За эти годы можно было поменяться не только ликом, но и душой. Чем занимался Драгутин в чужих землях, с какими людьми общался и какие обязательства на себя брал?
   – Ты откуда знаешь Раду? – спросил Торуса и, похоже, застал врасплох свою разумницу жену.
   – Была она близка к моему брату, но виделись мы мельком и только однажды. Рада выдавала себя за ведунью из Макошиной обители, разрушенной каганом Битюсом.
   Причин сомневаться в словах Дарицы у Торусы не было, но и верить ей безоглядно тоже не следовало. Дарица – ведунья Макоши и уже в силу этого обстоятельства не может быть до конца искренней с мужем.
   – Тебе Искар никого не напоминает?
   – А кого он мне может напоминать? Его мать умерла почти двадцать лет назад. Отец, урс, сгинул в то же время. Не веришь мне, так расспроси Лепка, он подслушал разговор Горелухи с Шатуненком о событиях тех давних лет.
   С Лепком Торуса, разумеется, поговорил. Вилявый тивун клялся, что рассказал все боготуру как на духу, но подозрений Торусы он этим не развеял. Скорее всего, Лепок рассказал только то, что позволила ему рассказать Дарица. Правда, боготур узнал много интересного о Листяне, сыне его Лихаре и об урсах.
   – Листяна Колдун восстал на ближников славянских богов, но «белые волки» Перуна его покарали. Сын его Лихарь тоже силился посчитаться с ведунами, но с тем же успехом. И Слово им не помогло. Скорее всего, они просто не смогли разобраться в знаках, его составляющих.
   – Но ведь Лихарь искал, наверное, людей, в тех знаках сведущих?
   – Конечно, искал, – с охотою поддержал предположение боготура Лепок.
   Глаза у приказного преданнее преданного, отвечает не просто с охотою, а с подобострастием, но Торуса точно знает, что Лепок всю свою жизнь служит семье князя Яромира, с которой связан родовыми узами, а потому и искренности его цена куна.
   – Но в наших землях он таких знатоков не нашел, – продолжал Торуса, – а потому и подался в чужие земли.
   – Горелуха говорит, что ее сын пал от злой руки.
   – Как же это он так оплошал? По слухам, Лихарь был оборотнем, я даже знаю людей, которые собственными глазами видели, как он превращался в зверя.
   – Слабо верится, – ласково улыбнулся Лепок. – Я жизнь прожил длинную, а оборотней не встречал.
   – А ты случайно не сопровождал боярина Драгутина в его скитаниях по радимичской земле двадцать лет тому назад?
   – Я тогда при князе Яромире жил, – вильнул глазами в сторону Лепок.
   – Выходит, я больше тебя знаю, – усмехнулся Торуса, – Лихарь не погиб на болотах, он ушел сначала в Хазарию, а потом в Персию. Искал, видимо, ключ к Слову. Мне рассказал об этом ган Карочей, которому в свою очередь поведал историю о Лихаре-оборотне человек по имени Бахрам.
   Торуса готов был поклясться, что Лепку это имя хорошо знакомо, во всяком случае, тивун, услышав его, сначала дернулся, а потом побледнел.
   – Я ведь не случайно завел этот разговор, – продолжал Торуса. – Видел я в стольном граде человека неславянской наружности, который присматривался к боярину Драгутину. Недобро присматривался. Мне надо было предупредить боярина, но я ведь не знал, что боярин подолгу жил в чужих землях и оставил там след.
   Лепок промолчал, чем косвенно подтвердил подозрения Торусы, что далеко не все чисто вокруг Драгутина. Боярину есть что скрывать и от кудесников, и от Всемилы, и от своей сестры, не говоря уже о Торусе. А Горелуха вполне могла петь с голоса Драгутина. Очень может быть, что боярин, прятавшийся в то время в радимичских лесах, устранил Лихаря и под его именем отправился в Хазарию, а потом и далее, прихватив с собой Лепка. Лепок, конечно, о тех похождениях Драгутина не скажет даже под пыткой. Верный человек и, несмотря на внешнюю льстивость и угодливость, крепкий как кремень. Жаль, что тивун не столько боготуру служит, сколько боярину. А еще жальче, что Драгутин, скорее всего, такой преданности недостоин. В любом случае Торуса должен предупредить кудесницу Всемилу, что Шатуненок, возможно, единокровный брат ее дочери Ляны, которую ему прочат в жены. Смешение крови столь близких по отцу людей вряд ли будет угодно богам.

Глава 9
ГОСТЬ КНЯЗЯ РОГВОЛДА

   Князь Рогволд, пребывавший в отвратительном состоянии духа, отмалчивался всю дорогу. Зато гана Карочея, не ко времени навязавшегося в гости, прямо-таки распирало от хорошего настроения. Болтал он без умолку. Рогволд в душе ярился на гана, но хранил на лице беззаботную ухмылку, дабы не ронять себя в глазах дружинников. Сердиться на Карочея было глупо, ибо никакой вины за скифом не числилось. К тому же рассказы гана были занимательны. Он рассказывал о кагане Битюсе, о его ближниках, о хазарских городах. Рогволд, увлеченный против воли болтовней скифа, потихоньку отходил мыслями от неудачного поединка и внимал Карочею со все большим удовольствием. В Берестень они прибыли почти друзьями. А друзей следует привечать соответственно статусу. Рогволд закатил пир на весь Берестень, благо суматошные Даджбоговы празднества еще продолжались. Озорничали они на пару с Карочеем столь усердно, что ближнему мечнику Зоре пришлось унимать расходившихся молодцов. Рогволд, хоть и был сильно пьян, увещеваниям мечника внял, тем более что и гость начал давать слабину.
   Выбивать застоявшийся в головах хмель князь с ганом отправились в баню, прихватив расторопных холопок, бывших в банном деле большими мастерицами. Вместе с хмелем улетучилось и хорошее настроение Рогволда, а в сердце вернулась обида на кудесника Сновида, который вздумал покровительствовать смерду.
   – Прежде о таком и не слыхивали, – поддакнул хозяину гость, – чтобы из смердов – в боготуры.
   – Без даджана здесь не обошлось, – вздохнул князь, прикладываясь к ковшу с квасом. – В короткое время он всех охмурил, даже Сновида, не говоря уже о кудеснице Всемиле.
   – Кудесницу он уже давно охмурил, – лениво протянул ган, – еще двадцать лет назад.
   – Быть того не может!
   – В Хазарии об этом знает каждая собака. Драгутин и Всемила склонили к согласию своих отцов, Яромира и Гостомысла.
   – А князь Всеволод?
   – Всеволод в этом раскладе лишний, – вздохнул Карочей. – Я ведь примчался, чтобы предупредить дядьку. Помяни мое слово, спихнут они Всеволода с великого стола и посадят на него Вузлева.
   – Предки Вузлева никогда не сидели на великих столах.
   – Зато Вузлев внук Сновида, а своя рубашка ближе к телу.
   – Так им Всеволод и уступил великий стол, – криво усмехнулся Рогволд. – Да и вече вступится за князя.
   – А за тебя вече вступилось?
   – Ган Горазд захватил стол обманом, спрятавшись за спину малого Будимира, – огрызнулся Рогволд.
   – Горазд в радимичской земле чужак, – возразил Карочей, не убоявшись боготурского гнева, – а Вузлев из радимичских старейшин. Многие роды его поддержат, особенно если не будет князя Всеволода.
   – А куда он денется?
   – Погибнет, отражая печенежский набег, – охотно пояснил Карочей. – А если не погибнет, то его обвинят в том, что он проспал этот набег, доверившись кагану Битюсу. Осташ только первая ласточка. Кудесник Сновид и далее будет набирать боготуров из простолюдинов.
   – Зачем?
   – А затем, что чужие они и князю Всеволоду, и радимичским старейшинам, и зависеть будут только от Сновида.
   Здраво рассудил ган Карочей, настолько здраво, что Рогволд усомнился – со своего ли голоса он поет? Как человек прямой, князь Берестеня не преминул поделиться своими сомнениями с гостем, хотя и облек их в форму шутки. Карочей, однако, шутки не принял и ударился в откровенность:
   – Я связан с Жучином. И не то чтобы я в купце души не чаю, но Ицхак человек разумный и к кагану из самых ближних.
   – Жучин мне враг, – холодно отозвался Рогволд. – Он вместе с ганом Гораздом пытался вырвать у меня Берестень.
   – Было дело, – не стал спорить Карочей. – Но ведь не Горазд с Жучином убили твоего брата Твердислава, и не по их вине ты ходил в изгоях. Неужели тебе чести будет больше, если женщина из твоей семьи замуж пойдет за смерда, а не за гана?
   – Я слово Осташу дал, – нахмурился Рогволд.
   – Так ведь над мужней женой ты не властен, – осторожно заметил ган Карочей, – а Злата, как ни крути, жена гану Горазду, который взял ее за себя славянским рядом, с соблюдением всех обычаев и с разрешения ее брата Будимира.
   – Меня надо было спрашивать, а не Будимира, у которого еще молоко на губах не обсохло, – огрызнулся Рогволд. – Я старший в семье, и если он девушку взял без моего разрешения, то тем самым обиду нанес и мне, и семье, и всему роду.
   – Была обида, – согласился с хозяином гость, – но ведь крови между тобой и ганом Гораздом нет. Город ты вернул под свою руку. А если ты отдашь Злату за смерда, то тем самым нанесешь обиду не только Горазду, но и всему хазарскому ганству. Зачем тебе столько врагов, князь Рогволд?
   В словах скифа была своя правда. Конечно, в родстве с ганом Гораздом для Рогволда не много чести, но если рассуждать здраво, то такой зять лучше, чем простолюдин Осташ. Но не может же князь и боготур свое слово нарушить!
   – А зачем нарушать? – удивился Карочей. – Отправь Злату на дальнюю усадьбу. И там уж не твоя вина будет, если она попадет в руки Горазда. Пусть тогда Осташ требует жену с гана, а ты будешь не против породниться с новоявленным боготуром.
   Рогволд захохотал: предложение гана Карочея ему понравилось. В конце концов, с какой стати князь Берестеня должен вмешиваться в спор из-за женщины? Добудет Осташ Злату – быть по сему, а снесут ему голову хазары – и того лучше. Потеря для Велесовой дружины будет небольшая, а князь Рогволд в любом случае останется в стороне.
   – От дружбы с Жучином ты зря отмахиваешься, – вздохнул ган Карочей. – Среди купцов-хабибу он один из самых влиятельных. А если хабибу перестанут подзуживать против тебя Битюса, то он твою вину быстро забудет. И выйдешь ты кругом чист, а чистому любое место, даже самое высокое, не в тягость.
   – Это ты на что намекаешь? – насторожился Рогволд.
   – Всеволод тебя чуть не вдвое старше, а каждому богами отмерен свой срок. Никто на этой земле не вечен. Так почему бы радимичам после смерти Всеволода не выкликнуть тебя Великим князем?
   С Карочеем трудно было не согласиться: если не вмешаются стрела, меч или сулица, то жизненный путь Всеволода закончится раньше, чем путь Рогволда. Сын у Всеволода только один, да и тот здоровьем слаб, а что до братьев, то ни Борислав, ни Богдан не пользуются особой любовью ведунов и волостных князей. Когда после смерти Всеволода встанет вопрос о великокняжеском столе, то многие предпочтут видеть на нем боготура Рогволда, а не боготура Вузлева. Даже среди волхвов многие не захотят усиления Сновидовой семьи. Конечно, Рогволд не желает скорой смерти князю Всеволоду, но будущее свое следует подготавливать уже сейчас. Простые радимичи, старейшины, волостные князья и волхвы должны знать, что за спиной Всеволода стоит ближний родович, готовый подхватить выпавшую из рук Великого князя власть.
   После бани гости подсели к столу. Меды уже не пили, побаловались слегка греческим вином. Сидели без посторонних, если не считать суетившихся у стола челядинок. Но на холопок почтенные мужи не обращали внимания.
   – На твоем месте я бы к Бориславовой дочери посватался, – сказал ган Карочей, с интересом разглядывая кубок фряжской работы.
   – А на что она мне? – удивился Рогволд.
   – Бориславу Сухорукому великого стола не видеть вовек, но человек он богатый и влиятельный. И если он начнет за тебя хлопотать, то радимичские старейшины его послушают.
   – У Борислава своих сыновей трое.
   – А хоть бы и десятеро, – усмехнулся Карочей. – Если волхвы не пустили Сухорукого на великий стол, то и его сыновьям путь перекроют. В боготуры-то не вышел ни один из них…
   – А Богдан? – напомнил Рогволд. – Младший брат Всеволода?